Бердник Виктор : другие произведения.

Жрица

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  
   ЖРИЦА
  
   роман
  
  
  
   ПРОЛОГ
  
  
   Луиза всеми силами старалась не думать о предстоящей разлуке. Даже сейчас, когда она крепко прижималась к плечу Тео, ей хотелось вообразить, что экипаж как обычно повернёт на улицу Фобур-Сент-Оноре и остановится возле небольшого особняка. Легко спрыгнув, Тео подхватит её, ступившую на узкую подножку коляски, и они вместе войдут в невысокую арку ворот, обвитую диким виноградом. Затем пересекут мощёный крупным булыжником двор и окажутся перед дверью студии, которую её возлюбленный арендует у господина Трианье. Луиза ощущала тепло на своей руке, безмятежно покоившейся в ладони Тео. Он поглаживал её, едва прикасаясь к запястью, обнажённому из под тонкой перчатки. Счастливая и благодарная привычка быть рядом с этим человеком настолько заполнила всё существо Луизы, что дни проведённые без него, теперь виделись ей бесцельными и пустыми. Прочувствовать гнетущее одиночество ей уже однажды довелось и она хорошо запомнила те грустные дни в Арле, где время почти остановилось в ожидании возвращения в Париж.
   " ...Ах, Тео, Тео...
   Мой нежный гений, как я не хочу тебя отпускать..."
   В сердце Луизы настойчиво закрадывалась необъяснимая тревога и бесконечная жалость к себе. Она вдруг вспомнила их первую встречу у скульптора Арансона, где среднего роста брюнет невольно привлёк её внимание горячим спором с невозмутимыми собеседниками. Луиза не замечала его здесь прежде... И хотя душка Арансон не отличался замкнутостью натуры, случайных посетителей он привечал крайне редко. Двери его мастерской были всегда гостеприимно распахнуты, и та благожелательная и немного сумбурная атмосфера, царившая здесь, неизменно привлекала людей, так или иначе связанных с искусством. К нему тянулись, как к таланту и как к человеку. Недаром, художница такого высокого ранга , как Берта всегда отзывалась о нём столь уважительно и лестно.
   Судя по репликам хозяина, Луиза вскоре предположила, что Арансон знает своего эмоционального гостя не первый день. Однако, непонятно почему, она увидела его у Арансона только теперь. Внешне молодой заметно отличался от привычной публики. Однако, вот так сразу сказать, в чём состояла эта непохожесть, Луиза, пожалуй, не смогла бы. Так, свойственная определённому кругу парижских художников скрупулёзно выверенная небрежность в костюме, у того явно отсутствовала. Напротив, в его манерах прослеживалась даже точность и аккуратность, больше присущая людям с логическим складом ума, чем представителям богемы или тем, кто намеренно к ней себя причисляет. Молодой человек даже не утруждал себя старанием произвести впечатление. Ну, нисколько, словно пренебрегая предоставившейся возможностью предложить себя окружающим с наилучшей или выгодной стороны. Наоборот! Он держался подчёркнуто непринуждённо, воспринимая собственную персону в гостях у мэтра вполне естественным фактом. Да и во всём его облике сквозила очевидная независимость характера, чаще всего не выставляемая напоказ и уж конечно, не тайная, а существующая вне постороннего мнения. Наблюдая за незнакомцем, Луиза отметила его элегантную манеру закуривать. Он неторопливо вытаскивал из портсигара длинными нервными пальцами очередную папиросу и задумчиво её поджигал...
   - Меня зовут Теофил Флейман, и я из России, - вдруг неожиданно смутившись, произнёс тот, когда их представили друг другу.
   - Какая прелесть. Вы не парижанин - с улыбкой ответила Луиза.
   - По-моему, столичная жизнь развращает непосредственность, - добавила она, не в силах избежать неизвестно откуда взявшегося кокетства. Эту черту Луиза не переносила ни в себе, ни в других. Теперь же ей отчего-то не удалось подавить совершенно глупый признак наивного жеманства, столь часто проявляющийся в поведении барышень возраста.
   - А, впрочем, я сразу поняла, что вы не из породы непризнанных гениев, - съязвила Луиза, иронично кивнув на тех, с кем Тео ещё минуту назад так увлечённо спорил.
   - Вот как...
   Молодой человек смутился ещё больше. В его серых, переходивших в голубизну глазах, мелькнула открытая восторженность, присущая творческой и увлекающаейся натуре. Они смотрели на Луизу с ненаигранным интересом и в них безошибочно угадывалось стремление продолжить случайно завязавшийся разговор.
   - Неужели, мадемуазель заметила во мне другое существо?
  Её новый знакомый уже справился с первой робостью и не собирался делать особенного секрета, насколько сильно его заинтриговали слова девушки.
   - Заметила...
  Луизе вдруг захотелось подольше оставаться под магией этого взгляда...
   - Наверное, только русские умеют отстаивать точку зрения так, что становится страшно за их оппонентов...
   Короткие и отрывочные воспоминания доставили Луизе отрадные минуты. Она прижалалась к Тео ещё теснее и тперь ощущала, как их слегка покачивает в такт движения коляски.
   - Не волнуйся, милая. Я отпишу тебе сразу по приезду.
  Тео на секунду задумался и с неуверенностью произнёс:
   - Полагаю мне придётся задержаться там месяц. От силы, полтора...
  В его голосе прозвучала плохо скрываемая тревога по поводу состояния захворавшей матери, с которой тот не виделся уже слишком долго. Парижская жизнь так стремительна...
   "...Насколько она больна?"
  Эта мысль угнетала Тео. Последнюю неделю с момента получения письма из дома он практически не находил себе места.
   "...Конечно, ему следует к ней поехать, - сопереживала Луиза, представляя хаос в в душе близкого челолвека. Он так чувствителен..."
   Вдали, сквозь густые ветви цветущих каштанов уже угадывались очертания Страсбургского вокзала. Ещё какие-то мгновения они будут вместе, но совсем скоро поезд умчит Тео в необозримое пространство, а Луиза станет считать дни и ночи, пока опять не окажется с ним рядом.
   "...Россия! Боже мой! Какая безумная даль..."
   Ей казалось, что он отправляется на край света...
  
  
  
   - Глава 1 -
  
  
   В предутреннюю тишину внезапно ворвались резкие сирены полицейских машин. Неожиданно и настойчиво. Судя по мерзопакостному квакающему вою, накладывающемуся один на другой, их в округе находилось две. Постоянно запруженная автомобилями улица, едва замиравшая на несколько ночных часов, пробуждалась, словно неизлечимый больной от кратковременного тяжёлого полузабытья. Раздался пронзительный визг подъёмника мусоровоза, затем громкий грохот опорожненных баков и уже, как по команде остальные слухораздирающие ноты. Все эти шумы, претендуя каждый сам по себе на соло, сливались в классическое сопровождение наступающего дня в большом городе.
   "...Американская рапсодия, чёрт её побери.."
   Подумалось Максу сквозь сон.
   "...Проклятье! Ещё такая рань..."
   Он, испытывая привычное неудовольствие от потревоженного сна, автоматически ловил раздражающие звуки, омечая как постепенно удаляется куда-то за дома и постепенно теряется в близлежащих кварталах присутствие блюстителей порядка. Максу захотелось снова уснуть, однако навязчивый нарастающий уличный гул, уже настойчиво проникал внутрь комнаты. Сквозь неплотно прикрытые жалюзи на окнах, просматривался сероватый рассвет и светлеюшее в разрыве силуэтов крыш, небо. Макс ещё раз перевернулся с боку на бок и прочувствовав до конца неудобство и жёсткость подушек, понял, что уснуть не удастся...
   От перебитого сна испортилось настроение и без того неважное в последние полгода. Своё состояние Макс мог бы смело отнести к депрессивному синдрому. Уж слишком узнаваемыми выглядели все признаки нередкого здесь в Америке бытового расстройства психики с сопутствующими неприятностями в виде вегетативного симптома и иногда возникающих, соматических нарушений.
   "...А может, у меня обыкновенная ипохондрия? - подумал он, окончательно проснувшись. Её время от времени Макс с недоумением замечал в некоторых своих сверстниках.
   "...В таком случае главное, не пропустить момент, когда действительно надо будет обратиться к врачу, - с иронией подытожил он предположения о собственном душевном состоянии.
   "...Господи, как не хочется вставать.."
   Макс без всякого энтузиазма мысленно вернулся ко всему, что его окружает и тяжело вздохнул. Утреннюю хандру, никогда прежде ему несвойственную, он переносил с трудом. Подолгу валялся в постели, размышляя об отвлечённых вещах и успокаивая себя сознанием того факта, что его жизнь сложилась, в принципе, неплохо.
   "...По крайней мере, лучше, чем могла бы... А проблемы? Так ведь, они есть у всех. Да и человек без них вызывает оправданное подозрение. И тот, кто утверждает, что у него проблемы отсутствуют, просто бессовестно врёт. Ну, а если, это действительно так, то подобное заявление следует воспринимать не столько как признак здорового оптимизма, сколько как свидетельство очевидной неполноценности. Don"t worry! Be happy!.." - он ещё раз усмехнулся, не забывая ни на минуту непреложное правило американской жизни
   "...Да уж, деться некуда. Придётся быть счастливым..."
   Макс оттягивал наступление нового дня, стараясь отвлечься от подавленного состояния духа. Филосовтсвовал. Мечтал. Строил какие-то планы. Вообщем, всячески избегал дум о работе. Она в последнее время превратилась в обузу, став малоприятным и опостылевшим занятием. Любой на его месте, вероятно, давно и без колебаний бросил бы её и нашёл другую, однако с Максом подобное произойти, увы, не могло... Человек слова - его раб, но лучше быть заложником своих обещаний, чем безответственно их генерировать в пространство.
   Макс слишком хорошо помнил о собственных обязательствах. Однако не только они удерживали его. Существовали надежды, что возлагала американская корпорация на него - их русского партнёра. История началась давно, лет пять назад, но он с лёгкостью смог бы проследить все шаги на пути к сегодняшнему дню...
   Эмигрировав в Америку, Макс, как человек, намеревающийся строить здесь жизнь, не стал заканчивать компьютерные курсы или подтверждать свой инженерный диплом. Ни к тому и ни к другому он не испытывал ни малейшего интереса. И хотя для тысяч искателей заокеанского счастья, подобная перспектива выглядела вовсе неплохим способом устроиться в будущем, ему она казалась безраздельно скучной. Не говоря уже о том, что Макса тошнило лишь от мысли засесть в каком-то скверном офисе и протирать там штаны. Пять дней в неделю, с восьми до пяти в обществе коллег, которые рано или поздно начнут подсиживать и ревниво следить за чужими, то есть за его успехами. А уж своих потенциальных сотрудников Мак представлял без особенного труда. Наверняка трудолюбивых и исполнительных, но совершенно бесцветных и незаметных в жизни людей - то ли своих соотечественников, то ли недавних выходцев из дружественных бывшему Советскому Союзу братских стран, не по воле случая, а по собственному желанию, как и он, оказавшихся на чужбине. Он предугадывал, как поначалу будет их сторониться, а вскоре ему и вовсе опротивит их пчелиная положительность. От неё его станет воротить, вызывая жгучее желание поскорее забыть, как жуткое наваждение, пребывание в их компании.
   Вообщем, к подобным людям Макс не испытывал ничего плохого... Он допускал, что природа не обделила их хорошими и даже отличными качествами, но прекрасно понимал, что никогда не ибавиться от ощущения гнетущей несопричастности с ними. Ведь, бывает так, что смотришь на своего ближнего и испытываешь настойчивое желание не иметь с ним ничего общего. Ну, не хочется и всё тут. Без объяснения. Скорее всего, жизнь этих людей представлялась Максу непростительно примитивной. Уж очень она напоминала ему зоологический сад в какой-нибудь благополучной стране: красивую тюрьму, где за толстыми прутъями с тоской смотрят на волю сытые животные, ограниченные пространством тесного вольера. Вот и не остаётся ничего другого, как ходить бесцельно из угла в угол или беспробудно спать, переживая во сне, утраченную когда-то свободу.
   Макс быстро понял, что ни один из советов, иходивших от его земляков проживших в Америке не один год, ему никак не пригодится. Возможно искренние и не лишённые логики, они тем не менее, носили отпечаток традиций первой волны эмиграции и тянуло от них такой невообразимой затхлостью, какая могла лишь дохнуть из опорного пункта штаба гражданской обороны в подвале при домоуправлении. И ещё он понял то, что в этой стране работают деньги... Не сориентироваться вовремя в справедливости настолько общеизвестного экономического закона, означало долго и бесплодно топтаться на месте. Какое-то время планы Макса существовали лишь в виде абстрактного будущего успеха и конкретный путь к нему, пока отсутствовал. Счёт в банке, тоже. Правда, в избытке хватало честолюбивых амбиций и очень необходимого запаса нерастраченного ещё упорства. Всё приходилось начинать с полного нуля. Его имя стало короче, из привычно звучащего Максим, сократившись в Макса, а путь к намеченной цели оказался намного длиннее, чем представлялось в его начале. К тому же, он не стал лёгким, как беззаботная утренняя прогулка, в преддверии удачно складывающегося дня. Вовсе нет. Пришлось хорошо попотеть, пока на горизонте появились первые ощутимые финансовые результаты и старания Макса принесли поспевшие плоды. Теперь, наконец, разобравшись немного что к чему, он нашёл людей, пожелавших видеть в нём равного участника, ставшего довольно обременительным для них самих, дела. Да и риск для тех сводился к минимальному уровню. Макс вкладывал деньги и брался вести менеджмент, гарантируя минимальные расходы, а его партнёрам оставалось лишь стричь купоны, перепоручив обременительные заботы человеку, кровно заинтерсованному в прибыли. Условия всем участником сделки виделись взимовыгодными и, пожав своим новым компаньонам руки, Макс стал совладельцем сорокаквартирного дома в оживлённом городском районе. Вложенных средств ему хватило лишь на покупку половины бизнеса, но даже пятидесятипроцентное участие в нём являлось совсем неплохим заделом. Коммерческая недвижимось в Америке традиционно считается хоть и консервативным капиталовложением, но безопасным и гарантирующим стабильный доход. Очевидно поэтому Макс, будучи человеком осторожным и выбрал этот вид деятельности. О сложностях, сопутствующих его новому положению, он догадывался и потому предпочёл скрыть свой настояший статус от нынешних жильцов. Только корпорации, включающей двух членов одной семьи и Макса, было известно истинное положение дел. Для всех остальных и в первую очередь - для квартиросъёмщиков, он так и остался простым резидентом-менеджером, который жил и находился постоянно в их окружении.
   Пожелание Макса находиться в тени, на время его здесь проживания, не стало прихотью богатого эксцентрика. В Калифорнии хватает состоятельных чудаков, кто носит рваные туфли или укорачивают смостоятельно джинсы с помощью ножниц и степлера. Другое дело, что при этом, они, не задумываясь, позволяют себе приобрести только им одним понятную безделицу за сумму, вызывающую у других благоговейный ужас. Намерения Макса носили вполне обоснованные причины. Жильцы хоть и видели в нём тёмную лошадку, но никто даже и не предполагал, что этот непонятный русский, которого почти все жильцы с неоправданным высокомерием считали выходцем из страны третьего мира, купил солидный устоявшийся бизнес, со всеми потрохами и будет здесь полновластно распоряжаться. Столь неожидамое положение дел не могло бы вписаться в их закостенелые представления без необратимых для психики последствий. Собственно, оно было и к лучшему. Макс в глазах квартиросъёмщиков оставался одним из них - таким же не очень успешным человеком, неспособным обзавестись собственным жильём и вынужденом прозябать в доме за мизерное жалованье. Он правда, не должен платить ренту, поскольку это - место его работы, но столь пустяшная оговорка всё равно не поменяла бы сути, а потому и его статуса в мире их устоявшихся реалий.
   В доме Макс находился сравнительно недавно. Однако, гораздо раньше момента окончательного оформления соответствующих документов, уравнивающих его в финансовых правах с членами корпорации. Сохранить всё как есть, было не столько удобным сколько необходимым компромиссом. Макс ни на грош не испытывал иллюзий, прекрасно осознавая всю разноплановость и многоликость круга новых обязанностей. Уже в первую неделю, он быстро понял, что помимо квалификации электрика и водопроводчика, ему, вероятнее всего, на какое-то время придётся стать и психиатром среди часто неуравновешенных жителей, избравших этот дом в качестве временного пристанища с надеждой на лучшие времена. В работе с людьми неизбежно возникает фунция такого рода и очень плохо, если человек к ней не готов. Впрочем, для натуры Макса, жаждущей в профессиональной деятельности присутствие элемента психоанализа, новые поприще дававло неожиданный бонус.
   Став полноправным совладельцем в бизнесе, Макс не мог не прочувствовать перемены и выражалось это достаточно просто. Вместо зарплаты, он теперь получал доход. Разница оказалась ощутимой. Однако, его новый статус принёс не только долгожданное моральное удовлетворение, но, ксожалению, и непредсказуемую двусмысленность, о которой Макс не задумывался прежде. Она в этой ситуации немедленно выплыла наружу и выражалась теперь в противоречиях, уже давно знакомых и не раз им испытанных. И вся ёё ирония и нелепость, как эхо прошлого, заключалась в том, что Максу как и прежде предстояло вести двойную жизнь! Впрочем, подполье, как форма существования обеспеченного человека, настолько понятная и естественная в советском обществе, здесь обретало форму абсурда. В Америке?! В СССР подобным образом жили многие - не академики и не генералы, а те, кто просто смог устроиться и сравнительно безопасно лавировал между законом и чёрным рынком. Не скрывая сильно, но и не афишируя свои, как говорили тогда языком пртоколов, нетрудовые доходы, и получая максимально возможные от той жизни удовольствия. Но здесь! Во имя чего? В свободной стране с неограниченным правом выбора и со свободой волеизъявления. Ответ, как и раньше, имел хорошо знакомые очертания. Увы...
   Ведь, что получалось? Самой стране вроде нет дела. Плати налоги и купайся в шампанском. Загорай на кисельном берегу в стране молока и мёда. Но Боже упаси, если тебе повезло больше, чем другим. Не зазорно сидеть в полном бездействии и быть окружённым такими же бедолагами. Но не дай Бог, не оказаться лежебокой и суметь встать на ноги. Причём, сделать это на виду у тех, кто не ожидает от тебя большего, чем от себя самого. Тогда всё! Ты чужак, который забрёл на не принадлежащую тебе территорию и должен незамедлительно уйти. Убраться подобру-поздорову и не мозолить глаза своим успехом. Опасно и незачем дразнить это стадо гусей во имя собственного же спокойствия. Уходи, иначе сначала последует злобное шипение и уж вскоре совсем недалеко до первых нападок, а там не успеешь оглянуться, как заклюют. Сопоставив лишь самое малое, Макс понял всю очевидную необходимость предусмотренной им клоунады, во избежание многих ненужных осложнений. Объяви он жильцам о своей новой здесь роли и тотчас без предупреждения, посыпались бы на его голову дополнительные проблемы, как размытые стихией камни в ущелье на беспечного путника. Он даже знал, как всё это может произойти...
   Половине будет вроде наплевать, хотя от новости, что Макс теперь совладелец бизнеса они вряд ли испытают удовольствие. Другая половина жильцов тоже разделится. Одни, как умеренные, не захотят активно выставлять малообоснованные претензии, но будут в виде пятой колонны ждать нужного часа и подзуживать всех остальных. Для самых же непримиримых, известие о Максе как о совладельце дома прозвучит звуком боевых барабанов и кличем трубы, зовущей к классовой борьбе. И тогда уже наверняка ему припомнят все застарелые обиды по поводу ежегодного увеличения квартплаты и обветшалого коврового покрытия. И начнут его жильцы самозабвенно искать малейшие неисправности у себя в жилище, бессознательно отыгрываясь на нём за собственное обидное неумение устроиться в жизн и за хроническую неудачливость. Уж кто-кто, а последняя группа товарищей приложит все нерастраченные старания, чтобы сделать пребывание Макса здесь, невыносимым. Да и как ему такое простить? Где это видано, чтобы обыкновенный менеджер да ещё и русский в придачу, без году неделя в их стране, со своим ломанным английским в одночасье становился хозяином?! Задавит жаба только от одной мысли, что он живёт на те деньги, что они вынуждены платить за квартиру. Ужалит и оставит в душе своё чёрное жало змея зависти и станет оно острым, как игла сидеть глубоко внутри и ныть. Пронизывать уязвлённое самолюбие и сгущать до смертельных тромбов кровь каждый раз, когда рука станет выписывать Максу чек, безжалостным напоминанинием собственного бессилия.
   Максу слишком хорошо запомнился последний инцидент. Он как раз накануне купил новую машину. Это не был по-английски сдержанный, но по-дорогому элегантный "Остин Мартин" или последний сногосшибательно шикарный "Феррари". Отнюдь... Серийный "Мерседес". Роадстер. Обычная модель с незначительными и малозаметными усовершенствованиями, о которых знают только посвящённые. Ну может, не совсем обыкновенная, но во всяком случае, не та, которую невольно провожают глазами на дороге без всякой надежды на обладание подобной. Макс купил эту машину не из желания поразить чьё-то воображение. У него напрочь отсутствовали комплексы по поводу ложного самоутверждения. Он давно избавился от необходимости иметь чьё-то признание собственных заслуг, как от отростка слепой кишки и чувствовал себя морально здоровым после перенесённой "операции". Макс просто честно предпочитал машину европейских производителей. К американским автомобилям он относился примерно с той же со снисходительностью и иронией, которую испытывает горожанин при виде сельского жителя, одетого по последней моде в самопальное шмотьё из ларька на Привозе. Отчасти подобным отношением Макс платил дань собственному снобизму, но оглянувшись вокруг, он заметил, что предмет его выбора пользуется заметным уважением и даже предвзятым вниманием к его владельцу. Впрочем, наблюдение это представляло собой чисто умозрительный интерес и никоим образом не могло повлиять на его намерения. Вопрос состоял лишь в том, чтобы выбрать автомомиль, соответствующий банковскому счёту и не опуститься до "роскоши", которую можно себе позволить. Такой род покупок так и назывался "позволительная роскошь", вследствие относительно низкой цены и присутствию престижной торговой марки. Кажущийся кому-то нормальным, компромисс между желанием выглядеть человеком, который принадлежит к кругу состоятельных людей и при этом, не особо раскошелиться. В Америке внимательно прислушиваются к любым пожеланиям и всячески им потакают, в том числе и к потугам глупцов, которые в погоне за дешёвым блеском готовы вылезти вон из кожи, не улавливая разницу между примитивной саморекламой клерка и спокойной уверенностью джентльмена. Через неделю позвонил Фил, его партнёр.
   - Прими мои поздравления!
  Макс сначала не понял, с чем его поздравляют, но замешательство длилось недолго.
   - Отличная машина. Надеюсь, ты имеешь удовольствие? - добавил Фил. Впрочем, Макс вовсе не собирался делать из покупки секрета, но и кричать на каждом перекрёстке о вещах, не заслуживающих внимания, было бы несолидно.
  "...Купил и купил, эка невидаль. Без машины здесь никуда..."
   Услышав в голосе человека, который относился к нему с дружеской симпатией, весёлые нотки, он не мог удержаться от некоторой растерянности.
   - Фил, как ты знаешь?
  Тот добродушно рассмеялся.
   - Ну, это просто. Я сейчас отправлю факс с копией одного документа. Почитай... Думаю, тебе будет любопытно.
   Через минуту пришло письмо следущего неожиданного содержания:
   "... Уважаемый Сэр или Мадам!
  Простите, не знаю точно Вашего имени, но считаю своим долгом обратить Ваше внимание на некоторые действия Вашего менеджера..."
   Вежливое обращение "Ваш" нарочито выделялось, будто автор послания хотел напомнить и подчеркнуть, кто в доме хозяин.
  " ..Наверное это станет для Вас сюрпризом, как и для нас Всех. Не так давно он приобрёл очень дорогой автомобиль. Не укладывается в голове, как на скромную зарплату менеджера многоквартирного дома ему удалось себе позволить приобретение такого ранга. Поинтересуйтесь, сколько стоит Мерседес последней модели и вам станут ясными возможные высокие счета от него в последнее время. Это тревожный сигнал и мы возмущены тем, что этот человек обманывает доверие. Почему бы Вам неожиданно здесь не появиться и не устроить ему небольшую проверку..."
   Подпись в письме почему-то отсутствовала. Макс не мог сдержаться и расхохотался.
   ".. Анонимка! Вот те раз... В самых лучших советских традициях. Накапали..."
  Он прочёл сомнительную бумагу повторно, никак не решаясь поверить в возможность её существования.
   "...Ну и ну... Что называется, приехали. Добро пожаловать! Впрочем, как говорится, всё выглядело бы очень смешно, если не было бы столь печально...".
   То от чего Макс вроде уехал в эмиграцию, опять назойливо оказалось рядом. Он никого не подозревал, но таковыми могли бы быть отнюдь, не единицы.
   "... Улыбчивые и бдительные доброхоты. Непостижимо!"
  Макс даже слегка растерялся, не зная, как ему реагировать.
   "...Да и как отнестить к столь явно враждебным проявлениям? Исходя из опыта прошлой жизни, наверное, следущим шагом, по логике вещей, должно быть нацарапанное гвоздиком, неприличное слово по свежей краске на машине?
   К несчастью, Макс даже не предпологал, что поднял руку на самое святое американского восприятия. Автомобиль - визитная карточка его хозяина и неизменный индикатор успеха. Ореол славы, в котором купается посредственность, самораздуваясь от своей значительности, как мыльный пузырь. Макс вдруг припомнил персональные номера на автомобилях. Он всегда с удивлением смотрел на владельцев, цепляющих на бампер машины закодированные в семи знаках, надписи, пытаясь постичь их мотивацию. Отсутствие скромности и стремление любой ценой быть на виду? Или беспомощность и чувство неполноценности, взывающие к остальным, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание? Макс даже заглядывал вовнутрь, проезжаюшего мимо, автомобиля с персональным номером, желая во что бы то ни стало увидеть лицо водителя, испытывая интерес физиономиста.
   Никаких соответсвующих действий анонимное письмо, естественно, не вызвало. Скорее наоборот, реакция оказалась совершенно противоположной и непредвиденной для его автора. На дурацкий пасквиль никто не обратил внимания. Как-будто его не существовало и вовсе. Не представилось случая позлорадствовать тому, кто написал его или коллективу единомышленников, сплочённых общим порывом, по поводу инспекции сюрприза, так страстно ожидаемой .
   " ...Интересно. Очень интересно..."
   Рассуждал про себя Макс.
   "...Оказывается, зависть не только порождает личную неприязнь, но и объединяет совершенно прежде чужих друг другу людей?.."
   Открытие никак не сулило ему любовь и благодушие жильцов, а обещало дальнейшие происки тайных недоброжелателей.
   "... Неужели те, кому я встал, как кость поперёк горла и вправду решили, что можно быть настолько глупым, чтобы в открытую воровать?"
   Макс недоумевал. Чьё-то смелое предположение о его нечистоплотности не вызывало в душе ни малейшего протеста. Такое как раз, было вполне объяснимым. Чаще всего человек примеряет на себя сложившуюся ситуацию и действует в соответствии с нормами собственной морали. Тот неизвестный благожелатель, столь сильно пекущейся о хозяйской мошне, вероятно, клал бы преспокойненько себе в карман то, что ему не принадлежит.
   "... Похоже, что здесь элементарная честность - это удел избранных. Хотя, сказать по правде, с этим фактом я уже давно смирился. Да и затея с письмом - не акция героя одиночки, а наверняка, плод коллективного творчества, - думал Макс, подыскивая резонный повод для написания анонимки.
   Непонятным ему казалось то, что неведомые конспираторы хотели избавиться от его присутствия, даже себе во вред! В таком бизнесе необходим грамотный и даже где-то властный управитель, умеющий совмещать собственную выгоду с дивидендами квартиросъёмщиков. Очевидно, об этом то и позабыли воодушевлённые праведным гневом сочинители, столь раздосадованные злосчастной покупкой менеджера. Она, сверкающая, серебристого цвета, как бельмо на глазу выделялась на стоянке среди других скромных собратьев, вызывая неимоверную изжогу. По привычке Макс парковал машину лобовым стеклом вперёд к выходу, а не по-американски - загоняя в тупик, и её длинный вытянутый капот, заканчивающийся агрессивной мордой, с хищным выражением фар, как будто огрызался всем злопыхателям. Появляясь там, горе-правдолюбцы морщились только от одного её, вида как от застарелого хронического геморроя. А Макс, как нив чём не бывало, равнодушный к массовой истерии неприятия, сильно всех их имел в виду и часто отправлялся неизвестно куда на своём шикарном авто. Очень скоро жильцы подметили, что его никогда не бывает в доме в выходные дни. Он исчезал на субботу и воскресенье, и им оставалось только гадать, где же он проводит свободное время? Это был очередной нонсенс - соседи следили за его образом жизни, проявляя несвойственную им прежде, солидарность. Сам не ведая того, Макс словно растопил холод взаимного равнодушия прежде разобщённых людей и цель ему насолить их даже сдружила.
   "...Стая...От желания сожрать к готовности к травле, один шаг. Немного же времени понадобилось для такого наблюдения, - Макс словно открывал новую страницу жизни в Америки, но уже без всякого любопытства..
   "...И подобное происходит в обществе, которое не только претендует на нравственную исключительность, но и даже пытается преподать другим моральные ценности?.."
   Он не замечал в упор, вдруг возникших на пустом месте, оппозиционеров и игнорируя их мелкие козни, старался не замечать их досадную возню. А уж предупредительность и подчёркнутая вежливость Макса только подливали масла в огонь, в лишний раз доказывая, что каждая из сторон преследует протвоположные интересы. Они и понимали возникшее противостояние по-разному. Если для Макса виделось очевидным, что те, кто мутит здесь воду, просто хотят элементарной анархии в доме, то для противников необходимого контроля и порядка, их действия скрывали явное нежелание уступать. Его новоявленные враги отчаяно сопротивлялись и анонимка стала не случайной, благо представился подходящий повод. Макс их раздражал. По общему сложившемуся впечатлению, этот русский не только не тяготел к обществу своих соседей, но возмутительно спокойно сторонился принятого уклада жизни. Его поведение выглядело непростительно оскорбительным для этих людей с их врождённым пороком, ничем не подкреплённого высокого самомнения. На какое-то время Макс стал основной темой для разговоров и пересудов, невольно своей персоной разбавив однообразие и скуку. Его обсуждали не стесняясь и не скрывая недовольства. В последние полгода он бувально физически, спинным мозгом ощущал на себе пристальное внимание. Такое неумело законспирированное противостояние Макса даже немного забавляло. Он даже благодарил обстоятельства за неожиданное развитие событий в своей карьере. Не вложи Макс деньги в покупку такого необычного для него дела и вряд ли ему бы представился случай оказаться на этой работе. Сама судьба его подтолкнула, чтобы не пришлось ещё очень долго пребывать в наивном неведении, куда он попал. Человека трудно распознать на расстоянии, а в Америке и подавно. Не подведёт никого и никогда беспроигрышная привычка улыбаться по поводу и без. Не дрогнет ни один мускул лица, приученного с детства к равнодушному стандартному оскалу и только оказавшись в ситуации, где пересекаются материальные интересы, не остаётся выбора, как только быть самим собой. Что ни говори, а деньги - это точнейший инструмент в познании своего ближнего. Трудно переоценить их великую силу в процессе открытия недр души. Словом, атмосфера, в которой он оказался, сложилась далеко не простой и отнюдь не способствовала беспечному покою от всеобщей сердечности.
   Открыто пакости Максу, конечно же, никто не делал. Выразительную особенность жильцов действовать исподтишка Макс подметил уже давно. Неприятности преподносились из-за угла, тайно, с явным желанием скрыть личную сопричастность. Даже схватив человека за руку, было непостижимо наблюдать, как тот продолжал но инерции отпираться.
   "...Не знаю. Я ничего не видел. Понятия не имею, как это могло произойти.."
  Это всё, что подсказывала совесть, вернее её неразвитый зародыш и вместо смиренного покаяния или хотя бы едва уловимых позывов к раскаянию, лишь вытаращенные, готовые вылезти из орбит, глаза.
   "... Ну как можно относиться к такому редкостному паскудству?"
   Довольно скоро Макс вычислил автора анонимки. Коллаборационизм - явление не новое. Донесли свои же, изображая союзничество. Это тоже было в порядке вещей. Заложить, как высморкаться. Сочинительницей оказалась женщина, которая никогда раньше внешне не проявляла к нему открытой антипатии. Встретив её однажды одну, без свидетелей, Макс без обиняков, лоб в лоб спросил.
   - Послушай, Лин, хочу у тебя поинтересоваться...
  Та никак не ожидала разговора начистоту, но догадалась, что он произойдёт именно сейчас и потому мгновенно приготовилась к обороне. Ничуть не смутившись, Лин остановилась с неизменным приторно-слащавым выражением на лице. Даже её улыбка выглядела так, как-будто губы растянуты невидимой пружиной и вот-вот сомкнутся обратно, стоит только ослабить усилия.
   - Недавно я получил письмо, где речь идёт обо мне и о моих профессиональных качествах. Не догадываешься о его содержании?
   Что-то на секунду промелькнуло в глазах Лин, но она тут же взяла себя в руки и продолжала как ни в чём не бывало простодушно хлопать ресницами. В её зрачках читалась сама невинность. Казалось, предложи ей сейчас поклясться на Библии - и она с готовностью приложит к сердцу свою ладонь.
   - Лин, твои товарищи донесли.
   Макс не мог отказать себе в удовольствии играть в открытую.
   - А я и не предполагал, что ты так заботишься о доходах корпорации.
  Её лицо в секунду переменилось и с него слетело выражение подкупающей приветливости, ещё секунду назад буквально пропитывающее каждую его морщинку.
   - Я ничего не знаю.
  Теперь уже Макс заулыбался.
   - Конечно ничего, но прими к сведению, что вся корреспонденция и даже такого рода, приходит ко мне. Порядочные люди не только не пишут письма без подписи, но и брезгуют их читать. Тебе о чём то говорит слово порядочность?
   Он сделал паузу, наблюдая за её меняющейся реакцией. Во взгляде Лин уже появилась злость: глаза и без того холодные, теперь смотрели с ледяным недружелюбием. Кроткая пасхальная овечка, как в фильме-триллере, превращалась во что-то нехорошее.
   - И ещё один маленький совет. Не пренебрегай им, я уверен, что он тебе ещё не раз пригодится в будущем.
   Он насмешливо делал ей внушение, как провинившейся школьнице младших классов.
  - Выбирай себе друзей и единомышленников получше.
  Макс видел, как Лин становится не по себе, но не от стыда, а от досады за бесцельно потраченные старания.
   - В твоём возрасте уже пора бы усвоить, что предают только свои...
   Лин сердито фыркнула, недовольная неожиданным поворотом дела. В её планы никоим образом не входило идти на открытый конфликт. Она, как и все жильцы, уже прекрасно знала, что очень многое зависит от Макса. То ли опыт квартиросъёмщика, то ли женское чутьё её подсказывали, что он не совсем тот, за кого себя выдаёт. Уж слишком независимо Макс держался... Да и все решения исходили от него... Лин много перевидала за свою жизнь людей на этой позиции и все они, как один, были пешками, исполняющими свои нехитрые обязанности. В лучшем случае, за бесплатную квартиру и с полным равнодушием взирающими на приход и расход. Чистые попугаи, без грамма собственного мнения и лишённые любой мало мальской ответственности. Такие беспечно сидели почти безвылазно на своём месте и уж точно не разъезжали на дорогих машинах с дилерскими номерами. Злосчастный автомобиль! От вида его Мерседеса у жильцов понижался гемоглобин в крови и случались нервные запоры. Макс даже не предполагал в каком шоке оказалась вся эта компания. Наверное, новость о высадке марсиан возле ближайшего супермаркета их взволновала бы в меньшей степени. Он как ни в чём не бывало, продолжал в том же духе, вызывая в них глухое раздражение своей непонятной персоной и полной невозможностью себе что-либо объяснить.
   После короткой беседы Макс учтиво распахнул дверь, пропуская Лин вперёд. При этом она увидела на его руке "Rolex" , которого она раньше не замечала и это окончательно испортило ей настроение на неделю вперёд. Для неё, матери- одиночки, каждый мужчина подспудно существовал в виде объекта пристального внимания. По всему выходило, что она была в разводе. Её бывший муж иногда наведывался к ней в гости, но не надолго. Похоже, его моральный и материальный долг перед бывшей семьёй сводился только к коротким визитам и он не нёс бремени материальной ответственности за своего отпрыска. Когда-то давно единственным поводом для их законного брака, послужила его натурализация. Именно вожделённое гражданство и видел конечной целью молодой человек, женившись по договоренности на американке. Тут бы им и распрощаться благородно, но увы, не пришлось. То ли Лин продешевила с участием в получении им глегального статуса, то ли другой бес её попутал. Короче, расстаться тихо и мирно им помешала беременность Лин, которая захотела непременно оставить ребёнка. Супруг пытался возражать, но она решила по- своему. Возраст Незадачливый муж Лин был ровесником Макса, такой же как и он - иностранец. В нём без труда угадывался шаромыга, мужчина без определённых занятий и вечный искатель. Он приезжал в гости к жене и ребёнку не реже раза в месяц на потрёпанном джипе, не столько за тем, чтобы повидаться, сколько занять в очередной раз денег, опять оказавшись в затруднительном положении. Очевидно, Лин бессознательно потому так и возненавидела Макса, что увидела в нём полную противоположность своему бывшему избраннику.
   Вообще, о каждом жителе в доме Макс довольно скоро мог бы рассказать отдельную историю. Правда, судьбы героев этих историй походили бы друг на друга, словно камни домино в одной коробке. Задумавшись как-то, Макс поймал себя на странном открытии. Во всём доме, за редким исключением, он не сумел обнаружить ни одну полноценную семью. У него проживали матери-одиночки, одиночки-отцы, престарелый гей, увядающая старая дева истеричка с мамой, психопат композитор и прочие, прочие, грустные персонажи в подобном духе. По сути дела, неустроенные люди, зачастую со скомканной и неудавшейся жизнью. Макс их ни с кем не сравнивал. Глупо. Единственное, в чём его не покидала уверенность, что такой дом не один на улице и такая улица не одна в городе.
   "...Господи, да откуда же они берутся и в каких городах живут другие?"
   Он тяжело вздохнул про себя от этих мыслей.
   "...Счастливые?.."
   Работа Макса заключалась в обслуживании дома ведении всех документов. Этими скучными делами ему приходилось заниматься практически каждый день и естественно, их однообразие навевало на Макса непреодолимую тоску. Одно и то же. Кран, туалет. Туалет, кран, лампочка... Уход за техническим состоянием многоквартирного дома практически и состовлял основной круг его обязанностей. Обычно заявки на текущий ремонт жильцы оставляли Максу в почтовом ящике на входной двери в его квартиру. Сегодняшним утром их там оказалось три...
   "Не работает светильник в ванной комнате. Можешь зайти и исправить его в моё отсутствие. Эвелин"
   Макс отложил записку в сторону, намереваясь начать именно с этой квартиры.
   "...Её следует проверить в первую очередь. Не дай Бог, дамочка подскользнётся и упадёт в темноте. Уж вони потом точно, не оберёшься, - неприязненно подумал Макс. Причём, подобную предосторожность он вовсе не считал излишней. Оступись Эвелин по неловкости а то и просто так, и пустая безделица легко может перерасти в историю с очень неприятными последствиями. Да разве только она одна? Макс не сомневался, что среди его жильцов наверняка найдутся и другие, кто зорко следит за малейшими упущениями в работе менеджмента. А уж о готовности американцев в любой подходящий момент оказаться жертвой несчастного случая, но безопасносного и не угрожающего состоянию здоровья, Максу приходилось слышать не раз. Ну, вроде как пострадать от несуществующего ожога, происщедшего от пролитого горячего кофе на брюки... Ожога как такого нет, но зато есть повод вчинить абсурдный судебный иск к заведению, где его подали.
   Многоквартирный дом - не исключение и в собственных неприятностях квартиросъёмщику ничего не стоит усмотреть вину домовладельца, то есть просчёт Макса. Недаром, прецеденты удачных дел здесь обрастали невероятными слухами и передавались, как хрестоматийные из уст в уста, в качестве поучительного образца умения вовремя подсуетиться.
   "...Кто-кто, а Эвелин своего шанса не упустит, - усмехнулся про себя Макс. Она в доме была долгожителем. Первый раз попав в её квартиру, Макс поразился царившей там неопрятной запущенности. Создавалось впечатление, что хозяева годами не притрагивались к тряпке и метле, превратив своё жилище в Авгиевы конюшни. Повсюду в углах равномерно лежала пыль, как снежное покрывало вдоль просёлочной дороги. На кухне, некогда белый кафель, пожелтел от жира, за исключением тех мест, куда иногда попадала вода и оставляла на нём грязноватые разводы. Со стороны жизнь Эвелин напоминала несложные операции станка - хорошо отрегулированного механизма, настолько всё в ней было расписано и отлажено с хронометрической точностью. Ровно в семь утра она появлялась во дворе дома. С неизменной высокой причёской, волосок к волоску, напудренная и надушенная. На работу Эвелин не ездила на своей машине и пять дней в неделю автомобиль без движения находился на стоянке. Лишь по субботам, минута в минут, она выходила туда протереть его и промыть ветровое стекло. По обыкновению причёсанная и надушенная, но уже с небольшим пластмассовым ведёрком - состарившимся пионером бытовой химии. И наконец, в воскресенье Эвелин развлекала себя закупкой продуктов, перечень которых оставался прежним на протяжении многих лет. В будни, в шесть вечера сухопарая фигура Эвелин появлялась возле входа в дом, как напоминание о нерушимости законов бытия. Она, как приведение исчезала тихо и незаметно за дверью своей квартиры до следущего утра, и весь цикл повторялся снова, изо дня в день, из года в год.
   Эвелин когда-то была замужем. Её супруга, такого же затворника, Макс видел случайно раз или два. В один не очень прекрасный день муж умер. Примчалась пожарная команда, вызванная кем-то из соседей, затем скорая помощь, и розовощёкие молодцы вынесли его синюшное бездыханое тело. Эвелин отсутствовала дома весь вечер а наутро ровно в семь, она с непроницаемым лицом и с неиспорченной причёской, отправилась на работу. Смерть близкого, а может и не совсем, человека никак не нарушила ритм её жизни. Эвнелин не стенала и не рыдала, сокрушаясь о вдовьей доле, а лишь спокойно перешагнула через досадную и несвоевременную помеху.
   В ванной комнате перегорела лампочка. И только. Вкрутив новую, Макс с брезгливостью огляделся. Протоптанная тропинка на грязном линолеуме вела к замызганному душу. Никто давно не прикасался щёткой к белесым мыльным потёкам на стекляной двери и всё выглядело так, как-будто здесь жил одинокий, махнувший на себя рукой, старый холостяк, а не женщина.
   В другой квартире Макса уже ждали. Её снимали двое - странные на вид и в общении люди, вроде, супружеская пара. О муже Макс не сказал бы ничего определённого, но жена по имени Джейн - среднего возраста жгучая брюнетка с длиннющими наклеенными ресницами производила на него впечатление не то ведьмы, не то бракованной куклы. О ней Макс знал, что Джейн, как и положено злой колдунье, днём спит и бодрствует ночью. Об этом необычном распорядке был осведомлён весь дом. А ещё - о её странной способности разговаривать с животными. Впрочем, к факту подобных бесед Макс относился с пониманием. Когда вокруг врут, поневоле захочется обратиться к тому, кто этого делать не умеет.
   Каждый раз, попадая в эту квартиру, Макс испытывал некую боязнь замкнутого пространства, настолько ему не удавалось повернуться в комнатах без опасений задеть что-либо из наставленных в беспорядке вещей. От перманентно задёрнутых штор, здесь всегда стоял полумрак и уже через несколько минут полностью терялось ощущение времени суток.. Муж Джейн или кем он ей приходился, придерживался какой-то непонятной религии. Когда Макс появился на пороге, он сидел на корточках перед открытым резным шкафчиком на стене и молился. Его гнусавый голос иногда прерывался звоном колокольчика, который тот каждый раз дёргал, очевидно завершая очередное духовное послание. Макс не захотел мешать и занял место в сторонке в ожидании окончания обряда. Наконец, жилец прозвонил в последний раз и закрыл домашний алтарь. Только теперь Макс заметил, что этот субъект одет в оранжевую тогу.
   "... Господи, одни сумасшедшие, - невольно подумал он, наблюдая живописного мужика, соблаговолившего наконец, отвлечься и провести его к неработавшему кондиционеру. Макс принялся за работу. В какую-то минуту ему почудилось, что кто-то за ним наблюдает и, инстинктивно обернувшись, он увидел огромного чёрного кота. Котяра словно гипнотизировал его немигающим взглядом желто-зелёных глаз, потом медленно развернулся и исчез за неплотно прикрытой дверью в другую комнату.
   На прощанье Макса так и подмывало спросить у этого шизанутого, мол ответь, товарищ по совести... Ну, неужели ты не смог найти утешения и смысла в вере и культуре, унаследованной от родителей? Зачем тебе рядиться в чужие одежды и звонить в колокольчик? Что ты собираешся передать детям, если их когда-нибудь заведёшь, кроме ящика на стене и оранжевых обносков?
   Не пришлось. Последователь неведомого духовного пути скинул свой маскарад и оделся как ему подобает: кроссовки, майка и бейсбольная кепка, которую тот напялил на голову, на непросохшие волосы, немедленно после душа. Теперь он, тяжело дыша, топтался в коридоре, поджидая выпроводить Макса. Из узкой тёмной щели в дверном проёме за ними неотрывно следили взгляды двух пар напряжённых глаз, кота и его хозяйки.
   В бизнесе, ставшим точкой приложения сил и способностей Макса, скучать не приходилось. Он понял это сразу. Не ожидать от жильцов всякого рода сюрпризов, означало бы неосмотрительно поставить себя в позицию полного неведения специфики американского ощежития. Способность предвидеть ещё никого и никогда не подводила. Лишала иллюзий - да, но кто в жизни обходиться без разочарований.
   Дом, где Макс теперь заправлял хозяйством, имел форму замкнутого четырёхугольника. Посредине довольно обширного пространства распологался бассейн, причём с одной стороны он настолько близко примыкал к стене, что при желании не составляло никакой сложности прыгнуть туда с балкона. Слава Богу, второй этаж был последним, а на крышу никто забраться не мог. С некоторых пор Макс стал по-новому смотреть на окружающие его элементы постройки, автоматически предугадывая чьи-то, трудно объяснимые и совершенно непредсказуемые, порывы. Только сейчас он до конца понял смысл предупреждающих надписей на этикетках товаров народного потребления.
   Не пить средство для прочистки канализации!
   Не трогать руками раскалённый утюг!
   Не совать пальцы в мясорубку!
   Не!.. Не!.. Не!..
   И хотя разум отказывался поверить в чьи-то обратные действия, Макс убедился на собственном опыте, что от потребителя можно ожидать какой угодно сюрприз...
   Конфигурация бассейна представляла собой неправильный овал и его максимальная глубина достигала десяти футов. В нём можно было даже утонуть, впрочем, и ложкой воды нетрудно захлебнуться. По ночам вода в бассейне подсвечивалась фонарём и её изумрудная поверхность казалась особенно привлекательной. Наверное, именно этого оптического соблазна и не избежал один из квартирантов Макса. Празднуя день рождения и плохо расчитав возможность организма к употреблению спиртного, он прилюдно сиганул вниз с балкона, в полной уверенности своей безопасности. Беднягу подвел не столько его вес, сколько собственная неосмотрительность. Ударившись о дно, тот сломал в нескольких местах ногу. При этом вода из бассейна выплеснулась по всему двору, словно море, вышедшее из берегов во время вселенского катаклизма. К счастью, в договоре об аренде существовал параграф, предусматривающий родобную выходку и этот горе-прыгун мог теперь винить только самого себя, а не менеджмент, пытаясь отсудить компенсацию за свою глупость.
   "...Не прыгать с балкона в бассейн!..."
   Вообще, к любому водоёму, даже к искусственному ни один человек не остаётся равнодушным. И вполне вероятно, что где-то далеко в нашем подсознании всё ещё теплится неутраченная тяга к колыбели всего живого на земле. Не потому ли мы все так завороженно смотрим на воду?
   Бассейн занимал практически весь двор. Его размер позволял не плескаться там, как в лягушатнике, а проплыть от начала в конец, не стесняя себя в свободных движениях. У пологих ступеней, спускающихся в воду, стояли стулья, предназначенные для принятия солнечных ванн. Хорошо просиженные, они никогда не пустовали. Совсем, как вросшие в землю лавочки, в советских дворах времён далёкого детства Макса. Отполированные до блеска задницами и оккупированные всеведающими сплетниками и сплетницами. Как всё, в итоге, везде одинаково...
  
