Луиза всеми силами старалась не думать о предстоящей разлуке. Даже сейчас, когда она крепко прижималась к плечу Тео, ей хотелось вообразить, что экипаж как обычно повернёт на улицу Фобур-Сент-Оноре и остановится возле небольшого особняка. Легко спрыгнув, Тео подхватит её, ступившую на узкую подножку коляски, и они вместе войдут в невысокую арку ворот, обвитую диким виноградом. Затем пересекут мощёный крупным булыжником двор и окажутся перед дверью студии, которую её возлюбленный арендует у господина Трианье. Луиза ощущала тепло на своей руке, безмятежно покоившейся в ладони Тео. Он поглаживал её, едва прикасаясь к запястью, обнажённому из под тонкой перчатки. Счастливая и благодарная привычка быть рядом с этим человеком настолько заполнила всё существо Луизы, что дни проведённые без него, теперь виделись ей бесцельными и пустыми. Прочувствовать гнетущее одиночество ей уже однажды довелось и она хорошо запомнила те грустные дни в Арле, где время почти остановилось в ожидании возвращения в Париж.
" ...Ах, Тео, Тео...
Мой нежный гений, как я не хочу тебя отпускать..."
В сердце Луизы настойчиво закрадывалась необъяснимая тревога и бесконечная жалость к себе. Она вдруг вспомнила их первую встречу у скульптора Арансона, где среднего роста брюнет невольно привлёк её внимание горячим спором с невозмутимыми собеседниками. Луиза не замечала его здесь прежде... И хотя душка Арансон не отличался замкнутостью натуры, случайных посетителей он привечал крайне редко. Двери его мастерской были всегда гостеприимно распахнуты, и та благожелательная и немного сумбурная атмосфера, царившая здесь, неизменно привлекала людей, так или иначе связанных с искусством. К нему тянулись, как к таланту и как к человеку. Недаром, художница такого высокого ранга , как Берта всегда отзывалась о нём столь уважительно и лестно.
Судя по репликам хозяина, Луиза вскоре предположила, что Арансон знает своего эмоционального гостя не первый день. Однако, непонятно почему, она увидела его у Арансона только теперь. Внешне молодой заметно отличался от привычной публики. Однако, вот так сразу сказать, в чём состояла эта непохожесть, Луиза, пожалуй, не смогла бы. Так, свойственная определённому кругу парижских художников скрупулёзно выверенная небрежность в костюме, у того явно отсутствовала. Напротив, в его манерах прослеживалась даже точность и аккуратность, больше присущая людям с логическим складом ума, чем представителям богемы или тем, кто намеренно к ней себя причисляет. Молодой человек даже не утруждал себя старанием произвести впечатление. Ну, нисколько, словно пренебрегая предоставившейся возможностью предложить себя окружающим с наилучшей или выгодной стороны. Наоборот! Он держался подчёркнуто непринуждённо, воспринимая собственную персону в гостях у мэтра вполне естественным фактом. Да и во всём его облике сквозила очевидная независимость характера, чаще всего не выставляемая напоказ и уж конечно, не тайная, а существующая вне постороннего мнения. Наблюдая за незнакомцем, Луиза отметила его элегантную манеру закуривать. Он неторопливо вытаскивал из портсигара длинными нервными пальцами очередную папиросу и задумчиво её поджигал...
- Меня зовут Теофил Флейман, и я из России, - вдруг неожиданно смутившись, произнёс тот, когда их представили друг другу.
- Какая прелесть. Вы не парижанин - с улыбкой ответила Луиза.
- По-моему, столичная жизнь развращает непосредственность, - добавила она, не в силах избежать неизвестно откуда взявшегося кокетства. Эту черту Луиза не переносила ни в себе, ни в других. Теперь же ей отчего-то не удалось подавить совершенно глупый признак наивного жеманства, столь часто проявляющийся в поведении барышень возраста.
- А, впрочем, я сразу поняла, что вы не из породы непризнанных гениев, - съязвила Луиза, иронично кивнув на тех, с кем Тео ещё минуту назад так увлечённо спорил.
- Вот как...
Молодой человек смутился ещё больше. В его серых, переходивших в голубизну глазах, мелькнула открытая восторженность, присущая творческой и увлекающаейся натуре. Они смотрели на Луизу с ненаигранным интересом и в них безошибочно угадывалось стремление продолжить случайно завязавшийся разговор.
- Неужели, мадемуазель заметила во мне другое существо?
Её новый знакомый уже справился с первой робостью и не собирался делать особенного секрета, насколько сильно его заинтриговали слова девушки.
- Заметила...
Луизе вдруг захотелось подольше оставаться под магией этого взгляда...
- Наверное, только русские умеют отстаивать точку зрения так, что становится страшно за их оппонентов...
Короткие и отрывочные воспоминания доставили Луизе отрадные минуты. Она прижалалась к Тео ещё теснее и тперь ощущала, как их слегка покачивает в такт движения коляски.
- Не волнуйся, милая. Я отпишу тебе сразу по приезду.
Тео на секунду задумался и с неуверенностью произнёс:
- Полагаю мне придётся задержаться там месяц. От силы, полтора...
В его голосе прозвучала плохо скрываемая тревога по поводу состояния захворавшей матери, с которой тот не виделся уже слишком долго. Парижская жизнь так стремительна...
"...Насколько она больна?"
Эта мысль угнетала Тео. Последнюю неделю с момента получения письма из дома он практически не находил себе места.
"...Конечно, ему следует к ней поехать, - сопереживала Луиза, представляя хаос в в душе близкого челолвека. Он так чувствителен..."
Вдали, сквозь густые ветви цветущих каштанов уже угадывались очертания Страсбургского вокзала. Ещё какие-то мгновения они будут вместе, но совсем скоро поезд умчит Тео в необозримое пространство, а Луиза станет считать дни и ночи, пока опять не окажется с ним рядом.
"...Россия! Боже мой! Какая безумная даль..."
Ей казалось, что он отправляется на край света...
- Глава 1 -
В предутреннюю тишину внезапно ворвались резкие сирены полицейских машин. Неожиданно и настойчиво. Судя по мерзопакостному квакающему вою, накладывающемуся один на другой, их в округе находилось две. Постоянно запруженная автомобилями улица, едва замиравшая на несколько ночных часов, пробуждалась, словно неизлечимый больной от кратковременного тяжёлого полузабытья. Раздался пронзительный визг подъёмника мусоровоза, затем громкий грохот опорожненных баков и уже, как по команде остальные слухораздирающие ноты. Все эти шумы, претендуя каждый сам по себе на соло, сливались в классическое сопровождение наступающего дня в большом городе.
"...Американская рапсодия, чёрт её побери.."
Подумалось Максу сквозь сон.
"...Проклятье! Ещё такая рань..."
Он, испытывая привычное неудовольствие от потревоженного сна, автоматически ловил раздражающие звуки, омечая как постепенно удаляется куда-то за дома и постепенно теряется в близлежащих кварталах присутствие блюстителей порядка. Максу захотелось снова уснуть, однако навязчивый нарастающий уличный гул, уже настойчиво проникал внутрь комнаты. Сквозь неплотно прикрытые жалюзи на окнах, просматривался сероватый рассвет и светлеюшее в разрыве силуэтов крыш, небо. Макс ещё раз перевернулся с боку на бок и прочувствовав до конца неудобство и жёсткость подушек, понял, что уснуть не удастся...
От перебитого сна испортилось настроение и без того неважное в последние полгода. Своё состояние Макс мог бы смело отнести к депрессивному синдрому. Уж слишком узнаваемыми выглядели все признаки нередкого здесь в Америке бытового расстройства психики с сопутствующими неприятностями в виде вегетативного симптома и иногда возникающих, соматических нарушений.
"...А может, у меня обыкновенная ипохондрия? - подумал он, окончательно проснувшись. Её время от времени Макс с недоумением замечал в некоторых своих сверстниках.
"...В таком случае главное, не пропустить момент, когда действительно надо будет обратиться к врачу, - с иронией подытожил он предположения о собственном душевном состоянии.
"...Господи, как не хочется вставать.."
Макс без всякого энтузиазма мысленно вернулся ко всему, что его окружает и тяжело вздохнул. Утреннюю хандру, никогда прежде ему несвойственную, он переносил с трудом. Подолгу валялся в постели, размышляя об отвлечённых вещах и успокаивая себя сознанием того факта, что его жизнь сложилась, в принципе, неплохо.
"...По крайней мере, лучше, чем могла бы... А проблемы? Так ведь, они есть у всех. Да и человек без них вызывает оправданное подозрение. И тот, кто утверждает, что у него проблемы отсутствуют, просто бессовестно врёт. Ну, а если, это действительно так, то подобное заявление следует воспринимать не столько как признак здорового оптимизма, сколько как свидетельство очевидной неполноценности. Don"t worry! Be happy!.." - он ещё раз усмехнулся, не забывая ни на минуту непреложное правило американской жизни
"...Да уж, деться некуда. Придётся быть счастливым..."
Макс оттягивал наступление нового дня, стараясь отвлечься от подавленного состояния духа. Филосовтсвовал. Мечтал. Строил какие-то планы. Вообщем, всячески избегал дум о работе. Она в последнее время превратилась в обузу, став малоприятным и опостылевшим занятием. Любой на его месте, вероятно, давно и без колебаний бросил бы её и нашёл другую, однако с Максом подобное произойти, увы, не могло... Человек слова - его раб, но лучше быть заложником своих обещаний, чем безответственно их генерировать в пространство.
