Аннотация: Меня тоже новогодняя лихорадка не минула:)
Говорят, самое горькое одиночество - в толпе. Но горше стократ - одиночество посреди праздника.
Сверкают улицы россыпью цветных огней, текут людские толпы и самый воздух напитан радостно-томительным предчувствием - скоро, скоро, уже сегодня! Блестят глаза, заранее хмельные, и отсвет грядущей ночи в каждом лице, в каждом взгляде. Скоро полночь, спешите! Спешите домой, к накрытым столам и наряженным елкам, к игристым винам и хрустящей фольге, скрывающей сонмы подарков. Спешите! И не замечайте тех, в чьих глазах поселилась тоска, чьи лица сумрачны и печальны. Ибо их одиночеству нет места на вашем празднике. Горек привкус их мыслей и пронзителен взгляд, видящий только фальшь улыбок и блесток. Холодна для них ночь и негде согреться.
Лена была из тех, чьи сердца обходит праздничный свет. Не скрытый душевный изъян и не внезапно свалившееся несчастье были тому виной, судьба благоволила ей, оберегая от ударов и бурь. Но и под внешним благополучием скрыты подчас омуты черной тоски, необъяснимой стороннему взгляду. Что с того, скажете вы? Велико ли диво - забывчивые друзья, едва обретенная, но уже немилая работа, пустая постель, невзрачные листики будней, один за другим слетающие с календаря. Не все ли живем так? Все. И не клянем свою долю-судьбину. Лена тоже, в общем-то, не кляла, но было ей холодно и неприютно в этот праздничный вечер. Скорее, скорее спешила она домой в надежде отогреться, оттаять в домашнем тепле, спрятаться от радостных толп, чье предвкушающее веселье будто гвоздь по стеклу царапало вечный неуют ее сердца. Но надежда, увы, оказалась тщетной.
Дом не дал ей защиты - там тоже царила суета, то нездоровое и нервное возбуждение, что заменяет многим светлую радость души. Дышали паром кастрюли, громоздилась на столах всевозможная снедь, и мать, задерганная и уставшая, металась от плиты к холодильнику и от кухни к столовой. Волей-неволей и Лена включилась в этот круговорот, так же суетясь и отругиваясь от мелких придирок, и мечтая лишь об одном - скорей бы закончился этот вечер, лихорадочный и бестолковый. Когда наконец-то накрыт был стол и прибрана кухня, когда заискрились в хрустальном плену пузырьки золотого шампанского и вечно хмурый отец заставил себя улыбнуться - даже тогда не рассеялась хмарь и ничто не откликнулось в душе Лены на долгожданный бой курантов. Глухая усталость владела ей, усталость да смутное раздражение, способное отравить любую радость и довести до слез из-за сущих мелочей.
Невыразимо мучительно было сидеть за столом, улыбаясь через силу неловким шуткам отца и слушая, как фальшиво подпевает экранным дивам мать, раскрасневшаяся от хмеля и бурлящая той неестественной веселостью, что рождена из винных паров и необходимости веселиться, быть как все. Едва высидев положенное время, Лена ушла к себе и, не зажигая света, долго стояла у окна. За стеклом шумела жизнь. Вспыхивали фейерверки, расцвечивая небо гроздьями звезд и огней, доносились голоса и нестройное пенье. За стеклом гуляли, дурачились и смеялись. Прислонившись лбом к заиндевевшему окну, Лена, словно нищенка, подбирала крохи чужого веселья. "Ну почему? - запертой птицей билась мысль в ее голове. - Почему так бездарно и пусто прошел этот вечер, этот год, почему вся жизнь моя так бездарна и пуста? Не лучше ли плюнуть на все и уйти, чем жить серой мышкой, нелепо растрачивая дни?"
