Отец окинул тяжелым взглядом комнату и, вздохнув, вышел. Абрам остался стоять посреди комнаты и обдумывать произошедшее.
Его отец, Максим Кузьмич, был военным. Суровость и нелюдимость - вот что ему подарила Гражданская война. Осколок гранаты попал ему в голову при выполнении задания, но он смог подорвать Генштаб белых, и это обошлось ему дорого - тяжелейшее заболевание, а также душевная травма, которая так и не излечилась. За подвиг он был награжден медалью, и даже сам главнокомандующий вручил ему командирские часы с надписью "За отвагу". Эти часы как раз и стали причиной крупной ссоры, которая только что произошла.
Вчера было 31 августа, и мальчишки с нашего двора, которых насчитывалось семь человек, готовились первый раз пойти в школу. Конечно, каждый желал выглядеть героем в глазах других, прийти раньше всех, одеться красивее и лучше всех - выглядеть настоящим мужчиной. Только что закончились войны, но наступления и сражения не давали мальчишкам спать спокойно. Да разве Вы не помните того момента, когда хотелось вести тяжелую, длительную, изнурительную войну со страшными врагами, командовать баталиями и побеждать без потерь? Так и Абрам, собираясь в первый раз в жизни в школу, очень волновался и думал, что же ему надеть, чтобы выглядеть как можно суровее, храбрее. Таким был отец, и Абрам очень хотел быть похожим на него. И тут мысль осенила Абрама - часы! Большие и тяжелые, с красивой надписью, они лежали на верхней полке шкафа, и каждый проходящий мимо мог очень хорошо видеть их, кроме Абрама. Он был небольшого роста и, конечно, не мог дотянуться до них, но в этом ему мог помочь большой стул, чем Абрам, естественно, воспользовался, но только утром, потому что отцу пришлось уехать поздно вечером.
Утром, пока мать, Мария Елистратовна, готовила завтрак, Абрам взял стул и достал часы. Но когда он стал с него слезать, то у стула сломалась ножка, и он сложился просто пополам. Мальчик полетел на пол и ударился рукой с часами о шкаф. На шум прибежала мать и, увидев произошедшее, стала укорять сына, смекнув, в чем дело.
Часы при ударе слетели с руки и упали на пол. Стекло разлетелось маленькими кусочками по полу, а стрелки беспомощно остановились. Мария Елистратовна, убирая их остатки обратно, вспомнила историю из детства.
Они с братом шли в сельскую школу, единственную во всей округе. Жизнь была тяжелая, урожая не было, и продукты иногда доставляли из города знакомые. Родители от рассвета до заката работали в поле, а дети после школы им помогали. Да и что там школа - ходили два, а то и один раз в неделю, чтобы грамоте обучиться, чтоб писать научиться. Отец верил в грамотность, хотя сам не знал практически ничего. Он был стар, еще из тех, кто начинал свое дело в первые годы, то есть после отмены крепостного права. Мало рассказывал о себе, не любил. Женился поздно, в 33 года. Всю жизнь вложил в дело, да в какое дело - точил ложки. В семье Ивановых испокон веков тянулась традиция стругать ложки, а потом продавать - сначала приходилось помещику, а уж потом в Петербург. Отец думал, что если уж ремесло выручило и не дало умереть его дедам, то не даст и ему. Чтобы ни случилось, отец шел в баню, брал поленце в руки, и через некоторое время из его рук выходил практически шедевр. Как подумать, сколько этот человек сделал ложек за свою жизнь! Но про семью он тоже не забывал, ведь свой хлебушек вкуснее. Вот и шел отец, настругав ложек для продажи на рынок, на поле и добывал хлеб в поте лица своего. А потом, как уж плохо с глазами стало, так перешел в поле жить. С восходом солнца до его захода. Так и трудился и был лучшим мастером в деревне.
"Грамота прокормит вас, коли захотите", - говорил отец, и дети послушно шли в школу. Подчас голодные несколько дней, они как брат и сестра, Маша и Коля, помогали друг другу - делили хлеб и картошку, делали вместе немногочисленные домашние задания, даже не задания, а просто занятия. Отец все это понимал и не мешал детям, не звал их в поле. Никто не знал, почему так вышло, ведь большинство родителей гоняли своих чад на работу, не давая им учиться даже немного. Просто вера - великая вещь, и она вселилась в отца.
Эти мысли не давали Маше покоя по пути в школу, и Коля постоянно донимал ее своими расспросами. Он был старше, но ходили они в один класс. В конце концов, Маше это надоело, и она настойчиво попросила брата отстать. Но он решил пошутить и не прекращал свои глупые вопросы. Завязалась перепалка, и Маша толкнула Колю в канаву. Он упал и ударился головой об железку, торчащую рядом. Из раны хлынула кровь, брат потерял сознание, а Маша, перепуганная до смерти, стала звать на помощь. На ее крик прибежали люди, подхватили брата и понесли к врачу, который жил рядом. Он перевязал рану и приказал дать больному покой. А в это время Маша безудержно рыдала у себя в комнатке, обвиняла себя во всех смертных грехах, каялась.
Помнила она то, что брат из-за сильного удара остановился в развитии, и помочь ему не могли - денег не было. Отец расстроился, что сын не может больше учиться, и отправил дочь в поле. Так закончилось ее обучение, на уровне 2 классов. Несмотря на это, она стала отличной матерью и прекрасно управлялась с раскраской ложек. А брат... Его держали дома, берегли, молились Богу, но ничего не помогало. Машу обходили стороной друзья и знакомые, тыкали в нее пальцами, всячески старались отделить. Так и прошло короткое детство Марии Елистратовны, после она построила себе маленькую избушку в поселке неподалеку, где не знали о ней, и прожила так до замужества, в одиночку выращивая картошку и другие овощи.