   - Глава 2 -
  
   Послеобеденное время Максу пришлось провести за письменным столом. Заваленный бог знает чем, он уже давно не вдохновлял навести там порядок. Кое-как освободив краешек, Максу вполне хватало места, чтобы за ним разместиться и заняться с бесчисленными бумагами. От этой бездарной процедуры он всегда старался отделаться побыстрей, но как назло, за прошедшую неделю накопилось полно счетов к оплате и несколько писем ждали ответа. Не считая каждодневного протоколирования всех даже незначительных документов. Предусмотрительность в подтверждении любой мелочи в Американском бизнесе иногда приобретает характер паранойи. и в такой канцелярской возне в большей степени прослеживалось хроническое недоверие к небольшому бизнесу, чем собственный бухгалтерский учёт. Копии квитанций, копии копий - за неполный год Макс собрал килограммы бумажного мусора. На работу с документами сомнительной важности уходило достаточно много времени, словно он вёл дела в крупной жилищно-эксплуатационной конторе. Менее всего Макс предполагал увидеть себя в Америке управдомом. Имея высшее образование, человек воспитанный на богатой русской культуре и претендуюший на собственную интеллектуальность, он оказался в таком прозаическом месте.
   "...Грустно..."
   Он почти машинально заполнял какие-то идиотские листки, размышляя о неимоверной скуке своих занятий. За этими делами день прошел незаметно.
   На вечер Макс наметил небольшую вылазку в центр города. Несколько дней назад он случайно набрёл на объявление в газете о предстоящей выставке-продаже работ довольно известного современного русского художника. К чести устроителей, её запланировали в Беверли Хилз в художественной галерее, а не как обычно - в каком-нибудь случайном заведении. А таковым вполне мог стать актовый зал в публичной школе или в ином месте, не требующим основательных затрат на ареду помещения.
   Галерея оказалось небольшой, но очень уютной. Ещё издали Макс заприметил народ, кучковавшийся у входа. Он никого здесь не знал и с любопытством разглядывал посетителей, толпившихся по обе стороны от распахнутых настежь, дверей. Наверняка, многие из присутствующих могли быть представителями местного бомонда. Так во всяком случае предположил Макс, глазея на высоченных девиц в вечерних платьях с оголёнными спинами и на сопровождающих их кавалеров. Мужчины вели себя раскованно и непринуждённо. Курили с видом европейских денди, перекидывались репликами. В них без труда угадывались небогатые, а больше, бедные бездельники, несмотря на подчёркнутую небрежнось в дорогой одежде - выпестованную ныне манеру себя преподнести. Да и их пустоватые лица с ухоженной недельной щетиной и застывшей иронией утомлённого плейбоя больше каазались необходимым дополнением к модному костюму, чем выражали что-то осмысленное.
   В Лос-Анджелесе, слава Богу, нет недостатка в культурных мероприятиях. Сюда, в солнечную обитель либеральных толстосумов и пронырливых интерпренёров с удовольствием стекаются музыканты и художники в поисках не столько искушённой, сколько состоятельной публики. Русская богема, в том числе, прекрасно понимая, что для представителей диаспоры встречи с творческой интеллигенцией ещё и удобный случай разнообразить досуг. Да и потусоваться иногда среди земляков душа желает. Ну, не всех же, право, интересует чистое искусство. Некотрые жаждут общения на светском уровне. С соответствующими разговорами о картинах или, скажем, о балете, а не о процентах на прибыль от ценных бумаг на фондовой бирже...
   Пока Макс пялился на шикарных девиц и их стильных приятелей, на пороге появились две немолодые пары. Пожалуй, только слепой не обратил бы на них внимание. И хотя, южные города в какой-то мере предопределяют специфическую манеру их жителей крикливо одеваться, эти люди выделялись из толпы больше остальных. Вероятно, они пришли сюда вместе - люди, связанные долголетней привычкой проводить свой досуг вчетвером. Дамы - крашенные радикальные блондинки, далеко не первой свежести и при них их лысоватые спутники, очевидно их мужья. Впрочем, в статусе последних не приходилось сомневаться. Любовники зрелого возраста, как правило, стремятся к интимному уединению, а вовсе не тяготеют к местам скопления народа...
   Женщины искрились и сверкали обилием украшений, словно дисплеи на ювелирном шоу. А уж их наряды и вообще, выглядели эксклюзивными моделями с подиумов Парижских модных салонов.
   "...И где они только умудряются всё это покупать? - Макс в очередной раз испытал знакомое любопытство, неизменно возникающее у него при виде соотечественников, разодетых в платья от итальнского дизайнера, пошитых в Китае и купленных в Лос-Анджелесе в магазине у земляков.
   Мужички, правда, выглядели попроще, но не настолько, чтобы не распознать в них некогда успешных работников прилавка или тех, кто ещё совсем недавно имел доступ к какой-нибудь блатной кормушке. На бывшем советском человеке печать прошлых социальных привилегий остаётся навсегда, как шрам или наколка. Уж этот след не пропадает и не растворяется бесследно в заново обретённом благополучии. Нет... Он читается во взгляде. Кристаллизуется в глазах человека. Стоит только заглянуть в них поглубже, чтобы удостовериться в сохранности хорошо знакомой прежде, самоуверенности торговой или хозяйственной элиты. Недаром такие люди продолжают её носить вместе со знаками отличия экономической доблести - с золотой цепью с палец толщиной и массивным перстнем. Но не с теми хлипкими, разрешёнными к вывозу через советскую таможню, по ограниченному количеству граммов на человека, а уже с новыми и потяжелее, как свидетельство возвратившегося величия.
   Приметные мужички прошли вперёд и стали равнодушно озираться по сторонам, в надежде поскорее отсюда улизнуть. Они даже незаметно зевнули почти одновременно, оказавшись здесь случайными зрителями. Один принялся тупо разглядывать свои диковинные башмаки с загнутыми кверху острыми носами, другой продолжал машинально вертеть головой по сторонам.
   Не посочувствовать им Макс не мог:
  "...Бедняги. Так бездарно проводить время... Вот что случается с теми, кто не умеет предусмотрительно проявить должного сопротивления, скучающим по вечерам дома, жёнам. Однако, эти ребятки похоже, достигли серъёзных высот..."
   Он скенптически усмехнулся от нескрываемой важности, которую те источали.
   "... Медицинский офис? Центр по уходу пожилыми людьми? Да мало ли мест, где могут себя найти и самораскрыться находчивые и деловые люди... Я же нашёл. Путей к успеху как у советской пионерии предостаточно и нет ничего зазорного воспользоваться возможностью, которую увидел первым..."
   Дамы, в отличие от своих сопровождающих, наоборот, проявляли самый живой интерес ко всему происходяшему. Они с видом учёных верблюдиц остановились возле скульптуры по центру зала, искоса наблюдая за впечатлением, какое произвели на окружающих. Уже через минуту Макс полностью потерял к ним всякий интерес, как к букварю первоклассника с его простыми словами и односложными предложениями:
   "...Мама мыла Машу.
   Маша мыла раму...
   О, Господи. Какой-то сплошной банно-прачечный комбинат... "
   Непонятно, как возник такой ассоциативный ряд, но Макс вдруг живо представил двух этих блондинок с мочалками в руках в виде главных действующих персонажей, изображённых на картинках учебника.
   Справа от себя он внезапно услышал английскую речь. Чистую и без всякого акцента. Обернувшись, Макс заметил двух женщин. Среднего возраста бесцветную брюнетку без грамма косметики на лице и её весьма миловидную спутницу, на которой он невольно задержал взгляд.
   "...В ней определённо есть что-то от моей жены.."
   Непроизвольно подумал Макс и тут же отметил с горькой иронией.
   "...Бывшей..."
   Те, очевидно подруги, живо обсуждали экспонаты и до него доносились лишь обрывки их разговора.
   - Я полагаюсь на твой выбор.., - произнесла брюнетка. Разобрать всю фразу Максу не удалось, но он поймал себя на мысли, что эти женщины его заинтересовали в той степени, чтобы за ними украдкой понаблюдать. Тем более, как ему показалось, они стоили того. Во всяком случае, та, что ему чем-то понравилась.
   Пока Макс следовал за ними глазами, в зале установили небольшую барную стойку. Вскоре за ней появился высокий худой распорядитедь с очень выразительной внешностью. Его бледное лицо было абсолютно бесстрасстным и напомнало лик демона во плоти. Это сходство усиливали острый волевой подбородок и глубоко сидящие глаза, от которых как будто исходил нетленный дух зла. Призрачный и необъяснимый. Так, должно быть, выглядел Мефистофель, в тот момент, когда предложил Фаусту подписать зловещий контракт. От внимания бармена, казалось, не ускользнула ни одна живая душа, и он видел насквозь все тайные слабости каждого. Стоило только взглянуть на него, как уже становилось не по себе от уверенности неслучайного присутствия этого человека. Да и заниматься здесь он мог чем угодно. То ли неторопливо и со знанием дела разливать напитки или, возникая как тень, незаметно уносить пустые бокалы, но при этом, преследовать вполне конкретную цель, известную лишь ему одному - найти подходящую кандидатуру. Выбрать себе очередного клиента, одурманенного жаждой возвыситься над остальными в одной-единственной счастливой и никому неподвластной возможности, от которой не смог когда-то отказаться несчастный доктор.
   "...Позвольте! А почему, собственно говоря, несчастный? Может быть, совсем наоборот, счастливый и сумевший правильно использовать иррациональное могущество? - подумал Макс.
   "...А ведь и я, пожалуй, грешен в мыслях о неограничных возможностях. И меня не однажды посещало подобное дерзкое желание: переступить черту, где не существует более черепашьего движения в поиске средств для достижения сомнительных целей. И этот, и тот..."
   Он пытливо всматривался в разномастную публику, пытаясь отыскать человека, равнодушного к деньгам, к удовольствиям, к славе, к признанию...
   "...Ведь, мы все испытывыаем непреодолимую потребность быть властителем собственной судьбы, а не гоняться впустую за миражом . А заключил бы я договор, как Фауст, скрепив его кровью? И если подписал бы такую бумагу, то сделал бы это сознательно, а не по слабости или глупой неосмотрительности?.."
   Макс уже понял, что почти готов с ответом, но тут же скептически сам себе и возразил.
   "...Легко быть решительным, не ведая страха лишиться бессмертия души, в которое всё равно не веришь. Какой соблазн! Отказаться от ничего и приобрести всё! А ведь так не бывает, что пожертвовав ненужным, получаешь взамен, вожделённое. Если торг состоится, то надобно будет заплатить, дорогой друг. Вопрос лишь, чем?
   А может быть, бессмертие души - это и есть то самое, что движет постоянным стремлением к примирению разума и его нескончаемых фантазий с брутальным инстинктом? И без этого торжества единения наступает полное безразличие и холодный покой? И не существует более неисполнимых желаний. Может быть, оно - это вечно живое торжество человеческого духа, неотделимое от плоти - вовсе не кажушаяся мелочь, которая неверно нами истолкована, а нечто совсем иное? Ведь, как сладко быть рабом своих исполнимых прихотей и какое горькое страдание - переживать их недоступность..."
   Макс вдруг почувствовал, что кто-то пристально на него смотрит. И тут же понял, что не должен оборачиваться.
   "...Ну, это уже слишком! Если и продавать свою душу, то я предпочёл бы иметь дело непременно с женщиной..."
   Напряжение внутри тут же исчезло и Макс, забыв о секундном ощущении, взглянул в сторону импровизированного буфета. Там уже образовалась небольшая очередь, но этот необычный бармен с ловкостью фокусника рассеял затор из желающих выпить. Теперь за стойкой одиноко возвышалась странная фигура с сакраментально скрещёными на груди руками. В его взгляде читалось полное пренебрежение и презрение к людской суете, а перед ним на подносе сиротливо стояли бокалы с вином, как немой символ одного из предлагаемых дьяволом, удовольствий. Макс ещё раз посмотрел в ту сторону, словно испытывая сомнение.
   "...Да, уж... Нелегко отыскать здесь подходящий товар. Для того, чтобы купить чью-то душу, надо сначала найти того, кто её имеет..."
   Вскоре он отвернулся и попытался отыскать глазами тех двух американок. Однако те словно пропали. Макс, не теряя надежды покрутил вокруг головой, и никого не обнаружив, решил, что они уже ушли.
   "... Значит, не судьба, - вздохнув про себя, заключил он. Одна из женщин ему, несомненно, понравилась и Макс, с разочарованием отмечая её отсутствие, опять вернулся к разглядыванию экспонатов. Как и большинство пришедших сюда, он не собирался делать какие-нибудь покупки и ему лишь хотелось окунуться ненадолго в атмосферу выставочной жизни. В последние годы это, к сожалению, происходило с ним нечасто. Посещение художественных галерей, а, тем более, в момент вернисажа, Макс всегда считал небезынтересным времяпрепровождением. Да и вырос он в семье, где умение ценить и понимать искусство носило генетический характер. Его дед был профессиональным художником и, вероятней всего, от него Макс и унаследовал эту внутреннюю тягу к живописи.
   Он довольно скоро обошёл два небольших выставочных зала и, прихватив предлагаемый бокал с вином, решил подняться на второй этаж галлереи, где находилась постоянно действующая экспозиция. Там, к удивлению было совершенно пусто и даже, в какой-то степени, тихо. Публика сконцентрировалась внизу и сюда доносился лишь лёгкий, едва различимый, гул. На стенах висели нсколько цветных офортов Марка Шагала и один из них привлёк Макса внимание. Он инстинктивно отошёл чуть-чуть в сторону, выискивая точку, откуда яркие потолочные светильники не оставляли бликов на стекле, предохраняющем работу. Незаметно Макс отвлёкся от картины и теперь, не мигая, глядел перед собой, всецело погрузившись в невесёлые мысли.
   "...Что со мной?..
   Я явственно ощущаю, как жизнь держит меня на поводке. Вроде бы и нет оснований быть недовольным собой... Тогда почему я вижу какую-то хорошо заметную ограниченность в происходящих со мною событий? Нет видимых препятствий, но постоянно чувствуется, как что-то не складывается. Мне кажется, я чего-то жду и уже начинаю привыкать к этому состоянию..."
   На лестнице послышались чьи-то шаги и их звук заставил Макса очнуться. Кто-то ещё, вероятно, захотел поинтересоваться содержанием этой частью галереи.
   - Вы любите Шагала? - обратился к нему женский голос. Макс с любопытством обернулся и невольно вздрогнул. В нескольких шагах от него стояла та самая приглянувшаяся ему американка, но уже без своей подруги. Он даже на секунду растерялся от внезапности её появления...
   Увидеть эту женщину здесь, рядом с собой, Макс никак не ожидал. Она смотрела на него совершенно невозмутимо, не смущаясь того факта, что первая заговорила с посторонним мужчиной. По странной причине её взгляд Максу показался очень знакомым. Так уже кто-то однажды смотрел на него... Охваченный непонятным сомнением, он почти машинально проговорил:
   - Пытаюсь определить природу парнокопытного, изображённого в левом верхнем углу. Барашек или козлик?..
   Американка рассмеялась.
   - У вас всегда такое необычное отношение к произведениям искусства?
   В поведении собеседницы Макс уловил к себе интерес, суливший ему приятное знакомство.
   - Всегда. Детали на заднем плане любого шедевра иногда очень красноречивы.
   - О! Да вы эстет.
   Макс признательно улыбнулся и пригубил вино из бокала.
   - Благодарю. Кстати, они прекрасные референты, с помощью которых можно уловить единственно правильный смысл. Наверное, именно поэтому, я так люблю академическую живопись. Её эстетика - тонкое напоминание о бесценной роли символов.
   Он уже оправился от своих дум и от неожиданности появления этой женщины. На какую-то секунду ему показалось, что она здесь неспроста. Так молодой, но уже опытный волк чувствует стрелков, стоящим по номерам - с проснувшимся азартом перехитрить охотников. Макс подошёл ближе к офорту, словно присматриваясь, и уже с уверенностью проконстатировал:
   - Определённо, козлик. Ну, это ж совершенно другое дело! Теперь и понять всё гораздо проще. Вы не находите?
   Его случайная собеседница кинула мимолетный взгляд на работу, которую, судя по всему, уже неоднократно видела прежде, и тотчас перевела его на Макса.
   - Вы художник?
   Её предположение Макса позабавило.
   - Я полагаю, что в натуре эмоционального мужчины не может не проснутся художник при виде красивой женщины.
   Он театрально поклонился.
   - Я бы даже сказал, творец...
   Его новая знакомая игриво улыбнулась и протянула руку.
   - Речел. Ну, а как зовут вас, внезапно родившийся талант?
   - Макс. Я из России и мне чрезвычайно нравится ваше библейское имя. Наверное, именно такую женщину встретил однажды Иаков возле устья колодца. Он долго туда шёл...
   Добавил Макс многозначительно. Речел вскинула брови и одарила его поощрительным взглядом. Он проникал глубоко вовнутрь но не препаририровал душу, а напротив, пронизывал её необыкновенным теплом и покоем.
   - Благодарю за столь красивый комплимент. Признаться, никто мне таких раньше не делал. И ещё... То, что вы русский - видно сразу.
   - Неужели?
   Он притворно удивился.
   - Вы заметили во мне другое существо?
   - Заметила, потому и заговорила.
   У Макса вдруг начисто пропала нескрываемая ирония, которой он уже давно не стеснялся. И если поначалу он откровенно подкалывал Речел, теперь ему стало предельно понятным, что перед ним не полная дура, решившая за здорово живешь, заграбастать себе мужичка.
   - Речел, я теряюсь в догадках... Уж не поделитесь ли вы поделитесь своими наблюдениями, а я вам принесу оттуда,- он покосился вниз, - вина. Белое, красное? Качество, конечно, не ахти, но вполне сносное для предлагаемого бесплатно.
   - Спасибо, Макс. Мне белого, пожалуйста. А вы, оказывается, джентльмен и мне это нравится.
   Макс вернулся почти мгновенно. Народа внизу заметно прибавилось и часть зрителей переместилась на улицу для более тесного общения. Исчезла чопорность атмосферы первого получаса и люди уже вовсю громко переговаривались, обсуждая работы и за глаза - их автора.
   - Речел, скажу без ложной скромности, вы меня заинтриговали. Итак, чем же я не похож на жителей вашей прекрасной страны, исключая мой ужасный акцент?
   Макс, приглашая к разговору, протянул ей вино.
   - В вас, русских, есть какой-то особый шарм. И заключается он в способности непредвиденно фантазировать. Вы неуправлемы. Ваша восточная дикость в сочетании с европейской утончённостью пугает непредсказуемостью и одновременно вызывает зависть при виде как вы делаете собственную жизнь красивой. Ведь для того, чтобы быть счастливым на миллион, нужно уметь радоваться на копейку... Не так ли?
   Вы восхитительны до умопомрачения и смешны до неприличия. Впрочем, зачем далеко ходить за примерами? Я почти не сомневаюсь, что многие из вас приехали сюда на дорогих машинах. Причём, кое-кто из здешней публики купил её их на последние деньги. Уж это по-русски - пускать пыль в глаза, не оглядывась назад. Однако приехали именно сюда, в известную галерею, где не выставляют работ второстепенных художников и прекрасно разбираетесь в том, что обычному человеку непонятно совершенно. При этом, снисходительно отшучиваетесь, делая вид, что разглядываете на картине каких-то козликов и не стесняетесь делать кого-то глупее вас самих. Для вас мировая культура - неотъемлемая часть вашей образованности, но ваша сопричастность к ней делает вас высокомерными к другим, кто знает только собственную. Ну, как? Уловила ли я портретное сходство нации?
   Речел, уверенная в правоте своих наблюдений, испытывающе просмотрела на на слегка опешевшего Макса. Менее всего ему теперь хотелось Речел разочаровать. После такой тирады! Да и воспринял Макс её выводы относительно бывших сограждан не без гордости. И хотя, сказанное Речел касалось далеко не всех его соотечественников, в целом, некоторые черты русского характера ею были подмечены верно.
   "...Откуда это у неё..?
   Впервые за долгое время жизни в Америке Макс говорил с человеком, равным по восприятию. Да и американок, он окровенно говоря, всегда видел несколько иными. Практичными и меркантильными особами и уж не настолько проницательными как эта, взявшаяся ниоткуда решительная особа, с плохо понятными намерениями.
   В принципе, Макс никогда не замечаал за собой подозрительности. Ощущение, что он может стать жертвой женских козней возникло недавно. Появились деньги, а вместе с ними и опасения быть втянутым в чью-то интригу. Если раньше Макс по душевной простоте расчитывал на женскую искренность и бескорыстие, готовый предложить то же самое взамен, теперь он смотрел на себя как на потенциальный источник чьей-то материальной выгоды. От былой непростительной наивности Макса постепенно отучил его новый "родственничек". Он же помог ему вырасти из мечтательного идеалиста в рассудительного циника. Трудно сказать, как Макс к нему относился. Впрочем, какие чувства станешь испытывать к тому, кого никогда прежде не знал и вдруг столкнулся с необходимостью быть с ним постоянно рядом. Звали нового родственника дядющка Сэм и, вглядываясь в портрет этого моложавого старикана с козлиной бородой, Макс не мог отделаться от стойкого впечатления, что тот хочет преподать ему урок:
   "...Запомни! Вера - это общая сладкая надежда. Неверие - твой горький опыт.
   Наверное, дядюшка был абсолютно прав, если реальность для Макса теперь имела привкус борьбы за выживание и в этих играх женщина принимала самое активное участие. Конечно же, Речел его смутила... Он ещё какое-то время переваривал её короткий монолог и наконец, ответил:
   - Речел, я сражён наповал. А вам, глубушка, нельзя отказать в способности анализировать. Единственное, что мне хочется возразить - не стоит обобщать.
   - Макс, это не обобщение. Дело в том, что я долгое время жила в Вашингтоне и мне приходилось часто сталкиваться с русскими.
   - Вот как? Чем же Вы занимаетесь, если не секрет?
   - Не секрет. Я работала в Вашингтонской национальной галерее и в мои обязанности входило курирование зарубежных культурных связей. Знаете, такая распространённая форма сотрудничества - выставки, обмен исследовательскими материалами...
   Макс кивнул
   - Не разу там не был, а жаль. Именно в экспозиции этого музея находится одна из моих самых любимых работ Босха "Смерть скупца". Замечательное и поучительное полотно.
   Она усмехнулась.
   - Ну вот, простое доказательство. Случайный русский собеседник - и уже такая эрудиция. А сколько моих земляков может похвастаться, что они знают где находится тот или иной малоизвестный шедевр? Я уже не говорю о личном восприятии картины. Оно, вообще, удел эстетствующих одиночек. Могу побиться об заклад, что если мы сейчас пройдёмся по Родео Драйв между двух бульваров, Уилшер и Санта Моника, ни один встречный не скажет ничего определённого по этому поводу.
   - Речел, и я могу с вами поспорить по тому же поводу. Только давайте проедемся в Западный Голливуд. Туда, где традиионно селились русские эмигранты. Однако и там никто вразумительно не ответит на ваш вопрос. По-моему, национальные традиции здесь ни при чём. Возможно вы и правы: некоторое высокомерие свойственно кому-то из русских, но оно скорее, реакция на американское неоправданное всезнайство.
   Макс виновато покосился на Речел. Никогда прежде он ни с кем не затрагивал эту тему и сейчас предпочёл обойти её стороной.
   - Вы знаете, как мне кажется, дело совершенно в другом. Для большинства, местонахождение "Скупца" - бесполезная и ненужная информация. Ну, какая разница, скажем, вашему садовнику или русской пенсионерке, в прошлом швее-мотористке, имеется ли в коллекции Вашингтонской национальной галерее работы Босха? Это не их среда обитания, и ничего плохого нет, если человек игнорирует то, что его не касается. Я уважаю тех, кто не пыжится быть умнее самого себя и не старается выбирать увлечения вопреки собственному вкусу. Да и образованность совсем не означают интеллектуальность или способность рассуждать. Вы не находите? А приверженность к искусству, на мой взгляд, это свойство натуры, а вовсе не хороший тон или правильные жизненные ориентиры...
   Очевидно убеждённость Макса не произвела на Речел должного впечатления и она скептически пожала плечами:
   - Я лишь отстаиваю собственную точку зрения, как привыкла это делать.
   - То есть, вы не согласны с моей? Я правильно понял? - Макс почувствовал, что не должен отступать. Он и не хотел. Речел теперь ему нравилась не только внешне.
   - Не вижу причин не принять условий пари, - воскликнул он, втайне довольный показать на деле всю непосредственность своей натуры.
   - И мы выйдем сейчас на улицу, и будем спрашивать прохожих об этом полотне. Вас не смущает моя готовность? - Макс подсознательно уловил, что с Речел ему следует себя вести напористо.
   - Вижу, что нет. Ну и отлично. В случае, если никто не ответит, я приглашаю на ужин в "Вио Венето". Это хороший ресторан, поверьте моему слову.
   Он слегка замялся.
   - А куда кстати, делась ваша подруга?
   Услышав последнее замечание, Речел взглянула так, как могут смотреть только искушённые жизнью женщины. Подобный взгляд околдовывает мужчину беспощадной проницательностью инквизитора, знающего наперёд больше, чем ему того хочется. К ней Макса уже не просто тянуло и он предвидел, что не успокоется пока та ему не отдастся. От Речел словно струилась постельная притягательность. Есть такие редкие женщины, эдакие сексуальные инфернальницы, с которыми не раздумывая и забыв всё на свете, хочется прыгнуть в койку.
   - А от тебя ничего не скрылось, - рассмеялась Речел, как бы гипнотизируя Макса на полное доверие. И если бы в английском языке существовали обращения, дружеское "Ты" и официально-уважительное "Вы", то несомненно, с этой минуты, они оба перешли на короткую ногу.
   - И кто же тебе понравился больше?
  Макс, не ожидая столь провокационного вопроса, слегка растерялся. Его новая знакомая играла с ним как с котёнком.
   - Речел...
   В голосе Макса прозвучал нарочитый укор.
   - В любой женщине есть что-то привлекательное, даже в самой некрасивой. Всё зависит от того, как и кому она себя подаёт. Я не сторонник завоёвывать симпатии дешёвыми комплиментами и не думаю, что мой немедленный ответ будет звучать абсолютно правдиво. Сказать, не задумавшись - это шанс бессознательно солгать. Согласись. Скажи я немедленно, что отдал предпочтение тебе и моё заявление выглядело бы слишком неубедительно.
   Он виновато развёл руками.
   - Справедливо?
   - Вот как?
  Речел пришлась по вкусу тема и предмет обсуждения.
   - Человека надо узнать поближе, но и тогда довольно сложно разглядеть хотя бы малую крупицу из всего, что в нём есть, а тем более, женщину...
   Макс произнёс это наставительным тоном, вызвав тем самым у Речел лукавую усмешку.
   - Ах, да. Я совершенно забыла, вы ещё к тому же и тонкие дипломаты.
   - Пусть будет так, хотя я как-то не замечал за собой раньше особенного умения обходить острые углы. Мне просто хочется зажечь в тебе искру соперничества, - заключил неожиданно для себя самого Макс, позабавив Речел.
   - А ты самоуверен. Хочется верить, что для этого есть основания.
   - Позволю себе уточнить. Не самоуверен, а уверен в себе. И вообще, время покажет...
   Они направились к выходу и уже в дверях Макс, желая удостовериться, что Речел не передумала спорить, невинно поинтересовался:
   - Итак, откуда начнём? Мне не терпится начать опрос общественного мнения.
   Речел на минуту приостановилась и посмотрела на него с невозмутимостью человека, хорошо знающего себе цену.
   - Макс, но это я отстаиваю свою правоту, а значит и несу ответственность. Я плачу за ужин в случае проигрыша. Иди знай, а вдруг действительно мы встретим какого-нибудь сумасшедшего искусствоведа? Ты хочешь в "Вио Венетто", что ж, я не против, но это единственный твой выбор. Ну как, условия приняты?
   - Речел...
  Макс иронично покачал головой.
   - В России за счёт женщины живут и кушают только альфонсы. Тебе придётся сделать поправку на национальные особенности воспитания. Надеюсь, против этого возразить нечего?
   - А я в тебе не ошиблась, - заметила Речел, сама подхватив его под руку.
   Они, весело болтая, прошлись вдоль квартала, заглядывая в ещё незакрытые магазины и останавливая случайных прохожих. Люди, теряясь в догадках, слушали неожиданный вопрос, не понимая о чём идёт речь и воспринимая его как шутку, даже старались подыграть. Когда Макс с жёстким восточноевропейским акцентом произносил имя художника, на лицах у большинства прохожих возникало недоумение и почти какждый пытался вспомнить расположение улицы с таким названием. Макс решил схитрить, заметив издали знакомые по галерее, лица.
   - Простите, но у нас, - он жестом указал на себя и Речел, - возникло небольшое затруднение...
   Мужчина и женщина с которыми он заговорил, к счастью, не шарахнулись в испуге от подобного предисловия, а остановились, готовые выслушать и по возможности помочь.
   - Мы тут с дамой поспорили, где находится картина Иеронима Босха "Смерть скупца". Кстати, познакомтесь, мою спутницу зовут Речел.
   Пара, очевидно супруги, сохраняя полную невозмутимость, не торопилась уходить.
   - Так вот. В случае, если Речел окажется права, она получает какую-нибудь милую ненужную безделушку на память, ну, а если я, - Макс вздохнул, как будущий актёр на прослушивании, - Ну, а если всё таки повезёт мне...
   Он, воспользовавшись моментом, решил придать статусу их зарождающихся отношений должную окраску.
   - Тогда моя дама одарит меня поцелуем, Ведь, она же не против?.. - осторожно предположил Макс.
   Мужчина понимающе улыбнулся
  - По-моему, справедливость не нарушена . Что ты думаешь, дорогая? - обратился он к жене, вероятно, по давней привычке искать у той поддержку по любому поводу.
   Потом хитровато прищурился и заговорщически произнёс.
   - Ну а что лучше, поцелуй или безделушка?
  У Макса радостно ёкнуло сердце. Ему повезло - у человека, который решил принять участие в его и Речел игре, оказалась несомненная живость ума. Макс ещё раз обвёл всех глазами и с достоинством рыцаря перед турниром промолвил:
   - Я за честный поединок.
   Мужчина смешно наморшил лоб, восстанавливая в памяти музеи, в которых ему довелось побывать и медленно стао размышлять вслух..
   - Самый известный триптих в Прадо... Смерть скупца... Смерть скупца... Нетрудно было вообразить насколько столь необычный вопрос застал этого интеллигентного человека врасплох. Да и как часто люди задают на улице спрашивают о подобных вещах?
   - Лувр? - неуверенно произнёс он.
  Макс посмотрел на Речел долгим взглядом.
   - Ну, вот... Всё очень просто, кто-то из нас проиграл.
  И не отрываясь от её лица, уже по-русски добавил в сторону.
   - Я вам чрезвычайно благодарен.
  Пара многозначительно переглянулась и поспешила прочь. Макс продолжал вглядываться в глаза Речел, словно хотел убедиться, что его старания не прошли даром.
   - Он ошибся, но не очень. В Лувре действительно, находится ещё одно очень известное полотно Босха. Тем не менее, мне кажется, ты дважды в выигрыше. Никто даже намёком не обмолвился о Вашингтонской Национальной галерее. Что, о ней никто никогда не слышал или тебе так везёт всегда? С меня ужин и то, что я так неосмотрительно пообещал. Ведь моя дама согласится принять от её кавалера безделушку, если ему не удалось выиграть поцелуй?
   В настроении Макса уже давно произошёл такой необходимый ему перелом.
   -Поехали? Моя машина в нескольких кварталов отсюда. Наверное нам следует поторопиться. В "Вио Венетто" всегда полно народу. Может даже придёться подождать, но оно того стоит, там хорошая итальянская кухня.
   Уже в автомобиле Речел, удобно устроившись на сиденье, не без иронии прошлась по его марке:
   - Ну, конечно же! Мерседес... Нет, Макс, ты не оригинален...
   - Скорее, бессовестно беден, - уточнил он, - иначе вышивал бы я по Лос-Анджелесу на машине, которая не теряет в цене, едва выехав с дилерской. И потом, какой русский в Америке без Мерседеса или БМВ?
   Ненавязчиво поинтересовался Макс, не скрывая самоуничижительной иронии.
   - Так сказать, национальный брэнд!
   - Послушай, как долго ты Америке?
   Макс оторвал взгляд от дороги и вопросительно посмотрел на в сторону своей спутницы.
   - Давно. Почему ты об этом спрашиваешь?
   -Так. Хочу понять, сколько времени требуется иностранцу, чтобы начать ходить по художественным галереям и после непродолжительного знакомства приглашать женщин ужинать в дорогих ресторанах?
   - Ты считаешь это большим достижением?
   - А у тебя иное мнение? Между прочим, многие, кто родился в этой стране могут только мечтать о подобном. Прекрасное можно воспринимать полнокровно, освободившиссь полностью от гнёта каждодневных обязательств. Я американка и воспринимаю жизнь, возможно, несколько радикально, но поверь, для меня, если человек интересуется по-настоящему искусством, значит, у него на это хватает времени и средств.
   -Это вид на общество изнутри? А я, неразумный, полагал, что в Америке нет разграничений к потреблению.
   - Не путай сложную работу души с пустой развлекаловкой. Уж чего чего, а этого дерьма у нас в избытке и доступно каждому.
   - Значит, чем больше денег, тем тоньше душа?
   Макс от души рассмеялся. Он прекрасно понимал куда Речел клонит, но хотел её раззадорить и поглубже втянуть в провокационную беседу.
   "...Ей Богу, со мной такое впервые. За столько лет я ни разу не выслушивал ни от кого подобные суждения. А может, просто не с теми общался?.."
   - Речел, мне кажется, любое восприятие очень индивидуально. Я понимаю, что когда голова забита финансовыми выкладками в объёме теста на выживание, совсем не до изысканности линий и волшебства слияния красок, но в итоге, манера и стиль жизни - это собственный выбор и его никто не навязывает.
   Та взглянула на Макса, как взрослые товарищи во дворе смотрят на наивного пацана, собираясь объяснить ему откуда появляются дети.
   - Запомни, у нас в стране выбор существует, если есть деньги, ну и, естественно, отсутствует, пока их нет. Степень свободы определяется размером счёта в банке. Ты поставлен в такие условия и должен играть в игру, где на финише - финансовая кабала во имя достижения эталона жизни. Американская мечта, свой дом с лужайкой перед ним - это свет в конце туннеля. Предмет вожделения и лакмусовая бумажка собственного успеха.. Альтернативы для большинства не существует и вся система построена так, чтобы поощрять участие каждого в гонках с препятствиями. Хочу заметить, система работает, и как показывает опыт - очень хорошо. А для того, чтобы человек не скучал и, не дай бог, не разуверился в предлагаемых ценностях, к его услугам массовая культура под любым соусом. Беспроигрышный бизнес, как кино, например, и знаешь почему?
   Макс, не желая спугнуть этот неожиданный поток красноречия, промолчал.
   - Только там, в зрительном зале, заплатив недорого за билет, человек погружается в чужую придуманную жизнь и забывает о своих собственных проблемах. Ты когда-нибудь видел американский фильм с плохим концом?
   - Я не хожу в кино.
   Изумлению Речел не было предела.
   - Что, вообще?
   - Вообще. Практически не смотрю телевизор, за исключением новостей.
   Добавил Макс, предвосхищая вопросы в этом направлении.
   - Ах, да... Я забыла, европейский снобизм. У вас, у русских, он развит особенно приметно. Вы всё проигрываете по-своему, гораздо изощрённей, чем остальные.
   Максу стало приятно. Её замечание звучало, как признание достоинств.
   - Спасибо на добром слове, а я и не догадывался об столь обширной осведомлённости по поводу русской натуры. И всё- таки, Речел, мне трудно согласиться. Как ты уже успела заметить, я противник обобщений, и в данном случае ты упускаешь из вида тех, кто живёт не по правилам.
   Вероятно слова Макса её как-то задели.
   - И много ты встречал таких? Я не часто, если не сказать более, никогда...
   - Я тоже, но всегда прислушиваюсь к тем, кто не ожидает историй со счастливым концом.
   Какое-то время они ехали молча. Макс под настроение поставил компктный диск с записью лучших компзиций Фаусто Папетти. Проникновенно пел альтовый саксофон, и его голос любострастного искусителя словно отражался в мягких летних сумерках южного города. Речел о чём-то задумалась, но вдруг прервала молчание.
   - Можно ещё один вопрос, если он не покажется тебе вторжением в твою личную жизнь?
   Макс со смехом парировал:
   - Речел, столько людей хотели бы знать обо мне побольше, что я привык к вниманию к собственной персоне. И потом, вопрос, вовсе не означает обязательно желание другой стороны незамедлительно отреагировать должным образом и выложить о себе всю подноготную. Не так ли?
   - Справедливо. И всё-таки я отважусь и попытаюсь узнать, почему ты пришёл на выставку один? Мне кажется, такие как ты, недолго задерживаются в холостяках или находятся в перманентном поиске спутницы жизни. Мужчины твоего возраста одиноки, только в двух случаях. Или их не интересует женщина, или что-то с ними не в порядке.
   Речел, по-видимому, нисколько не смущалась бесцеремонной откровенности.
   - Я наблюдала за тобой в галерее и в какой-то момент времени мне показалось, что ты кого-то искал.
   Признание Речел его нисколько не удивило.
   - Я ошиблась?
   Она осторожно, но настойчиво хотела его признаний.
   - Судя по тому, как ты смотришь и твоим замечаниям, ты ни тот и не другой. Только не говори, что у вас с ней разные вкусы.
   Макс стал серъёзным.
   - Я не думаю, что смогу удовлетворить тебя своим ответом и поэтому просто промолчу.
   Он не хотел продолжать эту больную тему.
   - Ну вот, мы уже приехали.
   Как Макс и предполагал, они не оказались единственными посетителями, кто захотел скоротать здесь пятничный вечер. Относительно небольшой зал был забит битком. Только после минут сорока, проведенных за стойкой бара, их пригласили за столик, тем более, они успели выпить по бокалу кьянти и ожидание не показалось им утомительным. Макс раскланялся с офицантом, потом ещё с кем-то. Его, похоже здесь хорошо знали. Столик им накрыли возле самого окна. За стеклом виднелась ярко освещённая улица, особенно оживлённая в конце недели.
   - Моё любимое место, - признался Макс, ожидая пока Речел выберет себе блюдо из довольно обширного меню. Однако, та его даже и не открыла, намеренно отложив в сторону:
   - Удиви меня...
   - А как насчёт вина? - полюбопытствовал Макс, - или оно тоже на мой вкус?..
   - Ты полагаешь, что удивить возможно лишь наполовину? - Речел уже почти не скрывала, что неравнодушна к новому знакомству.
   Равиоли из кролика в качестве лёгкой закуски в сочетании с бутылкой Тигнанелло произвели на неё вчатление непринуждённой изысканности. Она хорошо пила, без жеманства и без глупой боязни показаться приверженной к алкоголю. Речел ничего не сказала по поводу выбора Макса, но по всему чувствовалось, что ей по вкусу это полнотелый тосканский шедевр. Она как-то особенно поджимала губы, всякий раз подносив к ним бокал. Макс невольно отметил эту её манеру. Как и подобает в дорогих итальянских ресторанах, они сидели в полумраке. Приглушённый свет настенных светильников и едва мерцающая высоко под потолком люстра, по сути дела ничего толком не освещали. Неизменная в этом случае свеча, как дань традиции позднего ужина, делала обстановку здесь камерной и располагала к уюту. Отблеск её пламени тонул в тёмно бордовом цвете вина, окрашивая его почти в чёрный. Речел не казалась скованной и прежде, но теперь она оживилась больше и они участвовали на равных, развлекая друг друга. Её замечания поначалу показались Максу не совсем женскими, но он вскоре привык к их язвительности и с любопытством следил за ходом её мыслей.
   - Речел, что тебя привело на эту выставку? Не думаю, что тебя привлекли там только экспонаты.
   Он скользнул глазами по её лицу, потом спустился в район яремной впадины, притягивающей к себе своей гладкой кожей, которой хотелось коснуться губами, и недвусмысленно уставился на открытом разрезе её платья на груди. Благо неяркий свет мог скрыть его нескромную цель заглянуть вовнутрь, но не настолько, чтобы она осталась полностью незамеченной. Так мог смотреть человек, абсолютно уверенный в своих желаниях, не сомневающийся в том, что только таким образом можно обозревать эту часть женского тела.
  "...А как ещё? Кажется, моё плохое настроение в последнее время повышает чувственность, но это не так уж и плохо. Да и лучше быть заложником своей сексуальности, чем предаваться пустой меланхолии."
   Макс какое-то время, позабыв все приличия, почти машинально предавался своим мыслям, но не терял при этом нить разговора. Наконец, он нашёл в себе силы оторваться и продолжал.
   - И ещё...Я почему-то уверен, что твои интересы простираются дальше, чем ты хочешь это показать. По крайней мере, мне так показалось. Тебе было любопытно взглянуть на публику. Не так ли? Даже, после непродолжительного знакомства с тобой, ты не кажешься мне безучастной к тому, что тебя окружает. Я подозреваю, что в тебе погиб естествоиспытатель и даже, возможно, паталогоанатом.
   Речел, немного помолчав, как бы желая удостовериться в искрености этих слов, наконец отреагировала:
   - Ты опасно наблюдателен. Что ещё ты заметил и какие сделал выводы?
  Максу стало на минуту неловко, как будто он за ней подглядывал.
   - Речел, я и сам не против понаблюдать за окружающими, иногда это увлекательное и занимательное зрелище.
   Она дружелюбно рассмеялась.
   - Значит, нас таких там оказалось двое.
   Вскоре подали основное блюдо и свежеиспечённый хлеб. За неспешным разговором время пролетело совсем незаметно. От десерта Речел отказалась и вскоре они покинули ресторан. Машину подали к самому входу. Портье - молодой мексиканец в бордовой униформе хотел было, как полагается, усадить водителя и пассажира, но Макс, сунув в его протянутую руку обязательные чаевые, поблагодарил и забрал ключи. Он сам распахнул дверцу, приглашая Речел галантно вовнутрь. Ужин прошёл превосходно. Макс чувствовал, что интуиция его не подвела и он не напрасно выбрал это место в надежде произвести должное впечатление. Отъехав, он вполне невинно обратился к Речел.
   - Где мы проводим остаток вечера?
  Макс пытался прозондировать её настроение и вообще, понять в каком направлениии ему ждать развиватия событий.
   - Я немного подустала. Наверное на сегодня самое лучшее - это домой.
   - Домой, так домой. Кстати, где наш дом и где ты оставила свою машину?
  Речел простодушно посмотрела в его сторону.
   - Я пришла пешком. Галерея в двух шагах от того места, где я живу.
   Теперь уже Макс почувствовал себя немного сконфуженным.
   - Значит, вы, девушка, из местных?
  Она засмеялась.
   - Не совсем. Я в гостях у своей подруги.
   - У той, с которой я видел тебя раньше?
   - Именно. Нас связывают долгие годы знакомства.
   - И она знает, где ты?
   - Конечно. Неужели ты сомневался, что я отправлюсь куда-то с малознакомым мне мужчиной, не поставив в известность человека, которому доверяю?
   Макс хмыкнул.
  "...Всё под контролем. Интересно, она делится с ней только такими подробностями или вообще всем, включая свою интимную жизнь"?
   Дорога заняла не более получаса. Макс включил музыку и про себя рассуждал, как ему поступить дальше. Однако, Речел его опередила.
   - Макс, не ломай себе голову. Мы увидимся. Ведь именно этот вопрос тебя сейчас занимает? Не так ли? Следующая неделя у меня занята, а потом я свободна. Можешь позвонить мне в любое время. Я буду ждать.
   От неожиданности Макс опешил. Она как будто прочла его мысли.
   ".. Впрочем, что там читать?.. О чём может думать мужчина после ужина в ресторане с дамой. Не нужно быть особенно проницательным, чтобы предугадать его логику. Не приглашает же он её туда, чтобы поделиться своими гастрономическими пристрастиями или обсудить разнообразие меню и карту вин?.."
   - Речел, от тебя трудно что-либо скрыть. Ты всегда руководишь ситуацией?
   - Макс, я уже давно предпочитаю быть откровенной сама с собой. Я бы не подошла к тебе там в галерее, если бы не была уверена , что мне хочется подойти.
  Тебя не смущает моя прямота? Многие меня побаиваются.
   Она, положив ему на плечо руку, засмеялась.
   - Ну, вот мы уже и приехали.
   Спасибо за приятную компанию и великолепное вино.
  Речел, покопавшись в сумке, протянула ему визитную карточку.
   - Здесь мой телефон. До свидания, мой русский друг!
   Она легко выскочила из машины и ещё раз помахав на прощание, скрылась за воротами, утопающего в зелени дома.
   Насколько Макс мог судить, его новая приятельница действительно не блуждала впустую в запутанном лабиринте своих желаний. Речел не только не скрывала собственную инициативу в этом неожиданном знакомстве, но и даже как будто испытывала Макса. Да и ему оно теперь казалось приятным и заслуживающим внимания событием. Хотя бы потому, что Речел была на редкость достойной собеседницей, не говоря уже о её женской привлекательности.
   "...И всё же...? Только скуки ради заговорила с первым встречным?.."
   Макс машинально взглянул на визитную карточку, которую продолжал держать в руке. При скудном свете уличного фонаря ему удалось разобрать лишь надпись крупными буквами - Магистр.
   "...Хм...Звучит загадочно..."
  Макс вдруг припомнил занимательную бумажку, увиденную им однажды в квартире у одного из своих жильцов. Туда его привели профессиональные обязанности - сработал аварийный датчик пожаротушения и, естественно, переполошил соседей. Те, перепуганные до смерти тут же позвонили Максу и ему , как менеджеру, волей-неволей пришлось зайти в квартиру в отсутствие хозяйки. К жильцам он старался без нужды не ломиться, а в особенности, когда те отутствовали дома. Однако, на сей раз заставили обстоятельства...
   К счастью, проблема оказалась пустяковой. Уже на выходе Макс случайно наткнулся глазами на пришпиленный к двери листок, очевидно выдранный из какого-то популярного журнала. Обычно нелюбопытный, он не мог не обратить внимание на крупный заголовок "Где и как познакомиться с приличным мужчиной?" Он то и привлёк его, вызвав стойкую ассоциацию с рубрикой "Сделай сам" из журнала по домоводству.
   "...Надо же..! Ну и как?" - поразился Макс факту, что кто-то знает досконально такой деликатный предмет.
   " ...Вот только жалко, что некому раскрыть смысл слова "приличный" - пожалел он, уже не в силах оторваться от содержания статьи, ставшей для кого-то путеводной.
   В Америке в избытке всякого рода специалистов в областях структутры отношений мужчины и женщины. Они не стесняются передавать накопленный годами сомнительный личный опыт, предполагая, и не без основания, что кому-то тот сможет пригодиться. Как правило, подобные знатоки - самые обыкновенные проходимцы, что не мешает им отыскивать великое множество неуверенных в себе неудачников и собирать большие аудитории, пользуясь своим природным умением убеждать. Что уж тут поделаешь? Человечеству, к сожалению, часто не доставало гениев, но оно никогда не испытывало дефицит в шарлатанах...
   Макса всегда поражала эта маниакальная зависимость некоторых людей от простого проявления чужой воли и неспособность ей противиться, даже, казалось бы, себе во вред. Как у детей, последовавших за дудкой Гаммельнского крысолова. А уж эта, приколотая на самом видном месте, памятка наверняка достигла желанной цели, став незаменимым практическим руководством для неустроенной и вообщем, несчастливой женщины.
   Особа, проживающая в квартире была дамой далеко не юной. Впрочем, назвать её старой девой тоже как бы не существовало логической причины. Она вполне исправно время от времени подселяла к себе очередного кавалера, в котором видела потенциального жениха. Правда, по какой-то причине все её мужчины скоропалительно исчезали, так и не пожертвовав собственной свободой во имя уз Гименея. Керен, как звали эту ревностную сторонницу брачного союза, вовсе не была уродиной. Всё на месте. Природа не обделила её ни лицом, ни фигурой, но при нормальных внешних данных, она просто отпугивала тех, кто польстился на на её прелести, агрессивным желанием выйти замуж. Вероятно, Керен и не требовала от своих воздыхателей любви до гробовой доски или клятвенных заверений в верности, но довольно скоро подводила очередного кавалера к мысле о браке, как о безальтернативном способе сожительства. О её стремлении заполучить мужа любой ценой, прекрасно знали все соседи. Керен не скрывала своих планов и не считала зазорным поделиться о ходе очередной брачной кампании.
   Отказать себе в столь невинном удовольствии, как прочитать до конца перечень полезных советов, Макс не смог. Благо, в квартире он оказался в полном одиночестве и позволил себе нескромность неспеша ознакомится с этим прелюбопытнейшим документом...
   "...Ипподром. Туда мужчина, правда, отправляется по разным причинам, но не стоит забывать, что некоторые преследуют спортивный азарт, болея за собственную лошадь..."
   Затем следовали советы, в каком наряде следует там появиться в зависимости от сезона. Не упустил автор пары-тройки расхожих фразы, для того, чтобы соискательница нужного знакомства могла ориентироваться в специфике коневодства.
   "...Яхтклуб. Неплохое место встретить обеспеченного мужчину-романтика..."
  Словарь морских терминов оказался почему-то скромнее, но зато заковырестей.
   "...Художественные галереи. Посещение подобного заведения предполагает у мужчины тонкий вкус, а скорее, наличие материальных возможностей для приобретения предметов искусства...".
   Добравшись до последней строчки у Макса возникло ощущение, что он пролистал путеводитель для бюджетных туристов, снабжённый детальными предписаниями как с умом распорядиться ограниченными средствами. Вот и выходило по учебнику Пупкина с картинками, что под определением "приличный мужчина" подразумевался человек с деньгами. То есть, конкретно автор не ссылался на эту фундаментальную особенность мужской особи, но из всего сказанного вытекал именно такой вывод. Как в предсказаниях, столь популярных в Америке гадалок и прорицателей: пустой кошелёк джентльмена сулит даме напрасные хлопоты...
   Теперь и на хозяйку квартиры Макс мог взглянуть совершенно иначе. Ведь он частенько видел её в странных одеяниях и отбывающую в неизвестном направлении. На ипподром? В яхтклуб? А то и в картинную галерею? Кто знает? Вероятно, ей так пока и не удалось захомутать богатого придурка в местах, где те традиционно пасутся. А может, просто никто не клюнул на увядающие прелести роковой красотки, наивно полагавшейся на чудодейственную силу нехитрой стратегии.
   Под впечатлением от бредового инструктажа Макс находился довольно долго, пока не понял секрет его актуальности. Он действовал! Не в том смысле, что приносил желаемый результат, а в том плане, что его читали одинокие, и не склонные уже к избирательности, немолодые женщины, свято поверившие в несбыточное. И не беда, что те не переносили запаха лошадинного пота. И не могли отличить племенную трёхлетку от битюга. Или их укачивало от упоминания о морском путешествии... Испытывая приступы отчаяния, иные готовы жертвовать всем ради главного - соединить свою судьбу с материально обеспеченным владельцем пениса. Да и какая разница, кому отдаваться, если можно жить за его счёт, обретя законный статус счастливой супруги?
   Теперь же, раставшись с Речел, Максу вдруг отчётливо припоминалось это дешёвое чтиво.
   "...Её глаза! Ну, конечно. И как мне сразу не пришло это в голову? В них не было покупательского пристрастия..."
   А уж как смотрели смотрели дамы, с далеко идущими планами Макс хорошо постиг, оказавшись опять свободным. В устремлённом на себя взгляде, с присутствующей там настойчивостью исследователя, он мог безошибочно определить одинокую женщину. Такая словно приценивалась к товару со знанием дела приёмщика комиссионного магазина, бесцеремонно примеряя чужую вещь к собственным нуждам. Сидела ли она в баре, в компании с полупустым бокалом мартини или бесцельно бродила в местах скопления мужской публики - неважно. Везде Макс ощущал стреляющий по сторонам, придирчивый и в то же время полный надежды, взгляд.
   "...Нет. Речел не из этих..."
   Он интуитивно чувствовал, что у неё другие интересы, совершенно не предсталяя их природу.
   "...В таком возрасте у женщины не могут не существовать определённые намерения, если она по каким-то обстоятельствам одна. По понятным причинам ей следует побыстрей обустроить личную жизнь, а не экспериментировать, попусту теряя драгоценное время..."
   Макс призадумался.
   "...Не видит ли Речел во мне достойного претендента на роль будущего супруга? Вряд ли. Хотя, как посмотреть? Ведь, тактика преследования может быть достаточно хитроумной. Порой нарочитое равнодушие к браку поисуссней любой другой западни. Речел не пыталась понравиться, а подобное желание ой как заметно.... Да и не вела себя так, как-будто ставила целью меня заполучить. Иностранца? Тем более, русского?.. Впрочем, а кто сказал, что она не замужем? Адюльтер, как поиск новых впечатлений и средство от сексуальной скуки?.."
   Макс терялся в догадках. Женщина в Америке провоцирует мужчину только, испытая к нему прямой потребительский интерес. Причём, делает это совершенно открыто и не скрывая обоснованных намерений. Эгоизм, прослеживаемый в таком поведении, вполне закономерен, но лишён своего негативного смысла. Думая только о себе, она целенаправленно преследует конкретные цели и никому попусту не морочит голову. Жизнь полная стресса, вырабатывает жёсткие правила игры. Сплошной натуральный обмен. Примитивный и честный, но беспредельно тоскливый.
   "... Наверное, во мне говорит не растаявший до сих пор, романтизм. Увы... Это свойство уже давно не в моде. Пожалуй, разгадать Речел скоро не удастся, если конечно, она сама не подскажет . Я явно ей зачем-то нужен..."
   Следущее утро принесло Максу печальное известие. Ночью скончался жилец, его сосед по лестничной площадке. Макс слышал сквозь сон посторонний шум, но не придал ему особого значения. Как оказалось, приезжала карета скорой помощи, забравшая того в госпиталь, где он и умер от инфаркта через несколько часов. И вроде человеком тот был совершенно нестарым, а как по американским понятиям, так и вообще, мужчиной среднего возраста. Пятьдесят девять - по здешним меркам это не возраст. Жить да жить... Что поделаешь, смерть всегда выбирает наиболее достойных. Как видно, и на том свете нехватка хороших людей.
   Макс ему всегда симпатизировал - одному из немногих квартиросъёмщиков, от которого веяло неподдельной прямотой и добродушием. На его парковке неизменно стоял занятный хлам. Поначалу там пылился трёхколёсный мотоцикл - немеркнущий символ американского дорожного вольнолюбия. Затем, избавившись от абсолютно мёртвого механизма, его сосед пригнал видавший виды "Фольксваген" - легендарный и бессмертный "Жук", и начал перекраивать автомобиль в соответствии со своим вкусом. Спилил полностью крышу, перекрасил кузов в матовый чёрный цвет и вынес передние колёса далеко вперёд. Двери украсил символикой с крестами и черепами. Машина приобрела вид игрушечного бронетранспортёра, но так и не двинулась с места. Вращаясь среди своих приятелей, таких же немолодых энтузиастов, он собирался рано или поздно довести начатое до конца. Не пришлось... А вообщем, этот парень был совершенно безобидным, несмотря на колоритную и слегка диковатую внешность байкера. Если длинная, как у звездочёта, борода и татуировки по всему телу может и внушали кому-то опасение, но только не Максу. Стоило ему лишь при первой встрече, взглянуть своему соседу в глаза, как он сразу понял, что такой и муху не обидит.
   Новость разнеслась по дому с той скоростью, с какой бычно плохие вести опережают все остальные. Моментально и без малейшей задержки. Неудивительно, что Макс оказался не единственным, пожелавшим хоть как-то посочувствовать подруге покойного. Её он встретил во дворе, заплаканную и с опухшими веками.
   - Кетти, я не могу поверить.
   Та, не сдерживая слёз, уткнулась в плечо Макса. У Кетти с её покойным бойфрендом существовала ощутимая разница в возрасте. Она была намного младше его: лет на пятнадцать. Макс пожалуй и затруднился бы сказать, что их связывало. Скорее, ничего, чем что-то...
   - Кетти, это большое горе для всех. Таких, как он людей, можно посчитать по пальцам.
   И действительно, человека от души было жаль. На следущий день зявился его кузен с женой то ли из Невады, то ли из Аризоны? Приехавшие родственнички выглядели, ни дать-ни взять, как опустившиеся привокзальные алкаши. Засмоктанные и неряшливые. В особенности, супруга кузена - не первой свежести помятая тётка, с мешками под выцветвшими глазами и яркими бордовыми прожилками на носу. Очевидно жизнь, полная непреодолимой скуки и тоски в маленьком городишке, затерянном где-то в глубинке штата наложила хорошо различимый отпечаток на внешность его обитателей. После похорон скорбящие родственники поспешно куда-то исчезли и... О, Боже! Прикатили вскоре опять, притарабанив свой нехитрый домашний скарб. Небольшой крытый фургон, загруженный под самую крышу, вмещал всё нажитое вместе и самое ценное, чем эта пара обросли за долгие годы. Крашенный под дуб, громоздкий столовый гарнитур, пару продавленных матрасов да гору картонных коробок, заполненных непонятно чем. Ножки стола и стульев были нещадно погрызены, вероятно, давно сдохшей собакой, но это обстоятельство не остановило их перевезти облезлую обстановку почти за тысячу миль. За сумму, уплаченную за аренду грузовика, эта парочка вполне могла бы приобрести мебель в Лос-Анджелесе, причём значительно лучшего качества. Впрочем, далеко не каждый руководствуется соображениями практичности, некоторые смотрят на жизнь Солнечная Калифорния, этот "Золотой штат" ,очевидно, пришёлся им по душе и они решили здесь обосноваться. Благо, на то представился случай и повод. Невзирая на траур, они деловито разгружались, как будто ничего не произошло, и даже Кетти им помогала. Ни одного из них не смущали, не остывшие ещё от прикосновения усопшего, стены комнат и ещё такое живое, но уже незримое присутствие его духа.
   Странное отношение к смерти... Макс не раз наблюдал эту особенность - легко и быстро отходить от потери близкого человека и такая бесчувственность поражала. Люди воспринимали горе очень сдержанно, как неизбежную неприятность, и продолжали жить, не меняя свой ритм. Он отметил это давно, с потерей Эвелин мужа, но отнёс реакцию той женщины на счёт её вопиющей чёрствости и каменного равнодушия. Казалось, о чём можно думать в это страшное и роковое мгновение? Как пережить даже не рану и даже не боль, а тот рубеж, что делает жизнь расколотой на две неравноценные половины до и после этой трагической минуты? Макс недоумевал от такого бессердечия.
   Все трое, включая безутешную вдову, ощущали себя довольно бодро. Их лица не опухли от слёз, напротив, отдав последнюю дань покойнику, их жизнь немедленно вернулась в обычное русло. Так сошедшую с рельсов дрезину, быстро ставят обратно и продолжают свой путь по намеченной колее, позабыв вскоре о небольшом происшествии.
   Сюрпризы на этом не кончились. Дней через десять жена кузена одним прекрасным утром, выкурив напоследок сигарету, демонстративно собралась и укатила обратно, доживать свой век в жаркой глухомани среди колючих кактусов и американских колхозников. То ли не прижилась под пальмами, то ли по другой тайной причине - неизвестно, но не прошло и недели после её скоропостижного отъезда, как Макс встретил Кетти в обнимку с кузеном, её отошедшего в мир иной, друга. Они вместе выходили из дверей квартиры и как ни в чём не бывало, безмятежно улыбались. Тот с уверенным видом ухажёра, который уже успел стать любовником, нежно держал её за талию, а она томно, потупившись, запустила пальцы за пояс его джинсов куда-то пониже талии. Макс едва не остолбенел в шоке от их счастливого вида. По всей видимости, она нашла себе способного утешителя. Как в том анекдоте, - только медленно и печально...
   "... Господи, помоги такое не видеть, и если не в твоих силах предостеречь, то убереги хоть память несчастного..."
   Как раз накануне, покойный Максу приснился. С измождённым, безумно усталым и постаревшим лицом, он как будто уже навсегда прощался с этим миром.
   Это был незабываемый урок. Уже много позже, перегорев от первого горького чувства, Макс так и не смог по-прежнему приветливо здороваться с Кетти.
  