Макс слишком хорошо помнил о собственных обязательствах. Однако не только они удерживали его. Существовали надежды, что возлагала американская корпорация на него - их русского партнёра. История началась давно, лет пять назад, но он с лёгкостью смог бы проследить все шаги на пути к сегодняшнему дню...
Эмигрировав в Америку, Макс, как человек, намеревающийся строить здесь жизнь, не стал заканчивать компьютерные курсы или подтверждать свой инженерный диплом. Ни к тому и ни к другому он не испытывал ни малейшего интереса. И хотя для тысяч искателей заокеанского счастья, подобная перспектива выглядела вовсе неплохим способом устроиться в будущем, ему она казалась безраздельно скучной. Не говоря уже о том, что Макса тошнило лишь от мысли засесть в каком-то скверном офисе и протирать там штаны. Пять дней в неделю, с восьми до пяти в обществе коллег, которые рано или поздно начнут подсиживать и ревниво следить за чужими, то есть за его успехами. А уж своих потенциальных сотрудников Мак представлял без особенного труда. Наверняка трудолюбивых и исполнительных, но совершенно бесцветных и незаметных в жизни людей - то ли своих соотечественников, то ли недавних выходцев из дружественных бывшему Советскому Союзу братских стран, не по воле случая, а по собственному желанию, как и он, оказавшихся на чужбине. Он предугадывал, как поначалу будет их сторониться, а вскоре ему и вовсе опротивит их пчелиная положительность. От неё его станет воротить, вызывая жгучее желание поскорее забыть, как жуткое наваждение, пребывание в их компании.
Вообщем, к подобным людям Макс не испытывал ничего плохого... Он допускал, что природа не обделила их хорошими и даже отличными качествами, но прекрасно понимал, что никогда не ибавиться от ощущения гнетущей несопричастности с ними. Ведь, бывает так, что смотришь на своего ближнего и испытываешь настойчивое желание не иметь с ним ничего общего. Ну, не хочется и всё тут. Без объяснения. Скорее всего, жизнь этих людей представлялась Максу непростительно примитивной. Уж очень она напоминала ему зоологический сад в какой-нибудь благополучной стране: красивую тюрьму, где за толстыми прутъями с тоской смотрят на волю сытые животные, ограниченные пространством тесного вольера. Вот и не остаётся ничего другого, как ходить бесцельно из угла в угол или беспробудно спать, переживая во сне, утраченную когда-то свободу.
Макс быстро понял, что ни один из советов, иходивших от его земляков проживших в Америке не один год, ему никак не пригодится. Возможно искренние и не лишённые логики, они тем не менее, носили отпечаток традиций первой волны эмиграции и тянуло от них такой невообразимой затхлостью, какая могла лишь дохнуть из опорного пункта штаба гражданской обороны в подвале при домоуправлении. И ещё он понял то, что в этой стране работают деньги... Не сориентироваться вовремя в справедливости настолько общеизвестного экономического закона, означало долго и бесплодно топтаться на месте. Какое-то время планы Макса существовали лишь в виде абстрактного будущего успеха и конкретный путь к нему, пока отсутствовал. Счёт в банке, тоже. Правда, в избытке хватало честолюбивых амбиций и очень необходимого запаса нерастраченного ещё упорства. Всё приходилось начинать с полного нуля. Его имя стало короче, из привычно звучащего Максим, сократившись в Макса, а путь к намеченной цели оказался намного длиннее, чем представлялось в его начале. К тому же, он не стал лёгким, как беззаботная утренняя прогулка, в преддверии удачно складывающегося дня. Вовсе нет. Пришлось хорошо попотеть, пока на горизонте появились первые ощутимые финансовые результаты и старания Макса принесли поспевшие плоды. Теперь, наконец, разобравшись немного что к чему, он нашёл людей, пожелавших видеть в нём равного участника, ставшего довольно обременительным для них самих, дела. Да и риск для тех сводился к минимальному уровню. Макс вкладывал деньги и брался вести менеджмент, гарантируя минимальные расходы, а его партнёрам оставалось лишь стричь купоны, перепоручив обременительные заботы человеку, кровно заинтерсованному в прибыли. Условия всем участником сделки виделись взимовыгодными и, пожав своим новым компаньонам руки, Макс стал совладельцем сорокаквартирного дома в оживлённом городском районе. Вложенных средств ему хватило лишь на покупку половины бизнеса, но даже пятидесятипроцентное участие в нём являлось совсем неплохим заделом. Коммерческая недвижимось в Америке традиционно считается хоть и консервативным капиталовложением, но безопасным и гарантирующим стабильный доход. Очевидно поэтому Макс, будучи человеком осторожным и выбрал этот вид деятельности. О сложностях, сопутствующих его новому положению, он догадывался и потому предпочёл скрыть свой настояший статус от нынешних жильцов. Только корпорации, включающей двух членов одной семьи и Макса, было известно истинное положение дел. Для всех остальных и в первую очередь - для квартиросъёмщиков, он так и остался простым резидентом-менеджером, который жил и находился постоянно в их окружении.
Пожелание Макса находиться в тени, на время его здесь проживания, не стало прихотью богатого эксцентрика. В Калифорнии хватает состоятельных чудаков, кто носит рваные туфли или укорачивают смостоятельно джинсы с помощью ножниц и степлера. Другое дело, что при этом, они, не задумываясь, позволяют себе приобрести только им одним понятную безделицу за сумму, вызывающую у других благоговейный ужас. Намерения Макса носили вполне обоснованные причины. Жильцы хоть и видели в нём тёмную лошадку, но никто даже и не предполагал, что этот непонятный русский, которого почти все жильцы с неоправданным высокомерием считали выходцем из страны третьего мира, купил солидный устоявшийся бизнес, со всеми потрохами и будет здесь полновластно распоряжаться. Столь неожидамое положение дел не могло бы вписаться в их закостенелые представления без необратимых для психики последствий. Собственно, оно было и к лучшему. Макс в глазах квартиросъёмщиков оставался одним из них - таким же не очень успешным человеком, неспособным обзавестись собственным жильём и вынужденом прозябать в доме за мизерное жалованье. Он правда, не должен платить ренту, поскольку это - место его работы, но столь пустяшная оговорка всё равно не поменяла бы сути, а потому и его статуса в мире их устоявшихся реалий.
В доме Макс находился сравнительно недавно. Однако, гораздо раньше момента окончательного оформления соответствующих документов, уравнивающих его в финансовых правах с членами корпорации. Сохранить всё как есть, было не столько удобным сколько необходимым компромиссом. Макс ни на грош не испытывал иллюзий, прекрасно осознавая всю разноплановость и многоликость круга новых обязанностей. Уже в первую неделю, он быстро понял, что помимо квалификации электрика и водопроводчика, ему, вероятнее всего, на какое-то время придётся стать и психиатром среди часто неуравновешенных жителей, избравших этот дом в качестве временного пристанища с надеждой на лучшие времена. В работе с людьми неизбежно возникает фунция такого рода и очень плохо, если человек к ней не готов. Впрочем, для натуры Макса, жаждущей в профессиональной деятельности присутствие элемента психоанализа, новые поприще дававло неожиданный бонус.
Став полноправным совладельцем в бизнесе, Макс не мог не прочувствовать перемены и выражалось это достаточно просто. Вместо зарплаты, он теперь получал доход. Разница оказалась ощутимой. Однако, его новый статус принёс не только долгожданное моральное удовлетворение, но, ксожалению, и непредсказуемую двусмысленность, о которой Макс не задумывался прежде. Она в этой ситуации немедленно выплыла наружу и выражалась теперь в противоречиях, уже давно знакомых и не раз им испытанных. И вся ёё ирония и нелепость, как эхо прошлого, заключалась в том, что Максу как и прежде предстояло вести двойную жизнь! Впрочем, подполье, как форма существования обеспеченного человека, настолько понятная и естественная в советском обществе, здесь обретало форму абсурда. В Америке?! В СССР подобным образом жили многие - не академики и не генералы, а те, кто просто смог устроиться и сравнительно безопасно лавировал между законом и чёрным рынком. Не скрывая сильно, но и не афишируя свои, как говорили тогда языком пртоколов, нетрудовые доходы, и получая максимально возможные от той жизни удовольствия. Но здесь! Во имя чего? В свободной стране с неограниченным правом выбора и со свободой волеизъявления. Ответ, как и раньше, имел хорошо знакомые очертания. Увы...
Ведь, что получалось? Самой стране вроде нет дела. Плати налоги и купайся в шампанском. Загорай на кисельном берегу в стране молока и мёда. Но Боже упаси, если тебе повезло больше, чем другим. Не зазорно сидеть в полном бездействии и быть окружённым такими же бедолагами. Но не дай Бог, не оказаться лежебокой и суметь встать на ноги. Причём, сделать это на виду у тех, кто не ожидает от тебя большего, чем от себя самого. Тогда всё! Ты чужак, который забрёл на не принадлежащую тебе территорию и должен незамедлительно уйти. Убраться подобру-поздорову и не мозолить глаза своим успехом. Опасно и незачем дразнить это стадо гусей во имя собственного же спокойствия. Уходи, иначе сначала последует злобное шипение и уж вскоре совсем недалеко до первых нападок, а там не успеешь оглянуться, как заклюют. Сопоставив лишь самое малое, Макс понял всю очевидную необходимость предусмотренной им клоунады, во избежание многих ненужных осложнений. Объяви он жильцам о своей новой здесь роли и тотчас без предупреждения, посыпались бы на его голову дополнительные проблемы, как размытые стихией камни в ущелье на беспечного путника. Он даже знал, как всё это может произойти...
