Позади, за сотни долгих километров, - остались древние останки могучего некогда Карфагена*, щедро омытые густыми, солёными водами Средиземного моря. Позади - уютные пляжи, сплошь утыканые густым лесом тростниковых зонтиков, и загорелые, сочные прелести полуобнажённых купальщиц. Позади - спасительные кондиционеры и целиком открытые небу огромные мраморные бассейны отелей, до самых краёв наполненные прохладной лазурной водой.
Давно уж распрощались мы и со священным городом Кайрован*: с его старинными мечетями и стройными бело-голубыми минаретами, с голосистыми муэдзинами и набожными седобородыми стариками. С его многочисленными богатыми лавками, переполненными различным экзотическим товаром, а так же и с их хозяевами - сладчайше-приветливыми, но в то же время весьма прижимистыми в рыночном торге арабами.
Сидя на ковриках у порогов своих заведений они днями напролёт отслежливали намётанными взглядами потенциальных покупателей, иногда привставали на ноги и вежливо окликали некоторых из них - достойнейших, улыбаясь тем своими белоснежыми улыбками и часто-часто кланяясь:
- Мархаба! Киф аль халь?*
- Шукран, ля бэс!*
- Киф аль саха?*
- Куллю тамам! Ана зариб, ма ассаляма...*
Промелькнули за окнами туристического автобуса и незаметно скрылись за нашими спинами огромные стаи длинноногих фламинго, нежно розовеющие в лучах восходящего Ра; полупустые рыбацкие поселки, словно опутанные сохнущими на соленом ветру сетями; драгоценные оливковые рощи; живые кактусовые ограды - колючие стражи нерушимых крестьянских границ. Придорожные достарханы приветливо встречали нас сладким дымком кальянов и терпкими ароматами крепкого арабского кофе, требуя взамен только одного - денег, денег, денег...
Маленький пыльный городишко Эль Джамм, щедро одаренный некогда Великой Римской Империей по высочайшему распоряжению самого Марка Антония Гордиана III* гигантским каменным Колизеем* (согласно древнему преданию - в награду за своё рождение и счастливое детство, проведённое императором здесь), также получил свою немалую толику звонких динаров и совсем уже успел позабыть о нас.
Вдоль широкой заасфальтированной дороги потянулись зелёные плантации миндальных деревьев с крепкими, узловатыми стволами, дикие заросли опунций, густо увешанные фиолетово-спелыми колючими плодами...
Но вот и сады постепенно сошли на нет. Буйство жизни на глазах увядало, начинались исконные владения великой пустыни.
Сахара - безбрежный океан чистейшего, тончайшего золотого песка. Гигантские гребни волн величественных барханов, степенно уходящие за далёкий ослепительный горизонт.
Царство гордых и жестоких туарегов - вечных странников и отчаянных бунтарей.
Сердце сказочного Магриба*. Душа арабской Африки.
***
На самом краю зелёного оазиса прямо за высокой неряшливой кучей наваленных как попало пожухлых пальмовых листьев залегла, притаилась... Смерть.
Некогда красивая и мускулистая, быстрая и беспощадная, закалённая в извечных скитаниях и ведомая сейчас только страхом и голодом - немилосердная, лютая... Четверо изнурительных суток брела она и днем и ночью по обжигающим лапы зыбучим пескам и бескрайним пространствам бесплодных солончаков Северной Сахары. Шла в полную неизвестность, по пути истекая кровью, шла вперёд почти без перерыва, выбиваясь из последних сил, гонимая древним инстинктом, мучимая нестерпимым зноем и жаждой. Голодная и одинокая смерть...
Где-то далеко к Западу в одном из диких ущелий скалистых Атласских гор* спала отныне её единственная и любимая семья, спала крепким сном - вечным, нерушимым сном...
***
В затерявшемся среди песков пустынном оазисе в те незапамятные времена проживало чуть более полутора десятка больших арабских семей. Поселенцы являлись, все как один, истинными мусульманами - правоверными суннитами, свято чтившими букву священого Корана и безукоснительно следующие мудрым заветам великого Аллаха и Мухаммеда - святого пророка его.
