Всё тонуло, всё глохло в тумане... И словно во сне, природа грезила неясным видением: большая серая подушка, вздрагивая от ледяных прикосновений росы, осторожно переступая уголками через высокую кучерявую траву.
Она двигалась к тёмнеющему вдали пятну.
По мере приближения пятно росло, обретало черты и детали, и вскоре превратилось в помятый трактор. Он возвышался окончательным памятником над столь же побитым и замызганным телом, сложившим голову у грязного колеса.
Подушка остановилась, потянула уголки к ватнику... Как вдруг сверху раздалось хриплое:
-Эй, ни с места... - говоривший на мгновение запнулся, но легко нашёлся, - ...урод!
Вздрогнув, пухлое создание медленно, будто под гипнозом, начало выгибаться вверх, разевая огромную пасть навстречу тёмному отверстию пистолетного ствола: словно рыба, пугающая другую широко раскрытым ртом.
Странная игра закончилась со щелчком предохранителя: подушка отпрыгнула и ринулась по полю с невероятной скоростью - в облаке росы и с бурунами колышущейся травы позади.
- Стоять! - Из кабины трактора, придерживая малиновую фуражку, сиганул человек. С его плащ-накидки, взвившейся на лету, точно плащ супергероя, шлейфом разлетелись жемчужные капли.
Когда существо и его преследователь растворились в тумане, и звуки погони стихли, лежащее под трактором тело что-то матерно буркнуло и поскребло себя под ватником. Затем, ослабев, выронило из-за пазухи руку и снова оцепенело в забытьи.
Голова болталась на плечах чугунным горшком. Топот и хриплое дыхание, казалось, разносились на всю округу. Сырость холодила горло на вздохе, липла к лицу... но хуже всего был непрекращающийся вопль. Начинался он словно пронзительный вой сквозняка, но скоро разделился на звуки, сложившиеся в истеричное:
- Уууйдии-уй-ди-уй-ди-уйди-уйди-уйди!
"Достала, нечисть!" - в конце концов разозлился человек, прихватывая болтающуюся на поясе дубинку.
Словно почуяв опасность, подушка упала на все четыре конечности и - ускорившись - быстро исчезла в косматой стене леса.
Несмотря ни на что, преследование шло, можно сказать, как по маслу - благодаря тому, что глупые вопли впереди не прекращались ни на минуту. Но вдруг они стихли, и мутное пространство, между тёмных стволов, пронизали лучи золотистого света. Человек в фуражке пробежал последние деревья. Задыхаясь, выскочил на просеку и остолбенел: впереди, не касаясь земли, парила гигантская... бабочка? Она заливала светом всё вокруг, в том числе и уже знакомую подушку, которая испуганно жалась к какому-то ящику или контейнеру.
Бабочка резко повернулась и оказалась девой светлой, с огромными крыльями из солнечного огня.
- Абориген? - чистым колокольчиком прозвучал её голос, хотя и с некоторым оттенком неудовольствия. - Пожалуйста, не мешайте, и проходите мимо...
- Что за фокусы, на моём участке?! - засипел человек страшно, - то ли из-за сбитого в погоне дыхания, то ли потому, что был близок к удивлению.
Дева потянула носом воздух. Потом, заглянула под козырёк - в мутные, как окружающий туман, с красноватой прожилкой, глаза, - без всякого выражения припечатала:
- Наркоман.
Наглость этих персонажей, выходящую за любые рамки, пора было пресекать. Вздохнув глубоко, человек в малиновой фуражке рявкнул:
- Участковый Банов! Сама - кто такая? - задал он вопрос и хамовато ткнул дубинкой в её грудь, покрытую мерцающей солнечной вуалью.
Полметра резины не помогли.
Над ним раздался лёгий смешок, и ему почудилось, что это сигнал будильника. Кое-как он подняться с земли... М-да, полученный удар вполне мог сравниться с разрядом электрошокера. Крылатая девица и не пыталась скрыть улыбку. Но, всё же, представилась в ответ:
- Гипер-агент службы ограничения...
В этот момент что-то шлёпнуло её в спину.