Надо признать, что как и многие девушки ее возраста, была Лена склонна к излишней трагичности и, раздувая до вселенских драм невеликие беды свои, не умела видеть вокруг тех маленьких, почти незаметных чудес, что привносят добро и свет в самое безнадежное, казалось бы, существование. Очарованная мечтами, грезила Лена о прекрасном принце, выглядывая его едва не за каждым углом, и равнодушно проходила мимо тех, кто готов был поделиться с ней теплом своего сердца. А потому была одинока и, чего уж греха таить, гордилась втайне этой одинокостью, находя в ней некий романтический шарм. Но в эту ночь, ночь праздника и веселья, жизнь, кипящая за окном, слишком властно звала к себе и привычная, напускная отчасти хандра показалась вдруг Лене невыносимой. Глотая слезы, стояла девушка в темноте и трудно сказать, чем закончился бы для нее этот вечер, но... в комнату заглянула мать и вновь позвала к столу. Там, в окруженьи расписных чашек стоял в квадратной коробке красавец-торт, расходился волнами аромат терпкого чая и мерцала огнями елка. Там звучала музыка, льющаяся из телевизора, и выламывались на экране разодетые в пух и прах звезды эстрады. И столько фальши было во всем этом, так долго и старательно создаваемом благополучии, в натянутых улыбках и поддельной радостности лиц, что Лена не выдержала и, невнятно пробормотав что-то о мигрени и свежем воздухе, накинула шубку - и метнулась вон из дома.
Буйная ночь приняла ее, оглушила грохотом петард и фейерверков. Расстроенная и отчужденная, Лена брела по заснеженным переулкам, шарахаясь от полуночных гуляк и вымученно улыбаясь в ответ на поздравления, несущиеся отовсюду. Тоска, овладевшая ею еще ввечеру, отравленной занозой сидела в сердце, распаляя невнятную обиду на весь белый свет и заставляя жалостно размышлять обо всем, что могло бы, но не случилось, грезилось, но не сбылось; все больше чувствуя себя бездомным зверьком, заброшенным и нелюбимым, Лена инстинктивно стремилась в темные проулки, подальше от людских голосов и громкого смеха. Ноги, предоставленные собственной воле, несли ее куда-то к окраине и, быть может, в задумчивости ушла бы девушка вовсе за городскую черту, но неожиданное и загадочное явление заставило ее очнуться.
На пустыре, не первый год служившем всем окрестным мальчишкам футбольным полем, под одиноким покосившимся фонарем разворачивалось странное действо. Там, в кругу желтоватого света, с лязгом сшибались мечи, метались неистово тени и звучали слова из старинных драм. Там драгоценными диадемами искрился снег, невесомо лежащий на шапочках и челках, и ярче бриллиантов сияли глаза. Там вершилось непонятное, но от того лишь более притягательное волшебство.
В то время странные слова "толкиенисты" и "ролевики" еще не успели войти в обиход, объемистый труд достопочтенного профессора был знаком лишь немногим счастливчикам, способным прочесть английский текст без перевода, и потому люди, вооруженные мечами, показались Лене едва ль не призраками, выходцами из иных времен. Но приглядевшись, Лена поняла, что ничего потусторонного и колдовского нет в этих странных людях, а вскоре узнала и сцену из спектакля, что видела недавно в постановке местной самодеятельной труппы. Старенький дом культуры был пылен и прокурен насквозь, подмостки - освещены скудно и неумело, и тогда спектакль не произвел на Лену особого впечатления. Но так прекрасно и романтично казалось то же действо здесь, на снегу, в качающемся круге света, так значительно и гордо звучали рифмованные строки, словно рожденные нарочно для этих минут, что, поддавшись очарованию, Лена спряталась в тени заиндевелого куста и завороженно внимала, забыв о времени и давешних обидах.
И впору было бы воскликнуть: "Остановись, мгновенье!" - но, увы, никакое волшебство не длится вечно. Вот припал на колено один из бойцов, признавая себя побежденным, взметнулся в салюте меч и победитель, растрепанный и гордый, принял из рук рыжебородого крепыша перевитый блестящими лентами жезл.
- Королеву! - заметался над пустырем многоголосый клич, перемешиваясь со смехом и отдаленным грохотом петард. - Королеву турнира! Юрка, вручай! Ну, кому?
Победитель стоял, обводя сияющим взглядом раскрасневшиеся лица. Взъерошенный и счастливый, был он в тот миг необыкновенно хорош; природа не наделила его ни нежной юношеской смазливостью, ни грубоватой, преувеличенно мужественной красотой, на которую столь падки иные дамы, но таким радостным светом лучились его глаза, столько горделивого достоинства было в осанке, в каждом движении и жесте, что Лена залюбовалась и, невольно поддавшись чужому настрою, тоже затрепетала в ожидании - кто, кто же эта счастливица, избранница, королева? А пауза все не кончалась, казалось, что победитель нарочно длит ее, дразня и раззадоривая друзей... и тут он случайно скользнул взглядом по одинокой фигурке, неуютно притулившейся у куста. Что-то дрогнуло в его лице, что-то давнее и больное, словно зажившая, но памятная рана, и, тихо перемолвившись с рыжебородым, он направился к Лене.
