Это должно было произойти именно сегодня - холодной зимней ночью восьмого декабря. Спросите, из чего же проистекала такая моя, твёрдая уверенность? Хорошо, отвечаю: интуиция.
В последние дни вкусы её заметно изменились. Дежурное блюдо из солёных огурцов со взбитыми сливками внезапно потеряло свою актуальность, и теперь я как бешеный носился по "ночничкам" в поисках свежей испанской клубники и гусиного паштета. Что ж, c'est la vie - я и не возражал.
Около часа ночи Лисичка откинула от себя одеяло, поднялась с постели и тихо, словно привидение, прошлёпала в мягких тапочках на кухню. Я сразу же насторожился, прислушался. Потом уловил своими широко расставленными "антеннами" какое-то непонятное бульканье, а затем уж до меня донёсся и её слабый, приглушенный стон...
- Что с тобой, маленькая? - я поудобнее устроился рядом с ней на коленках и прижался ухом к её огромному, чуть обмякшему животу. - Снова он беспокоит?
- Что-то странное со мной сейчас происходит, ничего не понимаю, - шепнула она, и ослабевшей рукой нежно погладила меня по волосам. - Я боюсь...
- Не бойся, ведь я же тут - рядом! И я тебя люблю, - прошептал я в ответ, приобняв её за талию, вернее, за то место, которое когда-то давным-давно было её талией. - Скажи, а... очень странное?
- Да, очень...
Только после этих слов я заметил мутную лужицу на полу, откуда ни возьмись натёкшую под стол.
***
- А-а-а! А-а-а! - распевал я во всю дурь, уже нисколечко не жалея своей глотки. В пять утра на улице стоял жуткий мороз, а я шагал по пустым трамвайным путям домой, голодный, холодный, одетый явно не по сезону, одолеваемый каким-то дурным куражом, - но всё это мне было уже глубоко "по барабану". Всё, кроме одного...
- А-а-а! А-а-а! - жалобно постанывала Лисичка, лёжа - ноги в раскоряку - на операционном столе, пока дежурный хирург подшивал ей разрывы. Но и девочку мою, наверное, волновало сейчас только одно...
- А-а-а! А-а-а! - орал, надрывался сморщенный красный комочек, пока акушерки обмывали ему попку, мазали зелёнкой крохотную писюлю и клеили пластырь на пупок. А ведь и он тоже хотел лишь одного... А вернее, три в одном:
МАМУ! СИСЮ! МАМУ!
- А-а-а! А-а-а! - не выдержал такой вопиющей неблагодарности ревнивый Господь, и, видимо, сильно обидевшись, прогромыхал мне с высоких небес. - Как же вы достали меня, люди!!!
***
Наконец, где-то примерно через час, я всё же добрался до хаты и совершенно обессиленный прилёг на кровать. Повертелся немного, от нахлынувшего на меня счастья комкая под собой простыни, потом заснул. Помню, вот тут-то мне и приснился этот странный сон:
Мы гуляли втроём: я, моя Лисичка, и наш, уже довольно сильно подросший сынишка. На лугу стояло жаркое лето. С юга медленно надвигалась чёрная грозовая туча, кругом чудно пели кузнечики, и трава была высока...
Лисичка как угорелая носилась по полю и одну за другой срывала спелые ромашки - боялась не успеть до дождя. Мы же, мальчишки, занимались истинно мужским - расчистили средь травы небольшой пятачок, начертили палочкой круг, и теперь азартно делили ножичком "землю".
- Это нисесна!!! Это зе мой остловок!
- Нет! Мой!
- Ты влёс,ты влёс! Я всё ма-а-а-ме лассказу!
- Тогда, сдаюсь... Забирай себе, маленький вредоносик, так и быть!
- Ага! Ага! Видись, ты снова плаиглал!
- Ну вот, всегда я почему-то проигрываю...
Потом Лисичка подбежала к нам и присела на корточки рядом со мной, сын отошёл куда-то, а я и не заметил тогда даже - куда...
- Давай, погадаем? - предложила она.
- А что? Давай!
Лисичка отложила собранный букет в сторону, предварительно вытянув из него два крупных цветка.
- На, возьми, - это тебе. Будем гадать синхронно. Начали?
- Ну, поехали, - улыбнулся я, уже приготовившись к потехе.
- Любит.
- Эй, зверушка! А мне-то что делать?
- Вот, глупый! Говорю же - синхронно. Повторяй!
- Ну, любит...
- Не любит.
- Не любит.
- Возьмёт.
- ...мёт.
- Поцелует.
- ...лует.
И мы продолжали так, пока не оборвали ромашкам почти все лепесточки.
- Любит.
- Любит.
- Не... любит...
- Не любит...
Лисичка как-то странно поглядела на меня. Очень странно. Не обиженно, нет - скорее серьёзно...
- Ну, и дурак!
А потом вскочила на ноги и стремглав побежала к обрыву. Я рванулся за ней. Она прыгнула. Я тоже. Лёгкая блузка на её спине, вдруг, прорвалась и внезапно распустилась белоснежными крыльями. Я оглянулся, и мои крылья тоже были на месте.
Ангелы?
Бесы?
Глупые птицы?
Не знаю.
Мы в последний раз пристально посмотрели друг другу в глаза и, больше не решаясь что-то сказать, медленно полетели. Каждый в свою сторону - навстречу неизвестности, подальше от грозы...
Сильный ветер задувал нам прямо в спины, безжалостно унося нас прочь. И потому, как только мы не пытались, но повернуть назад и помочь своему желторотому птенчику, который тоже ринулся в бездну за нами, увы, уже никак не получалось...
А того носило вверх-вниз на его маленьких крылышках, переворачивало, кувыркало как тонкий бумажный самолётик короткими, злыми порывами воздушных масс. Он что-то кричал нам сквозь разыгравшуюся не на шутку бурю, просящее протягивая вперёд свои маленькие ручонки.
Он что-то хотел сказать нам. Что-то очень важное... Что-то очень простое и убедительное... Простое, как три в одном...