Четыре богатейших, по местным меркам разумеется, клана владело от пары до другой сотен финиковых пальм каждый, а так же некоторым количеством домашнего скота. Жили соседи не то, что бы очень богато, но зажиточно, а главное - дружно. Старейшины семейств олицетворяли собой в посёлке всё - закон, общественный порядок и правый суд, и всем остальным жителям это казалось воистину справедливым, ибо полностью соответствовало вековому обычаю.
Взрослые члены бедных семей привычно, нисколечко не ропща (так уж сложилось веками), батрачили на богачей: одни - очищали от постоянно накапливающегося мусора арыки, другие - вязали из полосок сухих пальмовых листьев длинные плетни вдоль дорог и по гребням барханов, для того, чтобы остановить постоянное, непрерывное наступление песков. Кто-то из батраков следил за беспокойной хозяйской скотиной, кто-то ухаживал за фруктовыми посадками. Никто в посёлке не бедствовал, каждый имел свой хлеб насущный и надёжную крышу над головой.
Где-то в начале декабря всем поселком, тогда уж работал и стар и млад, крестьяне снимали с пальмовых плантаций богатый, как правило, урожай. Тонны, десятки тонн тяжеленных гроздей, изобильно наполненных пустынным щедрым солнцем - наисладчайших фиников, самых лучших фиников в мире.
Большую часть всех собранных плодов сушили прямо под обжигающими лучами солнца, раскладывая ровными рядами на решетчатых самодельных сушилках, другую, меньшую долю, отжимали деревянными прессами - превращали вручную в ароматное вязкое масло.
Густые заросли нежно розовеющих под пальмами томатов, жёлтые бока аппетитных сочных дынь, словно случайно прилегших отдохнуть на любовно возделанные бахчи - оазис цвел и плодоносил, изо всех сил поддерживая существующую в посёлке жизнь и относительный достаток своего населения.
Два-три раза в год общепризнанные главы общины снаряжали в далёкий путь большие и по нынешним меркам караваны: где-то до сорока, а то и до пятидесяти вьючных верблюдов разом.
Опытные старики давали молодым погонщикам сотни бесчисленых наставлений и наказов, всячески предостерегали от разнообразных опасностей, наверняка поджидающих тех в долгом пути. Главным над всеми - караванбаши - ставили кого-то из старших хозяйских сыновей, а то и двоих - для пущего порядка.
Затем прощались надолго с путешественниками, и отправляли с таким трудом заготовленный товар на далёкие богатые рынки: в славный своей успешной торговлей город Татуан*, в хорошо известный каждому мало-мальски романтичному подростку морской порт Абу Каммаш* и даже... Даже в саму столицу. Да, и мало ли ещё куда торговцев попутный ветер занесёт...
Как только из виду провожающих скрывался хвост последнего верблюда, наступало время для всеобщего отдохновения и мудрых размышлений. Аксакалы важно садились в кружок под древней чинарой и церемонно курили кальяны, бесконечно долго рассуждая о милостивой воле Аллаха, о добрых старых временах и о нынешних вольных нравах...
***
"Сладкое Мясо" напали на них внезапно, в самый разгар знойного африканского дня. Это произошло совершенно неожиданно, внезапно. В те самые спокойные часы, когда дружный львиный прайд обычно отдыхал у входа в тенистый грот, расположенный прямо над тихо журчащим, бирюзовой воды ручейком, спасаясь от палящих лучей полуденного солнца.
Взрослые члены небольшого семейства вповалку лежали на прохладных камнях под благодатной сенью высокой жёлтой скалы, лениво отмахиваясь мягкими лапами от мириадов назойливых мух и изредка недовольно порыкивая на не в меру расшалившихся щенков. Немного поддувал лёгкий ветерок с Севера, в кустарнике хором пели праздные цикады.
Ничто не предвещало скорой беды. До поры...
Свирепый Отец вдруг насторожился, затревожился - видно почуял приближение незванных гостей. Он приподнялся медленно на мощных лапах, вальяжно встряхнул массивной головой, расправил на ветру свою густую лохматую гриву и предупреждающе зарычал:
- Р-р-р-р-р... Р-р-р-р-р... Р-р-р-р-р...! - грозно раскатилось, разнеслось над маленьким горным ущельем. - "Не подходи, чужак, здесь я хозяин!"
