Около двух лет назад мне приснился сон. Сон ужасающий, один из тех от которых просыпаешься в холодном поту посреди ночи и больше уже не спишь из за страха снова увидеть этот же кошмар. Тоже произошло и со мной. Прошло два года, но я помню все детали этого сна, ведь за это время мысли о нем почти никогда меня не покидали. Я долго откладывал описание этого сна по причинам которые поведаю после его описания.
Во сне том предстало перед глазами моими место страшного боя, место вид которого внушал ужас. Не было в бою том победивших и не было целей и убеждений у сражавшихся. Надеюсь, я единственный из когда либо живших кому довелось увидеть подобное. Некоторое волнение и неохота одолевают меня когда я пытаюсь вспомнить детали того сна и изложить их, но все же не покидает меня и чувство, что я должен сделать это дабы предостеречь об очень важных вещях всякого кто прочтет это.
Сначала передо мной была тьма, но к счастью или сожалению она рассеялась. Оказалось, что глаза мой были застланы перьями, перьями свет которых я мог сравнить только с первым лучом восхода, который ослепил тебя через окошко стоило тебе только приоткрыть сонные глаза. И тут же пожалел о том, что перья открыли мой глаза, ведь свет который они показали мне, был ужасней тьмы в которой я был до этого. Я увидел ещё перья, но уже не светлые и ослепляющие как секунду назад, а багровые, багровые от высохшей крови их хозяев на них. Хозяева этих величественных перьев были отнюдь не птицы, как я осмелился предположить сначала, стоило мне посмотреть под ноги и увидел в лужах крови, в которых стоял, человеческое лицо. Лицо совсем юное и невинное, лицо девичье и светлое, почти так же как те перья, но при всей его чистоте лицо было мертвое. Глаза были открыты и застыли в безнадежном, но чрезмерно спокойном для происходящего вокруг хаос положений, казалось она просто неподвижно лежит и вот - вот улыбнется, встанет и подойдет ко мне протянув руку, что бы повести за собой туда где мне будет лучше и спокойнее. Но этого не произошло. Она не улыбнулась мне, и больше уже никогда не улыбнется кому либо. Я подошел к её телу и только в тот момент понял, что перья, те самые светлые когда то перья, сейчас лежавшие вокруг меня, приняв багрово-красный цвет, принадлежали именно ей. Ангел. Воистину, в том сне мне увиделся мертвый ангел, ангел имевший лик ребенка, с застывшими глазами и замаранными кровью крыльями. Я отступил на несколько шагов назад, пораженный представшей пред о мной картиной, и оступился, я почувствовал под ботинком нечто твердое и обернулся, тут я понял, что я увидел лишь малую часть из того ужаса, что предстояло мне увидеть. Я наступил на руку такого же ангела, такого же светлого и невинного и такого же мертвого. На шее его были ужасные, сине - зеленые синяки, крылья были уже не так сильно запачканы кровью, но глаза оставались такими же спокойными и безмятежными.
Мне понадобилось несколько мгновений, что бы поднять глаза, оглядеться и осознать, что я стою посреди поля мертвых ангелов, вокруг меня летают перья, большинство красные, но есть среди них и ослепительно светлые, а впереди лежат ещё десятки таких же трупов, детских и невинных, трупов ангелов мира. Я потерял ориентацию в пространстве, перед глазами все поплыло и я был рад этому, уж лучше потерять сознание и упасть во тьму чем видеть этот кошмар ещё хоть минуту. Но из предобморочного состояния меня вывел рёв, рёв дикий и совсем не человеческий, я посмотрел в сторону откуда донесся этот рёв и заметил вдали во вьющемся дыму движение. Непонятно отчего, но я рванулся в эту сторону, что было сил.
Спотыкаясь о тела ангелов, шлепая по реке крови под ногами и смахивая перья, которые пытались забиться в глаза и нос, с лица, я бежал во весь опор к неизвестному движению в дыму, видимо пытаясь убежать от того, что только что увидел, но это не помогло избавиться от этой картины, она прочно засела в моей голове и не покидала даже во время глубокой старости изредка возникая перед глазами. По мере приближения к дыму я понял, что там происходит сражение, в котором, вероятно, и были убиты те ангелы мира.