Половине будет вроде наплевать, хотя от новости, что Макс теперь совладелец бизнеса они вряд ли испытают удовольствие. Другая половина жильцов тоже разделится. Одни, как умеренные, не захотят активно выставлять малообоснованные претензии, но будут в виде пятой колонны ждать нужного часа и подзуживать всех остальных. Для самых же непримиримых, известие о Максе как о совладельце дома прозвучит звуком боевых барабанов и кличем трубы, зовущей к классовой борьбе. И тогда уже наверняка ему припомнят все застарелые обиды по поводу ежегодного увеличения квартплаты и обветшалого коврового покрытия. И начнут его жильцы самозабвенно искать малейшие неисправности у себя в жилище, бессознательно отыгрываясь на нём за собственное обидное неумение устроиться в жизн и за хроническую неудачливость. Уж кто-кто, а последняя группа товарищей приложит все нерастраченные старания, чтобы сделать пребывание Макса здесь, невыносимым. Да и как ему такое простить? Где это видано, чтобы обыкновенный менеджер да ещё и русский в придачу, без году неделя в их стране, со своим ломанным английским в одночасье становился хозяином?! Задавит жаба только от одной мысли, что он живёт на те деньги, что они вынуждены платить за квартиру. Ужалит и оставит в душе своё чёрное жало змея зависти и станет оно острым, как игла сидеть глубоко внутри и ныть. Пронизывать уязвлённое самолюбие и сгущать до смертельных тромбов кровь каждый раз, когда рука станет выписывать Максу чек, безжалостным напоминанинием собственного бессилия.
Максу слишком хорошо запомнился последний инцидент. Он как раз накануне купил новую машину. Это не был по-английски сдержанный, но по-дорогому элегантный "Остин Мартин" или последний сногосшибательно шикарный "Феррари". Отнюдь... Серийный "Мерседес". Роадстер. Обычная модель с незначительными и малозаметными усовершенствованиями, о которых знают только посвящённые. Ну может, не совсем обыкновенная, но во всяком случае, не та, которую невольно провожают глазами на дороге без всякой надежды на обладание подобной. Макс купил эту машину не из желания поразить чьё-то воображение. У него напрочь отсутствовали комплексы по поводу ложного самоутверждения. Он давно избавился от необходимости иметь чьё-то признание собственных заслуг, как от отростка слепой кишки и чувствовал себя морально здоровым после перенесённой "операции". Макс просто честно предпочитал машину европейских производителей. К американским автомобилям он относился примерно с той же со снисходительностью и иронией, которую испытывает горожанин при виде сельского жителя, одетого по последней моде в самопальное шмотьё из ларька на Привозе. Отчасти подобным отношением Макс платил дань собственному снобизму, но оглянувшись вокруг, он заметил, что предмет его выбора пользуется заметным уважением и даже предвзятым вниманием к его владельцу. Впрочем, наблюдение это представляло собой чисто умозрительный интерес и никоим образом не могло повлиять на его намерения. Вопрос состоял лишь в том, чтобы выбрать автомомиль, соответствующий банковскому счёту и не опуститься до "роскоши", которую можно себе позволить. Такой род покупок так и назывался "позволительная роскошь", вследствие относительно низкой цены и присутствию престижной торговой марки. Кажущийся кому-то нормальным, компромисс между желанием выглядеть человеком, который принадлежит к кругу состоятельных людей и при этом, не особо раскошелиться. В Америке внимательно прислушиваются к любым пожеланиям и всячески им потакают, в том числе и к потугам глупцов, которые в погоне за дешёвым блеском готовы вылезти вон из кожи, не улавливая разницу между примитивной саморекламой клерка и спокойной уверенностью джентльмена. Через неделю позвонил Фил, его партнёр.
- Прими мои поздравления!
Макс сначала не понял, с чем его поздравляют, но замешательство длилось недолго.
- Отличная машина. Надеюсь, ты имеешь удовольствие? - добавил Фил. Впрочем, Макс вовсе не собирался делать из покупки секрета, но и кричать на каждом перекрёстке о вещах, не заслуживающих внимания, было бы несолидно.
"...Купил и купил, эка невидаль. Без машины здесь никуда..."
Услышав в голосе человека, который относился к нему с дружеской симпатией, весёлые нотки, он не мог удержаться от некоторой растерянности.
- Фил, как ты знаешь?
Тот добродушно рассмеялся.
- Ну, это просто. Я сейчас отправлю факс с копией одного документа. Почитай... Думаю, тебе будет любопытно.
Через минуту пришло письмо следущего неожиданного содержания:
"... Уважаемый Сэр или Мадам!
Простите, не знаю точно Вашего имени, но считаю своим долгом обратить Ваше внимание на некоторые действия Вашего менеджера..."
Вежливое обращение "Ваш" нарочито выделялось, будто автор послания хотел напомнить и подчеркнуть, кто в доме хозяин.
" ..Наверное это станет для Вас сюрпризом, как и для нас Всех. Не так давно он приобрёл очень дорогой автомобиль. Не укладывается в голове, как на скромную зарплату менеджера многоквартирного дома ему удалось себе позволить приобретение такого ранга. Поинтересуйтесь, сколько стоит Мерседес последней модели и вам станут ясными возможные высокие счета от него в последнее время. Это тревожный сигнал и мы возмущены тем, что этот человек обманывает доверие. Почему бы Вам неожиданно здесь не появиться и не устроить ему небольшую проверку..."
Подпись в письме почему-то отсутствовала. Макс не мог сдержаться и расхохотался.
".. Анонимка! Вот те раз... В самых лучших советских традициях. Накапали..."
Он прочёл сомнительную бумагу повторно, никак не решаясь поверить в возможность её существования.
"...Ну и ну... Что называется, приехали. Добро пожаловать! Впрочем, как говорится, всё выглядело бы очень смешно, если не было бы столь печально...".
То от чего Макс вроде уехал в эмиграцию, опять назойливо оказалось рядом. Он никого не подозревал, но таковыми могли бы быть отнюдь, не единицы.
"... Улыбчивые и бдительные доброхоты. Непостижимо!"
Макс даже слегка растерялся, не зная, как ему реагировать.
"...Да и как отнестить к столь явно враждебным проявлениям? Исходя из опыта прошлой жизни, наверное, следущим шагом, по логике вещей, должно быть нацарапанное гвоздиком, неприличное слово по свежей краске на машине?
К несчастью, Макс даже не предпологал, что поднял руку на самое святое американского восприятия. Автомобиль - визитная карточка его хозяина и неизменный индикатор успеха. Ореол славы, в котором купается посредственность, самораздуваясь от своей значительности, как мыльный пузырь. Макс вдруг припомнил персональные номера на автомобилях. Он всегда с удивлением смотрел на владельцев, цепляющих на бампер машины закодированные в семи знаках, надписи, пытаясь постичь их мотивацию. Отсутствие скромности и стремление любой ценой быть на виду? Или беспомощность и чувство неполноценности, взывающие к остальным, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание? Макс даже заглядывал вовнутрь, проезжаюшего мимо, автомобиля с персональным номером, желая во что бы то ни стало увидеть лицо водителя, испытывая интерес физиономиста.
Никаких соответсвующих действий анонимное письмо, естественно, не вызвало. Скорее наоборот, реакция оказалась совершенно противоположной и непредвиденной для его автора. На дурацкий пасквиль никто не обратил внимания. Как-будто его не существовало и вовсе. Не представилось случая позлорадствовать тому, кто написал его или коллективу единомышленников, сплочённых общим порывом, по поводу инспекции сюрприза, так страстно ожидаемой .
" ...Интересно. Очень интересно..."
Рассуждал про себя Макс.
"...Оказывается, зависть не только порождает личную неприязнь, но и объединяет совершенно прежде чужих друг другу людей?.."
Открытие никак не сулило ему любовь и благодушие жильцов, а обещало дальнейшие происки тайных недоброжелателей.
"... Неужели те, кому я встал, как кость поперёк горла и вправду решили, что можно быть настолько глупым, чтобы в открытую воровать?"
Макс недоумевал. Чьё-то смелое предположение о его нечистоплотности не вызывало в душе ни малейшего протеста. Такое как раз, было вполне объяснимым. Чаще всего человек примеряет на себя сложившуюся ситуацию и действует в соответствии с нормами собственной морали. Тот неизвестный благожелатель, столь сильно пекущейся о хозяйской мошне, вероятно, клал бы преспокойненько себе в карман то, что ему не принадлежит.
"... Похоже, что здесь элементарная честность - это удел избранных. Хотя, сказать по правде, с этим фактом я уже давно смирился. Да и затея с письмом - не акция героя одиночки, а наверняка, плод коллективного творчества, - думал Макс, подыскивая резонный повод для написания анонимки.