  
   - Глава 3 -
  
   После посешения выставки прошло чуть больше недели. Время это пролетело незаметно быстро и Макс, на удивление, чувствовал себя намного бодрее, чем обычно. Его вдруг отпустила утренняя хандра, сопутствовавшая ежедневному пробуждению и даже настроение изменилось в лучшую сторону.
   "...Поразительно, насколько присутствие умной женщины в жизни мужчины благотворно влияет на самочувствие, - рассуждал Макс, открывая глаза на рассвете.
   "... И хочется теперь чего-то вполне осязаемого, - констатировал он, ощущая в себе разгоравшийся интерес к даме несомненно заслуживающей внимания.
   "...Как например, узнать её поближе..."
   Впрочем, Макс пока не изнывал от нетерпения позвонить Речел, но, тем не менее, с удовольствием вспоминал проведённый в её компании вечер. Да и продолжить, случайно завязавшееся, знакомство ему виделось перспективным. Речел оказалась первой женщиной за все эти годы, после общения с которой, её хотелось увидеть снова. В душу Макса закрался смутный отголосок, набирающей силу уверенности, что с ней он так просто не расстанется. Все его предыдущие связи в последние годы, как правило, заканчивались по прошествии месяца, от силы двух. Так получалось, что именно Мак иницировал разрыв и каждый раз, испытывая угрызения совести, он всё равно ничего не мог с собой поделать. Оправдавыя собственные действия, Макс считал честным и порядочным не обнадёживать женщину, не собираясь стать для неё постоянным спутником жизни. А очевидное стремление другой стороны превратить обычный секс вдвоём в стабильные семейные отношения, во всех случаях одинаково беспокоил его нежеланием повторить свой довольно грустный опыт.
   Макс был женат и остался один в результате стечения, в общем, довольно тривиальных обстоятельств. Благополучный и устоявшийся брак не предвещал никаких потрясений и когда на Макса свалились перемены, никак им не ожидаемые, ему ничего не оставалось, как стать свидетелем собственной беспомощности что-либо предпринять. Случилось это через несколько лет после приезда в Лос-Анджелес и история, происшедшая с ним, если её кому-то рассказать, звучала бы до неприличия банальной. Макса оставила жена, встретив в Америке свою первую любовь. Невероятному, но к несчастью, очень реальному факту он не смог противостоять. Та поехала погостить к подруге в Сан-Франциско и это путешествие круто изменило её жизнь. Так, во всяком случае, она сама представляла себе всю эту грустную для Макса картину. Слова жены звучали очень неубедительно, но что уж тут поделаешь? Легкомыслие - первый шаг к самообману, и вступив на эту дорогу, уже трудно повернуть обратно.
   В свои тридцать девять лет, она осталась избалованной и не очень преданной особой, не говоря уже о том, что её неблаговидное решение было принято, скорее всего, из побуждений близорукого эгоизма. По сути дела, идея перебраться за океан принадлежала ей. Именно она стала начинателем и вдохновителем этой затеи, вдруг почувствовав стремление к разнообразию, неизбежно возникающее у ничем не занятой женщины. Тем более, что её окружение - такие же беззаботные подруги-бездельницы только и говорили об эмиграции, предвкушая лёгкие и красивые будни, похожие на нескончаемые праздники, среди небоскрёбов Манхэттена или под пальмами на берегу Тихого океана. Никто тогда особо не задумывался, что жизнь может повернуться несколько иной стороной, а скорее всего, диаметрально противоположной той, которую они привыкли вести за спинами своих обеспеченных мужей. Что, собственно говоря, и произошло...
   Реальность оказалась не столь радужной, как виделось с антикварного диванчика в обставленных хоромах с шикарным ремонтом, где и вынашивались грандиозные планы. Въехав в убогую квартирку, в ужасном, как ей показалось, районе, его жена проплакала всю ночь. Напрасно Макс пытался её успокоить - из всех ошибок, что она совершала в жизни, эта ей представлялась самой непоправимой. Для Макса новые условия вовсе не были трагичными и он, привыкший надеяться только на себя, тут же начал искать пути к возрождению уктраченного независимого статуса. Макс прекрасно понимал, что следует набраться терпения и что пройдёт не один год, пока они смогут начать, как прежде, ездить и путешествовать, и вообще, вести жизнь в соответствии с привычными понятиями. Наверное, нелёгкое и полное нервотрёпки, время становления и надломило его жену. Именно с этих позиций Макс воспринимал её поступок. Он старался отыскать причины и их сравнительно объяснимые оправдания, однако всё происшедшее, отнюдь, не стало случайностью. Внутренне она была уже готова бросить всё, что её так раздражало. А на нервы действовало абсолютно всё! Ненавистная халупа в доме, заселённом больше чем на три четверти русскими эмигрантами, с которой она не могла дождаться съехать. Из этого вонючего клоповника, где в парадных стоял устойчивый запах кислого борща и жареного лука. Чтобы уже никогда не видеть и не слышать шумных соседей-израильтян, бесперестанно куривших на балконе и сутками перекрикивавшихся друг с другом на непонятном гортанном наречии. Наконец, выбраться с этой поганой улицы, похожей на провинциальный променад районного центра с магазинами, напоминающими зачуханные лавчонки, и просто-напросто вспомнить, что существует другой, нормальный мир, пусть даже пожертвовав замужеством. Если бы она решилась на этот шаг, охваченная роковой страстью, всё виделось бы совершенно под другим углом. Скорее всего, Макс простил бы жену, не желая в мучительныхпо пытках удерживать не принадлежащее ему более, сердце. В действительности же, к всеобщему разочарованию, дело обстояло далеко не так. Предпочтение она отдала мужчине малоинтересному, но с уже устроенным бытом. Стабильная работа, собственный дом, что ещё нужно?.. Тем более, что у Макса, по её словам, с возрастом начали проявляться неожиданные и трудно понятные порывы. В чём они выражались - так и осталось для Макса загадкой. Ему не приходилось замечать за собой ничего такого, что сделало его внезапно другим. Напротив, он сохранил в себе все качества, которыми по праву гордился, но, вероятно, его жена всего лишь искала удобный предлог.
   От общих знакомых Макс вскоре узнал, что новый избранник - дантист и имеет двух детей от первого брака. Впрочем, его не интересовали ни социальные детали, ни пикантные подробности. Он не испытывал мук оскорблённого самолюбия и не чувствовал себя брошенным. Наоборот, как в непогоду, захотелось застегнуться на все пуговицы и шагать против ветра, назло стихии. Если его бывшая жена посчитала, что ей будет лучше с другим человеком, Максу оставалось её только пожалеть. Не всем дано преодолевать трудности и далеко не каждый готов поступиться своими удобствами. Он просто ещё раз принял к сведению, что не любая женщина достойна его мужского внимания.
   Тогда в машине Речел ненароком затронула эту больную тему, но что он мог бы ей ответить? Что ещё долго переживал и до сих пор не зажила причинённая ему, рана? Он любил жену и продолжал иногда с тоской вспоминать их лучшее время.
   С малознакомыми людьми подобные вещи не обсуждают, а близким и подавно не плачутся. Макс по характеру был очень скрытным и не любил без нужды делиться ни плохим, ни хорошим, и уж тем более не переносил, когда у него что-то выпытывали.
   "...Хочется верить, что у Речел хватит такта не ворошить его прошлое...
   Судя по всему, она достаточно неглупа и сумеет распознать неприятные ему темы..."
   Макс уже не раз возвращался в мыслях к вроде бы ничего не предвещающей встрече, пытаясь опять безуспешно разгадать мотивы, подтолкнувшие Речел подойти к нему.
   "...По-моему, я стараюсь отыскать несуществующее. Ну, может же у одного человека появитьтся потребность заговорить с другим, тем более, если предмет их увлечения - живопись и они интересуются ею в одинаковой степени? - рассуждал он и не находил объяснений. В сознании Макса образ его новой знакомой не потускнел и не стёрся, а наоборот, запомнившаяся ему женщина теперь выглядела даже соблазнительней.
   "...Вот она спускается по лестнице в галерее и я чувствую в своей руке её мягкую и тёплую ладонь..."
   В зрительной памяти Макса возникали яркие и чёткие ассоциации, навеянные впечатлениями, оставленными Речел. Потом он вдруг представлял её лицо, едва различимое в полумраке зала "Виа Венетто". Она держала бокал вина, через стекло которого, Макс словно видел её обворожительную улыбку. Видения носили отрывочный характер, но он чувствовал, что думает об этой женщине, как не только о желанном, но и вполне возможном, постельном партнёре.
   "...Лёгкий флирт и ни к чему не обязывающий, секс. Речел явно подала повод и нужно быть абсолютно слепым, чтобы не заметить её приглашение к необременительной для нас обоих связи..."
   Эти мысли крутились уже созревшим решением не только не противостоять, но и приложить все усилия, чтобы стать участником пикантного физического диалога. Речел была достойным партнёром. Это Макс почти мгновенно ощутил в тот вечер. Да как бы Речел себя не повела в дальнейшем, в ней угадывалось сразу, что она видит в мужчине нечто большее, чем проводника к сытой и вольготной жизни. А именно последнее, как, к сожалению, вышло, и хотела видеть в нём его бывшая супруга.
   Без грамма колебаний он набрал номер... Речел, казалось, ожидала его звонка и они договорились встретиться во второй половине дня в том месте, где они расстались после ужина в ресторане. Макс хорошо запомнил улицу и номер дома. Определённых планов на вечер он не строил. Не хотел без нужды задумываться заранее о сценарии ожидающегося свидания и решил просто положиться вслепую на волю случая. Эта женщина была не из тех, кого непременно надо чем-то развлекать, и что бы не произошло - они не будут скучать рядом друг с другом.
   Макс решил преподнести коробку конфет. Так интеллигентные кавалеры, в хорошо отутюженных брюках с острыми, как корабельный форштевень, стрелками и начищенных до поросячьего визга ботинках, обычно появлялись на пороге дома своих дам во времена его далёкого детства.
   "...Правда, теперь это выглядит немного старомодным, но не придет же он с пустыми руками..? Цветы слишком вызывающе откровенны и выглядят, как заверение в своём восхищении."
   Макс ещё раз подумал и всё таки остановился на конфетах.
   "... Соблюдена необходимая вежливость и ни к чему не обязывает."
   Он на минуту представил со стороны, как бы он мог тогда выглядеть. Непременно, аккуратно причёсанный, в рубашке с отложным воротником и в велюровом пиджаке. На ногах светло коричневые штиблеты, а в руках плоская коробка, перетянутая золотым шнурком.
   "... Вид на море и обратно... Добавить к этому ещё трепетное выражение лица и картинка будет законченной. Полный придурок...".
   Он отогнал от себя эту идиотскую фантазию и остановился взглядом на реальной корорбке с конфетами.
   "... Пожалуй, не так уж и плохо. Просто и со вкусом..."
   Существовал ещё один момент, не то чтобы смущавший Макса, но видевшийся ему каким-то очень уж обыденным и лишавший настроение свидания с дамой всякого романтического благородства. Он сунул в карман пару презервативов и про себя подумал.
   "...Иду, как на случку...".
   Ханжеством Макс прежде не страдал, но сейчас отправляясь в гости к женщине с противозачаточными средствами в кармане, у него вдруг возникло чувство неловкости. И хоть в руках он всё же держал коробку конфет, самая обыкновенная предусмотрительность словно лишала его ощущения таинства и восторга первой близости.
   "... Что ж, время и обстановка диктуют свои законы. С другой стороны, появиться в гостях у дамы неподготовленным и в подходящий момент не иметь всё необходимое, будет совершенно по-мальчишески".
   Речел встретила его очень приветливо. Они обнялись, как добрые знакомые и она пригласила его вовнутрь. Переступив порог, Макс незаметно огляделся. Чаще всего, в убранстве жилища в какой-то степени отражается соприкосновение индивидуальности его хозяина с внешним миром. И о характере человека совсем нетрудно догадаться, попав к нему в гости. Спокойная и простая обстановка свидетельствует о внутреннем балансе личности, и наоборот, хаотическое нагромождение случайных предметов говорит о его импульсивности. Да мало ли каким может быть интерьер? Понять его внутреннее настроние помогает наблюдательность и умение подмечать красноречивые детали.
   Максу вид просторного холла напомнил архитектуру братьев Весниных с её пролетарской эстетикой конструктивизма. И если бы не чёрный мраморный куб с копией античного торса, отлитой из серебристого металла - единственный предмет, украшавший пустой холл, он бы подумал, что попал в здание "Моссельпрома" - первого советского небоскрёба.
   Очевидно все жилые помещения в доме распологались на втором этаже и туда вела пологая лестница из нержавеющей стали. Её лаконичные линии как бы расчленяли пространство на воздушные квадраты. Ощущение полной геометричности подчёркивал равномерный дневной свет, струившийся из окна в потолке, а белёные стены и декоративные балки перекрытия ещё больше усиливали это впечатление. В целом решение интерьера выглядело неплохо, но Макс не мог избавиться от ощущения некоторого мавзолейного холода.
   Пока он с любопытством озирался по сторонам, Речел провела его в просторную гостиную и жестом пригласила его присесть на бесформенный кожаный диван.
   - Ты знешь, Макс, этому дому везёт на твоих земляков.
   - Неужели? - он, не улавливая ещё собственную сопричастность к замечанию о соотечествениках, с неоумением посмотрел на Речел.
   - Моя подруга вселилась сюда два года назад. Бывший владелец сдавал дом внаём и его последние жильцы тоже были русскими.
   - Вот как? - Макс с полным безразличием воспринял это совпадение.
   - Они здесь, в Америке организовали какую-то фирму. Однако, не суть...
  Речел сделала многозначительную паузу, словно подогревая его интерес к продолжению истории.
   - Бизнес то ли не оправдал их ожиданий, то ли прогороел, не знаю. Те собрались съезжать и договорились с прежним хозяином, что используют свой денежный залог в качестве оплаты за последний месяц. В принципе, такое не практикуется, но каким-то образом его убедили. Когда респектабельные люди не доставляют хлопот им трудно не пойти навстречу. Вообщем, он согласился и даже осмотрел дом накануне. Однако, не настолько внимательно и дотошно как следовало бы...
   Здесь, в подвале есть довольно просторная комната. Там теперь библиотека, а когда хозяин туда заглянул после их отъезда, то обнаружил одну из стен сплошь изрешечённую пулями.
   Макс лишь усмехнулся.
   - Мне кажется, что твоя подруга преувеличивает. После истерии в газетах о русской мафии, очень многим дырки от гвоздей кажутся пулевыми отверстиями.
   Речел назидательно посмотрела в его сторону.
   - К сожалению, мой друг, это не так. Дом она купила без ремонта, "как есть", и я собственными глазами видела штукатурку похожую на дуршлаг. Чтоб тебе было легче поверить, добавлю, что на одной из стен висели силуэты-мишени, а на полу валялись стреляные гильзы. Они использовали комнату как тир.
   - Речел, уж не подозреваешь ли ты, что эти люди входили к некую криминальную группу и на дому оттачивали мастерство убирать ненужных свидетелей?
   - Как знать? Как знать?...
   Септицизма Макса она не разделяла.
   - На всякий случай, моя подруга всё сфотографировала и сообщила в ФБР.
   - Ну, и чем закончилось дело? Её наградили за мужество шоколадной медалью?
   - Тебе действительно смешно?
   - Прости, Речел. Мне трудно избавиться от привычки иронизировать и часто без повода, - Макс моментально скорчил виноватое лицо
   - Однако, я с удовольствием посетил бы на "тайную комнату", - добавил он загробным голосом и от души рассмеялся.
   - Брехня... Дом в Беверли Хилз не имеет соответствующей звукоизоляции и при первом же выстреле, соседи моментально позвонили бы в полицию. Кстати, это тебе.
   Макс протянул Речел коробку, завёрнутую в золотистую фольгу.
   - Спасибо. Необыкновенно любезно с твоей стороны. Что это?
   - Так. Ничего особенного. Коробка конфет из русского магазина.
   Заметив, что Речел не осталась равнодушной к знаку внимания, Макс решил развить мысль до полунамёка.
   - Так когда-то в России было принято ухаживать за женщиной. Как видишь, я немного старомоден. Впрочем, в лучшем понимании этого слова.
   - О, Макс!...
   Речел развернула фольгу и с восхищением взглянула на красивую коробку с изображенной на ней ялтинской набережной.
   - Надеюсь, конфеты тебе понравятся. Я такие любил в детстве и мне хочется верить, что у нас совпадут вкусы. Ну, хотя бы по поводу их названия. "Южная ночь"... Романтично. Не правда ли?
   Речел перевела взгляд на Макса, в котором блеснули игривые искорки.
   - Красивое название. Я тоже неравнодушна к прелестям южных ночей. Так значит, ты ухаживаешь?
   Спросила она с неизменной прямотой.
   - Стараюсь, насколько мне позволяют это делать.
   Её приглашение к откровенности Макса нисколько не смутило. Скорее, обрадовало. Он и сам, уже увлекаемый желанием и соблазнительными видениями, осторожно взвешивал шанс увлечь Речел и затащить её в постель.
   - Кстати, позволь поинтересоваться. А где твоя подруга ? Ты могла бы меня ей представить. Ведь, я заслужил доверие и могу расчитывать на лояльное к себе отношение?
   В ответе Речел прозвучало досадное и неудобное препятствие.
   - Она скоро будет. Ей тоже небезынтересно взглянуть на свободного мужчину, которого я пригласила в гости.
   Макс в глубине души приуныл, но не показал вида. Присутствие кого-то ещё в доме наламывало его, далеко идущие, планы.
   - Это не происходит часто?
   - Реже, чем у других женщин. Я очень избирательна.
   Да и моя подруга тоже, - добавила она, чуть помедлив.
   - Благодарю за комплимент, Речел. Я очень польшён стать одним из немногих.
   Выраженная Максу симпатия сулила продолжение их знакомства в том направлении, каким он его себе представлял.
   - Теперь уж точно я не вправе разочаровать ни одну из вас.
  Речел подошла к нему совсем близко и очень тихо значительно проговорила.
   - Всё будет зависеть от тебя и только от тебя.
   Их разделяло ничтожное расстояние и Максу вдруг захотелось привлечь её к себе. Единственное, в чём он сомневался, не окажется ли такой переход в их отношениях слишком поспешным. В нём всегда присутствовали сопутствующие подобной ситуации, колебания. Кажущиеся другим условностями, они имели для Макса очень отчётливый смысл соблюдения необходимых приличий. Не говоря уже о том, что интуиция подсказывала ему, как важно не показать женщине уверенность в её доступности. Любой, даже самой незакомплексованной и осознающей собственные пикантные прихоти. Пока он мучительно соображал как ему следует себя сейчас повести, его руки сами собой легли на талию Речел.
   - Я не стану стрелять по мишеням...
  Её лицо с опущенными глазами вдруг оказалось рядом и Макс увидел перед собой увидел полуоткрытые влажные губы Речел, словно поощряющие его намерения. Он едва коснувшись их, почувствовал ответный поцелуй.
   Послышались шаги и они отпрянули друг от друга. В дверях появилась подруга Речел. Она решительно подошла к Максу и протянула руку.
   - Трейси. А Вас, как мне уже известно, зовут Макс? Речел сказала, что у Вас неплохой вкус. Если это действительно так, то примите мои поздравления. Сегодня не просто найти того, кто им обладает.
   Макс слегка поклонился. Насколько он понял по прозвучавшим репликам, его новые знакомые пребывали в конфликте с состоянием культуры, навязываемой обществом.
   - Речел, почему бы тебе не предложить гостю выпить? Как насчёт небольшой дозы спиртного, Макс? Или большой? Я надеюсь, Вы не пуританин и у вас здоровая печень?
   Трейси направилась в смежную комнату, жестом приглашая всех за собой. Здесь вдоль стены тянулась барная стойка, а над ней полка, уставленная множеством бутылок.
   - Нам с тобой как обычно. А что предпочитает наш гость?
  Она плеснула на дно бокалов джин. Потом добавив лёд и дольку лимона, наполнила их на две трети тоником. Макс автоматически проследив, какую марку они предпочитают, понял, что дамы знают толк в алкогольной продукции.
   - Я полагаю, джин слишком женский напиток и мужчине лучше налить что-нибудь посерьёзней. Водка, текила, скотч?
   Макс долго не раздумывал и согласился на водку. Трейси уже было хотела и туда швырнуть пару кубиков льда, но Речел её вовремя остановила.
   - Не торопись, дорогая. Из своего прошлого опыта я хорошо усвоила, что русские пьют водку без всяких добавок, предпочитая чистый продукт? Я не ошиблась Макс?
   - Нисколько, Речел. Мне действительно не нравиттся водка со льдом. И, если я попрошу налить её в рюмку и до краёв, Вы не сочтёте меня избалованным и капризным эстетом?
   - Не сочтём, - смеясь, заверила Трейси.
   - Чирс! Или как вы говорите? На здоровье? - она подняла бокал, приглашая присоединится.
   За первой рюмкой последовала вторая, после которой Трейси ненавязчиво поинтересовалась?
   - Чем вы занимаетесь, Макс?
   Её вопрос не прозвучал в новинку. Однако если, раньше, заданный в лоб, он показался бы ему не совсем скромным, то теперь Макс уже привык к обычной американской бесцеремонности.
   - Менеджер в многоквартирном доме, - ответил он, ничуть не смутившись, - обыкновенный менеджер.
   - Менеджер и на такой машине? Для этого надо подрабатывать врачём или адвокатом. По-моему, вы меня дурачите.
   Макс, не растерявшись, не без самодовольства улыбнулся.
   - Нет схема значительно проще. Я совладелец бизнеса на равных паях и мне принадлежит половина пакета. Могу добавить, что я не новый русский богатей и приехал в Америку без копейки денег. Так что, по американским определениям перед вами человек, который сам себя сделал. Можно ещё водки?
   Он вполне освоился и понял, что Речел и Трейси абсолютно наплевать на такую мелочь, как его материальное положение. Им хватало приличного своего и ставить капкан на Макса здесь никто не собирается. Во всяком случае, Трейси. Дом в престижном районе, судя по тому, как он обставлен, занимает не просто состоятельная женщина, а богатая. Макс продолжал иногда разглядывать обстановку и в частности, бар с его ассортиментом, достаточным удовлетворить коммерческие потребности небольшого питейного заведения.
   И вообще, Трейси призвела на него неплохое впечатление. Далеко не каждая американка, проживующая в престижном районе, согласится принять под крышей своего дома незнакомого человека. Тем более, русского... А тут ещё эта история со стрелками - его милыми соотечественниками... Макс внутренне поморщился.
   "...Звучит неправдоподобно, но чаще всего, именно так и выглядят реальные факты..."
   Попутно Макс вспомнил несколько случаев из своей эмигрантской эпопеи и разговор незаметно перешёл на отвлечённые темы. Болтали. Смеялись. Подруги успели пропустить по второй порции джина и слегка захмелели. У Трейси заметно порозовели щёки и она даже похорошела. Макс, почти похоронив надежду, провести время с Речел, как он на то рассчитывал, более не переживал о неувязке. Он всецело отдался, возникшей непринуждённой атмосфере и развлекал женщин как делал это когда-то в русской компании. Наверное его откровенные шутки им пришлись по вкусу те от души хохотали. Дело двигалось к ужину и Трейси решила взять на себя хлопоты по его приготовлению.
   - Я вас оставлю ненадолго, - сказала она, покидая комнату.
   - Мы встречаемся в столовой минут через двадцать - тридцать, если никто не возражает. Бар к вашим услугам. Распоряжайтесь.
   Она вышла и плотно прикрыла за собой дверь. Оставшись наедине с Речел, Макс почувствовал некоторую неловкость. Он не то чтобы оробел, но и не испытывал в себе полной уверенности. Внезапная близость сорванного поцелуя принесла смущение и даже пара рюмок водки не сделала его более решительным. Речел, заметив его состояние, присела рядом так, что их тела соприкоснулись. Положив локоть на спинку дивана, она глубоко заглянула ему в глаза.
   - Раскажи о себе. Мне о тебе ничего не известно. Ну, ни капли. Ты весгда такой скрытный? Я уже и не мечтаю добиться ответа, почему ты был на выставке один. Впрочем, не настаиваю. Если не хочешь, не говори. Я уважаю чужие секреты.
   Макс взял её руку в свою.
   - По-моему, мы знаем друг о друге предостаточно. Зачем заглядывать за кулисы?
   Речел хотела что-то сказать, но уже не успела, оказавшись в его объятиях и Макс не отпускал её, пока не послышался голос Трейси.
   - Все к столу! У меня всё готово!
   Она распахнула двери, и посмотрев на них, подозрительно заметила:
   - Что здесь происходит? У вас вид испуганных подростков, собиравшихся побаловаться марихуаной и которых с внезапно застали родители . Так что же?
  Речел расссмеялась
   - Ты как всегда, недалека от истины. Мы целовались. Не поверишь, но у меня те же ощущения, как и много лет назад. То же волнение. Надо же...
   Трейси подхватила с барной стойки винные бокалы и резонно заметила:
   - Значит, вы без меня не скучали и провели время не без пользы. Ну а теперь мы можем подкрепиться. Я припасла на этот случай пару бутылок хорошего "Монтраше".
   Она действительно, справилась успешно с тем, что обещала, если успела столь быстро приготовить угощение. Стол был накрыт по-английски, без скатерти. Вообще, в столовой нарочито присутствовал дух Туманного Альбиона. После других помещений, обставленных аскетично, интерьер этого, выжержанный в стиле позднего английского рококо, казался непривычно традиционным. Посреди комнаты стоял гарнитур "Чиппендейл" на двенадцать персон. Однако он не выглядел чересчур громоздким, несмортя на невысокий потолок и узкие проходы между стенами и стульями. Изготовленный, очевидно, в начале прошлого века, мебель была отнюдь не из дешёвых. Их настоящей махагонии, а не сработанная под красное дерево из крашеной вишни. Размер стола скрадывался массивным посудным шкафом с дверцами в виде ажурной решётки мелкими ромбами. По другую сторону стола, напротив находился низкий поставец для сервировки и над ним вместо заркала висел яркий гобелен - современного изготовления под старину, но хорошего качества. Такие обычно производят в Брюгге. По всей видимости, Трейси питала слабость к изысканным вещам и умела их правильно скомпоновать. Даже люстру она подобрала из Веджвудского фарфора на шестнадцать рожков.
   Макс совершенно беспричинно подумал, что наверное и ведут себя подруги за обедом как и подобает английским леди. Ну не станут же они право, трескать гамбургеры или пицу в столовой, декорированной подобным образом? Да и обыкновенная трапеза здесь сама собой превращается в церемониал. Он отодвинул стул для Речел и, усадив её, поспешил на другую сторону стола поухаживать за Трейси. Его предупредительность не осталась без внимания. Подруги явно следили пристально и небезразлично за его манерами и удостоверившись очередной раз в том, что он не забывает ни об одной из них, с удовольствием принимали его знаки внимания. Макс занял место за столом посредине, оказавшись на равном удалении от женщин и мог поочередно наблюдать за ними. Нетрудно было заметить, что они проводят много времени вместе. Очевидные признаки тесной дружбы Речел и Трейс проявлялись незаметно, но каждый раз всё отчётливей. Если одна начинала говорить, другая уже знала ход рассуждений и они, словно дополняя друг друга, могли отстаивать общую точку зрения. Макса забавляло их единство и иногда ему казалось, что перед ним сёстры-близнецы, только непохожие.
   Под белое Бургудское обед прошёл весьма оживлённо. Вино, как Трейси и обещала, заслуженно претендовало на великолепное качество и его осушили играючи. Одной бутылки, естественно, не хватило и Трейси специально спустилось в погреб за следующей Уже за десертом Речел многозначительно посмотрела в сторону подруги и решила посвятить Макса в то, что ей казалось самой очень важным и исключительным. Она взяла его за руку и потянула за собой.
   - Пойдём, Макс. Я хочу кое-что тебе показать.
  Они прошли по длинному коридору, устланному белым ковровым покрытием, в котором тонули звуки шагов и все посторонние шумы. В конце коридора Речел распахнула двустворчатую дверь, ведущую в спальню.
   - Хочешь угадать автора?
   Мне любопытно, что тебе подскажет твоя интуиция и знание живописи.
  Речел подвела Макса к небольшому рисунку в простой узкой рамке, изображающего молодую девушку за туалетом. Она как будто привстала и повернулась к зрителю лицом. Собственно рисунок, был вполне законченным портретом, настолько на нём хорошо просматривались тщательно пработанные черты лица модели.
   "...Уж не испытывает ли Речел меня? - предположил Макс, изучая работу, висевшую на стене в полном одиночестве. Подписи с расстояния он различить не мог, но ему сразу же бросалась в глаза отточеная деликатность рисунка и зрелое мастерство художника.
   "...Вполне в духе импрессионистов... И в манере письма прослеживается некоторая тяга к академизму. Однако без характерной изломанной фактуры, так любимой многими представителями этого течения, - размышлял про себя Макс, пытаясь для начала датировать рисунок. Он мог бы смело отнести её к последней четверти девятнадцатого века, ближе к его концу, и отнести её к французской школе.
   "...Вот и акцент в композиции приходится больше на пластику, а не на игру света. Совсем как у Эдгара Дега, в момент его увлечения техникой пастели..."
   То, что работа была настоящей, Макс не сомневался. Уж слишком в неказистую рамочку её поместили да и Речел вела себя так, как будто открыла сундук с несметным сокровищем. Макс какую-то минуту колебался, но недолго.
   "...Ничего лишнего, только изгиб тела, подчёркивающий грацию движения модели..."
   - Дега?
  Речел азартно щёлкнула пальцами.
   - Ну, надо же! Все, кто видел эту работу, тут же приписывают её именно ему.
   Она повернулась к рисунку и задумчиво взглянув, на него, тысячу раз виденный прежде, проговорила:
   - А может что-то и есть в подобном единодушии? Настроение работы? Одно и то же видение мира женской чувствительности разными художниками? Одинаково нежное прикосновение к хрупкому цветку мечтательных символов?..
   Совпадение мнений множества людей по поводу авторства вдруг открыло Речел совершенно новый смысл.
   - Я давно подозревала, что трепетность мужской души вполне может быть мною неопознанной до конца. Вот уж действительно, заблуждение, о котором очень сожалеешь, не сделав это открытие вовремя.
   Она рассеяно, задумавшись о чём-то своём перевела взгляд на Макса.
   - Макс, этот рисунок принадлежит Берте Моризо. Ему Берта посвятила время в поздний период своего творчества. Его видели много специалистов, но все как один, имели ту же реакцию, что и ты. Вы как будто все сговорились, хотя, насколько я теперь понимаю, здесь дело в другом.
   Работа и вправду производила сильное впечатление. Небольшая, выполненнаая в мягких тонах, она словно сохранила в себе то великолепное время открытого любования красками в отображении повседневной жизни. Макс подошёл поближе и уже различил едва заметную подпись и год.
   - Речел, ты знаешь её историю?
  Та лишь с гордостью усмехнулась.
   - Макс, мне ли не знать историю собственной семьи? На рисунке изображена моя бабушка. Ей там не более восемнадцати лет. Она встретила Берту в парижском салоне художественного общества Шамп де Марс и та, очарованная свежестью юного создания, предложила ей позировать. Кстати, с этим известным салоном у моей бабушки были связаны воспоминания, которые, как и я думаю, тебе будут небезынтересны. Прошло некоторое время моя бабушка, тогда уже молодая поклонница новаторских идей в искусстве, познакомилась там с одним странным художником. Русским художником... По её словам, тот окончил школу живописи Ашбе в Мюнхене и пришёл пешком в Париж. Бедный, но безумно талантливый рисовальщик. Ты можешь поверить? Он был два месяца в пути! Его приютил скульптор Аронсон и поначалу молодой человек помогал ему переводить в мрамор гипсовые слепки. Потом художнику улыбнулась судьба и он выставлялся сам. Сначала в "Салоне независимых", потом в "Осеннем". С Аронсоном - членом общества Шамп де Марс тот продолжал поддерживать тесные отношения. Именно в мастерской у Арансона мою бабушку и столкнула случай с тем русским художником.
   Всё это мне уже рассказывала моя мать. В молодости она была безумно похожа на бабушку. Её фотографии в восемнадцатилетнем возрасте - вылитый рисунок, что ты сейчас видишь перед собой. Вообще, в нашем роду женщины невероятно повторяют внешность своих предшественниц, а значит, и я должна иметь некоторое сходство с ними. Ты не находишь?
   Макс слушал Речел с нескрываемым интересом, а когда та вскользь упомянула о фактах биографии незнакомого русского художника, он весь аж встрепенулся.
   - Речел, я подозреваю, что мне известно о ком ты говоришь! Имя? Ты не помнишь имя этого человека?
   Речел попыталась напрячь память, но её усилия не увенчались успехом
   - Моя мать его называла, но убей Бог, не могу вспомнить. Забыла. Столько лет прошло... Удивительно, как вообще, в голове остались эти подробности.
   - Может быть, Тео? - нерешительно подсказал Макс, взволнованный предчувствием события, способного перевернуть его жизнь...
   Теофил Флейман? Речел, умоляю, вспомни...
   - Ты знешь, очень похоже...
   - Так похоже или того художника действительно звали Теофил Флейман?
  Речел удивила столь внезапная настойчивость Макса.
   - Тебе это имя что-то говорит?
  Он не мог не улыбнутся, той самой снисходительной улыбкой, которая ещё минуту назад проскользнула у Речел от его вопроса о поисхождении рисунка.
   - Немного.
  Теперь уже, Речел недоверчиво вглядываясь в лицо Макса, испытывала крайнее любопытство.
   - Так немного или говорит? - уточнила она насмешливо
   - Ах, Речел, - Макс беспомощно развёл руками.
   - Я просто пока не в состоянии осмыслить все совпадения. И как тебе это преподнести. Уж слишком они невероятные...
   Обдумывая с чего начать, он осторожно начал издалека:
   - А что, у твоей бабушки был роман с этим человеком?
   - Да. И причём, очень серьёзный. Во всяком случае, мне не однажды доводилось слышать об их романтической любви.
   Речел мечтательно вскинула брови.
  - Неординарная и грустная история. Она стала семейной легендой. Правда, я не в курсе всего происшедшего, но судя по рассказам матери, бабушка и тот русский художник расстались. По непонятной причине и навсегда. Что с ним случилось потом, увы, не знает никто...
   - Знает, - невольно вырвалось у Макса. И хоть всё услышанное, он продолжал воспринимать как собственную фантазию, ему было трудно отделаться от ощущения грядущих перемен.
   - Речел, ты ничего не напутала?
   Прости за бестактность, - Макс виновато пожал плечами, - но я лишь стараюсь проследить, насколько жизнь известного мне человека людей могла пересечься с жизнью твоей бабушки. То же время и то же место... Всё дело в том, что у меня хранятся картины одного художника с очень похожей судьбой. Согласись, она необычна, и потому твой рассказ, а в особенности, некоторые его детали, вызывают у меня живейший интерес.
   Картин немного, но речь сейчас о другом. Среди них есть работа, написаная в начале века или чуть позже. Где? Не берусь утверждать. Но вот, что странно... Глядя на этот портрет, - Макс кивнул головой на рисунок, - я вспоминаю картину, которая хранится у меня.
   Он ещё раз приблизился к рисунку и пристально всмотрелся в черты изображённой там, молодой девушки.
   - По-моему, мы стоим на пороге открытия.
   - Даже так?..
   В тоне Речел проскользнул недоверчивый скептицизм. И хотя её ошеломил поток вопросов Макса, она продолжала сомневаться в реальности его уж очень смелых предположений. Макс говорил загадками. Однако, с другой стороны, Речел после его слов вдруг испытыла непреодолимое желание соединить обрывки далёких детских воспоминаний с тем, что она сейчас услышала от него. Неутраченное мечтательное воображение, как впрочем, и хорошее образование, полученное ею в Стендфорде, рисовало Речел начало двадцатого века, как некую нервно-утончённую эпоху. От неё веяло умением женщины носить шляпу и символами стихов Гиойма Апполинера. Те годы неустанно вибрировали живописными ассоциациями художников, вдохновлённых песчаными пляжами безлюдной Ривеьеры и волшебным настроением парижских "русских сезонов". Речел ещё очень долго продолжала идеализировать время, по её мнению, полное поэзии духа и утончённого восприятия. Восхищение Серебряным веком европейской культуры определило её нынешние увлечения и профессию. В Америку Речел родители привезли маленькой девочкой и она всегда, сначала втайне, а потом уже не скрывая этого, гордилась своим европейским происхождением.
   С годами что-то поменялось. Теперь все эти ощущения давно покоились в сознании почти забытым пластом прошлой жизни. Она всё реже и реже возвращалась к ним, затерянным где-то в дальних закоулках, ставшей уже другой души да и мировозрения тоже.. И вдруг нашёлся человек, который всколыхнул их, внезапно и неожиданно.
   - Макс, ты действительно полагаешь, что мы говорим об одном и том же человеке? - с тайной надеждой спросила Речел.
   - Полагаю? - Макс едва сдерживался от переполнявшего его возбуждения, - Удачные совпадения это удел богоизбранных счастливчиков или круглых дураков. Мне же не остаётся ничего иного, как оперировать фактами. То, что ты рассказала, не происходило с каждым вторым. Из Мюнхена в Париж не пролегала тропа паломников, и если кто-то и преодолевал это расстояние пешком, то только участники ранних крестовых походов. Так что, прими как должное, перст судьбы.
   Он ещё раз подошёл к портрету, словно желая себя проверить и сравнить его с внешностью Речел. Не оборачиваясь, он негромко заметил:
   - Пожалуй, это ваше фамильное.
   - Что ты имеешь в виду?
   -Невозможно устоять от особлазна узнать таких удивительных женщин поближе...
  Макс решительно шагнул к двери и медленно её притворил, пока не услышал, как покровительственно щёлкнула собачка замка. Потом стремительно подошёл к Речел и порывисто прижал её к себе.
   - Ах, Речел... По-моему, я теряю голову...
   Он поцеловал её, потом ещё и, едва совладая с собой, начал расстёгивать на ней блузку. Речел не противилась. Напротив, она будто ожидала от Макса подобных действий. Бюстгалтера под блузкой не было. Его отсутствие Макс уже почувствовал, когда они обнимались в баре. Но и под юбкой, упавшей на пол почти мнгновенно от прикосновения пальцев Речел, не оказалось нижнего белья! Только её упоительная и доступная нагота.
   "...Значит и она готовилась к тому же, что и я, - с удовлетворением подумал Макс, с жаром набросившись на вожделённое тело. Речел едва успела сдёрнуть с кровати порывало, уже предвидев, что Макс, получив её молчаливое согласие, овладеет ей где угодно, даже на полу. Лишь в последнюю минуту он с абсолютно неудобного положения потянулся к брюкам и достал то, чем предварительно запасся, отправляясь в гости.
   - А ты нетерпеливый, - проворковала Речел.
   - И предусмотрительный, - с усмешкой добавила она, заметив у Макса в руке презерватив.
   Так долго у него никогда прежде не получалось. Речел вела себя немного странно и Макса не оставляло впечатление, что она длительное время обходилась без мужчины. Наверное, уже давно... Возможно, Максу показалось что-то ещё... Во всяком случае, с такими женщинами ему раньше не приходилось иметь дело в постели. В какой-то момент он понял, что Речел по какой-то причине реагирует ненатурально, подыгрывая ему и имитируя оргазм.
   - О, бэби, бэби.., - громко с придыханием шептала Речел, словно копируя эротическую сцену из малобюджетного фильма.
   - Yes! Yes! - сдавлено, но контролируя себя, кричала она, как героиня популярного телевизионного сериала.
   Вероятно, с кем-то другим ухищрения Речел и сработали бы. Но не с Максом... Он просто не получал удовольствия от секса, если ему не удавалось удовлетворить партнёршу. Более того, не проявив себя должным образом в обществе дамы, Макс жутко страдал и норовил поскорее реабилитировать досадный промах. С годами его способность чувствовать женщину обострилась, как слух у слепца ион безошибочно определял малейшую фальш в интимных отношениях. Оттого сейчас и не спешил, стараясь непременно уловить ритм тела Речел. Вскоре она замолчала и лишь иногда у неё вырывался непроизвольный тихий стон. Макс ощутил учащённое дыхание Речел и, наконец, едва слышный глубокий вздох. Только теперь, уверенный, что она получила всё сполна, Макс в изнеможении упал рядом.
   - Моя проницательность меня не подвела, - благодарно произнесла Речел. Утомившаяся, она лежала рядом, тесно прижавшись к Максу. Непохожая на ту искусственную куклу, которой сначала собиралась быть, но оставаясь в непонятном напряжении. И Макс, успокоенный, почти забыл о показавшихся ему странностях, в её поведении. Прошло минут десять. Речел поглаживала его, и как будто чего-то выжидала. Вдруг, приподнявшись и опёршсь на локоть, она испытывающе взглянула на него и сказала:
   - Мы не можем быть эгоистами. Бессовестно оставить Трейси одну...
   Подожди, я скоро.
   Речел накинула халат, брошенный тут же в кресле возле кровати, и тихо вышла из спальни. Макс в приятной истоме машинально водил взглядом по её личным вещам, пытаясь угадать вкусы и пристрастия их хозяйки, пока не упёрся глазами в рисунок, висевшем на противоположной стене. После всего того, чем поделилась с ним Речел, эта великолепная работа имела уже совершенно другой смысл. Даже слова Речел словно продолжали звучать в его памяти, как слабое эхо, наполняя его существо светлыми надеждами.
   "...Однако. Ну и события...
   Непостижимо... А ведь, этого вполне могло и не произойти, не отправся я тогда на выставку, - размышлял Макс, нежась в свежих хрустящих простынях. Он любил женские постели. Читсые и мягкие, с множеством подушек... Попадая в эту волшебную обитель возбуждающих запахов тела, смешанных с чуть уловимым ароматом крема и духов, Макс наслаждался сладостной негой, охватывающей его всякий раз, когда по воле случая ему удавалось там задержаться.
   О том, что они с Речел не одни в доме, Макс почти забыл, поглощённый необычными ощущениями от близости с ней. Да и остальных впечатлений ему хватало с избытком, чтобы не вспоминать о ком-то ещё. Речел отсутствовала недолго. Неслышно отворилась дверь и Макс только сейчас с упавшим сердцем понял, что напрасно не придал значения её замечанию. А уж какой в нём скрывался труднообъяснимый смысл он и не предполагал.
   Речел стояла на пороге не одна! Рядом находилась Трейси... Та успела переодеться и теперь на ней была лишь лёгкая туника. В руках она держала бутылку шампанского и три флюта, ловко перхватив их пальцами. Выглядела Трейси абсолютно невозмутимо и на её лице не отразилось ни малейшего удивления, при виде своего гостя, расположившегося с комфортом в постели подруги. Речел, пропустив её вперёд, извиняющимся тоном произнесла:
   - Макс, я привыкла делиться с близим мне человеком. И удовольствиями в первую очередь...
  Потом, подхватив бокалы и поставив их на прикраватную тумбочку, она отошла, уступив Трейси место.
   - Ведь, ты, надеюсь, не возражаешь?
   Трейси присела на кровать и сосредоточенно начала разливалать шампанское, искоса наблюдая за реакцией Макса. То немаловажное обстоятельство, что все хорошо выпили, пожалуй, разряжало не совсем привычную для него атмосферу. Да и упрощало оно многое, превращая недвусмысленную ситуацию в не более, чем хмельную забаву изрядно загулявшей тесной компании. Если, Макс за десертом едва пригубил поданный Трейси коньяк, то его милые сотрапезницы попотчевались им от души. Однако, менее всего Максу хотелось сейчас быть подопытным кроликом. Эдаким послушным объектом исследования, насколько мужчина под действием алкоголя сможет контролировать собственные импульсы в обществе нагих женщин в той же кондиции. Он, ещё не до конца сообразивший что собственно, происходит, лежал голый, с идиотским видом, не зная как себя повести. Едва укрытый и несказано сконфуженный. Первой мыслью, возникшей у Макса, стало преположение, что его заманили в западню.
   "... В Америке это бывает, как здрастье..."
  Последний год его по поводу и без преследовала паранойя оказаться объектом иска о сексуальных домогательствах.
   "...Вот только зачем шампанское? - недоумевал он, - ну, не будут же эти плутовки праздновать в присутствии жертвы, чётко проведенную операцию. Да и Трейси одета, вернее, раздета как-то подозрительно. Чёрт возьми... Непонятка..."
   Из транса Макса вывела опять таки Трейси. Она подняла бокал и, не сдерживая смеха, поспешила привести его в чувство.
   - Твоё здоровье, Макс! Ты выглядишь немного растерянным... Или слухи о вашей русской манере жить страстями - преувеличение?
   Не договорив, Трейси качнулась в сторону и едва не потеряла баланс, чуть расплескав вино на постель. Всё ещё пребывая в некотором заторможенном состоянии, Макс вовремя подхватил из рук Трейси хрустальный флют и посмотрел на Речел, как на заступницу, пытаясь отыскать у той подсказку. И хотя ему и так стала предельно понятной блаж подруг, Макс желал заручиться её поддержкой.
   "...Любовь втроём? - смекнул он, наслышанный о подобном способе борьбы со скукой, донимающей богатых бездельниц.
   - Выпей, - Речел протянула ему шампанское.
   - Да ты и вправду, растерян, - жалостливо улыбнулась она и, присев рядом с Трейси, погладила Макса по щеке.
   - Ох и трепетный нам достался мужчина...
  Холодное вино Макса немного приободрило и он вскоре почувствовал смену настроения.
   - Ну, вы, девушки, даёте, - нарочито укоризненно вздохнул он, уже освоившись с новой для себя ролью.
   - Кто ж против такого коленкора, голубушки? Фельдеперсовые, вы мои, - Макс окончательно преодолел первое смущение и теперь лишь волновала собственная дееспособность. Ну как русскому мужику осрамиться перед американками? Всю накопившуюся за последний месяц энергию он неосмотрительно уже потратил на Речел и теперь тянул время. Впрочем, и женщины не торопились.
   Кровать была достаточно просторной, чтобы вместить их троих. Речел, вальяжно скинув халат, нырнула в уже изрядно помятую постель и притаилась, в жидани Трейси. Та однако, не спешила к ним присоединиться, словно растеряв прежний кураж. Она долила из бутылки остаток шампанского себе в бокал и теперь медленно его цедила Лишь допив, Трейси стянула через голову тунику и осталась совершенно обнажённной. У неё оказалась неплохая фигура. Тайком разглядывая Трейси, Макс отметил её немного дряблую кожу в области живота и небольшую жировую складку над лобком. Впрочем, округлые формы Трейси не могли не вдохновить подлинного ценителя настоящего женского тела. Ведь не модель же засущенная перед ним.... Чем-то она напомнила Максу Дюреровскую Еву из Прадо, если бы та достигла Трейсиного возраста. Такие же немного покатые плечи, груди-яблоки, в общем, типичная немецкая готическая мадонна начала шестнадцатого века. Даже в изгибе бедёр Макс заметил ту же грацию, с которой на картине Ева держала самый желанный в мире плод. Тогда, в галерее, Трейси показалась ему никакой и даже бесцветной. На таких женещин мужчины не особенно падки, но в них часто проявляется внутренняя симпатичность, которая делает потом общение с ними весьма запоминающимся. Макс с видом джентельмена, протянул Трейси руку и попытался встретиться с ней взглядом, но она увернулась от его глаз, как будто специально, и с весёлым возгласом плюхнулась рядом, на свободную сторону кровати.
   - А вот и мы! - воскликнула Речел, встретив подругу приветливым хохотом. Для начала они принялись ласкать друг друга, не обращая внимания на Макса и только уделив себе достаточно внимания, вспомнили о его присутствиии в постели.
   - Трейси твоя, - распорядилась Речел. Она, очевидно, привыкла, чтобы ей внимали и подчинялись
   - Не забывай, что она хозяйка этого дома, и ты, как гость, должен хорошенько отблагодарить её за гостепреимство.
   Речел сказало это шутливо-серьёзно, но в приказной форме, настойчиво давая понять Максу полную ответственность за то дело, что она ему поручает. Трейси тут же громко подхватила её идею и, как показалось Максу, пыталась скрыть крайнее смущение:
   - Рейчел абсолютно права. Ты должен постараться! Как Рас...
  Трейси не смогла с первого раза выговорить, то что хотела
   - Как Распутин...
   Похоже, она была совершенно пьяна и это обстоятельство сыграло Максу на руку. Несмотря на то, что он и хорохорился, изображая неутомимого мачо, на самом деле, у него появилась взявшаяся ниоткуда неуверенность. Макс ощущал себя неестественно и даже скованно. С одной стороны, присутствие другой женщины его безусловно возбуждало, а с другой, мешало. Он как бы прослеживал себя со стороны. Макс чувствовал каждым сантиметром кожи, как Речел смотрит на них, и это его невольно тормозило. Весь хмель мгновенно пропал, оголив как нерв, переживание не оплошать и должным образом справиться с Трейси. Всё произошло проще, чем он предполагал. Удовлетворить её, уже хорошо заведённую, оказалось значительно легче, чем провокаторшу Речел. Макс даже не ожидал от Трейси столь предупредительной готовности. Она зажглась как бенгальский огогнь и так же скоро догорела, честно и от души радуясь короткому сексу. Правда, поначалу Макс испытывал затруднение собраться и сосредоточиться: впервые кто-то ещё находился рядом в такую интимную минуту кроме него и партнёрши. Этот привкус публичности невольно отвлекал его и не давал полностью посвятить себя процессу. Какие-то мновения Макс не решался отдаться порыву, но вскоре инстинкт подавил всякий контроль и, уже совершенно не реагируя на Речел, он крепко стиснул Трейси под собой. Та тоже впилась руками в его плечи и отпустила потом с заметной неохотой.. Через секунду, уже вконец измочаленнный, Макс занял место между двумя тёплыми телами.
   Трейси продолжала лежать на спине, вероятно не остыв ещё от любовной утехи. Речел же выглядела необычно возбуждённой. Что-то новое появилось у неё в лице. Ноздри её раздувались и она порывисто дышала. Сцена секса с подругой у неё на на глазах несомненно раззадорила Речел, но, к сожалению, Макс уже был не боец. Спектакль под названием "Третий нелишний" подошёл к концу и зрителям и им же - участникам оствалось, разве что, обсудить игру актёров... Опять поймав взгляд Речел, Макс не мог отделаться от прежнего настойчивого впечатления, что когда-то ему уже приходилось видеть такой же...
   Он провел в постели с подругами ещё около получаса. За окном успело давно стемнеть и лишь неяркий торшер освещал комнату, сделав её полумрак ещё уютней. Трейси, наконец, сумела перевернуться набок и решила провозгласить тост, но заметив опорожненную бутылку с сожалением проворчала:
   - А чёрт! Шампанского не осталось ни капли. И лень идти вниз за новой бутылкой. Ну, да Бог сним... А знешь, Макс, ты сегодня не только наш гость, но ешё и присутствуешь на годовшине.
   Её язык слегка заплетался, но голова, очевидно, работала ясно.
   - Точно так же, тридцать лет назад мы обе вступили во взрослую жизнь. Можно ему рассказать?
   Трейси взглянула в сторону Речел, не желая без её согласия выбалтывать секреты. Та лишь весело кивнула, сама, не без удовольствия припоминая тот искрящийся яркими красками отрезок жизни.
   - И случилось это памятное событие в наше первое самостоятельное лето! Его невозможно забыть... В смысле, лето, - не без сарказма поправилась Трейси.
   - А то событие, как я полагаю, помнит каждая женщина... И наверное, того, кто с ней был в это мгновение рядом?..
   Даже сейчас Трейси не изменяла своей обычной иронии.
   - Где уж, как не в Париже девушке ощутить полную свободу и отдаться ей со всем пылом молодого сердца? А тем более, двум юным особам, немного наивным и совершенно неопытным там самое место. Что не решится сделать одна, другая поможет...
  Не так ли, Речел?
   - По-моему, тогда мы обе нерешительностью не страдали.
   - И то правда, - согласилась с ней Трейси, как вероятно привыкла это делать уже давно.
   - А, вообщем, мы всегда были с тобой единодушны. И в выборе развлечений, и в отношениях с друзьями и так продолжается уже тридцать лет. С ума сойти! Страшно подумать... Целых тридцать лет помнить молодого человека, вызвавшегося показать нам Париж и ставшего нашим первым мужчиной...
   У Трейси на губах заиграла грустная улыбка, о природе которой Максу приходилось только догадываться.
   -Кстати, Речел, у меня даже сохранилась фотография, где ты на следующее утро закрываешь от стыда лицо руками. Я снимала всё подряд.
   - Неужели ты продолжаешь её хранить?
   - Ещё бы! И не только эту...
   Пока Трейси делились трепетными воспоминаниями об их невинных забавах, Макс прикинул возраст своих новых знакомых.
   "...Если они празднуют тридцатилетнюю годовщину потери девственности, то им уже хорошо за сорок? Вряд ли родители отпустили бы двух девчонок самостоятельно в Европу до окончания школы. Так оно скорей всего и произошло. Выпускной бал и поездка в Париж развлечься. То есть, следуя несложной арифметике, им по сорок семь? По сорок восемь?
   Впрочем, они настолько и выглядят. Трейси, так точно. Ровесницы? Или Речел моложе? - Макс перевёл на неё пристрастный взгляд с Трейси, которую слушал.
   "...А собственно говоря, что это меняет? На год старше или младше? Обе, ухоженные, не обрюзгшие, в прекрасной постельной форме. Именно такие уже всё умеют и ещё всего хотят... Да уж, на замечательный я попал праздничек..."
   - Поздравляю, - наконец, нашёлся Макс, - событие действительно, знаменательное.
  Он как кот жмурился от свалившегося на него счастья. Ему даже захотелось заурчать. Наверное каждого мужчину хотя бы раз в жизни посещают необычные эротические фантазии, но вот сколько тех, кто хочет их осуществить? И каждый ли мужчина гонится за чувственным миражом или тот тает бесследно с в обыденной реальности? Макс вдруг поймал себя на мысли, что даже побывав в постели с двумя женщинами, ему не следует считать этот случай собственной заслугой. И ещё подумал о том, что безумно благодарен Речел за её неординарную выходку. В приоткрытое окно спальни, струился запах цветущего лимонного дерева. Вечерняя прохлада усилила его, плотно заполнившего пространство комнаты. Как любой тропический аромат, он был немного резким, но не настолько, чтобы не наслаждаться, вдыхая напоенный им воздух.
   - Я почти в раю, - признался Макс.
   - Или в аду, - заметила Трейси, подымаясь с кровати, - рано или поздно люди приходят к неизбежному выводу, что им лучше во дворце порока, чем в приюте добродетели... Жду вас к чаю.
   Когда Трейси вышла, Речел положила Максу голову на грудь и, не глядя ему в глаза, проговорила:
   - Ты шокирован?
   - Нисколько.
  Макс привлёк её к себе и прошептал:
   - Только так может вести внучка парижанки, свободная и не опасающаяся пересудов. Ты помнишь, о чём ты спросила меня тогда в галерее?
   Речел тихонько рассмеялась
   - Я о стольком спрашивала...
   - Кто мне понравился больше? Ты или Трейси? Теперь я знаю точно, что ответить. Ты лучше... Много лучше, но поскольку разница особенно очевидна в сравнении, я признателен за предоставленный шанс, это осознать полностью.
   У Речел в лице прмелькнуло что-то рысье.
   - И тебе понравилось сравнивать?
   В её тоне Макс не услышал ревности. Напротив, её голос звучал поощрительно как похвала попутчику, решившемуся преодолеть длинный путь в неизвестное. У Макса возникло секундное замешательстве. Речел упрямо продолжала ставить его в тупик своей внезапной прямотой и ему, выкручиваясь, пришлось полусолгать:
   - Слишком неожиданная форма познания, чтобы окончательно определиться подходит она мне или нет.
   - Ой, ли? - покачала головой Речел, - ну да ладно...
   Похоже, и она не видела нужды обсуждать их любовь втроём, так и не пролив свет на собственное отношение к тому, что произошло.
   - А что ты имел в виду, говоря про открытие? Ну, с этим русским художником? По правде сказать, ты меня заинтриговал.
   Макса перемена темы только обрадовала, тем более, как ему стало казаться, их постельное приключение не было стихийным.
   - Ну и замечательно! Теперь у тебя будет повод меня ещё раз увидеть. Ведь Речел желает узнать то, что известно её русскому другу?
   Он бодро выбрался из под мешанины простыней и начал одеваться.
  Трейси находилась в гостиной Когда Макс и Речел туда прошли, та сидела в кресле и слушала негромко звучавшую музыку. Рядом с ней на низком столике стояла почти опустошённая бутылка коньяка.
   "...Два Монтраше, коньяк, шампанское, - Макс с удивлением подсчитал количество выпитого.
   "...Плюс джин с тоником в качестве апперетива... Ну-ну. Судя по всему, мои нежные подружки не состоят в обществе трезвости и умеренность - не их стихия...".
   Просвещающуюся тунику Трейси сменила на светло салатовые бриджи и бежевую блузку. На её лице застыло покойное умиротворение. Она посмотрела на Макса как на хорошего приятеля или приветливого соседа, но не как на мужчину, с которым переспала какой-нибудь час назад. Макс узнав мелодию, спросил:
   - Карлос Жобим?
   - Да. Я люблю его композиции. А какую музыку ты предпочитаешь? Ту, что слушаешь у себя в машине или что-то ещё?
   Теперь он понял окончательно, что у Речел действительно не было от неё секретов.
   - Классику. Хотя, многое зависит от настроения.
   - Вот как? И какое же у тебя чаще?
  Макс без промедления сориентировался:
   - То, которое я испытываю с женщиной в спальне.
  Трейси улыбнулась Её в очередной раз приятно удивила находчивость гостя.. Пока они говорили, Макс заметил небольшую изящную сумочку из плетеного серебра, лежавшую у Трейси на коленях. С подобными в начале века благородные дамы посещали оперу. Элегантный аксессуар довольно нелепо смотрелся в эту минуту, примерно как лайковые перчатки на руках у купальщицы. Трейси нервно перебирала пальцами жгут-ремешок, пребывая в каком-то необъснимом состоянии. Речел подошла к ней сзади и незаметно начала массировать ей плечи.
   Визит в этом доме и в эту минуту подошёл к концу. Макс почувствовал настроение висевшее в воздухе и, воспользовавшись моментом, намеревался распрощаться. Никто не возражал. Трейси поблагодарила его за приятно проведенное время, как благодарят за катание на карусели и за порцию пломбира в шоколаде. Речел вызвалась проводить Макса. Уже возле машины она неожиданно разоткровенничалась:
   - Послушай, Макс, то, что я тебе скажу, не должно прозвучать для тебя странным. Я хочу, чтобы ты всё правильнопонял.
   Она не оправдывалась и не выглядела растерянной.
   - Мы так никогда не развлекаемся. Это была Трейсина идея. Знаешь, когда всё есть и ни в чём не испытываешь недостатка, в голову могут прийти самые неподконтрольные желания, тем более, что её рассказ - чистая правда. У нас действительно сегодня такая необычная годовщина. И отметить её нам захотелось именно столь необычным образом. Конечно, немного экстравагантно для двух взрослых женщин попытаться воссоздать атмосферу их первого сексуального опыта... Но зато, с другой стороны, а почему бы и нет! И по-моему, всё удалось как нельзя лучше. Мы обе тебе очень благодарны.
   Макс, слушая её, пытался уловить, к чему это предисловие.
  "...К тому, что они практикуют групповой секс? Так меня их пристрастия не касаются. А если они скучают, то это поправимо, и я с удовольствием откликнусь, чтобы помочь. И оповестить заранее о программе встречи тоже будет неплохой идеей..."
   - Правда, мы не знали, кого можно привлечь...
  Речел замялась, подбирая нужные слова.
   - Вообшем, видишь ли... Мы оказались тогда в галерее с этой целью.
  Макс язвительно поинтересовался:
   - У вас нет подходящих друзей?
   - Макс, это не те люди, - мягко проговорила Речел, взяв его за руку, - И с ними ничего бы не вышло. Понимаешь, как бы это сказать помягче... Участник нашей маленькой оргии не должен был принадлежать к кругу моих и Трейсиных знакомых. Непременно иностранец, но достаточно интеллигентный и не без чувства юмора.
   - Ну, я полагаю, не только не обделённый, этими качествами...
  Речел пропустила колкость мимо ушей. Она не выпускала его руку из своей и Макс почувствовал её плохо скрытое волнение.
  "...То есть, меня попользовали. Выходит, что так. Может не как проститутку за деньги, но с той же целью, - с сожалением заключил он. Речел Максу определённо понравилась.
   - Зачем ты мне об этом рассказываешь?
   - Не знаю, - Речел заметно погрустнела, - я как игрок в покер. Имею на руках роял-флеш, а банк на столе слишком ничтожен. Выигрыш мой, но я бы хотела иметь эту комбинацию карт совершенно в другой ситуации...
   - Не могу не посочувствовать.
   - Скажи, Макс, а ты не блефуешь часом?
   - Ты о чём?
   - О том художнике. Тебе действительно, что-то известно?
   - Да, Речел. Правда, я пока соневаюсь, насколько верны мои предположения, но с твоей помощью шансов добраться до истины намного больше. Если, конечно, ты пожелаешь посодействовать...
   У Макса затеплилась наадежда на новое свидание.
   - А знаешь, мне пришёлся по душе ваш праздник, - он сообразил, что Речел старается загладить вину.
   - Это случилось и навсегда останется между нами, - перебила его Речел, - Окажись на твоём месте любой другой и ему в вежливой форме дали бы понять, что продолжения не последует.
   - Речел, ты хочешь сказать, что мне не отказали от дома?
   - Понимай как хочешь, но ты был на высоте. Можешь гордиться собой и своим происхождением. Я очень тебе благодарна...
   Она хотела выговориться, но Макс решил не усложнять В конце концов, тогда в галлере было предостаточно молодых и привлекательных жеребцов на любой вкус, однако по какой-то неизвестной ему причине, Речел обратила внимание именно на него.
   "...Почему? - спросил бы сейчас Макс, но вместо этого он лишь приложил палец к своим губам:
   - Тш-ш-ш... Могу я надеяться на ещё один совместной ужин?
   Пожалуйста, - в его глазах промелькнула немая мольба.
   - Можешь, - без промедления согласилась Речел. Её обрадовало неожиданное объяснение - простое и без всякой недосказанности. Макс вдруг подумал о том, с какой, наверное, нерешительностью она и Трейси пустились на авантюру и даже всё спланировав, наверняка переживали до самого последнего момента. Мысль была секундной - он будто их оправдывал. Уверенности в правильности своих выводов Макс не почувствовал, но его домыслы стали пока единственными. На прощание он, чмокнув Речел в щёку, заметил весело и иронично:
   - У меня остались незабываемые впечатления...
   Домой Макс ехал очень медленно. Хотя, быстрее всё равно бы не получилось. Обычно, еле сдерживая себя от здешней изматывающей нервы манеры езды, сейчас Макс плюнул и, занятый мыслями, телепался как все. Это означало - рулить в заторможенном состоянии, создавая на проезжей части шахматный порядок и не давая никому двинуться вперед. Так и не привыкший к этому не поддающемуся объяснению, поведению на дороге, обычно он всё же умудрялся обгонять медитирующих за рулём водителей и уезжать восвояси. Однако после выпитого в гостях у Речел и Трейси, рисковать не стоило. Того и гляди наткнёшься на полицейского, внимание которого привлечёт машина, не вписывающаяся в размеренный ритм всеобщей похоронной процессии.
   Неторопливая крейсерская скорость в пределах двадцати пяти миль в час и точно так же медленно проплывающие мимо автомобили с полумёртвыми фигурами внутри теперь не утомляли как прежде. Макс открыл крышу машины и ехал словно под тёмным звёздным куполом. Как в планетарии. Незаметно прояснились мозги и в голову пришла первая строчка четверостишия, которую сейчас он механически про себя повторял:
   "...Ночной зефир струит эфир.
   Струит эфир.
   Ночной зефир...."
  
  
   - Глава 4 -
  
   Чтобы избежать разочарования в отношениях с женщиной, мужчине следует вовремя догадаться какую роль она ему отводит. Эта мысль созрела у Макса, стоило ему добраться домой. С ней же он поспешил внимательно рассмотреть картину, о которой ещё несколько часов назад рассказывал Речел. Несмотря, на поздний час, спать ему не хотелось. Обычно Макс укладывался не позже одинадцати, привыкнув таким образом, к редко нарушаемому распорядку, но не сегодня. Стрелка часов на циферблате давно перевалила за полночь, уже осчитытвая новые сутки, но прошлые для него всё ещё продолжались. Ощущение чего-то неизведанного до сих пор, что вот-вот ворвётся в его жизнь и не покидавшее с момента странного знакомства в галлерее, получило минувшим вечером неожиданное потверждение.
   Картина находилась перед его глазами с того момента, как Макс начал сознательно различать окружающее. Она и другие неизменно существовали среди множества прочих предметов в родительской квартире и это постоянство в какой-то мере, сделало их незаметными. Макс настолько привык к ним, висевшим долгие годы на одном и том же месте, что и не обращал на внимания. Работы его деда - профессионального художника были просто неотъемлемой частью домашней обстановки. Как резные диван и кресла с бордовой бархатной обивкой, вытертой на подлокотниках. Как высокий столовый буфет, напоминающий сказочный дворец с балкончиками и упирающийся своей изогнутой верхушкой под самый потолок. Как и вообще, всё, что никто годами не переставлял и не передвигал. Потом картины украсили стены в его собственной гостиной, став точно такой же неотделимой от всего остального, принадлежностью привычного убранства, пока не оказались здесь, далеко за океаном. Макс хорошо их знал, наверное, даже слишком, но, пожалуй, никогда прежде не вглядывался в одну из них с большим любопытством, чем теперь.
   ".... Ах, Речел- Речел. Если бы тебе могло такое прийти в голову, - всё ещё не остывший от впечатлений недавнего визита, он скрупулёзно изучал, тысячу раз виденную им, небольшую работу. Макс называл её "Встречей в синематографе". На тщательно прописанном холсте, были хорошо различимы мельчайшие детали, как будто он стоял снаружи, возле открытого окна и наблюдал за тем, что происходит там, внутри помещения...
   Взгляд Макса неспеша скользил по изображению интерьера старинного кинотеатра. В полумраке тесного зала светились два тусклых газовых рожка, выглядевшие на общем фоне даже яркими. Их оранжевое пламя, словно разрывало темноту, как бы образуя пространство импровизированной сцены.
   "...Господи, как он сумел смешать такую краску? - Макс с изумлением разглядывал почти живой огонь, отбрасывающий сероватые колеблющиеся тени. На заднем плане картины белело продолговатое пятно афиши. С чётким контуром, но почти непроработаное и с едва различимой надписью "Жорж Мельес", наискосок листа. Сбоку на картине стоял мужчина во фраке, вопросительно, в пол-оборота, повернувшийся в сторону дамы... Её фигура, занимающая передний план, очевидно и была центральной в композиции. Лицо модели очень сильно напоминало внешность Речел!
   "...Наваждение какое-то, - Макс отвернулся и, шагнув в сторону, с нового ракурса взглянул на картину. Потом опять, включив в комнате весь свет. И ещё, и ещё... Он жадно вгляделся в черты неизвестной женщины и последние сомнения постепенно начали таять, пока не улетучились совсем. Такое переплетение судеб казалось фантастическим...
   Макс позвонил Речел буквально на следующее утро. Ему не терпелось поделиться с ней подтверждением вчерашних предположений, и хотя его переполняли эмоции, он всё же решил не спешить. Да и расстались они хоть, вроде в мире и согласии, но каждый с собственными непростыми мыслями...
   Голос Речел в трубке звучал ровно и невозмутимо, никак не выдавая неловкость. Ту, вполне закономерную после всего происшедшего и более чем объяснимую как послевкусие от беззрассудного загула. Говорило ли её спокойствие о неподдельном равнодушии или свидетельствовало о завидном самообладании? Пожелай Макс себе ответить и рассеять сомнения и его вопрос упёрся в нравственный тупик.
   Речел было не с кем сравнивать. Ни в прошлой советской жизни, ни в нынешней американской. Ни с бывшей женой, ни с немногочисленными знакомыми из русской диаспоры и уж тем более, не со своими жильцами. Да и обстоятельства их последней встречи не укладывались в рамки тех отношений, к которым он привык.
   "...В итоге, мы все вчера выпили на славу и теперь, на трезвую голову, будет нелегко взглянуть друг другу в глаза..."
   Своё душевное состояние Макс опрометчиво приписывал Речел, совершенно забывыая о том, что любое желание мужчины посмотреть на мир с дамских позиций, сродни попытке догнать ветер. В любом случае, или окажешься далеко впереди, или безнадёжно отстанешь.
   "...Хотя, кто ведает, что у неё на уме, - рассуждал он, припоминая их короткую беседу напоследок возле машины.
   "...А впрочем, какая разница? Меня к ней тянет и это главное..."
   К удовольствию Макса Речел охотно согласилась увидеться и приняла его приглашение разделить с ним ужин. И то обстоятельство, что они расстались не более суток назад её тоже не смутило. Вчерашние события Макс представлял как игру воображения, как сон. Хотелось сильно ущипнуть себя и вздрогнуть от боли, чтобы окончательно убедиться в их феерической реальности. Напрасно Макс искал в взгляде Речел расстерянность или тайный стыд. Она не отводила глаз, а наоборот, смотрела с уверенностью человека, которому нечего стесняться. Чутьё подсказывало Максу, что ни под каким видом не следует заговорить или коснуться даже намёком о том как они развлекались наканкне. И если, он хочет сохранить с ней отношения, Максу следует молчать. Так нельзя преступить наложенное табу, чтобы не вызвать недовольство духов, охраняющих запретные пределы от бесцеремонного вторжения. Не из-за боязни последующего наказания, а из смирения перед величием непонятной силы, недоступной разумению. Макс даже не проявил светской вежливости и не спросил о Трейси, и вообще, вёл себя так, как будто ничего не произошло и они как несколько дней распрощались после застолья в людном "Виа Венетто".
   Греческий ресторанчик, куда Макс привёз Речел, не мог похватсться таким наплывом посетителей. Если, в "Виа Венетто" яблоку было негде упасть, то здесь официанты скучали. То ли по причине неурочного часа в середине недели, то ли ещё почему, во всяком случае, свободных мест там имелось в избытке. Макс выбрали столик возле окна и пока Речел читала меню, он заметил на хорошо освещённой противоположной стороне улицы превеселенькую группу....
   Возле похожего на бродягу субъекта, сидевшего в позе цветка лотоса на пошарпанной циновке, стояла довольно крупная собака. Будь она немного пошерстистей и вполне сошла бы за лабрадора. Такая же добрая и готовая безропотно исполнять волю хозяина. На её спине балансировал облезлый кот. Судя по его свалявшейся шерсти и тонкому хвосту, ему, наверняка, перевалило далеко за шестьдесят по человеческим меркам. Реагировал этот "Васька" на своё настоящее положение довольно безучастно. Не мяукал, не выл, а хранил какое-то скорбно-отрешённое молчание. Но самое прикольное заключалось в том, что на спине престарелого бедняги копошилась белая мышь.Участники столь необычной живой пирамиды довольно мирно уживались друг с другом и их хозяин собирал под этот атракцион деньги. Тут же находилось пластмассовая банка из под мороженого, объёмом по меньшей мере в половину галлона, куда и стекались пожертвования для домашнего цирка. Продолжительность номера, хорошо отработанного не одним представлением, регулировал дрессировщик - нечёсанный и немытый как и его труппа.
   Впрочем, подобные сцены Макс в этом районе наблюдал уже неоднократно. На улице, закрытой для автомобильного движения и превращённой городскими властями в пешеходную зону, кто только не выступал. И под кого только не просили самодеятельные артисты, стекающиеся сюда в поисках лёгкого заработка. В принципе, всех этих бездельников объединяло одно общее интернациональное и безрасовое стремление - поиск дармового хлеба. Ведь древнейшая психология паразита - прожить за чужой счёт бессмертна, как и остальные человеческие пороки. У любого убеждённого лодыря всегда найдутся оправдания собственной лени. Неопровержимые и объективные. С разной степенью творческого подхода, но связанные общим мировоззрением и отношением к труду. Как у тех их изобретательных советских коллег, голосивших в вагоне трамвая, что отстали от поезда...
   Макс обратил внимание Речел на эту живописную четвёрку. Как раз очередной прохожий кинул долларовую бумажку в приготовленную тару, посочувствовав не столько человеку, сколько животным.
   - Тебе их не жалко?
   - Кого именно? - поинтересовалась Речел.
   - Всех. Собаку, кота, мышь, их хозяина...
   - Зверей жалко, а его - нет.
   - Почему? Он мог бы вести более достойный образ жизни.
   - Не мог. Это его планка и находиться он должен внизу, под собакой, как самая крупная особь, в качестве недостающего звена.
   - Рейчел, а ты жестока.
  Макс, оторвавшись взглядом от меховых акробатов, взглянул на неё, как будто увидев её впервые.
   - Нет Макс.
  Лицо Речел тронула печальная гримаса.
   - Дело вовсе не во мне, а моё отношение - это элементарный социальный дарвинизм, лишённый ярма ложной жалости.
  - Неужели, ты не испытываешь ни капли сострадания к бедности?
  - Боюсь опять тебя разочаровать. В моём понимании, бедный - значит ленивый.
  Она усмехнулась.
   - Если бы только в моём...
   Ты то сам, как относишься к бедности? Только не пытайся меня убедить, что ты вносишь арендную плату за своих жильцов, если они испытывают денежные затруднения. Наверняка нет, избегая акта сострадания.
   Заметь, сознательно!
   А ведь, они - именно те бедные люди, о которых ты толкуешь со смирением святого Франчиска Ассизского. И тебе, как владельцу жилья, капиталисту-кровососу их совершенно не жалко... Или это не так?
   Речел даже не иронизировала над милосердием Макса, она откровенно над ним потешалась, мол знаю я вас либералов...
   - А ты, мой друг, как я посмотрю, неравнодушен к евангельским идеалам. Однако денюжки любишь... Как все мы. Так что, тебе, сумевшему встать на ноги в Америке ничего не остаётся, как принять нашу философию: бедный человек - он потому бедный, что ленивый и упустивший шанс занять достойное место в обществе.
   Спорить Речел не собиралась, ей лишь хотелось открыть Максу глаза, на те элементарные истины, которые не принято обсуждать.
   - Поверь мне, никто бы из твоих жильцов не отказался от собственного дома. Ну, на хрена им снимать у тебя квартиру? И видят они для себя необходимость жить раздельно от других, не потому что испытывают дискомфорт слышать пердёж и храп соседа за стеной, а потому, что в них воспитали такое стремление. В Америке квартиросъёмшик - это самая низкая форма человеческого развития и так, к сожалению, думает большинство...
   Перед Максом сидела прежняя Речел, запомнившаяся по их прошлому разговору в машине. Не тёплая кукла неумело имитирующая оргазм, а жёсткая в выводах и беспощадная наблюдательница. Он, право, не ожидал сейчас от неё столь стремительного выпада.
  - Ты тоже придерживаешься такого мнения?
  - Я - не большинство и мне наплевать, кто о чём думает. А вот ты никуда не денешься и рано или поздно, согласишься с тем, что я тебе сказала.
   Речел сознательно открывала перед ним мир других представлений, о которых он, откровенно говоря, прежде не задумывался.
   - Ну, а если, допустим, кто-то не хочет забивать себе голову заботами о собственном доме? Бездарно убивать время: белить, красить, стричь траву? Да мало ли текущих проблем? Ведь гораздо проще, снимая квартиру, быть на всём готовом?
   - Не может - не значит не хочет.
  Переубедить Речел Максу так и не получилось и он даже немного растерялся от подобной безжалостной оценки собственных сограждан.
   - М-да... Своеобразное отношение к окружающим и их нуждам.. Ну, а как же социальная помощь, благотворительность? Выходит, эти деяния поощряют потенциальных лентяев?
   Он осторожно затронул довольно щекотливую тему, на что Рейчел отреагировала без промедления.
   - Да. Но оставим в покое частные пожертвования неимущим и помощь больным и калекам. А касаетельно остального - неплохо задаться резонным вопросом, что за всем за этим стоит? Прежде всего, прикармливая бедных, богатая часть общества откупается за свою относительную безопасность. Голод вызывает агрессию...
   Есть ещё одна причина, попроще. Мне не хочется быть излишне циничной, но постарайся понять, какие мотивы у тех, кто занимается благотворительностью и зачем они это делают? - Речел предупредительно замолчала.
   - Ну и зачем?
   - Не думаю, что для тебя станет секретом, что помогая бедным, ты помогаешь себе. Не кажется ли такой способ следования христианским канонам, совершенно теряющим изначальный смысл? Говоря проще, пожертвовав какую-то сумму, человек уменьшает свои налоги. Ну, чем не стратегия сохранить для себя побольше? Убери эту лазейку - и я уверена, что количество благодетелей резко пойдёт на убыль. Даже сдав в "Армию Спасения" ненужное барахло, типа неисправного допотопного телевизора или старых трусов, человек получает справку, гарантирующую ему послабление в налогах. Зачем он туда едет и везёт случайные и ненужные вещи, затрачивая при этом, значительно подорожавший, бензин и собственное драгоценное время? И с какими мыслями? С думами о бедных сиротах и вдовах? Я, пожалуй, прослезилась бы от такой апостольской жертвенности, имей она место. Макс, ну, неужели ты серьёзно веришь в бескорыстие?
   Он, желая возразить, пожал плечами.
   - Я не вижу ничего плохого, если кто-то помогает своему ближнему.
   - Я тоже, но я за анонимность благодеяний. За пожертвования без ожидаемого обязательного материального поощрения. Во имя собственной совести и уж конечно же, без отсутствия в том меркантильных интересов.
   Не творите милостыни напоказ - об этой заповеди не просто забыли, а переиначили библейский смысл в угоду моментальным нуждам. Вообще, как-то неловко увязывать очищение души с опустошением кошелька. Это мне напоминает покупку индульгенций, но в более бессовестной форме. Впрочем, можно трактовать всё как угодно, свобода даёт неограниченные возможности.
   Макс усмехнулся.
   - Свобода...
   Всё зависит от того, что понимать под этим словом.
  Его замечание вызвало в Речел недоумение.
   - Макс, ты думаешь, что по этому поводу можно дискутировать?
   - А ты полагаешь, что нет?
  Он кивнул в сторону бродяги с животными.
   - Свобода быть принцем и быть нищим? Личный выбор: голодать или объедаться?
  Рейчел рассмеялась.
   - Тебе никогда не приходило в голову, что ваш социалистический лозунг "от каждого по способностям и каждому по потребностям" - это отражение нашей американской жизни. Иными словами, чем выше способности, тем шире возможности и, соответственно, способность удовлетворять свои потребности. А они в итоге, в мире у всех одинаковы - пожрать послаще и поспать помягче...
   - Речел, я не против...
  Макс миролюбиво улыбнулся
   - И согласен с твоими доводами. Факт широко распахнутых дверей Америки для амбициозных людей получил мировое признание и эта страна может им по праву гордиться. Кстати, я лично, как никто, могу засвидетельствовать и подтвердить всё сказанное, но - мы о тех, кто по какой-то причине не желает воспользоваться всеми щедро предоставленными преимуществами.
   Речел покосилась на него слегка недоверчиво.
   - В отсутствии амбиций, я вижу удел отшельников-мудрецов, как одну из форм собственной независимости. Для всех остальных, стремление к успеху и богатству носит характер выработанного инстинкта и бороться с таким чувством - только себе во вред. Бедность - это вынужденное состояние и зло, от которого хочется поскорей избавиться, как от кандалов. Кстати, именно бедность порождает множество социальных пороков и толкает на преступления. Берёт чужое тот, кому не хватает своего. Вор. Не уважает чужую собственность тот, кто не имеет своей. Вандал. Продажа тела, как способ заработать! Не подскажешь часом, определение такого способа борьбы с отсутствием денег? Я могу продолжать до бесконечности.
   Подошедший офицант, прервал их острую беседу и, приняв заказ, удалился. Речел, положив руки на стол, приблизилась к Максу и проговорила:
   - Макс, довольно о справедливости. Мир не переделать. Давай лучше о том, что меня интересует. Насколько ты понимаешь, обо всём связанном с тем русским художником. Меня не оставляют непонятные предчувствия. Расскажи, что ты знаешь.
   "...Ах, попалась пташка в сети! - Макс ликовал, но внешне оставлся абсолютно спокойным, - Не я буду, если не сорву перед сном твой сладкий поцелуй..."
   Он представил Речел раздетой у себя в постели, предвкушая оставить её на ночь
   - Расскажу. И с превеликим удовольствием! Вот только уложимся ли мы во времени? История длинная... И кроме того, мне хотелось бы показать тебе одну работу.
   - Мой русский друг зовет меня к себе в гости?
   Речел томно потупилась, изображая целомудренную стыдливость. Совсем как из жена корчмаря из немецких средневековых баллад.
   - Ну, вот, я уже как птица в силках.
   Макс, отвечая ей в тон, посочувствовал:
   - Осталось только определиться, станут ли твои оковы - пленом на милость победителя или предпочитаемой женщинами - властью героя? Однако, к сути...
   Он подвинулся поближе, готовый перейти к повествованию, так нетерпеливо ожидаемого Речел.
   - Итак. Художник... С чего же начать?
   Немного помедлив, словно подыскивая нужные ему слова, Макс приступил к рассказу...
   - Как и подобает большинству талантов, он родился в бедной семье. Я не хочу, чтобы моё вступление хоть как-то перекликалось с предыдущей темой. Не всегда - бедность, прямой путь к падению, и чаще всего, по моему глубокому убеждению, материальные невзгоды - наилучший стимулятор на первых порах. Но не будем отвлекаться.
   Родители будущего художника не то, чтобы едва сводили концы с концами, но уж точно, считали каждую копейку. От отца он унаследовал фамильное трудолюбие и чувство ответственности. Тот, полностью лишённый от природы деловой жилки, мог рассчитывать только на скромное жалованье и никогда не чурался дополнительного заработка.
   Ты знаешь, Речел, я иногда думаю, что лучше,- быть выходцем из нищеты и проложить самому себе дорогу или, не испытывая ни в чём лишений, никогда не познать вкус победы над обстоятельствами? А? Ведь, не сравнивая, невозможно убедиться в превосходстве.
   Макс не мог удержаться, от внезапно пришедшей к нему аналогии.
   - Не правда, ли?!
  Речел, как ему показалось, не отреагировала, лишь слабый отблеск какого-то дикого огня мелькнул в её зрачках.
   - Прости, Речел, за это невольное отступление. Я до сих пор остаюсь под сильным впечатлением, - Макс на секунду умолк и невинно закончил фразу, - от увиденного у тебя рисунка...
   Продолжить ему не пришлось. Возле стола появился официантом с подносом, на котором стояла анисовая водка в крохотном пузатом графинчике и в качестве закуски, жареные баклажаны. А также там уместились салат из арбуза с фетой, урашенный листьями базилика, фаршированные помидоры и пирог с начинкой из зукини.
   - Очень и очень кстати, - воодушевлённо воскликнул Макс, успевший основательно проголодаться, - закуска выглядит весьма аппетитно.
   - И так же призывно пахнет ...
   Ему, уже не однажды ужинавшему в этом ресторане, меню не было в новинку. Речел же с настороженностью косилась на чуть ли не экзотические блюда. Как и тогда в "Виа Венетто" она решила положиться на Макса и опять не ошиблась. Греческая кухня пришлась ей по вкусу и даже анисовая водка, которую она попробовала вепрвые. Безлюдный зал распологал остаться здесь подольше. Ни шума, ни гама, ни нежного пения бузуки, выводящего сиртаки Официант вскоре забрал опустошённые тарелки и принёс мятный чай...
   - Не сердись, но я не могу обойтись без комментариев, - Макс обезаруживающе повинился, - несносная привычка... А может, подобная была и у интересуещего тебя художника? Кто знает? Мне думается, что всё, к чему он пришёл, ему далось нелегко.
   Ну, что спрашивается ожидать ребёнку, лишённому изначально возможностей, открытых для богатых отпрысков? Да ещё в провинции? Никакой перспективы, кроме одной - повторить незаметный и скромный путь предков и народить очередных продолжателей рода для такого же тусклого существования. Пример его собственных родителей и соседей - это всё что он видел. Их незамысловатая духовная жизнь ограничивалась лишь религиозными праздниками. А что они для обыкновенного человека? Шанс надеть пасхальную одежду? Помолиться, закусить и выпить? Разбавят ли нечастые календарные даты повседневную серую скуку?..
   К счастью, отец заметил у него явную тягу к рисованию и отдал учиться в малярную мастерскую. Подмастерьем, а там глядишь и выучится на что-нибудь путное. Раскрашивать жестяные вывески оказалось делом нехитрым, тем более, под присмотром человека, занимавшимся прикладным художеством на протяжении всей жизни.
   В итоге, в свои тринадцать лет наш герой стал уже вполне самостоятельным. Это проявлялось во многом, но главное, в образе мыслей и в поступках. Работать и помогать семье в таком возрасте - явление вполне нормальное для того времени. Всё раньше, чем сегодня. Условия, которые выглядят суровыми с позиций современного человека, на самом деле открывали личность без опоздания и уже к двадцати годам формировали вполне зрелое сознание.
   В учениках наш будущий художник пробыл недолго и, проявив способности, уже довольно скоро сам выводил замысловатые изгибы букв. Попутно овладевал грамотой и не только русской. Забегая вперёд, скажу, что по-французски он писал до конца жизни почти без ошибок...
   Тяга к прекрасному всегда найдёт выход. В городе существовала рисовальная школа общества изящных искусств и, узнав случайно о действующих там бесплатных воскресных курсах, он стал их активным слушателем.
   Речел, для тебя может, откровение факт бескорыстия славянской души. И когда о русском человеке говорят, что он снимет и отдаст последнюю рубаху, в этом он весь. Есть такое понятие - бессребреник. Объяснить это слово, как в толковом словаре - получится сухо и необъёмно. Безмездник? Тороватый? Не падкий на деньги? Не то!...
   Его значение относится к нравственной категории. Честно говоря, я затрудняюсь отыскать подобное определение духовности в американской или европейской истоии подвижничества. Скорее всего, оно отсутствует.
   Это я к тому, что если уже зрелые мастера, члены Южно-Русского товарищества художников-передвижников находили время для ведения бесплатных уроков, то они без сомнения приносили туда не только свой талант, но и частицу сердца. Ты не слышала о таком обществе?
   Речел отрицательно покачала головой.
   - Об этих художниках мало известно, вернее они несправедливо остаются в тени, но поверь, многие из них заслуживают самого пристального внимания. Однако, не будем перескакивать на другую тему. В четырнадцать лет мальчика зачислили на стационар той самой рисовальной школы и там он проучился четыре года. Его окружал взрослый мир людей, у которых было, что почерпнуть. Не хлестать беспропудно водку и судачить грязно о бабах, а видеть жизнь в её чистоте и великолепии. Ведь как это важно - тянуться к совершенству и красоте самому...
   Кстати, в шестнадцать лет у него появилась его первая женщина. Для склада ума художника, окунуться в чувственность просто необходимо. Такого рода ощущения становятся продолжением духовности и воплощением собственных юношеских фантазий. А они уже, в свою очередь, перемещаются потом в зрелое творчество. И инаешь, кто она была? Мать его товарища...
   - Как ты знаешь такие пикантные подробности? - полюбопытствовала Речел.
   - Ну, должен хоть кто-нибудь не забывать о том, что художника, как человека связывает с обыкновенным миром. Единственная встреча и он навсегда остался благодарен той женщине. Я думаю, ему с ней очень повезло
   Макс улыбнулся, припоминая себя.
   - Для многих юношей их первый сексуальный опыт, чаще всего - полнейший конфуз. Я когда нибудь тебе расскажу о своём и мы будем квиты...
   Вообще, умелая и терпеливая наставница в таком деле - залог будущей мужской состоятельности. Не знаю, завоевал ли он её сам или его совратили?.. Позволь, Речел, обойтись без предположений. Но, как бы то ни было, он на всю жизнь остался дамским обожателем. Заметь, обожателем! А дамский обожатель - это тот мужчина, который видит в женщине прежде всего непостижимую тайну и источник райского наслаждения, и никогда не воспринимает её, как кухарку и постельную принадлежность.
   Макс откинулся на спинку стула и рассено невидящим взглядом посмотрел куда-то вдаль.
   - Любую. Даже самую недостойную, - добавил он грустно.
   - Что произошло дальше? Он успешно закончил школу? - Речел перебила его вспыхнувшие переживания и возвратила его на землю.
   -Да. Конечно... Курс обучения незаметно подошёл к концу и с ним появилась непоколебимая уверенность, что для успеха и признания, ему в провинции делать нечего. В столицу он ехать не рискнул и решил продолжить обучение за границей.
   В России уже давно существовала своя живописная школа, выработанные традиции и признанные авторитеты. Тем не менее, знакомство с сокровищницей мирового искусства признавалось, как необходимый шаг на пути к мастерству. Поездки за границу не считались модным поветрием и практиковалась начинающими художниками вовсе не из отсутствия патриотизма. Зачастую те, кто не мог позволить себе раскошелиться на занятия с маститой проффессурой, становились просто вольными слушателями.
   Да уж, Петербургская или Московская жизнь была молодому человеку явно не по карману... Подзаработав немного денег, в поношенном костюме, который ему перелицевали из старого отцовского, и единственной парой белья, распрощавшись с близкими, он отбыл в Германию. Дальше ты знаешь.
   Речел кивнула.
   - Школа Ашбе?
   - Да. Мюнхен. В то время столица Баварии по праву считалась центром современного искусства. Возникший в 1892 году Сецессион, привлекал даровитые и смелые таланты. Немудрено, что попадая в насыщенную новаторскими идеями атмосферу, начинающие ходожники открывали новую страницу своего творчества.
   У Ашбе он проучился несколько лет и эти годы сыграли значительную роль в становлении его, как живописца. В школе царила демократичная и прогрессивная атмосфера, пожалуй как нигде. Но самое главное состояло в том, что в упор методике преподавания делался на развитие индивидуальности, собственного видения предмета, поиска своей манеры. Я кое-что читал об Антоне Ашбе...
   Надо признать, что встреча с ним для многих художников не проходила бесследно. Профессионал в лучшем смысле этого слова, очень серьёзно относился к рисунку. В нём Ашбе видел фундамент мастерства и старался привить уважение к точности линий каждому своему студенту. Очевидно, тот мюнхенский период жизни и дал нашему герою хороший толчок. Кстати, за обучение в школе он не платил. Да и нечем было... На хлеб не всегда хватало. Ашбе, заметив у молодого человека прилежание и яркий талант, решил сделать денег не брать.
   И ещё один интересный факт. Тогда же в Мюнхене находился его будущий друг - Анри Матисс, но они познакомились и сблизились позднее, в Париже.
   - Матисс? Их связывала дружба?
   - О, да. Причём, довольно тесная, какая только может возникнуть между двумя творческими людьми. Они не просто приятельствовали, но и проводили вместе время. И не только в Париже! Вместе наведывались на родину Анри в Ле-Като-Камбреси. И конечно же, оттуда - в малюсенький городок Эперне, славивишийся предместьями с виноградниками. Впрочем, не мне расписывать тебе все прелести, которые мужчина и художник отышет и посвятит им себя в Шампани...
   Макс мечтательно задумался, как будто представляя себя во французской провинции, где воздух напоен ароматами виноградной лозы и земля родит полный искристой жажды жизни плод.
   - Во многих вещах они с Анри сходились во мнениях и потому ощущали себя в обществе друг друга необычайно легко. Между прочим, их дни рождения почти совпадали. Разница в датах была буквально в несколько дней недели и иногда друзья отмечали их вместе - сначала один, потом второй. Именно с лёгкой руки Матисса он приобщился к местной кухне и к молодому вину. И к прекрасной традиции отмечать окончание сбора нового урожая тоже. Не знаю, потчевался ли он легендарным "Божоле" или причащался чем-то другим, но уверен, что эти народные праздники не проходили мимо него.
   Ах, Божоле-Божоле.., - вздохнул Макс, - коварный напиток. Пьётся как вода, особенно в жаркий полдень, и последствия самые непредсказуемые.
   Услыхав, как он со знанием дела красочно описывает свойства этого сорта вина, Речел насмешливо его поддела:
   - Уж не случалось ли с тобой когда-нибудь подобной оказии?
   - Кто не был молод, тот не был глуп. Я бы даже сказал - молодость, это счастливое время быть неосторожным. Случалось, Речел. Сучалось. И не раз. Правда, назывался тот "дивный нектар" не Божоле а Шабское, но его вкус и качество мало чем отличались от французского вина. столь известного всему миру. Однако, я не раскаиваюсь и даже с удовольствием повторил бы однажды подобное алкогольное приключение. И тебя позвал бы на это праздник жизни. Ну, как, Речел, принимаешь приглашение? - рассмеялся Макс, намекая на удавшуюся вечеринку в доме Трейси.
   - Однажды герой моего повествования чуть-чуть переусердствовал и долго вспоминал, каким образом оказался утром в постели хозяйки питейного заведения. Впрочем, он без всякого сожаления провёл там ещё полдня, откисая в объятиях уже далеко немолодой, но чрезвычайно рьяной красавицы. Его залитая вином рубашка так до конца и не отстиралась, но он всё равно любил её надевать, не желая забыть забавную мимолетную связь. Как видишь, молодой художник вовсе не был чужд житейским радостям и без колебаний предавалсся простым чувственным удовольствиям. В Ле-Като, в доме родителей Матисса друзья останавливались обычно на неделю. Ему отводили отдельную комнатку наверху и перед тем, как уснуть, он долго сидел в тёмноте у открытого окна, размышляя и и любуясь звёздами.
   - Макс, откуда тебе известны такие подробности?..
  Речел с нарастающим недоумением слушала его рассказ.
   - Матисс очень серьёзно относился к мусульманскому искусству. Вероятно, на него оказала большое влияние экспозиция в Мюнхене. Необычная по тем временам и безумно инересная для художника. Так вот, они часто обсуждали тему влияния восточной книжной миниатюры на современную живопись, оба абсолютно уверенные, что любая другая культура позволяет по-новому взглянуть, на ставший давно привычным, мир. О выставках Осеннего Салона я рассказывать не стану, твоя бабушка наверняка знала эти места не понаслышке. Пожалуй, самое время отправиться взглянуть на то, что я для тебя приготовил...
   Макс поднялся из-за стола и протянул Речел руку.
  - Едем?
  Он, до сих пор сомневающися в её намерениях, решил на всякий случай, уточнить: - Ты так и не ответила.
  - Разве? - игриво удивилась Речел, - по моему, ты не оставил мне выбора.
  - Не оставил...
   Они успели досточно долго проторчать в автомобильных пробках, пока не оказались на нужной улице. Макс больше не заговаривал о художнике, собираясь приподнести ей сюрприз и Речел почти безмолствовала, обескураженная услышанной от него историей. Да и как она могла её воспринять, насышенную столь подозрительными деталями и подробностями? Манипулировал ли Макс датами и событиями, связывая их с хорошо известными именами с целью воссоздать атмосферу тех дней? Или достоверность его слов в том и заключалось, что все эти сведения касались вполне обыденных вещей, обычно никем не описываемых? Точно так же её мать рассказывала о бабушке, как о родном человеке, без приукрас и вымысла...
   "...А ведь жизнь этого русского художника ему не просто знакома, - рассуждала Речел, машинально поддерживая разговор.
   "...Она отправилась ко мне, не позвонив Трейси?.. - недоумевал Макс, тайком бросая взгляд в её сторону. В темноте салона, освещаемый светом фар встречных машин выражение лица Речел казалось мистически-непостижим.
   На парковке им повстречалась Лин. Та, забыв о том, что куда-то собралась не стесняясь, принялась беззастенчиво пялиться на гостью Макса, Он перехватил её неприлично-пристальный взгляд и миролюбиво поздоровался. В ответ Лин едва кивнула, процедив сквозь зубы холодное "Хай", и поспешила ретироваться,
   "...Наверное Речел права, - Максу вдруг отчётливо припоминилась недавняя беседа в ресторане , - здесь уже другие формы человеческой эволюции..."
   От того, как Лин зло зыркнула, появился неприятный осадок, но уже через секунду от него не осталось и следа.
   "...Господи, ну, что мне её неприязнь? Как мелко и смешно..."
  Уже в квартире, усадив Речел в кресло, Макс, с загадочным видом спросил, не в силах отказать себе в удовольствии красиво преподнести финал своей истории.
   - Ты когда- нибудь слышала о звёздных часах человечества?
   Та лишь озадаченно вскинула голову.
   - Минуты, к которым люди идут всю жизнь, и, оказавшись на самой вершине, понимают, что только одно это мгновение стоит многих других лет. Не волнуйся, мы ещё не там, но то, что ты сейчас узнаешь, наверняка станет запоминющимся моментом в твоей и моей жизни.
   Он изящным жестом иллюзиониста сдернул с находившегося в двух шагах стула белую простыню, которае скрывала стоявшую на сиденье картину. Макс специально снял её со стены. Опёртое на спинку стула полотно хорошо и без бликов освещали люстра и бра позади кресла.
   - Ну , что скажешь?
  На Речел, в упор с картины смотрела женщина, черты лица которой невозможно было не узнать. Речел вздрогнула и перевела взгляд на Макса. Потом опять впилась глазами в работу и уже в полном оцепенении застыла перед ней.
   - Это невероятно...
  Макс, довольный произведённым эффектом, тихонько рассмеялся.
   - Нет, моя милая Речел... Это как раз вполне допустимо. Но позволь мне кое-что добавить. Ты вспомнила имя того русского художника?
   Он, упиваясь напряжённостью момента и , не торопился сказать самое главное.
   -Нет?.. Тогда обрати внимание на подпись в нижнем левом углу. Та ли это фамилия, которую упоминала твоя мать?
   Речел вдруг осенило! Ведь, у неё совершенно вылетели из памяти письма, любовно хранимые бабушкой. Перевязанный лентой тонкий пакет был одной из семейных реликвий и когда-то мать говорила, что они от Флеймана - её давнего увлечения...
   "...Флейман! Ну конечно же, Флейман! Как я могла забыть?.."
   - Макс, ты действительно полагаешь, что изображеная здесь женщина, имеет отношение к моей семье?
  Он присел рядом с Речел на подлокотник кресла и уже в который раз посмотрел на тщательно проработанный портрет незнакомки.
   - Очень похоже, что так.
   Потом выдержал долгую паузу и невозмутимо спросил:
   - Как ты думаешь, какую фамилию моя мать носила до замужества?
  Его голос прозвучал настолько невозмутимо, что Речел поёжилась от предчувствия ещё одной разгадки. И вдруг поняла, что Макс ничего не утверждает и ничего не опровергает. С ним это было, есть и будет. Навсегда.
   Она с подступившей слабостью выдохнула:
   - Флейман?
   Макс молча поднялся и встал позади картины, опершись руками на спинку стула.
   - Вот такая странная судьба. Твоя бабушка и мой дед любили друг друга. Потом их пути почему-то разошлись...
   У Речел от волнения пересохло во рту. Она ощутила минутное седцебиение и понемногу пришла в себя. И Макс, подумав о чём-то своём, замолчал. Ему внезапно пришла в голову неожиданная и дикая мысль. Он тут же её отогнал или просто не захотел развить её до неудобного предположения...
   - Теперь у нас с тобой общее прошлое.
   - Что с ним случилось потом?
  Макс вздохнул.
   - То же, что и со многими, кому было суждено жить в это полное счастливых и трагических одновременно, событий время. Перед Первой мировой войной он вернулся обратно в Россию, в свой родной город. Потом грянула революция, хаос, и он уже никогда больше не появился в Париже. Сначала ему не удавалось уехать по причине болезни матери, потом он оказался в ловушке. Не всегда легко объяснить власть имущим, что художник - это человек без границ.
   - Ты его помнишь?
   - Увы... Он умер, когда мне ещё не сполнилось года.
  Речел подошла к Максу и обняла его. Она увидела его сейчас другим. Каким?.. Пожалуй, Речел и сама затруднилась бы определённо ответить. Наверное, не просто посторонним мужчиной, хоть и достойным её внимания, а человеком, с которым её что-то связывает? Некая невидимая, но ощутимая нить? Её бабушка прожила бурную жизнь и встреча с русским художником не прошло для той бесследно. У Речел от напряжения путались мысли...
  
