Часы на замке полночь били,
И совы петуха будили:
У - ух! У - ух! У - ух! У - ух!
Им сонно отвечал петух,
Прокукарекав во весь дух.
Сэр Леолайн, барон богатый,
Собаки вой ругал проклятый.
Она, забившись в конуру,
Скулила рано по утру,
Четыре четверти и час,
И каждый час шестнадцать раз,
Наверно, молвили соседи,
Завидев саван старой леди.
Темна ли ночь, иль холодна?
Ночь холодна, но не темна.
Лишь тучка серая одна
В небесной вышине видна,
За нею полная Луна,
Уныло выглядит она.
За нею звездный хоровод,
Лишь через месяц май придет,
Весна уверенно бредет.
Прекрасна леди Кристабель,
Отец души не чает в ней
Но что же делает она
Вдали от замка и одна?
Она в мечтах всю ночь и днем
О милом рыцаре своем.
И молится в лесу седом,
Чтоб суженый вернулся в дом.
Она немые шлет мольбы,
Печальных мыслей отголоски,
Еще не зелены дубы,
Лишь мох седой, кукушки слезки.
Под старым дубом в тишине
Она молилась при Луне.
Внезапно овладел испуг,
Прекрасной леди Кристабель!
Ужасный стон раздался вдруг
Совсем вблизи, казалось ей.
Но объясним ее испуг:
Стонал огромный старый дуб.
Прохладна ночь, и голый лес;
Неужто это ветра стон?
И даже этот легкий бриз,
Прекрасных локонов у щек
Пошевелить не смог бы он,
И лишь колышет ветерок,
Один последний красный лист,
Что пляшет под прощальный свист
Такой воздушный, окрыленный,
На ветке в небо устремленной.
Забилось сердце Кристабель!
Святые, помогите ей!
И руки спрятав пол плащом,
Обходит дуб она тайком.
И что же видит там она?
А видит яркую девицу,
И белый шелк на ней искрится,
Залита шея лунным светом,
Белей одежд была при этом
Рук обнаженных белизна.
Без обуви была она,
И словно жемчуг тут и там
Роса блестит по волосам,
Чертовской красотой горят.
Признаюсь, что такой наряд,
Любого поразил бы взгляд!
(Спаси, Мария Пресвятая!)
Ей Кристабель: Кто ты такая?
Так странно леди отвечала,
И слабо, сладко речь звучала:
"Прости мне грустные слова,
Я говорить могу едва.
Дай руку, и не бойся чуда!"
Ей Кристабель: "Ты здесь откуда?"
И та, чей голос слаб и сладок,
Ей отвечала без загадок:
"Мой род и знатный и старинный,
Я прозываюсь Джеральдиной.
Пять воинов тем утром ранним
Меня схватили на поляне.
И, рот заткнув, связав меня,
Взвалив на белого коня,
Быстрее ветра повезли,
И только к ночи перешли
Их кони белые на шаг,
Когда на нас спустился мрак.
На Небеса я уповала,
Кто они были, я не знала,
Не ведаю, давно ль то было,
(В бреду лежала я без силы)
Один, высокий, снял меня
На землю с белого коня,
Измотана и чуть жива,
Едва я слышала слова
Меня под дубом бросил он.
Они вернуться обещали,
Прошли минуты, вдруг из дали
Донесся колокольный звон.
"Дай руку, - молвила девица, -
И помоги отсюда скрыться".
И Кристабель подавши руку,
Чтоб Джеральдине встать помочь:
"O, госпожа! К твоим услугам
Сэр Леолайн и его дочь!
И наши рыцари лихие
Тебя проводят до крыльца,
И ты с охраной воротишься
В дом благородного отца".
Она пошла: ее шаги
И не быстры, и не легки.
Благословляя звездный час,
Так продолжала Кристабель:
"Все в доме спят давно у нас,
И в зале тихо, словно в келье.
Сэр Леолайн здоровьем шаткий,
Не хорошо его будить,
Как мышки, мы скользнем украдкой,
Тебе могу я предложить
Ночное ложе разделить".
Вот ров они прошли с мостом,
И Кристабель легко ключом
Открыла маленькую дверь,
Ворота миновав теперь,
(Меж этих кованых ворот
Пехота с конницей пройдет).
Споткнулась леди, как от боли,
И Кристабель с остатком воли
Едва сдержать ее смогла,
Через порог перевела.
И леди боль превозмогая,
Шла дальше медленно ступая.
Остались беды за стеной,
Едва на двор взошли родной.
Вскричала Кристабель в сердцах
Когда ее покинул страх:
"О, слава Деве пресвятой,
Избавившей от бед!"