Непонятным ему казалось то, что неведомые конспираторы хотели избавиться от его присутствия, даже себе во вред! В таком бизнесе необходим грамотный и даже где-то властный управитель, умеющий совмещать собственную выгоду с дивидендами квартиросъёмщиков. Очевидно, об этом то и позабыли воодушевлённые праведным гневом сочинители, столь раздосадованные злосчастной покупкой менеджера. Она, сверкающая, серебристого цвета, как бельмо на глазу выделялась на стоянке среди других скромных собратьев, вызывая неимоверную изжогу. По привычке Макс парковал машину лобовым стеклом вперёд к выходу, а не по-американски - загоняя в тупик, и её длинный вытянутый капот, заканчивающийся агрессивной мордой, с хищным выражением фар, как будто огрызался всем злопыхателям. Появляясь там, горе-правдолюбцы морщились только от одного её, вида как от застарелого хронического геморроя. А Макс, как нив чём не бывало, равнодушный к массовой истерии неприятия, сильно всех их имел в виду и часто отправлялся неизвестно куда на своём шикарном авто. Очень скоро жильцы подметили, что его никогда не бывает в доме в выходные дни. Он исчезал на субботу и воскресенье, и им оставалось только гадать, где же он проводит свободное время? Это был очередной нонсенс - соседи следили за его образом жизни, проявляя несвойственную им прежде, солидарность. Сам не ведая того, Макс словно растопил холод взаимного равнодушия прежде разобщённых людей и цель ему насолить их даже сдружила.
"...Стая...От желания сожрать к готовности к травле, один шаг. Немного же времени понадобилось для такого наблюдения, - Макс словно открывал новую страницу жизни в Америки, но уже без всякого любопытства..
"...И подобное происходит в обществе, которое не только претендует на нравственную исключительность, но и даже пытается преподать другим моральные ценности?.."
Он не замечал в упор, вдруг возникших на пустом месте, оппозиционеров и игнорируя их мелкие козни, старался не замечать их досадную возню. А уж предупредительность и подчёркнутая вежливость Макса только подливали масла в огонь, в лишний раз доказывая, что каждая из сторон преследует протвоположные интересы. Они и понимали возникшее противостояние по-разному. Если для Макса виделось очевидным, что те, кто мутит здесь воду, просто хотят элементарной анархии в доме, то для противников необходимого контроля и порядка, их действия скрывали явное нежелание уступать. Его новоявленные враги отчаяно сопротивлялись и анонимка стала не случайной, благо представился подходящий повод. Макс их раздражал. По общему сложившемуся впечатлению, этот русский не только не тяготел к обществу своих соседей, но возмутительно спокойно сторонился принятого уклада жизни. Его поведение выглядело непростительно оскорбительным для этих людей с их врождённым пороком, ничем не подкреплённого высокого самомнения. На какое-то время Макс стал основной темой для разговоров и пересудов, невольно своей персоной разбавив однообразие и скуку. Его обсуждали не стесняясь и не скрывая недовольства. В последние полгода он бувально физически, спинным мозгом ощущал на себе пристальное внимание. Такое неумело законспирированное противостояние Макса даже немного забавляло. Он даже благодарил обстоятельства за неожиданное развитие событий в своей карьере. Не вложи Макс деньги в покупку такого необычного для него дела и вряд ли ему бы представился случай оказаться на этой работе. Сама судьба его подтолкнула, чтобы не пришлось ещё очень долго пребывать в наивном неведении, куда он попал. Человека трудно распознать на расстоянии, а в Америке и подавно. Не подведёт никого и никогда беспроигрышная привычка улыбаться по поводу и без. Не дрогнет ни один мускул лица, приученного с детства к равнодушному стандартному оскалу и только оказавшись в ситуации, где пересекаются материальные интересы, не остаётся выбора, как только быть самим собой. Что ни говори, а деньги - это точнейший инструмент в познании своего ближнего. Трудно переоценить их великую силу в процессе открытия недр души. Словом, атмосфера, в которой он оказался, сложилась далеко не простой и отнюдь не способствовала беспечному покою от всеобщей сердечности.
Открыто пакости Максу, конечно же, никто не делал. Выразительную особенность жильцов действовать исподтишка Макс подметил уже давно. Неприятности преподносились из-за угла, тайно, с явным желанием скрыть личную сопричастность. Даже схватив человека за руку, было непостижимо наблюдать, как тот продолжал но инерции отпираться.
"...Не знаю. Я ничего не видел. Понятия не имею, как это могло произойти.."
Это всё, что подсказывала совесть, вернее её неразвитый зародыш и вместо смиренного покаяния или хотя бы едва уловимых позывов к раскаянию, лишь вытаращенные, готовые вылезти из орбит, глаза.
"... Ну как можно относиться к такому редкостному паскудству?"
Довольно скоро Макс вычислил автора анонимки. Коллаборационизм - явление не новое. Донесли свои же, изображая союзничество. Это тоже было в порядке вещей. Заложить, как высморкаться. Сочинительницей оказалась женщина, которая никогда раньше внешне не проявляла к нему открытой антипатии. Встретив её однажды одну, без свидетелей, Макс без обиняков, лоб в лоб спросил.
- Послушай, Лин, хочу у тебя поинтересоваться...
Та никак не ожидала разговора начистоту, но догадалась, что он произойдёт именно сейчас и потому мгновенно приготовилась к обороне. Ничуть не смутившись, Лин остановилась с неизменным приторно-слащавым выражением на лице. Даже её улыбка выглядела так, как-будто губы растянуты невидимой пружиной и вот-вот сомкнутся обратно, стоит только ослабить усилия.
- Недавно я получил письмо, где речь идёт обо мне и о моих профессиональных качествах. Не догадываешься о его содержании?
Что-то на секунду промелькнуло в глазах Лин, но она тут же взяла себя в руки и продолжала как ни в чём не бывало простодушно хлопать ресницами. В её зрачках читалась сама невинность. Казалось, предложи ей сейчас поклясться на Библии - и она с готовностью приложит к сердцу свою ладонь.
- Лин, твои товарищи донесли.
Макс не мог отказать себе в удовольствии играть в открытую.
- А я и не предполагал, что ты так заботишься о доходах корпорации.
Её лицо в секунду переменилось и с него слетело выражение подкупающей приветливости, ещё секунду назад буквально пропитывающее каждую его морщинку.
- Я ничего не знаю.
Теперь уже Макс заулыбался.
- Конечно ничего, но прими к сведению, что вся корреспонденция и даже такого рода, приходит ко мне. Порядочные люди не только не пишут письма без подписи, но и брезгуют их читать. Тебе о чём то говорит слово порядочность?
Он сделал паузу, наблюдая за её меняющейся реакцией. Во взгляде Лин уже появилась злость: глаза и без того холодные, теперь смотрели с ледяным недружелюбием. Кроткая пасхальная овечка, как в фильме-триллере, превращалась во что-то нехорошее.
- И ещё один маленький совет. Не пренебрегай им, я уверен, что он тебе ещё не раз пригодится в будущем.
Он насмешливо делал ей внушение, как провинившейся школьнице младших классов.
- Выбирай себе друзей и единомышленников получше.
Макс видел, как Лин становится не по себе, но не от стыда, а от досады за бесцельно потраченные старания.
- В твоём возрасте уже пора бы усвоить, что предают только свои...
Лин сердито фыркнула, недовольная неожиданным поворотом дела. В её планы никоим образом не входило идти на открытый конфликт. Она, как и все жильцы, уже прекрасно знала, что очень многое зависит от Макса. То ли опыт квартиросъёмщика, то ли женское чутьё её подсказывали, что он не совсем тот, за кого себя выдаёт. Уж слишком независимо Макс держался... Да и все решения исходили от него... Лин много перевидала за свою жизнь людей на этой позиции и все они, как один, были пешками, исполняющими свои нехитрые обязанности. В лучшем случае, за бесплатную квартиру и с полным равнодушием взирающими на приход и расход. Чистые попугаи, без грамма собственного мнения и лишённые любой мало мальской ответственности. Такие беспечно сидели почти безвылазно на своём месте и уж точно не разъезжали на дорогих машинах с дилерскими номерами. Злосчастный автомобиль! От вида его Мерседеса у жильцов понижался гемоглобин в крови и случались нервные запоры. Макс даже не предполагал в каком шоке оказалась вся эта компания. Наверное, новость о высадке марсиан возле ближайшего супермаркета их взволновала бы в меньшей степени. Он как ни в чём не бывало, продолжал в том же духе, вызывая в них глухое раздражение своей непонятной персоной и полной невозможностью себе что-либо объяснить.