Но она не знала, что брат вскоре после ее ухода пошел на поправку, и через 2 года стал почти полноценным человеком, только страдал частой потерей памяти. Будущее его осталось неизвестным, сохранилось только его одно недлинное письмо с фронта Первой Мировой:
"Привет с Восточного фронта шлет вам ваш сын, Николай. У меня все хорошо, не болею. Тут у нас раненые часто болеют холерой, но я держусь от них в стороне. Переправили нас сюда две недели назад, на большом поезде. Мы с ребятами были в последнем вагоне, так на нас напали немецкие солдаты на станции. Они кинули гранаты, и дверь разлетелась в щепки, представляете себе? Мы взяли ружья, выбежали на перрон, и я спрятался за ящиками, но мои друзья бежали за немцами и убили их. Знаешь, мама, как это страшно - воевать. Не знаю, как сам буду, не знаю. Ну, так про вагон. Из других вагонов повыбежали солдаты, заняли оборонительную позицию, начали стрелять куда-то.
Это было днем, и командир сказал нам, что всех пристрелили. Мы сели в середину поезда, сломанный вагон отцепили, и так приехали на фронт. Нас загнали в ближайшее здание, и там мы ночевали и питались три дня. А потом нам сказали наступать, и я со всеми побежал в бой. Только вокруг немцев не было, и мы долго бежали. Потом остановились, и тут около нашего отряда образовалась глубокая воронка. Кричали: "Ложись!", а потом - "В атаку!". Я следил за остальными, как они что делают, и вдруг мой товарищ тоже крикнул "В атаку!". Все начали кричать и бежать, я тоже. Мы бежали и стреляли, пока на нас не двинулся танк. Все вдруг бросились врассыпную, а я остался стоять. И вдруг прогремел взрыв, и деревья рядом упали, я побежал, но ко мне двигалась группа немцев - они стреляли в меня, но не попали. Я подумал, что конец, но тут мои товарищи выручили меня и убили всех. Раненый командир приказал отступать, и мы ушли обратно в лес. А оставшиеся дни мы только отступали и наступали, но в меня еще не попали, слава Богу! Только я не знаю, где мы сейчас, и не могу сказать адрес, так что ответ не пишите - приеду, сам все расскажу. Бывайте!"
Тогда мать долго плакала и отец ее утешал, а Маша узнала о письме только от приезжих знакомых. А потом в газете в списке погибших она увидела имя своего брата...
Совок выпал из ее рук, и щепки рассыпались по полу. Да, трудное было у нее детство! А Абрам сидел на кровати и оценивал ущерб. В голове у него уже производились точные расчеты, что же отец скажет. А Мария Елистратовна промолчала и вышла из комнаты. Абрам решил, что им распорядится судьба.
Отец приехал и привез подарки, был весел, но, увидев часы, нахмурился и позвал Абрама. Дальше произошел разговор, содержание которого моему читателю не будет интересно по причине своей обыденности. А Абрам собрался в школу и пошел на линейку. Конечно, другие мальчики были довольно красиво одеты, но Абрам держался от них в стороне и ожидал начала уроков. Но в тот день был просто сбор, и, придя домой довольно рано и в плохом настроении, мальчик увидел на столе записку, написанную корявым почерком, в которой говорилось, что родители уезжают на неделю, что Абрам больше в школу не пойдет и к приезду родителей должен сделать двадцать ложек. Конечно, все это было очень странно, но Абрам с упорством принялся за дело, и к концу срока в бане на полке лежало 30 ложек. Больше в школу он не ходил, и так потекла его спокойная, размеренная жизнь, продолжавшаяся до 1939 года.
1939
"Да что же это такое!" - воскликнул Абрам. Упорное поленце никак не хотело раскалываться. А ведь сегодня день удачным выдался: больше тридцати ложек лежат рядом на скамеечке. Неожиданно поленце резко поддалось, и у Абрама в руках остался небольшой кусок дерева. Вот черт! Тихонько скрипнула калитка, и через несколько секунд взволнованное лицо Ивана Федоровича появилось в двери.
- Абрам, ты слышал?
- Что такое?
- Да вот, говорят, война надвигается....
- Что? Какая война?
- Да вроде опять Германия что-то затевает... Не знаю, сегодня надо будет сходить к районному председателю, вдруг он что-нибудь скажет. Ну, бывай!
И Иван Федорович исчез так же внезапно, как и появился. Что за война, какая война, с кем? Эти вопросы мучили Абрама до вечера, до районного собрания. Но вот председатель встал из-за стола, и по кабинету пробежал шепот: "Тише! Тише!".
-Дорогие товарищи! Сегодня к нам поступили сведения о надвигающейся войне.
-Да что такое вы говорите! Это же возмутительно!
-Постойте, товарищи, давайте выскажемся по порядку!
И в течение получаса все мужики Сормовского района города Горького вели дебаты на тему войны. Абрам витал в облаках - первая война в его жизни, правда, она не казалась ему такой романтичной и желанной, как виделась другим, и, тем более, Германия только что воевала! Куда она прет! Такие мысли не оставляли Абрама весь вечер и всю ночь. Он так и не уснул. А на следующий день пришло извещение из Москвы, что войны не будет - всем успокоиться. Но что-то было здесь не то, и мужики стали потихоньку готовиться к войне. А Абрам не стал особо беспокоиться и в понедельник спокойно пошел на завод. А через месяц-два все благополучно забыли об угрозе.
22 июня
"Началось вторжение немецких войск на территорию Советского союза..." - вещало радио. Абрам сидел в комнате и думал о бренности лет наших. "А вот и война, война, война, война..." - роилось в голове. Мысли перепутались, а за окном пробегали мужики, юноши, дети, мамаши, бабы, все кричали "Война!", путались друг у друга под ногами, разбегались по ближайшим магазинам, пели, квакали... Абрам сидел. Звуки. Еще звуки. Единый гул. Все.
23 июня
На заводе ввели военное положение, и, слава богу, поставили жесткий график, а то мужики вечно опаздывали, а влетало Абраму. Выпускали мелкие детали, стали выпускать патроны. Срочно переделывали и перенастраивали станки. Ждали....А все запасались солью, спичками, бегали по магазинам. Одного только Абрама это не касалось, он просто спокойно работал и ждал неминуемой мобилизации.