   "... Его дед, моя бабушка?.. И всё ли Макс рассказал? Да и известно ли мне всё, о чём бабушка могла поделиться с матерью? Хотя, так оно обычно и происходит: в невероятную правду гораздо труднее поверить, чем в самый убедительный вымысел. Ну, вот, предчувствия меня не обманули, как редко подводили и прежде..."
  - И всё-таки в это невозможно поверить, - с колебанием призналась она, отстранившись. Уж слишком нереальными казались ей все обстоятельства.
   - Или поверить безаговорочно, - фатально произнесла Речел.
   - У тебя есть его фотография? Я бы очень хотела взглянуть.
  Макс вышел из комнаты и вернулся с пухлым альбомом.
   - Мой дед не особо любил фотографироваться, но всё же иногда объектив камеры его настигал.
   Он перелистал пару страниц, пока не нашёл то, что искал.
   - Вот . Поюбуйся... Эта самая примечательная.
   Макс протянул плотную, наклееную на картон, карточку. По поблекшему тону сепии, Речел сразу же догадалась, что ей немало лет.
   - О! Салон Шарля Пюйо! - воскликнула она, сразу же обратив внимание на витиеватый, похожий на экслибрис, штамп, - Такие же я видела у бабушки...
   - Мой дед слева, - пояснил Макс, ткнув пальцем на одного из запечатлённых там мужчин, одетых по тогдашней моде, у входа в какой-то особняк.
   - А второй? Уж не Матисс ли?
   - Он самый. На обратной стороне его подпись. Эту фотографию они сделали во время выставки Осеннего салона, где оба участвовали, совсем незадолго до поездки Матисса в Россию.
   - Матисс был в России?
   Речел, неплохо знакомая с его творчеством, удивилась.
   -Да. Он посетил Москву, в связи с установкой декоративных панно в доме у Щукина, которые тот у него заказал. По тем временам они поражали своей смелостью и привлекали всеобщее внимание. Впрочем, заслуженное. И не только к художнику... Можешь представить независимость человека, собиравшегося их держать на виду. Это сейчас публика всеядна и никого и ничем не поразить, а тогда, эпатирующая обнажённость натуры, находила у зрителей самые противоречивые отклики.
   Ещё одна. И кстати, довольно знаменательная, - Макс, порывшись в альбоме, извлёк оттуда фотографию поновее и покрупнее.
   - На ней мой дед в окружении своих учеников. По стечению обстоятельств, он преподавал в том же училище живописи, которое окончил сам. Потом во времена Сталина его обвинили в формализме и отстранили...
   Макс неспеша перелистывал страницы, выбирая наиболее характерные снимки. Как назло, ему попадались совсем не те, что он искал. То его фотографии с бывшей супругой, то банальные групповые портреты родственников.
   А, вот.., - наконец, проговорил он, - взгляни-ка сюда. Здесь он со своей женой.
   Речел внимательно посмотрела на пожелтевший снимок. На коленях представительного зрелого мужчины в фетровой шляпе, сдвинутой набок, сидела молодая привлекательная брюнетка. Её черты лица отдалённо напоминали Речел внешнось матери и бабушки...
   "...По тому каких женщин выбирает мужчина на протяжении жизни, уже понятно как он к ним относится, - отметила она про себя, - любят обычно один и тот же тип..."
   - Эта, по-моему, одна из его последних, - Макс протянул фотографию Речел и уже потом, складывая их на место и продолжая о чём-то размышлять, произнёс:
   - Я думаю, он любил твою бабушку. Не знаю, почему они расстались. Странно... Причинить друг другу душевную боль? Эта картина, по сути дела, автопортрет. Посмотри, его лицо в тени, но на нём как бы недоумение, вопрос. Он словно адресует его к стремительно уходящей прочь спутнице При этом, остаётся на месте и не следует за ней. Чистый декаденс...
   - Ты его осуждаешь?
   - И да и нет. Как я могу делать какие-то выводы, основываясь на собственных предположениях? Наверное, да. Потому, что он не предотвратил разрыв, если тот имел место. И, конечно же, нет. Ведь не всегда и не через всё мужчина может переступить. Намерения и обстоятельства - не всегда спутники.
   - В вас, русских очень много ненужных сложностей, - вырвалось у Речел с сожалением, - комплекс ответсвенности за весь мир?
   Она иронично покачала головой, предугадывая в Максе мятущегося прагматика.
   - Там, где иные равнодушно самоустраняются, вы обязательно ищет свою вину - а всё ли я сделал от меня зависящее? Мне тоже неизвестно, что между ними произошло. Скорее всего, моя бабушка не сумела подчинить себя его натуре. В любом случае, в союзе мужчины и женщины кто-то обязательно теряет индивидуальность и живёт жизнью другого. Такая закономерность обязательна, если разговор идёт о неординарной личности, и как мне кажется, они такими были оба.
   У Речел вдруг загорелись глаза:
   - А знаешь, по-моему, мне удастся пролить свет на их взаимотношения. У матери в доме хранятся его письма. Те самые, о которых я тебе говорила...
   Сюрпризы сыпались один за другим и Макс уже начал опасаться пугающей последовательности этого фейерверка событий, вспыхивающих яркими, но быстро сгорающими звёздами скорого разочарования.
   - Как далеко живёт твоя мать?
   - В Вашингтоне, но сейчас она гостит у родственников во Франции. Вернётся через неделю и я собираюсь к ней ненадолго. Кстати, ты знаешь его почерк?
   Вопрос Речел не застал Макса в расплох. Пожалй он даже ожидал его.
   - Ты продолжаешь сомневаться?
   - Нет. Просто хочу быть уверенной, что это письма принадлежат именно твоему деду.
   - Речел, а что тебе подсказывает сердце?
   - Ах, Макс! Сердце - плохой советчик. В особенности, в делах расследования чужой жизни. Я больше доверяю рассудку. Эмоции и страдания - это ваш удел. Покажи-ка мне лучше его остальные фотографии.
   В альбоме их нашлось не более десятка, не считая двух-трёх маленьких с белым уголком для паспорта или удостоверения. Речел с интересом рассматривала немые свидетельства жизни человека, судьба которого когда-то краешком вплелась в историю её семьи. Макс сидел рядом и давал неторопливые объяснения.
   Она украдкой посмотрела на него и ей захотелось стать благодарной. Ни за что конкретно, не уточняя для себя истоки желания. За ещё один прекрасно проведённый вечер... За забавную непосредственность Макса... В конце-концов, стать благодарной, чтобы загладить вину, подсознательно ею испытываемую... Речел знала уже совершенно определённо, что проведёт здесь ночь. Ощущение оказалось внезапным, но требовательным. Она приняла решение без труда и колебаний, со свойственной ей способностью не обманываться и ничего от себя не скрывать.
   "...Трейси уехала в Палм Спрингс и вернётся только завтра к вечеру. Ничего не значащее, но удобное обстоятельство, - думала Речел машинально и не оправдываясь.
   "...Впрочем, и так никто не ограничивает мою свободу и я всегда вправе выбирать, как и с кем проводить время. Чем не долгожданная возможность отвлечься? Тем более, рядом с этим человеком, засыпая в его объятиях, как когда-то моя бабушка находила счастливое успокоение в руках его прародителя..."
  
  
   - Глава 5 -
  
   Мужчина, переживший уход женщины, которую любил, легко забудет её, оказавшись в постели вечером с другой, но всё равно вспомнит о ней на следущее утро.
   Макс не без удивления рассматривал предметы дамского гардероба, уже понемногу отвыкший от их присутствия в своей комнате. Его взгляд механически скользил по вещам, небрежно брошенным Речел на стул рядом с постелью, вызывая в памяти отблески прежней жизни...
   Будучи женатым, он никогда не искал развлечений на стороне. Это не означало, что Макс мог равнодушно пройти мимо и не обратить внимания на красноречивый женский взгляд или как болван туго соображать по поводу игривого намёка. Нет. Не проходил и моментально реагировал... Но! В целом, в нём всё же проявлялась больше сексуальная сдержанность, чем агрессивная неразборчивость. Он всегда безошибочно определял интерес к себе и только после этого решался предпринять некоторые шаги к сближению. Связи такого рода были нечастыми, но очень содержательными. Макс не считал для себя возможным ими пренебрегать, усматривая в отказе от них неуважение к проявленной симпатии, во-первых, а во-вторых, элементарную неосмотрительность. Отвергая женщину, мужчина, как правило, теряет не только возможного друга, но с гораздо большей вероятностью приобретает себе потенциального врага.
   Для Макса эта специфическая сторона его жизни никак не пересекалась с другой, семейной. Даже если что-то и происходило, то мимолетняя привязанность существовала сама по себе, без всякой диффузии, совершенно не отравляя супружество и чувства, питаемые им к жене. Та, в свою очереь, никогда ничего не выпытывала и не выспрашивала, и Макс платил ей тем же, не терзаясь попусту от того, что к то-то с ней пофлиртовал на вечеринке или она тепло обняла старого приятеля при встрече. Установившееся к всеобщему удовольствию равновесие служило залогом взаимного доверия и уважения, тем более, что у его жены не было ни малейшего повода упрекнуть Макса в недостатке внимания. Ей вполне хватало его сексуальности и она, не проявляя собственную инициативу, тем не менее, не отказывала ему даже в неурочное время.
   "..Nooner..."
   Макс мысленно усмехнулся. Так в Америке называется муж, не упускающий возможность отметиться в постели во время ланча. Для этого он специально приезжает домой с одной единственной целью и заодно что-то перехватывает. У Макса так складывалось и не раз. При этом, он находил жену необычайно привлекательной, сдабривая их дневные утехи хорошей порцией собственной фантазии. Максу нравился ритуал. Как наверное и совершение его в дневные часы - раздеть жену, подготовившуюся к выходу из квартиры, а не иметь её в своём распоряжении доступную перед сном в домашнем халате и шлёпанцах...
   "...Пожалуй, она не видела в том ничего плохого, но и не испытывала восторга, позволяя себя любить.., - Макс лежал в постели с Речел и вспоминал свой неудавшийся брак.
   "...А не ищу ли я в новых отношениях повторение тех, прежних?"
   Он почувствовал этой ночью хорошо уловимую похожесть Речел и бывшей жены.
   "...Или хотел почувствовать?.."
   Наступивший день начался обычно, словно строгое предупреждение опять того же всеведующего "дядюшки" о том, что не стоит беспричинно испытывать эйфорию ни по какому поводу. А особенно, в бизнесе. Да ещё в таком беспокойном как у Макса... Ранним утром раздался настойчивый телефонный звонок. Макс сразу понял, что это по его душу и кому-то не терпится доложить о какой-нибудь ерунде. Трубку он поднимать не стал и прослушал через автоответчик нудное сообщение. В нём, конечно же, не оказалось ничего экстренного, а уж необходимость морочить голову в данный момент и вовсе отсутствовала. С таким же успехом озабоченный жилец мог пожаловаться на очередную пустяковую неполадку попозже а не трезвонить ни свет ни заря. К бесцеремонности квартиросъёмщиков Макс давно привык, как и к факту восприятия ими делом первостепенной важности исключительно собственных проблем.
   "...Непонятно, как они все здесь жили без меня до сих пор?.."
   К любому на его месте жильцы, наверное, бы относились равнодушно, но не к Максу. Лин разнесла по околотку новость, что менеджер не один и, естественно, он сразу же всем понадобился. Из принципа. По вполне объяснимому зловредному и мстительному желанию видеть человека, который разъезжает на шикарной машине, у себя в услужении.
   "...Как они, должно быть, меня не любят, - не раз отмечал Макс, прекрасно понимаая мотивацию подсознательной неприязни. Его квартиросъёмщики отчаяно нуждались в объяснимых вещах, как в противовесе. Потребность любить сродни необходимости ненавидеть. Оба чувства - две равноценные стороны одной и той же разменной монеты, именуемой беспристрастностью. Без них немыслима ни одна живая душа, а тот, кто утверждает, что лишён одного из них, либо плохо себя знает, либо просто бессовестно лжёт. Любят ни за что и не ищут причины. Не жалуют, потому, что другой, а уж потом находят для себя сравнительно резонные доводы. Будь Макс человеком, изначально владеющим бизнесом и появляющийся в нём раз в год как ясно солнышко, и выглядело бы всё совершенно иначе. Ведь, глаз режет только то, что находится в непосредственной близости. Эту закономерность Макс уже хорошо усвоил, как усвоил и то, что перед деньгами люди кроме того, что пасуют и заискивают, ещё и невольно испытывают уважение. Не говоря уже о том, что додумывуют про себя их количество. К мысли о гипотетическом владельце дома вся эта братия относилась совершенно легко и, приписывая ему несметные богатства, даже не подозревала, насколько безбожно перевирает какие-то пыльные факты. Неизвестно откуда почерпнутые сведения, удивительным образом напоминающие информацию из стенгазеты, доступную работникам Засранской суконной фабрики имени Клары Цеткин о калифорнийском магнате Поле Гетти. Такие же "подлинные" и не требующие доказательств, "знания", когда одним нет дела, кто владеет несметными деньгами, а другому наплевать, кто их подсчитывает.
   Макс оказался на стыке двух вселенных. Мира богатых и юдоли бедных. Не потому ли он, человек с замашками хозяина, но живущий среди простого люда и вызывал глухое раздражение. Одно цепляло другое. Прежде всего, досаждал его дорогой автомобиль, а потом уже и все остальные факты. А уж их, неподдающихся логике малообеспеченного обывателя, хватало...
   Ну, хотя бы его манера на любой вопрос находить решения. Макс принимал их единолично! При этом, обходился без туманных ссылок на хозяина, будто его не существовало и вовсе. Жильцов раздражала подпись Макса абсолютно на всех документах и даже в ответах на письма, адресованных тому же хозяину! Именно его искали вездесущие брокеры по недвижимости и именно он отправлял их вовсвоси. Неудивительно, что подобное положение вещей ставило в тупик бывших хиппи и битломанов, привыкших по неопытности и молодости наивно думать о себе как о поколении со свободно выраженными взглядами. Порой Максу так и хотелось подойти к кому-нибудь из них сзади и тихонько похлопать по плечу:
   -Эй, дядя... Проснись! Ты давно проехал свою остановку...
  Но вместо доброго совета ему приходилось не обращать внимания на мелкие козни. Как на ту анонимку... И дело иметь с перебисившимися и повзрослевшими бунтарями, которые уже давно остепенились. Волосатые и бородатые юноши в расклешённых джинсах поменяли одежду, постриглись и побрились. Девушки привели в порядок ногти и причёску, смыли с ягодиц фальшивую татуировку и в одночасье стали теми, кем родились - обыкновенными обывателями. Родительский мир, когда-то втайне презираемый ими, вдруг стал их собственным, и оказавшись уже в нём окончательно, они так и не сообразили, что с ними произошло. А тут ещё Макс со своими непонятными штучками...
   - А если, ты такой богатый, чтобы позвлять себе подобные покупки, то почему живёшь здесь и занимаешь чужое место? - однажды в открытую возмутилась одна из не в меру раздраженных квартиросъёмщиц.
   "...Ну вот, докатился, - опешил Макс, - Попрекают чуть ли не куском хлеба. Интересно, кого бы она мечтала видеть на этом месте, уж не себя ли?..".
   Он как раз выезжал из ворот и пропускал перед собой эту старую козу. Сделал вид, что не расслышал её сердитый выговор и как ни в чём не бывало вежливо кивнул
   - С добрым утром, мэм.
  Дама чуть не поперхнулась леденцом, сосать который вошло в привычку ещё с посещения рок фестиваля в Вудстоке. Для неё те "три дня мира и музыки" вероятно, не прошли и без "травки". Правда, с годами увлечение марихуаной подзабылось из-за её дороговизны, а вот к леденцам осталось. В неизменном полупляжном наряде, едва скрывающим отвисшую до пупа грудь и тонкую, хорошо заметную сетку морщин на жёлтых дряблых ляжках, его соседка продолжала считать себя молодой неотразимой и очень современной.
   "... Вот она, престарелая Америка. Полная неоправданного, но непрошибаемого самомнения, - сожалея, Макс нажал на газ и укатил прочь.
   К полудню он отвёз Речел к Трейси. Массивная калитка ограды была заперта и Речел воспользовалась собственным ключом. Уже отъезжая, Макс заметил в зеркало заднего вида, как та мимоходом опорожнила почтовый ящик.
   "...Судя по всему, мои новые знакомые действительно очень близки и не держат друг от друга секретов, - он лишь в лишний раз в том убедился, наблюдая как Речел рассматривает корреспонденцию. Да и для Речел дом Трейси наверняка надёжное пристанище..."
   Что и говорить? Дружба между женщинами очерчена совершенно иной канвой взаимоотношений, чем между мужчинами. Более откровенная, даже в мелочах. Не ожидать от Трейси любопытных вопросов на свой счёт, а от Речел доверительных ответов Максу представлялось наивным.
   "...А ведь, они не просто подружки.., - его думы упрямо возвращались к тому, что их связывает.
   "...А кто?! Не окажись я с ними в постели и всё выглядело бы куда проще. Две лесбиянки. Таких в этом городе предостаточно. Вон как страстно миловались. Ласки, поцелуи... Как вообще, обо мне вспомнили?.."
   Макс тут же подумал о другой сладкой парочке, свившей уютное гнёздышко буквально у него под носом. Впрочем, те женщины никогда не скрывали нежной привязанности друг к другу. Ни Дженифер, ни её сожительница Сюзан. Увидев впервые крепкую блондинку с короткой стрижкой и невзрачную коротышку в полинялой майке, собиравшихся снимать квартиру, Макс сразу понял, как следует себя вести. Дженифер с молодцеватой выправкой красного комиссара протянула руку для пожатия и Макс ощутил, что перед ним натуральный мужик.
   "...Ей бы кожанку и маузер в деревяной кобуре..."
  Если бы та вытащила расшитый кисет и заправски смастерила самокрутку, он бы тоже не удивился. А уж сделать такому существу комплимент как даме, повинуясь врождённой галантности, значило бы унизить её достоинство. Макс вовремя прикусил язык и обошёлся скупым приветствием.
   "...Властная, должно быть, тётя, - посочувствовал он мелкой Сюзан. Впрочем, та не выглядела неуверенной в себе или лишённой права голоса. Наоборот, принимала самое активное участие в обсуждении условий контракта. Более того, именно Сюзан вникала в детали договора и уже к исходу встречи Макс окончательно определился, что главенствующая роль в этом союзе принадлежит ей. Сюзан же принадлежал и дворняга-кобель по кличке Гейбл, ни на минуту не отходивший от своей хозяйки.
   Предубеждением к сексменьшинствам Макс никогда не страдал. Он не считал этих людей хуже или лучше себя. Их природа существовала вне сферы его принципов и интересов. За время жизни в Америке и общения с "дядюшкой" мировозрение Макса упростилось до предельно короткой формулы, выражавшейся теперь лишь одним словом - Whatever. ( Всё равно, без разницы, всё что вам будет угодно.( Амер. разг.)
   Он не вкладывал в него ни либеразма европейца, ни политической корректности американца, ни их общей толерантности, не заботясь какую реакцию его взгляд на мир вызывает у окружающих. Whatever!..
   От того, что ни в Сюзан, ни в Дженифер Макс не находил притягательности противоположного пола, он вовсе не считал их лишёнными женственности. Необходимой ему, да, но всё-равно присутствующей с иным акцентом и привлекавшей кого-то другого. И от того, что он воспринимал одну и вторую некими бесполыми персонажами кукольного театра, Макс не думал о них нелестно. Он просто не думал... Как не думали об образе жизни калифорнийского миллионера те самые работники суконной фабрики, занятые только собственным.
   Неудивительно, что поведение Речел его невероятно конфузило.
   "...Что-то здесь не то. Или Речел и Трейси беззастенчиво придуриваются, или мой опыт не настолько богат, чтобы сделать правильные выводы, - Макс поймал себя на ироничной мысли об ограниченности представлений обо всех тонкостях заграничного секса.
   "...Деревня..."
   На прощанье, Речел обещала позвонить ему сразу по возвращении из Вашингтона. Туда она улетела на следующее утро, после визита к Максу. Теперь, помимо прочих дел, её волновал и письма.
   Их Речел видела очень давно и с трудом представляла местонахождение небольшого пакета. Она уповала лишь на мать. Да и та наверное, забыло о нём, затерявшимся среди ненужных квитанций и старых поздравительных открыток. Семейный архив - вещь сложная, и к нему чаще всего обращаются в спешке, пытаясь разыскать какой-нибудь утративший значение документ и имеющий сиюминутную важность.
   Письма.... Они не сертификат о рождении или выплаченная закладная. Их, в лучшем случае, хранит одно поколение, как бесценные крупицы памяти, воплотившиеся в кусочках бумаги. Вообще, было удивительным, что они попали сюда, на другой континент, пережив, как и их хозяева, неудобства переездов. Однако факт их существования кое-что значил. Не сговариваясь, Макс и Речел понимали, что коль скоро женщина возит за собой письма человека, с которым была близка, значит их связывало не просто мимолетнее увлечение.
   Макс хорошо помнил всё, что о своём отце рассказывала его мать. Для неё самой тот надолго остался в памяти почти мистической фигурой, полной необъяснимой притягательности. Она всегда восхищалась им, его легкостью общения как с домашними, так и с совершенно незнакомыми людьми. По её воспоминаниям Макс представлял деда импозантным мужчиной, уверенным в себе, способным очаровать женщин разного круга. При всяком удобном случае мать старалась подчеркнуть, что такие натуры - большая редкость, и те, кто хоть однажды сталкивался с её отцом, надолго оставались под влиянием его редкой духовной силы. Наверное, та бескомпромиссная независимость, что чаще всего исходит от богатого внутреннего содержания человека, резко выделяла деда из общего окружения. Он мог и любил нравиться людям, не прилагая к тому абсолютно никаких усилий. Это было его естество - наживать себе только друзей, а не врагов. Обладая от природы жизнерадостным настроением, он заражал оптимизмом, даже если обстоятельства складывались не в его пользу. На людях он редко впадал в меланхолию и таким его запомнили многие, кому довелось быть с ним рядом. Скорее всего, под всегда ровным настроением дед Макса тщательно скрывал истинное состояние духа и в этом проявлялось его нежелание посвящать каждого в личные переживания.
   Тот лоск, что он привёз из Парижа, оставался с ним уже навсегда. Даже на фотографиях он редко расставался с франтоватой тросточкой, и вообще, в его внешности и манере себя держать всегда присутствовал нездешний шарм. При всём при этом все отлично знали о его избирательности в общении, которая не выглядела холодным снобизмом, а была лишь уважением к собственной персоне. Вряд ли такой человек стал писать лишь бы кому...
   Речел объявилась раньше, чем Макс её ожидал. Через две недели после их расставания она позвонила и возбуждённо объявила, что привезла письма. Их оказалось только два, написанных по-французски: одно пространное, другое короткое. Оба без дат и без конвертов... Речел их не читала, не чувствуя себя вправе приоткрыть покров этой тайны без Макса. Эта мысль пришла к ней неожиданно. Стоило Речел прикоснуться к забытой реликвии, как она тут же поняла, что хочет читать письма с вместе Максом. Унаследованный романтизм подсказывал ей всю трепетность момента. А это чувство она не испытывала, увы, уже очень давно.
   Они не стали откладывать то, чего ждали оба с нетерпением, и уже вечером Речел была у него дома. Макс встретил её, немного утомлённую шестичасовым перелётом, но необыкновенно счастливую от выполненной миссии.
   - Ох, Макс. Я знала, что взялась за нелёгкое дело. Перерыть весь дом и впридачу чердак... Мои бедные руки.
   Она достала из сумки абсолютно плоский пакет, перетянутый голубой лентой. На ней проступали изрядно поблекшие буквы, выведенные когда-то чернильным карандашом.
   "Луизе -Флейман"
   - Луиза, имя моей бабушки, -пояснила Речел, - Даже трудно себе представить, сколько времени эти письма пролежали никем нетронутые. Если бы не ты, то, наверное, о них никто так никогда и не вспомнил.
   Речел аккуратно развязала ленту и подала Максу несколько листков, исписанных круглым почерком, почти без наклона. Макс не мог не заметить в нём что-то очень знакомое. Он помнил манеру письма своих родителей, но никогда не видел ничего, написанного его дедом. Почерк поразительно напоминал его собственный! Как две капли воды, каким Макс писал когда-то очень давно, используя чернильную авторучку. Он бережно взял письма в руки, и невольно поднёс их к лицу, вдыхая аромат давно забытого времени. К запаху пересохшей бумаги примешивался другой - пудры и духов. Похожими пользовалась его мать и с едва уловимым запахом на Макса словно опять дохнуло детство своими чудесными видениями. Как и многие женщины Советсткого Союза она любила "Красную Москву". Этот легендарный российский парфюм, что привёз когда то в "златоглавую" Август Мишель для императрицы Александры Фёдоровны. Аромат, перживший революции и войны, сохранившийся неизменным уже на протяжении почти века.
   - Письма хранились в старой сумке, - заметила Речел, - и хоть, бабушка не отличалась оригинальностью, но зато, имела безупречный вкус. Теперь, улавливая на ком-то "Шанель Љ 5", я тут же представляю её, саркастически взирающую на усилия Америки удивить мир высокой моды.
   - Пожалуй, тебе досталась от твоей бабушки не только внешность., - Макс, припоминая язвительность Речел, лукаво прищурился. Она без промедления парировала с той же насмешливой интонацией в голосе:
   - Как и ты, вероятно, унаследовал своего деда не только увлечение живописью...
   - Речел, не знаю как ты, но у меня от волнения в горле комок Я бы попросил тебя прочесть письма на франзузском, но увы, ничего не пойму. Ведь, только язык оригинала может в полной меоре передать их настроение.
   Макс испытывал тихий восторг, как будто та незнакомая и далёкая женщина станет перечитывать очень личное послание. В несчётный раз, стараясь не пропустить ни единой из посвящённых ей строчек, переполняющих сердце.
   - Но даже когда ты будешь переводить, я абсолютно уверен, что прочувствую то, что должен.
   Речел тепло улыбнулась. Отведённая ей Максом роль, доставила Речел несомненное удовольствие. Они устроились рядом на диване, тесно прижавшись друг к другу, связанные уже другой неразрывной нитью, протянувшейся через многие годы.
  
   * * *
  
   "...Здравствуй, моя волшебница! Только так я могу называть своего дивного ангела, очарованный неповторимым временем, что ты столь щедро меня одарила. Моя готовность бросить всё ради одной долгожданной минуты тебе слишком известна, чтобы её неумело и бесполезно скрывать. Я жажду оказаться опять рядом с тобой и осыпать в безумстве поцелуями твои руки и плечи, сгорая как спичка от нетерпения. Мне не стыдно признаться в подобной неудержимой зависимости, но именно она делает меня избранным быть посвящёным в страстное блаженство. Чары таинства безумных и беззвучных часов, проведённых наедине с тобой, преследуют меня в моменты одиночества и я схожу с ума, не в силах совладать с диким и неукротимым желанием. Им занят мой воспалённый мозг, я погружаюсь в эти чудесные видения, с ними засыпаю и боюсь очнуться в страхе, что тебя не увижу поблизости.
   Ты спрашиваешь, как мне работается? Ну, что сказать тебе, моя царица? Я смотрю на холст и мне там видится твоя обворожительная улыбка. Твои черты везде, их трудно не заметить и не узнать. Анри постоянно подшучивает надо мной, но я не обижаюсь, как избраннейший из смертных, кому выпало счастье познать весь восторг служить Эросу с такой изумительной жрицей.
   Луиза, любовь моя, я считаю минуты...
   Мне необыкновенно жаль, что ты не могла присутствовать на последнем Осеннем салоне. На этот раз я выставил сразу две работы. Одна из них - "Продавец каштанов" имела несомненный успех, но не сравнимый со скандальным фурором, что произвела картина Анри "Женщина в зелёной шляпе". Ох, как она здорово поддела публику! Переполошила и шокировала! Уже потом, несколько дней спустя, Анри со смехом признался, что мы с ним были там самые цветные. Об том же твердил и Дерен. Его с друзьями мы встретили в "Ротонде". Представляешь, кто-то из господ критиков назвал нас хищными. Этот ценитель, видите ли, усмотрел бещенную неумеренность в энергии красок и посчитал их слишком резкими. Ну, что за ерунда? Такие люди просто не понимают экспрессию. Ах Анри-Анри, мой добрый друг... Я словно ощущаю его руку на свом плече и как будто слышу его голос С некоторого времени он уже не расстаётся со словом "экспрессия", настолько хорошо выражающем настроение творчества. Оно стало у него любимым... Вчера мы с ним пробродили по городу почти до утра и он в порыве откровенности поделился со мной своим давнишним разговором с Моро. И знаешь, что тот ему сказал?
   "..Вам предстоит упростить живопись.."
   Преклоняюсь перед предсказанием метра. Это предвидение!
  С каким бы счастием я поспешил тем ранним утром в твои горячие объятия. Как желал ласкать тебя, разомлевшую от сна. Ах, прекрасные мечты, но они же и безжалостно жестокие лишь вспоминать твоё роскошное тело. Лишённый возможности к нему прикоснуться, я испытываю чувственный голод. Мои глаза нуждаются в благоговейном созерцании матовой белизны твоей шелковистой кожи, вдохновляющей и зовущей. Боже, как я люблю её! Нежная моя, прости мне сумбур в мыслях. Они мешаются лишь от одного твоего в них появления. Судьбе было угодно дать мне шанс жить в мире, где присутствует твоя великолепная нагота, упоительная и сладостная. Я раб, усыпанный милостями. Я путник, томимый жаждой, припавший к живительному и благодатному источнику. Богиня наслаждений, разомкни свои ладони и дай мне ощутить сполна их вкус на моих губах, и ты услышишь бешеное дыхание готового вырваться из груди сердца. Оно стонет и изнывает..."
   Речел, не замечая дрожи в голосе, переводила достаточно быстро и лишь иногда замедлялась, споткнувшись о неразборчиво написаное слово.
   - Макс, я не понимаю, как они могли расстаться, в недумени произнесла она и опять уткнулась в пожелтевший листок.
   "...Как скоро ты намерена вернуться, моя радость? Весь Париж только и говорит об этой выставке, настолько всколыхнувшей и зрителей? Что пишут газеты в провинции? Наверное, в подражание столичному вкусу обвиняют нас в неоправданной дерзости и сознательном эстетизме? Уж господа критики умеют ругать и спекулировать общественным мнением. Возмущёные тем, что, как они выражаются, мы швырнули публике в лицо банку с краской...
   Ах, Боже мой! Неужели, каждый из нас не имеет права на собственное видение окружающей жизни? Что стоит их пустая болтовня по сравнению с поэзией чёткой лини, переданной кистью художника? То, что они называют примитивизмом форм и пластической деформацией, на самом деле - максимальная выразительность. Не кори меня слишком строго за это лёгкое возбуждение. Я знаю, что увлёкся, но ты так всегда хорошо понимала моё настроение.. Как я скучаю по кончикам твоих нежных пальцев! Привыкшему их согревать в своих руках во время наших долгих зимних прогулок, мне не достаёт их теперь. Я не могу забыть наш первый поцелуй на Пляс дю Тетр. Господи, минул уж почти год, а я всё еще нахожусь под его впечатлением. Безнадёжно влюблённому, мне ли не ведать природу снадобья, способного исцелить сладкий недуг... Меланхолия молодого мужчины - это его неудовлетворённая страсть.
   В твоё отсутствие порой забавляюсь холодными умозаключениями. А что ещё остаётся делать? Вот, полюбуйся... Не всегда хороший художник делает хорошие вещи, как не всегда плохой - плохие, но никогда плохой художник не станет хорошим и никогда хороший не будет плохим. Каково? Меня распирает чувство гордости от собственной способности превращать случайные наблюдения в далекоидущие выводы. Только не говори, что я умел обобщать всегда. Нет. Но могу уже дать совет другим как вызвать всплеск творческих сил... Это просто, стоит лишь ощутить невозможность находиться рядом с любимой женщиной. Вот и сейчас, томимый жаждой обладания, я испытываю потребность писать, выплескивая вдохновение фонтаном нерастраченной любви..."
   Содержание последних строк заставило Речел отвлечься.
   - Макс, ты только вслушайся!
   Она снова перечитала весь абзац.
   - Твой дед совсем недалёк здесь от Фройда: перевод бессознательных инстинктов в символические формы. А он оказывается, был большая умница! Тогда о психоанализе и не помышляли. По сути дела, он пишет о трансформации энергии либидо в форму творческого подъёма, то есть - о сублимации. Занятно. Неужели открытия действительно витают в воздухе и могут быть подхвачены сразу несколькими умами? Как жаль, что я не читала этого письма раньше...
   Поделившись внезаным впечатлением, Речел решила признаться:
   - Когда я летела в самолёте из Вашингтона, мне вдруг подумалось, что ведь ничего этого не произошло бы, не окажись я тогда на выставке. Письма остались бы лежать в сумке и я их никогда не прочла бы...
   Макс внимательно посмотрел в её сторону и, не сдержавшись, грустно улыбнулся.
   - Но что-то всё-равно произошло бы?.. Уж кто действительно мог бы сожалеть, так это я.
   Он в изумлении глядел на Речел.
   "...Эта внезапная мягкость? Раскованность? Подкупающе-искреннеее расположение ко мне? - дивился Макс, уловив в её натуре неведомую ранее природу души, - ...Какая из них двоих настоящая и чего ждать в следущую минуту?.."
   В непредсказуемости Речел таилась одна из её загадок.
   "...Интересно, а как бы развивались события, не окажись Я! тогда в галерее? - Макс впервые задался столь напрашивающимся и логичным вопросом, - Кого из присутсвующих Речел выбрала бы для их маленькой оргии?.."
   Он попытался представить хотя бы одного претендента, достойного внимания подруг.
   "...Кто ещё имел шанс стать гостем во дворце порока? И чем портрет этого человека не взгляд на себя со стороны?.."
   В другое время Макс не преминул спросить об этом, но не сейчас. Уж слишком момент был неподходящим решить, какую Речел он предпочитает больше. Макс, продолжая сомнваться, уже вспомнил о её вполне осязаемой женской притягательности.
   - Ах, милая Речел, наверное, нам просто повезло. Со всей ответсенностью заявляю, что я вижу в том счастливый случай. А он всегда внезапен. Кстати, как ты в плане неожиданного счастья?
   Макс обнял её и привлёк к себе. Уверенным движением мужчины уже побывавшим с женщиной вместе в постели. Но не пренебрежительно-фамильярно, а с уважением и благодарностью к тем минутам, что та ему посвятила.
   - Я смотрю, ты человек импульса, - тихо рассмеялась Речел, небезразлично отвечая на его объятия.
   - Макс, мы же читаем...
  Она пыталась шутливо противостоять, без всякой надежды на собственные силы. Письмо Макс предусмотрительно отложил в сторону и про себя подмигнул его автору, как бы извиняясь за возникшие настойчивое желание. В молчаливом благословении он не сомневался - порывы внука при виде дамских прелестей мало отличались от испытываемых когда-то его дедом.
   Речел отдалась с чувством. Не сдерживая себя и не симулируя оргазм. Она испытала его по-настоящему, чем очень обрадовала Макса. Повторно оказавшись с ним наедине, Речел изменилась. Он более не ощущал в ней напряжения, отмеченное им тогда в доме у Трейси. Нынешние наблюдение словно продолжало ход разрозренных мыслей ещё каких-нибудь полчаса назад. Нахлынувшие на Макса неподконтрольной сумятицей в душе они по-прежнему не давали ему покоя.
   "...Что? Ну, что её привлекает в другой женщине? Ведь, она создана принадлежать мужчине.., - размышлял Макс, не решаясь спросить у Речел какое место в её жизни занимает Трейси? - Подруга? По всей вероятности, не только..."
   Сцена с их красноречивыми объятиями и изощрёнными ласками стояла у Макса перед глазами, вызывая смешанные и протеворечивые эмоции. Он не испытывал отвращения и этот невольный вуайеризм, напротив, действовал на него даже странно возбуждающе.
   Макс уже знал, как максимально доставить ей удовольствие и не забыть себя при этом. Речел уснула. Они лежали, как ложки, повторяя изгибы тела друг друга и Макс слышал её лёгкое похрапывание. Это был хороший знак - так женщина может вести себя, только будучи увереной в безопасности и испытывыя комфорт с человеком, который рядом. От её расслабленного тела веяло умиротворением долгожданного отдыха. Макс видел перед собой чуть прикрытое одеялом плечо Речел и её растрепавшие волосы, ниспадающие на лицо. Его ладони обхватили грудь Речел и он ощущал ими успокоившиеся соски. Так тысячи лет отдыхало, насытившись любовью, не одно поколение мужчин и женщин, инстинктивно унаследовав веками выверенную позу интимной близости.
   Для Макса эта связь стала давно ожидаемым воплощением какой-то подсознательной надежды. Он как бы предвидел, что рано или поздна такая встреча произойдёт. И вот оно случилось... Несмотря на необычное и даже бесперспективное начало его отношений с Речел, Макс мог уже предугадать в ней хорошего и отзывчивого партнёра. Он не ошибся. У них совпадал баланс чувственности. Равновесие ощущалось во всём, словно их характеры дополняли друг друга.
   "...Любопытно, кто Речел по гороскопу? - Макс предавался ленивым и отвлечённым размышлениям, наслаждаясь от прикосновения к всему её телу, - Последовательная как у Дева. Открытая и страстная, как Скорпион. Уверенная в себе, как Телец... Так кто же она.?.."
   Речел спала недолго, но эти десять-пятнадцать минут её заметно взбодрили. Она повернулась к Максу и в её взгляде он заметил неподдельное внимание к себе. Речел смотрела как бы со стороны, словно на совершенно незнакомого ей человека. Догадаться, что происходило в её душе, не составляло особенного труда. Наверняка, она проецировала настроение письма на собственные взаимотношения с Максом. Даже, может, втайне фантазировала, представляя себя в той парижской квартире, где жил русский художник и встречался со своей возлюбленной. Красивая и романтическая история стала как бы её личной. Она захватила Речел. Эпизод почти вековой давности стал прологом к невероятному и почти нереальному событию, просшедшего с ней и похожего больше на вымысел.
   - Ты не спал?
  Макс отрицательно покачал головой, не в состоянии выпустить из рук дргоценную добычу.
   - Я думал.
   - О чём?
   - Так. Ни о чём...
  Он блаженно закрыл глаза, ощущая аромат тела Речел и жадно прижимаясь к ней.
   - Жалею, что подобные моменты нельзя продлить до бесконечности. Сейчас я абсолютно уверен, чего именно мне будет недоставать в старости. И я ещё раз с тобой убедился в справедливости собственных предположений, - заключил Макс, целуя её под грудью.
   Речел улыбнулась и потрепала его волосы.
   - Пусть будет так, хотя я далеко не уверена в правдивости твоих слов. Ах, Макс, я так и не знаю о тебе ничего. Ты продолжаешь отмалчиваться. Скажи, ты всегда добиваешься своего?
   - Стараюсь.
  Тепрь Речел задумалась о чём-то своём.
   - Мне нравятся целеустремлённые мужчины. По крайней мере, в том, как проявляется их настойчивость, я могу определить степень их жажды жизни. Однако, нам пора. Я сгораю от нетерпения опять погрузиться в мир мыслей и чувств человека, который пишет такие проникновенные и восторженные письма. Не говоря уже, о том, что письмо твоего деда почти исторический документ. Матисс, Андре Дерен и даже Гюстав Моро... О ком ещё над предстоит узнать?
   Речел очевидно не собиралась покидать постель. Она лишь села села и, аккуратно обернув вокруг себя одеяло, вновь принялась за чтение.
  