После короткой беседы Макс учтиво распахнул дверь, пропуская Лин вперёд. При этом она увидела на его руке "Rolex" , которого она раньше не замечала и это окончательно испортило ей настроение на неделю вперёд. Для неё, матери- одиночки, каждый мужчина подспудно существовал в виде объекта пристального внимания. По всему выходило, что она была в разводе. Её бывший муж иногда наведывался к ней в гости, но не надолго. Похоже, его моральный и материальный долг перед бывшей семьёй сводился только к коротким визитам и он не нёс бремени материальной ответственности за своего отпрыска. Когда-то давно единственным поводом для их законного брака, послужила его натурализация. Именно вожделённое гражданство и видел конечной целью молодой человек, женившись по договоренности на американке. Тут бы им и распрощаться благородно, но увы, не пришлось. То ли Лин продешевила с участием в получении им глегального статуса, то ли другой бес её попутал. Короче, расстаться тихо и мирно им помешала беременность Лин, которая захотела непременно оставить ребёнка. Супруг пытался возражать, но она решила по- своему. Возраст Незадачливый муж Лин был ровесником Макса, такой же как и он - иностранец. В нём без труда угадывался шаромыга, мужчина без определённых занятий и вечный искатель. Он приезжал в гости к жене и ребёнку не реже раза в месяц на потрёпанном джипе, не столько за тем, чтобы повидаться, сколько занять в очередной раз денег, опять оказавшись в затруднительном положении. Очевидно, Лин бессознательно потому так и возненавидела Макса, что увидела в нём полную противоположность своему бывшему избраннику.
Вообще, о каждом жителе в доме Макс довольно скоро мог бы рассказать отдельную историю. Правда, судьбы героев этих историй походили бы друг на друга, словно камни домино в одной коробке. Задумавшись как-то, Макс поймал себя на странном открытии. Во всём доме, за редким исключением, он не сумел обнаружить ни одну полноценную семью. У него проживали матери-одиночки, одиночки-отцы, престарелый гей, увядающая старая дева истеричка с мамой, психопат композитор и прочие, прочие, грустные персонажи в подобном духе. По сути дела, неустроенные люди, зачастую со скомканной и неудавшейся жизнью. Макс их ни с кем не сравнивал. Глупо. Единственное, в чём его не покидала уверенность, что такой дом не один на улице и такая улица не одна в городе.
"...Господи, да откуда же они берутся и в каких городах живут другие?"
Он тяжело вздохнул про себя от этих мыслей.
"...Счастливые?.."
Работа Макса заключалась в обслуживании дома ведении всех документов. Этими скучными делами ему приходилось заниматься практически каждый день и естественно, их однообразие навевало на Макса непреодолимую тоску. Одно и то же. Кран, туалет. Туалет, кран, лампочка... Уход за техническим состоянием многоквартирного дома практически и состовлял основной круг его обязанностей. Обычно заявки на текущий ремонт жильцы оставляли Максу в почтовом ящике на входной двери в его квартиру. Сегодняшним утром их там оказалось три...
"Не работает светильник в ванной комнате. Можешь зайти и исправить его в моё отсутствие. Эвелин"
Макс отложил записку в сторону, намереваясь начать именно с этой квартиры.
"...Её следует проверить в первую очередь. Не дай Бог, дамочка подскользнётся и упадёт в темноте. Уж вони потом точно, не оберёшься, - неприязненно подумал Макс. Причём, подобную предосторожность он вовсе не считал излишней. Оступись Эвелин по неловкости а то и просто так, и пустая безделица легко может перерасти в историю с очень неприятными последствиями. Да разве только она одна? Макс не сомневался, что среди его жильцов наверняка найдутся и другие, кто зорко следит за малейшими упущениями в работе менеджмента. А уж о готовности американцев в любой подходящий момент оказаться жертвой несчастного случая, но безопасносного и не угрожающего состоянию здоровья, Максу приходилось слышать не раз. Ну, вроде как пострадать от несуществующего ожога, происщедшего от пролитого горячего кофе на брюки... Ожога как такого нет, но зато есть повод вчинить абсурдный судебный иск к заведению, где его подали.
Многоквартирный дом - не исключение и в собственных неприятностях квартиросъёмщику ничего не стоит усмотреть вину домовладельца, то есть просчёт Макса. Недаром, прецеденты удачных дел здесь обрастали невероятными слухами и передавались, как хрестоматийные из уст в уста, в качестве поучительного образца умения вовремя подсуетиться.
"...Кто-кто, а Эвелин своего шанса не упустит, - усмехнулся про себя Макс. Она в доме была долгожителем. Первый раз попав в её квартиру, Макс поразился царившей там неопрятной запущенности. Создавалось впечатление, что хозяева годами не притрагивались к тряпке и метле, превратив своё жилище в Авгиевы конюшни. Повсюду в углах равномерно лежала пыль, как снежное покрывало вдоль просёлочной дороги. На кухне, некогда белый кафель, пожелтел от жира, за исключением тех мест, куда иногда попадала вода и оставляла на нём грязноватые разводы. Со стороны жизнь Эвелин напоминала несложные операции станка - хорошо отрегулированного механизма, настолько всё в ней было расписано и отлажено с хронометрической точностью. Ровно в семь утра она появлялась во дворе дома. С неизменной высокой причёской, волосок к волоску, напудренная и надушенная. На работу Эвелин не ездила на своей машине и пять дней в неделю автомобиль без движения находился на стоянке. Лишь по субботам, минута в минут, она выходила туда протереть его и промыть ветровое стекло. По обыкновению причёсанная и надушенная, но уже с небольшим пластмассовым ведёрком - состарившимся пионером бытовой химии. И наконец, в воскресенье Эвелин развлекала себя закупкой продуктов, перечень которых оставался прежним на протяжении многих лет. В будни, в шесть вечера сухопарая фигура Эвелин появлялась возле входа в дом, как напоминание о нерушимости законов бытия. Она, как приведение исчезала тихо и незаметно за дверью своей квартиры до следущего утра, и весь цикл повторялся снова, изо дня в день, из года в год.
Эвелин когда-то была замужем. Её супруга, такого же затворника, Макс видел случайно раз или два. В один не очень прекрасный день муж умер. Примчалась пожарная команда, вызванная кем-то из соседей, затем скорая помощь, и розовощёкие молодцы вынесли его синюшное бездыханое тело. Эвелин отсутствовала дома весь вечер а наутро ровно в семь, она с непроницаемым лицом и с неиспорченной причёской, отправилась на работу. Смерть близкого, а может и не совсем, человека никак не нарушила ритм её жизни. Эвнелин не стенала и не рыдала, сокрушаясь о вдовьей доле, а лишь спокойно перешагнула через досадную и несвоевременную помеху.
В ванной комнате перегорела лампочка. И только. Вкрутив новую, Макс с брезгливостью огляделся. Протоптанная тропинка на грязном линолеуме вела к замызганному душу. Никто давно не прикасался щёткой к белесым мыльным потёкам на стекляной двери и всё выглядело так, как-будто здесь жил одинокий, махнувший на себя рукой, старый холостяк, а не женщина.
В другой квартире Макса уже ждали. Её снимали двое - странные на вид и в общении люди, вроде, супружеская пара. О муже Макс не сказал бы ничего определённого, но жена по имени Джейн - среднего возраста жгучая брюнетка с длиннющими наклеенными ресницами производила на него впечатление не то ведьмы, не то бракованной куклы. О ней Макс знал, что Джейн, как и положено злой колдунье, днём спит и бодрствует ночью. Об этом необычном распорядке был осведомлён весь дом. А ещё - о её странной способности разговаривать с животными. Впрочем, к факту подобных бесед Макс относился с пониманием. Когда вокруг врут, поневоле захочется обратиться к тому, кто этого делать не умеет.
Каждый раз, попадая в эту квартиру, Макс испытывал некую боязнь замкнутого пространства, настолько ему не удавалось повернуться в комнатах без опасений задеть что-либо из наставленных в беспорядке вещей. От перманентно задёрнутых штор, здесь всегда стоял полумрак и уже через несколько минут полностью терялось ощущение времени суток.. Муж Джейн или кем он ей приходился, придерживался какой-то непонятной религии. Когда Макс появился на пороге, он сидел на корточках перед открытым резным шкафчиком на стене и молился. Его гнусавый голос иногда прерывался звоном колокольчика, который тот каждый раз дёргал, очевидно завершая очередное духовное послание. Макс не захотел мешать и занял место в сторонке в ожидании окончания обряда. Наконец, жилец прозвонил в последний раз и закрыл домашний алтарь. Только теперь Макс заметил, что этот субъект одет в оранжевую тогу.
"... Господи, одни сумасшедшие, - невольно подумал он, наблюдая живописного мужика, соблаговолившего наконец, отвлечься и провести его к неработавшему кондиционеру. Макс принялся за работу. В какую-то минуту ему почудилось, что кто-то за ним наблюдает и, инстинктивно обернувшись, он увидел огромного чёрного кота. Котяра словно гипнотизировал его немигающим взглядом желто-зелёных глаз, потом медленно развернулся и исчез за неплотно прикрытой дверью в другую комнату.
На прощанье Макса так и подмывало спросить у этого шизанутого, мол ответь, товарищ по совести... Ну, неужели ты не смог найти утешения и смысла в вере и культуре, унаследованной от родителей? Зачем тебе рядиться в чужие одежды и звонить в колокольчик? Что ты собираешся передать детям, если их когда-нибудь заведёшь, кроме ящика на стене и оранжевых обносков?
Не пришлось. Последователь неведомого духовного пути скинул свой маскарад и оделся как ему подобает: кроссовки, майка и бейсбольная кепка, которую тот напялил на голову, на непросохшие волосы, немедленно после душа. Теперь он, тяжело дыша, топтался в коридоре, поджидая выпроводить Макса. Из узкой тёмной щели в дверном проёме за ними неотрывно следили взгляды двух пар напряжённых глаз, кота и его хозяйки.