Золотистое пламя схлынуло с неё, взлетело и повисло у вершин деревьев маленькой звездой. Дева, всхлипнув, повалилась наземь.
- Прекрасно, - донёсся из тумана голос смутно различимой подушки.
- Что тут прекрасного? - Банов тупо глядел на прилипшую между лопаток девицы большую уродливую гусеницу. Дева прерывисто дышала, а с её вывалившегося языка на ниточке опускалась капля слюны... Вдруг она убрала язык и тонким голоском застонала: "и-и-и!.."
Похоже, из-за штуки на спине с ней происходило что-то плохое. Банов не мог понять, что в этой ситуации делать: неуверенно подобрал какой-то мокрый, тяжёлый сучёк и замахнулся - прибить гадость... Как вдруг услышал предупреждение подушки:
- Нельзя - ей сожжёт мозг.
В растерянности участковый отшвырнул деревяшку и прорычал:
- Черти-чё... -
- Служба будет искать, и мстить, - добавила подушка, как будто это хоть что-то объясняло.
Вдруг перестав стонать, дева опять - по-собачьи - вывалила розовый влажный язык.
Это был дурдом.
Благодаря искусственной звёздочке, горящей над просекой, туман наливался внутренним светом. Мутный, сумасшедший мирок размывал очертания, скрадывал детали, набрасывал вуаль сомнения на всё, за что можно было зацепиться взглядом или сознанием. Но имелось в нём и нечто, способное разъяснить причины и суть происходящей наяву галлюцинации.
Цинично переступив через безвольную деву, Банов быстро оказался рядом с подушкой.
Она выглядела неважно: её пухлое тело, нездорового грязно-серого оттенка, всё было в каких-то разводах, проплешинах и прыщиках. Одну лапу подушка неловко держала под крышкой ящика.
У Банова такие штучки не проходили - он опустил руку на пистолет. Подушка заёрзала.
- Я не нарушала никаких законов! - выпалила она фальцетом.
- Сейчас нарушишь, - угрюмо пообещал полицейский, но ничего не сделал: стрелять, всё-таки, было ещё не за что, а как надеть наручники на подобное существо, он не мог сообразить.
Подушка вдруг согнулась - будто получила удар поддых, и застонала:
- Я очень нуждаюсь в вашем доверии...
- А я очень хочу проснуться, и забыть тебя, кошмар, - нагрубил Банов, и расстроился, потому что, произнеся эти слова, вдруг осознал окончательно - это не сон.
Подушка выгнулась раз, другой, затем сморщилась вся и с трудом выдавила:
- Не угроза - только... необходимая процедура!
Выхватив из-под крышки ящика нечто похожее на игрушечные грабли, она принялась неистово чесаться ими... Скоро её узкие глаза мечтательно округлились... После чего она шумно выдохнула, осела, и выпустила грабельку из подрагивающей лапки.
- М-м, - слабо пролепетала она, - чесоточник земной великолепен: грубая сила неистового раздражения - сокрушает, и после него - взрыв наслаждающего расчёсывания! Гурманам, да, исключительно - гурманам...
Это было до такой степени отвратительно, что допрос с пристрастием, который Банов собирался провести, вылетел у него из головы. Его хватило лишь на то, чтобы недоверчиво переспросить:
- Ч-ч-что?..
- Говорю - спрос на земного чесоточника будет пусть и небольшой, однако, я знаю пару мест, где за него можно взять высокую цену.
Банову и так было нехорошо, а теперь стало мутить.
- Ты, это!.. - погрозил он, имея в виду, что лучше бы не развивать и не углублять эту тему.
Но подушка всё поняла по-своему.
- Что вы! - возмутилась она, может быть, и несколько наигранно. - Я известный коллекционер и уважаемый бизнесмен - работаю только с образцами самого высокого качества, которые, естественно, проверяю на себе.
- Ы-ы, не надо тут...
- Вот - чрезвычайно редкий лишай, - подушка повернулась боком, чтобы полицейский лучше разглядел, - выделяет особую слизь...
Проведя лапкой-уголком по зеленоватому чешуйчатому пятну, подушка затем сунула её себе в пасть.