Я вбежал в дым - в самую гущу битвы и тут же увидел источник того рева. Тварь с два человеческих роста, без единого глаза, но с огромными ноздрями, она стояла на мускулистых задних лапах, а передними разрывала на куски обугленный труп непонятного существа. Я присел за камень, дабы быть менее заметными, хоть у этой твари и не было глаз, но все же так мне было спокойнее. Тварь схватила оторванный кусок мяса размером с пол человеческого тела, еле помещающийся ей в пасть, одной лапой положила его в рот, куски плоти вперемешку со слюной и соплями сыпались на землю пока с характерным звуком работали массивные челюсти. Было ощущение, что она ненасытна и ест не потому что голодна, а потому что получает удовольствие от этого, от раздирания на куски плоти, пережевывания полу сырого мяса, этой твари просто нравилось есть. Довольно быстро покончив с куском тварь издала пронзительный рев, подобный тому, что я слышал издалека, но вблизи он был куда более оглушительней так что мне пришлось закрыть уши руками. Не успел я выглянуть из за камня как по необъяснимой причине она резко покончила с трапезой, повертела головой по ветру встала на четыре лапы и скачками сотрясая землю побежала в сторону от меня, что не могло меня не радовать.
Я осторожно вышел из за камня и понял свою ошибку, издалека я подумал, что это поле боя, но это было уже то что осталось от него. Мерзкое пепелище, земля была выжженная и чёрная как уголь, вокруг лежали трупы, кто то обугленный и почти превратившийся в прах, кто без головы или конечностей, а кто то изуродован настолько, что не были различимы даже контуры тела. Запах обгорелой человеческой плоти и металла, я только сейчас понял что ощущаю его ровно с того момента как ворвался в дым и только сейчас меня начало мутить от его мерзости и меня вырвало. Я согнулся в три погибели и почти упал на четвереньки, и тут меня вырвало ещё раз. Я простоял так около минуты и поняв, что рвоты больше не будет, откашливаясь и вытирая рот, встал в полный рост. Я прижал рот к носу, что бы не чувствовать этого мерзкого запаха и пошёл куда глаза глядят. Но прошел я не долго, метрах в пятнадцати от себя я увидел человека стоящего на коленях в позе молитвы, явно живого, даже отсюда было видно как он глубоко дышал.
Я приближался осторожно, ведь понятия не имел о местных обитателях. По мере приближения мне становилось все страшнее и страшнее. Я начал видеть черты этого человека. Это был старик голый по пояс, совсем дряхлый и худой настолько, что я мог пересчитать его четко видные через кожу ребра. Он стоял спиной ко мне держа руки у груди и бешено что то бормоча, но ни одного слова не было понятно будто он говорил отдельными звуками. Я совершил ещё один шаг в его направлений и случайно наступил на латный шлем лежавший под ногами. Раздавшийся звон спугнул старика и он резко вскочил, повернувшись в мою сторону, выставив вперёд обе руки в которых он держал кривой нож. Я поднял руки и показал ему ладони обозначая свою мирную позицию, но боги, как же он был жалок. Ему еле хватало сил что бы стоять, а седые жидкие волосы так и лезли ему в глаза. В его глазах, серых как у слепцов, читался страх и волнение передо мной, но самое страшное в нем я заметил только когда он открыл рот. Смотря на меня, он так же неистово что то бормотал и я заметил, что его рот залит кровью. Губы, подбородок, зубы - все было в крови. Его язык был отрезан, именно поэтому речь была не разборчива. Во рту, вместо языка, шевелился и бурлил кровь маленький обрубок длиной не больше ногтя. Я находился в положений довольно беспомощном, было ощущение, что мой язык тоже куда то пропал, а запекшаяся кровь скрепила губы не старика, а мой. Но, благо, это сцена закончилась совершенно без моей помощи. Старик вдруг замолчал, упал на колени и глаза его широко раскрылись, будто сам Господь Бог сошёл перед ним в тот момент. Он перевернул нож лезвием к груди и наконец сказал одно слово, которое я смог четко разобрать: "Аминь". Кинжал порвал его серую дряхлую кожу как лист бумаги и вошел в его грудь как в тёплое масло, и сразу оттуда плеснула темно - алая кровь. Из горла вырвался кашель, вместе со сгустком крови, и он упал на землю, так и не убрав рук с рукоятки кинжала. Я в один скачек подобрался к нему, но помочь ему уже не было возможности да и не нужно было. На его кривых, окровавленных губах была детская улыбка, будто он наконец увидел и почувствовал то о чем грезил всю сознательную жизнь. И только сейчас, когда стоя рядом с его телом я внимательно вгляделся в его лицо и узнал в них что то до боли знакомое. Он был похож на человека которого я знал уже очень давно. Впоследствии вспоминая его лицо я узнал в нем себя и понял, что черты его, были чертами и моими. Я пытался списать это на странную природу наших снов, но все же это мало успокаивало меня.