   "...Как странно, что всё это я понял только сейчас. Неужели только на расстоянии возможно увидеть то, что без всякой удобной подсказки и так различимо невооруженным глазом?
   Я не так давно познакомился с Жоржем Руо. Преинтересная встреча, доложу тебе. Он тоже выставлялся в Салоне. Собственно, Анри мне говорил о нём неоднократно... Он кстати, шлёт тебе поклон.
   Так вот, Анри с Жорожем знакомы много лет. Ещё по Академии Изящных Искусств. И Жорж тоже учился у Моро. И был, как выяснилось, одним из его любимых учеников. Поначалу он мне показался немного непонятным, как и его работы, полные какого-то трагизма обречённости. Такое впечатление, что в персонажах на его работах присутствует неукротимая сила зла и вот-вот откроется её таинственная жуткая суть. Сходное состояние духа я испытывал, когда тяжело хворал в детстве, и уже потом его отзвук нет-нет и всколыхнёт непонятным напоминанием безотчётного страха болезненных сновидений. Так и картины Руо. Вероятно, в этом сокрытая суть его таланта - влиять на настроение: не столько угнетающе, а словно с вопросом. Мне удалось поговорить С Жоржем с не более часа, но даже столь короткое общение высветило в нём смиренного апостола. Он и глядит как-то отрешённо, но всё равно чувствуешь его внутреннюю силу. Вообще, мне везёт на подобные встречи в последнее время. Своего "Продавца каштанов" я писал тоже с не совсем обыкновенного человека. Как-то прогуливаясь по Елисейским Полям, совсем недалеко от площади Согласия, я случайно встретился взглядом с незнакомцем. Он сидел возле жаровни с каштанами и продавал их, складывая кучками в небольшие кулёчки. Под жаровней тлели угли, мерцая красноватыми язычками пламени и притягивали к себе блеском спокойного огня. Я невольно застыл и когда поднял глаза, тут же наткнулся на сосредоточенный и глубокомысленный взгляд философа. Мы так смотрели друг на друга несколько мгновений, но уже и их хватило, чтобы у меня в секунду родился образ. Двумя часами позже я по памяти набросал его портрет. На следущий день хотел продолжить работу, но увы, не смог. Мне нужен был толчок, чтобы докопаться до сути характера. Я нашёл продавца каштанов на том же месте. Увидев меня, он вероятно, узнал моё лицо, но не подал виду, а продолжал своё нехитрое дело. Не помню, как мы разговорились, но наша беседа затянулась. Нечасто встречаешь таких людей и уж подавно неподвластны игре воображения все перепетии, в которые те попадают.Человеком он оказался учёным и образованным, а что касаемо его теперешнего занятия, так он спокойно это воспринимает, как некий турбуленс в своей жизни. Как тут не вспомнить себя, оказавшегося в Париже впервые. Я признался ему, что здесь не случайно и хочу написать его портрет, если он не против. Он в ответ лишь рассмеялся со словами:
   - Никто не может запретить смотреть, а на умение видеть не требуется ничьего позволения.
   Само провидение пожелало мне отыскать его среди множества других. Теперь я уверен до конца, что ничего не может быть запланированным. Только случай способен награждать. Я провёл с ним рядом несколько дней и мы даже подружились. Настолько, что мой любезный натурщик угостил меня вином. Я было стал отказываться, уж очень не хотелось загубить день бесцельным служением Бахусу, но он был неумолим.
   -Вино Мариани! Ты увидишь, как возрастут силы, когда ты испробуешь этого удивительного и благословенного напитка...
   Ловко откупорив бутылку, мой новый знакомый пообещал и вторую, им припасённую. Мы их, конечно же, опустошили и я нисколько не о том сожалел. По твоему приезду раздобуду непременно такое же. Оно вызывает прилив необыкновенной бодрости и не пьянит! По вкусу вроде обыкновенное бордо, но какой источник энергии! Я пристроился с мольбертом возле жаровни торговца и без устали проработал несколько часов, чувствуя одержимость, хоть мне и свойственную, но не в такой степени.
   Эта работа далась нелегко, но думаю, она того стоила. Никогда не испытывал столько трудностей, чтобы передать настроение модели, и только бесконечно манипулируя цветом, отчасти добился своего. На прощанье он мне совершенно серьёзно, как бы предрекая, тихо сказал:
   - Это полотно прославит твоё имя! Пройдёт много времени, пока это случится, но знай, с ним к тебе придёт известность...
   По странной причине я ему поверил, хотя всегда с большим скептицизмом относился к пророчествам. Уже после выставки пытался отыскать его, но тщетно. Мой добрый продавец кащтанов бесследно исчез, и только тёмные пятна от просыпавшихся углей из его жаровни на тротуаре, где он сидел, да привкус вина Мариани напоминают мне теперь эту встречу...
   Ах, моя нежная, как я скучаю по тебе. Едва совладаю с накатывающим временами дурным состоянием духа, заставляя себя работать. Скажу по большому секрету, я уже вынашиваю одну идею и непременно хочу её воплотить в новую картину. Там будешь ты и я. Меня иногда терзают необъяснимые предчувствия, как будто мы не вместе. Прочь, прочь от таких видений. Это хандра, от которой я излечусь немедля по твоему возвращению..."
   Перевод Речел давался легко и пока она читала, Макс почти непроизвольно следил за выражением её лица. С него исчезла самоуверенная ирония, а глаза излучали счастливую благодарность. Кому? Наверное судьбе, подарившей удивительный мир страстей неведомого ей художника. Вот так, ни с того ни с сего. Щедро и, казалось, ничего не требуя взамен...
   "...Мне совершенно нетрудно представить твой приезд в Париж. Я буду ждать тебя на вокзале Ла Сьота, как вдруг, окутанный паром, издалека покажется локомотив. Он, пряча в своей утробе исполинскую мощь и замедляя ход, подойдёт к людному перррону и я увижу тебя... Выглядывающую из окна в твоей любимой роскошной шляпке от Пуаре. Её не спутать ни с одной другой, потому как она на такой как ты прелестнице. У меня замрёт и станет таять сердце от сладкого предчувствия, что не пройдёт и часа, как я буду с упоением помогать тебе расстёгивать многочисленные крючки на корсете, изголодавшийся и ненасытный. Прости мне такое откровение. Я нахожусь в мире своих образов, где проживаю их жизнь, и вот теперь у меня добавился ещё один.
   Пишу это письмо с перерывами. Мне кажется, оно связывает меня с тобой и я не в состоянии лишить себя магии делиться с любимой женщиной всем, что меня окружает. Отложенное в сторону, письмо пролежало на конторке несколько дней. Всё это время я подходил и думал, насколько бы огорчился, поспешив его отправить...
   Второго дня узнал, что продалась моя картина "Портрет на фоне иконы". Одна из немногих работ, к которой я испытывал редкую привязанность. Писалась она легко и воспоминания о том периоде носят самый отрадный характер. Это был мой первый парижский год...
   Покупателем стал некий анонимный господин из Санкт-Петербурга, пожелавший непременно остаться неизвестным. Я уже по ней скучаю, как родитель по выросшему ребёнку, покинувшему отчий дом. Приятно, конечно, думать, что тебя оценили как художника, но примешивается и иное чувство, осозновая что для твоего дитяти начинается собственная жизнь..."
   - Речел, постой! - внезапно перебил её Макс, - Ты уверена в переводе названия этой картины?
   Она ещё раз пробежалась глазами по письму.
   - Абсолютно. "Женщина на фоне иконы". Тебе оно что-то говорит или как-то знакомо?
   Макс усмехнулся.
   - Не просто знакомо... Мать рассказывала историю, связанную с ней. В конце Гражданской войны в России эта картина по странному совпадению оказалась в том же месте, где жил мой дед. Те, кто бежали от советской власти и от наступавших частей большевиков, нашли там последний островок агонирущей прежней жизни. А когда на карту поставлено практически всё, уже не до коллекционного фарфора и живописи... Происходит переоценка ценностей, как при природном катаклизме.
   В небольшом портовом городе в ту пору скопились шедевры столичного масштаба. Кстати, некоторые из них там так и осели, заняв достойное место в нынешних музейных экспозициях. И вдруг, среди хаоса, в завалах случайных вещей - его работа. Дед случайно наткнулся на неё в антикварном магазине. Представляешь, как он обрадовался?! Не могло быть и речи, чтобы её не выкупить. Он буквально умолил хозяина магазина её придержать, пока ему удастся собрать всю сумму. Наверное, продавец подумал о нём, как об умалишённом.
   Речел беспокойно уставилась на Макса.
   - Удалось?
   - Дед обегал полгорода в поисках денег, пока всё-таки не наскрёб всё. Впрочем, очередь покупателей не стояла. Люди были встревожены и напуганы, и хотя в городе продолжала протекать с виду нормальная жизнь, очень многие понимали, что следует ждать перемен. Картину, завёрнутую в какое-то рваньё, он бережно принёс в дом родителей. В итоге, она оказалась единственной работой, оставшейся у него от парижского периода творчества. Неразрывное звено между прошлым и настоящим.
   - И где она теперь?
   Макс безнадёжно махнул рукой.
   - Не спрашивай. Не знаю...
  Говорить о картине ему было нелегко.
   - После смерти деда семья нуждалась в деньгах и мать её продала. Она не хотела, но, к сожалению, так сложились обстоятельства. Потом, лет пятнадцать назад я увидел её в доме одного состоятельного коллекционера. Очень запоминающаяся, выполненная на доске красного дерева. И совсем нетрадиционная для его манеры письма... В ярких и сочных тонах, вообщем, на мой взгляд, лучшая из его картин. Я хотел её выкупить, но уговорить нынешнего владельца оказалось не столь легко как того владельца аникварного магазина. А жаль...
   Эта картина много значила для моего деда. Он несомненно обладал даром портретиста, и хотя работ такого плана было всего лишь несколько, они мне нравятся больше остальных.
   Потом семья коллекционера перебралась сюда, в Америку. Вполне возможно, что картина сейчас находится где-нибудь в Нью-Йорке или даже в Лос-Анджелесе, если им удалось её вывезти.
   - Что значит "удалось"? - отреагировала недоумённо Речел, - Ты считаешь, у них не нашлось в чемодане места?
   - Не забывай, что в то время в России существовали другие законы, - резонно осадил её Макс, - Произведения искусства музейного уровня из частных коллекций являлись культурным наследием страны и не подлежали вывозу за рубеж.
   Он призадумался на секунду и осторожно добавил:
   - Я никогда не отличался верноподданническими настроениями, но до сих пор не уверен, что такое положение не было правильным. О патриотизме каждый судит по-своему. Однако, признавая эту установку, я могу возвыситься до понимания уровня национальных интересов. Разбазарить легко, собрать труднее. Прости мне мою высокопарность, - виновато оговорился Макс, на что Речел отозвалась весьма иронично:
   - По-моему, Россия - это инкубатор идеалистов.
   - Возможно.., - согласился Макс, как бы вспоминая что-то своё, - И даже наверное, так оно и есть, но, как и раньше, я категорически против обобщений. Тем более, о своих соотечествинниках, живущих за границей. Уж поверь мне на слово.
   Расписываться за кого-либо он не считал себя вправе.
   - Одни видели и продолжают видеть хамство и, переживая нанесённые обиды, утверждаются в негативном восприятии страны. Другие понимают, что власть - это люди, не обязательно всегда самые честные или достойные, по которым нельзя судить о величии нации.
   В словах Макса для Речел провучало то, с чем она до сих пор не сталкивалась, общаясь с русскими.
   - А ты далеко не прост...
   - Как оказалось, нет.
   - И знаешь себе цену.
   - Мужчине не стоит себя недооценивать, если он претендует на это звание.
  Она обняла Макса и положила голову на его плечо.
   - Я уже горжусь за свою семью. Нам посчастливилось столкнуться с неординарными людьми. Моя бабушка положила начало и я приняла эстафету, - полушутливо признесла Речел и принялась опять за письмо...
   "...Пожалуй, я верю в судьбу. Ещё в детстве мне казалось, что она меня не оставит, не бросит как пасынка, а позаботится и обласкает, заметив моё усердие и прилежность. Вот я и старался как мог, уверовав, что у нас с ней договор. Мне нисколько не удивительна моя нынешняя жизнь, а события, со мной происшедшие - это то, что непременно должно был произойти. Я даже видел прежде во сне запруженные незнакомые улицы и себя в толпе с треногой и этюдником. И вот я в Париже... Мне полюбились его щербатые мостовые с проросшими кустиками чахлой травы, совсем как те, видевшиеся из окна дома, где я родился и взял впервые в руки кисть. После Мюнхена с его чинностью и всепроникающим порядком я почувствовал себя в Париже очень уютно, будто вновь очутился в месте, мною любимом и дорогом моему сердцу. Словно опять вдыхаю знакомый воздух своего родного города. Он так похож на Париж... И по архитектуре, и по настроению, недаром, его основал неаполитанец, а планировщиком стал француз. Та же благородная сдержанность красок тенистых улиц. Та же смена цветов и оттенков... От холодных синих рассветов до расплывчатой гаммы теней, проявляющейся с каждым часом наступившего дня. Я знаю, городские кварталы - моя стихия и нисколько не сожалею о том. Меня даже пугает порой сочность палитры бескрайней перспективы пленэра. Могу сколько душе угодно вглядываться в прозрачность воздуха только лишь для того, чтобы почувствовать собственную беспомощность состязаться с природой, где проигрывает любое человеческое умение компоновать самое невероятное. Наверное поэтому и не тяготею к живописи на натуре, предпочитая ей замкнутое пространство комнаты..."
   - Знаешь, Речел...- Макс остановил её - теперь я лучше понимаю его картины. Он будто избегал дневного света и находил изысканность в приглушённых тонах. Даже на уличных сценх - обыкновенно вечер или пасмурный день, лишённый истеричности солнечных бликов. Никогда бы не подумал, что мои собственные догадки найдут подтверждение в его словах. Я перебил тебя, прости...
   - Ах, Макс!
   У Речел повлажнели глаза.
   - Это письмо сейчас переживает вторую жизнь. Я везла его для тебя, но как оказалось, оно и мне на многое открыло глаза...
   "...Луиза, милая, я даже не подозревал как будет тебя не хватать. Только с разлукой понимаешь силу привязанности. А может быть, для того нам и выпало на время расстаться, чтобы не привыкнуть к постоянной близости? Затем, чтобы не сделать её доступной? И она ныне должна опять всколыхнуть мне душу? Так ведь ты и так занимаешь её без остатка...
   Вчера нежданно испортилась погода и весь день накрапывал мелкий дождь. Мы с Анри отменили нашу прогулку и я провёл утро в его студии. Она уставлена невообразимым количеством предметов из Марокко. Не представляю, откуда у него эти вещи? И каким образом мой друг, уроженец севера Франции так умело сотворил восточный декор? Здесь на всём с удивлением остановливается взгляд европейца. На кривых кинжалах в ножнах, урашающих стены, на низеньких резных столиках и на барабане-тамбуре. Того и гляди, из-за парчовой шторы выскользнет смуглая танцовщица и будет под звуки шейхата утешать танцем взор.
   Ты помнишь увлечение Анри скульптурой? Он его не забросил и говорит, что находит в этом занятии новое постижение форм. Я склонен с ним согласиться, он действительно пишет в другой манере. Теперь в изображении человеческого тела в егоработах всё чаще прослеживается гармония Поликлетова канона. Это чувствуется в равновесии композиции и тут же придаёт им заверщённость. Однако, не подумай, что единомыслие у нас абсолютно во всём. Несмотря на мою уживчивость, мы иногда спорим, и крепко. Стоило мне поделиться с ним своими муками над передачей характера "Продавца каштанов" и моими экспериментами с цветом, как он тут же безапеляционно заявил:
   - В простоте цвета - его сила. Чем меньше примесей, тем глубже смысл...
  Спорное определение. Оно не может быть верным применительно ко всякой картине и иногда именно медленное угасание или наоборот всплеск краски доводит настроение до того необходимого уровня, что пытаешься передать. В нюансировке света я вижу тональную культуру любого произведения. Это не имеет ничего общего с фотографическим повторением натуры, и даже извращая модель, я усиливаю моё собственное понимание предмета.
   Минуло около года с момента его выставки у Воллара. Мы с ним вспоминали те дни и он без всякого смущения сказал, что очень волновался накануне. Распросил его о Руо и поделился тем впечатлением, что на меня произвёл этот человек. Анри даже не удивился моему восприятию и вместо ответа посоветовал мне на досуге почитать Леона Блуа...."
   - Макс, ты в курсе дела, кто такой Блуа?
  Речел старалась не упустить ни одной детали.
   - Если не ошибаюсь, француский писатель конца девятнадцатого века. То ли священник, то ли монах? Я его не читал, но знаю о нём из сочинений Бердяева. Тот касался философии христианства Блуа. Пожалуй, это не имеет никакого отношения к моему деду, - Макс без всякого интереса отнёсся к её вопросу.
   - И вообще, коль скоро речь зашла о религии, мой дед до конца жизни оставался бесконечно далёк от любой. Его верой было искусство.
   - Макс, что в России все такие умные? Ты начинаешь меня пугать
  Он рассмеялся.
   - Нет. Просто моё поколение отличалось повышенным интересом к чтению, а я ещё влезал в дебри философии. Ну там всякие Гельвеций, Плутарх и прочие учёные мужи... Признаюсь, что нисколько не сожалею. Тот же Бердяев высказал мысль: творчество есть победа над похотью жизни... Я не согласен.
   - Ты готов поспорить с фолософом? - У Речел возникло озорное желание подразнить Макса.
   - Готов. И не только поспорить, но и доказать обратное, - Макс завёлся, уловив в тоне Речел провокативные нотки, - от такого высказывания веет аскетизмом.
   -Вот как?
   - Да. Жизнь напоена простыми ароматами и художник, как никто умеет их улавливать и передавать, оставаясь при этом самым обыкновенным человеком. Мой дед был таким, насколько я могу судить по описаниям матери. Да и творчество - это уход в другую реальность, но той же самой личности. Это не победа над низменным и обыкновенным, это способность распознать в земном незамеченное другими. Для художника не существует дурацких ограничений. По настоящему великие произведения - это жизнь без ретуши, и выставляя такое, художник не может рассчитывать всегда на положительную реакцию. Кому хочется знать о себе правду? Яростное неприятие толпы лучше её ленивых и равнодушных аплодисментов.
   Макс не заметил, как начал говорить с подъёмом, воодушевляясь от своей точки зрения.
   - Ты предполагаешь безусловную правоту творческой личности?
   Речел насмешливо прервала его пламенную тираду, но нисколько не смутила Макса Она лишь охладила его запал спорщика и вернула к привычке смотреть на жизнь с необходимым юмором.
   - Отнюдь. Художнику не чуждо ничего человеческое. Ошибки в том числе.
   Во взгляде Макса что-то поменялось. Он как будто потерял на минуту мысль, вернее, им уже завладела другая. От Речел это не ускользнуло, да и как ей было не заметить перемену, которую так легко предсказать у мужчины на исходе третьего часа свидания с неравнодушной ему женщиной?
   - Но вот я о чём думаю...
   Она притворно удивлённо подняла глаза:
   - И о чём же?
  Макс картинно вздохнул.
   - Наверное, я покажусь неоригинальным и, пожалуй, примитивным, - нашёптывал он, привлекая Речел к себе.
   - У тебя в роду никого не диагностировали как сексуального маньяка? - она со смехом заскользила по подушкам вниз...
   Дневные любовные утехи хорошо сочетать с лёгкой закуской. Памятуя это непреложное правило, Макс вскоре принёс фрукты и бутылку белого вина.
   -Узнаёшь?
  Он повернул этикетку в сторону Речел.
   - Тот же "Монтраше", каким нас угощала Трейси. Ей нельзя отказать в хорошем вкусе, - невинно заметил он, ловко орудуя штопором.
   - А ты опасен.
   - Нисколько. Я лишь внимательно прислушиваюсь к твоим желаниям.
   - Не пренебрегая своими.
   - По-моему, они полностью совпадают. Как сказал бы мой талантливый предок, божественная гармония...
   Речел сознательно промолчала и только после того, как они удовлетворили голод, спросила:
   - Ты продолжаешь много читать?
   - Постарайся сама ответить. Скажу только, что передо мной теперь одна книга и её я предпочитаю всем остальным.
   - Значит, много, - не скрывая усмешкки, сделала вывод Речел, - я так и думала. Философы - одиночки или одержимые теологи, и ты среди них.
   Макс поднёс свой бокал к её, который та держала в руке.
   - Как вам будет угодно, сударыня!
   Речел получала удовольствие от всего. От отсутствия скуки, настигшей её и заставившей страдать в последние годы, от освобождения из плена однообразия развлечений, но самое главное - от появления в жизни достойного партнёра. Не по деньгам... С этим, слава Богу, Речел справлялась самостоятельно. История, поданная Максом была настолько необычной, что не шагнуть ей навстречу стало бы преступлением. К вящей радости Речел его рассказ не оказался непритязательной уловкой мужчины, озабоченного собственной выгодой, а письмо как катализатор ускорило развитие событий.
   Она украдкой наблюдала за Максом. Ей нравилось как он элегантно разливает вино, с каким вниманием подаёт ей салфетку, в конце концов, с каким воодушевлением управляется с ней, как с женщиной... Речел смотрела на него и представляла себя в той парижской студии, где, наверное, похожий на Макса мужчина тем же образом сумел до краёв заполнить безмятежным счастьем сердце её бабушки.
   - Речел, как ты относишься к графологии? - неожиданно спросил он, увлечённый изучением листков, исписанных от края до края.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Посмотри, в тексте нет ни пропусков, ни полей. Поразительно... Я пишу точно так же, не оставляя пробелов.
   Макс протянул её письмо и приготовился слушать...
   "...Остаток дня просидел за мольбертом. В такие угрюмые дни особенно хорошо отдаться работе. Стоит сосредоточиться и уже не замечаешь происходящего вокруг. Лишь приглушённый шум улицы за окном, да звуки воды в дождевых стоках. Иногда вдохновение представляется мне тяжёлой каплей краски на мастихине. Стоит только поместить его вертикально, как эта капля, удлиннясь, поползёт вниз и уже оторвавшись, разобьётся о поверхность холста. Я знаю, что должен выносить идею, выстрадать, пока вся суть не выйдет наружу.
   Как важно, ощущать твоё незримое присутствие, любовь моя. Поскорей бы тебя вновь увидеть. Я уже не в силах дождаться заветного часа. Осыпаю тебя поцелуями, всю до кончиков ногтей. Твой Тео..."
   Речел дочитала последнюю фразу письма и только теперь почувствовала, насколько её заинтересовало его содержание
   "...Подумать только, этот русский художник стоял у истоков фовизма, - размышляла она, уже понимая, что фортуна подкинула её удивительный шанс.
   "... Матисс, Дерен, Джордж Руо... В хорошенькую же компанию он затесался. И к тому же, участник той самой нашумевшей выставки...
   - Макс, неужели у вас в семье не сохранилось ни одного документа?
   - Увы. Дед уехал из Парижа налегке, как отправляются на несколько дней в пригородную гостиницу, собираясь в скором времени вернуться. В руках ничего лишнего, только небольшой саквояж и трость.
   К тому времени он уже был членом жюри Осеннего салона и надеялся приступить к своим обязанностям сразу по возвращению. Впрочем, и других дел хватало. Незаконченные работы, которые предстояло завершить к выставке, планы на будущее... Закрыл студию и оставил ключи консьержке. Думал, совсем ненадолго, а оказалось навсегда.
   - Ты так спокойно говоришь об этом.
   - Речел, он не умер, как творческая личность и даже попав в изоляцию от привычного ему мира, продолжал много работать. То время перемололо не одну судьбу. Мой дед состоялся, как художник и как человек, и это главное, - с твёрдостью возразил Макс.
   Но, он мог добиться мирового признания - У Речел на этот счёт, очевидно, существовало иное мнение.
   - Ему хватало таланта! - воскликнула она с досадой на Макса, - Неужели тебе не кажется несправедливым тот факт, что у твой дед мог стать такой же величиной как и его друг?
   Макс лишь пожал плечами.
   - Не кажется...
   - И, вообще, как заметил однажды Оскар Уайльд: жизнь никогда не бывает справедливой. Для большинства из нас так оно, пожалуй, и лучше... Это к вопросу о справедливости. Я надеюсь, ты не питаешь иллюзий по поводу мироустройства и не состоишь в членах коммунистической партии? А то ведь я уже отведал идей всеобщего равенства и братства...
   Да и твои взгляды, насколько мне уже удалось убедиться, далеки от подобных идеалов. То есть, мы оба видим в жизни не абстрактное стремление всех к общей гармони, а вполне конкретную цель каждого защищать личные интересы...
   Своё несогласие Макс видел принципиальным. И именно сейчас в мягком споре с Речел ему хотелось отстоять собственную точку зрения.
   - Что же касается славы... Так она очень условная субстанция духа.. Человек знаменит, если он гений, но чудовище тоже помнят. История сохранит имя и праведника, и злодея. Кстати, ни в том и ни в другом случае слава не является самоцелью. А ведь рождаются и такие, как Герострат...
   Речел, я не думаю, что у моего деда возникали сомнения по поводу его настоящего. Пусть во мне говорит фаталист, но именно все предшествующие события и предопределили его жизнь и отношение к ней. Один из молодых людей, с которым он встретился в России после своего возвращения - талантливый фотограф и художник, сумел вырваться оттуда и после ряда мытарств обосновался в Париже. В сорок втором году его арестовали и поместили в концлагерь Дранси недалеко от столицы мировой культуры, куда он так рвался, а ещё через какое-то время его отправили в Освенцим.
   Так скажи мне, стоило ли бежать и терпеть лишения, чтобы вскоре взвиться дымом над трубой крематория? Это судьба, а от неё не скроешься.
   Речел вся как-то поёжилась.
  - А я и не предполагала, что ты так веришь в предначертание.
  - Верю...
   Чтение второго письма они решили отложить на завтра. Впечатления и так переполняли обоих. Речел ешё раз захотела посмотреть картины, которые Максу удалось вывезти в Америку и долго не могла оторвать взгляда ни от одной.
   - Не правда ли, ты теперь их видишь по другому?
  Макс, уловив её пристальный интерес, решил поделиться собственными мыслями:
   - Попадая в музеи, я всегда думаю о том, как мало знаю о художнике, как о личности. Ну, то есть, родился там-то и там-то, тогда-то и тогда-то. Вспоминаю какие-то вехи творчества - вот пожалуй, и всё... А ведь любая картина - это кусок жизни человека. И наверное, в период её написания он кого-то любил. И что-то у него происходило... Только всё это уже никого не интересует. Его уже нет. И остаётся лишь догадываться, чт в итоге, он делал это для себя. А не для зрителей, и уж конечно же, не для поколений. А ты говоришь, слава, известность, - иронично закончил Макс. Речел не ответила и начала одеваться, решив, что проведёт ночь в доме у Трейси. Она не хотела ничего объяснять и Макс не настаивал.
  
  
  
   - Глава 6 -
  
   Макс остался один. С уходом Речел незаметно расстаяла атмосфера отрадной приподнятости, обволакивавшая его в присутствии этой женщины. Её сменила иная - не столь радужная и беззаботная. С этим душевным состоянием Максу приходилось мириться как с неизбежными издержками, которые рано или поздно возникают у людей с высокой пассионарностью на хорошо оплачиваемой, но нелюбимой работе. Оттого он и чувствовал себя заложником обстоятельств. Так после прогулки в центре города возвращаешся к себе домой на пыльную, скучную окраину с индустриальным пейзажем и бредёшь с тоской по уши в грязи, вспоминая в глухом безнадёжье время, проведённое среди прекрасных памятников архитектуры. Впрочем, вскоре Максу всё же удалось приободриться и выйти из полуподавленного состояния. Поразмыслив, он убедил себя, что чем попусту хандрить ему следует стараться смотреть на источники дурного настроения с любопытством философа. Ну, а какой ещё выход остаётся человеку, глядящему на полноводную реку, которую он не в силах переплыть? И уж тем более, у того, кто совершенно не уверен в необходимости перебраться на противоположный берег?
   Мир нравов жильцов, с которыми Максу приходилось ежедневно сталкиваться, открывался ему изнутри, как бы со дна, откуда хорошо просматривается на свет вся взвесь в толще воды. Подобное недоступно глазу, ну скажем, в офисе или в бизнесе, где коллеги и сослуживцы оставляют свой норов и привычки за дверьми. В рабочем коллективе любой человек - как в камуфляже. Поди разбери, что скрывается под набором дежурных фраз и непроницаемой улыбкой.
   В этом доме Макс словно попал в огромную коммунальную квартиру, где соседям известно практически всё. Где по запаху точно знают, что булькает и шкварчит на плите в кухне, а по шумам за стеной догадываются что происходит в спальне. Да и никто не считает такое положение вещей бестактным вторжением в область сугубо частную. А потому, оказавшись в положении полноправного соседа, главное, не усложнять. А ещё лучше по возможности с юмором воспринимать традиции американского общежития, что Макс и старался делать...
   Новостью дня на сей раз стал очередной ухажёр Керен. Той самой потенциальной невесты, в жилище которой Макс увидел список рекомендацией, где отловить самца. Очевидно та не потратила время впустую и ей ещё раз кисло улыбнулась судьба, ниспослав опять ненадёжного мужчину.
   В преднамеренной любви - как на рыбалке. Один ловит, другой попадается в сети. Однако не стоит особого надеяться на сказочную удачу. Ни рыбаку, вознамерившемуся поймать золотую рыбку, ни его трофею. И если, всё же, случится несчастье попасть рыбке в невод, ей не следует расчитывать на великодушие рыбака...
   Каждый вечер Керен гордо фланировала мимо соседей со свежим кавалером, излучая любовь, вспыхнувшей в её сердце. Те, в свою очередь, провожали пару взглядами игрока и чуть ли не делали ставки на продолжительность нового романа. Ничего не подозревающий герой-любовник, похоже, застрял надолго. Он даже перевёз к Керен нехитрый скарб в длинных ящиках цвета хаки, в каких обычно хранятся артиллерийские снаряды.
   "...Где, интересно, он их спёр? - невольно подумал Макс, глядя на этого молодца, надрывающегося под их тяжестью, - А может, он когда-то служил в армии и там ими разжился?.."
   При виде новоиспечённого жениха Керен, так и хотелось предположить его милитаристское прошлое. Крепко сложенный, аккуратно выбритый, с короткой стрижкой ёжиком. В таком могла присутствовать "военнная косточка".
   "..Влип! - посочувствовал ему Макс, - Теперь его выбор не столь широк, каким был прежде. И придётся молодому человеку или подчиниться суровой необходимости стать законным супругом, или, как предшественники, позорно сбежать. Хорошо, что хоть ему не отказали от постели в форме жёсткого ультиматума и допустили к телу до женитьбы.
   Впрочем, подобное бесчеловечное условие уже давно себя изжило даже среди пуритан. Если общество прокламирует христианскую мораль и находит для себя возможным обсуждать приемлемость однополых браков, стоит ли говорить о таком анахронизме, как женская честь в том неизменном понятии, которое переходило из поколения в поколение? Хорошо бы полюбопытствовать, кому служат те, кто корректирует прежде бескомпромиссные истины?"
   Как бы то ни было, одухотворённая невеста готовилась преподнести своему избраннику редкий по значимости подарок . Эта новость, уже тоже облетела жильцов и напоминала традицию свадьбы в глухом молдавском селе, когда все от мала до велика должны узнать о непорочности невесты! Вот и Керен ни больше, ни меньше, решила подарить жениху свою девственность! Нет, она вовсе не была безгрешной до знаменательной в её жизни встречи весьма охотно пользовалась заложенными природой инстинктами. Несложное и относительно недорогое хирургическое вмешательство возвращало Керен давно утраченную невинность. Таким образом она девушкой приносила на алтарь любви залог своей чистоты и целомудрия. Слух о готовящейся операции моментально разнёсся среди Макса квартиросъёмщиков, включая малолетних, которые не могли дождаться, чтобы, наконец, потерять то самое, за что Керен теперь платила деньги находчивым докторам.
   Макс откровенно недоумевал. Поначалау его поражало подобное отсутствие женской стыдливости, пока он не понял, что некоторые люди безнравственность возводят в ранг отсутствия предрассудков. И говорить могут во всеоуслашание, свободно и не стесняясь об интимных вещах, как не стесняются дикари своей близости к животному миру. Американская привычка широко обсуждать предметы деликатного свойства Макса безумно раздражала. Его коробили сообщения в печати и по телевидению о чуть ли не недельной беременности звёзд разного поля деятельности.
   "...Ну, на хрена кому-то нужно знать о таком сокровенном факте, кроме очень близких людей и тех, кого это непосредственно касаеся? Что за странная тяга публики к подглядыванию и подсматриванию, - поражался Макс при виде первых страниц таблоидов, пестрящих заголовками о чьём-то интерсном положении. До такой степени бесцеремонное вторжение в глубоко личное для Макса было шокирующим обстоятельством. Каждый раз встречая потенциальных разновозрастных мамаш в общественных метстах с неприкрытыми и выставляемыми напоказ животами, он не мог отделаться от впечатления, что от них сквозит что-то туземное. И если, таинство будущего материнства украшает любую женщину, то в намеренно оголённых, едва прикрытые футболками набрякших и готовоые вот-вот лопнуть пупках будущих рожениц Макс видел не более чем их желание заявить прилюдно об успешном зачатии. Что и говорить, но образ мадонны не может зародиться в душе мужчины при виде женщины в набедренной повязке...
   Повинуясь золотому правилу, что в чужой монастырь со своим уставом не лезут, Макс старался не обращать внимания на неожиданные сюрпризы массового сознания. Везде мир делится на тех, кто его принимает каким он есть и следует установленным правилам, и на тех, кто живёт сам по себе, не вдаваясь в те области, которые по какой-то причине отвергает натура.
   Несмотря на уже довольно долгое время, проведенное Максом среди своих жильцов, он тем не менее, иногда не переставал им удивляться... Расхожее мнение о традиционной национальной практичности Макс мог бы теперь с лёгкостью оспорить, особенно в первых числах месяца, когда подходил срок вносить плату за квартиру. Лестное предположение о способности трезво оценить ситуацию и не потерять, а, наоборот, извлечь из неё выгоду в Америке относится далеко не ко всем. Для очень многих неумение элементарно планировать собственные траты часто выливается в неоправданные дополнительные расходы. Аренда жилья забирает значительную часть бюджета и Макс каждый месяц становился свидетелем финансовых затруднений у определённых квартиросъёмщиков.Те тянули выписать чек до самой последней минуты, как будто день или два могли для них что-то изменить. Когда запоздавший с оплатой жилец, наконец, его приносил, он непременно корил себя за забывчивость, мол, извини, запяматовал... Макс понимающе кивал и скептически улыбался.
   "...Конечно... Совершенно не до того! Можно подумать, что у товарища голова, как Дом Советов и человеку приходиться решать проблемы на уровне государственных..."
   В следущий раз сцена с просроченным платежом повторялась точь в точь. Та же наигранность и фальшивые, никому не нужные оправдания.
   "...Любопытно, те кто снимает дорогие квартиры, тоже не спешат? - задавался гипотетическим вопросом Макс, прекрасно представлял, сколько стоит арендовать даже небольшую студию в районе, на улицах которого дорогих автомобилей больше, чем случайного мусора...
   Подобные баловни фортуны у Макса, конечно, не жили, а многие из тех, кто снимал квартиру по одному с ним адресу, понятия не имели, как разумно вести свои денежные дела.
   Зато та же самая пресловутая практичность очень часто принимала несколько необычные формы. Один из жильцов Макса просто заваливал свою подругу цветами. Каждый третий, а то и второй день он появлялся во дворе с неизменным роскошным букетом. Как будто его совратила Прозерпина. Расточительство, достойное кошелька миллионера! Макс недоумевал, менее всего этот цветоноша походил на безумно влюблённого... Да и по сроку, что эта пара провела время вместе, можно было уже и поостыть. Наверное, Макс так и продолжал бы оставаться в слепом неведении, не узнай случайно о профессии этого нежного романтика. Тот работал на на одном из городских кладбищ, а прекрасные охапки свжих цветов были последней данью чьих-то друзей и родственников со свежей могилы. Ну, не пропадать же добру! Это нисколько не смущало его подругу и она с удовольствием украшала интерьер тем, что по праву принадлежало очередному покойнику. Щедрый на букеты сосед, вероятно счтал себя человеком остроумным. Во всяком случае он каждый раз сам заливался хохотом первым от невсегда смешных шуток. Его гордостью был красный "Форд-Мустанг" сорокалетней давности. Машина успешно пережила своих собратьев и сестёр, бесславно закончивших жизнь на автомобильной свалке, и теперь квалифицировалась как "Классик". Автомобиль купил ещё отец этого доморощенного юмориста и с тех пор семья уже с ним не расставалась. На сегодняшний день цена этого механического свидетеля времён Вьетнамской войны даже выросла по сравнению с первоночальной. Правда до статуса раритета видавший виды автомобиль ещё не дотягивал, а вот прямая угроза обычного его угона была вполне осязаемой. Каждый вечер Макс видел, как его сосед тащит домой рулевое колесо, чтобы обезопасить своё сокровище, и на следущее утро ставит его обратно перед тем, как отправиться на работу на кладбище. Задний бампер машины украшал единственный стикер, по логике вещей в полном объёме отражающий мировозрение водителя.
   " Мне нравятся престарелые курочки."
   Впервые увидев на хроме бампера надпись с очень недвусмысленным содержанием, Макс несказано удивился. Меньше всего этот человек походил на субъекта с девиантными наклонностями. Где тот взял столь странную наклейку, а тем более, зачем прицепил - так и осталось загадкой, но каждый раз, провожая взглядом автомобиль- ветеран, Макс представлял себе своего соседа-крепыша в обществе игривых и полных самых серьёзных намерений старушек, которые смотрели с шутливых открыток к мужскому семидесятилетнему юбилею.
   Несколько раз в год эта пара обязательно ездила в Лас-Вегас - единственное и изученное до мелочей место, куда их влекла жажда путешествий. Впрочем, не только они любили прокатиться в Неваду. Опасная близость столицы игорного бизнеса соблазняла время от времени и других квартирантов Макса, видевших там предел мечтаний всех жизненных наслаждений. Собственно, Лас-Вегас был для них логическим продолжением Диснейленда. Дорога в счастливейшее место на земле, с неизменным для всех поколений Мики Маусом, куда их возили родители, плавно перешла в другую. Она прямиком вела в мечту, такую же зыбкую, как та пустынная песчаная почва, на которой построили этот город. И туда, в бесчисленные казино отправлялись уже отнюдь не розовощёкие детки, а давно першагнувшие рубеж совершеннолетия люди, но с тем же когда-то отмеренным восторгом, уверенные, что волшебная страна с обязательным фейерверком существует именно там.
   Главное - хотеть то же самое, что и остальные, тогда и несложно определиться с тем, как радоваться жизни. Что может быть проще, чем купив билет, вдруг очутиться в сказке? С таким же точно ожиданием праздника выросшие из детских штанишек и юбочек некоторые мальчики и девочки пытаются продолжить путешествие в призрачный мир фантазий, убеждённые, что за деньги покупаются все удовольствия. Как когда-то в детстве, получив в виде пропуска в Диснейленд оторванный билетный корешок.
   В Лас-Вегасе Макс провёл несколько дней. Сразу после приезда в Лос-Анджелес его с бывшей женой туда повезли их приятели. Им хотелось не только поделиться собственным опытом короткого отдыха, но и приобщить к нему вновь прибывших эмигрантов. Жене Макса понравилось и она не скрывала восхищения. Для Макса же вся эта хорошо спланированная индустрия запущенных на поток развлечений так и осталась малопривлекательной. Его нисколько не возбуждала неоновая реклама "Стрипа" - главной улицы, где концентрировалась ночная жизнь. И если, танцующие огни и тысячи разноцветных лампочек у кого-то и повышали адреналин в крови от липовой доступности моментального обогащения, то у Макса от резкого и пронзительного цвета начинало неприятно стучать в висках и появлялась тупая боль в затылке, словно его оглушили увесистой заманушкой.
   Посетив несколько казино, он не мог отделаться от впечатления, что он участник какого-то гигантского процесса. То ли это варят в громадном чане отвратительного вкуса дешёвую карамель, которую потом невозможно разжевать и она мерзко липнет к нёбу, то ли ещё какую-то полову - не разберёшь. Одно очевидно, что чувствуешь себя как-то нехорошо и побыстрее хочется оттуда выбраться. Одного визита Мксу оказалось достаточно, чтобы навсегда дать себе зарок туда больше не ездить.
   "..Это ж как надо любить деньги, чтобы даже во время бессмысленной траты думать с вожделением об увеличении их количества, - размышлял он на обратном пути, - Ну, разве это не извращение?.."
   Прожив уже достаточно долгий срок в Калифорнии, Макс теперь воспринимал как должное обычные сообщения комментаторов новостей об очередной загруженности трассы Лос-Анджелес - Лас-Вегас. Она, ровная как стрела, пересекала безжизненное пространство выжженой солнцем пустыни и туда устремлялись толпы народа в дни национальных праздников. Наверное, когда-то здесь пролегал маршрут первых пионеров-переселенцев и те даже не предполагали, что их потомки так облюбуют эту землю. Впрочем, искатели счастья не знают, что они часто ходят одной дорогой и лелеют в своей душе одну и ту же несбыточную мечту: перебороть судьбу. Оттого и не сидится.
   Из всех черт американского характера, унаследованных от тех непоседливых первооткрывателей, привычка к перемене мест мало изменилась за последние двести лет. Люди в Америке не особенно привязаны к своему жилью и меняют его при необходимости легко, не обременённые ничем и готовые в любую минуту к всевозможным пертурбациям. Подвернулся случай зарабатывать побольше и - прощай, родимая сторонка. Ни вздоха, ни сожаления. Хотя почувствовать себя аборигеном на новом месте всё равно легко, из окна та же знакомая картина спального района и неизменные городские достопримечательности в виде коробок шопинг-центра. Столкнувшись с постоянной ротацией жильцов, Макс довольно скоро понял эту неизбежную специфику избранного им бизнеса. Он поначалу немного переживал при виде пустующей квартиры, но пообвыкнув, уже точно знал, что не пройдёт и нескольких недель, как кого-то заселит. Так оно и происходило, и о наличии нового соседства можно было судить только по другой фамилии на почтовом ящике.
   На следующий день Речел своим звонком опередила Макса.
   - Не разбудила?
   - Не волнуйся, - успокоил её Мак, - уж здесь есть кому позабоиться, чтобы я не залёживался в постели. Что так рано?
  - Я почти не спала. Столько впечатлений. Наверное, на год вперёд. Мне запомнилась одна твоя фраза... Ты сказал о нашем общем прошлом. Теперь, по-моему, у нас существует и общее настоящее. Я поняла это, когда прочла ещё раз письмо. В одиночестве оно воспринимается совершенно по-другому. И знаешь, Макс, мне трудно отделаться от ощущения, что оно адресовано мне. Это какой-то гипноз.
   - Ты не заглянула во второе? Скажи по правде.
  Речел рассмеялась.
   - В тебе говорит стереотипный подход к женщине. Я, откровенно говоря, думала о тебе лучше. Моё любопытство может и велико, но не настолько, и потом мы собирались это сделать вместе. Не так ли?
   - Речел?
   - Да, Макс.
   - Я спрашиваю себя, что буду делать, когда кончатся письма?
  Макс проговорил это с осторожным желанием удостовериться в её намерениях. Она поняла, к чему он ведёт, и в ответе прозвучали нежные нотки.
   - А ты не хочешь чтобы они кончались?
   - Нет...
   - Тогда тебе придётся их писать самому.
   - Увы, я не владею французским.
   - В таком случае, мне придётся тебя научить.
  Речел сказала это так хорошо, что ему захотелось её тотчас увидеть, без промедления. Сейчас же, вопреки отголоску непонятного сомнения, что Макс вдруг испытал почти беспричинно.
   - Речел?
   - Да.
   - Ты уже едешь?
  Настойчивость Макса её развеселила.
   - А ты нетерпелив.
   - Речел?
   - Да.
   - Я тихо умираю.
   - Ах, Макс, когда так зовут, то не оставляют выхода.
   Едва Речел появилась на пороге, как он тут же её обнял. Пылко и жадно, словно они не виделись вечность.
   - Макс! Что случилось? Не прошло и суток...
  Она пытливо заглядывала ему в глаза, стараясь уловить неведомые ей причины.
   - Я безумно соскучился. Разве этого недостаточно?
  Макс с трепетом надеялся, что Речел обрадуется его порыву. Что ей не захочется подчинить себя несуществующим перед ним обязательствам. Не вопреки своей воле, а повинуясь тому чувству, которое он уже открыто от неё ожидает. Макс хотел в это верить, не допуская никаких прочих и неведомых ему желаний, как бы протестуя против другой, неизвестной ему жизни Речел.
   - Как мне тебя недоставало, - страстно прошептал он, увлекая её за собой в комнату.
   По знаку зодиака Макс был Козерогом. По гороскопу такие мужчины обычно надёжны и постоянны. Единственной проблемой подобной натуры является её же собственное желание всё испытать самому, не полагаясь на чужой опыт. Благословенная жизнь, сопряжённая и с трудностями, и с разочарованиями, но охраняемая немеркнущим светом звезды, под которой эти люди родились. Там, где другие останавливаются на полпути и, ликуя, празднуют победу, эти только начинают увлекаться и, уже не сдерживаясь, идут до конца. Женщины не обделяют вниманием и ценят Козерога за уравновешенный характер, но не всегда подозревают, что такой обязательно должен подчинить себе их сознание. Однако, это не тирания, а хорошо замаскированное сластолюбие. Такому человеку необходимо увидеть спрятаное от посторонних взоров и таящееся в недрах души избранницы, иначе, не познав, он не успокоится. Это свойство натуры Макс унаследовал от своего талантливого предшественника. Люди, родившиеся под знаком козла, обычно плодовиты. Причём, их жизненной энергии хватает на всё. Лишенные стремления быть всегда на виду, они не испытывают беспокойства остаться незамеченными, воспринимая признание другими как предначертание в собственной судьбе. Они уверены в себе не по сухой логике, а по внутренней подсказке, и это ощущение, как правило, небезосновательно.
   Макс доверял своей интуиции. В какой-то момент времени он уже твёрдо знал, что его действия единственно правильны в деликатной или щекотливой ситуации, и потому следовал инстинкту. Взяв Речел твёрдо за руку, он не сомневался, что она последует за ним, благодарная быть рядом с человеком, способным вести за собой. Это ли не счастье, простое и лишенное всякой наносной и ненужной идеи самостоятельно биться за выживание?
   Ему очень хотелось, чтобы именно таким она его воспринимала. Чтобы ждала от него этой решимости, возможно, уставшая от своего лидерства, с жаждой сбросить с плеч этот ненавистный груз.
   Впереди их ждало письмо. Трогательное послание художника к любимой им женщине, с которой тот, вероятно, расставался навсегда. Не признаваясь друг другу, Макс и Речел оттягивали этот момент, словно их совместное желание могло что-либо предотвратить или помешать тому, что уже случилось.
   "...Мой ласковый ангел, пишу тебе эти строки почти сразу же по прибытию. К сожалению, как и предвидел, нашёл мать очень больной. Никто не писал мне правды, щадили, не хотели волновать. Мы долго не виделись с ней, но только теперь я понимаю, сколько минуло лет. Боже! Как она изменилась! Осунулась, постарела... Ты не можешь представить, насколько мой приезд её обрадовал. Наверное, мне следовало это сделать гораздо раньше, а не ждать из дома дурных вестей. Непременно побуду с ней какое-то время, пока она не поправится. Доктор говорит, что есть надежда. Буду молить Бога и уповать на Его великую милость.
   Я успел немного здесь оглядеться. Перемен почти никаких. Город выглядит поменьше, чем я его помнил, но всё так же, на удивление, по-европейски красив, особенно сейчас, с наступлением лета. Всем я тут в диковинку, ещё бы - парижанин! Мне и самому порой кажется, что я иностранец. Ловлю себя на том, что думаю по-иному да и интересуюсь вещами, совершенно несовместимыми с моей прошлой жизнью. В газетах усердно муссируются слухи о предстоящей войне. Всё крайне неспокойно. Об этом судачат даже в кондитерской. Зашёл туда намедни и случайно разговорился с одним господином. По его словам, у России нет шансов остаться в стороне и не выполнить союзнический долг. Я ничего этого не мог вообразить в Париже, бесконечно далёкий от мировой политики. Удивительно, что истинное положение дел в стране узнаёшь вдали от её столицы, где, по логике вещей, известно побольше да и новости посвежее.
   Побывал в гостях у своих учителей рисовальной школы "Общества изящных искусств", я тебе о них часто рассказывал. Они много расспрашивали о том, как мне живётся во Франции, о моём круге общения. У каждого из этих замечательных людей очень самобытный и острый взгляд на окружающее. Многие входят в Товарищество Южно-Русских художников и под его началом участвуют в ежегодных выставках. Жаль, что не успел на очередную. Невероятно, но сюда в провинцию привозили свои работы москвичи и петербуржцы. Ты помнишь, я тебе говорил о "Бубновом Валете"? Критики называют эту группу крайне левой, но я не склонен доверять чужому мнению. Вообще, мне претит размежевание по направлениям в живописи и навешивание ярлыков. Творчество - явление очень индивидуальное, и любые попытки его систематизировать кажутся желанием накинуть петлю на шею дикого скакуна с тем, чтобы его приручить. Ну, скажите на милость, для чего и кому это нужно?
   Да! Чуть не забыл. Просматривая программу последней выставки, я случайно наткнулся на имя Ларионова и если мне не изменяет память, то году в девятьсот пятом или шестом он несколько раз бывал у Арансона.
   Очень и очень обидно, что немного опоздал. Выставку закрыли буквально за несколько дней до моего приезда. А было бы любопытно взглянуть на работы, учитывая, что здешние молодые таланты вовсе не уступают столичным. К слову сказать, художественная жизнь города до последнего времени проистекала весьма активно. Ещё в прошлом году открылось несколько салонов. Один из них, салон Издебского - достаточно крупный и хорошо известный ценителям живописи. Насколько, берусь судить по его расположению - совсем недалеко от городской думы, в месте необычайно оживлённом. Публика в городе неизбалованная, но тем не менее, искушённая изрядно. Посему неудивительно, что среди горожан нашлись достойные зрители и тепло приняли художников пока неизвестных, но несомненно, одарённых. Кое-кого из "Новой художественной ассоциации" и из "Синего всадника" В этих группах много моих соотечественников. В своё время мне приходилось с ними встречаться в Мюнхене и я очень хорошо запомнил одного слушателя в школе у Ашбе. Его имя Василий Кандинский и о нём я слышал весьма восторженные отзывы. По сути дела, господин Издебский представил его здесь очень широко, как и многих других, о чём я думаю с благодарностью к этому энергичному человеку. Не всегда и не всем по силам организационные хлопоты, которые не только отнимают драгоценное время, но и требуют соответствующего склада характера. Определённо, они не по мне, и к всякого рода устроительству я отношусь с великой осторожностью. Сейчас затишье, но уже будущей весной планируют очередной показ работ. Правда, к тому времени я намереваюсь уехать. Пожалуй, так и не случится поприсутствовать и разглядеть всё повнимательней..."
   - Это выставка так и не состоялась, в тот же год, в конце июля Россия объявила всеобщую мобилизацию.
   Макс вставил замечание почти машинально.
   - И уехать не удалось, Наверное, он не хотел и не мог оставить мать. А может, ему казалось, что присутствие сына продлевает её годы? Кто знает, но повернулось так, как повернулось.
   "...Среди этих милых людей имел одну необычную встречу. Мне представили местного художника, человека немного старше меня. Имя оного господина - Григорий Галустин. По неведомой причине я сразу же почувствовал к нему расположение. Может, его спокойствие и несуетливость тому причина. Личность совершенно далёкая от всех исканий в искусстве. Его простота и искренность меня подкупили и когда тот пригласил к себе на обед, я не видел причин отказывать. Там же побывал в его небольшой студии. Он маринист, и я видел много его работ - честных и бесхитростных, от которых исходила любовь к морской стихии. Сам он человек абсолютно сухопутный и цивильный, а служит при каком-то ведомстве бухгалтером. Картины его достаточно традиционны и пользуются заслуженным успехом. Будь то виды Крыма с неизменной горой Ай-Петри на заднем плане или прочие пейзажы - в них нетрудно узнать красивейшие места Черноморского побережья, написанные с неизменной точностью человека, привыкшего к аккуратности в своих занятиях. Впрочем, и душевной теплоты там хватает. Горожане их охотно раскупают и он даже весьма известен. Вот такая судьба ремесленника, которого это незатейливое признание делает удовлетворённым собственным творчеством. Я даже, откровенно говоря, призадумался. Счастливый человек! Он не вынужден зарабатывать себе рисованием на хлеб и делает это лишь для удовольствия. Оттого, вероятно, на его полотнах море спокойное, как отражение внутренней безмятежности и согласия с самим собой. Должен ли художник думать, что конечной целью его труда должна быть продажа? Хорошо ли это - быть зависимым от чьих-то вкусов - или только мешает раскрытию души?
   За столом мы много говорили, он даже наслышан о той самой нашумевшей парижской выставке, где я выставлялся с двумя работами. Не берусь утверждать, но и он, по-моему, не одобряет манеру господ критиков судить о живописи с точки зрения зрителя. Узнав, что я являюсь членом жюри "Осеннего салона", мой собеседник был чрезвычайно польщён, что высказал тут же, но без всякого подобострастия, а с достоинством собрата по искусству. Пробыл у него долго и домой вернулся аж под самый вечер.
   Все мои дни предельно заняты. Кажется, ничего особенного не делаю, но скучать некогда. Я совершенно отвык от своих домашних и уклад их жизни порой кажется мне престранным. Стараюсь быть по возможности полезным, хотя не всегда это получается так, как бы мне хотелось. Сказывается время, проведённое вдали от них. Я никогда не был избалован вниманием и теперь ощущаю себя неловко, оказавшись на виду. Мне выделили отдельную комнату и входят туда почтительно, непременно предварительно постучав. А однажды я застал мать, любовно перекладывающую мои вещи, задерживая уважительный взгляд на каждой мелочи. И фотографическую карточку, что я собой захватил из Парижа, она разглядывает ежедневно. Ту самую, на которой мы вдвоём с Анри. Ранним утром разводят самовар и ждут меня к столу с завтраком, а если куда отлучаюсь, всё равно, все только тем и заняты, чтобы обихаживать меня по возвращению. Развлечений немного. Не то настроение, как ты понимаешь. В прошлый вторник в компании одного из своих бывших наставников посетил местное литературно-артистическое общество. Туда вхожи и художники тоже. Обстановка там превосходная. Чем-то даже близкая к благожелательному настроению в мастерской у нашего друга Арансона. Я тотчас ощутил её, едва переступил порог большой залы и уже не мог с ним совладать на протяжении всего вечера. Народу собирается на эти встречи немало. Вот тебе и провинция... А уж здешняя культурная жизнь, о природе которой я думал как о чахлой и скучной, бурлит не слабее парижской. Тот же пристальный интерес к новым веяниям в искусстве, та же поддержка и неприятие. Я даже чуть-чуть не ввязался в спор об эстетическом взрыве в живописи, неосторожно высказавшись по этой теме. И конечно же, приобрёл не только единомышленников, но и очень серъёзных оппонентов. Правда, до бурной дискуссии дело не дошло и каждый остался при собственной точке зрения. Разговор после перешёл на последнюю статью в очень модном здесь журнале "Вехи", осуждающую внутреннее рабство интеллигенции, продолжая который мы незаметно переместились в буфет и провели там оставшееся время. Вообще, тамошняя атмосфера меня приятно поразила ненаигранным радушием. Я был последним, кто прибыл из Франции за последние две недели и мне пожимали руку, словно полномочному представителю страны. Забавно, но очень трогательно.
   Как ты? Что пишут французские газеты о надвигающихся мировых событиях и что обо всём этом думают? Трудно поверить, что Мюнхен и Париж могут оказаться по разные линии фронта. Ну, не абсурд ли? И во имя чего затевается война? Боюсь, что если она всё же начнётся, то будет нехорошо.
   Ах, моя милая Луиза! Думаю о тебе, когда совершаю одиночные долгие прогулки. Здесь точно такие же каштаны как на Монмартре, и присаживаясь под их благодатную тень на одном из живописных бульваров города я представляю, что ты совсем недалеко. Стоит только взять экипаж - и уже скоро взбегу по крутой лестнице к себе в студию, где ты меня ждёшь. Как мне хотелось бы, воплотить мои фантазии о тебе в доступную реальность. В них я стал ещё более изощрённым и иногда почти явственно ощущаю твоё присутствие рядом. И чувства персонажей на своих картинах тоже переживаю. Пока не увижу частицу себя, вложенную в мазок кисти, знаю, что ни один из них не посмотрит на мир живым взглядом, а не стеклянными мёртвыми глазами. Им нужно моё тёплое дыхание, моя кровь, и я счастлив вдохнуть эту благословенную искру. Кажется впадаю в мистику. Только этого не хватало. Начну работать и всё пройдёт.
   Голубка моя! Только с тобой одной могу поделиться наблюдением, немного смущающим меня. Город, что я оставил не столь давно и казавшийся мне большим, на самом деле не так уж велик.. Он хоть и остаётся удивительно милым моему сердцу, но вижу его теперь провинциальным и тесным. Я вырос из его оболочки и не знаю, смог бы отыскать здесь достойное приложение своих сил. Такая перемена в себе просто удивительна. Ведь прошло относительно немного времени, а я уж и рассуждаю по-другому. Скучаю по парижским мостовым и почти равнодушен к тому, что окружало меня с детства. А ведь здесь моё Отечество. Стыдно, но не хочу себя обманывать.
   Друзей пока не завёл, и не потому, что сторонюсь людей, просто сказывается мой характер. Открываться перед малознакомым человеком не вижу нужды, а скуки ради коротать с кем-то время не нахожу интереса. Скорей бы обратно..."
   На этом письмо обрывалось. Речел и Максу оставалось лишь догадываться о его продолжении, как и пытаться вообразить всю растерянность, испытанную Луизой и её возлюбленным от сообщения о начавшихся в августе военных действий. Россия вступила в бойню Первой мировой, потом наступил хаос революции, а вслед за ним вспыхнул огонь войны гражданской. Никому не известно, сколько душевных мук им пришлось перенести, пока оба не понял, что разлука - навсегда. Время сгладило потерю и зарубцевало душевную рану, но в памяти у каждого навсегда остались воспоминания о днях, проведённых вместе.
   - Мне очень грустно.
  У Речел на глазах навернулись слёзы.
   - Когда была написана эта картина? - она кивнула на работу со сценой в синематографе.
   - Трудно сказать... Дед никогда не ставил дат. Одно точно, он над ней работал по памяти, по свежим следам. Добиться такого портретного сходства, не видя модели? Хотя, у художников другое зрительное восприятие и способность воспризвести увиденное. В двадцатые годы?..
   -Ты уверен?
   -Теперь уже нет, но какое это имеет значение? Я никогда толком не знал о его жизни в тот период. Так... Семейные предания и легеды, идеализирующие прошлое. Париж, выставки.... А задатся вопросом - зачем дед приехал в Россию почему не уехал обратно, мне и в голову не приходило. Наверное, уже во время войны он готовился задержаться там надолго, но ещё не предпологал, что дороги назад не будет.
   Макс в задумчивости взял в руки письмо.
   - На самом деле, всё оказалось значительно проще. Нитчьей инициативы разорвать отношения не было и в помине. Его и Луизу просто разметало в разные стороны.
   - А что случилось с остальными работами? Тебе известно?
   - Некоторые в музеях, но в крайне ограниченном количестве. По-моему, не более пяти, шести в двух городах. Незначительная часть в частных коллекциях, кое-что осталось у меня, но немного. Практически картины рассеяны, как, наверное, любые произведения, представляющие художественный интерес. Об оставшихся в Париже, и вообще, говорить не приходится. Мать как-то вспоминала, что прогуливаясь с отцом вдоль моря, замечала его тоскующий взгляд, устремлённый далеко за горизонт. Однажды не выдержав, дед обнял её и прислонивши головой к своей груди, почти признался.
   - Они так близко и так далеко...
   - Кто?..
  Мать едва понимала о чём идёт речь. Лишь мого позже она узнала, что по слухам, доходившим до него, всё, находившеся в парижской студии было кем-то вывезено в Константинополь. Однако, ничего конкретного. Возможно, где-то на берегах Босфора продолжают жить его творения. Кто знает? - Макс бережно возвратил письмо Речел.
   - Да! Полюбуйся...
   Он подвёл её к двум парным декоративным тарелкам, висевшим на центральной стене комнаты.
   - Это его покупки. Если, не ошибаюсь, в период НЭПа дед приобрёл их на распродаже имущества, принадлежавшего царской семье. Обрати внимание на клейма - Севрская мануфактура, конец восемнадцатого века. Надглазурная роспись. Авторство рисунков принадлежит Клоду Дюплесси. Не правда ли хороши? - Макс, как эстет не без гордости обратил внимание Рече на доставшийся по наследству антикварный фарфор.
   - Да, уж... Мой дед ценил редкие вещи.
   О чём-то вспомнив, он вдруг улыбнулся.
   - Вы с ним даже в чём-то коллеги. Он долгое время проработал директором музея западно-европейского искусства. Расширял и пополнял фонды. В целом, современная экспозиция, не менявшаяся на протяжении многих лет - целиком его заслуга. А уж я в том музее бывал часто, представляя деда, прохаживающимся в гулких залах.
   Кстати, ты не забыла наш первый вечер?
   На лице Речел появилось уже хорошо знакомое выражение ироничного любопытства.
   - Я тогда проиграл пари. Впроччем, считать себя проигравшим у меня вовсе не причины, Скорее, наоборот...
   Начиная издалека, Макс стрался сохранить невозмутимо-невинный вид.
   - В тот вечер я пообещал подарить тебе какую-нибудь безделушку. И если, раньше мне ничего не составляло отделаться флаконом "Шалимара" или косынкой от "Гермес", то теперь хочется преподнести что-нибудь персональное.
   Его слова звучали интригующе. Человек, умеющий произвести впечатление приятным сюрпризом, всегда сродни фокуснику. Изящен вовлечь публику в ожидание трюка и умудряется поразить её совершенно внезапно.
   - Пусть это станет залогом того, что я однажды сказал, - Макс протянул Речел пакетик из серебряной фольги, чем вызвал её крайнее удивление.
   - Что?..
   - О нашем общем прошлом... Помнишь? Открой. Это теперь принадлежит тебе.
  Речел осторожно развернула фольгу и извлекла оттуда увесистую фигурку золотого кабанчика. Два крошечных рубина вместо глаз смотрели на неё не то в полном недоумении, не то вызывающе грозно.
   - О, Макс...
   Вещица была не новой и достаточно потёртой от длительного пользования. Некогда отполированный метал стал матовым и лишь на брюшке кабанчика сохранился первозданный блеск. Из спины забавного хряка торчало припаяное массивное колечко для цепочки, а на свиных ножках даже виднелись раздвоенные копытца, тронутые штихелем. Речел сгорала любопытства. Наверняка в подарке таился какой-то пока неизвестный ей символ. Макс же наблюдал за её реакцией, растягивая удовольствие от невольного замешательства, в котором та пребывала.
   - Этот брелок висел на карманных часах моего деда. На часах, привезенных из Парижа, - уточнил он. Рейчел от волнения слегка зарделась. Она держала крохотную фигурку на ладони, не в силах ничего произнести. Наконец, Речел пришла в себя и смахнула слезу, блеснувшую на ресницах.
   - Жаль, что я не выиграл пари, - рассмеялся Макс, тоже растроганный, и обнял её, - Если бы так случилось, у меня оставался бы сейчас шанс получить твой поцелуй.
   Речел на секунду отстранилась и он увидел перед собой её глаза, полные искреннего и неподдельного счастья.
   - Ах, Макс, спасибо... Эта минута одна из лучших за последние годы.
  Он достал из кармана те самые часы и щёлкнул крышкой. Это был великолепный образец продукции фирмы "Du Bois", заслуживший необыкновенную популярность в начале века по обе стороны фрацузско-швейцарской границы. Их продавали в самых модных магазинах Европы. Часы продолжали быть на ходу и от механизма исходило хорошо различимое, равномерное тиканье, как звук крепкого сердца в здоровом организме. Внутреннюю сторону крышки - непотускневшую и яркую, украшала памятная гравировка.
   "Т. Флей от Луизы в день, когда он покорил Париж"
   - Под этим псевдонимом деда приняли в Салон. Я всегда спрашивал себя, кто же эта загадочная Луиза? - Макс лукаво посмотрел на Речел, - И вот только теперь, после многих лет неведения, мне наконец, удалось узнать, что так звали любимую им женщину.
   Речел, изумлённая, переводила взгляд с часов на Макса, потом в обратной последовательности, пока наконец не произнесла:
   - Твой подарок станет моим волшебным амулетом. Надеюсь, он убережёт меня и принесёт нам удачу. Я возьму его с собой в дорогу.
   Макс шутливо, как бы завершая обряд, едва коснулся губами её лба:
   - Да будет так. Аминь!
   Ну вот, мы тебя и благословили. Оба - я и мой одарённый предок. Подержав однажды у себя на руках своего внука, он передал ему часть душевной силы и мысленно напутствовал. Возможно, что-то ещё, но оно пока мне неизвестно. Мать часто говорила о сходстве наших натур, но только став старше, я смог по-настоящему задуматься об этом всерьёз. Ты уезжаешь? - неожиданно отреагировал Макс.
  - На следующей неделе я должна быть в Нью-Йорке, - вскользь бросила Речел.
  - Как надолго?
  - Неделя, дней десять, максимум. У меня там дочь.
  Макс без удивления воспринял внезапно всплывший факт . Да и удивляться особо было нечему. Мужененавистницей он Речел не назвал бы.
   - Кто ещё?
  Они коснулись неожиданной для обоих темы и Макс не почувствовал присутствия у Речел обычно испытываемого им дискомфорта её обсуждать.
   - Больше никого. Если ты имеешь в виду мужа, то с ним мы расстались почти десять лет назад. У него другая семья и развод произошёл не по его вине. И не по моей, - добавила она бесстрастно, - Так получилось. Мы сохранили нормальные отношения и даже перезваниваемся иногда. После двенадцати с лишним лет вместе - супруги как родственники и знают друг о друге, пожалуй, больше, чем следует. Удобно, но как оказалось, не всегда к лучшему.
   Макс слушал Речел и поймал себя на мысли о полным безразличии к её прошлому.
   "...Означает ли это, что я к ней равнодушен? Похоже, уже нет, - спокойно рассуждал он, пытаясь определить причину отсутствия малейшей ревности. Не к её несостявшейся семейной жизни. Нет! Супружество Речел представлялось ему неким далёким отвлечённым эпизодом. Однако и о других мужчинах, Макс тоже не думал. Их просто для него не существовало? Ни былых, не настоящих...
   Немногословие Речел было вполне логичным и оправданным. По-видимому, она давно перелистнула эту страницу жизни и не оставила там закладки. От брака в её душе не сохранилось ничего, кроме хронологической последовательности дат, но и те она вспоминала скорее, по инерции. У же перед самым уходом Речел ещё раз достала из сумки брелок и, послав ему воздушный поцелуй, обняла Макса.
   - Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна. За всё...
  