А Джеральдина ей: "Постой,
Молиться - силы нет!"
И так, все страхи позади,
Что ж ожидает впереди?
И старый дог за конурой
От холода скулил порой.
Его глаза во сне закрыты,
Но все же он рычал сердито!
И что его так разозлило?
Такой сердитости досель
Не замечала Кристабель.
Или сова его будила?
А, может быть, Луна светила?
Они тайком прошли по залу,
Шаги их эхо отражало!
В камине тлели головни,
Средь пепла теплились они.
Но мимо леди шла, и в миг
Там вспыхнул пламени язык.
Для Кристабель той леди взгляд -
Как будто уголья горят,
А в темной нише на стене -
Барона щит блестел в огне.
И Кристабель сказала: "Тише
Ступай, а то отец услышит".
Разувшись, Кристабель внимала
Безмолвию пустого зала.
Так по ступеням шли они,
То в полумраке, то в тени.
А вот и комнату барона
Прошли с дыханьем затаенным!
А вот в ее покои дверь,
И с Джеральдиною теперь
Они добрались без потерь.
Луна сияла за окном,
Но ни луча не влилось в дом.
И видели они без света
Причудливость палаты этой.
Скульптуры странны и сладки,
Потворствуя запросам дамы,
Создали скульптора мозги:
На цепи серебристой лампа
Свисала с ангельской ноги.
Серебряная лампа эта
Светила мертвым, тусклым светом,
И Кристабель, вкрутив фитиль,
Чтоб лампа ярко засияла,
Лишилась Джеральдина сил,
И на пол медленно сползала.
"Прошу, о леди Джеральдина,
Отведай-ка напиток винный!
Настоян матерью моей
Из диких трав, цветов, корней".
"Она сготовила вина,
Жалея падшую девицу?"
"Увы, преставилась она,
Когда случилось мне родиться.
Седой монах поведал мне,
Она сказала на одре:
Мой день венчания придет,
Она услышит, как двенадцать
На замке колокол пробьет.
O, если б мама здесь была!"
Ей Джеральдина: "Вот, дела!"
Но стала вдруг она кричать:
"Прочь, странствующий призрак! Сгинь!
Имею власть тебя прогнать".
Что так тревожит Джеральдину?
Куда глядят ее глаза?
Быть может, видят мертвеца?
Ее загробный голос глух:
"Прочь, женщина! Теперь мой час -
Хотя ты и бесплотный дух,
Прочь, женщина! Оставь ты нас!"
Тут Кристабель, склонив колени,
Взор синий к небу подняла:
"Да, бешеная скачка, леди,
Тебе на пользу не пошла!"
А леди вытерла чело,
Сказала тихо: "Все прошло!"
Она пригубила вина,
И снова заблестели очи,
Поднявшись с полу, вновь она
Была величественной очень,
Великолепной и прекрасной,
Как из страны далекой сказки.
И молвит леди речь такую:
"Спасибо ангелам твоим,
Что любят Кристабель святую!
И платишь ты любовью им.
Я в скудном здравии моем
За все добро воздам добром,
Тебе, прекрасная девица,
Ну, а теперь пора ложиться,
Пред сном мне нужно помолиться.
Ей Кристабель: "Пусть будет так!"
Вняла разумному совету,
Разоблачилася она,
И улеглась на ложе сна.
Но не сдавался мозг усталый,
Так много мыслей в нем витало,
И тщетны были все надежды
Сомкнуть бунтующие вежды.
Она, привстав наполовину,
Глядит на леди Джеральдину.
Склонилась леди под лампадой,
Покои взором обвела,
Ну, а затем вздохнув с усладой,
Свой пояс медленно сняла,
Одежды, шелком что блистали,
К ее ногам тотчас ниспали,
И, полностью обнажена,
Во всей красе стоит она!
Такую талию и грудь
В мечтах лишь можно помянуть,
Но описать едва ль возможно!
Спаси же Кристабель, о боже!
Нема, недвижна Джеральдина,
Но странен взгляд ее глубинный!
Как будто из глубин души
Поднять тяжелый груз спешит,
Вдруг, задержав на деве взор,
Взглянула на нее в упор,
И стыд и гордость собрала,
И рядом с девою легла,
Ее руками обняла.
Ну и денек! Она едва
Такие молвила слова:
"Томит мне душу заклинанье,
О, Кристабель, услышь признанье,
Ты завтра утром будешь знать
Печали след, стыда печать".