Я не мог смотреть на тело старика, меня поглощало уныние и безнадежность. Безнадежность нашего существования, ведь всем было суждено ещё при рождений закончить аналогично ему, конечно, не всегда при помощи кинжала и своими руками, но сути это не меняло, в конце мы все будем мертвы. Эту мысль я часто прогонял у себя в голове ещё до этого сна и всегда мне приходилось силой выкидывать её из своей головы.
Я был абсолютно опустошен произошедшим и решил как можно быстрее покинуть место ужасного самоубийства. Я пошёл на музыку. Музыку, непонятно откуда взявшуюся, но тянувшую меня к себе так, что я не мог устоять и поддался её тяге. Бой барабанов, ритмичный и совсем дикий, тот кто бил в них вкладывал всю душу и силу. Бой сопровождался выкриками по типу кличей африканских племён, когда для запугивания врага глубоко надутой диафрагмой синхронно издавались звуки резкие и пугающие. Это завораживало и пугало меня одновременно, но я все равное шёл не останавливаясь, совершенно не зная чем это кончится. Запах железа и плоти вдруг начал пропадать и сменился запахом копоти, а впереди показался чёрный дым. В голове все смешалось: барабаны, копоть, дым, все слилось в одну картину, в глаза все помутнело, ноги стали ватными я споткнулся и упал без сил на чёрную землю. Собрав остатки воли я все же смог открыть глаз и увидел картину описание которой вызвало у меня некоторые трудности.
Я увидел огромное дерево, совершенно не реальных размеров, крона его была настолько огромная и цветущая, что заменяла небо своим размером. Листья из чистого золота, не жёлтые, именно золотые и стройные будто каждый лист выплавили в форме, а после привязали к ветвям невидимыми нитями и так они и висят с тех пор на чёрных как тьма ветвях, такого же чёрного ствола, с глубоко уходящими под землю каменными корнями. Я был поражен красотой и величием этого дерева, но запах смоли, дым и барабанный бой, все это шло именно отсюда. Дерево было подожжено и горело у самого основания, от части величественного ствола осталась только зала и мерзкий запах копоти. Языки пламени пожирали ствол двигаясь всё ближе к верху, к это прекрасной золотой кроне смерть которой я не мог допустить. Лежа на земле и осознавая свою беспомощность я боялся за дерево, но ещё больше я боялся человекоподобных существ которые, по видимому, и совершили этот кощунственный поджог.
Их ужасающие пляски вокруг огромного костра отражались на земле бешено скачущими тенями. Бой их барабанов заставлял воздух вокруг двигаться и идти волнами, как от асфальта на жаре. Их было около пятидесяти и большинство из них были абсолютно голыми, другая часть имели что то вроде накидок. Кожа их была черна, не темная как у Афроамериканцев, а чёрная как уголь и гладкая как шёлк, но лица были белые от раскраса. Лица были раскрашены чем то белым вроде мела, но скорее всего это была зала, возможно, человеческий прах, так как сгоревших тел на поле хватало. Раскрас изображал совершено разные фигуры: кресты, линий и полосы всех возможных вариаций, спирали разной закрученности, изредка, более сложные геометрические фигуры вроде треугольников и ромбов. Их клич состоял из одного слова: "Насау". Они скандировали его на два удара барабанов, делая остановку после первого слога, никогда при этом не останавливая танец.