В бизнесе, ставшим точкой приложения сил и способностей Макса, скучать не приходилось. Он понял это сразу. Не ожидать от жильцов всякого рода сюрпризов, означало бы неосмотрительно поставить себя в позицию полного неведения специфики американского ощежития. Способность предвидеть ещё никого и никогда не подводила. Лишала иллюзий - да, но кто в жизни обходиться без разочарований.
Дом, где Макс теперь заправлял хозяйством, имел форму замкнутого четырёхугольника. Посредине довольно обширного пространства распологался бассейн, причём с одной стороны он настолько близко примыкал к стене, что при желании не составляло никакой сложности прыгнуть туда с балкона. Слава Богу, второй этаж был последним, а на крышу никто забраться не мог. С некоторых пор Макс стал по-новому смотреть на окружающие его элементы постройки, автоматически предугадывая чьи-то, трудно объяснимые и совершенно непредсказуемые, порывы. Только сейчас он до конца понял смысл предупреждающих надписей на этикетках товаров народного потребления.
Не пить средство для прочистки канализации!
Не трогать руками раскалённый утюг!
Не совать пальцы в мясорубку!
Не!.. Не!.. Не!..
И хотя разум отказывался поверить в чьи-то обратные действия, Макс убедился на собственном опыте, что от потребителя можно ожидать какой угодно сюрприз...
Конфигурация бассейна представляла собой неправильный овал и его максимальная глубина достигала десяти футов. В нём можно было даже утонуть, впрочем, и ложкой воды нетрудно захлебнуться. По ночам вода в бассейне подсвечивалась фонарём и её изумрудная поверхность казалась особенно привлекательной. Наверное, именно этого оптического соблазна и не избежал один из квартирантов Макса. Празднуя день рождения и плохо расчитав возможность организма к употреблению спиртного, он прилюдно сиганул вниз с балкона, в полной уверенности своей безопасности. Беднягу подвел не столько его вес, сколько собственная неосмотрительность. Ударившись о дно, тот сломал в нескольких местах ногу. При этом вода из бассейна выплеснулась по всему двору, словно море, вышедшее из берегов во время вселенского катаклизма. К счастью, в договоре об аренде существовал параграф, предусматривающий родобную выходку и этот горе-прыгун мог теперь винить только самого себя, а не менеджмент, пытаясь отсудить компенсацию за свою глупость.
"...Не прыгать с балкона в бассейн!..."
Вообще, к любому водоёму, даже к искусственному ни один человек не остаётся равнодушным. И вполне вероятно, что где-то далеко в нашем подсознании всё ещё теплится неутраченная тяга к колыбели всего живого на земле. Не потому ли мы все так завороженно смотрим на воду?
Бассейн занимал практически весь двор. Его размер позволял не плескаться там, как в лягушатнике, а проплыть от начала в конец, не стесняя себя в свободных движениях. У пологих ступеней, спускающихся в воду, стояли стулья, предназначенные для принятия солнечных ванн. Хорошо просиженные, они никогда не пустовали. Совсем, как вросшие в землю лавочки, в советских дворах времён далёкого детства Макса. Отполированные до блеска задницами и оккупированные всеведающими сплетниками и сплетницами. Как всё, в итоге, везде одинаково...
- Глава 2 -
Послеобеденное время Максу пришлось провести за письменным столом. Заваленный бог знает чем, он уже давно не вдохновлял навести там порядок. Кое-как освободив краешек, Максу вполне хватало места, чтобы за ним разместиться и заняться с бесчисленными бумагами. От этой бездарной процедуры он всегда старался отделаться побыстрей, но как назло, за прошедшую неделю накопилось полно счетов к оплате и несколько писем ждали ответа. Не считая каждодневного протоколирования всех даже незначительных документов. Предусмотрительность в подтверждении любой мелочи в Американском бизнесе иногда приобретает характер паранойи. и в такой канцелярской возне в большей степени прослеживалось хроническое недоверие к небольшому бизнесу, чем собственный бухгалтерский учёт. Копии квитанций, копии копий - за неполный год Макс собрал килограммы бумажного мусора. На работу с документами сомнительной важности уходило достаточно много времени, словно он вёл дела в крупной жилищно-эксплуатационной конторе. Менее всего Макс предполагал увидеть себя в Америке управдомом. Имея высшее образование, человек воспитанный на богатой русской культуре и претендуюший на собственную интеллектуальность, он оказался в таком прозаическом месте.
"...Грустно..."
Он почти машинально заполнял какие-то идиотские листки, размышляя о неимоверной скуке своих занятий. За этими делами день прошел незаметно.
На вечер Макс наметил небольшую вылазку в центр города. Несколько дней назад он случайно набрёл на объявление в газете о предстоящей выставке-продаже работ довольно известного современного русского художника. К чести устроителей, её запланировали в Беверли Хилз в художественной галерее, а не как обычно - в каком-нибудь случайном заведении. А таковым вполне мог стать актовый зал в публичной школе или в ином месте, не требующим основательных затрат на ареду помещения.
Галерея оказалось небольшой, но очень уютной. Ещё издали Макс заприметил народ, кучковавшийся у входа. Он никого здесь не знал и с любопытством разглядывал посетителей, толпившихся по обе стороны от распахнутых настежь, дверей. Наверняка, многие из присутствующих могли быть представителями местного бомонда. Так во всяком случае предположил Макс, глазея на высоченных девиц в вечерних платьях с оголёнными спинами и на сопровождающих их кавалеров. Мужчины вели себя раскованно и непринуждённо. Курили с видом европейских денди, перекидывались репликами. В них без труда угадывались небогатые, а больше, бедные бездельники, несмотря на подчёркнутую небрежнось в дорогой одежде - выпестованную ныне манеру себя преподнести. Да и их пустоватые лица с ухоженной недельной щетиной и застывшей иронией утомлённого плейбоя больше каазались необходимым дополнением к модному костюму, чем выражали что-то осмысленное.
В Лос-Анджелесе, слава Богу, нет недостатка в культурных мероприятиях. Сюда, в солнечную обитель либеральных толстосумов и пронырливых интерпренёров с удовольствием стекаются музыканты и художники в поисках не столько искушённой, сколько состоятельной публики. Русская богема, в том числе, прекрасно понимая, что для представителей диаспоры встречи с творческой интеллигенцией ещё и удобный случай разнообразить досуг. Да и потусоваться иногда среди земляков душа желает. Ну, не всех же, право, интересует чистое искусство. Некотрые жаждут общения на светском уровне. С соответствующими разговорами о картинах или, скажем, о балете, а не о процентах на прибыль от ценных бумаг на фондовой бирже...
Пока Макс пялился на шикарных девиц и их стильных приятелей, на пороге появились две немолодые пары. Пожалуй, только слепой не обратил бы на них внимание. И хотя, южные города в какой-то мере предопределяют специфическую манеру их жителей крикливо одеваться, эти люди выделялись из толпы больше остальных. Вероятно, они пришли сюда вместе - люди, связанные долголетней привычкой проводить свой досуг вчетвером. Дамы - крашенные радикальные блондинки, далеко не первой свежести и при них их лысоватые спутники, очевидно их мужья. Впрочем, в статусе последних не приходилось сомневаться. Любовники зрелого возраста, как правило, стремятся к интимному уединению, а вовсе не тяготеют к местам скопления народа...
Женщины искрились и сверкали обилием украшений, словно дисплеи на ювелирном шоу. А уж их наряды и вообще, выглядели эксклюзивными моделями с подиумов Парижских модных салонов.
"...И где они только умудряются всё это покупать? - Макс в очередной раз испытал знакомое любопытство, неизменно возникающее у него при виде соотечественников, разодетых в платья от итальнского дизайнера, пошитых в Китае и купленных в Лос-Анджелесе в магазине у земляков.
Мужички, правда, выглядели попроще, но не настолько, чтобы не распознать в них некогда успешных работников прилавка или тех, кто ещё совсем недавно имел доступ к какой-нибудь блатной кормушке. На бывшем советском человеке печать прошлых социальных привилегий остаётся навсегда, как шрам или наколка. Уж этот след не пропадает и не растворяется бесследно в заново обретённом благополучии. Нет... Он читается во взгляде. Кристаллизуется в глазах человека. Стоит только заглянуть в них поглубже, чтобы удостовериться в сохранности хорошо знакомой прежде, самоуверенности торговой или хозяйственной элиты. Недаром такие люди продолжают её носить вместе со знаками отличия экономической доблести - с золотой цепью с палец толщиной и массивным перстнем. Но не с теми хлипкими, разрешёнными к вывозу через советскую таможню, по ограниченному количеству граммов на человека, а уже с новыми и потяжелее, как свидетельство возвратившегося величия.
Приметные мужички прошли вперёд и стали равнодушно озираться по сторонам, в надежде поскорее отсюда улизнуть. Они даже незаметно зевнули почти одновременно, оказавшись здесь случайными зрителями. Один принялся тупо разглядывать свои диковинные башмаки с загнутыми кверху острыми носами, другой продолжал машинально вертеть головой по сторонам.
Не посочувствовать им Макс не мог:
"...Бедняги. Так бездарно проводить время... Вот что случается с теми, кто не умеет предусмотрительно проявить должного сопротивления, скучающим по вечерам дома, жёнам. Однако, эти ребятки похоже, достигли серъёзных высот..."