Но страхи все твои пусты,
Ведь услыхала только ты,
Стенанья из пустоты,
И леди дивной красоты
Нашла в лесу средь темноты,
И милосердно приютила,
От всех напастей защитила.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ К ЧАСТИ I
Картина чудная явилась,
Как леди Кристабель молилась,
Под старым дубом у корней
Среди танцующих теней
От голых, скрюченных ветвей.
Встав на колени в тишине,
Она молилась при Луне.
И, у груди сложив ладони,
Молилась пресвятой Мадонне,
Ее лицо под лунным светом
Еще прекраснее при этом,
Как голубы ее глаза,
И в каждом светлая слеза.
Прикрыв глаза, (Ах, горе мне!)
Она забылась в тяжком сне,
Она забылась тяжким сном
В мечтах о суженом своем.
Позор и горе! Боже правый!
Та, что молилась у дубравы.
И вот! С виновницею зла,
Она в объятиях легла,
И тихо спят они вдвоем,
Как мать с возлюбленным дитем.
Звезда взошла, звезда упала,
O Джеральдина! Руки эти
В твой звездный час тюрьмою стали
Для Кристабель, прекрасной леди.
В тот час предутренней печали
Ночные птицы все молчали.
Но гомон птичьих голосов
Опять летит среди лесов
От башен замка до утесов!
Смотри же! Леди Кристабель
Уж пробудилася от сна,
Покинула свою постель,
Она печальна и нежна.
Нависли веки на глаза,
С ресниц срывается слеза!
Но теплится улыбка где-то,
Как у младенца на рассвете!
И улыбается сквозь слезы,
Как та отшельница лесная,
Красою юною блистая,
Что молится и в штиль и в грозы.
Она в тревоге и мечтах,
Румянец легкий на щеках,
И созерцает без сомненья
Она приятные виденья.
То, может, ангелов дела?
Что, если рядом мать была?
Но знала, в радостях и горе
Всегда святые помогают,
Ведь небеса для всех сияют!
"Звон по утру, вы мне поверьте,
Нас приближает к миру смерти".
Впервые так сказал барон,
Когда с женой расстался он:
И так же он произнесет,
Когда последний час пробьет!
И с той поры обычай был:
Звонарь к заутрене звонил,
В тяжелый колокол он бил,
И, соблюдая интервал,
Сорок пять четок он считал,
Чтоб звон услышали соседи
И в Уиндермер, и в Брэта-Хеде.
Сказал бард Брэйс: Пусть будет звон!
И пусть же дремлющий звонарь
Считает медленно, как встарь!
Есть много способов иных,
Заполнить чтобы перерыв.
Лангдейл и Ведьмина Скала,
Тюремный Схрон с недоброй славой,
Там бьют во все колокола
Три духа звонарей кровавых.
Летит к живым со всех сторон,
Прощальный погребальный звон.
И часто звоном оскорблен,
Лишь - Раз! Два! Три! - замолкнет он,
Откроет Дьявол скорбный счет,
Веселый перезвон начнет.
Ни ветерка! Сквозь облака
Веселый звон плывет в века.
А Джеральдина уж проснулась,
В постели томно потянулась,
Одела шелковы одежды,
Ее прическа краше прежней,
И, обаяния полна,
Будила Кристабель она:
"Все спишь ты, леди Кристабель?
Пора! Покинь свою постель!"
И Кристабель коснулась взглядом
Ту, что стояла с нею рядом,
Вернее ту, что под Луной
Она нашла в глуши лесной!
Еще милей! Еще прекрасней!
Ведь было видно, что она
Испила все блаженство сна!
И разговор, и взгляд, и вид -
Все благодарностью сквозит.
Казалось, шелк теснит чуть-чуть
Ее вздымавшуюся грудь.
"Грешна я!" - Кристабель молилась,
"Хвала святым, чтоб все забылось!"
Она с улыбкою приятной
Тут поклонилась леди знатной,
С душою, полною тревоги,
Она покинет сна чертоги.
Она поспешно поднялась
И, помолившись, собралась,
(Кто на кресте страдал за всех,
Мог смыть ее невинный грех)
И с Джеральдиною вдвоем
К отцу спешила на прием.
Вот дева с дамою нарядной
Проходит через зал громадный,
И, шествуя меж слуг холеных,
Вступают в комнату Барона.
Вот поднимается Барон
И дочку обнимает он,
С веселой искоркой во взоре
Он Джеральдину видит вскоре,
И он тепло ее встречает,
Как знатной даме подобает!
Рассказ дослушав до конца,
Услышав про ее отца,
Как воск стал бледен вдруг Барон,
И снова имя шепчет он:
"Лорд Роланд Во из Трайермон?
Мы в юности друзьями были,
Нас злые языки стравили!
Но все течет под небесами,
И жизнь терниста, юность тщетна,
Размолвка с верными друзьями
С ума нас сводит незаметно".
Так развела судьба случайно
Роланда с сэром Леолайном.
Слова презрения тогда
Задели честь и сердце брата:
Они расстались навсегда!
И не нашли пути обратно,
Храня обиды и скорбя,
Замкнулись и ушли в себя,
Как одинокие утесы
Стоят среди морских валов,
Ни зной, ни стужа и ни грозы,
Не смоют полностью следов
Былых неосторожных слов.
Сэр Леолайн свой бросил взор,
На деву смотрит он в упор:
И облик лорда молодого
В ее чертах узнал он снова.
Про возраст свой забыл барон,
И в сердце благородном он
Поклялся ранами Христа,
Что весть пошлет во все места,
Объявит рыцарский турнир,
И те, кто даму оскорбил,
Ответят за свое бесчинство!
"А не придут, то это - свинство!
Во все концы пошлю гонцов,
Найти трусливых подлецов.
И над коварством душ продажных
Мой суд свершит меча металл!'
-Так молвил он, барон отважный,
И взглядом молнии метал!
Всем сердцем он желал помочь,
Ведь эта леди - друга дочь!
И слезы по лицу бежали,
Он Джеральдину обнял нежно,
На это леди отвечала
Своей улыбкой белоснежной.
Ее завидев выраженье,
На Кристабель нашло виденье.
Виденье страха, зла и боли!
И задрожав, помимо воли,
(Такое не дай бог опять
Для нежной девы увидать!)
Вновь грудь ей старая видна,
Вновь холод чувствует она.
Она издала хриплый звук
И рыцарь обернулся вдруг,
Но не увидел ничего,
Молилась только дочь его.
Но наваждение пропало,
Другое было вслед за ним,
Развеяв прежнее, как дым:
В объятьях Той она лежала,
Ее восторг был несравним.
И на губах, и возле глаз
Улыбка милая зажглась.
Барон опять весьма дивится:
"Дитя, что вновь с тобой творится?"
На это молвит дочь его:
"Теперь уж, право, ничего!"
Иные вымолвить слова
Не дали чары колдовства.
И тот, кто видел Джеральдину,
Считал ее дитем невинным:
Печаль да искренность в глазах,
Снедал ее как будто страх
За Кристабель, красу-девицу!
Пришлось ей истово молиться,
Чтоб ей вернуться во дворец,
В котором ждал ее отец.
"Ну, нет!" - вскричал барон тотчас.
"Бард Брейс! Тебе вот мой наказ!
Вперед! Дуть в трубы посильней,
Возьми ты луччших двух коней,
Весельчака из всех парней,
С веселой арфой, звонкой песней,
В одежде праздничной своей,
Вы по горам скачите вместе.
Да, чтоб в лесу лихие тати
Не задержали вас некстати".
Уж Иртинг миновали вот.
Веселый бард спешит вперед,
Среди лесов, среди болот,
Где замок каменный стоит
И всей Шотландии грозит.
"Бард Брейс! Пусть конь быстрей летит,
Пусть веселее рог звучит,
Звучней, чем эхо от копыт!
И Лорду Ролланду шли весть,
Что дочь его укрылась здесь!
Ее красе угрозы нет,
Сэр Леолайн прислал привет!
Пусть без задержки, поскорей,
Со свитой верною своей
Ждет дочь любимую домой,
Ее экскорт доставит мой.
Клянусь, что очень горько мне,
Я сожалею о том дне,
Когда сказал я злое слово
Роланду Во из Трайермона.
С тех пор, как был злосчастный час,
Светило солнце много раз.
Но друга не нашел я снова,
Как Роланд Во из Трайермона".
И леди кланялась барону,
С лицом, надеждой просветленным.
Но голос Брейса задрожал,
Когда ответ он свой держал:
"Поверь, слова твои , барон,
Милей, чем арфы сладкий звон.
Но я осмелюсь доложить,
Поездку нужно отложить.
Я видел очень странный сон...
Тогда поклялся я сперва,
Что громкой музыки трезвон
Очистит лес от колдовства.
Голубку видел я в ту ночь,
Ее ты любишь, словно дочь.
Сэр Леолайн! Я слышал там
И треск, и трепет по кустам,
И стон, о помощи молящий
Средь трав зеленых в темной чаще.
Мне было впору удивиться,
Что растревожило так птицу?
Лишь зеленела там едва
Под старым деревом трава.
И далее, опять мне снится,
Все разузнать хотелось мне,
И почему бедняжка птица
Лежит и бьется на земле?
Я шел и пристально глядел,
Но ничего не усмотрел.
К голубке жалость затая,
Ее поднять собрался я,
Гляжу: зеленая змея
У шеи обвилась ея.
И зелень ярче, чем трава,
Ее все ближе голова
Над бедной птицей нависает
И шею жутко раздувает.
Проснулся я в полночный час.
На башне бой часов угас.
Хотя исчез дремотный страх,
Но не прошла кошмара тень,
Она стояла все в глазах!
Поклялся я, что в тот же день
Гремя трубой, с мольбой святой,
Я этот лес глухой пройду
И злую нечисть изведу'.
Закончил Брейс. Молчал барон.
С улыбкой барда слушал он.
И, обернувшись к Джеральдине,
От восхищенья словно тая,
Сказал с галантностью старинной:
'Голубка Роланда святая,
Оружье посильней псалмов
С отцом твоим я взять готов,
Змею убьем мы наповал!'
И в лоб ее поцеловал.
Потупив очи, Джеральдина,
Была по-девичьи невинна,
И, покраснев чрезвычайно,
Взор отвела от Леолайна.
Легко расправив пелерину,
Что ниспадала на плечо,
Скрестила руки Джеральдина,
Сверкнув очами горячо,
Взглянула вскользь на Кристабель.
Святые, помогите ей!
Мерцает тускло глаз змеиный,
Склонясь над жертвой обреченной.
Вдруг сжались очи Джеральдины
С какой-то злобой затаенной.
На Кристабель она взглянула!
Лишь миг - виденье промелькнуло!
А Кристабель едва жива,
У ней кружилась голова,
И громко вскрикнув, содрогнулась.
Вновь Джеральдина повернулась,
Как будто помощь ей нужна,
Очами светлыми она
И удивленно, и печально
Глядит на сэра Леолайна.
У девы мысли все вразлет!
Она не видит, не поймет!
Девица, что греха не знала,
В злосчастный и недобрый час
Так глубоко она впитала
Зловещий взгляд змеиных глаз,
И в мыслях нет иных картин,
Лишь только этот взгляд один,
Тот, что покорно отразил
Тупую ненависть злых сил!
И так, она стояла рядом,
Поражена змеиным взглядом
С весьма сочувственным лицом
Пред озадаченным отцом,
И отражался жуткий страх
В невинных голубых глазах!
Лишь грез умчалась пелена,
Взмолилась искренне она:
"Во имя матери моей,
Отправь ту леди поскорей!''
Лишь это, пав к ногам Барона,
Она сказала обреченно:
Иные вымолвить слова
Мешали чары колдовства.
И что же стал мрачней, чем ночь,
Сэр Леолайн? Родная дочь,
У ног твоих лежит она,
Мила, невинна и нежна.
Твоя супруга умерла,
Когда она явилась в свет,
Ты не держи на дочку зла!
Ведь никого дороже нет.
И за нее и за тебя
Она молилась в смертный час,
За то, что было бы дитя
Тебе отрадою для глаз!
Сэр Леолайн!
Простишь ли дочь,
Дитя твоей любви большой?
Барон затрясся, помрачнев,
Такие мысли без сомненья
Раздули в сердце боль и гнев,
В мозгу его родив смятенье.
И сердце у него разбито,
Барон на дочь глядит сердито,
Такой позор своим сединам
Принять от дочери единой!
Гостеприимства долг нарушить?
Что скажет друг, ее отец?
Все ревность женская разрушит.
Такой позорный вдруг конец.
Нахмурив брови, как гроза,
На барда он взметнул глаза
И резко рыкнул: 'Эй, бард Брейс!
Ну что ж слоняешься ты здесь?
Ступай вперед!' И бард пошел.
Барон от дочки взор отвел,
Сэр Леолайн, забыв седины,
Повел, как рыцарь, Джеральдину!
Завершение II части.
Проворный эльф, почти дитя,
Румянец на щеках играл,
Отыщет все, что не терял.
От вида нежного лица
Светлеет мрачный взор отца.
И бурной радости полна,
Душа заплещет, как волна,
Излив безмерную любовь
В нежданном всплеске горьких слов.
Возможно это благодать -
Все мысли разные собрать,
Шутить над бывшим колдовством,
Смеяться над безвредным злом.
Возможно, славно слышать вдруг
И в каждом слове ощущать
Любви и грусти сладкий звук,
Но если в мире - зла печать?
(Печаль и стыд царят тогда!)
Ума и сердца перепевы
Редки без боли и без гнева.
Бывает чаще - как всегда.