Это дьявольское действо, при всей его мерзости, завораживало, но тут я вновь взглянул на дерево так быстро полюбившееся мне. Один из языков пламени, пляшущих вокруг дерева пробрался по стволу вверх и был уже около кроны. Я вновь ощутил уже привычное мне чувство беспомощности. Попытавшись опереться на руки, я потерпел неудачу, руки были будто сделаны из соломы и я бросил все попытки помешать неизбежному. Все, на что мне хватило сил это прошептать еле слышно, почти не шевеля языком: "Дерево жизни". И ровно в тот момент от языка пламени загорелся лист этого прекрасного дерева. Я проснулся.
Таков был сон который прервал мой сон на несколько последующих ночей. Когда я пытался уснуть мне снились части этого сна в виде отдельных сцен. По началу я пытался списать этот сон, как и любой другой, на проделки моего мозга, но четкость сцен и образов долго не давали мне покоя и я быстро понял, что это был не просто сон. С этой идеей я прожил два года, постоянно анализируя все, что мне довелось увидеть в этом сне, пытался рисовать те образы которые видел, но эти рисунки и в половину не передавали их живость.
И вот недавно в одной из бесплатных газет мне попалась статья о природе снов, лишь одной фразы хватило, что бы все стало ясно, звучала она так: "Часто, волнующие нас проблемы в реальной жизни находят отражение в наших снах в виде кошмаров". Пазл который мучал меня почти два года в этот момент решился, все куски встали на место и я решился изложить все это на бумаге.
Дело было в том, что я уже давно думал о слишком символичных образах в том сне. И теперь понял, что каждый образ и сцена были отражением одого из чувств кипящих во мне тогда в связи с разными событиями.
То время было очень тяжелым, меня бросил мой издатель из за малой продуктивности и сырости материла, остальные издания на отрез отказывались печатать меня по разным причинам. Я потерял веру, веру в себя, в мой талант, в людей. Поэтому ангелы и были мертвы. Ангелы это моя вера, моя вера умерла, а значит и ангелы тоже.
Из за отсутствия работы и еды я стал жаден и постоянно голоден. Я рыскал по городу в поисках еды и денег ничего перед собой не замечая. Слепая тварь - это олицетворение моего голода и жадности.
Одновременно с голодом рос и мой страх. Будущее пугало меня своей неизвестностью, пугала меня и безнадёжность всей ситуаций. У меня развилась депрессия и желание умереть, но я никому не осмеливался говорить об этом. Старик без языка стал выражением моего страха. Я долго не мог объяснить его внешнее сходство со мной, но позже понял, это не он был похож на меня, а я на него. Только в моменты настоящего страха пробуждается наше истинное лицо. И вправду, в то время я ощущал себя дряхлым, болезненным стариком, поэтому неудивительно, что он был моим истинным лицом.
Самое сложное было объяснить сцену с деревом. Я сразу понял, что дерево это моя жизнь, но почему оно горело я узнал только позже, когда у меня обнаружилась бронхиальная астма, которую можно подавить, но не вылечить. Дерево горело, ведь жизнь моя была в опасности. Но те язычники, что танцевали вокруг костра дерева ни сразу получили объяснение, хоть оно и было на поверхности. Ненависть - самое первобытное и мерзкое чувство, испытываемое людьми. Именно оно выжигает жизнь в нас и танцует вокруг неё свои страшные танцы. Его я испытывал ровно с того момента, как мой издатель отказался от меня, сначала к нему, потом к другим издательствам, потом к себе и всем людям в принципе. Ненависть была моим верным спутником в то время и именно она подожгла мое дерево жизни, именно она отрезала старику язык, что бы он молчал о своем страхе, именно она убила ангелов и устроила то пепелище на котором и происходил мой сон.
Любой кто дочитал до этого места уже заслуживает уважения, ведь он не проходит мимо чужих проблем и тсрахов. Но ещё более заслуживает уважения тот, кто вынесет для себя хоть один урок или предостережение из изложенного мной.