   - Глава 7 -
  
   Остаток вечера Макс провёл в одиночестве. Сидел в тишине и размышлял, перебирая в памяти строки незаконченного письма. Его взгляд машинально остановился на картине. Там, в едва заметных тенях, отбрасываемых колеблющимся и тускловатым светом настенных бра, словно скрывался неведомый ему прежде смысл...
   Внезапно Макса потревожил доносившийся из двора шум. Его жильцы, несмотря на поздний час, о чём то шумно спорили.
   "...Господи, ну, нет покоя, - он с раздражением вспомнил, где находится. В доме по-прежнему всё шло своим чередом. Разногласия на бытовой почве здесь возникались нередко. Причём, в духе советского общежития, которое, как Макс обнаружил, в итоге, не отличалось от любого другого. И мелкие пакости, как оказалось, в Америке тоже никто не отменял. Разные... Начиная от намеренно громкой музыки назло соседу и заканчивая скверным словом, написанным на входной двери квартиры обидчика. Причём, не карандашом или шариковой авторучкой, а перманентным маркером. Ну, надо же как-то снимать стресс.
   Да и развлечение какое-никакое, помимо кульпохода в кино с кульком попкорна и прогулкок в торговом центре. А куда ещё девать время? Телевизор?
   Однажды Максу позвонил телемаркетер. От этой братии, норовившей всучить под любым предлогом какую-нибудь дерьмовую услугу, просто не было спасения. Тоже своего рода бездельники. Небось, не пошли в горячий цех или на стройку... Обычно Макс не вступал в переговоры и отсылал незадачливого продавца на русском языке к известной матери, но тогда на предложение подписаться на кабельное телевидение он вежливо ответил без всякой задней мысли.
   -Спасибо, но вы не по адресу. Я не смотрю телевизор.
   Баба на другом конце провода так и обалдела.
   - А что же ты делаешь?!
  Она даже не представляла, что у кого-то интересы не ограничены содержанием заветного "ящика". Потом уже Макс понял, насколько обескуражил неосторожно позвонившую ему горе-коммивояжёршу.
   И не удивительно. Наверное, с подобным заявлением потенциального клиента та столкнулась впервые. Да и как не понять человека, для которого телевидение стало не только окном в мир, но и заменило необходимое прежде общение, сконцентрировав в себе все мыслимые зрелища. У каждого жильца Макса в квартире с утра до ночи светился голубой экран. Смотрели всё подряд, тупея от бесконечного "мыла" или от других дурацких шоу с неизменным громким смехом за кадром, не говоря уже о таких экстра-важных передачах, как "Супербол" или церемония вручения "Оскара".
   Вымирала улица!
   Макс видел, как его квартиранты, с которыми он вынужденно соседствовал, будто срослись с своими продавленными диванами и засаленными креслами, образовав прочный монолит скуки. Даже собственные внутренние противоречия и неизбежные конфликты, казалось, их никогда не посещали в виде минутного аффекта, когда хочется стукнуть кулаком по столу или просто про себя выругаться от проснувшегося вдруг ощущения пустоты и никчемности прожитых дней.
   "...Чем бы они занялись, если вдруг исполнилась бы мечта всей жизни и каждый из них вдруг разбогател?.."
   Едва Макс успел об этом подумать, как хлопнула рама резко закрытого окна. Очевидно, не ему одному досаждал громкий разговор, особенно назойливый в эти вечерние часы. Макс уже давно привык к отсутствию церемоний у своих жильцов, изъявлявших недовольство открыто и никого не стесняясь. Голоса тут же смолкли. Намёк поняли правильно, без ненужной никому конфронтации и словесной перепалки. Если бы этого не произошло, то в поисках справедливости позвонили бы Максу. Такое уже случалось и ему не раз приходилось призывать к должному уважению беспардонную сторону.
   Судя по отдалённости звука закрытого всердцах окошка, так отреагировали Сюзан и Дженифер - две лесбиянки.. Или Маргарет - их соседка этажом выше. Последняя уж точно не потерпела бы шума от склоки и постарались бы немедленно поставить на место того, кто ей мешал.
   Маргарет была Макса головной болью. Она жила в доме относительно недолго, но уже успела себя зарекомендовать не с самой лучшей стороны. Маргарет, очевидно, страдала лёгкой формой шизофрении. Ничем примечательным её психческое расстройство не выражалось, не считая того, что раз или два в месяц та громко говорила сама с собой, да так, что монолог в виде несвязных криков слышал весь двор. Вселяя её, Макс даже и не подозревал, что эта нелюдимая и замкнутая женщина подвержена подобным приступам. Она показала своё водительское удостоверение и вообще, поначалу в поведении Маргарет не проявлялось ничего странного. Каой же шок испытал Макс, когда ровно через две недели после того как та завезла свои пожитки, он увидел её, орущей на балконе.
   "...Дегрить твою перекись в колбочку, - выругался про себя Макс, предчувствуя грядущую нервоторёпку и не ошибся. Не прошло и часа, как ему позвонила Дженифер и настойчиво попросила унять скандалистку. Естественно, Максу ничего не оставалось делать, как пойти и принять меры. Он попробовал мягко призвать Маргарет к благоразумию, но куда там... Увидев остекленевшие и невменяемые глаза своей новой квартирантки, Макс понял, что очень сильно с ней лажанулся. Иметь явно душевнобольную в доме было довольно щекотливой проблемой.
   -Маргарет, что происходит? Ты переполошила весь дом, - он старался превратить её припадок в невинную шутку.
   -Мормоны!
  Словно одержимая бесом, та размахивала руками и брызгала слюной.
   -Какие мормоны?
  Макс всё ещё не терял надежду её успокоить.
   - Мормоны!!! Это их рук дело!
  Маргарет схватила лежащую на кресле тряпку и тыкнула ею Максу в лицо.
   -Они похитили и порвали мои брюки!
  Только теперь Макс обратил внимание, что в у неё руках не тряпка, а штаны, разошедшиеся сзади ниже пояса по шву. Женщиной Маргарет была приземистой и отнюдь не худенькой и немудрено, что нитки могли просто напросто треснуть от её жира. Максу захотелось застонать:
   "...М-м-м...
   Господи, какие мормоны?
   Мне только этого не хватало. Сумасшедшая!.."
  Ему тут же припомнились слова из песни Галича, услышанную им чуть ли в дестилетнем возрасте:
   "...Параноики пишут нолики,
   шизофреники вяжут веники..."
   С грехом пополам Маргарет, наконец, кое-как пришла в себя и утихомирилась. Не проклинала больше вслух чьи-то коварные происки и вообще, делала вид, что ничего особенного не произошло.
   Месяц она вела себя тише воды и ниже травы. Макс вздохнул с облегчением, но приступ случился снова. На этот раз разгневанная Дженифер не вытерпела и поднявшись к Маргарет, пригрозила:
   -Если ты, сука, сейчас же не заткнёшся, я спущу на тебя собаку и тогда у тебя будут не только разорванные штаны, но и вся задница!
   Надеюсь, ты меня хорошо поняла! - добавила та хладнокровно.
   Как ни странно, угроза подействовала. Наверное, ко всему прочему, Маргарет элементарно распустили родственники. Или родители вовремя не позаботились укротить своё чадо... Во всяком случае, таким образом её пока никто не останавливал. Спекулировала ли Маргарет своим статусом легально идентифицированной душевнобольной или просто уверовала в полную безнаказанность - Дженифер было наплевать. Как и не волновали её врачебные предписания поведения с такого рода припадочными. Взяла и осадила!
   Маргарет безропотно подчинилась. Она тут же молча закрыла наглухо окна и вечер прошёл тихо. Впрочем, не ожидать повторного припадка было бы несерьёзно и с приближением полнолуния весь двор знал, что Маргарет может сорваться. Её побаивались, и неспроста. Стоило однажды проследить, как она на полной скорости выезжает с парковки на улицу с оживлённым движением, едва-едва избежав аварии, и сразу становилось очевидна её опасная неуравновешенность. А от такого человека можно ждать всего, чего угодно. За глаза Маргарет прозвали "Крези леди" и уже не обращали внимания на иногда доносившийся кратковременный шум из её квартиры.
   Радавшийся собачий лай вслед за звуком захлопнутого окна подтвердил догадку Макса.
   "...Гейбл! Псина зря голос подавать не станет. Значит, точно Дженифер..."
   К ней и её подруге Макс уже успел приглядеться. Как и у многих в доме, у Дженифер и у Сюзан существовали собственные причуды. Друзей они здесь не завели. Максу даже импонировала их обособленность от остальных жильцов и открытое нежелание посвящать кого-либо в свои дела. Они сторонились соседей, но как-то избегали с ними тесных отношений. Обходились без длинных разговоров и могли лишь кинуть "Хай!" или "Бай!", прогуливая своего кабыздоха. Единственным человеком, заслужившим расположение Дженнифер и Сюзан, была Джейн. С ней они обязательно обменивались приветствиями и даже что-то обсуждали, завидев друг друга во дворе в позднее время. У обеих работа заканчивалась в полночь и, добравшись домой, они частенько встречали Джейн. Та как раз в те же часы появлялась из своей квартиры, как привидение. В темноте её лицо с неизменными длиннющими ресницами и обрамлённое чёрными волосами выглядело таинственным и пугающим. Макс однажды наткнулся на неё, возвратившись откуда-то под самое утро, и её странная одинокая фигура произвела на него впечатление гуляющей колдуньи.
   Постепенно дом замирал от дневных забот. Оборванные Дженифер взаимные пререкания жильцов давно стихли, но Макс, привлечённый посторонним шумом, продолжал стоять у окна. Через приоткрытые жалюзи хорошо освещённое пространство двора просматривалось как на ладони. Почти возле самой кромки бассейна прошкандыбала сутулая фигура. По заострившимся плечам и сгорбившейся спине Макс узнал старейшего здесь жителя. Тот уже совсем плохо двигался, но абсолютно ясно соображал. Возрастная немощь пощадила его голову и мозги работали даже лучше, чем у некоторых молодых людей. Этот человек и его жена всегда вызывали симпатию у Макса. Может быть потому, что смотрели на жизнь примерно под тем же углом, что и он? Несмотря на ощутимую разницу в годах, Макс всегда находил с этой парой общий язык. Однажды его престарелый жилец ему с грустью признался:
   - В Америке лучше быть здоровым.
  Максу оставалось лишь улыбнуться в ответ на столь категоричное замечание.
   - Я думаю, не только здесь.
  Тот, прикрывая ладонью глаза от полуденного солнца и словно собирая весь свой прожитый опыт воедино, по-отечески похлопал Макса по плечу:
   - Так-то оно так, но этой стране особенно нужны энергичные и умеющие за себя постоять, люди. Они на дороге жизни. Больным и слабым находится место только на обочине.
   По-видимому, старик очень хорошо знал, о чём говорит...
  Буквально через несколько дней его слова нашли косвенное подтверждение. Максу позвонила одна из квартиросъёмщиц и с тревогой в голосе спросила, не сможет ли он уделить ей немного внимания. Обычно к нему так обращались редко. Чаще ставили перед фактом или требовали. Естественно, Макс тут же откликнулся и предложил встретиться во дворе. Офисом, как таковым, он не распологал и все вопросы с жильцами решал за небольшим столиком под зонтиком возле бассейна. Благо, вечное лето в Лос-Анджелесе позволяло вести дела на свежем воздухе. Устроившись в плетёных креслах под раскидистыми ветками магнолии, там вполне можно было и подписать документы, и доверительно побеседовать. Женщина пыталась начать издалека, но Макс, уже предугадывая, возникшие у той денежные затруднения, перебил:
   - Мерелин, что случилось?
  В её взгляде он заметил хорошо различимую расстерянность.
   - Макс, я не смогу заплатить за квартиру в первых числах месяца.
  Сомневаясь как лучше объяснить задержку, она нервно перебирала в руках связку ключей и сложенный вдвое конверт.
   - Ну, это не самое страшное, - приободрил её Макс, - у тебя стряслась какая-то неприятность?
   Мерилин в прострации открыла конверт и протянула бумагу. На ней внизу, жирно выделенная, стояла сумма, близкая к астрономической.
  - Счёт из госпиталя... Я не знаю, что делать.
   - У тебя нет медицинской страховки? - осторожно предположил Макс, опасаясь оказаться провидцем. Печальный факт, что у Мерилин при её скромной зарплате не хватало средств позабоиться о собственном здоровье, он отнюдь, не отвергал. Та отрицательно покачала головой.
   - Есть. Я плачу её уже очень долгое время.
   - Послушай, а они ничего не напутали? - смутился Макс, - Ну, допустили ошибку или намудрили с расценками? Выглядит так, как будто ты обратилась к ним с улицы.
   У Мерелин от бессильного негодования покраснели щёки.
   - Нет, Макс. - горько усмехнулась она, - Всё в соответствии с тем планом финансового покрытия моих визитов к врачу, что я выбрала. Пятнадцать лет ежемесячно я посылала чек и никогда не обращалась к врачу. Теперь, когда это стало необходимым, они требуют оплатить дополнительное пребывание в больнице в течение двух часов и небольшую десятиминутную процедуру, которые их юристы называют операцией. Банда живоглотов...
   Похоже, Мерилин окончательно потеряла веру в справедливость, особенно зыбкую для для таких вот безответных тружеников, как она и ей подобные, став замыкающим звеном в цепи неизбежного удорожания жизни.
   - Мерелин, не волнуйся, - успокоил её Макс, - Когда ты сможешь заплатить?
   Лучшее, что он мог предпринять - это дать ей отсрочку.
   - Пятнадцатого. В середине месяца я получаю очередной чек.
   - Пятнадцатого! - подытожил Макс, подымаясь из-за стола. - Уже договорились.
  Она с благодарностью смотрела на него, как на родного отца, настолько действия Макса защищали её от непредвиденных и неблагоприятных последствий.
   - Спасибо. Ты меня здорово выручил, - виновато улыбнулась Мерелин, - Я действительно, запаниковала.
   То, что Мерелин выполнит своё обещание, Макс не сомневался. Читать людей, наука несложная, а особенно, загнаных обстоятельствами в угол. Её волнения вовсе не казались Максу не были беспочвенными. Поселись она в другом месте, где домоуправителем сидел бы даже не равнодушный долдон, а работник, от которого ничего не зависит - и не миновать Мерелин обычного в таких случаях угрожающего письма с требованием заплатить в течение трёх дней или немедленно выметаться. Большинству компаний или частных инвесторов - владельцев рентуемого жилья, проблемы их клиентов малоинтересны и последнее, что кого-то заботит, это сам человек. Он хоть и существует в виде фамилии, зарегистрированной в реестре прихода и расхода - это малозаметная и неважная часть механизма, который делает деньги, но ни в коем случае не индивидуальность и, уж конечно, не предмет внимания. Как в любом мало-мальски уважающем себя бизнесе, ремонту эта часть не подлежит. Себе дороже. Сломалась - выкинуть и заменить на новую.
   Уже когда Мерелин отошла, Макс вдруг подумал:
  "...А как бы она сама поступила на моём месте? Постралась бы помочь или, повинуясь сухой товарной логике, следовала бы циркуляру-инстукции, руководствуясь только соображениями о собственной выгоде?.."
   Всё чаще и чаще он задавался вопросом, насколько в свободном мире человек свободен проявить сочувствие? Не на словах, а на деле...
   "...Так помгла бы или без зазрения совести умыла бы руки, оправдывая собственные действия ограниченными возможностями?.."
   Предположить у Мерилин гипенгиофобию было проще простого. Причём, даже неосознанную.
   "...Да разве только у неё одной? Пожалуй, хроническое нежелание, а вернее, страх держать ответ за свои поступки - в Америке явление социальное. Что это, паническая боязнь последствий от совершённой ошибки или одна из малоизученных форм завуалированного эгоизма? Ведь, в принимаемых решениях такие люди видят прежде всего потенциальную угрозу их повседневной жизни, от ничтожно малого беспокойства до крупных неприятностей. Да горите вы все огнём, только чтобы мне было спокойно - рассуждает обыватель, огораживаясь от чужих проблем чем угодно..."
   Макс вспомнил беседу с Речел, тогда по пути в "Виа Венето".
   "...Уж она бы не отказалась от комментариев по поводу Мерелин. Ещё бы, какой красноречивый пример..."
   И тут же представил её снисходительную улыбку и фразу типа:
   "...Дай твоей жиличке в руки бразды правления и ты увидишь, как её овечье нутро мгновенно превратится во всеядного монстра. В каждом из нас живёт хищник и только страх перед более сильным подавляет этот инстинкт..."
   Он поймал себя на том, что нередко думает её категориями.
   "...Ах, Речел, видеть чужие недостатки - вовсе не значит их не иметь самому, и ты это знаешь не хуже меня."
   Макс переключился уже полностью на мысли о ней. Они не давали ему покоя и в последущие дни, на протяжении которых Максу отчаянно хотелось получить хоть какую-нибудь весточку от Речел. Она не обещала позвонить и вообще, обошлась без свойственной другим женщинам инициативы закрепить отношения. И если раньше подобная независимость постельной партнёрши Макса порадовала бы, то теперь он находился в лёгком смятении. При всей их достаточно неожиданной близости, Макс вовсе не был уверен ни в настроении Речел, ни тем более, в планах на его счёт. Она продолжала оставаться загадкой. Непостижимой женщиной и отттого нравилась ещё больше. Проявив к нему нежность, Речел вдруг становилась холодна без всякой причины. Открывшись, её й ничего не стоило внезапно отдалиться... За исключением одной ночи, она не оставалась у него, предпочитая возвращаться к Трейси. Необъяснимое поведение свободной женщины выглядело странным, как будто её связывали с той какие-то обязательства. Подумав однажды о них, как об иных, чем просто подругах, Макс тут же усомнился: Речел, насколько он мог судить, прекрасно чувствовала себя с ним в постели и этот довод, как всегда, путал все карты.
   "...А может она притворялась? Но зачем? В их взамоотношениях никто и никому не должен. Ничего!.."
   На ум опять пришла встреча в доме у Трейси, сбивая его, как и прежде, с толку. К этим сомнениям Макс возвращался не раз. Чаще всего они приходили в голову во время работы в полном одиночестве и никто не мешал Неделя выдалась трудной и Макс едва успевал справляться с навалившимися неизвестно откуда делами. Только к вечеру, освободившись, он мог ненадолго проехаться к берегу океана, чтобы сбросить с себя дневную усталость. Макс выбирал безлюдные места и там продолжал думать, безуспешно пытаясь отыскать рациональный ответ.
   В один из дней прогулка не удалась и он остался на весь вечер дома. Почти в десять постучали в дверь. Но отнюдь, не поскреблись нерешительно, а затарабанили с настойчивостью судебного исполнителя. Желания видеть кого-то Макс совершенно не испытывал и скорее, из чувства долга решил выяснить причину неурочного визита. Позднее он уже не открыл бы. Жильцы, прекрасно уведомлённые о наличии у него запасных ключей, нередко ломились в любое время уток. Ничего не стоило кому-нибудь по рассеяности или по беспечности захлопнуть дверь и прямиком поспешить к Максу. Даже в час или два ночи, а то и в пять утра. Куда же деваться?.. После нескольких подобных беспардонных вторжений и полностью перебитого после них сна, ему ничего не оставалось как объяснить самым забывчивым, что он здесь не ключник и если, у кого-то возникает такая проблема, им следует вызывать специалиста и платить за услугу. Совет всё равно плохо действовал, однако но на эгоизм жильцов Макс теперь не реагировал, предоставляя им выбор: позвонить человеку с соответствующей квалификацией и рассчитаться за сервис или биться головой об стену. Жёсткая политика в большинстве случаев доходит лучше, чем задушевная беседа.
   Незваным гостем, конечно же, оказался один из квартиросъёмщиков. Чем-то крайне недовольный, он начал жаловаться с порога, даже не извинившись за беспокойство. В его тоне угадывалось едва скрытое раздражение, как будто в обязанности Макса входило неусыпное дежурство возле дверей каждого в качестве сторожа или дворецкого.
   - Макс, ты видел, что сделали мои соседи? - выпалил переполненный возмущением парень. Оно выкипало из него, как газ из бутылки с просроченным ситро. Плохо владея собой, он считал своим долгом немедленно восстановить попранную справедливость.
   - И что же? - невозмутимо полюбопытствовал Макс.
   - Они разрисовали все ступеньки лестницы идиотскими цветочками. Коридор выглядит просто жутко! Ты должен принять меры.
   Мужик с бабьими повадками, выпустив пар, заметно остыл. Он не то был взвинчен и хотел поскандалить, не то ему не терпелось выместить на ком-то неважное настроение.
   "...И только? Мне бы ваши заботы, - плюнул всердцах Макс. Ему стало смешно и грустно. Едва сдерживаясь и сохраняя серьёзный вид, он пообещал утром разобраться. Посетитель, довольный собой и заметно охолонувший, ушёл. Через пару минут Макс опять услыхал его голос. Где-то посредине двора тот, остановившись, уже давал кому-то пространное интервью по поводу огорчивших его соседей.
   Квартиру над этим поборником порядка занимала та самая странная пара - Джейн - ведьма полуночница, и её оригинал-сожитель, принадлежащий к непонятной конфессии. Третьим был кот. От них всякого рода подвохов и неприятностей Макс , в принципе, не ожидал.
   "...Ну, чудные люди... Что ж с того? А кто из нас без тараканов в голове?.."
   Однако, когда он зашёл в парадную, чтобы удостовериться в правдивости всего кошмара ими содеянного, на него пахнула давно забытая атмосфера жилищно-эксплуатационной конторы. Вертикальная часть всех ступеней была раскрашена под трафарет... Оба марша! Где его жильцы выискали такой мещанский узор - предстояло выяснить, но откуда, помилосердствуйте, взялись эти жуткие оттенки? В лучших традициях бумажной продукции советской фабрики обоев, времён самого тёмного застоя. Ни дать ни взять - работа подвыпивших маляров из какого-нибудь строительно-монтажного управления, намешавших в одну банку все имевшиеся в наличии остатки краски.
   "...Джейн,.. - Макс моментально определил чьих рук это дело. Та именовала себя художницей и весь ужас обезображенного подьезда лежал на её совести.
   " ...Чёрт возьми эту выдумщицу. Неужели нет другого места для приложения своего пошлого вкуса?.."
   Макс представил Джейн в тусклой парадной: на коленях, с низко склонённой головой и кончиками длинных прямых волос, касающихся ступеней, в предрассветные часы с трафаретом и кистью.
   Он деликатно позвонил в её дверь. Очевидно, Джейн продолжала крепко спать и Макс повторил попытку, но теперь, уже не стесняясь, подольше задержал палец на кнопке звонка Через некоторое время за ней послышался шорох, потом опять всё стихло и наконец, минут через пять в проёме появилась хозяйка квартиры. Она сначала подозрительно зыркнула из темноты, а уж затем приотворила дверь пошире.
   Макс старался быть любезным, насколько того требовало его положение. Когда он вкратце изложил ей суть проблемы, эта доморощенная декораторша несказано удивилась:
   - На мой взгляд, ступеньки выглядят очень мило, - произнесла Джейн заспанным голосом, недовольная, что её понапрасну потревожили.
   - Очень, - саркастически отозвался Макс, ещё не определив, или та издевается, или туго соображает. Впрочем, обсуждать пошлятину вкуса Джейн он не собирался, а собрав воедино всю вежливость, посторался втолковать ей, что в чужих талантах не нуждается и ему вполне хватает собственной фантазии. Беседа подействовала благотворно и не позже, чем через несколько дней ступеньки приняли свой первоначальный вид.
   Прошло ещё пара-тройка дней и опять раздался стук в дверь. И опять на пороге стоял сосед Джейн. Толлько теперь тот находился в лучшем расположении духа и пришёл со словами благодарности. При этом, он как бы невзначай заметил о чрезмерном шуме кондиционера в квартире, тотчас смазав всю свою признательность неуместным замечанием.
   "...Господи, не могут по-человечески. Ну, что за люди? И на кой... сейчас кондиционер ему понадобился? Зима на улице.., - подумал Макс. И тут же закралось предчувствие, что этот хренов эстет не даст ему покоя. Будет досаждать как карликовый пинчер, которого хочется удавить через пять минут беспрерывного лая. И тявкает вроде безобидно, но назойливо до тошноты.
   Посетитель продолжал что-то занудливо плести и от него хотелось побыстрее отделаться. К счастью, зазвонил телефон.
   - Макс!
   - Речел?.. - обрадовался он.
   - Нам с тобой определённо везёт на события, - её голос звучал возбуждённо и таинственно.
   - По-моему, я отыскала ту картину, о которой ты мне говорил.
   - Какую, Речел?..- Макс, сбитый с толку, не понимал о чём идёт речь.
   - Жещина на фоне иконы...
   У него захватило дух.
   - Ты уверена , что это она?
   - Почти. Во всяком случае, очень похоже на то, что ты рассказывал. Не так много работ писалось в начале века на досках красного дерева.
   -Как тебе это удалось?
  Макс не мог поверить.
   -Долгая история, но если в двух словах - случайность. Чистой воды случайность. В Нью-Йорке я знакома со многими, кто занимается продажей антиквариата и живописи, в частности. И вот представь себе, встречаю одного из них и по старой дружбе обещаю ему небольшую консультацию. Тот показывает каталог аукциона с двумя этюдами, которые его клиент хотел бы купить, но не решается без мнения специалиста. Творчеством именно этого художника несколько лет назад занимался один из отделов Вашингтонской национальной галереи и я имела самое непосредственное отношение к исследованию. Уже после встречи с этим человеком, машинально перелистываю каталог, который тот принёс, и натыкаюсь на странно знакомое название картины. Там же оказалась её фотография и описание:
   " Автор Т. Флей. Подпись справа внизу - T. Fley. Ориентировочная датировка - 1910 год. Размер 22 х 18 дюймов. Масло. Основа - грунтованная махагониевая доска."
   Ну что, совпадает?
   И последнее, лот номер 43. Торги продлятся три дня...
  Речел назвала стартовую и ожидаемую цену - вполне нормальное условие любого аукциона. Она была очень довольна собой и как бы не пыталась быть выше ожидаемой похвалы, всё равно ей хотелось услышать признание своих заслуг.
   - Что скажешь?
   Макс не знал, что и ответить. Менее всего в его планы входило сейчас лететь в Нью-Йорк и принимать участие в аукционе.
   "...И с чем участвовать? - он с неудовлетворением прикинул количество денег на банковском счёту, - Не поедешь же, ей Богу, имея сумму впритык. Да и цена картины не фиксированная, на то и аукцион. Сказал А, надо сказать Б и закончить последней буквой алфавита... "
   Внезапно к Максу пришла аналогия, которая, если разобраться, не выглядела неожиданной. Она то и всё решила.
   "...А ведь точно так же много лет назад эта картина продавалась, и упусти его дед шанс, так бы и жалел всю жизнь..."
   Он уже ни капли не колебался. Любые доводы просто теряли смысл и уходили на самый дальний план, если, вообще, оставались.
   "...Картину надо выкупить, другого случая не представится. Я просто не имею морального права не воспользоваться представившейся возможностью. Как-нибудь выкручусь..."
   Не будучи человеком порыва, Макс всегда взвешивал обстоятельства. Лишь иногда, крайне редко он отступал от привычки действовать наверняка и нынешняя ситуация оказалось именно том самой исключительной.
   - Речел, у меня нет слов, ты умница! Вылетаю в Нью-Йорк. Скажи, где я смогу тебя найти.
   - Макс, не торопись, - она, уловив в его тоне решительные нотки, поспешила объявить о собственных намерениях.
   -Я звоню тебе не только, чтобы поделиться восторгом от находки.
   -Что-то ещё? - растерялся Макс.
   -Нет, - Речел рассмеялась в трубку, уловив его смятение, - Я хотела тебя попросить о большом одолжении. Пожалуйста, не отказывай мне.
   В её голосе было столько мольбы, что Макс уже приготовился к самому нередвиденногму.
   - Да, Речел.
   - Макс...
  Она произнесла это очень твёрдо.
   - Тебе никуда не надо лететь. Я всё сделаю сама. Можешь быть уверен, картина окажется у тебя. Встречай меня через неделю.
   Он хотел что-то возразить, но Речел была неумолима. Назвала номер рейса самолёта и специально перевела разговор на другую тему. Не согласиться Макс не мог, предвидя тщетность, а главное, абсолютную неуместность попытки настоять на своём. Да и не составляло особого труда распознать мотивы Речел.
   "...Элементарно. И я распластался бы, но сделал бы всё возможное. И невозможное тоже..."
   Положив трубку, Макс вдруг обратил внимание, как у него от сильного волнения немного дрожат руки.
   "...Господи, хоть бы всё получилось, - взмолился он.
   Из головы не шли последние слова Речел и то спокойствие, с которым она их произнесла. Её пожелание в одиночку участвовать в торгах Макс мог воспринимать по-разному. То ли как красивый жест, то ли как старание любой ценой заслужить доверие? Но даже преследуя какие-то совершенно неведомые ему цели, она ни на грамм не позволила себе преступить его мужскую щепетильность и оскорбить небрежной готовностью состоятельной женщины заплатить самой. Это Макс не мог не почувствовать.
   Больше Речел не звонила он начал понемногу переживать о результатах. Ему казалось, что в какую-то минуту ей не хватит доли необходимого безумия, толкающего человека на поступки неординарные, но опрометчивые в глазах людей рассудительных.
   "...Что ей до картины? Пусть даже принадлежавшей кисти любовника её бабушки, - скептически рассуждал он.
   "...Капиталовложение? Весьма сомнительное. Предмет интерьера? В чужом доме? Хотя, там нашлось место для принадлежавшего ей этюда Берты Моризо? И как понимать её фразу: картина окажется у меня? Уж не собирается ли Речел сделать подарок? Но во имя чего?.."
   Отголосок сомнения, уже однажды посетившего Макса, вдруг опять отозвался в его душе подозрительным предположением, но так же моментально исчез. А вообщем, Макс, отчего-то безраздельно доверял Речел. Она как будто знала наверняка исход аукциона и уже распоряжалась работой, намеревавшуюся купить.
   Речел выполнила обещание. Когда Макс увидел её, спускающуюся на эскалаторе в аэропорту с большим плоским пакетом, у него счастливо забилось сердца. Она привезла картину.
   - Речел! - Макс, не скрывая переполнявшего его радостного возбуждения, поспешил ей навстречу.
   - Признаюсь, уже давно не испытывал такого восторга, встречая кого-то.
   - И мне придётся тебя разочаровать, - довольно рассмеялась Речел. Она поправила волосы и мельком взглянула на своё отражение в затемнённом стекле холла.
   - Если бы ты знал, как я безумно устала. Совершенно сумасшедшая неделя.
   Макс бережно подхватил пакет.
   - Нет слов, чтобы выразить мою благодарность...
   - Ох, Макс, в последнее время моя жизнь превратилась в круговорот событий и я с нетерпением жду нового дня. Трудно сказать, кто кому должен быть благодарным. Одно беспорно, эта работа действительно заслуживает внимания. Я, право, даже не ожидала...
   Они едва успели сесть в машину, как Макс ей признался:
   - Есть два желания, от исполнения которых зависит вся моя жизнь. Речел лишь рассмеялась, прекрасно понимание его нетерпение.
   - Твои желания легко исполнимы. Pas de probleme. Voila! ( Нет ничего проще. Пожалуйста! фр.)
   Она стала разворачивать пакет. Картину тщательно упаковали, приложив сверху сопроводительное письмо от устроителей аукциона, в котором те рассыпались в признательности участнику и покупателю. Наконец, из бумаги показалась лицевая сторона доски...
   С картины на Макса в упор смотрела женщина, а на заднем плане виднелась икона "Благовещение".
  - Боже, я не могу поверить.
   На его глазах выступили слёзы, но он не стеснялся этой слабости. Речел со смешанным чувством смотрела на реакцию Макса. Восторгаясь вместе с ним и сожалея отчасти о том, что нечасто встречала людей, способных так глубоко переживать.
   Макс, оторвавшись на секунду от своего сокровища, взглянул на Речел совершенно ошалело и порывисто схватив её за руку, прижал к своей груди.
   - Речел, этот момент, пожалуй, самый важный за последнее время!
   Он опять вернулся к картине и пристально стал рассматривать её, стараясь не пропустить ни малейшей детали. На слегка заваленных краях доски потрескался и облупился грунт. Дерево от времени немного изогнулось, но так же ярко горели краски и по-прежнему пронзительным оставался взгляд неведомой модели, обращённый к ним через почти столетие.
   Речел хорошо понимая состояние Макса, предложила сесть за руль.
   - Прости меня, я очень взволнован, - виновато улыбнулся он, ощущая потребность в сигарете. И хотя Макс бросил курить уже очень давно, пару затяжек ему сейчас совершенно не помешали бы.
   - Всё в порядке. Я уже пришёл в себя.
   Он медленно выехал со стоянки, занятый мыслями о картине.
   - Вот видишь, мой талисман принёс мне удачу. Я с ним уже не расстаюсь, - решила отвлечь его Речел. Она достала из отворота блузки золотого кабанчика, который теперь висел на кожаной тесёмке.
   - Каков молодец! Мы победили всех конкурентов.
   - Много было желающих приобрести картину? - Макс уже обрёл способность интересоваться остальным и в частности, подробностями торгов.
   - Не очень, но всё равно, меня не покидало ощущение чьей-то поддержки. Что ни говори, а иногда вещи обладают некой магической силой, - задумчиво проговорила Речел, - Этот старинный брелок, картина... Атрибуты романтической саги. И ты её живое продолжение...
   - Как и ты, Речел.
   - Как и я...
   - Ко мне? - Макс вдруг сообразил, что не заручился её согласием отправиться к нему домой. Кинул машинально в аэропорту чемодан в багажник и даже не удосужился подумать о намерениях Речел. И хотя, он планировал заранее пригласить её к себе, лишь увидев картину, позабыл обо всём.
   - А мы разве уже не туда едем? - насмешливо вопросом на вопрос ответила Речел, избавив его от растущей неловкости.
   Оглядевшись у Макса в квартире, она отметила, что её ждали. Стол был накрыт на две персоны с той тщательностью, с какой одинокий мужчина, не лишённый вкуса, готовится к приходу женщины. Белая скатерть, выверенная скрупулёзность в сервировке и цветы а столе. Макс перехватил её взгляд.
   - Ты не против, если мы поужинаем здесь? Изумить тебя вершинами кулинарного искусства мне, конечно, не грозит, но на кое-что я всё-таки горазд. На десерт мы имеем лучшее в городе суфле. Его доставили из ресторана сегодня утром, - словно извиняясь за скромность трапезы добавил он, помогая Речел снять куртку.
   - Для начала мы отметим ваше возвращение. Не удивляйся, эта картина для меня почти живое существо.
   Макс открыл бутылочку "Дом Периньона", припасённую им по этому случаю.
   - За тебя! Моя благодарность не имеет границ...
  Уже в конце ужина у Речел как бы невзначай проскользуло:
   - Мне звонила Трейси, когда я была в Нью-Йорке.
  То, что это замечание неспроста Макс понял сразу.
   - Как она? Всё в порядке?
   - О, да. Я поделилась нашими событиями и на неё они произвели ошеломляющее впечатление. Да мне и самой порой не верится как распорядилась жизнь.
   - Речел, у тебя есть весомые доказательства.
   Он указал взглядом на картину, догадываясь о последующем продолжении разговора, связанного с Трейси, и не ошибся.
   - Она хотела бы видеть тебя у себя в гостях.
   - Нас?- решил уточнить Макс.
  Рейчел загадочно улыбнулась.
   - Конечно, нас.
   - Расскажи мне о ней. Неплохо бы узнать чуть-чуть о человеке, с которым предстоит встретиться. Надеюсь, я заслужил это право.
   - Макс, она моя самая близкая подруга.
   - Речел, в этом я уже успел убедиться, - Максу хотелось осторожно выпытать хоть какие-нибудь подробности и тем самым пролить свет на терзавшие его вопросы. Момент был самым подходящим.
   - Речел, твоя загадочность делает тебя ещё более привлекательной. И всё же?
   - Что ты хочешь услышать?
   - Ну как тебе сказать? Ну, хотя бы к примеру, ты единственная, кто ей близок?
   - Иными словами, с кем она, кроме меня, проводит время? Это тебе хочется узнать?
   - И это тоже. Она замужем?
   - Да.
   - И кто же он?
   - Макс, от того, что я тебе назову его имя, ровным счётом ничего не изменится. Он купил ей этот дом, а сам живёт в Нью-Йорке. Не думаю, что Трейси одобрила обсуждение её личных дел. Ведь ты же не хочешь рассказывать о своих.
   - Всё очень сложно объяснить, - Макс с сожалением вспомнил прошлые неурядицы, - Мне нечего скрывать, просто есть вещи, которые живут только со мной. Не обижайся.
   Он подошёл к Речел сзади и, наклонившись, поцеловал её в шею.
   - Прости. Я больше не буду ни о чём спрашивать. Обещаю и сделаю всё, что доставит тебе удовольствие. Всё!
   На последнем слове Макс сделал красноречивое ударение, уже не испытывая каких-либо иллюзий по поводу предстоящего визита. Потом заглянул ей в лицо и весело поинтересовался:
   - Какая форма одежды? Торжественная? Смокинг? Признаться, у меня его нет. Кстати, когда назначена аудиенция?
   Макс пытался сгладить, как ему показалось, неуместное любопытство. Речел обхватила руками его голову и прижала к себе.
   - В следующую пятницу. Надеюсь, ты свободен?
  Макс не отвечал и лишь добравшись губами до её уха , прошептал.
   - Ты помнишь о моём втором желании?
  
  
  
   - Глава 8 -
  
   Среди ночи Макс вдруг вспомнил их беседу. Рядом, безмятежно раскинувшись на постели, спала Речел. Она неожиданно проявила желание остаться, чем удивила и обрадовала. И хоть Макс хотел провести с ней ночь, надежда была крайне слабой. Непредсказуемость Речел продолжала держать его в неизменном напряжениии, несвойственном уже ни их возрасту, ни статусу отношений. То ли Речел действительно, очень устала от перелёта и её расслабил алкоголь, а быть может, что-то ещё, во всяком случае, после ужина она удобно устроилась на диване и уже не вставала оттуда. Макс заботливо укрыл её ноги пледом, подал миндаль и ликёр из дикого мандарина. Они проговорили довольно долго и не заметили, как у обоих начали слипаться глаза. Речел решила принять душ и вышла из ванной комнаты уже в халате Макса. Заметив недоверие вего глазах, она совершенно невозмутимо спросила:
   - Уж не собираешься ли ты остаток вечера провести наедине с картиной?..
   Теперь Макс лежал и думал о Речел и Трейси со смешанным чувством. Сон прошёл и в голову лезли всякие мысли. Ночью их присутствие особенно ощутимо. Думы объёмней, ярче образы.
   "...Подруги - и только? Чёрт возьми, где же ответ...".
   Сколько раз он уже задавался тем же вопросом, но с другой стороны, Макса увлекала неизвестность.
   "...Эта необычная ситуация тогда в доме. А может, действительно, они таким образом развлекаются? Иди знай? Чужая душа потёмки. Тогда зачем им я? Для подобных целей нужен крепкий бычок со спермой давящей на мозги. Выносливый и неприхотливый самец, с концентрацией всей внутренней энергии в одном-единственном месте. Нашли бы себе проворного пацана и пользовали бы, как хотели..."
   Однако, представив Речел в обществе ничего не поведавшего в жизни, хоть и горячего жеребца, Макс тут же засомневался.
   "...А захотел бы я иметь дело с молодыми девицами? Ведь, пожалуй, нет. На разок-два хватило бы, а потом стало бы скучно. Как пить дать... То же самое, что неосмотрительно польститься на неспелый плод, обманчиво привлекательный. Больше расстройства от разочарования, чем наслаждения от вкуса. И вообще, с возрастом для мужчины связь с женщиной лет на пятнадцать-двадцать моложе имеет уже совсем иную окраску, как для одной, так и для другой стороны..."
   У Макса случилась однажды юная подружка и он чувствовал себя с ней полным идиотом.
   "...И зачем я ей был нужен? - он вспомнил Джуди - молоденькую служащую из банка, с которой непонятно зачем познакомился и так же беспричинно расстался. Причём, на протяжении всего времени их встреч Макс ощущал, что у той к нему возник очень определённый интерес. И совсем не тот, что бы ему хотелось. Ну, например, молодую и незагадочную американскую фею в нём привлекал зрелый опыт... Или финансовое покровительство...
   "...Пожалуй, последнее звучит пошловато, - Макс представил Джуди, капризно дующую губки и зло кривляющуюся ему вслед: Sugar - daddy ( сладкий папочка. Амер. )
   "...И что она могла дать взамен, кроме своего тела? М-да... Немного...
   Тогда, может, и у Речел с её подругой подобные моему настроения, и им нужен мужчина с устойчивым рефлексом на вкус выше среднего уровня? Потребность-каприз утончённой женщины в эстете с нормальным смодержанием тестостерона в крови? Если так, то каждой сестре - по серьге. Удобней всегда иметь возле себя собственного партнёра и утолять сексуальный голод сполна. Или не всё так просто?.."
   В своих размышлениях Макс словно натыкался лбом на толстую стеклянную дверь. Прозрачную, чтобы её не заметить, и основательную, чтобы стать для него преградой. Ни один из вариантов, что он пробовал проиграть, совершенно не вписывался во взаимотношения Течел и Трейси. Одно взаимоисключало другое. Макс не находил логики и уже твёрдо знал, что эти две женщины - совсем иной круг, с которым он не соприкасался до сих пор. Другая сфера, где судя по всему, совсем иная структура отношений. Он уже интуитивно это предвидел. На неё не распространяется обыкновенное понимание и его пока, в том числе.
   "...Кто из них двоих лидер? Трейси? Тогда мне показалось, что доминирует именно она. То есть, что Речел под её влиянием? Но она вовсе не производит впечатление человека, который хочет, чтобы им управляли. Позволяет снисходительно проявлять превосходство, умело направляя дружбу в нужное ей русло? Так бывает сплошь и рядом. Странная связь..."
   Макс вдруг подумал о картине, привезённой Речел.
   "...Не в моих привычках принимать такие дорогие подарки. С другой стороны, заговорить о возмещении стоимости - знчит очень сильно обидеть Речел..."
   Щепетильный в денежных вопросах, он испытывал расстерянность как себя повести в дальнейшем.
   "...Для неё наша встреча уже стала событием. И пусть даже не моя в том заслуга. Важно, как мы оба воспринимают участие друг друга в собственной жизни, и здесь, бесспорно, не место деньгам. Если, я хочу быть благодарным, а я хочу, это лучше сделать прислушавшись к её пожелания. Вот так... Неизвестно, что проще: жить среди приземлённых и предсказуемых натур или оказаться заложником чужих, не всегда понятных фантазий..."
   А вообщем, Макса заинтриговало приглашение Трейси. И как бы старательно Макс не пытался выдавить из себя благородную признательность Речел, он вовсе не делал ей одолжения. Наоборот, перспектива опять развлечься с подругами в постели ему представлялась очень заманчивой.
   "...Ну, и какой юбилей мы будем отмечать на этот раз?.."
   Сюрпризов Макс не любил и опасался, а интуиция упрямо подсказывала ему, что о Рейчел и тем более, о Трейси он знает далеко не всё.
   "...Одно дело - живо откликнуться на приглашение поучаствовать в любовной игре, и другое - столкнуться с тем, чего менее всего ожидаешь..."
   Речел, как обычно, не договаривала, впрочем, и Макс больше не донимал её расспросами. Он лишь уточнил, когда его ждут, и вовремя подкатил к дому с двумя букетами. После всего происшедшего в прошлый раз, Макс не мог отделаться банальным подарком. Ни бутылкой дорогого шампанского, ни прочим скучным подношением, продиктованным этикетом. Ему хотелось появиться перед женщинами с чем-то символичским.
   Только один магазин в Лос-Анджелесе мог удовлетворить его требования. С виду обычный супермаркет, каких в каждом районе нет недостатка - этот имел свою особенность. Случайно оказавшись там однажды, Макс поразился громадному цветочныму отделу, похожему на миниатюрную оранжерею ботанического сада. Сказать, что с ним не могли конкурировать другие магазины, даже специализированные, значило бы не сказать ничего. Чего здесь только не было! Тугие снопы гвоздик самых фантастических оттенков, берберы, гиацинты, лилии. гладиолусы... Цветы, выращенные по сезону в Калифорнии, и диковинные гости флоры экзотических стран. По-королевски бесстыдно-роскошные стерлиции и скромные полевые васильки. Именно здесь Макс надеялся скомпоновать два букета, вложив в них фантазию навеянную атмосферой прошлого визита в дом Трейси. Поездка туда не заняла много времени и вскоре Макс уже увидел две характерные фиолетовые полосы на магазинном фасаде.
   Из всех районов, где ему приходилось бывать по тем или иным причинам, этот заметно отличался от остальных. В его облике сквозило какое-то выпяченное благополучие кадров киножурнала "Новости дня" Ну, прямо, не жилые городские кварталы, а выставка достижений народного хозяйства. Здесь просто отовсюду струилась вылизанная манерность и эстетизм однополой любви. Куда ни глянь: с белизны чётко обозначенной пешеходной зебры, от сочной зелени травы на газонах, подстриженной, как будто час назад, словом, во всём окружавшем образцовом порядке глаз не находил ни малейшего, изъяна. Пока горел красный свет светофора, Макс, остановившись, наблюдал с перекрёстка, как по тротуару неторопливо и чинно прогуливаются, взявшись за руки, мужчины с лебединой верностью в глазах, воркуя, как голубки со сладких открыток ко дню Святого Валентина.
   Макс хорошо знал это место. Как раз за углом находился популярный в округе ресторан под безобидным названием "Ночной дозор". Его он приметил давно, ассоциируя вывеску со знаменитым Рембрандтовским шедевром. Каждый раз, проезжая по улице, Макс обрашал внимания на огромную копию известного полотна, занимавшей центральную стену и хорошо видневшуюся через широко открытый входной проём. Издали копия выглядела как фреска и однажды он из любопытства туда зашёл... Работа оказалась очень большой. Впрочем, о её размере можно было судить по тому фрагменту, что Макс уже видел с улицы. Выполненная, конечно же, не в технике "buon fresco", а акрилом, но довольно неплохо, она даже претендовала на игру света и тени. Однако, здесь этот известный групповой портрет роты стрелков Кока и Рейтенбурга имел, наверное, несколько другой смысл, чем его оригинальный и под ним за столиками сидели в обнимку отнюдь, не последователи героев гражданского ополчения...
   Идея композиции букетов у Макса возникла не как дерзкая выходка, а как желание окунуться в атмосферу языческого ритуала. Он необычайно живо представил себе, как они будут выглядеть, и сам порадовался смелому замыслу. По пути в магазин намерение произвести впечатление на Речел и Трейси окрепло и Макс лишь молил бога, чтобы там оказались нужные ему цветы. На довольно просторной парковке не нашлось ни одного свободного места. Собственно, этим магазином пользовались не только местные жители, но и люди из соседних районов. Макс сделал круг, затем следующий, выглядывая, куда ему втиснуться. На его удачу, из дверей показался мужик с тачкой, наполненной доверху продуктами, и направился к своей машине. Не окажись Макс там и, вероятней всего, этот человек незамедлительно отъехал бы, но завидев ожидающий место "Мерседес", тот как бы нарочно стал тянуть время.
   "...Ну, не ублюдок? - сожалея о завистнике, подумал Макс.
   Покупатель явно не торопился, искоса злорадно поглядывая на владельца дорогой европейской марки. Размеренно и аккуратно, пакет за пакетом он перекладывал содержимое тачки в багажник. Потом несколько кульков переложил в салон и наконец, решил сесть за руль. Прошло минут пять, пока тот не открыл окно и не поправил зеркало бокового вида. Но когда этот водитель - патриот отечественного автопрома опять вышел с тряпкой и принялся протирать лобовое стекло, Макс не выдержал и посигналил. Мужик, как ни в чём не бывало закончил со стеклом, опять сел в машину и даже завёл двигатель, подыскивая чем бы ещё себя занять, чтобы побольше досадить тому, кто так неблагоразумно проявил нетерпение. Макс уже не верил, что он когда-нибудь тронется. Наконец, зажглись стоп-сигналы и автомобиль медленно двинулся. Широкий кремовый Кадиллак едва не протёрся о бампер Мерседеса и его хозяин остервенело нажал на клаксон, словно напоминая о своих незыблемых правах.
   Макс даже не удивился. Реакция отъехавшего субъекта лишь ещё подтвердила ему уже хорошо знакомое свойство здешнего обывателя. Улыбаться, изображая из себя добродушие, но только бесплатное, и никогда ни на йоту не поступиться обственными удобствами. И уже в дополнение к свежему впечатлению из окна удаляющейся машины высунулась рука, сложенная в кулак с оттопыренным средним пальцем...
   Макс тут же забыл об этом. Так из головы вылетает моментальная досада о некстати сломанном карандашном грифеле, остро отточенном ещё секунду назад. Он думал только о букетах. Помогавший ему выбирать цветы клерк, оказался парнем из местных и в его безупречном вкусе не приходилось сомневаться. Глядя как этот мускулистый атлет самозабвенно отдаётся, вроде бы, совершенно не мужскому занятию, Макс понял, что судьба ему послала правильного человека. Задумка удалась на славу. Букеты получились совершенно сногосшибательными.. Выглядели они строго и вместе с тем волнующе эротично. Большой ярко-красный антуриум в окружении тёмно-фиолетовых, почти чёрных роз безошибочно напоминал зовуще-приоткрытую вагину...
   Дверь открыла Трейси.
  - Вау! - воскликнула она, не сдержавшись, не то изумлённая, не то восхищённая. У подошедшей сзади Речел тоже округлились глаза при виде столь необычного знака признательности.
   - Леди, это вам, - Макс довольный произведённым впечатлением, задержался на пороге, пока его любезные дамы приходили в себя. Он их по-хорошему шокировал, оказавшись человеком, способным на эксцентричные поступки. Наконец, губы Речел тронула поощрительная улыбка - по всей видимости, затея Макса ей пришлась по душе. Она молча взяла один из букетов и поднесла его к лицу, вдыхая розовый аромат. И Трейси, поначалу растерявшаяся на минуту, одарила Макса благосклонным взглядом. Очевидно, она никак не ожидала от него такой готовности принять условия дирижируемого ею спектакля и играть со всеми на равных.
   - Прекрасный букет. Я очень тронута.
  Её голос потеплел. Да и поняла Трейси наверное, что её гость годится не только на роль марионетки в их с Речел искусных руках.
   - Я старался, - Макс с почтением поклонился, - Нелегко угодить изысканному вкусу, но найти подсказку мне помогли мелодии Жобима. Не его ли музыку мы обсуждали в прошлый раз?..
   Эта была прекрасно сыгранная увертюра, по сути дела, предвосхитившая продолжение вечера. Трейси провела всех в гостиную и предложила выпить. Как и тогда, в прошлый раз, женщины начали с джина с тоником, а Макс предпочёл рюмку водки. Алкоголь повлиял не него благотворно. Исчезла последняя скованность и он с готовностью предложил свои услуги.
   - Хозяйка позволит мне занять место бармена?
   - Пожалуйста, окажи нам такую милость - Трейси, лениво потягивая джин, кивнула на незанятое пространство за барной стойкой, - Если, ты так же виртуозно смешивешь коктейли, как выбираешь цветы... А скажи честно, где продают такие экзотические букеты?
   На последних словах она замялась и Макс убедился, что попал в самую точку. Трейси не осталась равнодушной к проявленному им вниманию столь вызывающим образом А уж её скрипка здесь была явно не последней, если не сказать больше о той уверенности, которую может испытывать умная женщина на своей территории.
   - По-моему, мне льстят. Я не стою таких похвал. Ты не находишь, Речел?
  Та лишь рассмеялась.
   - Не скромничай. Лучше наследовать таланты, чем заболевания. И то и другое - генетика. А действительно, где? Вдруг и мне захочется преподнести кому-нибудь из своих близких что-нибудь подобное.
   - Уж в чём-чём а, в умении делать подарки тебе отказать нельзя. Кстати, ты поделилась с Трейси подробностями своей беспрецедентной победы на аукционе? Меня до сих пор распирает от безмерной благодарности.
   Речел слегка зарделась от похвалы.
   - Макс, ты просто дамский угодник. Надеюсь, тебе известно об этой слабости твоей натуры?
   - Известно, - он приложил руку к сердцу, - и я ещё раз благодарен за шанс быть в вашей компании тем, кто я есть.
   - Нет, ты нисправим, - Речел демонстративно поставила на барную стойку свой опорожненный бокал.
   - А разве это плохо? - Макс, собираясь приготовить новый коктейль, разглядывал полотный ряд бутылок на полке.
   - Трейси, как насчёт вишнёвки? Крайне необходимый ингредиент... Впрочем, если её нет, у меня в запасе имются другие рецепты. С таким выбором это будет несложно, - он уважительно обвёл взглядом её запасы спиртного. И действительно, ассортимент бара позволял замахнуться на нечто исключительное. Нашлась и вишнёвка...
   - Отлично! Отважусь предложить вам мой любимый - под звучным названием "Красный поцелуй". Идёт? Если, мне не изменяет память, именно этот коктейль предпочитал один очень известный современный испанский художник. Пять минут на размышление. А ну, девушки, а ну, красавицы, пораскиньте мозгами! Але-оп!...
   Макс соврал. Его познания в тонкостях сочетания напитков заканчивлись секретом пропорции "Кровавой Мэри" - прекрасного похмельного средства по утрам. Рецептом же "Красного поцелуя", так изящно им разрекламированным, когда-то поделился один из его жильцов - профессиональный бармен. С тех пор Макс иногда напускал тумана, изображая из себя человека, искушённого в питейных премудростях. Трюк срабатывал почти безотказно - ведь, практически всё всегда под рукой: сухой мартини, джин, вишнёвка, ну и, конечно, лёд. Наипростейшие и качественные компоненты - всегда залог хорошего результата.
   - Не догадываетесь, кто? - Макс, ловко орудуя бутылками, старался развлечь женщин разговором, по его мнению, им интересным.
   - Добавлю, что этот напиток пришёлся художнику по душе во время жизни здесь, в Калифорнии.
   Трейси недоверчиво слушала и наконец, предположила:
   - Дали?
   - Бинго! - воскликнул Макс, - мои искренние поздравления!
   -Однако, в качестве намёка-подсказки ты мог выбрать что-нибудь более значительное из его биографиии, - заметила Трейси, подхватив приготовленный Максом коктелйль, - Ну, хотя бы его соавторство с Буньюэлем в "Андалузском псе" Я надеюсь, тебе известно об увлечении Дали кинематографом? Истинный талант всегда многогранен.
   Она сделала первый глоток и чуть сморщилась:
   - Крепковат...
   И то ли шутливо, то ли всерьёз спросила у Макса:
   - Уж не хочешь ли ты нас споить, чтобы уберечься от наших желаний?
   - Чего хочет женщина, того хочет Бог, - подчёркнуто смиренно ответил он, взглянул в сторону Речел.
   - Не так ли говорят на родине твоих предков? Я придерживаюсь того же мнения но наученный собственным опытом, никогда не забываю правило: не отталкивай опрометчиво от себя то, что само идёт в руки, в следующий раз вполне можно оказаться ни с чем.
   Трейси удивлённо вскинули брови, а Речел подарила ему несколько аплодисментов..
   - Мысль, достойная стать афоризмом.
   Беседа принимала едва завуалированный игривый характер. С Максом вдруг произошло невероятное и он уже безошибочно подбирал единственно верные слова чужого ему языка. Это было как озарение. Фразы вдруг обрели неожиданную для него самого плавную лёгкость и не звучали больше деревянной речью иностранца. Между делом он успел приготовить ещё один коктейль...
   - А ты оказывается, философ.
  Трейси подхватила новую порцию, уже не заботясь о крепости коктейля.
   - И к тому же, опасный. Такие как ты подталкивают своими с виду безобидными и невинными рассуждениями к краю пропасти. Я уверена, что ты даже не испытываешь при этом раскаяния и с удовлетворением наблюдаешь за невольными жертвами и их дальнейшими действиями.
   Она, похоже, разглядела в Максе достойного партнёра для них обеих.
   - Трейси, милая... А не забыла ли ты, дорогуша, что к краю люди походят по собственному желанию и уж подавно не спрашивают ничьего совета, как поступить дальше?
   Внезапно Макс уловил ту мысль, о которой та и сама неоднократно задумывалась раньше.
   - По моим наблюдениям, оттуда не только один путь. Конечно, будучи неосторожным, легко свалиться вниз и переломать себе все кости, но ведь можно и взлететь. Личноя я вижу эту перспективу...
   Ничего не ответив, Трейси лишь поощрительно улыбнулась и отпила из своего бокала. Уже после первого глотка она мечтательно зажмурила глаза.
   - У тебя лёгкая рука. Послушай,Речел, может переманим Макса к себе? Он будет нам готовить напитки, а в перерывах вести утончённые беседы. Мне определённо нравятся его идеи.
   Речел, грациозно покачивая бёдрами, подошла к Максу и положила ему руки на плечи.
   - Боюсь, что не удастся. Он принадлежит к той категории людей, которые не падки на посулы и не разменивают принципы. Он так же независим, как и его талантливый предок и не продаётся, как многие.
   Её прикосновение было мягким и разливало по телу приятное тепло. Макса более не беспокоили возможные сюрпризы. Он втайне надеялся на поддержку Речел и лишь желал знать, что её привлекает в таком треугольнике.
   "...А ведь в прошлый раз всё произошло спонтанно и теперь они точно не захотят ничего комкать, - думал Макс, уже проигрывая мысленно предстоящие события этого вечера.
   - Вот как? - не шутку заинтересовалась Трейси, - и ты, Макс, считаешь, что существуют те, которые не продаются? По-моему, дело только в цене.
   - Я не адвокат всего человечества, но, по правде говоря, не хотел бы испробовать на себе такую жестокость, как испытание ценой. Я слаб и легко поддаюсь искушениям.
   Закончил он шутливо.
   - В особенности - если искуситель, женщина. Тогда я вообще как расплавленный воск.
   - Не всегда поддатливость - признак слабости. Кстати, Макс, ты никогда не задумывался над тем, что чаще всего не продаются те, кому никто не предлагает совершить подобную сделку. Добродетель - это единственное, чем остаётся кичиться человеку ввиду отсутствия покупателя. Ты не согласен?
   Макс было пытался возразить, но Трейси его остановила.
   - Вижу, что нет, и тем не менее, не торопись. Подумай на досуге, я уверена, что у нас ещё не раз представится возможность обсудить содержимое всех потайных уголков человеческой души. Кто знает, может тебе и удастся убедить меня в обратном.
   - Всё!
  Она захлопала в ладоши.
   - Больше мы не погружаемся в мутные глубины человеческого сознания. Там так легко утонуть... Пусть лучше Речел поделится недавними впечатлениями. Аукцион как никак.
   Никто не возражал, в особенности Макс, уже предвкушающий весёленькую ночку. Речел живо и не без юмора вспоминала весь свой аукционный день. Она была хорошей рассказчицей и от её внимания не ускользнули некоторые занятные детали. Макс, не забыв о взятых на себя обязанностях, на сей раз подал им просто джин с тоником. Спаивать женщин отнюдь не входило в его планы. Впрочем, они и сами от последней порции пока отказались, тем самым подтолкнув его проявить инициативу. Трейси явно начинала томиться и Макс уже видел как у неё слегка подрагивают кончики ресниц. Вот только с какого боку подступиться он терялся и потому решил пойти на примитивную уловку:
   - Между прочим, девушки, розы в ваших букетах распускаются к вечеру, - произнёс Макс невинным тоном, почему-то уверенный, что букеты уже стоят у каждой в комнате.
   - Не желаете ли взглянуть?
   Без лишних реверансов и обнажив свой намёк до прозрачного он приглашал их в спальню,
   "...Пора, драгоценные, пока вас не развезло как в прошлый раз, - мысленно напутствовал Речел и Трейси сгорающий от нетерпения Макс. Те переглянулись и как-то странно улыбнулись. Трудно было сказать, чего в их улыбках присутствовало больше: удовлетворения сообразительностью своего заботливого кавалера или другого скрытого смысла?.. Они молча с легкостью вспорхнули и, подхватив бокалы, увлекли Макса за собой в холл. Трейси торжественно распахнула одну из дверей и он оказался на пороге просторной комнаты, убранной со вкусом, но не без претензий. От её середины к задрапированному окну тянулся подиум, застланный пушистым ковром. На нём возвышалась кровать овальной формы, беспорядочно заваленная подушками. Возле стен, на парных консолях, расположенных напротитв друг друга, действительно стояли массивные канделябры с толстыми свечами и в вазах букеты, которые он им преподнёс... Цветы, оттеняемые белыми стенами, выглядели роскошно - и розы, и антуриум, который теперь из красного превратился в пунцовый.
   Трейси жестом пригласила войти и тут же приглушила свет на ярко горевшей лостре. Комната погрузилась в жёлтый полумрак, вполне подходящий и для интимного свидания, и для разнузданной оргии.
   - Располагайся, мы скоро, - небрежно бросила она и скрылась с Речел в смежной комнате. Макс не стал долго раздумывать и, шустро скинув одежду, с комфортом устроился по центру постели, хранившей едва уловимый запах гвоздики. Оставаться в одиночестве ему пришлось недолго. Всецело поглощённый предстоящей чувственной мистерией, Макс в этот момент ни о чём не думал. Его даже не волновала мысль о своей роли и о том как он с ней справится. Наконец, из-за приотворённой двери показалась Речел, затем Трейси. Обе в лёгких накидках, под которыми угадывалась абсолютная нагота.
   - О, да ты уже освоился. Ну, как моя постель? - словно напрашиваясь на комлимент, ревниво полюбопытствовала Трейси.
   - Если и существуют на земле райские кущи, то здесь, бесспорно, то именно это место, - с услужливой готовностью ответил Макс, чем тотчас вызвал у той ирничную усмешку:
   - Райское место, говоришь?.. Пожалуй, так оно есть на самом деле. А сейчас, мой милый, мы все сможем воочию убедититься, насколько ты сам привержен тому, что недавно утверждал. Далеко не все пастыри верят в собственные проповеди и тем более, безропотно следуют им.
   Трейси молча подошла к канделябрам и зажгла свечи. Только теперь Макс заметил, что она держит небольшую сумочку из плетёного серебра. Ту самую, что он видел тогда, в своё первое посещение. Трейси, очевидно, ею очень дорожила, судя по тому, что этот предмет оказывался у неё в руках в самые непредсказуемые моменты. Легко открыв две небольшие ридикюльные створки, она достала оттуда обыкновенную пластиковую коробочку и, присев на краешек постели, бережно открыла крышку...
   - Не только ты один сегодня наш гость, - Трейси загадочно взглянула на Макса, - и эта "Белая дама" желает с тобой познакомиться.
   Она протянула ему коробочку, заполненную белым порошком. В полумраке комнаты Макс его едва разглядел.
   - Теперь нас четверо и нам больше никто не нужен.
   Вслед за коробочкой Трейси достала из сумки стеклянную трубку. Один край у неё был узким, другой - пошире Оттуда же появилось и овальное зеркальце, достаточно крупное, на поверхность которого Трейси насыпа небольшую кучку порошка. Максу этот белый бугорок показался миниатюрной снежной горкой, похожей на ту, с которой он катался в детстве на санях. Его поразила необыкновенная белизна мельчайших кристаллов на поверхности, отражающей неяркий свет люстры. Трейси неторопливо и аккуратно размельчила слежавшиеся комочки и, разделив всё на три части, выложила каждую в узкую дорожку. Никогда раньше Макс не видел кокаин, но слышал, как его употребляют. Да и последние сомнения его оставили сразу же после того, как Трейси протянула ему свою заветную коробочку. А уж её манипуляции и вообще, внесли полную ясность.
   "...Сейчас я должен сделать выбор, - сообразил Макс, - остаться и разделить поровну все удовольствия или распрощаться с ними навсегда..."
   Его даже не удивили предположения накануне.
   "...Вот он - сюрприз! Немного наркоты, немного секса... Добро пожаловать в клуб элитных развлечений и безобидных шалостей обеспеченных интеллектуалов. Я выдержал предварительный отбор и теперь должен участвовать по максимуму. Это мой единственный шанс и другого не будет...".
   Макс, сидя в постели, продолжал наблюдать за Трейси. За её точными и выверенными движениями, за сосредоточенным выражением её лица... По всему выходило, что она не новичок в этом деле.
  "...Значит, и тогда мои разлюбезные барышни подогрелись кокаинчиком, но не рискнули предложить мне. Не знали, как я отреагирую или не хотели спугнуть?.."
   В прежде плохо объяснимых поступках подруг Макс теперь мог проследить логическое начало.
  "...Наверное, та полнейшая раскованность и есть результат действия магического порошочка... Ай, да волшебные пилюльки! И как это раньше не пришло мне в голову? Вот кто здесь лидер!.."
   Он попытался вспомнить какие-нибудь внешние признаки наркотического дурмана у женщин во время их первой совместной встречи, но кроме, показавшихся ему странностей поведения в постели больше ничего не приходило на ум.
   - Ну, вот, Макс, теперь и ты подошёл к краю.
  Трейси закончила колдовать с кокаином и словно менада, приглашающая к сладострастию вакханалии, держала на ладони зеркальце с тремя ровными белыми дорожками.
   - Чем не удобный случай, наконец, расправить крылья? - её взгляд скользил по нему как по реторте средневекового алхимика, где ей удалось выделить человеческую самоуверенность.
   Речел, уловив колебания Макса, обняла его за плечо.
   - Ты можешь отказаться. Мы не настаиваем... Но помни, мне будет очень жаль, - умоляюще прошептала она, нагнувшись, - Не волнуйся, я рядом. Тебе понравится это путешествие. Я обещаю... И мы обе будем тебя сопровождать.
   Она нежно погладила совершенно расстерянного Макса.
   - Ты не почувствуешь себя одиноким... Ведь ты согласен? Да?..
   Тот лишь кивнул в полной неизвестности, чего ему следует ожидать. Пробовать наркотики Максу никогда не приходилось, даже простецкую "травку". Приготовления к его посвящению выглядели очень торжественно. В отблеске свечей фигуры женщин казались служительницами древнего храма собиравшихся приступить к совершению обряда. Даже ткань полупрозрачных одежд облегала их тела словно лёгкий хитон - последнее, что оставалось на них перед тем как отдать себя во власть невидимого божества.
   Трейси на глубоком вздохе втянула носом через трубочку порошок и, прикрыв глаза, передала зеркальце Речел. Та протянула его Максу и как умелая наставница подсказала:
   - Не спеши. Закрой одну ноздрю... Теперь постарайся выпустить из лёгких воздух так, чтобы вдохнуть всю дорожку. Это несложно.
   Она заботливо проследила за Максом и убедившись, что он справился как надо, удовлетворённо шепнула:
   - Ну, вот и хорошо. Я в тебе не ошиблась...
   Макс сначала ничего не почувствовал. Немного запершило в горле и слегка онемела носоглотка, словно тронутая холодом. Через минуту незнакомые ощущения почти исчезли, уступив место необыкновенному возвышенному счастью присутствовать здесь, с женщинами и стать причастным к их тайному познанию. Всё дальнейшее происходило в полном безмолвии и никто не нарушал ни единым звуком напряжённо зависшую тишину. В постели Трейси вдруг очутилась совсем рядом с Максом и он почти инстинктивно коснулся губами её груди. Та вздрогнула и вся подалась вперёд. Речел, которую он чувствовал с другой стороны его легонько подтолкнула, словно пожелав увидеть их в объятиях друг друга. Макс подчинился и обвил Трейси руками. К нему присоединилась Речел и они уже оба принялись ту ласкать, не забывая самые укромные уголки её тела. Потом центром внимания стала Речел, потом Макс...
   Прикосновения женщин как чары кудесника, уносившие прочь сознание, овладели им безраздельно. Он оказался под действием любовного снадобья, которое как удивительный волшебный эликсир делало его искусным и терпеливым. Макс без труда сдерживал своё возбуждение и, испытывая необычайную остроту и продолжительность ощущений, не боялся преждевременного оргазма. Женщинам нравилась неторопливая любовная игра, доставлявшая им истинное наслаждение. Они то забывали о присутствии Макса и, уже не скрывая, были поглощены только одна другой, то опять вовлекали его в круг, как бы стимулируя собственные желания. Смутившие его в тот первый раз их взаимные поцелуи, сейчас приятно щекотали воображение Макса. Он делал осторожное движение, повинуясь секундной интуиции и, получив молчаливое подтверждение своих намерений, старался предвосхитить желания своих партнёрш ещё на их подступах.
   За первой порцией кокаина последовала следующая. Макс, уже без опасаясь, вдохнул его и опять с радостью отметил, как внутри концентрируются новые силы. Он как будто вкусил плод мандрагоры, подарившей ему накал сексуальных эмоций, никогда прежде им не испытываемых. И снова Трейси оказалась первой, кого Макс вдруг ощутил под собой. В какой-то момент в нём пробудился почти неуловимый импульс овладеть одной из женщин. Речел, словно почувствовав это, обняла Трейси и опрокинула её навзничь, властно отдавая подругу Максу. Та не сопротивлялась, готовая принять его в своё лоно, а стоило Максу над ней наклониться, как Трейси накинулась на него и уже не отпускала.
   Случайно он поймал взгляд Речел, буквально трепетавшей от созерцания ритмично движущихся тел. Та вероятно, ожидала этой минуты и теперь жадно впилась в них глазами. Макс невольно вздрогнул от выражения её глаз, которые уже видел такими однажды. Внезапно он ощутил её руку между собой и Трейси, подбирающуюся к их сокровенному соприкосновению. Трейси глухо охнула благодарная новому удовольствию. Обе женщины находились на вершине блаженства и Речел, уловив первые сладостные стоны подруги, уже сама чуть ли не зашлась в конвульсиях. Только с Максом наедине она никогда не испытывала всего, что хотела, и это проясняло многое...
   Вскоре на зеркальце опять оказалась кучка порошка. Трейси высыпала туда последнее содержимое коробочки и бережно размельчала остаток. Опять полный выдох и глубокий вдох... И опять Макс ощутил прилив сил... Теперь уже Речел отдалась ему рядом с Трейси, упавшей безвольно на подушки. Та лежала и почти не шевелилась, не обращая внимание на едва покачивющийся матрас и громко дышавшего Макса.
   С ним происходили странные вещи. Его мозг мозг работал удивительно чётко и ясно. Макс словно видел всё происходящее с ним объёмно, со стороны, как зритель в трёхмерной проекции. Он медленно скользил взглядом по интерьеру комнаты и по разомлевшей неподвижной Трейси, распластавшейся на постели. Потом вдруг замечал своё обнажённое тело со следами загара и выступающие из под него круглые и гладкие колени Речел. Макс всматривался и уже мог разглядеть кисти её рук с растопыренными пальцами и с вздувшимися венами, жадно охватившие его ягодицы. Всепоглощающая гармония, возникшая после первой понюшки уже не покидала сознание и он только безумно желал, чтобы эта ночь не кончалась.
   Однако, вскоре его настроение постепенно стало меняться. Понемногу улеглась эйфория и отступил необычайный прилив сил. Макса распирали противоречивые впечатлениями и уже тревожили прежде неведомые мысли. Необъятный мир, неразделимый с ним прежде, как-то сжался и теперь существовал отдельным пространством. Он не то чтобы потускнел, но уже не представлялся доступным абсолютному пониманию. Макс спрашивал себя о том, не жалеет ли, о безоглядном прыжке в эти сумасшедшие мгновения и твёрдо знал, что не хотел бы пройти мимо столь незабываемого опыта. Да и своих партнёрш он ныне воспринимал по-другому. Те перестали казаться ему загадочными и непостижимыми. Наоборот, побывав на территории их реальности, Макс словно прозрел...
   Он не помнил, сколько прошло времени. Расслабившись и незаметно погрузившись в незнакомое до сих пор полубодрствование, Маккс как бы уснул, но между тем, всё слышал и различал. В полудрёме он ощущал себя полностью опорожненным кувшином, из которого допили всё до последней капли, счастливым утолить чью-то безумную жажду. Сон не был крепким и, просыпаясь, Макс продолжал находиться в плену упоительной истомы, как обессиленный от долгих забав Пан среди похотливых менад, убаюканный их присутствием рядом с собой.
   "... Вот кто мой вдохновитель! Он - верный спутник Диониса, полный страстной влюблённости козлоногий и ненасытный сластолюбец..."
   Макс словно слышал далёкие отзвуки его свирели, в переливах пения которой ему вдруг почудился голос Речел. А может, это шептала Сиринга, отчаявшаяся убежать от своего преследователя?..
   "...Я знаю теперь того, кому мне следует быть благодарным! Недаром его символ мерцает в созведии Козерога и манит за собой тех счастливчиков, кто родился под этим знаком..."
   Речел и Трейси лежали рядом в бязмятежных позах, спокойно и умиротворённо. Макс словно инкубус наблюдал за ними, увлечённый видом спящих женщин, готовый их спровоцировать. Не упасть, а взлететь...
   "...Вот и нашёлся ответ на мои вопросы. А я переживал..."
   В узкую прореху между плотными шторами пробивался свет постепенно сереющего неба.
   "...Как незаметно пролетели эти безумные часы..."
   Прислушиваясь к ровному дыханию одной и второй, разомлевших от сна женщин, Макс в полузабытье ипытывал глубокую признательность к ним.
   "...А ведь они сумели меня разглядеть. Захотели и смогли довериться. Как важно быть распознанным и не противиться чьему-то стремлению вникнуть в твою душу. На доверие хочется ответить тем же самым и именно это открывает сердце и делает его доступным."
   Опять проваливаясь в сон, Макс переживал ещё и ещё раз удивительную атмосферу прошедшей ночи. В голове, туманясь, возникали образы и поразивший его взгляд Речел. Макса не оставляло ощущение давнего знакомства с ним, но что-то, как всегда мешало вспомнить, где он уже встречался с этим выражением глаз.
   " ...На меня так кто-то уже смотрел...
   Но когда?"
  Непослушная мысль ускользала, как зачёрпнутая в ладонь вода проливается между пальцев, но стоило ему сделать усилие, как уже на стыке затухающего сознания он вспомнил, что видел его однажды на одной картине...
  