- Ощень фкушно, а глафное - ботрит.
Выплюнув конечность, она обвела ею живот, покрытый тусклыми радужными узорами, и продолжила:
- Смотрите, какая богатая, жирная колония шунуйского ниточника! Он фосфоресцирует в темноте. В дикой местности можно и в туалет сходить без фонарика!.. Не говоря о том, что в период роения ниточники так щекочут, так щекочут - ухохочешся до упаду!.. А вот, - со значением объявила подушка и ущипнула бугорок на плече, - исключительный экземпляр, курильщик зууфа... Полюбуйтесь.
Бугорок тут же взбух покрасневшим прыщём, и вдруг - выпустил тонкую энергичную струйку дыма.
- Бриллиант моей коллекции, - простонала подушка чуть ли не сладострастно, - Мне приходится регулярно делать под него уколы метарганики, - ведь он может существовать только на послоях-грибах, и чтобы он смог жить на мне...
- Хватит! - Банов отшатнулся от мерзости... и в этот момент завыл тонкий голосок; за его спиной в тумане раскачивался мутный силуэт.
- Ну, ещё что? - выдохнул Банов. Он находился уже на грани, близкой к испугу.
- Это подарок, - сказала подушка, - слюнявый пискунчик.
Сунув в ящик использованные грабельки, она покопалась в нём и вытянула цилиндр, в котором желейно перекатывалась точно такая же гусеница, что была на спине девы.
- Он заводится на гыло... Каждому новорождённому слюнявому пискунчику необходим, сами понимаете, живой и тёплый домик. Но гыло слишком ленивы, чтобы размножаться достаточно часто, и потому слюнявые пискунчики научились брать управление их высшей нервной деятельностью на себя - и приводить к высшей стадии возбуждения... Хочу отметить - многие клиенты готовы платить огромные, просто невероятные суммы за то, чтобы стать носителем слюнявого пискунчика. А нашему гипер-агенту я презентовал его абсолютно бескорыстно... Можно назвать это жестом доброй воли... - подушка уже давилась словами и, наконец, не выдержала и глумливо захихикала.
Перестав смеяться, она, с неожиданной злостью, добавила:
- Пусть будет счастлива. Вечно.
На Банова вдруг снизошло правоохранительное наитие, и - он пнул ящик. Распахнув крышку, тот опрокинулся и вывалил содержимое: многочисленные лопаточки, грабельки, щёточки - с аккуратно прикреплёнными к ним прозрачными упаковками, внутри которых темнели какие-то зловещие хреновины и отвратительные загогулины.
- Ты, что же, тварь, собиралась барыжить козявками на моём участке?! - завыл в ужасе Банов.
У него было такое выражение лица, что подушка поняла: что-то объяснять, оправдываться, обещать раствориться, со своим товаром, в космических далях - бесполезно. Она нервно сжала цилиндр - слюнявый пискунчик вылетел из него и влепился прямо в полицейский лоб.
Сбитая фуражка упала на траву, следом шлёпнулась и инопланетная гусеница. Банов рукавом вытер со лба желейную соплю, и произнёс голосом бесстрастным и пустым, как эхо расстрельного коридора:
- Вот оно что, значит...
Подушка сжалась, прикрываясь всеми четырьмя уголками, и забормотала:
- Но, как же так?! Высшая нервная деятельность, и слюнявый пискунчик... не может быть!
Она замолчала, в ужасе, увидев оскал пожелтевших прокуренных зубов. Хотя это была всего лишь улыбка - Банов, наконец, сообразил, как решить проблему с наручниками.
Полицейский утрамбовывал поставленный на прежнее место ящик, когда тень, раскачиваясь и жалобно стеная, надвинулась на него из тумана.
Инстинктивно он саданул дубинкой.
Перед ним рухнула девица - он попал ей по голове.
Разряда на этот раз не последовало. Наверное, потому что золотистая вуаль уже не защищала её, лишь слюнявый пискунчик по прежнему поблескивал на спине. Банову вдруг показалось, что паразит самодовольно лоснится. Вот же, гадость. Помявшись, участковый пробормотал "Отключенный мозг не сгорит" и - наступил на желейного червяка. Тот лопнул, выпустив из себя зелёную какашку внутренностей.