Май 1942
Свершилось! Прислали! Конец нескончаемому томному ожиданию! Ура! Радость охватила Абрама, когда суховатый почтальон с равнодушным лицом вручил ему бумажку бежево-коричневого цвета. Абрам же готов был расцеловать почтальона, но тот спешно удалился, сославшись на большое количество работы. В руках же оставалась заветная бумажка, на которой был написан краткий текст, сообщающий о начале войны для Абрама. Наконец-то! Хватит ждать! Абрам созвал всех соседских мужиков. Оказалось, что не всем еще прислали повестки, видимо, чего-то ждали. Но Абрама, Славку из 12-й квартиры, Ваську из 4-й да Николая Петровича из соседнего подъезда - всем было приказано пятого мая явиться на соседнюю улицу, в РВК, чтобы оттуда отбыть на фронт. Мужики посовещались, решили особо не шуметь, просто, тихо собрать вещички и на следующий день попрощаться за бутылкой водочки, которую заботливо припрятал Николай Петрович у себя в сундуке, раньше все строго было. Абрам стал потихоньку собираться: взял бритву, маленькое зеркальце, поставок да еще свидетельство о рождении, надеясь получить остальное на месте. Ночь спал беспокойно, много думал, ворочался. Утром настроение улучшилось, он попил чайку, и на душе стало хорошо. На заводе мужики прощались с всеми, был устроен маленький банкет с солененькими огурчиками и помидорками. От работы, однако, не освободили, и нужно было напоследок хорошенько потрудиться, чтобы память прекрасная осталась, не знаешь ведь, что будет. Что-то не работалось, все из рук валилось, домой хотелось. Отпроситься пораньше нельзя было, так и ждал конца утомительного рабочего дня. Вечером Абраму захотелось, может быть, в последний раз прогуляться по своему городу Горькому. Как хороши были его улицы в мае! Все благоухало, цвело, жило необыкновенной жизнью, и даже самое некрасивое дерево превращалось в великолепнейшее созданье. Невысокое солнце над головой, тихое жужжанье насекомых, плеск Волги - все это томило душу нетерпеливым ожиданьем чего-то особенного, неощущаемого, как любви. Птицы пели в ветвях деревьев, и их пенье было подобно журчанию ручья и шелесту травы. Вечер был великолепен! Но надо было спешить домой, и так уже опоздал, мужички орать будут. Эх! "Праздник" в кругу друзей должен быть хорош, как прощальный. И действительно, мужички сильно орали, что не пришел вовремя, без него не ели и не пили. Вся округа собралась, так, по-братски, и даже бутылки водки Николая Петровича хватило на всех. Все тепло попрощались, долго желали удачи и просили беречь себя. Да и кто сейчас об этом не думал! Разве что сам .... Сидели долго, до самой темноты, говорили, на дорожку советов давали, да и просто молчали. Никто не хотел расходиться, да только прохожий милиционер попросил разойтись всех по домам. Ну что ж, пора спать, ведь завтра рано вставать. Ну, с богом!
Проснулся в четыре утра от дождя. Вот зарядил треклятый, спать не дает! Встал Абрам, в окно стал смотреть, но никак не мог оторваться: дождь этой ночью казался особенно чудесным, каким-то совершенно необыкновенным. Абрам раскрыл форточку, и свежий воздух шустрым потоком ворвался в комнату, разметал занавески, пошел плясать по комнате, оставляя после себя прохладную свежесть. Сон прошел, нахлынула опять печаль. Этой ночью окно больше не закрывалось, только чистый воздух заявлял свои права на владение комнатой. Абрам ему не противился, и только дождь барабанил по подоконнику и стекал вниз. Завтра будет.... Это слово сейчас невозможно было произнести, оно давило как пресс, захватывало сознание и томило душу. Дождь стал сильнее, и уже подушка была вся мокрая, да Абрам и не собирался больше спать, он просто слушал, что говорили ему дождь и ветер, а они ему шептали прекрасные слова.... Свет ударил в глаза бичом, когда просыпающееся солнце выглянуло из перин-облаков. Было около шести утра, как раз время "Ч". Абрам умылся холодной водой, быстро собрался, взял все свои пожитки и покинул свою скромную обитель, в которой так и осталась лежать мокрая подушка.
Военный комиссар оказался большим добряком, что присуще полным людям. Он шутил, и притом весьма сносно, и скоро все будущие мобилизованные и остальные (жены, родственники, друзья, знакомые) души в нем не чаяли. Абрам оказался в том числе, и распределение по частям проходило быстро и легко. Когда Абраму выдали военный билет с указанием номера дивизиона и его расположения, в груди похолодело. "321-й Гвардейский отдельный минометный дивизион, расположение г. Ворошилов, Украина". Там шли ожесточеннейшие бои, там была передовая! Надо сохранять хладнокровие, и Абрам его сохранил. Из Горького выезжали все вместе, одним эшелоном, так что прощались все вместе. Мужички в последний раз целовали жен и детей, прощались с друзьями, обещали вернуться. Абрам же только махнул рукой на прощанье да ничего не говорил. Гудок заглушил все крики, и поезд тронулся. Началась война...
Вокзал
Солнце нещадно било в глаза своими горячими лучами, и невообразимая духота царила в вагоне. Солдатики кое-как разместились на полу и о чем-то оживленно беседовали. Абрам стоял у микроскопического окошечка и смотрел прямо на солнце. Стук колес заглушал реплики солдатиков, и собеседниками Абрама были только деревья, проносившиеся мимо. В голове было пусто, ни о чем не хотелось думать, хотелось просто наслаждаться. Непонятно чем. Просто отдыхать. Прапорщик объявил о приближающейся остановке. Солдатики заволновались, Абрам отошел от окна и приблизился к прапорщику.
-Товарищ Невадин...
-Да, рядовой Иванов.
-А скоро граница?
-Да еще успеешь!
И прапорщик сразу переключился на какого-то парнишку. "Еще успеешь...." Раздавшиеся впереди крики возвестили об очередной остановке. Показалась табличка "Еремеево". Солдаты и офицеры бегали по перрону между ящиками, что-то кричали, суетились. Дух суеты сразу проник через все щели в вагон и распространился среди солдат. Приказали выйти на перрон. Все благополучно вывалились из вагона, и всех тут же осек капитан.