Он скенптически усмехнулся от нескрываемой важности, которую те источали.
"... Медицинский офис? Центр по уходу пожилыми людьми? Да мало ли мест, где могут себя найти и самораскрыться находчивые и деловые люди... Я же нашёл. Путей к успеху как у советской пионерии предостаточно и нет ничего зазорного воспользоваться возможностью, которую увидел первым..."
Дамы, в отличие от своих сопровождающих, наоборот, проявляли самый живой интерес ко всему происходяшему. Они с видом учёных верблюдиц остановились возле скульптуры по центру зала, искоса наблюдая за впечатлением, какое произвели на окружающих. Уже через минуту Макс полностью потерял к ним всякий интерес, как к букварю первоклассника с его простыми словами и односложными предложениями:
"...Мама мыла Машу.
Маша мыла раму...
О, Господи. Какой-то сплошной банно-прачечный комбинат... "
Непонятно, как возник такой ассоциативный ряд, но Макс вдруг живо представил двух этих блондинок с мочалками в руках в виде главных действующих персонажей, изображённых на картинках учебника.
Справа от себя он внезапно услышал английскую речь. Чистую и без всякого акцента. Обернувшись, Макс заметил двух женщин. Среднего возраста бесцветную брюнетку без грамма косметики на лице и её весьма миловидную спутницу, на которой он невольно задержал взгляд.
"...В ней определённо есть что-то от моей жены.."
Непроизвольно подумал Макс и тут же отметил с горькой иронией.
"...Бывшей..."
Те, очевидно подруги, живо обсуждали экспонаты и до него доносились лишь обрывки их разговора.
- Я полагаюсь на твой выбор.., - произнесла брюнетка. Разобрать всю фразу Максу не удалось, но он поймал себя на мысли, что эти женщины его заинтересовали в той степени, чтобы за ними украдкой понаблюдать. Тем более, как ему показалось, они стоили того. Во всяком случае, та, что ему чем-то понравилась.
Пока Макс следовал за ними глазами, в зале установили небольшую барную стойку. Вскоре за ней появился высокий худой распорядитедь с очень выразительной внешностью. Его бледное лицо было абсолютно бесстрасстным и напомнало лик демона во плоти. Это сходство усиливали острый волевой подбородок и глубоко сидящие глаза, от которых как будто исходил нетленный дух зла. Призрачный и необъяснимый. Так, должно быть, выглядел Мефистофель, в тот момент, когда предложил Фаусту подписать зловещий контракт. От внимания бармена, казалось, не ускользнула ни одна живая душа, и он видел насквозь все тайные слабости каждого. Стоило только взглянуть на него, как уже становилось не по себе от уверенности неслучайного присутствия этого человека. Да и заниматься здесь он мог чем угодно. То ли неторопливо и со знанием дела разливать напитки или, возникая как тень, незаметно уносить пустые бокалы, но при этом, преследовать вполне конкретную цель, известную лишь ему одному - найти подходящую кандидатуру. Выбрать себе очередного клиента, одурманенного жаждой возвыситься над остальными в одной-единственной счастливой и никому неподвластной возможности, от которой не смог когда-то отказаться несчастный доктор.
"...Позвольте! А почему, собственно говоря, несчастный? Может быть, совсем наоборот, счастливый и сумевший правильно использовать иррациональное могущество? - подумал Макс.
"...А ведь и я, пожалуй, грешен в мыслях о неограничных возможностях. И меня не однажды посещало подобное дерзкое желание: переступить черту, где не существует более черепашьего движения в поиске средств для достижения сомнительных целей. И этот, и тот..."
Он пытливо всматривался в разномастную публику, пытаясь отыскать человека, равнодушного к деньгам, к удовольствиям, к славе, к признанию...
"...Ведь, мы все испытывыаем непреодолимую потребность быть властителем собственной судьбы, а не гоняться впустую за миражом . А заключил бы я договор, как Фауст, скрепив его кровью? И если подписал бы такую бумагу, то сделал бы это сознательно, а не по слабости или глупой неосмотрительности?.."
Макс уже понял, что почти готов с ответом, но тут же скептически сам себе и возразил.
"...Легко быть решительным, не ведая страха лишиться бессмертия души, в которое всё равно не веришь. Какой соблазн! Отказаться от ничего и приобрести всё! А ведь так не бывает, что пожертвовав ненужным, получаешь взамен, вожделённое. Если торг состоится, то надобно будет заплатить, дорогой друг. Вопрос лишь, чем?
А может быть, бессмертие души - это и есть то самое, что движет постоянным стремлением к примирению разума и его нескончаемых фантазий с брутальным инстинктом? И без этого торжества единения наступает полное безразличие и холодный покой? И не существует более неисполнимых желаний. Может быть, оно - это вечно живое торжество человеческого духа, неотделимое от плоти - вовсе не кажушаяся мелочь, которая неверно нами истолкована, а нечто совсем иное? Ведь, как сладко быть рабом своих исполнимых прихотей и какое горькое страдание - переживать их недоступность..."
Макс вдруг почувствовал, что кто-то пристально на него смотрит. И тут же понял, что не должен оборачиваться.
"...Ну, это уже слишком! Если и продавать свою душу, то я предпочёл бы иметь дело непременно с женщиной..."
Напряжение внутри тут же исчезло и Макс, забыв о секундном ощущении, взглянул в сторону импровизированного буфета. Там уже образовалась небольшая очередь, но этот необычный бармен с ловкостью фокусника рассеял затор из желающих выпить. Теперь за стойкой одиноко возвышалась странная фигура с сакраментально скрещёными на груди руками. В его взгляде читалось полное пренебрежение и презрение к людской суете, а перед ним на подносе сиротливо стояли бокалы с вином, как немой символ одного из предлагаемых дьяволом, удовольствий. Макс ещё раз посмотрел в ту сторону, словно испытывая сомнение.
"...Да, уж... Нелегко отыскать здесь подходящий товар. Для того, чтобы купить чью-то душу, надо сначала найти того, кто её имеет..."
Вскоре он отвернулся и попытался отыскать глазами тех двух американок. Однако те словно пропали. Макс, не теряя надежды покрутил вокруг головой, и никого не обнаружив, решил, что они уже ушли.
"... Значит, не судьба, - вздохнув про себя, заключил он. Одна из женщин ему, несомненно, понравилась и Макс, с разочарованием отмечая её отсутствие, опять вернулся к разглядыванию экспонатов. Как и большинство пришедших сюда, он не собирался делать какие-нибудь покупки и ему лишь хотелось окунуться ненадолго в атмосферу выставочной жизни. В последние годы это, к сожалению, происходило с ним нечасто. Посещение художественных галерей, а, тем более, в момент вернисажа, Макс всегда считал небезынтересным времяпрепровождением. Да и вырос он в семье, где умение ценить и понимать искусство носило генетический характер. Его дед был профессиональным художником и, вероятней всего, от него Макс и унаследовал эту внутреннюю тягу к живописи.
Он довольно скоро обошёл два небольших выставочных зала и, прихватив предлагаемый бокал с вином, решил подняться на второй этаж галлереи, где находилась постоянно действующая экспозиция. Там, к удивлению было совершенно пусто и даже, в какой-то степени, тихо. Публика сконцентрировалась внизу и сюда доносился лишь лёгкий, едва различимый, гул. На стенах висели нсколько цветных офортов Марка Шагала и один из них привлёк Макса внимание. Он инстинктивно отошёл чуть-чуть в сторону, выискивая точку, откуда яркие потолочные светильники не оставляли бликов на стекле, предохраняющем работу. Незаметно Макс отвлёкся от картины и теперь, не мигая, глядел перед собой, всецело погрузившись в невесёлые мысли.
"...Что со мной?..
Я явственно ощущаю, как жизнь держит меня на поводке. Вроде бы и нет оснований быть недовольным собой... Тогда почему я вижу какую-то хорошо заметную ограниченность в происходящих со мною событий? Нет видимых препятствий, но постоянно чувствуется, как что-то не складывается. Мне кажется, я чего-то жду и уже начинаю привыкать к этому состоянию..."
На лестнице послышались чьи-то шаги и их звук заставил Макса очнуться. Кто-то ещё, вероятно, захотел поинтересоваться содержанием этой частью галереи.
- Вы любите Шагала? - обратился к нему женский голос. Макс с любопытством обернулся и невольно вздрогнул. В нескольких шагах от него стояла та самая приглянувшаяся ему американка, но уже без своей подруги. Он даже на секунду растерялся от внезапности её появления...
Увидеть эту женщину здесь, рядом с собой, Макс никак не ожидал. Она смотрела на него совершенно невозмутимо, не смущаясь того факта, что первая заговорила с посторонним мужчиной. По странной причине её взгляд Максу показался очень знакомым. Так уже кто-то однажды смотрел на него... Охваченный непонятным сомнением, он почти машинально проговорил:
- Пытаюсь определить природу парнокопытного, изображённого в левом верхнем углу. Барашек или козлик?..
Американка рассмеялась.
- У вас всегда такое необычное отношение к произведениям искусства?
В поведении собеседницы Макс уловил к себе интерес, суливший ему приятное знакомство.
- Всегда. Детали на заднем плане любого шедевра иногда очень красноречивы.