Брезгливо обтерев подошву о траву, Банов потянулся к шее девы, надеясь, всё же, нащупать какой-нибудь пульс... Краем глаза он успел заметить, как рванулись странные короткие тени, которые с недавних пор отбрасывали все окружающие предметы и растения - из-за искусственной звёздочки, горящей над просекой. И через мгновение - невероятная сила отшвырнула его в сторону.
Гигантская капля света упала с неба. Она расплескалась солнечным цветком - и золотистые лепестки укутали бесчувственную деву... Когда Банов, испуганно чертыхаясь, вылез из кустов, она уже была во всеоружии: парила над землёй огненной бабочкой, причём, на одном из золотистых усиков висела трепыхающаяся подушка. И как она сумела выковырять её из ящика? Самого ящика нигде не было видно, лишь на месте, где он раньше стоял, столбом поднимался белый пар от лепёшки, похожей на расплавленный битум.
- ...нападение на агента службы; распространение физиологической и психологической зависимости... - выговаривала дева подушке.
В какой-то момент поднимающийся пар ударил в лицо подушке. Она опустила взгляд... вытаращила глаза и дико заорала:
- Банов, застрели её! У тебя же есть пистолет?! Стреляй, Банов!
Щас, - прошептал участковый, держась за ушибленную голову, - штаны подтяну, и буду стрелять.
- Очнись! - истерила подушка, - Смотри - она живёт с гипером! Я занимаюсь лишь невинными удовольствиями, а она?! Гипером она совершает насилие и сеет разрушение, уничтожает свободу личности! Она и до тебя доберётся!
По усику в сторону подушки мелькнул огонёк - и та сразу обмякла и затихла.
После этого девица обратила внимание на Банова, который всё ещё отходил от полученной лёгкой контузии.
- Голова болит? - участливо спросила она.
Банов проворчал что-то. Дева медлила, в нерешительности. Могло даже показаться, что она смущена. Наконец, она решилась:
- Служба ценит ваше... содействие гипер-агенту. Служба ограничения свободы отблагодарит вас ограниченным личным освобождением...
Второй золотистый усик метнулся и принялся вертеть светящимся кончиком над полицейским.
- Не верь ей, Банов... - слабо простонала подушка. Полицейский ощутил странную щекотку в голове и стал энергично отмахиваться - пытаясь освободиться от нежданного нимба, но ничего не получалось - руки пролетали сквозь него не задевая.
Скоро, однако, всё закончилось само собой: дева убрала усик, потом развернулась - вместе с подушкой, которая качалась на другом усике, словно на удочке, - и поплыла в туман.
Две удаляющиеся спины, обе - с грязными отпечатками полицейских сапог, заронили в Банова слабую надежду, что весь этот цирк, на его участке, закончился.
- Гостеприимство наше - бесконечно, в отличие от нашего долготерпения, - ляпнул он не пойми что, и побрёл искать фуражку.
Он чувствовал себя на удивление хорошо. Голова больше не болела; ещё в лесу окружающий мир начал светлеть и прояснятся, а когда он вышел на поле - туман рассеялся, будто его и не было, и ясное утреннее солнышко начало припекать. Не испортило настроения даже исчезнувшее из-под трактора тело. И он лишь хмыкнул, когда заметил поставленный на ржавый капот пустой водочный бутылёк, и лежащую рядом пробку из туго скрученной замусоленной бумажки.
Добравшись до посёлка, а потом - до участка, он, по привычке, уселся писать отчёт, но перечитав - удалил файл. Вместо этого он написал совсем другой отчёт - гораздо короче, - после чего занялся текучкой, и провозился с ней до вечера, даже не вспоминая о том, что произошло утром.
В два часа ночи он стоял в собственных сенях, и шевельнуться не мог от ужаса. По его спине катился холодный пот.