- Моя королева! - парень легко опустился перед ней на колено, протянув на ладонях жезл. - Моя королева, дозволено ль бедному рыцарю молить вас о снисхождении?
Лена отшатнулась в испуге. Но столько огня было в шалых глазах, столько озорства и незлого лукавства, что девушку, словно магнитом, повлекло навстречь и, шагнув вперед, она растерянно спросила:
- Что... Что я должна делать?
Но рыцарь (а именно рыцарем представлялся он ей в тот миг) улыбнулся светло и ясно, и робость оставила Лену, без следа растворившись в тепле его глаз.
- Берите, моя королева. Это фейерверк. И если он вспыхнет не от вашей руки, наш праздник будет неполон.
Его ладони были горячи и шершавы, даже мимолетно коснувшись, Лена ощутила жар, исходящий от них. Забилось, захолонуло сердечко в смутном предчувствии чуда. И - надо ли удивляться? - чудо свершилось.
С залихватским свистом летели в небо ракеты, рассыпая гроздья слепящих искр, взметались в салюте клинки, а люди, еще минуту назад недоступные и чужие, казались близкими, знакомыми едва ль не с рождения. Ночь пьянила, кружила голову праздничным хмелем и тоска, что нещадно терзала Лену последние дни, незаметно исчезла, без следа растаяв в радостной круговерти. Мир был ярок и разноцветен. Мир смеялся и шумел, прославляя рождение нового года, оставляя в году ушедшем все горести и печали. И Лена смеялась вместе с ним.
О нет, читатель, ты напрасно ждешь классического продолжения. Не было после ни романтической любви, воспылавшей под звездным светом, ни горьких слез, тайком проливаемых в подушку. Прогуляв до рассвета и натешившись вволю, Лена распрощалась с новыми знакомцами и, умиротворенная, вернулась домой. Странное наитие оберегло ее от расспросов и девушка не стала вызнавать, кто эти люди и как с ними встретиться вновь. Ведь волшебство не терпит пристального взгляда, чудо, продленное сверх некой меры, становится обыденным и теряет тот неуловимый сказочный флер, что свойственен лишь мимолетному счастью. Внезапное ли озарение или извечное чутье, что дремлет до поры в глубине женского сердца, помогло Лене понять эту нехитрую истину, но случайная встреча так и осталась случайной, а благородный рыцарь, нежданно появившийся из новогодней сказки, не превратился поутру в обычного студента или работягу. Отгремели салюты, рассеялись, заметенные дворниками, обрывки мишуры и праздничных блесток, а чудо... чудо осталось. Конечно, не было волшебных преображений, Золушка с городской окраины не обернулась в одночасье ни принцессой в бальном платье, ни красавицей-лебедью, сбросившей скромные утиные перья. Но словно бы родниковая вода промыла ее глаза и душу, избавив от осколков кривых зеркал, рассеяв пелену отчужденности, застилавшую взор. Тихая потаенная радость, словно бесценный дар, отныне жила в сердце Лены, озорными искрами лучилась в глазах и наполняла теплотой улыбку. И сама не замечая, Лена щедро делилась этой радостью с миром, раздаривая ее невзначай, так же легко и просто, как сама получила прежде от незнакомца с рыцарским мечом. Стоит ли удивляться, что и люди потянулись к Лене - так тянутся к живому огню в промозглый осенний день.
Время шло. Ничья судьба не бывает безоблачной, случались в жизни Лены и печали, и черные дни. Но никакие горести не могли погасить огонек, что зажегся однажды в далекую зимнюю ночь. И если снова наползала тоска, если казалось, что нет больше мочи терпеть и жить, всякий раз подходила Елена Борисовна к окну и возвращалась мыслями в прошлое, к старому пустырю, укрытому снегом. И всякий раз гадали те, кому случалось стоять рядом - что же видит там, за стеклом, эта немолодая и грузная женщина, отчего светлеет ее лицо и появляется в глазах едва уловимая мечтательная улыбка? А там звенели мечи, качался под ветром желтый фонарь и вновь опускался на колено рыцарь, протягивая чудесный жезл в горячих ладонях. И снова, будто въяве, звучало в памяти постаревшей Елены Борисовны: