Все повторялось снова и снова, где бы Элоида не находилась. За пять минут до восхода солнца она просыпалась, даже если прилегла ненадолго несколько часов назад. И на этом сон заканчивался - если Элоида не встречала рассвет, даже скрытый пеленой облаков, ничего осмысленного делать, а тем более играть на скрипке она уже в этот день не могла. Но такое было-то всего пару раз в ее жизни, а скандалы Трояна по поводу сорванных в те дни концертов напоминали о себе нервным тиком левого века.
Мотаться по миру ей приходилось столько, что даже и не упомнить было всех городов и стран, гостиниц и вилл, где приходилось, чуть ли не силой, смывать с себя сном жгучую усталость. Казалось, только ее скрипке все было нипочем - она была всегда свежа и на любых гастролях пела и стонала, как только что вышедшая из-под руки мастера. Да что ей сделается, скрипке - личный краснодеревщик каждый день проверял с какой-то архаичной лупой, не появилась ли царапинка на старинном лаке, не стерся ли бархат в футляре. И все полировал да поглаживал корпус, не обращая ни малейшего внимания, ни на смычок, ни на измученную после выступлений Элоиду.
Впрочем, и самой исполнительнице иногда казалось, что она лишь приложение к гениальной и талантливой скрипке, которой не хватает для звучания лишь смычка в руке Элоиды. Возможно, с годами их роли и вправду поменялись, теперь уже было трудно определить. Троян подписывал контракт за контрактом, шутил и паясничал, зная, что останется безнаказанным - Элоида была без него абсолютно беспомощна и растерянна. Он организовывал жизнь скрипачки уже много лет, полностью взяв на себя все заботы и суету будней известной исполнительницы. Говорят, такая участь досталась всем, кто хоть что-то значит в мире скрипичных страстей и волшебства звучных струн, поэтому Элоида не роптала.
Сегодня, ночуя в небольшой старенькой гостинице на окраине Таллина, Элоида проснулась от ощущения сильнейшей духоты. Подбежав к окну и распахнув его с силой, так что створка жалобно стукнула по откосу, она впустила свежий не то еще ночной, не то утренний ветер в комнату. Так и есть, небо было затянуто какими-то сероватыми невыразительными облаками - никакой красоты и воздушности. Только Элоида знала совершенно точно - до рассвета осталось, буквально несколько минут. Чтобы выглянуть в окно и увидеть улицу с третьего этажа, ей пришлось перегнуться через огромной ширины подоконник.
Горшок с каким-то хилым цветком жалобно крякнул об пол осколками, но Элоида уже этого не слышала. Она увидела на абсолютно пустой мощеной улочке женщину, которая прислонившись к стене раскуривала какую-то диковинную трубку. Приглядевшись сквозь утренний сумрак к далекой фигурке женщины, Элоида почему-то приняла ее за цыганку. Длинные складчатые юбки, кричаще яркие и пестрые, платок, сползший на плечи и тонкое едва слышное позвякиванье при каждой попытке чиркнуть огромной спичкой. Видимо трубка не хотела сдаваться без боя, а может быть, табак был сыроват.
Сердце Элоиды забилось в бешеном ритме, она схватила жакет и метнулась по лестнице вниз, с ужасом представляя, что не успеет и цыганка куда-нибудь уйдет. Но все обошлось - выбежав из парадной, Элоида увидела спокойно стоящую у стены женщину. Она смотрела куда-то вверх, на крыши домов, а рядом была прислонена к стене странной формы небольшая гитара, которую сверху было не разглядеть. Элоида подошла к цыганке и поздоровалась по-русски, на что женщина ей ответила кивком и показала свободной от трубки рукой куда-то вверх, на крыши. Элоида взглянула и обомлела - над черепицей старой гостиницы кружилась и летала разноцветная стайка не то птиц, не то...
Не выспавшиеся глаза отказывались верить увиденному - скрипачка признала в летающих созданиях миловидных и весьма миниатюрных девушек с разноцветными волосами и крыльями, радужный отлив которых мешал сосредоточиться на действе в высоте. Стая нимф, иначе и не сказать было, исполняла в воздухе над крышей какой-то замысловатый танец. Причем, в полной тишине и нисколько не обращая внимания уже на двух зрительниц, внимательно наблюдавших за ними. Элоида шепотом спросила у странной цыганки: "Кто они такие? Мне это кажется, как и Вам?". В ответ раздался сухой смешок гитаристки: "Нет, тебе просто повезло сегодня, красавица. Ты же не просто так сюда примчалась - у тебя уж сил больше нет терпеть твою земную рассветную судьбу. Признайся, богиня рассвета, устала от утренних встреч с Солнцем?"
Элоида молча кивнула и посмотрела на цыганку. Она была более чем странная - не то серые, не то голубые глаза, две светлые небрежно заплетенные косы и трубка в руках, явный раритет - с чеканкой, блестящей эбонитовой ручкой и размером, втрое превышающим обычную курительную трубку. Из под платка выбивались какие-то странные накидки сиреневого цвета, фосфоресцирующие в предутренних сумерках, иначе назвать утро сквозь облачную дымку не получалось. Элоида спросила, заглядывая в глаза странной женщине: "Вы цыганка? Может, погадаете мне? У Вас странные глаза - не могу определить цвет. Кто Вы?". Цыганка вдруг заторопилась: "Не успею уже погадать-то, да и не нужно тебе это. Я лучше подарю тебе сон по утрам, а то еще на десяток лет с такими гастролями тебя не хватит, загнешься. Я - Сильфида, а там вон в небесах уже станцевали свой рассветный танец на ветру мои сильфы. И мне уже пора, давай руку свою. Да не ладонью вверх, а наоборот!"
Элоида протянула цыганке правую руку, а та вдруг ловким движением откуда-то из складок платья достала маленькое колечко, вроде из серебра или еще какого-то металла. Сильфида одела скрипачке кольцо на средний палец, покрутила, убедившись, что оно впору и сказала тихо: "Все, больше не будешь просыпаться с рассветом, только кольцо не снимай. Заскучаешь - сними, повстречай Солнышко и одень обратно на палец, да только не злоупотребляй, береги силы". Элоида попыталась было возразить, что играть на скрипке с кольцом будет неловко, но вдруг почувствовала такой приступ сонливости, что не удержалась от зевка. "Прощаюсь, - сказала Сильфида. - Мои уже, видишь, улетели, и я следом. А ты не мучься, что все приснилось, да померещилось - носи кольцо и звучи своей скрипкой. Нам, сильфам она так по душе".
Цыганка повязала платок на голову, убрав длинные тонкие косы, расправила сиреневые крылья за спиной и поднялась в воздух. Элоида, с трудом удерживаясь, чтобы прямо здесь у стены не заснуть, слабо помахала Сильфиде в ответ. В посветлевшем небе уже не было никого, улица была пустынна, и только распахнутое настежь окно в комнате Элоиды махало вслед улетевшим нимфам прозрачной занавеской. Сонная богиня утренней зари и непорочной любви с трудом доковыляла до своей постели и немедленно провалилась в глубокий сон. Элоида заснула прямо рядом со спокойно лежащим на покрывале футляром, в котором уже давно отдыхала от трудов праведных старинная и почти гениальная скрипка.