-Шум прекратить, всем по местам, построиться!
Никто не знал, где у него место, но прапорщик быстро навел порядок твердой рукой.
-Всем в одну шеренгу, живо!
Абрам подумал, что эта процедура ни к чему не приводит, она просто так, для галочки, и оказался прав, потому что капитан вдруг успокоился, благополучно забыл про то, что он только что делал и громогласным восклицанием потребовал всех назвать свои фамилии.
- Абдулов!
-Витальев!
-Неперегонов! (по рядам солдат пробежали смешки)
-Ложкин!
Когда очередь дошла до Абрама, он уже раскрыл рот, чтобы произнести свою фамилию, как из здания вокзала с громким криком выбежал солдат и направился прямиком к капитану.
-Товарищ Горин, Вас срочно просит Главный!
Капитан вдруг побледнел, приказал всем оставаться на своих местах и поспешно удалился. Не было его довольно долго. Когда он вернулся, пот градом катился с его лба.
-Всем быстро в вагоны! Всем! Всем!
И он быстро побежал по перрону, а затем и вовсе исчез из виду. Прапорщик загнал всех в вагон и прикрыл дверь. Все стали тихо шептаться. Вдруг вой сирены возгласил начало наземной атаки. Все сразу засуетились. Сердце Абрама было готово вылететь из груди. Прапорщик приказал взять ружья, открыл дверь и приказал ждать. Где-то вдалеке раздавались пулеметные выстрелы. Перрон опустел, и только изо всех вагонов выглядывали нетерпеливые солдаты. Тишина опустилась на вокзал. Березки тихо шуршали, где-то журчал ручей. На перрон выбежал человек и начал кричать: "Все из вагонов! Атака! Атака! Все из вагонов!" И вдруг... раздался выстрел, и человек упал. Навсегда. Солдаты выбегали из вагонов, словно сорвавшиеся с цепи собаки. Только человек продолжал лежать. Абрам схватил карабин и побежал к нему. Пуля прошла прямо сквозь сердце, а из кармана выпала фотография молодой девушки. Абрама поразило увиденное. Первый раз он глядел на мертвого, только что убитого человека. Солдаты кричали, и кто-то толкнул Абрама. Он встал и побежал вместе со всеми. Немцы атаковали слева от вокзала, посылая маленькие отряды по два-три человека. Абрам выбежал на полянку рядом с вокзалом, где шел бой, и спрятался за пенек. Затем поднялся и бесстрашно побежал к кустам, где прятались немцы. Первый раз его обуяла такая ярость. Он бежал, не чуя ног, по нему стреляли и не могли попасть. А он, кинувшись в кусты, оглушил одного ударом приклада. Тот застонал, а Абрам, чувствуя душевный подъем, совершенно не чувствовал жалости к немцу. Абрам заметил около дерева неподалеку фрица, который что-то кричал и силился перезарядить свой пистолет. Абрам хладнокровно присел, прицелился и нажал на курок. Пуля, рассекая воздух, угодила прямо в голову, и тот, бездыханный, упал. Впервые Абрама поглотило чувство отвращения, какой-то грязи, которая облепила его с головы до ног. Его тошнило. Тем временем солдаты успешно продвигались дальше и вскоре разбили "партизан". Это были изгнанные из армии за преступления, но не расстрелянные. Их было довольно много, и они бродили группой по лесам, ища неминуемую смерть. Всем было приказано разойтись. Был сформирован отряд по поиску убитых и раненых. Абрам с камнем на душе возвращался к вагону. Парнишку уже убрали. Тот душевный подъем быстро сменился апатией. Только теперь Абраму стало стыдно за свои грехи, которые он только что совершил. Совесть грызла его, а он мог оправдаться только тем, что была война. Поезд в срочном порядке отправили дальше. Оставшуюся часть пути Абрам провел в молчании, погруженный в себя. Ему было плохо. Прапорщик говорил всем, что такое бывает сначала, всех успокаивал. Потом действительно стало легче, Абрам даже не знал почему. Все произошедшее казалось просто страшным сном, и совесть была загнана в дальний уголок души. Абрам забылся сном.
Утренний дождик стучал по крыше. Абрам проснулся в прекрасном расположении духа, несмотря на произошедшее. Уже ехали по Украине, изредка слышался местный говор. Все молчали, и только капельки дождя пели свою звонкую песню. Прапорщик заявил, что скоро Ворошилов. Начали шептаться, потом уже говорили громко. Речь шла о фронте: как и что там будет. Абрам же предпочел просто помолчать и поглядеть на местную природу. Мимо пробегали деревья, за ними поля. Все прямо как дома! Это занятие скоро наскучило, и Абрам тихо сел в уголок и не говорил и слова.
Ворошилов
Подъезжали к городу. Все вокруг было как бы пропитано духом войны: все какие-то сарайчики, сплошные нагромождения ящиков, кучи солдат и офицеров, орущих и бегающих. Словом, было очень неспокойно. На вокзале выгнали из вагонов чуть ли не палкой. Прапорщик сказал, что сейчас дисциплина жесткая и придется мириться. Стали быстро проверять по спискам, а затем всем объявили пофамильно, где они служат. Прозвучал приказ разойтись по частям. Абрам прямиком направился в 321-й Гвардейский отдельный минометный дивизион, где его уже ждали. Первое, что поразило его воображение - длинные ряды четко выстроенных Катюш. Новенькие, с блестящей рамой и еще непоцарапанной деревянной кабиной. Лейтенант Гавриленко попросил подойти к столу, чтобы свериться со списками и приписаться к орудию. Абрам подошел к маленькому столику и расписался в пухлой тетради на замасленной странице. Гавриленко с видом вымученной радости объявил номер орудия: "Два!". Взгляд Абрама начал искать "вторую" Катюшу, но ее нигде не было. Лейтенант сказал, что "вторая" стояла в гараже. Направились туда и увидели довольно потрепанный автомобиль, под которым лежал механик. "Вот гордость нашего полка!" - выкрикнул лейтенант и направился к механику.
- Вот, Гоша, твой напарник новый!