Только что он вынул из холодильника шесть банок пива, открыл - и вылил их. Поллитры кристалловсой - достал из-за банок с крупой - в шкафу, в прихожей, сорвал пробку, открутил и - вылил. Дорогой французский коньяк - который ему подарил полковник ФСИН, за найденных беглых зеков - вынул из серванта в гостиной, отнёс на кухню и - вылил весь. Ну, а теперь... Банов пересилил себя, и взглянул на свои руки: бумажные клочки и табак просыпались сквозь пальцы - это было всё, что осталось от хладнокровно растерзанной им сигаретной пачки. У него вырвался сдавленный стон. Он же - не псих? Не псих, верно? Внезапно, к нему пришла страшная догадка: та... супер-девка, или - как там её? Что она говорила? Вроде: "освобожение?!" Мозги ему закрутила, сволочь, сволочь, сволочь!
Он выскочил из дома в ночную тьму... И бессильно опустился на землю у порога. Куда бежать? Где её найдёшь теперь, эту тварь бледную с крыльями? Уже и след простыл...
В отчаянии, он схватился за голову: господи, даже пиво?! То есть, шашлыки - всё?.. И ради чего жить теперь?!
Его, полный страдания, взгляд остановился на звездах, мерцающих в черноте над горизонтом.
Группа звёзд дрожала не как все. Она поплыла куда-то влево, потом - направо, опустилась ниже горизонта, и - издавая прерывистое рычание - стала приближаться.
Когда нечто - похожее на раздолбанное созвездие - пыхтя, остановилось в десятке метров, и залило светом и стену дома, и Банова - тот и ухом не повёл - ему было всё равно.
Тень, в лёгком ореоле, загородила свет.
- Где совесть у тебя - вот так здесь сидеть? - заговорила она голосом, полным возмущения.
Банов устало поднял голову.
- Стрелял в меня вчера, убивец! Если б я не спрыгнул на ходу... а потом полночи, сука, как ёжик в тумане! - заорала тень, - Не помню как: чудом оказался... А утром глаза продрал, смотрю: ты уже чекушку мою, похмельную, как-то нашёл под сиденьем, выжрал, и свалил! Думаешь, погоны нацепил - всё можно?!
- Здорово, кум, - равнодушно поздоровался Банов.
Он не стал оправдываться, что стрелял по колёсам. Ради того, чтобы уберечь окружающих от этого пьяного дурака, и его самого - от тюрьмы. Что, в конце концов, и чекушку потратил на него же - чтобы не замёрзнуть, сидя в кабине в засаде... Какое это имело значение теперь? Никакого.
Почесавшись, тень настороженно спросила:
- Ты чего?
- А того, дорогой... За сарай, что вчера завалил, и раздавленного хряка ты, как-нибудь, отработал бы; раскатанный забор, может, и поставил бы обратно... А вот шлагбаум, что снёс на переезде, тебе с рук не сойдёт. Железная дорога с тебя не слезет... А, ведь, денег у тебя нет, правильно? В общем, готовься: скоро трактор твой, - Банов кивнул на дрожащие огни, - у тебя заберут. В счёт убытков.
Это был конец: тон участкового говорил, что на этот раз всё по настоящему, и снисхождения, как часто случалось раньше, не будет. После минуты молчания, всю тягостную глубину которого немного разбавляло лишь пыхтение двигателя, тень истерически взвизгнула:
- Ты совсем охренел? Сначала чекушку у живого человека украл, и выпил, сволочь; а теперь и последнее - чем кусок хлеба зарабатывают, отбираешь? Когда это кончиться? Когда уже вы, все, кровососы, перестанете над народом издеваться?!
Трактор на высоких колёсах ускакал во тьму, оставив после себя крепкий дух дизельного выхлопа. Освобождённый полицейский остался в одиночестве, перед лицом холодного, равнодушного мира, в котором его уже не могла согреть ни папироска, ни стопка, ни весёлая компания - потому что кому он, такой, нужен? Свобода - жестокая вещь, вдруг догадался Банов, и если так - подумал он с остервенением - то почему он один должен мучиться?
- Я вам устрою порядок на участке... - процедил он сквозь зубы, и вошёл в дом, оглушительно захлопнув дверь.