- Думм, думм, думм, - почти тут же раздалось ему в ответ сразу из трёх ружейных стволов. Все три пули безошибочно нашли свою цель. Свирепый Отец слегка покачнулся и грузно, тяжёлой тушей осел на мелкий базальтовый щебень.
- Думм, думм, думм, - в забытом ущелье началась жестокая игра. И всемогущему Господу как всегда не было до неё совершенно никакого дела.
***
Порой из глубины пустыни, и как всегда нежданно, в цветущий оазис приходили кочевники - туареги, пригоняли стада скотины на продажу. Соплеменники сообща ставили большие полотняные шатры на окраинах поселка, выгоняли перед ними свой жалобно блеющий и мычащий товар и тут же начинали оживлённую торговлю.
Так же они предлагали местным жителям и разнообразные поделки из камня, и огромные ворохи искусно выделанных из разной живности шкур, и вяленое на ветру, круто просоленное мясо - бастурму.
Туареги вдоволь запасались пресной водой из прохладных арыков - наполняли впрок бесчисленные кожанные бурдюки, жадно пили сами, щедро поили своих уставших дромедаров*.
Отторговавши наконец, мужчины в чёрных бурнусах с гиканьем заскакивали в потёртые сёдла и ловко гарцевали по округе на своих горячих арабских скакунах. Развлекаясь, бывало, что задирали местных - вольные, сильные, наглые...
Немногочисленые по своему составу караваны других жителей пустыни навещали посёлок гораздо чаще. Те пришельцы гордо звались берберами. Вели они себя чуть высокомерно, торговались неторопливо с каким-то особым, спокойным достоинством - обычно честно, но и смухлевать при случае умели... Хотя, в общем-то, выглядели довольно благородно - таинственное старинное племя, испокон веков живущее под землёй.
Странные жилища их - "матмата" - вырыты трудолюбивыми руками берберов в самых телах жёлтых глинистых холмов.
Над круглым входом, скорее напоминающим огромную кроличью нору, голубой ляпис-лазурью начертаны священные знаки - Рыбы и Руки Фатимы. Длинный узкий лаз, если вам когда-нибудь доведётся быть приглашённым хозяевами в гости, приведёт вас в ухоженный внутренний дворик, в стенах которого устроены небольшие пещеры-гроты. Это - спальные комнаты, гостиная, кухня и кладовые, тщательно отштукатуренные сверху донизу белым известковым раствором, круто замешанном на прочной местной глине.
Центральный дворик пещеры представляет из себя ни что иное, как глубокий колодец с утрамбованным песчанным днищем диаметром шесть или семь метров, выкопанный в вершине холма и ярко подсвеченный сверху лучами горячего африканского светила - обычно раскалённый днём, как сковородка. А вот в боковых помещениях, напротив, всегда царит благодатная прохлада и покой.
Другое название этого древнейшего на земле народа - Троглодиты, суть - Люди Живущие В Пещерах.
Берберы привозили с собой, кто на упрямых осликах, кто на флегматичных верблюдах, целые вязанки высушенных пустынных трав, разнообразные целебные порошки и и флакончики с горькими настоями, искусно приготовленными из ядов змей и скорпионов - самые надёжные снадобья от всех мыслимых и немыслимых человеческих болезней. Торговали они также и совершенно иным товаром...
Розу Пустыни* - причудливый каменный цветок, миллионами лет растущий в самой толще горячего песка, тоже в основном добывали берберы. Дивный камень, цена которому в сердце пустыни - лишь жалкие милиммы, в богатых городах на побережье мог стоить уже десятки динаров, поэтому-то азартные по своей натуре торгаши-арабы с охотой и помногу брали его, в расчёте на верную звонкую прибыль в самом недалёком будущем.
***
- Думм, думм..., - две раскалённые пули злобно зашипели в мясистом загривке её любимой сестрицы, перебив той шейные позвонки навсегда.