Гоша был мужиком лет тридцати, могучего телосложения, высоченного роста и с небольшой головой. "Прямо настоящий русский богатырь!" - подумал Абрам. А когда Гоша сказал, что очень рад видеть нового сотоварища, то земля чуть было не разошлась у них под ногами. Голос у Гоши был громоподобный.
-Как тебя звать-то? - поинтересовался Гоша.
-Абрам.
-Хорошее имя, у меня друга детства так звали, да только вот-вот, на днях, убили.
Абраму как-то стало не по себе.
-Ну, будем друзьями! - с радостной улыбкой на лице сказал Гоша и протянул руку. Абрам с опаской ее пожал, но рука оказалась мягкой, как из ваты.
-Машину водить умеешь?
-Конечно, умею! Трактор водил, грузовички...
-Ну, это тебе не грузовик! Времени нет учиться, так что готовься - завтра день будет жарким, наступление готовим!
И Гоша, подмигнув, залез под машину. Лейтенант за плечи увел Абрама из гаража и проводил в казармы. Это было серое одноэтажное здание, видом своим навевавшее неимоверную скуку.
-Готовься, завтра в наступление пойдем. Почисти винтовку, приведи себя в порядок, погуляй, познакомься с кем-нибудь и главное - выспись хорошенько.
И Абрам начал прямо по пунктам. Кровать у него была не роскошь, но без вшей, так что спать можно было. Почистив новенькую винтовку непонятно зачем, Абрам пошел в местную душевую, где ему предложили чан еле теплой воды и кусок грязного мыла. После "бани" Абрам направился гулять по части, где увидел несколько Катюш, познакомился с механиками других машин, а также двумя водителями. Жизнь налаживалась. Завтрашнее наступление совсем не тревожило, и Абрам с легким сердцем лег спать на закате солнца.
Сирена оглушительно выла на весь город. "Воздушная тревога!" - кричали все. Сон как рукой сняло. Абрам моментально оделся, схватил винтовку и побежал в гараж, где нашел Гошу и еще пару незнакомых механиков.
-Ну что, как тут все?
-Куда ты прибежал! Тебя же убить могло! Нужно всегда прятаться в убежища!
-Да ладно тебе... Лучше скажи, как идут дела?
-Да, как видишь, никак! Немцы пытаются вынести нас отсюда всеми силами, но у них это плохо получается!
Стрекот пуль зенитных орудий оглашал воздух, сирена надрывалась, кое-где смельчаки стреляли из винтовок по самолетам и тут же получали по шапке за трату патронов.
-Ну и долго мы еще здесь будем сидеть?
-Пока всех не расстреляют или сами не улетят.
Атака закончилась примерно через двадцать минут, которые показались Абраму сущим адом, ведь это был его первый серьезный бой.
Ночная атака подтвердила правильность решения о незамедлительном наступлении, и все срочно начали готовиться к бою. Приказано было собрать все вещи и разойтись по орудиям в строй. За пять минут Абрам успел все сделать, и поэтому сейчас, когда утренняя дымка еще не рассеялась, осматривал последствия ночной атаки. Три здания были частично разрушены, одно полностью, погибло четыре человека, пятнадцать было ранено. Абрам удивился такой точности и решил спросить об этом у лейтенанта Гавриленко.
-А люди уже привыкли, все знают что делать, кроме тебя, а гибнут только смельчаки!
Приказано было всем занять свои позиции, и Абрам побежал в гараж, где стояла "вторая". Ее уже выкатили, и Абрам уселся в кабину. Громоподобный голос Гоши строго вещал:
-Машины врагу не сдавать - только взрывать! Немцы не должны захватить в плен ни одной машину, иначе - прощай, Россия! Это будет предательство всей нашей родины, и тогда из-за тебя проиграет войну наш славный СССР! Да здравствует Сталин!
Крик Гоши подхватили другие: все были на волне патриотизма. Приказано было заводить моторы, и стальной рык двигателей разнесся по окрестностям. Топлива был целый бак, у орудия сидели двое - Гоша и паренек Миша из Куйбышева. "Вперед!" - раздался приказ, и двадцать машин смерти понеслись навстречу врагу. Управлять машиной было неудобно: руль жесткий, передачи еле переключаются, но Родина-мать звала, поэтому на все это никто не обращал внимания. Ехать надо было около пятидесяти километров - так близко были немцы. Машины выстроились в колонну и тронулись. Ехали на скорости около тридцати километров в час. После часа дороги у всех сердце забилось чаще - близко. Еще через сорок минут приказано было остановиться, а после - занять боевые позиции. Катюши выстроились в ряд, орудийные расчеты приготовились к атаке. Пехота спешно рыла окопы. Тишина. Пенье птиц, шелест травы, шум ветра. Полное спокойствие. Все чего-то ждало. И вдруг далекий рокот моторов... Немецкие мессершмиты неслись по небу. Все были в ожидании. Самолеты начали стрелять, но в этот заход они ничего не смогли сделать, только взрыли землю. Зенитка развернулась и прицелилась. Пули прошили воздух, и самолет, вспыхнув словно спичка, плавно пошел к земле. Взгляды всех были прикованы к маленькой точке, отделившейся от самолета. Раскрылся парашют, и летчик полетел к земле, недосягаемый для орудия. Артиллерийский расчет второй Катюши крикнул Абраму, чтобы тот при приближении врага откинул шторку на крыше. Абрам еще не успел крикнуть в знак согласия, как раздался страшный грохот. Недалеко разорвался снаряд от пушки, и все восприняли это как вызов. С криками: "За Родину!" - солдаты побежали из окопов, не дождавшись, пока немцы пойдут первыми. Катюшам было приказано оставаться на своих местах. Солдаты бежали вперед, навстречу смерти, как вдруг оставшиеся самолеты принялись стрелять. Раненые солдаты валились на землю, словно яблоки. Но остальные продолжали бежать, как вдруг из-за холма показались немецкие солдаты и заговорили пушки. Земля поднималась то тут, то там, огонь был непрерывный. Когда расстояние между солдатами было достаточное, командир отдал приказ Катюшам стрелять. Сотни ракет взметнулись в воздух, и через несколько секунд густое облако накрыло окопы немцев. Когда дым рассеялся, все увидели лишь небольшие кучки немецких солдат, разбегающихся в разные стороны. Абрам был поражен мощью своего орудия.