- О! Да вы эстет.
Макс признательно улыбнулся и пригубил вино из бокала.
- Благодарю. Кстати, они прекрасные референты, с помощью которых можно уловить единственно правильный смысл. Наверное, именно поэтому, я так люблю академическую живопись. Её эстетика - тонкое напоминание о бесценной роли символов.
Он уже оправился от своих дум и от неожиданности появления этой женщины. На какую-то секунду ему показалось, что она здесь неспроста. Так молодой, но уже опытный волк чувствует стрелков, стоящим по номерам - с проснувшимся азартом перехитрить охотников. Макс подошёл ближе к офорту, словно присматриваясь, и уже с уверенностью проконстатировал:
- Определённо, козлик. Ну, это ж совершенно другое дело! Теперь и понять всё гораздо проще. Вы не находите?
Его случайная собеседница кинула мимолетный взгляд на работу, которую, судя по всему, уже неоднократно видела прежде, и тотчас перевела его на Макса.
- Вы художник?
Её предположение Макса позабавило.
- Я полагаю, что в натуре эмоционального мужчины не может не проснутся художник при виде красивой женщины.
Он театрально поклонился.
- Я бы даже сказал, творец...
Его новая знакомая игриво улыбнулась и протянула руку.
- Речел. Ну, а как зовут вас, внезапно родившийся талант?
- Макс. Я из России и мне чрезвычайно нравится ваше библейское имя. Наверное, именно такую женщину встретил однажды Иаков возле устья колодца. Он долго туда шёл...
Добавил Макс многозначительно. Речел вскинула брови и одарила его поощрительным взглядом. Он проникал глубоко вовнутрь но не препаририровал душу, а напротив, пронизывал её необыкновенным теплом и покоем.
- Благодарю за столь красивый комплимент. Признаться, никто мне таких раньше не делал. И ещё... То, что вы русский - видно сразу.
- Неужели?
Он притворно удивился.
- Вы заметили во мне другое существо?
- Заметила, потому и заговорила.
У Макса вдруг начисто пропала нескрываемая ирония, которой он уже давно не стеснялся. И если поначалу он откровенно подкалывал Речел, теперь ему стало предельно понятным, что перед ним не полная дура, решившая за здорово живешь, заграбастать себе мужичка.
- Речел, я теряюсь в догадках... Уж не поделитесь ли вы поделитесь своими наблюдениями, а я вам принесу оттуда,- он покосился вниз, - вина. Белое, красное? Качество, конечно, не ахти, но вполне сносное для предлагаемого бесплатно.
- Спасибо, Макс. Мне белого, пожалуйста. А вы, оказывается, джентльмен и мне это нравится.
Макс вернулся почти мгновенно. Народа внизу заметно прибавилось и часть зрителей переместилась на улицу для более тесного общения. Исчезла чопорность атмосферы первого получаса и люди уже вовсю громко переговаривались, обсуждая работы и за глаза - их автора.
- Речел, скажу без ложной скромности, вы меня заинтриговали. Итак, чем же я не похож на жителей вашей прекрасной страны, исключая мой ужасный акцент?
Макс, приглашая к разговору, протянул ей вино.
- В вас, русских, есть какой-то особый шарм. И заключается он в способности непредвиденно фантазировать. Вы неуправлемы. Ваша восточная дикость в сочетании с европейской утончённостью пугает непредсказуемостью и одновременно вызывает зависть при виде как вы делаете собственную жизнь красивой. Ведь для того, чтобы быть счастливым на миллион, нужно уметь радоваться на копейку... Не так ли?
Вы восхитительны до умопомрачения и смешны до неприличия. Впрочем, зачем далеко ходить за примерами? Я почти не сомневаюсь, что многие из вас приехали сюда на дорогих машинах. Причём, кое-кто из здешней публики купил её их на последние деньги. Уж это по-русски - пускать пыль в глаза, не оглядывась назад. Однако приехали именно сюда, в известную галерею, где не выставляют работ второстепенных художников и прекрасно разбираетесь в том, что обычному человеку непонятно совершенно. При этом, снисходительно отшучиваетесь, делая вид, что разглядываете на картине каких-то козликов и не стесняетесь делать кого-то глупее вас самих. Для вас мировая культура - неотъемлемая часть вашей образованности, но ваша сопричастность к ней делает вас высокомерными к другим, кто знает только собственную. Ну, как? Уловила ли я портретное сходство нации?
Речел, уверенная в правоте своих наблюдений, испытывающе просмотрела на на слегка опешевшего Макса. Менее всего ему теперь хотелось Речел разочаровать. После такой тирады! Да и воспринял Макс её выводы относительно бывших сограждан не без гордости. И хотя, сказанное Речел касалось далеко не всех его соотечественников, в целом, некоторые черты русского характера ею были подмечены верно.
"...Откуда это у неё..?
Впервые за долгое время жизни в Америке Макс говорил с человеком, равным по восприятию. Да и американок, он окровенно говоря, всегда видел несколько иными. Практичными и меркантильными особами и уж не настолько проницательными как эта, взявшаяся ниоткуда решительная особа, с плохо понятными намерениями.
В принципе, Макс никогда не замечаал за собой подозрительности. Ощущение, что он может стать жертвой женских козней возникло недавно. Появились деньги, а вместе с ними и опасения быть втянутым в чью-то интригу. Если раньше Макс по душевной простоте расчитывал на женскую искренность и бескорыстие, готовый предложить то же самое взамен, теперь он смотрел на себя как на потенциальный источник чьей-то материальной выгоды. От былой непростительной наивности Макса постепенно отучил его новый "родственничек". Он же помог ему вырасти из мечтательного идеалиста в рассудительного циника. Трудно сказать, как Макс к нему относился. Впрочем, какие чувства станешь испытывать к тому, кого никогда прежде не знал и вдруг столкнулся с необходимостью быть с ним постоянно рядом. Звали нового родственника дядющка Сэм и, вглядываясь в портрет этого моложавого старикана с козлиной бородой, Макс не мог отделаться от стойкого впечатления, что тот хочет преподать ему урок:
"...Запомни! Вера - это общая сладкая надежда. Неверие - твой горький опыт.
Наверное, дядюшка был абсолютно прав, если реальность для Макса теперь имела привкус борьбы за выживание и в этих играх женщина принимала самое активное участие. Конечно же, Речел его смутила... Он ещё какое-то время переваривал её короткий монолог и наконец, ответил:
- Речел, я сражён наповал. А вам, глубушка, нельзя отказать в способности анализировать. Единственное, что мне хочется возразить - не стоит обобщать.
- Макс, это не обобщение. Дело в том, что я долгое время жила в Вашингтоне и мне приходилось часто сталкиваться с русскими.
- Вот как? Чем же Вы занимаетесь, если не секрет?
- Не секрет. Я работала в Вашингтонской национальной галерее и в мои обязанности входило курирование зарубежных культурных связей. Знаете, такая распространённая форма сотрудничества - выставки, обмен исследовательскими материалами...
Макс кивнул
- Не разу там не был, а жаль. Именно в экспозиции этого музея находится одна из моих самых любимых работ Босха "Смерть скупца". Замечательное и поучительное полотно.
Она усмехнулась.
- Ну вот, простое доказательство. Случайный русский собеседник - и уже такая эрудиция. А сколько моих земляков может похвастаться, что они знают где находится тот или иной малоизвестный шедевр? Я уже не говорю о личном восприятии картины. Оно, вообще, удел эстетствующих одиночек. Могу побиться об заклад, что если мы сейчас пройдёмся по Родео Драйв между двух бульваров, Уилшер и Санта Моника, ни один встречный не скажет ничего определённого по этому поводу.
- Речел, и я могу с вами поспорить по тому же поводу. Только давайте проедемся в Западный Голливуд. Туда, где традиионно селились русские эмигранты. Однако и там никто вразумительно не ответит на ваш вопрос. По-моему, национальные традиции здесь ни при чём. Возможно вы и правы: некоторое высокомерие свойственно кому-то из русских, но оно скорее, реакция на американское неоправданное всезнайство.
Макс виновато покосился на Речел. Никогда прежде он ни с кем не затрагивал эту тему и сейчас предпочёл обойти её стороной.
- Вы знаете, как мне кажется, дело совершенно в другом. Для большинства, местонахождение "Скупца" - бесполезная и ненужная информация. Ну, какая разница, скажем, вашему садовнику или русской пенсионерке, в прошлом швее-мотористке, имеется ли в коллекции Вашингтонской национальной галерее работы Босха? Это не их среда обитания, и ничего плохого нет, если человек игнорирует то, что его не касается. Я уважаю тех, кто не пыжится быть умнее самого себя и не старается выбирать увлечения вопреки собственному вкусу. Да и образованность совсем не означают интеллектуальность или способность рассуждать. Вы не находите? А приверженность к искусству, на мой взгляд, это свойство натуры, а вовсе не хороший тон или правильные жизненные ориентиры...
Очевидно убеждённость Макса не произвела на Речел должного впечатления и она скептически пожала плечами:
- Я лишь отстаиваю собственную точку зрения, как привыкла это делать.
- То есть, вы не согласны с моей? Я правильно понял? - Макс почувствовал, что не должен отступать. Он и не хотел. Речел теперь ему нравилась не только внешне.