  
  
   - Глава 9 -
  
   Через неделю Речел улетела в Нью-Йорк. О цели поездки она не распространялась, да и Макс не проявлял несвойственного ему любопытства. Он прекрасно вписался в её жизнь и Речел позволяла ему там участвовать ровно в той степени, которая подходила им обоим. Макс чувствовал это без всяких признаний или благодарных намёков. Всё время, последовавшее после его последнего визита в дом Трейси, он ни разу даже вплслова не обмолвился об оставшихся впечатлениях. Всё с ними происшедшее, как и тогда, в первый раз, находилось вне тем их разговоров. Как и прежде, Макс каким-то непонятным образом понимал, что доверенная ему тайна не только должна быть сохранена от других, но ему не следует выносить её для их личных обсуждений.
   Неожиданная догадка, озарившая Макса той ночью, уже неотступно следовала за ним. Он окончательно вспомнил полотно, оставившее в его памяти столь неизгладимый след. Эта была картина его деда. По всей вероятности, давняя его работ под названием "Жрица". Находилась она в комнате родителей о отличие от остальных, развешанных в гостиной. Макс так, возможно, и остался бы в неведениии о её существовании и дальше, не попроси его мать однажды укрепить полку в массивном дубовом шкафу, прогнувшуюся под тяжестью книг. В шкафу он и обнаружил несколько холстов, очевидно хранящихся там уже долгое время. Повёрнутые к задней стенке, без рам, те стояли заложенные какими-то коробками и совершенно всеми забытые.
   Унылый серый пейзажик, вероятно написанный дедом в состянии глубокой хандры, Макс тут же без сожаления засунул обратно. Ежедневно иметь его перед глазами он не захотел. Он столько давил своей безысходностью и беспросветной тоской, что впору было удавиться. Другая работа оказалась небольшим и хорошо прописанным женским портретом, чрезвычайно его заинтересовавшим...
   Рассматривая картину, Макс застыл перед ней в глубоком и необъяснимом трансе. Его поразил взгляд женщины на портрете, приковывающий к себе и в то же время, вопрошающий о готовности послушно, не спрашивая ни о чём, следовать за некой магической силой. Отчего-то тогда Макс не решился заговорить о картине, но потом часто, не в силах удержаться от соблазана, в отсутствие родителей доставал её из шкафа с единственной целью - ещё раз испытать притяжение этого взгляда. Почему картина хранилась там, а не висела на стене он как-то не решался спросить у матери, чувствуя что-то постыдное не столько объявить о находке, сколько признаться в своих ощущениях. Лишь окончательно повзрослев, и не желая попусту её смущать, Макс всё таки рискнул поинтересоваться, кто изображён на портрете.
   - Она тебе нравится ? - мать испытывающе взглянула на Макса, уловив его нескрываемое любопытство.
   - Да,.. - ответил он честно, желая услышать правду, пусть даже самую неудобную.
  Ответ матери его ошеломил.
   - Я рада, что у тебя много от твоего деда. Мне очень хотелось, чтобы мой сын стал на него хоть чем-нибудь похожим. Наверное то, что ты унаследовал, не всегда будет вписываться в обычные представления, поэтому лучше приготовиться к трудностям заранее.
   Макс, ещё плохо представляя к чему она ведёт, затаил дыхание, уже предвосхищая открыть для себя нечто важное. Мать никогда раньше не обсуждала с ним подобные темы и теперь её слова звучали как откровение.
   - Я никогда бы не заговорила с тобой о таких вещах, не будь уверенной в том, что ты похож на него...
   Они проговорили около часа. За это время Макс узнал о многих удивительных страницах биографии деда, в которые, по понятным причинам, не был посвящён с детства.
   - Ты спрашиваешь, кто здесь изображён?
  Мать усмехнулась.
   - Я убеждена, что рано или поздно тебе представится возможность ответить на свой вопрос.
   Заметив недоумение в глазах Макса, он на секунду заколебалась, не будет ли их беседа преждевременной, но отогнав сомнения, решилась сказать всё.
   - Не жди скорого объяснения. Ты обязательно отыщешь ответ, но только в ту минуту, когда спросишь себя не из любопытства. И лишь тогда ты сможешь открыть далеко не всем понятный смысл ответа, который получишь.
   Мать опять серьёзно посмотрела на Макса.
   - Это портрет порока. Но не проклинаемый и поносимый, а желанный и ожидаемый. Именно так твой дед трактовал сущность отношения к нему человека и запечатлел на картине, которую переписывал очень много раз.
   Макс заметил, как у матери разгладились моршинки под глазами. Вспоминая ту пору, когда отец колдовал не один месяц над портретом, она и сама с трудом понимала его мысли, художника и мужчины. Он всякий раз ревниво завешивал холст куском бархата, как бы оберегая его от чьего-то сглаза. Ещё долго потом картина так и продолжала стоять на мольберте и его дед иногда сидел перед ней в глубоком раздумье.
   - Для одних - падение. Для других - источник восторга и живительной силы, от которой душа парит где-то в заоблачных высотах. То, от чего бегут, проклиная собственную слабость и уже никогда не в силах забыть. Порок, ради которого люди способны принести в жертву все внутренние противоречия с совестью. Это его слова, - заключила мать, словно передав растерявшемуся Максу видение жизни, без которого не обходится ни один художник, желающий запечетлеть реальный мир, а не расскрасить его. Напоследок, не собираясь никогда возвращаться к столь необычной теме, она вздохнула и напутствовала:
   - Дай тебе бог пройти мимо или познать всё до конца, но не испытать сожаление от чего-то пропущенного и невосполнимого...
   Вскоре Макс попросту забыл обо всём услышанном в тот день. Постичь сказанное, а тем более, вникнуть в глубину выводов человека, прожившего жизнь, он пока не созрел. Для юноши взрослые размышления о пороке звучали не более, чем красиво, но увы, ещё слишком рано. Однако, как мать и предсказывала, Макс вернулся к содержанию их разговора и случилось это почти через четверть века...
   "...Порок! Как странно задуматься о его природе. И не протипоставлять его добродетели, вдруг открыв, что порок - не обязательно зло... И осознать, что добродетель существует только там, где обитает порок... И не устрашиться, распознав эту правду..."
   Он вспоминал "Жрицу" и те идеи , что его дед перенёс на полотно.
   "...А ведь действительно, порок - желанный и ожидаемый, - Макс будто обнаружил необходимое ему подтверждение собственным догадкам.
   "...И всегда ли случайная встреча оказывается таковой? - он переключился на Речел, как на проводницу к возникшим мыслям. Связывающие их нити, виделись ему мистическими. Уж слишком много событий произошло после того, как та появилась в его жизни.
   "...Зачем?.."
   Привезённая ею картина "Женщина на фоне иконы" занимала центральное место на стене в гостиной, в квартире у Макса. В последние дни он часто останавливался возле неё, пытаясь разобраться в возникших ощущениях. По сути дела, Речел всколыхнула память о художественном наследии деда и вольно или невольно поставила Макса перед моральным долгом его сохранить.
   "...Легко сказать, сохранить, - если раньше он оправдывал собственное бездействие отъездом за границу, то тепрь активное участие Речелв делало его совесть бесконечно больной.
   "...Ни архива, ни дневников, ни даже случайных записок. Отрывочные воспоминания матери, едва способные пролить свет на судьбу работ парижского периода, - писсемистически рассуждал Макс, как вдруг его осенило.
   "... Луиза! Ведь, она вполне могла знать о картинах, оставшихся в запертой студии тогда, в четырнадцатом году..."
   Макс пожалел, что именно сейчас нет рядом Речел.
   ".... О, господи! Ну конечно же!.."
   Он лихорадочно стал прохаживаться по комнате, удивляясь, почему это догадка раньше не стукнула ему в голову.
   "... Мать что-то говорила о Константинополе. Неужели работы действительно оказались в тысяче киллометров от Парижа? Но каким образом?.."
   Взнлянув автоматически на часы и сверяя местное время с Нью-Йоркским, Макс старался прикинуть где застанет Речел своим телефонным звонком.
   "... Три часа разницы. Значит там сейчас... Не думаю, что я её потревожу..."
   Возможность присутствия у Речел давней дружеской связи на восточном побережье Макс вовсе не отвергал.
   "...Не стоит быть излишне самонадеянным. Она не из тех, кто привязывает себя к кому-нибудь сильнее, чем в том нуждается сама..."
   На его счастье, Речел подняла трубку, но побеседовать им не удалось. Она сослалась на сиюминутную занятость и обещала через несколько дней вернуться обратно в Лос-Анджелес. Макс было пытался поделиться пришедшими ему на ум соображениями, но, не уловив в её голосе должного воодушевления обсуждать что-либо, как-то осёкся. Досадная неловкость не покидало его и на следующий день, лишь в аэропорту Макс, наконец, от него отмахнулся.
   Речел прилетела в приподнятом настроении. Увидев её в толпе прибывших пассажиров, он тут же понял, что его норовистой подружке не терпится поделиться чем-то, очень важным.
   - Как говорили во времена моего детства, ты сияешь, словно новая копейка. Что нового в столице мира? - уже предугадывая, что Речел огорошит его каким-нибудь известием, Макс пытливо заглядывал в её полные торжества глаза. Та лишь продолжала торжественно улыбаться и, решив, более его не дразнить невзначай поинтересовалась:
   - Послушай, как ты насчёт поездки в Стамбул?
  От внезапного предложения отправиться в Турцию Макс немного опешил.
   - А что, есть причины или ты просто приглашаешь меня на прогулку?
   - Даже и не старайся меня переиграть, - шутливо погрозила пальцем Речел, -
  Когда ты позвонил в Нью-Йорк, я как раз беседовала с одним знакомых из арт-дилеров и он мне поведал довольно занятную историю.
   Речел насмешливо посмотрела на Макса.
   - Ну, что?.. Продолжать?- она от души наслаждалась его замешательством, - Ты не ответил...
   Макс молчал, не смея даже подумать, какой сюрприз она подготовила на сей раз.
   - Так продолжать или нет? - победоносно повторила Речел, чем уже полностью обескуражила Макса. Едва переборов замешательство, он лишь смог произнаться:
   - Я панически боюсь последовательного везения. Оно меня пугает. Нет должного балланса между хорошим и плохим....
   - Ерунда! - рассмеялась Речел, - просто в тебе живёт мрачный фаталист. Балланс? Ах, да! Если где-то прибыло, значит, что где-то должно убыть. Ты это имел в виду? Но почему столько неоправданного пессимизма, мистер Пьеро?
   И уже став абсолютно серьёзной, она печально добавила:
   - Ну, а если предположить, что в моей жизни на протяжении долгого времени только убывало?..
   За разговором они не заметили, как подошли к автомобильной стоянке . Макс, как обычно, распахнул перед Речел дверь машины и, уже внутри салона привлёк её к себе.
   - Я безумно соскучился. Поедем ко мне...
  Она по-родственному чмокнула его в губы и легко и уверенно отстранилась.
   - Не сегодня.
   Макс расстроился. В коротком поцелуе он не почувствовал ни искренности истосковавшейся женщины, ни её жгучего желания. Очевидно, Речел не испытывала того же стремления к физической близости, что и он и не собиралась менять свои планы, в существовании которых Макс не сомневался. Спрашивать её о причинах отказа и, тем более, уговаривать было бесполезно.
   - Речел, позволь мне поделиться с тобой одним наблюдением...
  В тоне у Макса появилась грустная ирония.
   - Каждая встреча с тобой нередсказуема. Я даже не пытаюсь найти этому хоть какое-нибудь разумное объяснение и меня лишь преследует упрямый вопрос: зачем тебе всё это нужно?
   - Зачем? - переспросила она удивлённо, - Ты полагаешь, я могу остаться равнодушной после всего, что узнала от тебя.
   - Речел, ты уже столько для меня сделала. Хватит ли у меня признательности, чтобы оценить твои старания?
   Она нежно погладила его по щеке, словно успокаивая беспочвенные сомнения
   - Ах, Макс, ты неисправимый идеалист. По-моему, ты слишком хорош для общества в котором живёшь, но будь уверен, тебе не поставят памятник и не нарекут его больной совестью. Даже и не надейся.
   Заметив недоверие Макса, она тихо добавила:
   - Иногда я и сама себя не узнаю... Ну, а теперь о деле. Так вот, после тех памятных аукционных торгов торгов, мой знакомый, конечно же, заинтересовался именем художника, картину которого я купила. Его не проведёшь... Натренированный нюх и акулья хватка того никогда не подводила. Для человека, посвятившего рынку живописи более тридцати лет подобная реакция естественна. Да и как отнестись к тому факту, что искусствовед, проработавший в галлере не один год, выкладывает незамедлительно взятую с потолка сумму и готов дать больше? У меня возникли бы подозрения тотчас! Пришлось сочинить сладкую историю о подарке, который я хочу сделать одному из своих русских друзей. Правда, тот всё равно не поверил и ехидно улыбался заслышав о благодарном друге. И знаешь, что этот пройдоха сказал напоследок?
   "...Эта картина не вызывает слезливой ностальгии. Ни покосившейся церквушки на фоне берёзок, ни лесной опушки с заросшими ивами и прудиком на переднем плане... Нет, Речел, ты определённо водишь меня за нос..."
   - Впрочем, обмана с моей стороны не было. Именно так я и собиралась поступить. Думаю, что он не поверил. Я бы точно не повелась на его месте по вполне понятной причине: уж слишком мои слова звучали неубедительно. Настолько, что вскоре мой проворный знакомый раздобыл информацию, с которой за разумные комиссионные был готов поделиться. Человек он проницательный и тут же мне перезвонил, имея на руках вполне конкретный материал. За этим то я и полетела в Нью-Йорк.
   А суть, мой дорогой Макс, состоит в следующем... Около года назад к одному из его коллег поступило преложение купить восемь картин из частной коллекции. Тот их не видел, но располагает кратким описание работ. Хозяин запросил дурацкую сумму, но я думаю, он будет более сговорчивым ввиду отсутствия по-настоящему заинтересованного лица.
   Речел, проигрывая ожидаемый сценарий, мечтательно откинулась на спинку сиденья.
   - Будет-будет... Куда деваться? Тем более, если вдруг появится неискушённый покупатель. Ну, скажем, человек со странностями, собирающийся украсить комнату в новым загородном доме? Или яхту? Ну, могут же у кого-то совпадать неподконтрольные и импульсивные желания с возможностью себе в них не отказывать? Кстати, все картины подписаны одинаково. Хочешь знать как?
  
   - Невероятно, - прошептал Макс, уже прекрасно понимая о чём идёт речь.
   Речел, довольная произведённым эффектом, наблюдала за его меняющимся выражением лица.
   - Невероятно, - повторил он, вставляя ключ в замок зажигания. Уже на выезде со стоянки Макс, собравшись с мыслями, почти спокойно отреагировал:
   - Это его парижские работы?
   - Ничего не могу утверждать. Они все подписаны "Т. Флей" и по словам продавца время их написания ориентировочно датируется началом двадцатого века. Единственная загвоздка... Коллекция находится в Стамбуле. Я не думаю, что стоит откладывать. Такая карта не выпадает дважды.
   Чуть помедлив, Речел уточнила:
   - Как ты тогда сказал? Никогда не отталкивай то, что идёт само в руки?.. По-моему, в данном случае удача сама, сломя голову, спешит нам навстречу.
   - Значит, они всё-таки оказались там...
  Пробормотал Макс едва слышно, буквально оторопев от магического везения этой женщины и в её неуёмного желание добраться до картин совершенно неизвестного в Америке художника. Он чувствовал себя окончательно потерянным. Её бесценный подарок уже и так сделал его чудовищно обязанным, и сейчас Речел, похоже, не собиралась отступать. Та, заметив плохо скрытую неувереность Макса, спросила.
   - Тебя что-то смущает?
  Он, превозмогая растущую неловкость, решился быть откровенным. Далеко не всякий мужчина без труда и стеснения признается женщине в финансовой ограниченности, а особенно, той, которая воспринимает его равным себе.
   - Речел, я не знаю, радоваться мне или отчаиваться. Ты предвосхитила самые смелые ожидания и нет конца моей благодарности.
   - Макс, а нельзя ли обойтись без пустых предисловий? Ты напоминаешь мне некоторых героев Чехова с их хронической болезненной нерешительностью. Неужели, ты не находишь сложившиеся обстоятельства превосходными?
   - О, господи! Конечно! О лучшем не приходится мечтать, но как я смогу выкупить эти работы? Боюсь, что сумма за пределами моих возможностей.
   Речел облегченно вздохнула.
   - Ах, вот ты о чём... Прости, но я абсолютно выпустила из виду, с кем имею дело. Непостижимо, а как с подобной порядочностью ты вообще, умудрился встать на ноги...
   Она покровительственно улыбнулась и уже рассудительно заметила:
   - Нет, ты не американец... Наверное, оно и к лучшему. Поведи ты себя иначе - и я почувствовала бы неимоверную скуку. Тем не менее, мне хотелось сделать встречное предложение, которое, по крайней мере, развяжет тебе руки. Надеюсь, ты не возражаешь?
   - Нисколько.., - Макс, поглошённый собственными раздумьями, слабо представлял о чём пойдёт речь.
   - Послушай. Я собираюсь писать монографию о французском фовизме и пусть для тебя такое будет звучать самонадеянно, но я открою новое имя в этом течении. Твой дед посвятил ему достаточно сил и не случайно оказался на гребне этой волны.
   Глядя на увлекающуюся Речел, Макс понял, что он первый, с кем та поделилась ближайшими планами.
   - Его творчество заслуживает признания! Макс, фовизм - уникален! А тот факт, что твой дед впоследствии писал уже в иной манере, ещё раз почёркивает, как в недолгих цветовых экспериментах ярко проявилось его колористическое дарование. Чем не неоспоримое доказательство эволюции его вкуса и мастерства? Он не только настоящий художник, но и подлинный талант.
   Речел буквально окатила Макса потоком внезапного откровения.
   - Да. Вероятно, с моей позиции его работы имеют профессиональный интерес, но поверь, я добьюсь своей цели.
   Однако, есть и другой аспект, - осторожно добавила она через минуту, - Вложив, в итоге, минимальные средства в десяток картин и в публикацию исследования, у меня появиться реальный шанс раскрутить новое имя на художественном рынке. Я уже начала собирать материалы и хочу заручиться твоим согласием прямого наследника. Ведь нам не надо заключать письменный контракт? - шутливо заключила Речел.
   Ситуация принимала другой оборот, никак не ожидаемый Максом. Он, ошарашенный только и смог, что горько поинтересоваться:
   - Ты хочешь перепродать картины?
   - Ты плохо меня понял, - Речел укоризненно покачала головой, - Я хочу открыть миру несправедливо забытого художника! Это моё моральное право и то, что наполнит мою жизнь осязаемым смыслом. Я выкуплю коллекцию. А деньги... Ты их сможешь вернуть, я не сомневаюсь.
   Речел замолчала и отрешённо уставилась на дорогу. Макс искоса взглянул на её профиль Речел и заметил сползающую по щеке слезу.
   - Прости меня. Я ляпнул, не подумав.
  Он остановил машину возле обочины и проговорил извиняющимся тоном:
   - Речел, я вообразил бог знает что и сожалею об этом. Сегодня уже двадцатое. Мне никуда не дёрнуться, пока не закончатся дела с рентой. На десятые числа мы смело можем заказать билеты.
   И словно, загладиживая вину, а то собираясь подластится, Макс вкрадчиво заметил:
   - Наверное, моему деду наверняка польстило бы иметь такую одержимую поклонницу, но его признательность возросла бы вдвойне, поведай ему кто-нибудь обо всех жертвах, на которые та готова ради его картин.
   Макс подал Речел бумажную салфетку и пока она промакивала потёкшую на кончиках ресниц тушь, с подъёмом воскликнул:
   - В гости к потомкам янычарав? Жаль, что придётся ждать целых три недели.
   - Срок немалый, - согласилась Речел, уже взвешивая шансы, - Одно меня успокаивает: мы самые информированные покупатели Ненужный ажиотаж был бы совсем некстати. Надеюсь, те подробности, что известны нам с тобой, больше не знает никто.
   К ней снова вернулось хорошее расположение духа.
   - Десятого мы вылетаем, но не позже! И не забудь, мой дорогой, что длинные приготовления - кратчайший путь совершить ошибку...
  
   - Глава 10 -
  
   Стамбул встретил их дивным солнечным утром и погода оставлась неизменной с момента прибытия в аэропорт имени Ататюрка. По дороге в гостиницу Макс во все глаза смотрел из окна такси на современные улицы, пытаясь хоть как-то сопоставить запруженные автомобилями кварталы, с тем удивительным городом, что когда-то очаровал Пьера Лотти. Наверное, только в восприятии европейца Стамбул имеет неповторимый облик, сотканный из смеси случайных и отрывочных знаний. Другой мир! Макс нисколько не удивился, завидев на остановке трамвая молодого парня с подносом на голове, где возвышалась горка сдобных лепёшек. Тот, выделяясь в толпе, невольно привлекал внимание, хоть и в его наряде не присутсвовало ничего необычного. Сетло-голубые джинсы, майка с эмблемой футбольного клуба, а не широкие шаровары или халат... Пожалуй, разносчик сладостей да изящные минареты, мелькаюшие за крышами зданий, не разочаровали ожиданий Макса с первых шагов погрузиться в восточный колорит и атмосферу сказок "Тысячи и одной ночи". Таксист, виртуозно маневрируюющий в густом потоке транспорта, подчинённом устоявшемуся ритму жизни метрополии на границе двух континентов, довольно скоро доставил их в гостиницу. Она находилась в старой части города и из окна номера открывался совершенно фантастический вид на Босфор. Где-то вдали в дымке просматривались купола и острые шпили минаретов мечети Султан Ахмед Джами, силуэты которых как маяки встречали и провожали не одно поколение мореплавателей.
   Встречу с продавцом картин Речел назначила на следующее утро. С ним они связались сразу после разговора с дилером из Нью-Йорка. Тот любезно принял чек на кругленькую сумму, а взамен предоставил все необходимые координаты в Стамбуле. Наверное, её знакомый не обошёлся без комментариев, однако Речел была настроена решительно и оптимистично. Макс не без иронии выслушивал её замечания, предугадывая в глубине души, что излишний напор и самоуверенность здесь будут неуместны. Оттого, вероятно, и настоял, что сам будет вести переговоры. Услышав же в трубке мягкий и вкрадчивый голос продовца на другом конце провода, понял, что нисколько не ощибся, взяв инициативу в свои руки. И хоть у обеих сторон существовала общая цель - довести торг до желаемого результата, американская манера ведения бизнеса могла бы только навредить. Иса, так звали продавца, прекрасно владел английским и пообещал заехать за Максом и Речел в девять утра и заодно, показать город.
   На следущий день с точностью, делающей ему честь, Иса позвонил из холла гостиницы, не опоздав ни на полминуты. Их деловой партнёр и импровизированный гид оказался симпатичным турком, одетым вполне цивильно, без воображаемой Максом фески, а даже наоборот, очень похожим на обыкновенного жителя любого портового города средиземноморья. Немного смуглый, с живыми глазами и с неизменной сигаретой, которую тот закуривал при всяком удобном случае. Завидев Речел и Макса, выходивших из лифта, он предупредительно шагнул им навстречу, приветливо поздоровался и почтительно протянул для рукопожатия руку. При этом, Иса всем своим располагающим видом словно подчёркивал, что он здесь для того, чтобы сделать короткое пребывание гостей в Стамбуле максимально приятным и запоминающимся. О картинах он пока не говорил и, аккуратно увёртывая автомобиль от казалось бы неминуемого столкновения с другими водителями, кружил в узких улицах, не забывая давать короткие пояснения.
   "...Миллиметровщик, - уважительно подумал о нём Макс с пониманием момента, имея и сам подобную манеру езды по городу. Антикварный магазин, куда Иса собирался их вскоре доставить, находился недалеко от знаменитого крытого рынка Капалычарши. Он с удовольствием отметил эту особенность расположения, испытывая оправданную гордость работать в районе, где возраст некоторых построек подбирался к пяти-шести столетиям.
   Любая непраздная встреча, будь то незначительная сделка или бизнес высокого уровня, в Турции, насколько Макс понял, начинается и с ритуала неторопливого и размеренного чаепития. Или чашечки кофе... Каждый из собеседников, как будто приглядывается друг к другу, оценивая преимущества и слабости противоположной стороны. Вполне удобное условие, позволяющее предварительно взвесить возможные варианты и просчитать собственную выгоду. Для начала Иса предложил отведать кофе на террасе тенистой чайханы, закрытой от постороннего взора плетеным забором. Она находилась здесь же, в старом городе на одной из кривых улочек, спрятаная среди выложенных их неровного камня домов и бесчисленных тупиков. В месте, куда Иса привёз Речел и Макса, очевидно, уже давно привыкли к тому, что не следует глазеть на посетителей. Беззвучный официант, неизвестно откуда появившийся, и так же незаметно исчезнувший, принёс широкий поднос, где помимо посуды уместились ваза со свежими фигами и тарелка с рахат-лукумом. Кофе Иса разливал сам, без суеты и спешки, самозабвенно посвятив себя к давней и почитаемой церемонии. Он так и не обмолвился до сих пор о деле, словно в его задачи входило обиходить дорогих визитёров, как то предписывает традиция и законы гостеприимства. И если, не предполагать, что каждый из присутствующих имел чёткое представление о своих задачах, то могло показаться, что собравшиеся вокруг стола коротают утро в неторопливой медитации и созерцании сомнительных красот видавшего виды чайного заведения.
   От столь непривычной обстановки Речел начала было немного нервничать, но Макс вовремя её остановил. Он мягко накрыл ладонью её руку и довольно выразительно посмотрел спутнице прямо в глаза. Его предупредительное движение не осталось незамеченным и Иса понимаюше прикрыл веки, как бы приветствуя отказ от неподобающего в данный момент нетерпения и проявленного уважения к традициям мужской беседы. Он вознёс взор куда-то поверх голов и абсолютно отрешённо, обращаясь к небу, нараспев пробормотал:
   -Алла, о Аллах...
   Затем сделал маленький глоток кофе, приглашая жестом отведать угощение. Макс вполне освоился, как будто всю жизнь только и делал, что вёл дипломатические переговоры на уровне Дивана, Он поспешил выразить благодарность и похвалить старания хозяина трапезы.
   - Спасибо, Иса. Воистину, великолепный кофе.
   Тот поклонился и кивок его головы отчего-то напомнил Максу покачивание капюшона кобры. Речел с любопытством наблюдала за развитием событий как за увлекательным спектатклем. Кроме вполне конкретной цели, она в поездке видела ещё и экзотику. Плохо представляла себе Турцию и местные нравы, Речел непроизвольно ожидала, что здесь все будут смотреть на неё - богатую американку, раскрыв рот. Иса же, наоборот, держался крайне независимо и с большим достоинством, очевидно успев повидать в своей практике людей разного достатка и воспитания. Для него торг уже давнео начался и в предстоящей купле-продаже он не собирался ничего упускать...
   - Итак, Иса, мы бы хотели посмотреть на то, что намереваемся приобрести, - Макс сообразил, что гонять чаи-кофеи они могут до умопомрачения. - Я, право и не предполагал, что в Стамбуле так ценят неизвестных художников.
   Тот усмехнулся и не без справедливости парировал:
   - Не всё, что плохо кому-то известно, имеет малую цену.
   Макс в ответ тоже сдержанно улыбнулся. Иса, сам того не ведая, добавил ему необходимого хладнокровия.
   - Я представляю эту даму и её интересы.
   Фразу он произнёс по-русски. Совершенно импульсивно и без всякого умысла. Иса не понял или сделал вид, что ему не знакома русская речь и с невозмутимостью родового старейшины продолжал тянуть кофе. То же самое Макс повторил по-английски и уже добавил вполголоса, почти про себя:
   - Успех в сделке можно достигнуть только при желании сторон, проявить должное благоразумие. Однако, не стоит тянуть кота за хвост...
   Иса промолчал, но подозвал официанта и расплатился. Очевидно теперь турецкому владельцу картин стало ясно, что он имеет дело с нормальными покупателями, а не с тупыми кошельками на двух ногах, готовыми как два Буратино швырять несчитанные сольдо за бумажную курточку. Макса так и подмывало подмигнуть тому и спросить, так, на всякий случай:
   -Comprendes? ( Понимаешь? Исп.)
   Желание это возникло непроизвольно и точно так же исчезло, как результат нервного напряжения. За время жизни в Калифорнии Макс успел привыкнуть к испанскому, как к второму иностранному языку, на котором ему иногда приходилось общаться.
   В магазин, находившийся совсем рядом, чуть ли не за углом, они прошли пешком. Просторное помещение, куда Иса привёл Речел и Макса, было заставлено русскими иконами, тёмными образами в серебряных окладах и латунными складнями. На витрине, под стеклом Макс заметил тускло поблескивающие георгиевские кресты - свидетели боевой офицерской доблести и несколько шашек в потёртых ножнах. Там же вперемешку с военными регалиями лежали старинные ювелирные издели: кольца, серьги и крупная брошь, украшенная прекрасным богемским гранатом. Она особенно выделялась среди пыльного нагромождения кому-то памятных вещей, сохранив лишь раритетную стоимость. Макс почти машинально разглядывал случайные предметы, пока Иса не пригласил их в другую комнату. Там, на стене висели две картины, авторство которых было невозможно спутать ни с каким другим.
   Макс остановился как вкопанный, не в силах двинуться дальше и Иса, заметив его реакцию, обронил дежурный комплимент:
   - Вам нельзя отказать в хорошем вкусе и знании того, что Вы хотели бы приобрести.
   - Это всё? Если я не ошибаюсь, речь шла о восьми работах, - недоумённо проговорил Макс, обернувшись.
   - Ну, почему же всё?
   Иса с готовностью подошёл к стеллажу, заполненному холстами на подрамниках, и безошибочно стал доставать оттуда один за другим, пока все пространство вдоль полок не заняли ещё шесть картин.. Эти показались Максу чужими...
   Он прошёл мимо каждой, пристально разглядывая их и поочерёдно переводя взгляд на висевшие на стене. Потом даже присел, чтобы отыскать подписи и удостовериться в идентичности с той, которую хорошо помнил.
   "...Совершенно незнакомая манера письма... Пронзительные и кричашие цвета .... Неужели это действительно его работы? - озадаченно думал про себя Макс. Речел же, увидев яркие полотна, не могла сдержаться и тихо прошептала ему на ухо:
   - По-моему, мы ехали сюда не зря...
   Макс никогда не питал пристрастия к такого рода живописи. Неудивительно, что его вдруг охватило жуткое разочарование, абсолютное противоположное тому восторгу, которое ожидал продавец. В картинах прослеживался явный декоратизм, подчёркнутый всяким отсутствием светотени, и Макс никак не мог избавиться от впечатления, солнечных бликов, как бы пробивающихся через на средневековый витраж. От Исы не укрылась растерянность клиента и он тут же поспешил похвалить предлагаемый товар:
   - Я не перестаю ими любоваться и каждый раз заново восхищаюсь мастерством этого художника, - как опытный торговец, Иса набивал цену, - Они могут занять достойное место в любой коллекции.
   Состояние работ было безупречным. Вероятно, они хранились в хороших условиях и лишь недавно их поместили сюда для продажи. Наконец, Макс, преодолев первый шок, спокойно прервал молчание:
   - Иса, простой и естественный вопрос - сколько?
  Тот не спешил. Так кот забавляется с полупридушенной мышью, уверенный в остроте когтей и в том, что жертве некуда деться.
   - Нелегко расставаться с шедеврами.
   Макса начал утомлять его восточный профессионализм и он так же мягко, но настойчиво проговорил.
   - И всё же... Учитывая боль от этого расставания?
  Иса назвал сумму, превышающую, известную ранее.
   - Нас информировали немного иначе.
   Затяжной разговор Макс мог предугадать ещё в кофейне. Судя по всему, картины Исе не принадлежали, но ему хотелось выжать из них максимальные комиссионные. И вероятно, Иса хотел наварить... Оттого, наверное, не моргнув глазом, немного скостил цену и предложил угощение... Он негромко окликнул помощника и тот, не заставив себя ждать, принёс небольшой поднос, на котором стояли полные тонкие стаканчики.
   - Дивный напиток. Спасибо, Иса.
   Отхлебнув душистый мятный чай, Макс мимоходом обронил новое число, резко отличающееся от первоначального. При этом, Речел чуть не поперхнулась.
   - Вот видишь, Иса, даже подобная сумма, не совсем по нраву человеку, интересы которого я представляю. Кстати, как эти работы оказались здесь? Неплохо бы узнать их историю. Атрибуция? Сертификат?..
   Вопрос о сертификате и о прочих бумагах Иса словно не услышал. Игнорируя, он преспокойно переварил встречное предложение и тут же выдвинул своё, но уже намного скромнее. Появился ещё один поднос. Цена, как мяч, перекидывалась из рук в руки, постепенно теряя в объёме, пока, наконец, не достигла уровня, не лишённого здравого смысла. У Речел округлились глаза. С каждой минутой шансы приобрести картины почти задаром росли и торг велся как не за произведения искусства, а будто за мешок риса или фасоли! Ей стало неловко и Речел казалось, что Макс оскорбительно занижает цену. Однако понемногу вникнув, она уже сама испытывала азарт от столь непревычной манеры ведения переговоров и не могла дождаться, чем они закончатся. Наконец, ударили по рукам. В итоге, Макс выторговал почти половину того, что первоначально спрашивал Иса, но и в этом случае, их продавец, похоже, не оставался внакладе. По его знаку помощник начал аккуратно упаковывать картины, а он приступил к оформлению соответствующих документов на вывоз их из страны.
   - Послушай, Иса, - обратился к нему Макс после того, как все бумаги были подписаны. - Мне бы действительно очень хотелось узнать историю этих работ. Я предполагаю, что они здесь, в Турции уже достаточно долго. Расскажи, если ты в курсе дела. Я уверен, что тебе нечего опасаться - они не украдены из музея и их не разыскивает Интерпол. Ты нас сильно обяжешь и, возможно, мы приедем ещё раз сюда и воспользуемся твоей помощью. Кстати, мы можем отметить успешное завершение нашей сделки ужином в ресторане по твоей рекомендации. Я приглашаю. Ну, как, идёт?
   Иса не возражал. Правда, и обещания поделиться тем, что он знал, от него тоже не последовало, но оставались наддежды. Макс покосился на настенные часы с маятником в продолговатом футляре, висевшие в комнате. Они показывали полдень... Прошло около трёх часов, пролетевших незаметно, но с толком и продуктивно.
   "...Через неделю картины прибудут на место и только тогда можно будет вздохнуть с облегчением. Их ждёт новая жизнь и новое признание, - эта мысль будила у Макса воспоминания о человеке, который даже не мог и догадываться о такой непредсказуемой судьбе своих творений.
   - Ты расстроен? - спросила у Макса Речел, не скрывая отличного настроения, воспользовавшись тем, что Иса вышел.
   - Нет, но, откровенно, я ожидал другого.
   - Ты сумасшедший! О такой удаче я даже и не мечтала... Макс! Я поехала бы сюда только за одной работой, а их шесть! Шесть!.. И две других, тоже очень приличных, - Речел пыталась изобразить виноватую мину, но это ей не удалось.
   - Макс! Ты, кажется, не совсем понимаешь, что нам удалось купить...
   Вернувшийся Иса прервал её восторженные замечания и пригласил в машину.
   Он оказался неплохим гидом. Как обещал, Иса им уделил внимание и время, в течение которого они успели посетить подземное водохранилище и большую мечеть. Приближался Рамадан и приготовления к священному празднику были особенно заметны возле входа в храм. Рабочие возводили рядом с древними стенами временные шатры, где после захода солнца и молитвы любой желающий сможет порадовать себя бесплатнной закуской.
   После непродолжительной экскурсии Макс и Речел отказались возврашаться в гостиницу и решили побродить в этом районе сами. От сознания удачно выполненной миссии в душу окрылила необыкновенная лёгкость и этим настроением пришло желание окунуться в дух запруженных улиц, полных звуков и запахов. Они случайно вышли к входу на рынок, откуда уже издали неслись незнакомые пряные ароматы неведомых специй. Рядом с рынком расположилась мечеть и за черепицами крыш белели две узкие ажурные башни минаретов. Пока Макс водил Речел по лабиринтам торговых рядов, откуда-то сверху раздался усиленный громкоговорителями напев ходжи, призывающий правоверных мусульман к молитве. Тембр голоса менялся, то переходя на высокие ноты, то снова стихал и его звучание невольно отдавалось в груди доселе незнакомым волнением. Не одно столетие этот призыв изо дня в день пронизывал сознание толпы, оповещая о бренности сиюминутных человеческих потребностей. Он обращался ко всем, кто хотел и должен был его услышать. И прервав шум восточного базара, уже уносился вдаль свежим ветром Босфора, чтобы опять прозвучать снова и снова, как гимн этого удивительного города.
   С наступлением вечера спала дневная жара и лёгкий морской бриз остудил нагревшиеся уличные камни. Речел захотелось пройти мост через Халич и посмотреть с него на бухту. На самой середине они остановились и долго наблюдали за за необычайным оживлением, что здесь царило. Вдоль всего парапета стояли рыбаки и судя по заполненным садкам, на клёв никто не жаловался. То и дело кто-нибудь из них вытягивал трепыхающегося серебристого чируса или скумбрию, которые блестели в заходящих солнечных лучах. Макс подхватил Речел под руку и они двинулись дальше. Навстречу показался чистильшик обуви. Бедняга не заметил, как из его сумки вывалилась сапожная щётка и продолжал свой путь. Макс тут же откликнул сапожника и указал на потерю. Тот, ошарашенный от нежданного внимания, подобрал свою утварь и уже не отставал, предлагая бесплатно почистить обувь. Так он прошёл почти целый пролёт моста, канюча о благодарности, но, не добившись ничего, вскоре подотстал. Макс обернулся и увидел того уже с клиентом - жгучим брюнетом, пожелавшим привести свои туфли в порядок. За мостом начинлись кварталы Каракёй Лимана....
   Районы, соседствующие с портом, везде одинаковы. В них меру грязно и людно. Даже воздух там пропитан неповторимой смесью запахов морских ворот страны - отработанного выхлопа дизеля, морской тины, краски и пенькового троса. Макса поразило здесь количество бездомных котов. Они встречались практически везде, но не несчастные и затравленные, вызывающие жалость, а какие-то уверенные в себе, гордо принимающие пищу возле многочисленных ресторанчиков и харчевен, где подавали неизменную булку с вложенной в неё жареной скумбрией. Тут же соседствовали чайки, деловито роясь крепким клювом в переполненных мусорных баках и невозмутимо поглядывая вокруг, вполне освоившись в городской стихии. Совсем рядом о цементные блоки причалов разбивалась короткая и частая Босфорская волна. Пролив не знал передышки. Макс едва успевал проводить взглядом огромный танкер, закрывающий собой половину горизонта, как уже вдали появлялся нос балкера или сухогруза, следующего из Мраморного моря в Чёрное или наоборот, в противоположном направлении. Между массивными корпусами коммерческих судов беспорядочно сновали всех размеров буксиры и прогулочные катера с развевающимся на корме красным полотнищем флага со звездой и полумесяцем, делая похожим водное пространство на мощную жизненную артерию, не устающую пульсировать ни днём ни ночью. Макс отыскал небольшое кафе, где они могли немного передохнуть. Столики располагались на возвышающейся вдоль берега эстакаде, с которой хорошо просматривалась Девичья башня, казавшаяся отсюда абсолютно крошечной. Речел, заметив пристальный взгляд Макса, обращённый в устье пролива, поинтересовалась:
   - Ты любишь море?
   - Ну, как можно его не любить? - ответил он, не сразу оторвавшись от пленительной картины заката.
   - Я готов часами неотрывно смотреть на воду и не нахожу однообразным такое занятие. Более того, мне прекрасно думается.
   В уже затухающих солнечных лучах поверхность воды выглядела как расплавленное золото. Речел посмотрела туда вдаль и прищурилась от ярких бликов.
   - О чём, если не секрет? О прошлом или о настоящем?
   - И о том, и о другом. Без прошлого нет настоящего и оно часто вдохновляет лучше и глубже, чем современность. Прошлое - это уже осмысленный взгляд, передуманное и отболевшее, а настоящее - лишь импровизация. Мы с тобой убедились в этом как никто более. Не так ли?
   - Ты скучаешь по той своей прежней жизни?
   - Уже нет. Я стал другим и знаю, что мне нет там места, - Макс спокойно воспринял вопрос Речел и решил поделиться нынешними ощущениями:
   - Я бескончно завидую людям, кому посчастливилось родиться и умереть в родовом гнезде. И если раньше меня привлекала всякая ерунда и внешние атрибуты жизни, то теперь я понимаю главное. Ведь, в молодости мир видится необъятным и гостеприимным. И кажется, что тебя везде ждут. А ждут ли?
   Макс говорил не растерянно, а с равнодушием человека, преодолевшего то, что его так беспокоило.
   - Как это здорово, когда жизнь проходит в одном и том же доме, среди знакомых с детства предметов. Они - твои безмолвные спутники и их незримое тепло всегда с тобой, где бы ты не находился. Они становятся неотъемлемой частью твоего существа и совершенно не важна их материальная стоимость. Что может быть надёжней дома, в котором удаётся повзрослеть и состариться? И какой другой путь заменит знакомую до мелочей дорогу к нему? И разве в каждое пристанище хочется вернуться? Для меня этой зветной двери больше не существует...
   Макс с недоверием посмотрел на Речел.
   - Ты понимаешь, о чём я?
   Она с нескрываемым любопытством следила за ходом его мыслей.
   - Да, наверное... Но боюсь, Макс, что твои чувства не более, чем отголоски из прошлого. Традиции становятся привилегией тех, кто может их себе позволить. Современному человеку и, тем более, большинству американцев несвойственна сентементальная привязанность ни к камням, ни к стенам. Люди оторваны от понятия фамильного гнезда и с лёгкостью меняют жильё. Меньшее на большее, худшее на лучшее и чаще руководствуются мотивами удобного стечения финансовых возможностей или престижа, чем памятью, переходящей из поколение в поколение. Усреднённый вкус рождает невзыскательные потребности. Твои понятия более не актуальны.
   - Ты считаешь, что это хорошо? - грустно заметил Макс, на что Речел только развела руками.
   - Не хорошо и не плохо. Мир изменился. Кстати, в Америке принято, чтобы дети покидали родительский дом и начинали самостоятельную жизнь, а не сидели под крышей, как ты называешь, гнезда. Даже если они противятся, их вынуждают уйти собственные мать и отец.
   Однако, иногда следовать традициям совсем неплохо, как, например, сегодня.
   Речел с явным удовлетворением хотела отметить феноменальный успех Макса в переговорах с Исой.
   - Я слышала о том, что здесь торгуются, но чтобы так!
   - Ты получила удовольствие от представления?
  Она рассмеялась.
   - Удовольствие..? Ты шутишь! Мы заплатили вдвое меньше того, на что я рассчитывала. Макс, ты был просто неотразим.
   Он лишь скромно потупился.
   - Речел, мы делаем одно дело. Думаю, что это даже не партнёрство, а нечто совсем иное. К слову сказать, Иса - серьёзный и опытный продавец. Не забывай, к тому же, тонкий психолог. Он просчитал на несколько ходов вперёд финал нашей встречи.
   - Как ты знаешь?
   - Знаю. Вернее чувствую. Пока мы вместе пили кофе, он успел нас внимательно изучить и уже прекрасно ориентировался, как ему легче подступиться.
   - По-моему, ты его демонизируешь.
   -Отнюдь. Он сумел сделать нас счастливыми и не поступиться своей выгодой.
   - Но цена снизилась вдвое!
   - Это и была настоящей цена, а то, что кто-то готов платить больше, это не его проблема. Он не отвергает право другой стороны предложить то, что ей кажется более справедливым и готов выслушать...
   Они ещё какое-то время просидели в кафе. Неизвестно откуда взявшаяся, к ним подошла собака и уставилась на пустые тарелки на столе. У неё отсутсвовала одна лапа, но она довольно бодро скакала на остальных трёх.
   - Бедный пёс! Где же его так угораздило? - Речел с жалостью поглядело на несчастное существо. Собака, словно понимая, что говорят о ней, завиляла хвостом и даже, как показалось, улыбнулась.
   "...Ну вот, - подумал Макс. - Неугасимая верность за похлёбку. Как далеко может завести инстинкт преодоление голода? А другие? Неужели, как считает Трейси, на всё существует своя цена, в том числе и на преданность?.."
   Он подозвал офицанта и спросил, может ли покормить собаку. Тот, не удивившись, ответил утвердительно и вскоре принёс порцию кебаба.
   Речел благодарно посмотрела на Макса и поставила тарелку прямо возле их столика. Пёс, уже вовсю размахивая хвостом, ловко пристроился и проглотил мясо буквально за секунды. В его глазах появилась долгожданная сытость и он даже прилёг рядом, благославляя свою собачью судьбу.
   - Иногда мне неловко себе в этом признаться, - произнёс осторожно Макс, - но я больше сопереживаю животным, чем человеку. Вид несчастного ребёнка не вызывает у меня такого сострадания, как бездомный кот. Ты не находишь это странным?
   Речел пожала плечами.
   - Я испытываю те же чувства и нисколько не считаю их неправильными. Люди могут позаботиться и о себе, и о потомстве, а вмешивась в судьбу животных, человек обрекает их быть частью его жизни. Кого же жальче? Так что, можешь быть абсолютно спокоен по поводу собственной гуманности и количества человеколюбия в сердце. Безнравственно рожать, если отсутствует способность прокормить.
   Макс не знал, что и ответить. Речел, к несчастью, была не так уж неправа... Они ещё немного побродили по улицам, откуда хорошо просматривались причалы, после чего уже оба с удовольствием плюхнулись на сиденье такси и оттправилсь в гостиницу. Через несколько часов их ждал ужин с Исой.
   Тот и на этот раз приятно поразил Речел предельной пунктуальностью. Для Макса, спустившегося в холл, увидеть Ису, поджидающего возле машины не стало чем-то выдающимся. Он и сам предпочитал быть в месте встречи заранее, чем заставить кого-то себя ждать.
   - Добрый вечер, мой друг, - приветствовал его Макс, решив щегольнуть фразой, зученной из разговорника. Исе понравилось стремление гостя выразить уважение к его продному языку и он мягко улыбнулся. Потом на безупречном английском поинтересовался впечатлениями о Стамбуле и жестом пригласил в машину.
   - Есть одно место, откуда необыкновенно красиво видна панорама вечернего города и в тоже время, там нет толкотни. Не в таком ли заведении вам хотелось бы провести вечер?
   Макс с Речел переглянулись. Их новый знакомый и вправду хорошо разбирался в людях и без труда мог отличить всеядного туриста от человека, которого воротит от коммерческого ширпотреба. Ресторан, выбранный Исой, распологался в четырёхэтажном отеле, прямо по соседству с башней Галата. Поднявшись на самый верх, они очутились в зале со стеклянной крышей и стенами, сквозь которые как на ладони была видна сама башня. Её подсвеченная конусообразная крыша находилась совсем рядом. С другой стороны открывался потрясающий вид на мечеть Сулеймание. Тёмно-синее вечернее небо прорезали четыре минарета, окружавшие её по бокам, и над ними висел молодой месяц с первой яркой вечерней звездой...
   - Вы не разочарованы?
  Иса почтительно и в тоже время с видом хозяина, хорошо разбирающегося во вкусах своих гостей, был рад услужить. В Стамбуле ресторанов хватает, но предложив посетить именно этот, он мог смело расчитывать на их признательность. Во время ужина, налюбовавшись панорамой тысячелетнего города, Макс, улучив подходящий момент, решил обратился к Исе с давно запланированным вопросом:
   - Мы оба бесконечно благодарны, что судьба нас свела с таким человеком, как ты, Иса, - начал он издалека. Тот прижав правую руку к груди, молча поклонился.
   - Не в моих правилах ничего выпытывать у человека и я уважаю немногословие не только в делах, но и в частной беседе, - Макс, памятуя нетропливость утреннего застолья, старался осторожно подвести к тому, что его безумно интересовало.
   - Мне прекрасно понятно, насколько в порядке вещей - не разглашать имя прежнего владельца картин и я, окажись на твоём месте, поступил точно так же. Прости, Иса, за неуместную, на первый взгляд, настойчивость. Единственное оправдание моего любопытства - это личные обстоятельства.
   Тот продолжал молчать, не проявив интерес к затеянной Максом беседе.
   - Видишь ли, мой друг, причина, которая побудила меня заниматься работами сомнительной известности...
   Увидев, что Иса нервно зёрзать на стуле, Макс его успокоил:
   - Не волнуйся, картины действительно заслуживают внимания, но для меня они имеют очень определённую ценность, возможно, большую, чем денежный эквивалент. Дело в том, что я внук этого художника...
   На некоторое время за столом зависло напряжённое молчание. Потом, немного опомнившись, Иса стал поздравлять и рассыпаться в похвалах, но, тем не менее, ни словом, ни намёком он не притронулся к теме о владельце коллекции. Уловив, что его попытки бесполезны, Макс решил свести всю щекотливую ситуацию к простому решению. За кого бы он себя не выдавал, глупо было ожидать, что ему тотчас выложат всю подноготную. Существующая этика продавца или его представителя не давала Исе права обсуждать что-либо, в чём он не был уполномочен. Конфиденциальность в таких вопросах всегда на первом плане и, естественно, он не собирался её нарашать
   - Иса, ты знаешь мой телефон. Вот тебе ещё раз этот номер.
  Макс протянул ему листок с со своим именем и и всеми координатами, где его могли разыскать
   - У меня к тебе огромная просьба. Передай пожалуйста, то, о чём мы говорили, прежнему владельцу картин, и если он или она захотят со мной связаться, я буду очень признателен. Это неоткрытая страница истории моей семьи. Мы здесь в Стамбуле ешё два дня. И ещё...
   Он дотронулся до его руки, словно желая сократить дистанцию и привлечь на свою сторону союзника.
   - Если это произойдёт, я не останусь неблагодарным.
   Последнее Макс произнёс особенно отчётливо, прекрасно понимая, что только материальная заинтересованность может способствовать его намерениям. Больше они этой темы не касались. То, что Иса выполнит его просьбу, он теперь уже не сомневался. Он умыл его руки и снял с того любую ответственность. Оставалось только ждать.
  
  
   - Глава 11 -
  
  
   Утро следущего дня принесло Максу активно хорошее настроение. Он проснулся очень рано - сказывалось непривычное для внутренних часов другое поясное время. Спросонья ему не сразу удалось сообразить в чьей постели, но услыхав на улице тарахтенье мотороллера, Макс тут же понял, что он не у себя в комнате и не у кого другого.
   "...Ах, да! Стамбул..."
   Его Первым желанием стало распахнуть настежь окно. Рама легко поддалась и в комнату ворвался свежий морской бриз, надув словно паруса полупрозрачные шторы. Макс стоял, обдуваемый прохладным ветерком, и наблюдал как внизу постепенно оживает квартал старого города.
   "...Какой редкостный кайф! - восторженно подумал он, оказавшись вне однообразия своей ежедневной деятельности.
   "...И никто не прибежит с очередной жалобой, - Макс наслаждался свободой и возможностью неограниченно располагать собой. Его неожиданная поездка в Турцию стала первым за долгое время путешествием за океан. Да и повод случился необыкновенный... О картинах Макс уже не забывал и заслугу их покупки он целиком приписывал Речел. Она их нашла, она настояла за ними поехать, она же и заплатила за них. И удача, как всегда, сопутсвовала Речел. Имеенно с её лёгкой руки всё шло своим чередом, нормально и без каких-либо сюрпризов, если не принимать во внимание откровенно ощутимую разницу между новыми шестью картинами и остальные работами его деда. Ещё и какую! Макс до сих пор оставался под сильным впечатлением.
   "...Пожалуй, вчера я попросту оказался в плену собственных стереотипов. Какая неосмотрительность... И это после письма, где он говорит о реакции публики..."
   Максу вдруг развеселился.
   "...Выходит, я нисколько не лучше тех, кого эти картины так шокировали?.. Обыкновенный ретроград..."
   Вспоминая каждую картину в отдельности и сравнивая их с другими, что привык видеть, он только теперь осознал истоки своего вчерашненго настроения.
   "... Это называется - поддаться на провокацию. И кому..? Собственному деду! Жаль, что пока не удастся взглянуть на них ещё раз..."
   Чем больше Макс думал о картинах, тем притягательнее они рисовались в его воображении.
   "... А ведь, тот, кто их отбирал имел, цепкий глаз и обладал чутьём коллекционера. Ах, если бы удалось узнать, как они попали сюда..."
   Он с надеждой посмотрел на телефон - мёртвый со вчерашнего вечера. Просидеть всё утро в номере Макс считал бессмысленным. Речел тоже уже давно не спала и они решили, что самым благоразумным будет продолжить знакомство с городом. Предупредив портье об ожидаемом звонке, Макс сунул, на всякий случай, ему в руку доллары с просьбой не остаться безучастным.
   - Конечно, конечно! - откликнулся тот, благодарный за щедрые чаевые.
   "...Хочется верить, - Макс по привычке отдался на волю провидения. - ...Если не судьба, то проси-не проси... Бесполезно...".
   С этим и вышел на улицу.
   Они провели насыщенный день, успев побывать на двух материках. Босфор оказался уже, чем Макс представлял, но гораздо протяжённей. На карте города, захваченной ими с собой из гостиницы, пролив соединял два моря и Максу взбрело в голову пройти по нему как и полагается, по воде. Речел, услыхав о таком, в её представлении, безумном намерении, воспротивилась и категорически запротестовала:
   - Боже сохрани, - по неизвестным причинам она опасалась, что подвержена морской болезни и не испытывала желания проверить насколько сильно.
   - Как ты знаешь, что тебя укачивает? - скептически поинтересовался Макс.
   - Только пожалуйста, не надо меня делать жертвой собственной совести, - Речел без всякого энтузиазма посмотрела на рябь в проливе и поёжилась. Макс, смирившись не настаивал, как вдруг она проявила мужество и поддалась.
   - Запомни, только ради тебя...
   Отыскать яхтеную марину не составило особого труда. Стоило Максу поймать такси и объяснить водителю цель поездки и тот через минуты домчал их к достаточно большому причалу. В выборе плавательного средства Речел не участвовала, всецело полагаясь на Макса и когда он показал ей катер с открытой верхней палубой, она не возражала. На его короткой мачте сидела крупная ворона и нагло озиралась по сторонам. Завидев посетителей, та громко недовольно каркнула и с неохотой улетела прочь.
   - Капитан, мы бы хотели совершить небольшую прогулку и мне кажется, вы именно тот человек, который может нам в этом помочь, - дружелюбно обратился Макс к человеку средних лет, скучающем в тиковом кресле на корме. Тот, заслышав английскую речь и увидев перед собой пару, явно смахивающую на американских туристов, не постеснялся. За названную им сумму, вполне можно было дойти до Гибралтара. Речел по просьбе Макса не вмешивалась в такое сугубо мужское занятие, как торг и он уже скорее, из любопытства, чем ради экономии, старался сбить цену до разумного предела. Выслушав первое, что пришло в голову этому ненормальному мореходу, Макс спокойно переварил его предположение о немедленном заработке, который с лихвой перекроет неделю пустого ожидания клиентов и уже по-русски с усмешкой ему возразил:
   - Может, тебе ещё бутылку вина и балерину?
   Капитан немедленно преобразился, вдруг уловив, что его деньги вполне могут перекочевать к соседу. Наверное, опыт общения с русскими ему подсказал, что не стоит ниспосланных ему судьбой пассажиров иметь за полных идиотов. Цена тут уменьшилась до предела путешествия к греческим островам.
   - Слишком дорого, - Макс сожалением развернулся, делая вид, что уходит.
   - Стой! - капитан вскочил из кресла, не собираясь упускать потенциальных пассажиров. - Твоя цена?..
   Речел во все глаза смотрела на Макса. Как и тогда, при встрече с Исой, он руководствовался необъяснимым чутьём. Казалось, неоправданная агрессия, от напора которой захватывало дух, должна была напрочь отворотить от него другую сторону, однако, всё происходило с точностью до наоборот. Столь непостижимое для неё, американки, желание отстаивать свои финансовые интересы буквально на всех уровнях удивительным образом работало и все здесь воспринимали Макса, как человека, заинтересованного в предлагаемом товаре. И теперь, как и тогда, Речел сначала захотелось провалиться сквозь землю от стыда за своего спутника. Однако очень скоро настроение изменилось и её опять захватил тот самый азарт, который она ощутила при покупке картин.
   Короткая морская прогулка стоила всех жертв. С пролива город выглядел сказочно красиво и соверщенно иначе, чем с берега. Едва они отошли от причала и покинули крохотную спокойную бухту, как тотчас оказались напротив примечательной европейской постройки. Капитан, указывая вперёд перед собой, тут же уважительно пояснил:
   - Дворец Долмабахче.
   Капитана звали Мустафа. Немного диковатый взгляд с головой выдавал в нём эмоционального восточного мужчину с горячим темпераментом.. Свирепо вращая глазами, он уверенно направил катер прямо наперерез проходившему мимо пассажирскому теплоходу внушительных размеров. При всей очевидности неизбежной аварии, тот и не думал менять курс, буквально прошмыгнув под высоким форштевнем. Речел зажмурилась и в ужасе прошептала:
   - Ненормальный! Что он делает?
  Всё обошлось на редкость благополучно, но похожая ситуация повторилась и потом. И ещё раз... И ещё, пока Речел и Макс, не поняли, что именно так их капитан соблюдают международные правила предупреждения столкновения судов. Макс время от времени поглядывал на Речел, ожидая в любую минуту увидеть предательскую бледность на её лице, как первый признак морской болезни, но, как ни странно, она держалась молодцом. Впрочем, в проливе практически не качало. Мустафа в очередной раз беззастенчиво подрезал курс проходящего танкера и продолжал двигаться в направлениии, понятном только ему одному. Всё ближе и ближе они подходили к входу в Мраморное море. Силуэты уже обрели знакомые очертания. Гордо смотрела с холма бывшая христианская святыня Айя - София, таяла в дымке башня Баязит и такая внезапная близость к всемирно известным и почитаемым достопримечательностям наполняла душу восторгом сопричастности ко всему этому великолепию.
   На протяжении всего пути Мустафа не закрывал рта. Создавалось такое впечатление, что он только что вышел из камеры-одиночки, где провёл в полной изоляции и безмолвии много лет, и собирается наговориться всласть Он доверительно поведал, что разведён и у него есть знакомая из Таджикистана, в прошлом профессор русского языка и литературы... Что у него взрослый сын, который недавно женился и теперь вместе с отцом делит нелегкую ношу не очень стабильного безнеса... Попутно Мустафа коснулся собственной патриотичности и тут же вспомнил время службы в национальной армии. Он, словно митингуя, горячо объявил о долге каждого настоящего мужчины в любую минуту защищать свою страну до последней капли крови и о той чести, что выпала ему присягать под знаменем. При этом, в его чёрных глазах вспыхнул огонь такой беспредельной гордости, что он не мог сдержаться и пропел первые строчки государственного гимна:
   "..Не бойся, не исчезнет в небе флаг,
   Пока в стране есть хоть один очаг..."
  