-Броню надо опускать, а не глазеть на поле! Помогай своим!
Такой крик раздался из-за кабины, и что-то тяжелое опустилось на лобовое стекло. Абрам выбежал из машины и увидел, что все уже сидят по трое около орудия. Извинившись "за столь долгое опоздание", Абрам занял положенное третье место около направляющих. Нужно было подвесить шестнадцать ракет за довольно короткое время. Абрам сначала наблюдал, а потом начал навешивать сам и довольно быстро освоился. На другой стороне поля показались батарей пять "тигров". Гоша быстро начал крутить какие-то ручки, Миша помогал ему. Вскоре ракеты были наведены примерно на середину танковой группы. Абрам оглянулся и увидел, что все приготовились и ждут команды. Раздалось "Пли!" - и сотни ракет полетели в танки. Наши солдаты, оставаясь на передовой, вовсю кидали гранаты в "тигров", на что те отвечали пулеметными очередями, которые постепенно сокращали численность нашей пехоты. Отсюда, с холма, было слышно, как командуют солдатами офицеры, пытаясь избежать потерь. Тем временем ракеты разнесли в пух и прах около двенадцати "тигров" - столько насчитал Абрам. Немцы упорно продолжали атаки. И снова пехота, и снова танки, и снова самолеты. Смерть носилась над холмами. Зенитки стрекотали, пытаясь сбить авиацию, Катюши поминутно выпускали крылатые ракеты, уничтожая немецкую пехоту, немецкие пушки и танки уверенно истребляли нашу. Приказано было стоять до конца, несмотря ни на что. Вот уже несколько Катюш с их экипажами были разнесены на куски снарядами, нигде на земле не было ровной поверхности: ямы, воронки от взрывов. А Катюши продолжали стрелять.... Наша пехота постоянно получала подкрепление с тыла, Т-34 наконец-то решились на атаку. На поле боя было жуткое месиво из людей, техники, трупов. Прямо на глазах у удивленного Абрама разворачивалось действо, напоминавшее ему почему-то представление в цирке: такое же веселое и разнообразное. Абрам не боялся смерти совершенно. Все происходящее вокруг приобретало черты игры, в которой нет проигравших или победителей. Бой не казался реальным. Все было только сном, сказкой....
Очнулся Абрам на какой-то грязной лежанке в полутемной комнатенке. Рядом с ним сидел человек с красным крестом на рукаве. Абрам хотел спросить, где он и что с ним, но не хватило сил, хотя не болело ничего.
-Да вы, батенька, проснулись! - радостно воскликнул доктор. - Пять дней проспали, мы уж думали, что навсегда!
Эта весть порадовала Абрама. Теперь он нашел в себе силы спросить, что с ним.
- Да вас оглушил шум снарядов, и вы не заметили крупного осколка, летящего к вам. Ну вот, вас и ударило!
Все это было сказано так, словно Абрам уколол палец.
-А где же Гоша, Мишка? Где они?
Врач нахмурился и нехотя произнес:
-Убили Мишу-то.... А Гоша тут сильно раненный лежит. Тебе повезло, что ты отрубился.
Вот так новости! Тут Абрам ощутил такую горечь на душе и во рту, что его тут же вырвало. Доктор никак не отреагировал, только сказал, что так всегда сначала бывает. Вот уж начало! Тут доктора позвали, и он вышел из комнатки. Помещеньице оказалось палаткой - натянутая на колья плотная коричневая ткань. Стоял примус. Вошел лейтенант Гавриленко. На его лице - все трудности военного времени.
- Мы тут тебя после боя оттащили в наш временный лагерь. Немцев мы крепко разбили, правда, с большими потерями.... Они назад ушли, мы их потом догоним и перебьем окончательно.
Такая новость подняла настроение Абраму, и он спросил статистику.
-Да наших убито несколько тысяч, около четырех, немцев около полутора, по нашим приблизительным подсчетам. Потеряли пять Катюш (тут лейтенант крепко задумался, видимо, решался, сказать или нет), за это расстреляли командира тут одного, за расточительность. Так наши из танка пальнули по машине исполнителей-то.... Да ладно, что уж тут! Давай, выздоравливай! Ждем сообщения о наступлении от разведки. Скоро выйдем!
Лейтенант боком выбрался из палатки. Абрам остался один. Выздоравливать.
Мирные войны
Через несколько дней Абрам был уже на ногах и мог снова встать в строй. Все постепенно готовились к окончательному разгрому врага на этой территории. Чинились танки и Катюши, солдаты проводили вечера самодеятельности, медсестры ухаживали за ранеными. Настроение было отличное - разведка докладывала приятные данные, светило июньское солнце, пели птицы. Абрам решил прогуляться по леску. Достав нужные бумаги и собрав компанию, он пошел в ближайший бор. Как великолепна погода в июне! Сочные цвета травы и листьев, легкое дуновение прохладного ветерка, плесканье речки за борком... Мужики болтали, травили анекдоты, смеялись. Кто-то предложил пособирать ягоды, и все дружно согласились. Абрам отошел подальше, забрел в густую часть леса. Солдаты постоянно перекликались, поэтому потеряться не было возможности. Вдруг, нагнувшись к кустику земляники, Абрам почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он оглянулся по сторонам, но никого не заметил. Стоило нагнуться еще раз, как тот же взгляд снова прошелся по спине Абрама. Он решил прочесать окрестности, чтобы успокоиться. Стоило только Абраму зайти за ближайшее дерево, как хрустнула ветка. Абрам достал нож и стал приглядываться. За небольшим деревом показался зеленый костюм, и Абрам, аккуратно ступая, зашел за него. "Тьфу ты, перепугался весь!" - подумал Абрам. На стволе дерева сидела белка, а зеленый костюм оказался просто мхом. Абрам решил присоединиться к своим товарищам и крикнул им, что он идет. Ребята откликнулись, и наш герой, спрятав нож, побежал на их голос. Вдруг кто-то сзади накинулся на него. Абрам быстро среагировал и четким движением сбросил незнакомца. Им оказался немец в зеленом костюме. Он вытащил нож, но Абрам ударом ноги вышиб его и прижал руку, а потом другую. Схватив немца, Абрам поспешил к товарищам. Те очень удивились, увидев живого немца, и все дружно поволокли его в лагерь. Там его допросили. Оказывается, фашисты готовят грандиозное наступление на этом фронте, и немец, когда-то живший в России, решил нам помочь. Ему не сильно поверили. Он даже показал паспорт Российской империи и билет, удостоверяющий участие в Гражданской войне за красных. Пока немца "пробивали" по картотеке, Абрам думал о наступлении. Правда или нет? Скоро пойдут ожесточеннейшие бои? Офицеры всех успокаивали, а кто не успокаивался, подвергался наказанию, так что Абрам решил подумать обо всем после. Так прошел день, и Абрам прилег поспать.
