Звездный хор пел людские судьбы. Чарраш слышал и пророчил, Чарраш подсказывал верные пути, но ничего не знал о самом себе. Он дружил, и его предавали, любил, и ему изменяли. Приятно обманывать сапожника без сапог! Лишь добровольное заточение в башне даровало ему покой.
Чарраш снова проснулся от пения звезды. Он вышел на балкон и спросил, почему она поет.
− Знаешь, это только кажется, что мои сестры близко, добрый звездочет. Какие расстояния нас разделяют? Такие числа не знакомы людям. Вот и пою.
Чарраш почувствовал себя глубоко несчастным. До любого человека ближе, чем до звезды, а все же ничего более далекого придумать нельзя:
"Давно слышен зов небесных сестер. Они ждут во мраке одиночества, чтобы призреть меня, и я скучаю не меньше их.
Не осталось секретов, что мне не известны. Разум заснул, и жизнь стала колыбелью разума. Кидая лучи рассудка прямо на дно, я постиг, что со дна кидали лучи в меня, но то был не рассудок, а что-то совсем, совсем другое...
Блажен, кто не чувствовал на себе. Не сосчитать намерений, не достичь глубины того взгляда, рядом с которым я не прожил бы и часа. Не в человеческих силах выдержать миллион мыслей, подуманных одновременно.
Да, не человеческое это дело − видеть время как на ладони, словно в разрезе, и нырять в омуты бытия. Но если нырнули − погружайтесь до тех пор, пока на вас не посмотрят, либо сходите с ума и умирайте, болтаясь в водоворотах безумия, кошмаров, созвездий...
И воды вынесут тело как раз к небесным сестрам. Много я видел таких, кто не выдерживал. Почти все не выдерживают: в том месте нельзя пройти не спотыкаясь. И берега усеяны, и воды качают на волнах своих детей.
Ничего страшного. Страх − сын заблуждения, а в том, что не понимаешь, какое заблуждение? Поэтому не бойтесь, как не боялся я. Секреты мне ясны и понятны, а все-таки смысла в них не больше, чем в течении воды и языках огня, потоке ветра и покое земли. И пусть вас утешит то же, что и меня утешает в зове небесных сестер: каждый когда-нибудь обретет покой".