  Мустафа на секунду замер возле штурвала, будто приносил клятву своему народу, и уже опять продолжал болтать без устали, не вдаваясь в такие незначительные детали, как слушают его или нет. Макс пропускал мимо ушей его болтовню, занятый созерцанием красот Босфора и погружённый в собственные мысли. Лишь Речел понимающе кивала и в конце концов, заслужила его глубокое уважение. Теперь он непосредственно обращался к ней, отыскав, благодарного слушателя.
   - Ты видела танец живота? Нет?! Я могу устроить. Это лучшее в Стамбуле исполнение...
   По ходу дела, Мустафа приглашал на популярное в Стамбуле развлечение. Для пущей привлекательности у него нашёлся компактный диск с традиционной музыкой и включив его, словоохотливый капитан уже сам двигался на мостике в такт флейты и барабанов. Тут же Мустафа не без юмора припомнил одну историю, которая не только пришлась к слову, но и крепко засела в его голове.
   - Пообещал я двум своим пассажирам, немкам, - начал он вкрадчиво рассказ, - повести их на это представление. Гостьям всё очень понравилось и они были в полном восторге. Как обычно, танцовщицы предложили и зрителям попробовать их хореографические способности. Ну, мои немочки сначала отнекивались, а потом со смехом согласились. Сменили костюмы и вышли на сцену. На удивление, их движения оказались не хуже тех, кто вертел животиком рядом. А уже очень скоро им аплодировал весь зал! Тут уж я призадумался и решил их спросить, как те достигли такого умения, требующеего годы подготовки. И знаешь, в чём состоял секрет? -Мустафа вживую вспомнил ошеломивший его ответ.
   - Не поверишь! Обе оказались профессиональными танцовщицами из Мюнхена и не только специализировались исключительно на танце живота, но и преподавали эту технику. Но самое удивительное сотояло в том, что две девушки из местной труппы, что давала представление, были их ученицами и говорили по-русски!..
   Историй то знал немало. От его беспрестанной трескотни Макс почувствовал приближение мигрени и вступив на берег, вздохнул от облегчения. На прощанье капитан Мустафа получил приличные чевые. День для него удался и он в хорошем настроении собирался в ближайшую кофейню, приглашая с собой щедрых пассажиров. Макс вежливо отказался. Сам того не ведая, он бессознательно спешил в гостиницу, надеясь, что кто-то искал с ним встречи...
   Его надежды, к сожалению, не оправдались. Макс сразу же поспешил к стойке портье и вернулся обратно ни с чем.
   - По-моему, нам ждать нечего, - растроенный, он поделился с Речел, поднявшись в номер. Возникшую идею позвонить Исе, Макс тоже отбросил, уверенный в стараниях того заработать обещанное им вознаграждение. За окном незаметно опустились синие сумерки. Речел прилегла и, едва коснувшись подушки, задремала. Макс не зажигал света и подошёл к окну. Вглядываясь в мерцающие огни пролива, он не заметил как всецело погрузился в раздумья...
   "...Все последние события оказались слишком непредвиденными, чтобы их до конца осмыслить. И следовали они со странной последовательностью, успев окончательно разрушить зыбкий баланс моей предыдущей жизни. А была ли это настоящая жизнь? И могу ли я назвать тараканьи бега, в которых сознательно участвовал, собственным предназначеием? Ведь, ничего другого толком и не хотелось, кроме того, чтобы день за днём самоутверждаться, как мне казалось, в новых условиях? Существовала ли у меня хоть какая-нибудь мало-мальски достойная личности цель, или только тупая борьба за комфорт и возможность потакать своим желаниям? А может, Речел права, что не существует выбора, пока нет гарантии материальной независимости? И только перешагнув через совершенно бездарную необходимость не заботиться о деньгах, перестаёшь ощущать свою ушербность и беспомощность? Если так, то жертвуя временем и способностями, я платил необходимую дань за относительную свободу и за минимальный компромисс между собственными желаниями и их исполнением. А может, я раб неоправданно завышенных потребностей? Или заложник развитого вкуса?.."
   Макс отвлекся и снова посмотрел на телефон.
   "...Чёрт возьми, неужели никто так и не позвонит?.."
  Ему на память почему-то пришло последнее посещение дома Трейси и с воспоминанием о проведенном там времени возникло желание побывать у неё в гостях снова.
   "...Чего греха таить, с этими женщинами я тогда вкусил полный букет удовольствий..."
   Взгляд Макса невольно остановился на Речел. Она, вероятно, уже хорошо уснула и лежала на боку, подложив руку под голову. В сумерках черты её лица были едва различимы, но вдруг Макс отчётливо увидел, как у неё на губах промелькнула улыбка, словно та сквозь сон уловила его мысли.
   "...Показалось?.."
   Впервые после их совместной встречи втроём в душу Макса опять закралась неуверенность. Он вроде уже успокоился и не терзался более сомениями...
   "...А так ли это? Не была ли обманом та наркотическая феерия? Недаром говорят, что первый кокаиновый опыт незабываемо хорош и к нему хочется вернуться. И кто знает, не оказался ли я забавой в их руках? Минутной прихотью ни в чём не нуждающихся женщин, которую те отыскали в своём развращённом подсознании, пресытившись всем остальным? С возрастом у человека не исчезает потребность к игрушкам и, разве что, меняется только их цена. Кого они обе в нём видят? Необходимый аксессуар для оргии двух фантазёрок, обнюхавшихся кокаином? Живой фаллоимитатор для их лесбийских развлечений? А может быть, им всё равно, что или кто будет источником их сексуальной стимуляции и больше важна собственная ощущения?.."
   По прошествии почти месяца Макс мог вполне трезво постараться разобраться и понять причину, подтолкнувшую одну и вторую к такому специфическому способу потакать своим физическим желаниям.
   "...А только ли физическим? А что, если я заблуждаюсь и не в состоянии постичь главное? Что, если мои глаза застилает пелена неоправданной подозрительности и я обвиняю вместо того, чтобы благодарить? Может быть, мне посчастливилось побывать в храме, где поклоняются эротическим наслаждениям и прислуживать его жрице? "Жрица"! Ведь именно так дед назвал свою работу, что так однажды меня поразила!.."
   Сосредоточившись, Макс легко вызывал у себя в воображении все мельчайшие детали той ночи и уже совсем явственно представил Речел и её незабываемый взгляд.
   "...Теперь я не забуду его никогда. И он будут возникать у меня в памяти как эссенция настроения тех дней, как тот немного тяжеловатый аромат цветущего лимонного дерева..."
   Макс не заметил, как тоже задремал, сидя в кресле у раскрытого настеж окна, как вдруг его разбудила внезапно раздавшаяся телефонная трель. Он тут же подскочил и поспешно схватил трубку. Звонила женщина.
   - Макс?
   - Да! Вас слушают.
   - Моё имя Лейла. Иса передал вашу просьбу встретиться со мной.
  Макс, едва не ошалевший от счастья, чуть не закричал:
   - Да! Да! Я вас умоляю об этой встрече. Для меня она будет чрезвычайно важной. Лейла, вы не представляете как я буду благодарен.
   - Как насчёт завтрашнего утра? Десять? Это удобно?
  Он в приливе хорошего настроения рассмеялся.
   - Даже, если бы я имел какие-нибудь планы, то отменил бы всё на свете. Конечно же. Скажите где и когда.
   - Я буду у вас в гостинице к десяти утра. Встретимся в холле.
   Перевозбуждённый, Макс не спал всю ночь и лишь под утро едва забылся. В голове всё время вертелись мысли и Макс никак не мог успокоиться. Ровно к десяти они спустились в холл гостиницы и сразу заметили в сидевшую на диване уже немолодую, но привлекательную женщину. Та поднялась им навстречу и протянула для приветствия руку.
   - Лейла. Я очень рада. Здесь за углом есть неплохое кафе, там мы и сможем поговорить. Не возражаете?
   Уже за столиком Макс смог получше рассмотреть незнакомку. Вероятно, Лейла была в молодости очень красивой, даже сейчас в ней оставался прежний шарм, а разрез её миндалевидных глаз безошибочно выдавал в этой женщине присутствие турецкой крови.
   - Итак, Макс, насколько я понимаю, вас интересует всё, что связано с картинами?
   -Совершенно верно. Лейла, мне не хочется быть излишне многословным. Как Вы уже, наверное, знаете любые факты - это история жизни моего деда, и если Вы сможете хоть как-то прояснить, как его картины оказались здесь, для меня это будет неоценимой услугой. Мне кажется, Вы меня понимаете.
   -Понимаю. Мой отец родом из России и я чувствую эту в Вас с ним похожесть. С чего ж начать?
   Их собеседница достала из сумочки пачку сигарет и спросила разрешения закурить.
   - Пожалуй, будет справедливым заметить, что мой отец никогда не питал тяги к собирательству. Эти картины хранились в нашей семье, скорее, по моральному долгу, - Лейла перехватив оттенок недоверия в глазах Макса, поспешила разъяснить.
   - Да, именно так. Он намеревался их перевезти в Россию и не видел для этого никаких препятствий. Нормальная и вполне естественная для русского интеллигента тяга помочь. Посодействовать в меру собственных сил и невозможность поступить иначе. Так бы оно, скорее всего, и произошло, не распорядись судьба иначе.
   - Ваш отец был русским? - изумился Макс.
   - Да, - подтвердила Лейла не без гордости.
   - Впервые мой отец оказался в Турции в 1929 году в составе представительской миссии, которую возглавлял тогдашний нарком иностранных дел. После успешных переговоров отца, как сотрудника Внешторгбанка и человека, свободно говорившего на нескольких языках, в том числе и турецком, привлекли к работе в советском торгпредстве. Таким образом, Анкара на некоторое время стала для него постоянным местом жительства. Он часто наведывался в Стамбул. Не знаю точно, но, по-моему, здесь он что-то курировал . И надо же случиться такому стечению обстоятельств, что именно в то же время из РСФСР туда прибыл опальный Троцкий, высланный из страны. Вероятно, это малозначительное совпадение и сыграло роковую роль. Их пути не пересекались, да и не могли. Мой отец, как государственный служащий, всего лишь занимался порученными ему делами. Он не мог знать обо всех перестановках в Политбюро и Центральном комитете партии, тем более о сосланных в Среднюю Азию оппозиционерах. Турецкие газеты не уделяли много внимания советской внутренней политике, а печать из Москвы в Анкару доставлялась нерегулярно. Однако, в 1931 году моему отцу стало известно, что на него имеются компрометирующие документы о якобы имевшей место встрече между ним и бывшим военным наркомом. Это была дикая и невероятная по своей чудовищности инсинуация, не имеющая под собой совершенно никакой почвы. Когда-то, примерно году в 1912-ом, может, позже, он, будучи совершенно молодым человеком, жил в Париже и общался со многими русскими. В основном, с богемой - с художниками, театральными деятелеми... Врочем, как я понимаю, и с другими, кто интересовался "Русскими сезонами". Кстати, именно тогда отец познакомился с Мартовым. Тот издавал в Париже небольшим тиражом газету "Наше слово", но его идеи и взгляды не нашли у отца никакой поддержки.. Вообще, политика его не интересовала и тем более, радикалы с их планами переустройства мира. Троцкий входил в редакционный совет и не исключено, что они встречались. С таким же успехом отец мог видеться и с другими, например, с Лениным или Плехановым. Круг общения культурных людей зачастую не замкнут только двумя-тремя близкими друзьями. Вскоре он почти забыл об этих ничего не значащих фактах, но, как оказалось, кому-то они очень пригодились.
   На него состряпали ложный донос. То ли из желания занять место отца, то ли по иной необъяснимой причине. Неизвестно. Как раз были подписаны советско-сурецкие соглашения о сокращении вооружений на Чёрном море и ему пришла бумага, отзывающая его на Родину. Оснований не доверять тому, кто его предупредил, у отца не существовало и он прекрасно понимал всю безысходность сложившегося положения. Выбора не оставалось и он решил не возвращаться.. Незадолго до этого отец успел отправить письмо вашему деду, где оповещал о том, что скоро прибудет в Россию с картинами, но ему это так и не удалось...
   - А как у него оказались картины? - теперь история Максу представлялась ещё запутанней. Лейла сделала небольшую остановку, как бы сопоставляя факты.
   -Я не в курсе всех подробностей, но отец рассказывал, что сюда из Парижа их привезла женщина. Ваш дед, Макс, вроде, знал её по парижскому периоду жизни. Кстати именно он и познакомил их на какой-то из выставок. Отец называл её имя. Не уверена, подскажет оно что-то или нет... Луиза.
   Макс растеряно переглянулся с Речел.
   - Тебе об этом ничего не известно?
  Та отрицательно покачала головой и Макс решил прояснить ситуацию.
   - Я вам не представил свою спутницу, но теперь могу добавить одну немаловажную деталь. Речел - внучка той самой Луизы.
   Лейла, никак не ожидая, столь странного переплетения событий, удивлённо вскинула глаза. Её лицо просветлело и она с удовлетворением проговорила:
   - Я рада, что картины попали к людям, небезразличным к их судьбе. Это снимает камень с моей души и освобождает от вины за желание их продать.
   Она опять закурила, решив поделиться донимавшими её сомнениями.
   - Не всегда легко поверить в высшую справедливость, но на этот раз провидение распорядилось по совести.
   Рейчел дружелюбно и с пониманием кивнула.
   - Лейла, вы абсолютно правильно относитесь к жизни. Для любого поколения рано или поздно наступают не самые лучшие времена. Мне кажется, я припоминаю кое-что из рассказов моей бабушки. В раннем детстве я не придавала им особенного значения, но сейчас они приобрели неожиданный смысл. В тридцатых годах ей посчастливилось путешествовать на Восточном экспрессе. Она даже хранила у себя корешки билетов со своим именем и роскошно изданное меню с номером её столика в вагоне-ресторане. Эта незабываемая поездка, начавшаяся с вокзала Кале в Париже, настолько врезалась в её память, что, даже рассказывая много лет спустя, она испытывала необычайное волнение. Легендарный Восточный экспресс...Только представить себе такое - уже захватывает дух!
   Шикарный пульмановский вагон с изысканным декором в духе арт-деко... Светильники, со стёклами, подписанные Рене Лаликом, богатая отделка купе экзотическими породами дерева, словом, всё о чём можно только мечтать. Эссенция утончённой роскоши. И конечным пунктом путешествия был Стамбул! Теперь я знаю, что бабушка везла в багажном отделении. Восемь работ, которые ей удалось спасти и которые она хотела передать их автору!
   Макс, я испытываю гордость... Господи, как важно знать мотивы, что движут человеком, а не просто домысливать его поступки. Ах, Луиза - Луиза, я немного тебе завидую... Послушайте, Лейла. Что же произошло с вашим отцом дальше? -Речел словно устыдилась собственного восторженного настроения о далеко не простой ситуации человека, вынужденного броситься в полную неизвестность во имя спасения.
   Лейла горько усмехнулась.
   - Да уж ничего хорошего. В Анкаре он оставаться не мог и не хотел и перебрался в Стамбул. Практически без средств к существованию ему - европейцу пришлось нелегко. Это теперь здесь очаг западной цивилизации, а тогда всё выглядело совершенно иначе. Его не покидала мысль уехать во Францию, где сохранились некоторые связи, но для этого нужны были деньги. Долгое время отец не мог устроиться и перебивался случайными заработками. Приходилось пробовать всё. Становиться под мешок грузчиком в порту или за мизерные гроши идти с рыбаками в море, пока в однажды ему не улыбнулся случай. Как-то при загрузке очередного парохода не оказалось рядом то ли шипшандлера, то ли ещё кого, кто отвечал за работу, неважно. Все буквально сбились с ног, отыскивая человека, способного перевести сопроводительные документы. Отец вызвался помочь и, узнав о его способностях говорить и писать на нескольких языках, уже на следущий день хозяин грузовой конторы предложил ему неплохой по тем временам контракт. Вскоре отец не только вёл все переговоры, рачительно отстаивая интересы своего работодателя, но и сумел подсказать ему оптимальную систему расценок, поднявшую доход того чуть ли не вдвое. Хозяин на него молился и зорко следил, чтобы никто не пытался отца переманить, но все опасения были напрасны. Он и не помышлял об уходе. Кроме службы в конторе, к тому времени отец нашёл для себя отдушину, сотрудничая в одной из местных газет. Совмещать два этих занятия оказалось необременительно и жизнь его постепенно налаживалась. Заработки позволили ему снять хорошую квартиру и он начал уже всерьёз готовиться к отъезду.
   Однако ти планы так и не сбылись. Внезапно в его жизни появилась Саригюль - прекрасная турчанка, в которую оотец влюбился настолько, что не мог думать ни о чём более, как только о ней. Саригюль была дочкой издателя газеты, в которой он подрабатывал - человека весьма прогрессивных взглядов. Через год они поженились и для него сама собой отпала необходимость искать счастье во французской столице. Да и зачем? Когда мужчине уже за сорок, он понимает, насколько должен быть благодарным за настояющую любовь. Ведь, все остальное - это, чаще всего, лишь иллюзия чувства...
   Кстати, имя моей матери переводится как Жёлтая роза. Не правда ли очень красиво? Мой отец всю жизнь дарил ей розы именно жёлтого цвета и я с раннего детства запомнила их нежный аромат. Мои родители прожили счастливую жизнь и здесь, на берегу Босфора отец провёл свои, наверное, лучшие годы. Он всегда ревностно следил за всем, что происходило в России, но как мне кажется, воспринимал её другой страной. Выпестованной в собственном сознании и бесконечно далёкой от той реальной, что находилась всего лишь в сутках перехода по морю. Картины он так и не смог переправить по назначению, но никогда не оставлял эту мысль. Они так и стояли нераспакованные очень долгое время. После тридцать седьмого года попытаться связаться с кем-то было нереальным - до него доходили слухи о начавшихся на родине репрессиях. Потом война, потом опять не самое подходящее время, так и не пришлось сделать то, в чём отец видел долг порядочного и честного человека. После его смерти я пыталась разыскать наследников через Инюрколлегию, но, к сожалению, никто не мог ничего с уверенностью сказать о художнике, который подписывался в начале века "Т. Флей". Так и остались мои благие намерения невыполненными. Год назад матери понадобилась сложная операция и я решила их продать. Я думала, отец одобрил бы моё решение, тем более, что мы приложили все возможные усилия, вернуть их законному владельцу или его семье. Иса был долгое время другом нашего дома и ему я поручила это деликатное дело, с которым он справился блестяще. Когда он мне сказал, что покупатель - внук того самого художника, я не могла поверить, что подобные совпадения возможны. Для моего отца эта новость стала бы большим утешением. Я готова вернуть деньги, но немного позже. Сейчас я просто не в состоянии, вся сумма пошла на погашение медицинских счетов и, сказать вам о своих намерениях - это одна из причин, почему я здесь...
   Лейла умолкла, а Речел поднялась со стула и, повинуясь внезапному порыву, подошла и обняла её за плечи.
   - Лейла, даже не думай об этом. Пусть твоя мать будет здорова и порадуется за судьбу картин. Мне необходим год, для того, чтобы закончить монографию и издать её. Тогда же мы планируем небольшую выставку. Правда, Макс?
   Речел не искала поддержки, она уже беззаветно верила, что именно так всё и произойдёт.
   -Ты будешь нашей гостьей, Лейла, и сможешь убедиться в том, что эти работы начнут новую жизнь.
   - Спасибо, - та обернулась с благодарностью принимая приглашения.
   - Вероятней всего, я воспользуюсь вашей любезностью. И мне хочется пожелать им заслуженного признания Этого наверняка хотел их автор да и мой и мой отец тоже. А выставка... Если такая состоится, она станет данью памяти им обоим и той, которая привезла картины сюда. Что ж, мне пора...
   Лейла помедлила, и открыв сумочку, достала оттуда сложенный вдвое выцветвший розовый конверт.
   - Это письмо мой отец должен был передать вашему деду. Луиза оставила его вместе с картинами. После того, как отец исчез из поля зрения советских органов, он без труда мог предугадать, что любая весть от него может обернуться большими неприятностями для друзей и близких у себя на родине. Потому и решил хранить письмо до лучших времён или отправить с какой-нибудь оказией позднее. Но случая, к сожалению, не представилось. Я думаю, оно по праву принадлежит Вам.
   Она протянула Максу запечатанный конверт.
   - Ну, вот, теперь уже точно всё. В вас обоих я приобрела новых друзей, чему очень крайне признательна.
   Уже прощаясь, Лейла вдруг обратилась к Максу по- русски:
   - Прости. Эта продажа была вынужденной.
  Заметив, его удивление, она добавила:
   - Отец посвятил много времени, чтобы выучить меня говорить на родном ему языке. Его старания не пропали даром. Я по профессии историк и много знаю о России. До свидания.
   Она пожала ему руку и ещё раз обняла Речел. Уже из машины, перед тем как отъехать, Лейла ещё раз помахала им рукой и они долго смотрели ей вслед, пока автомобиль не затерялся в уличном потоке. Макс продолжал машинально прижимать к себе конверт, пытаясь до конца осмыслить всё услышанное.
   - Меня не покидает впечатление о какой-то предначертанности - он протянул Речел ей письмо.
   - Открой...
   Он со странным чувством смотрел на него, отправленное не один десяток лет назад, но так и не полученное никогда адресатом.
   "...Мой дорогой друг, мне уже давно пришлось рсстатся с надеждой на твоё возвращение. С тех пор как ты уехал, я ждала, пока не поняла, что наша разлука навсегда. Я не ропщу, проклиная обстоятельства, и лишь безропотно принимаю назначенное мне Богом. Ты жив и это главное. Эта ужасная война вовлекла в кошмарный кровавый водоворот слишком многих, чтобы сетовать о личной судьбе. И не пощадила никого. Какая жуткая нелепость, когда люди должны убивать друга друга по причинам бессмысленным и непонятным. Во имя чего? Кто ответит за страдания?
   Потом докатилась весть о революции в России. Парижские газеты писали о ней, о разрушительной силе большевиков, о злом гении их вождей. Мой милый бедный Тео... Сколько же тебе пришлось пережить. Я молилась, чтобы ты не сгинул в этом пекле и была безумно счастлива случайно узнать о тебе от одного из русских. Здесь в Париже их превеликое множество, тех, кто ещё не смирился и ждёт перемен. Не представляю, чего у них в душе более: отчаяния или веры? Глядя на этих людей, я ощущаю в сердце сострадания за их лишения и невзгоды. Боже мой! А ведь всё могло быть совершенно иначе.
   Тогда, в четырнадцатом году почта перестала приходить почти сразу с началом военных действий. Твоё последнее письмо я получила накануне и после этого - полное молчание. Мне удалось связаться с Анри и поделиться с ним своим беспокойством. Он тоже пребывл в полном неведении о твоей судьбе. Вместе мы побывали у тебя в студии и перевезли к нему картины. Мсье Трианье, сожалея, дал понять, что не может ждать арендную плату. Впрочем, его предупредительность позволила нам не спешить и собрать вещи с должной обстоятельностью. Наброски и незаконченные работы я перевезла к родителям в Прованс. Там они хранятся до сих пор. Хочется надеяться, что принятое мной решение постараться переправить картины к тебе будет правильным. В советском представительстве в Анкаре работает господин Артов, ты, наверное, помнишь его по Парижу. Я их привезу и передам ему . Он специально прибудет в Стамбул, чтобы меня встретить. Человек он препорядочнейший и надеюсь, что он сможет выполнить мою просьбу. Уверена, ты будешь рад снова увидеть работы, а у меня навсегда останутся в памяти незабываемые дни, что мы провели вместе.
   Твоя Луиза..."
   Письмо оказалось очень коротким и Речел прочитала его на одном дыхании. Грустное, оно более не оставляло вопросов о причинах, навечно разделивших людей любивших друг друга. И Макс стал единственным из семьи, кто узнал о пробеле в её истории. Останься тогда дед в Париже - и его жизнь сложилась бы по-другому. Обязательно ли лучше? Никто не ведает. Прошлое не поправишь. Оно как монолит спаянных между собой событий, в которых судьбы народов - тонкие прожилки, а человеческие жизни и вовсе - едва заметные крупинки. Странно, как порой единицы вовлекают в круговорот истории тысячи людей и те уже становятся абсолютно беззащитными жертвами перед лавиной всеобщего психоза, уничтожающего всё на своём пути, вызванного безжалостным и одержимым одиночкой. Тем, кто имеет внутренние силы противостоять, чаще всего достаётся первым и если они не обладают в достаточной мере чувством самосохранения - их просто сметает. Его дед оказался у себя на родине, когда та переживала излом. Жёсткий ветер перемен, как предвестник скорого ненастья, обрушился, когда тот его не ждал и не был готов, но его творчество помогло ему выжить. Но не только выжить! Ещё сохранить себя как личность, когда вокруг рушился привычный уклад. И этот человек не приспособился, а замкнулся в собственном мире, ревностно оберегая его границы от посягательств извне. Может быть, это и есть удел творческой личности - всегда стоять в стороне и быть наблюдателем, не участвуя роковой беспощадной схватке?
   Речел и Макс прошли на набережную Босфора и уже оттуда он долго всматривался вдаль. Макс продолжал думать о судьбе, уготованной каждому, и ещё о том, что никогда не следует опрометчиво делать поспешные выводы о других и оценивать чьи-то действия, полагаясь только на свой опыт и собственное понимание происходящего.
  
  
   - Глава 12 -
  
   Короткий визит в Стамбул, столь богатый разносторонними впечатлениями, подошёл к концу. В салоне трансконтинентального Боинга 767 компании "Американские авиалинии" на Макса дохнуло знакомой атмосферой самоуверенной беспечности. Приветливо улыбающиеся стюардессы - безликие блондинки, неестественно радостно встречали у входа в самолёт пассажиров Макс, следуя за Речел, проследовал через просторную секцию бизнес-класса, и занял своё место среди публики победнее, едва протиснувшись колениями между креслами.
   "...Как уложенная в банку селёдка. Аккуратно, но деться, в случае чего, некуда, - отметил он с ощущением человека, не любившего летать. Это был даже не страх, а чувство обречённого животного, от которого ничего не зависит. Каждый раз перед взлётом Макс мысленно прощался с жизнью и вздох облегчения вырывался из его груди, когда колёса самолёта касались бетона при посадке. Он всегда почти безуспешно старался отогнать от себя дурные мысли, но они упрямо занозой торчали в сознании. Единственным средством отвелечья от них Макс находил в алкоголе. Пара "дринков", принятых на голодный желудок, делали их не столь беспокойными.
   Когда самолёт набрал высоту, наконец, появилась стюардесса с долгожданной тележкой, заполненной прохладительными напитками.. Предвидя экономию абсолютно во всём, не только в досконально выверенной тесноте салона, он благоразумно попросил несколько порций водки, не смущаясь подозрительных взглядов благообразной старушки-соседки. Уже искоса Макс заметил, как та с ужасом наблюдает за ним, методично опустошающим небольшие пластмассовые стаканчики. После водки заметно полегчало и у него появилсь способность вспомнить и прочем.
   - Ты полагаешь, есть шансы отыскать наброски и незаконченные работы? - обратился он к Речел с мучавшим его вопросом.
   - Не знаю. Я уже и сама об этом думала. Мать совсем недавно вернулась из Франции. Жаль, знай мы о раньше о затерянных материалах, я бы поручила ей навести справки. Прованс. Хм?..
   Рейчел сдвинула брови, выискивая в памяти известных ей родственников.
   - Прилетим, и я тотчас позвоню. Несмотря на её преклонный возраст, она продолжает всё хорошо помнить. Дай Бог мне в её годы сохранить такую память.
   Она достала блокнот и стала делать какие-то пометки. Потом, подвинувшись к Максу поближе, призналась:
   - Не могу дождаться, чтобы приняться за работу. Никогда бы не подумала, что обращусь к фовизму. Ты знаешь, это явление было скорее всплеском в художественной жизни, чем философски осмысленным течением. По сути дела, все, кто тем или иным образом экспериментировал с пластической деформацией и отрицал линейную перспективу, свернули с выбранного пути и каждый пошёл другой дорогой. Возьми даже своего деда. Выразил протест против формального натурализма и сам того не ведая, как блудный сын, вернулся в лоно реалистичной живописи. В нём жил прекрасный портретист, и несмотря ни на что он им остался. Кстати, "Женщина на фоне иконы" - несомненный шедевр, и мне хорошо понятны мотивы каждого из покупателей этой картины. Признаться, я уже по ней скучаю. А ты?
   Макс мечтательно улыбнулся.
   - Я всегда трепетно относился к тому, что знал о ней, а теперь моё сердце переполняет ещё и благодарность. Ты подарила мне право обладания.
   Речел коснулась его руки и кивнула. Как-то само собой, незаметно, но очень прочно между с некоторых пор ними возникло обоюдное понимание. Макс ощущал это интуитивно. Даже если бы он и попытался себе объяснить анатомию их взаимоотношений, то всё равно не смог бы определиться, что их привлекает как друзей и когда они предпочитают видеть друг в друге любовников.
   Перелёт, на удивление, прошёл без приключений. Макс ещё несколько раз воспользовался содержимым тележки с напитками, и в полухмельном трансе почти не заметил, как пролетело время. В Чикаго предстояла пересадка. Состояние обречённости у Маса заметно притупилось и, утомлённый многочасовым перелётом, остаток пути до Лос-Анджелеса он проспал.
   Макс отсутствовали в общей сложности меньше недели. И хотя он оставил в доме человека, которому мог доверять и способного принять меры в неотложном случае, всё равно, немного нервничал.
   "...А как там без меня, - беспокойно покалывало сознание привычка нести ответственность и контролировать до мелочей работу бизнеса. Как ни странно, всё обошлось, и хотя автоответчик переполняли сообщения, содержание большинства из них было пустяшным. Жильцов Макс предварительно оповестил письменно, но как обычно, на его памятку не каждый обратил должное внимание. Он слушал в записи недоумённые голоса квартиросъёмщиков и ловил в них скрытую тревогу. Люди понемногу привыкли к тому, как Макс вёл дела и никто более не мутил воду. Даже те, кого он поначалу раздражал, то ли поняли бесперспективность борьбы за анархию, то ли просто смирились и махнули рукой. А вообщем, пребывание Макса доме делало обстановку там стабильно комфортной. Так, вероятно, стадо овец бессознательно ищет жёсткую руку пастуха и мечется в растерянности и панике, если её нет. Подчинение - не всегда насилие над собой, и для некоторых - это единственное спасение от собственного безволия.
   Одно дело, правда, не терпело отлагательств. В конце месяца, как раз накануне поездки в Стамбул, съехали Дженифер и Сюзан. О причинах те предпочитали не распространяться, но по тому, чем они вскользь обмолвились, Макс понял, что по контракту обе собираются на работу в какую-то азиатскую страну. Туда же отправился и их кобель. Так и не познанная к середине жизни материнская любовь у этих двух женщин нашла приложение в холёном псе, за которым они смотрели, как за собственным ребёнком. Естественно, его взяли с собой... Теперь Дженифер зачем-то понадобилась копия соглашения о найме квартиры и она просила её срочно выслать. Макс, не став оттягивать, в тот же день отправил ей по факсу необходимый документ и буквально через пару часов та телефонировала обратно со словами благодарности
   - Дженифер, как Гейбл? - не удержался поинтересоваться Макс, услышав в трубке знакомый хриплый голос. По-видимому, он не первый спрашивал о её любимце и та, посмеявшись, его тут же заверила:
   - Вполне освоился и даже сбросил лишний вес.
   Гейбл был тем существом, которое, как оказалось, подружило их двоих с Джейн. Историей завязшихся приятельских отношений поделилась Сюзан, когда Макс однажды похвалил собачку и безбоязненно потрепал её по холке. Проявленная им симпатия к животному не могла не тронуть её сердце. Если женщина любит ушами, а мужчину можно завоевать через его желудок, то, наверное, притронуться к душе лесбиянки можно, оказав внимание её четвероногому другу? Незамысловатая ласка, такая обычная для нормального человека, понравилась Сюзан и она вдруг прониклась к Максу доверием. Гейбл беспокоил её в последнее время. Плохо ел и вообще, вёл себя как-то странно. Его повезли к ветеринару, но тот не нашёл ничего криминального и посоветовал побольше гулять с собачкой. По мнению собачего доктороа, животное могло тосковать в одиночестве, а недостаток движения и свежего воздуха сказывались на общем тонусе. Неожиданно выручила Джейн. Остановившись однажды ночью возле входной двери в квартиру Сюзан и Дженифер и услыхав подскуливание, она на вполне серьёзно начала с псом разговаривать. Но самое удивительное было в том, что Гейбл слушал и опять скулил в ответ. Сюзан не решалась выглянуть и сказала об этом Дженифер, которая не видела ничего страшного, чтобы распахнуть дверь и прямо спросить свою соседку, какого рожна здесь ошивается и с кем беседует. Услыхав в ответ, что с собакой, та с усмешкой процедила сквозь зубы:
   - Ну и что он тебе поведал?
  Джейн нисколько не смутилась.
   - Пёс хочет воды, которой его недавно поил мужчина.
   - Ты уверена?
  В квартире единственной особью мужского пола был Гейбл.
   - Это то, что его беспокоит.
  Джейн оставалась невозмутимой. Только тут Дженифер сообразила, что месяц назад, когда они ездили к её отцу во Флориду, Гейбл оставался под его присмотром на несколько дней.
   Слушая историю Сюзан, Макс продолжал гладить собаку и та, будто понимая, что это разговор о ней, тоже внимательно слушала.
   - Представляешь, утром, когда Дженифер ему позвонила, он сказал, что добавлял в воду лёд. Когда он таял, Гейбл пил. Его организму нужна талая вода! Джейн - экстрасенс! - закончила Сюзан.
   И точно, Гейбл заметно повеселел после того, как в миске с водой он обнаружил лёд. Выбросив его оттуда, пёс потом катал холодный кусок по всей кухне, пока тот не таял, если у него хватало сил и энергии на подобные упражнения после очередной продолжительной прогулки. Как хорошо не быть замыкающим в шеренге познания. Всегда есть кто-то, кому есть о чём поговорить с собакой...
   С Речел Макс расстался в аэропорту. Она поехала к Трейси, уже одержимая захватившим её проектом, пообещав вплотную заняться поиском любой информации о незаконченных холстах и набросках. Макс, не испытывая ревности или желания удержать Речел возле себя, отпустил её с лёгким сердцем. Обособленный мир двух женщин, в который он случайно ступил, не требовал ничьей корректировки извне и его, в том числе. Он знал, что скоро Речел опять собирается в Нью-Йорк. Там у неё остались какие-то дела, отложенные в связи с поездкой и ей хотелось навестить дочь.
   Вскоре прибыли картины. При отправке Макс не рискнул снимать работы с подрамников и хоть, свёрнутые в рулон, восемь холстов без труда поместились бы в два тубуса, он опасался повредить красочный слой. На некоторых из них уже появилась предательская сетка кракелюров и любой неосторожный изгиб холста мог стать крайне нежелательным.
   Большой ящик привезли прямо к дверям квартиры Макса и необычная доставка вызвала множество любопытных взглядов его жильцов. В доме никто и никогда не страдал от переизбытка скромности. Пока он ходил за инструментами, собираясь прямо на лестничной площадке разобрать фанерную упаковку, один из соседей успел прочитать адрес отправителя. Впрочем, транспортная этикетка со звездой и полумесяцем привлекала постороннее внимание уже на расстоянии. Молодой человек, занимавший квартиру напротив, заслышав громкую возню грузчиков, тут же бесцеремонно выглянул наружу, не забыл прихватить свой трёхэтажный сэндвич. Не прожевав как следует, тот больше промычал, чем проговорил:
   - Большая посылка...
   Парень явно хотел узнать побольше и нагло впёрся глазами в ящик странной конфигурации. С сэндвича тем временем начал капать кетчуп. Сначала на босую ногу соседа, потом на пол и вскоре красная жижа потекла по его руке. Тот тут же откусил ещё раз нобъятных размеров бутерброд и начал облизывать ребро ладони. Макса передернуло. Он не переваривал эту американскую манеру жрать и обсасывать пальцы. Его даже не коробило, а просто выворачивало наизнанку подобное изъявление здорового аппетита. Сосед продолжал стоять в дверях, несмотря на красноречивое молчание Макса. Доев, тот громко икнул и наконец, понял, что разговора не получится.
   Проявивший столь активное любопытство жилец и его жена держали собственный бизнес, заключавшися в том, что они развлекали на семейных торжествах детей, а иногда и взрослых Чаще всего эта пара работала по выходным дням, объезжая на миниавтобусе дни рождения и другие праздничные мероприятия. Семейный подряд довольно неплохо крутился и они в качестве профессиональных клоунов были хорошо известны в околотке под сценическим псевдонимом "Том и Куки" Поначалу Макс к ним относился даже с симпатией, но после того, как однажды увидел Тома с напильником в руках, собиравшегося сточить у живого кролика передние зубы, сразу резко охладел к затейникам-варварам. Макс аж содрогнулся при виде, как этот изверг истязает несчастное и бессловесное животное. Для того несчастный кролик был всего лишь реквизитом, таким же как кольца или кегли, которыми он жонглировал.
   "Ну, что за гад..." - подумал тогда Макс, мгновенно приняв решение. Ночью он неслышно открыл железную клетку, стоявшую тут же возле дверей и, подхватив лопоухого, отвёз далеко за город, к подножию гор. Кролик, оказавшись на воле, сначала слегка растерялся, но ненадолго. Макс хлопнул в ладоши и тот уверенно сиганул в темноту зарослей.
   "...Теперь никто не будет вмешиваться в его судьбу. Захочет - выживет, а нет - то хоть умрёт свободным. Беги и больше не попадайся" - мысленно напутствовал он вызволенное от изувера животное. Наутро клоун долго лазил во дворе под деревьми, пытаясь отловить беглеца. Ему и в голову не пришло, что кто-то может проявить акт сострадания.
   Макс довольно скоро разобрал ящик и занёс плоские пакеты в квартиру, захлопнув безжалостно дверь перед полным любопытства соседом. От картин исходил притягательный магнетизм и те первые впечатления, что его слегка обескуражили в Стамбуле, теперь пропали начисто. Макс их разглядывал вновь и вновь, скрупулёзно изучая каждый мазок. Одна из картин ему показалась чем-то знакомой. Это был портрет мужчины, сидящего у странного предмета, напоминающего жаровню.
   "...Уж не та ли это картина, что упоминалась в одном из писем? - Макс вздрогнул от влнующих предчувствий.
   "..."Продавец каштанов"? Как я сразу не обратил внимание на эту пронзительную гамму цвета?.."
   Он развернул холст тыльной стороной и обнаружил на подрамнике надписи по- французски:
   "Le vendeur de marrons. Le salon d"automne 1905"
   Там же сохранилась небольшая пожелтевшая наклейка с номером. Не поделиться открытием с Речел Макс не мог.
   - Какие новости в мире искусства, - начал издалека, но она сразу раскусила его тактику.
   - Макс, не томи. Какие-нибудь новости?
   - Как ты знаешь?
   - Очень просто. Ты не из той породы мужчин, для которых пустая болтовня - единственное средство показаться значительным.
   - А ты как всегда проницательна? Или для мужчины, собирающегося поинтерсоваться твоими делами, это недостаточный повод позвонить?
   Речел рассмеялась.
   - Достаточный. Особенно, для такого внимательного как ты. Я так полагаю, что пришли картины?
   - Да. Продолжать?.. - Макс не забыл, как Речел преподнесла ему сюрприз.
   - Макс! Имей совесть...
   - Хорошо, хорошо... Одна картина подписана.
   - Что значит одна? - Речел не совсем понимала, о чём идет речь. - Они подписаны все...
   - Нет. На обратной стороне...
   - Неужели?
  Такая новость не могла оставить её равнодушной.
   - На подрамнике, но к сожалению, мой французский примерно на том же уровне, что и твой русский. Я тебе сейчас прочитаю по буквам.
   Макс продиктовал текст.
   - Макс! Наши шансы растут! - воскликнула Речел с воодушевлением.
   - Мне срочно нужна качественная фотография этого полотна. Желательно цветная. Хотя, неважно, - она, не стесняясь, отдавала распоряжения, как видимо привыкнув руководить штатом сотрудников.
   - Что-то заслуживающее внимания?
   - Что-то?! Макс, ты когда-нибудь срывал "Джекпот"? ( Крупный выигрыш в казино. Амер.)
   "Уличный торговец каштанами. Осенний салон. 1905 год". Ты представляешь, что это значит? Мы имеем документальное и неопровержимое подтверждение участия картины в одной из самых знаменитых Парижских выставок!..
   Новость действительно была ошеломительной. Факт, никак не ожидаемый ни Речел, ни тем более, Максом и перемещавший работу на совершенно другой уровень живописи, интересуемой серъёзными коллекционерами и галерейшиками.
   Фотографии картин он переслал уже через несколько дней, включая те, что привёз из Советского Союза. Поразмыслив, Макс пришёл к выводу, что идея Речел раскрутить здесь, в Америке имя деда выглядела не столь уж и нереальной. Да и о лучшем импрессарио не приходилось мечтать. В итоге, она безошибочно сумела разглядеть в его творчестве и жизни яркие моменты, на которых собиралась сыграть и преподнести избалованной публике новое имя.
   Речел появилась у Макса через две недели и торжественно протянула ему свежий номер журнала "Коллекции и коллекционеры".
   - Две новости... Как обычно, диаметрально противоположные. С какой начинать? - излучаемое Речел прекрасное настроение, позволяло думать о крупных сдвигах.
   - Ну, что касается лучшей, то, наверное, это печатный материал в журнале. Я не ошибся?
   - Бинго! Браво, Макс!
   - Что же тогда, плохо?
   - Вообще-то, поводов для особого расстройства я лично не вижу. Мать покопалась в семейном архиве. Её родня действительно жила в Провансе, в Арле. После того как родители перебрались сюда, у бабушки сохранялась с ними ещё какая-то связь, но с её кончиной всё оборвалось. Я запросила местную мэрию, но, к сожалению, те не нашли никаких следов. Семья могла переехать, если вообще кто-то остался жив. Столько лет прошло...
   - Ты считаешь дальнейший поиск бесперспективным?
  Речел замялась.
   - Трудно сказать... Прости меня за малодушие.
   Макс не стал муссировать неудачу. Он открыл пахнущий типографской краской журнал и пролистав его, наткнулся на фотографию картины "Продавец каштанов". Далее на весь разворот следовала броско озаглавленная статья "Хорошая картина или сенсационная находка?"
   - Поздравляю, Речел! Так скоро..?
   Как тебе это удалось?
   - Связи, мой друг. Как и везде, в Америке нужны связи. Кстати, это не всё. В следующем месяце в "Аукционном обозрении" будет напечатана ещё одна статья о проданном не так давно полотне Корнелиса ван Донгена. Он тоже участник Осеннего салона в 1905 году и не исключено, что твой "Продавец каштанов" соседствовал с той проданной работой в одном зале. Я подняла аукционные каталоги. Картина со стартовой ценой в полтора миллиона ушла к покупателю за сумму, превышающую начальную чуть ли не вдвое. Собственно, Донген лишь предлог и основное внимание там уделено работам, что мы привезли из Турции. Вообще, Макс, тебе необычайно повезло и дело даже не в деньгах. История фовизма - достаточно короткий период времени и практически все работы этих художников находятся или в музеях, или в крупных частных собраниях. Это феномен! Только родившись, они уже тогда имели спрос. Как обычно, газетная шумиха только подогрела к ним интерес, хотя никто не ставил себе целью проводить рекламную акцию. Если бы не война и политические потрясения в России, что задержали твоего деда далеко от Парижа - быть ему знаменитым... Да! Ещё одна деталь. Не думаю, что мне следует её скрывать, и тебе, наверное, будет небезынтересно узнать, кто автор будущей статьи.
   Макс с удивленим посмотрел на Речел.
   - И кто же?
   - Одна очень талантливая журналистка, живущая в Лос-Анджелесе, наша общая знакомая. Искусствоведение - не совсем её амплуа и она больше тяготеет к другим темам, но на этот раз ей пришло в голову осветить жизнь таланта с общечеловеческих позиций. Ведь ты же не против, если читатели узнают о необыкновенной судьбе несправедливо забытого художника? Я лично вижу в этом только положительную сторону. Нужный имидж, чаще всего, пролог к успеху. Она по моей просьбе взялась за такой материал, тем более, что заинтересованное лицо - один из её друзей.
   Речел пристально взглянула Максу прямо в глаза.
   - Уже догадался?
  Общая знакомая у них была только одна.
   - Трейси?!
  Для Макса это стало откровением.
   - Как видишь, узнавать о человеке лучше по его делам, а не по сплетням из его личной жизни, - Речел словно хотела ему напомнить о том, как он нескромно выпытывал однажды о её подруге.
   "...Вот уж действительно, никогда не знаешь, кто может с тобой оказаться рядом... Или под тобой, - подумал Макс. Впрочем, от Трейси он ожидал некий подобный вид деятельности. На скучающую от безделия богатую дуру та не походила со дня их первой встречи. Теперь, когда завеса неизвестности немного представить её на этом поприще и вовсе не казалось трудным.
   "...С тонким вкусом. Образованная, судя по всему, - о замечаниях Трейси он не забыл...
   "...Если у человека хватает мозгов говорить о человеческой душе с позиций рассматривания её среза на предметном стекле - это уже знания, не привитые университетской профессурой, - детали последнего разговора с Трейси Макс продолжал помнить.
   "...Такие идеи можно почерпнуть совершенно из иных источников и чаще всего, они результат собственного опыта. Опять таки, Речел в подругах, а та не из тех, кто будет лишь бы с кем проводить время. Ну и конечно же, какой журналист без буйной и провокационной фантазии? Вот и ещё одна разгадка. Да уж, у людей богемы собственные способы занять свободное время и свои методы ловить кайф. Это не блуждание до одури по магазинам со стекляными глазами или традиционные походы в кино по уикендам..."
   Размышляя о Трейси, Макс на секунду отвлёкся, но тут же вернулся к статье в журнале. Написанная с толком, она, тем не менее, ему показалось слишком пафосной. Да и подачу фактов биографии деда он бы оспорил. Речел в некоторых местах неоправданно драматизировала события и от истории веяло ощущением переломанной жизни и сгубленного дарования.
   - По-моему, ты сгущаешь краски, - ему вовсе не хотелось обидеть Речел, понимая, что к его мнению она не останется безразличной.
   - Ты дочитал до конца ?
   - Нет, я в начале второй страницы.
   - И ты полагаешь, что я в чём-то преувеличиваю?
   - Не то чтобы преувеличиваешь.., - Макс, пытаясь подобрать нужные слова, почувствовал, что она, всё таки, обиделась
   - Я просто не стал бы делать деда жертвой обстоятельств. Ведь, мы уже говорили на эту тему и я остаюсь в полной уверенности, что его жизнь удалась, несмотря на все выпавшие испытания. Он даже воспитал учеников, которые видели в нём мастера.
   - Я знаю, - Речел обхватила запястье Макса, соглашаясь с ним и не желая перечить.
   - Макс, я намеренно хотела вызвать такую реакцию. Не забывай, что статья рассчитана на людей, имеющих самое смутное представление о социальных катаклизмах. Война в Европе? Революция в России? И хотя отзвук этих событий потряс несколько поколений, теперь они не более, чем исторические факты для потомков тех, кто их помнил. Что уже говорить об американцах? В итоге, небольшой рассказ, пусть даже приукрашенный мною, работает лишь как необходимый фон и преподносит фигуру художника и его творчество в выгодном свете.
   Плохое в сюжете всегда выглядит наиболее правдоподобным, чем хорошее. Оно не столько откликается сопереживание, сколько будит неосознанный эгоистичный интерес. Читатель как бы заглядывает за огороженное пространство, не в силах подавить вздох облегчения, что происшедшее случилось не с ним. Разве не так? Ты только оглянись вокруг себя. Любая неприятность вызывает неизбежное любопытство. Даже простая авария на дороге заставляет замедлять скорость других водителей, которые ещё минуту назад спешившим по неотложным делам. Чужое несчастье завораживает и приковывает внимание и я писала статью с учётом мировоззрения тех, у кого она окажется перед глазами. Ну, разве я не права? - Речел не искала оправданий.
   - Прочти всё и постарайся проанализировать, как к подобной истории отнеслись бы, ну, скажем, твои жильцы. Для них что Россия, что Франция одинакого далеки, а то, что происходило в этих странах и подавно чуть ли не хроника инопланетной цивилизации. Но дело и не только в непонимании тамошней жизни. Я отношусь к написанной статье, как к сценарию фильма. где любовная линия - необходимая составляющая. С кинематографом в Америке выросло не одно поколение и, прочитав волнующий рассказ о картине, дошедшей из небытия, замешанный на трогательных событиях, кто-то воспримет этот факт как счастливый конец. Я не могу не оправдать ожидания. Это закон жанра. Кстати, ты помнишь, как однажды говорил, что для тебя главным остаётся художник, его творения, а не реакция толпы. Или я что-то поняла не так?
   Макс не ответил и опять принялся за статью, пытаясь взглянуть на материал с позиций Речел. К чему та ведёт он уже смутно догадывался Шаг за шагом Речел педантично подводила мнение людей, связанных с живописью, к мысли, что отыскала клад и готова поделиться сокровищем с тем, кто окажется достаточно дальновидным. Работу она проделала большую... Окунувшись в неё с головой, Речел заражала своей неуёмной энергией и напором. Да и избранная ею тактика, как и стремление подготовить публику не выглядели чем-то новым. Пока Макс, выслушав все аргументы, дочитывал статью, она стала перебирать стопку бумаг, которые принесла с собой.
   -Да! Пока не забыла, Макс.. Прости, что отвлекаю, но тебя это не оставит равнодушным
   Речел протянула ему два сколоых листа.
   -Это распечатка ответа, полученная мной на запрос в архиве библиотеки Конгресса. Оказывается, имя твоего деда входит в энциклопедию искусств "Бенезит". Попасть туда очень престижно... В 1909 году его приняли в члены жюри "Осеннего салона" - об этом мы читали в письме, но он не упоминает о том, что одну его работу тогда же приобрёл Люксембурский музей. Вот посмотри, это копия акта покупки.
   Из стопки появился на свет очередной документ. От водопада фактов Макс даже слегка расстерялся.
   - Я чувствую у тебя далеко идущие планы. Не хочешь ими поделиться? - полюбопытствовал он, не подозревая в своих словах пророческий смысл. Вопрос не застал Речел врасплох. Она, очевидно, намеревалась сделать Максу уже вполне конкретное предложение, но сомневалась как его преподнести.
   - У меня действительно есть одна идея...
  Подходящий момент подоспел сам собой.
   - Что ты думаешь о том, если "Продавец каштанов" будет участвовать в аукционе?
   - Продажа? - Макс почти не удивился.
   - Да. Но как необходимая жертва. Тот факт, что картина будет выставлена на крупные торги, имеет огромное значение. Она - экспонат выставки, о которой знает весь мир. Тем самым мы сможем заявить о её принадлежности к соверешенно другому классу живописи. В данном случае выбирать не приходится. Если картина будет продана даже за цену близкую к начальной, имя твоего деда уже автматически становится известным. Причём, не узкому кругу специалистов и музейных работников, а поклонникам и любителям искусства. А самое главное, тем людям, которые готовы и будут вкладывать в эти работы деньги. Рейтинг всех остальных полотен перемещается со снисходительного определения "неизвестный художник" до совершенно других высот мирового уровня.
   Речел не столько старалась его убедить, сколько донести простую истину действующих законов рынка произведений исскуства.
   - Ну, подумай, какая самая высокая награда для художника? Его признание. Не так ли? Или ты это склонен оспаривать? А если так - то как ты видишь это признание? В чём оно выражается, кроме пустой болтовни о понимании замысла или лицемерных похвал?..
   Макс слушал Речел и, терзаясь, не мог ничего возразить. Продажа картины представлялась ему элементарным предательством, несмотря на несокрушимую логику доводов женщины, приложившей столько сил и стараний.
   "...Для Речел аукцион станет её собственным триумфом и я не вправе этому помешать. Она заслужила его, как никто более. Да и если бы не Речел и её связи, то парижские работы так бы и остались для меня недосягаемыми..."
   - Ну, неужели тебя не взволнует вид картины на подиуме и тот ажиотаж, что может возникнуть в зале? - та, словно предвосхищая своё настроение, хотела передать его частицу и Максу.
   - Поверь мне, события такого ранга не происходят часто. Ты как-то мне сказал о звездных часах человечества, так вот будущий аукцион - один из них для тебя и твоего деда.
   "...Почему она так заинтересована в успехе его картин? - Макса вдруг посетило опять то странное предположение.
   "...У нас есть частица общей крови? Нет, это невозможно..."
   Он продолжал молчать, сосредоточившись и словно прощаясь с картиной, ставшей ненадолго его собственностью. Макс слушал Речел, но её голос доносился как будто издалека.
   - Я уже не говорю о том, что у тебя появится реальный шанс ощутить финансовую свободу. О подобном мечтают многие, но далеко не ко всем благосклонна удача. Подумай об этом. Ты сможешь вести именно тот образ жизни, что тебе по нраву, а не быть зависимым от постоянного и беспокойного участия в бизнесе. Ты никогда не обмолвился и словом об этой стороне собственной жизни. Или я ошибаюсь?
   Методично, довод за доводом, Речел подводила Макса к неизбежному решению и не обошлась без последнего веского аргумента. Даже то короткое время, что они провели вместе, ей открыло глаза на его характер.
   - Я прекрасно понимаю, что тебя тяготит и то обстоятельство, что я рассчиталась за картины...
   Заметив его моментальную нервную реацию, она, не дав себя перебить, продолжала:
   - Не спеши возразить... Когда-нибудь такой вопрос может возникнуть, так почему об этом не подумать заранее? С деньгами от продажи тебе предоставляется случай их откупить у меня. Меня это обстоятельство не беспокоит, но я знаю тебя и твою щепетильность. Цена останется той же самой, что я тогда уплатила Исе.
   Речел уверенно играла на чувствах Макса, откровенно желая ему добра. На его месте она бы не раздумывала. В колебаниях Макса ей виделось лишь совершенно ненужное препятствие, искусственно им же и создаванное.
   "...А ведь, она отличный психолог, - отметил он про себя.
   "...Моя собственная тяга манипулировать сознанием окружающих на её фоне выглядит жалким любительством. Это даже не профессионализм, а нечто совершенно иное... Пожалуй, я один из тысячи, кто раздумывает. Дилеммы не существует. Необходимо пожертвовать малым, чтобы все остальные работы приобрели новый статус. В этом Речел, безусловно, права..."
   Макс вдруг как-то по новому взглянул на её присутствие в своей жизни.
   "...А в чем она НЕ права? Как ни парадоксально, но искусство покоится на на трёх китах. Вдохновение. Труд. Продажа. Они - равные части и не никто и никогда не смог обойтись без их присутствия хотя бы одной из них. Без вдохновения нет идеи, без труда идея умирает в зародыше, продажа - это признание состоятельности этой идеи...".
   Ему на ум пришла названная Речел сумма.
   "...Неплохие деньги. Совсем неплохие. И они явно не помешают...".
   Мысль о деньгах убивала Макса. Она казалось ему совершенно недостойной и низменной, чтобы опуститься и до неё снизойти.
   "...Неужели я смог подумать о таком? Боже, как стыдно! Не пришлось бы потом расскаиваться... А с другой стороны, чем не выход. Господи, как они мне все надоели..."
   Макс вспомнил своих жильцов без всякого сожаления в один прекрасный момент с ними расстаться и внимательно посмотрел на Речел.
  "... А ведь, от неё не ускользнуть. Даже пожелав. Как не деться никуда от себя самого. Кто она? Мой добрый ангел или злой гений?.."
   Он продолжал глядеть на неё невидящим взглядом, уже прекрасно понимая, что этот поединок с собственной совестью окончен.
   "...Я проиграл или выиграл? - спрашивал безразлично себя Макс и ответ уже не имел значения.
   - Когда аукцион?
   - Ты согласен?! - в голосе Речел, не ожидавшей столь скоро убедить Макса, прозвучало удивлённе и настороженность.
   - Да. Я всё обдумал и взвесил.
   - И тебе не жалко расставаться с картиной?
   - Жалко, но не настолько, чтобы судорожно цепляться за свой эгоизм.
  Она продолжала недоверчиво смотреть в его сторону, всё ещё не решаясь поверить в то, что Макс с его гипертрофированным болезненным отношением к картинам деда смог оставить позади себя все эмоции. Речел не стала усугублять и не копаться в его мотивах . Принятое им решение теперь более не сковывало ей руки. В глазах Речел засверкали азартные искорки от предчувствия сразить наповал искушённых Нью-Йоркских коллекционеров.
   - Макс, прости мою самоуверенность, но я уже назначила экспертизу в IFAR.
   Она подошла к нему поближе и, нежно обняв, проговорила:
   - Я не хочу и не буду делать ничего без твоего ведома. С этой людьми желательно договориться заранее, что я и сделала, во избежание ненужной потери времени.
   Не желая разочаровать Макса необоснованной поспешностью, Речел виновато заглянула ему в глаза.
   - Ведь ты не сердишься?
   - Абсолютно, - он поспешил её успокоить. - Я только не совсем в курсе, о ком идёт речь?
  Американская привычка пользоваться аббревиатурой Макса часто ставила его в тупик.
   - "IFAR" - это очень влиятельная организация, с мнением которой считаются самые крупные аукционные дома. Их услугами пользуются "Кристи" и "Сотби"
   Речел говорила об этом я с явным знанием предмета.
   - Полностью название организации звучит так: Интернациональный Фонд Искусствоведческих Исследований и с её заключением считаются почти все музеи мира. Для нас аутентичность картины и любая возможная информация будут иметь большое значение. Плюс, так смогут дать заключение, действительно ли картина участвовала в "Осеннем салоне" 1905 года.
   Рейчел увлечённо делилась с Максом мельчайшими подробностями, не задавая себе самой вопроса, зачем и с какой целью все её старания. Её будоражил успех, к которому она то вкрадчиво подбиралась, то ломилась напролом. Не к дурацкому звону литавр и чужим завистливым разговорам за своей спиной, а к желанию собственного удовлетворения от простой мысли, что в ней нашлись силы и умение открыть миру несправедливо незнакомое имя. А может, продолжить то бабушкино путешествие в Восточном экспрессе, чтобы, наконец, вызволить из забытья картины и стать их проводником в новую жизнь. Порой она не узнавала себя, но испытывала благодарность случаю, высветившему в её душе другое понимание счастья.
   - Я ещё раз перечитала письма твоего деда. Он там упоминает о двух картинах, участвовавших в выставке. Одну мы знаем точно. Какая вторая? Это предстоит выяснить. Вполне возможно, что она среди тех восьми работ, что мы привезли из Стамбула. Макс, это новый поиск и он может увенчаться ещё более непредсказуемыми результатами. Выше голову, мой русский друг.
   Я понимаю, как нелегко принять такое решение, но оно делает тебе честь и говорит о твоей дальновидности. Оно - свидетельство твоей самоактуализации, такого необходимого свойства для мужчины. Не каждый обязательно становится зрелым и тем более, может это доказать окружающим. Макс, я восхищена.
   В глазах Речел от волнения выступили слёзы. Она сделала короткую паузу и закончила то, что хотела сказать, вкладывая в свою фразу очень многое.
   - Я уже это неоднократно говорила и продолжаю повторять, что в тебе не ошиблась...
   Аукцион планировался в начале декабря. Его устроители намеренно выбрали первые числа месяца, пока публику не охватила предпраздничная лихорадка приближающегося Кристмаса. Речел рассчитывала, что эти дни могут подсказать кому-то идею будущего дорогого и запоминающегося подарка или подтолкнут потратить неиспользованные к концу года фонды. А то и станут надёжным вложением многомиллионного бонуса полученного на Уоллстрит... Она сознательно выбрала именно этот сезон и полагалась на интуицию, никогда её не подвддившую Оставшиеся до начала аукциона несколько недель Речел провела в Нью-Йорке, где уже полным ходом шли приготовления к нему. Появилась ещё одна её обширная статья о новых исследованиях со ссылками на IFAR и на замечания влиятельных специалистов в области атрибуции. Казалось, Речел сделала всё возможное для того, чтобы растиражировать новость об имени прежде неизвестного художника и сделать появление картины на торгах сенсацией. Накануне она призналась Максу:
   - Только из уважения к памяти человека, связавшей наши судьбы и безграничной к тебе симпатии я не прибегла к беспроигрышному средству.
   - И какому? - от одержимости Речел он уже ожидал всё что угодно.
   - Скандальность. Это прямой путь к успеху.
  Макс лишь скептически посмеялся:
   - Не думаю, что ей найдётся здесь место..
   - Ах, Макс! Скандальность можно отыскать при желании где угодно. Даже в поцелуе ребёнка. Скажи, что ты хорошо заплатишь и целомудренной чистоте профессионал пиара сможет найти такое... Это как пламя от случайной искры. Можно не обратить внимания и дать спокойно погаснуть, а можно раздуть до пожара. Кстати, прости мне мой цинизм, но чаще всего, именно скандальность приносит наиболее желаемые результаты. И вообще, к слову, цинизм - это действительное, а не мнимое знание жизни...
   Наконец, наступил долгожданный день, судливший разочарование, или победу. Аукцион, к радости Речел, привлёк внимание и она видела в звле тех, кого рачтиывала здесь встретить. Ещё до начала торгов к ней подходили незнакомые Максу люди и она, как автор журнальных публикаций, давала пространные объяснения. С одним из гостей Речел говорила долго и после того, как тот отошёл, шепнула Максу на ухо.
   - Один из реальных потенциальных покупателей. Он всегда безошибочно видит, на чём можно потом заработать. И знаешь, что его интересует?
   Речел насмешливо проводила взглядом его сутулящююся фигуру.
   - Есть ли ещё работы и какова оптовая цена? Ну, как тебе это нравится? Не сомневаюсь, что он здесь такой не один, и если картина будет продана, есть шанс увидеть её на рынке через несколько лет, но уже за совершенно другую сумму. Вот так... Богатые люди всегда имеют больше шансов увеличить своё состояние.
   После подобного комментария Макс не мог не обратить внимания на этого человека ещё раз. Высокого нескладного субъекта с приросшими мочками ушей отыскать в зале ему не составило труда. Симпатии тот не вызывал и Макс с неудовольствием представил его в качестве обладателя картины.
   Вдруг Речел потянула его за рукав.
   - Я думаю, ты не останешься безучастным. Посмотри-ка вперёд.
  Теперь Макс заметил мужчину в сторогом костюме и с ним щуплую, похожую на подростка девицу.
   - Ну и кто эти люди? Очередой спекулянт живописью?
  Ему уже мерещелись перекупщики в каждом втором. Речел не успела ответить и поспешила к приметной паре.
   - Я на секунду, - бросила она на ходу. Обменявшись с ними ничего не выражающей улыбкой и фальшивыми комплиментами, она вскоре вернулась обратно.
   - Ну вот, это тот, о ком ты однажды спрашивал.
   - Твой бывший муж?
  Макс иронично опять посмотрел на абсолютно плоское, лишённое признаков пола тело женщины и с неприкрытым сочуствием - на её спутника.
   - Муж, но не бывший и не мой.
  Заметив его замешательство, она пояснила:
   - Трейси...
   Я почти не сомневалась, что он здесь появится. У него совсем неплохая коллекция и намётанный глаз. Пожалуй, он может оказаться впереди остальных участников аукциона, если не пожадничает в последний момент. Теперь ты, надеюсь, понял, что между ним и Трейси ничего не может быть? У него своё ощущение мира женской красоты. Невероятно, насколько по-разному мужчина может видеть и чувствовать гармонию.
   Это Речел уже добавила почти про себя. Смотрела она на них безучастно, без осуждения и предполагая безусловное право того выбирать всё, что ему заблагорассудится.
   А Макс тем временем с любопытством продолжал вглядываться в лица присутствующих. Для него посещение такого масштабного по уровню и рангу мероприятия было впервые.
   "...Вряд ли я окажусь здесь ещё раз и уж, вероятней всего, больше никогда не встречусь с виду совершенно обыкновенными и даже очень невзрачными людьми, которые пришли сюда и будут уверенно делать крупные ставки. Кратковременное и ничего не значащее соседство, как в вагонном купе. Кто они? Одержимые ценители искусства или расчётливые холодные инвесторы? - он чувствовал их взгляды - непроницаемые и бесстрастные, устремлённые с разных мест на подиум, куда выставили очередной шедевр.
   - Лот номер 3! "Продавец каштанов". Картина - участник Парижской выставки "Осенний салон" 1905 года, - торжественно возвестил аукционист. Вся дальнейшая информация была сжатой, но предельно точной.
   - Начальная цена...
  У Макса захолонуло сердце. Речел говорила о значительно меньшей сумме.
   "...Свихнулась, - он безнадёжно хотел обменяться с ней взглядом, но та пристально следила за аудиторией, пок не проявляющей внешне активных эмоций. Взметнулась первая рука с карточкой, за ней через несколько минут другая... Цена медленно поползла вверх. Речел с красноречивым молчанием победителя посмотрела на Макса.
   Аукционист повторил, предложенную последним покупателем, цену. Повторил её ещё раз. Откуда-то впереди опять показалась чья-то рука. Так продолжалось неоднократно, пока сумма не достигла той, которой Макс совершенно не ожидал. Он понял, что последний раз видит картину, и ему показалось, что в глазах человека на портрете мелькнуло торжество от когда-то сделанного его моделью предсказания. Раздался финальный удар молотка. Его эхо отдалось где-то глубоко внутри, как неожиданный выстрел.
   - Продано!
   Речел в порыве обняла Макса и долго его не отпускала.
   - Теперь он известен. Ах, Макс, как я счастлива! - она, не в силах сдерживать напряжение, расплакалась.
  
  
   Эпилог
  
   В Лос-Анджелес они возвращались вместе. Речел не спала ночь накануне и теперь, утомившись, дремала. Макс же, почувствовав невольное одиночество, незаметно вернулся к свежим впечатлениям от прошедшего аукциона и к мыслям о проданной картине. К собственному удивлению, он обнаружил, что не испытывает сожаления от расставания с ней.
   "...Куда ещё её забросит жизнь и скольких владельцев она поменяет, оставаясь, по сути дела, сама себе единственной и полноправной хозяйкой? И будет ли кто-то точно так же с трепетом к ней относиться, как я, её - последний владелец? - Макс отчётливо представил картину опять. Однако, уже не в аукционном зале, а в парижской студии на мольберте, недалеко от открытого настежь окна, из которого веет запахом цветущих каштанов. И рядом с ней своего деда - молодого, полного надежд и стремлений, мучительно старающегося передать в красках характер образа.
   "....Думал ли он, что когда-нибудь его внук будет так же однажды вглядываться в эту работу, улавливая безошибочно её настроение? Его картины. Наверное, с каждой связана какая-то история и как мало я знаю. И как бы хотел узнать больше...
   "Жрица"! Кто натолкнул его на мысль о пороке? Кем была в его жизни Луиза? Чем она его так заворожила и какая магическая сила так к ней притягивала? И что унаследовала Речел от своей предшественницы?.."
   Макс под действием непонятного импульса посмотрел в её сторону. Как и тогда в Стамбуле, ему почудилась едва заметная улыбка на лице Речел. Даже спящая, она, казалось, контролировала его сознание и незримо проникала в думы. От её присутствия душу обволакивала безмятежность и пропадало всякое ощущение тревоги, даже самой незначительной.
   "...Кто она? Ты не почувствуешь себя одиноким, - эти слова Речел пробудили во мне однажды непоколебимую уверенность в собственных силах.
   "..Я буду рядом с тобой в этом путешествии, - Речел предоставила мне полную свободу, но не оставила выбора.
   Макс с уверенностью мог сказать, что ответ где-то совсем недалеко, но, увы, недосягаем. Даже приложив неимоверные усилия, он не сможет проникнуть за черту, где кончается его человеческая логика.
   "...А не всё ли равно? Не повстречайся я с Речел, так бы и остался неоткрытым глубокий и совершенно неожиданный смысл этой картины, однажды запавшей мне в душу. И мне следует ей быть благодарным. Да разве только за это? Ведь, я уже давно нуждался в такой женщине. Я ждал её всегда, а когда пришло время, она стала для меня жрицей моего собственного мира. Неужели только сейчас я смог это понять? Речел словно давала мне время на размышления, оберегая от поспешных выводов..."
   Макс закрыл глаза и отчетливо, со всеми подробностями вспомнил, как впервые увидел Речел.
   "...Странная встреча. С тех пор моя жизнь сильно изменилась. Всё ли я постиг или впереди откроется что-то ещё? В моей ли власти предугадать или предвидеть это? Конечно же, нет. Жду ли я чего-то или ни одна из несвершившихся надежд боле не станет тяготить сердце и не побеспокоит разум? Неужели это то, что называют проданной душой? Боже, как необыкновенно спокойно и хорошо..."
   Он долго так сидел без движения, позабыв где он находится, а может, просто переживая в мельчайших деталях ещё раз каждое из недавних событий...
  
   В аэропорту Макс увидел Трейси. Её он заметил тут же, едва с лестницы эскалатора показалось светлое пространство нижнего этажа, громадные окна которого выходили на проезжую часть терминала. Макс знал, что именно следует искать в её взгляде и уже не сомневался, что та здесь ждёт своих попутчиков, так необходимых ей там, куда она собралась.
   Трейси встречала их, как триумфаторов и уже издала помахала рукой.
   "...Похоже, я не один, кто видит в Речел духовного компаньона и находит для себя привлекательным общение с ней".
   Макс без причины почувствовал удовольствие от присутствия Трейси
   "...Меня ждали. Пусть даже преследуя свои глубоко личные цели. А кто их НЕ преследует? Огонь, разведенный для себя, будет таким же горячим для того, кто окажется в эту минуту рядом..."
   Он словно адресовал эту мысль Трейси, желая уже продолжить незаконченную беседу. Речел наверняка знала о том, что её подруга будет здесь, но ничего Максу не сказала. Как всегда, она предпочитала сюрпризы повседневной серой скуке, а неожиданность и искромётность экспромта - унылой предсказуемости.
   Прямо при выходе из зала ожидания их ожидал лимузин. Машина была немного поменьше и покороче длиннющих монстров, в которых воплотилась больная и уродливая американская идея о богатстве и престиже, но не настолько, чтобы загораживать всё пространство стоянки. Сверкающий лаком автомобиль осторожно объезжали жёлтые кэбы, привыкшие здесь в аэропорту к неудобству такого соседства. Абсолютно тёмные стёкла салона обещали его пассажирам полную изоляцию от чужих взглядов и неуместного внимания. Шофер, здоровенный чернокожий детина с мощным затылком, легко с высоты своего роста распахнул дверцы и в широком проёме, в глубине на столике Макс заметил торчащее из ведёрка со льдом горлышко бутылки и три приготовленных бокала. Там же рядом лежала сумочка из плетеного серебра, так хорошо ему уже знакомая. Трейси удовлетворённо кивнула шоферу и Речел, перехватив взгляд Макса и не пожелав остаться понятой не до конца, с чувством проговорила:
   - Этот вечер и ночь, Макс, мы посвящаем тебе...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"