Вперед, товарищи!
Так пролетели несколько дней. Вдруг разведка донесла о нескольких крупных дивизиях немцев, приближающихся к базе. Через несколько часов они должны быть тут. Вся часть моментально пришла в боевую готовность, и был отдан приказ наступать. Недалеко от бора находилось поле, к которому приближались немцы. В 18.00 28 Катюш, 286 танков, 98 самолетов, 356 орудий и 31000 солдат были готовы к бою. Поле было огромных размеров и достаточно хорошо просматривалось. Солнце светило прямо в глаза - неспроста немцы выбрали время и место. Приведя машину в боевую готовность, Абрам сел за орудие. Самолеты с местных аэродромов дружной чередой улетали как птицы. Издалека послышались взрывы - самолеты начали бомбардировку. Свист пуль возвестил о начале раннего воздушного боя. Ничего не было видно, так что все просто верили. Немецкие мессершмиты пронеслись прямо над головами советских солдат, обильно посыпая орудия и танки бомбами, а солдат - пулями. Первые потери. В бинокль хорошо было видно огромную колонну немцев. "Вперед, товарищи!", - пронеслось в воздухе, и все как один воскликнули: "В атаку!". Первыми выступили танки, затем тронулись Катюши. Второй номер, громыхая на кочках, готовил свой смертельный удар. Выстрелили танки, и земля поднялась в воздух где-то далеко. Началась битва танков. Катюши прикрывали их мощным огнем. Это было бы очень зрелищно - несколько тысяч ракет с огненными хвостами несли смерть, но война - вещь уродливая. Солдаты вступили в бой. В конце концов все превратилось в сплошную неразбериху.
Бой закончился полным поражением немцев. Последующие дни для Абрама были ужасными и невыносимыми. Постоянные смены позиций, не больше двух часов на одном месте... Пленного бросили в лесу. Оказалось, что у немцев есть скрытая позиция в городе Миллерово - военный лагерь и несколько огромных частей войск. Необходимо было разгромить убежище врага. Наступление намечалось на 13 июля. Сплошное дерганье. За эти дни произошло несколько мелких стычек, в которых погибло около ста человек. Тринадцатого июля, через год и 21 день после начала войны, как было отмечено у Абрама в календаре, началось массивное наступление. Русская армия невелика числом, но стойкая духом. Все бойцы были гладко выбриты, кроме тех, кто никогда не брился, одеты в чистую, немятую одежду, опрятно выглядели. У всех было прекрасное настроение, как на Первое мая, никто не боялся смерти. В полку было странное спокойствие. Все выглядело, словно потери будут один - два человека. Абрам чистил Катюшу - механик так и не выздоровел, а новые были как не люди прямо какие-то: очень странные. Один был из Москвы, достаточно холодный и высокомерный, а второй был уж слишком угрюм, хотя потом оказалось, что у него погибли три сына, дочь и жена - кто на фронте, кто в плену. Никого бесстрашней Абрам не видел. Володя (именно так звали второго механика) в рукопашной рубил направо и налево, даже не думая о себе. Он мог забыть почистить сапоги, но не почистить оружие - увольте.
Погода была на редкость мерзкая - накрапывал дождь, тучи были настолько черные, что похожи были на казачьи меховые шапки. В машине протекала крыша, подлатать не успели. Все тронулись в путь. Вдруг на Абрама нахлынули воспоминания. Он пролистывал в памяти момент отъезда, когда ребята, еще бравые и лихие, прощались со своими девушками и женами, обещали вернуться. Почему-то тогда Абрам везде слышал только это обещания. С тех пор погибли почти все его товарищи: Славка из 12-й квартиры, Васька из 4-й да Николай Петрович из соседнего подъезда. Все они уже давно сложили свои головы в борьбе за Родину. Славку фриц какой-то истыкал штыком так, что потом еле разобрали, где голова, а где ноги. Васю убило осколком гранаты, а Николай Петрович, кинув "Молотова" в танк, спрятался в окопе, где его заживо похоронил подоспевший "Тигр". Все они что-то обещали. А Абрам ничего не обещал. Он просто пошел на войну. Он просто жил. Вдруг Володя выдернул Абрама из воспоминаний и сказал, что немцы должны быть близко. Дорога была раскисшая, по краям дороги тянулся густой лес. "Скоро должно быть размещение позиций!" - подумал Абрам и поглядел по сторонам. Вдруг впереди послышались выстрелы, а потом несколько взрывов. Абрам высунулся из бокового стекла, чтобы посмотреть, как прямо над ухом пролетела пуля. "Ложись!" - крикнул Володя, доставая винтовку. Нужно было выбираться из машины, и Абрам, кинувшись на пол, приоткрыл дверь и упал на землю. Липкая грязь моментально прилипла к лицу, одежде, волосам. Холодная, она, казалось, проникала везде и всюду. Но времени лежать не было, и Абрам с Володей заняли оборонную позицию. Оставлять машину было нельзя, в случае захвата врагами ее нужно было взорвать, а так держаться до последнего. "Нужно механика!" - крикнул Абрам. Подбираясь к орудию, периодически стреляя в листву наугад, под градом пуль, он приблизился к направляющим. Безжизненное тело механика покоилось на ящике с ракетами. "Вот черт!" - пронеслось в голове у Абрама. Вдруг он услышал приказ о сборе солдат и, отпустив Володю, остался охранять Катюшу. Сборный пункт был на поляне, и скоро Володя скрылся в густой листве. Оттуда слышались выстрелы и крики, поэтому Абрам переживал за товарища. Внезапно из кустов выбежали три немца, Абрам заметил их краем глаза. Прыгнув под раму, он начал стрелять по ногам, блокировав действия противника. Нужно было что-то делать! Вдруг послышался рев моторов, и с неба полетели авиационные бомбы. На земле воцарился кромешный ад. Бомбы попадали четко в технику, убивая при этом солдат-механиков. Вдруг из-за кустов выбрался Володя, в порванной одежде, и сообщил, что нужно выводить Катюшу отсюда. Забравшись в кабину, Абрам моментально дал по газам. Мотор взревел, и Катюша понеслась напролом. Их примеру последовали многие, и скоро на Катюшах спасалось до двадцати человек на машине. Выбравшись на открытую поляну, колонна остановилась. Подъехала машина командования. Было приказано не покидать орудия и эвакуироваться. Мы оказались в полном окружении. Прорываться надо было с боем. За руль сели самые опытные водители. Абрама звали на двадцать первую Катюшу, но когда Абрам подбежал, она уже тронулась с места, он не успел. На тридцать пятой уже не хватило места, и Абраму пришлось бегом впрыгнуть на раму своей, где сидело уже порядка тридцати солдат. Все тронулись по дороге, прямо по взрывным воронкам. Впереди были видны несколько машин, в том числе двадцать первая и тридцать пятая. Вдруг немецкий бомбардировщик, сделав заход, сбросил несколько бомб, которые упали прямо на впереди идущие машины. Куски разорванных тел разлетелись во все стороны. Катюша еле успела повернуть, уворачиваясь от искореженного металла. "Да, есть бог на небесах!" - пронеслось в голове, наверное, у каждого из "пассажиров" второй. Где-то вдалеке раздался крик, возвещающий об узком прорыве кольца окружения, и теперь можно было успеть выйти из тисков. Водила газовал изо всех сил, и когда ребята пересекали поляну, то начался обстрел машины. Палили и мы, и они. Наконец, Катюша выбралась на открытую местностью. Где-то вдалеке стояли уцелевшие Катюши. Двинулись к ним. Из-за плохой видимости стрелять было нельзя, можно было задеть своих солдат или подбить свой танк. Ребята спрыгнули с Катюши и побежали в лес, а Абраму пришлось остаться - хотя бы одному из членов экипажа необходимо было находиться около орудия. Бой длился несколько часов. Вечером пришло подкрепление, которое форсировало сражение и помогло нашим солдатам выбраться. Остатки армии отступали. Абрам, прибыв в безопасное место, сразу уснул, а проснулся только утром, в 4 часа из-за свиста пуль. Наверное, рядом шел бой. И точно, в ста метрах, в леске, наступали немцы. Советские ребята сражались отчаянно - это было слышно. Володя так и не вернулся, поэтому Абрам не имел права покинуть орудие. Вдруг стало тихо-тихо, Абрам насторожился. Из леска высыпали немцы с автоматами наперевес. "Это еще не конец!" - подумал Абрам. Немцы, увидев целую Катюшу, радостно заорали. Рядом было еще несколько, а также пара танков, поэтому немцы не стреляли. Они захватили всех в плен. К Абраму в кабину залезли три немца и жестом приказали ему ехать. Но под рулем у Катюш всегда была связка гранат, чтобы в случае захвата ее подорвать. Абрам думал, как это сделать, чтобы остаться в живых. Он незаметно открыл дверь, отвлек внимание немцев, дернул за кольцо и прыгнул из машины. "Прощай, вторая!" - пронеслось у Абрама в голове. Раздался взрыв необычайной мощи. Следовавшие машины остановились. Абрама отнесло далеко в кусты взрывной волной. Водители других Катюш решили последовать его примеру - взорвали свои машины. Абрам потерял сознание. Очнулся он только в каком-то грязном помещенье, на стенах которого висели флаги со свастикой. "Значит, я все-таки попал в плен!" - подумал Абрам.
Так шла война...
Это грязное место оказалось распределительным лагерем. Здесь Абрама продержали вплоть до 1 сентября, когда его транспортировали в Ешталак, лагерь военнопленных под Мюнхеном в Германии. Там он работал чернорабочим на фабрике по производству военной техники до 8 мая 1945 года, когда американские войска освободили завод. Позже Абрам был передан советским войскам. Абрам мог или поехать в Америку на ПМЖ, или вернуться на родину. Он избрал второй путь. Ему было поручено сопровождать раненых, и именно из-за этого Абрама не посадили в тюрьму или не расстреляли как бывшего военнопленного. На немецкой границе Абрам проходил досмотр и проверку. В пропускном пункте было две комнаты. Получив справку, он очень захотел почему-то заглянуть во вторую. Его, конечно, не пустили. Вскоре он уже был дома, в городе Семенове Горьковской области. Родные уже отчаялись: прошло четыре месяца, как закончилась война. Возвращались немногие. Тем радостней была их встреча.
Абрам женился на Калякиной Клавдии, красной трактористке. По прошествии нескольких лет, вспоминая войну со своим братом Савелием, они с удивлением обнаружили, что в том КПП (контрольно-пропускном пункте) на немецкой границе они могли бы встретиться! Савелий выдавал справки демобилизованным и бывшим военнопленным в другой комнате, куда Абрама просто-напросто не пустили.... Вот такие удивительные случаи иногда бывают в жизни!
После войны началась мирная жизнь. Он трудился, построил дом, вырастил сына и дочь. Когда ему, 76-летнему, сообщили, что у него родился правнук, он сказал, тихо радуясь: "Значит, род Ивановых продолжается!". Это я появился на свет.
Прадед прожил до 1993 года, работал до последнего дня - делал ложки, пока его сердце не остановилось. А в 2003 году, через 10 лет, умерла Клавдия, его верная жена. Но остались его дети, внуки и правнуки, которые помнят о нем. Жизнь продолжается...