- Думм..., - малый сынишка тихо взвизгнул и волчком крутанулся на месте, выпустив изо рта пенную струйку розовой крови, затем упал на бок и забился в агонии.
- Думм, думм, думм..., - падали замертво кузины и лучшие подруги - одна за другой...
"Сладкое Мясо" не знали пощады: врага нельзя жалеть - на то он и враг - его нужно уничтожать. Они и пришли сюда за только за этим - убивать наверняка.
- Думм..., - обожгло как огнём её золотистое бедро. Выпущенный охотником заряд вспорол львице кожу, прошёл вскользь по её берцовой кости, пролетел ещё несколько метров и высек яркий сноп искр из нёдр древнего Атласского камня...
Дикая бойня свершилась - кругом всё затихло. Даже глупые цикады, и те перестали тянуть свои грустные песни. Лишь так же как и обычно в течении последних сотен лет на дне глубокой расселины печально и мягко журчал ручеёк...
Раненая шальной пулей в бедро, львица терпеливо схоронилась средь поверженных тел сородичей, затаив дыхание, даже без намёка на лёгкий признак движения. Замерла, насторожилась, только два её жёлтых хищных глаза пристально и напряжённо следили за происходящим. Что-что, а ждать она умела хорошо...
Тем временем "Сладкое Мясо" - так звались воины одного из немногочисленных местных племён, беспечно пересмеиваясь и весело гомоня, приближались к базальтовому гроту, чтобы подобрать добытые ими богатые трофеи - щедро оплачиваемые на рынках ценителями львиные шкуры и кое-какие внутренние органы хищников, из которых народные умельцы приготовляли чудодейственные эликсиры, используемые аборигенами для пущего поддержания как мужского, так и женского здоровья.
Охотники резво передвигались по беспорядочной россыпи камней небольшой живописной группкой, что-то громко с нескрываемым азартом обсуждая между собой и отчаянно жестикулируя тёмными, обветренными руками. Они подходили к пещере чересчур легко и беззаботно, твёрдо уверенные в непогрешимой смертоносности своих тяжелых свинцовых пуль...
- А-арх-ш-ши-и, - выскочившая откуда ни возьмись, стремительная золотистая молния в мгновение ока повалила, сбила нескольких несчастных с ног. Раздробила быстрыми ударами мощной лапы хрупкие хребты двоим бедолагам, с третьего - сорвала своими острыми когтями огромный лоскут чёрной кожи со спины и его татуированной хной шеи заодно с роскошным кучерявым скальпом.
Одним великолепным прыжком львица перемахнула через узкаю расщелину, рыкнула тоскливо на прощанье, соскочила на землю с вершины невысокой гладкой скалы и скрылась из глаз в знойной бесконечности раскалённых песков...
***
Махмуд ибн Азиз - статный, бронзовотелый юноша, видный из себя, высокий и мускулистый, - уж третий год, как собирал средства на свадьбу, на свою долгожданную свадьбу с черноокой прелестницей Фирюзой.
Сейчас он всё ещё отрабатывал назначеный за невесту калым - именно так, как это было оговорено заранее между отцом Махмуда и его будущим тестем - наречённый жених трудился в обширных соседских владениях, честно ухаживая там за полутора сотней финиковых пальм и немногочисленными миндальными деревьями, но последний его сезон в батрачестве уже близился к концу.
Счастливая возлюбленная молодого человека, по имени Фирюза - обожаемая дочь богатого соседа Хаджи Фарука*. Стройная девушка, грациозная как горная лань, милостиво одарённая Аллахом гордым характером дикой кошки и красотою достойной всеобщего поклонения, - уже с двенадцатилетнего возраста с восхитительнейшим достоинством носила на своей маленькой тёмноволосой головке зелёный шёлковый хиджаб, а то как же - сосватанная невеста! Гордая прелестница, всё время, прошедшее со дня их помолвки с Махмудом, только и делала, что вместе с мамками старательно готовила своё девичье приданое и с нетерпением ждала заветного дня свадьбы...
Будучи ещё совсем малыми детьми, Махмуд и Фирюза беззаботно, целыми днями напролёт, носились вдвоём туда-сюда по тенистым просторам родных финиковых рощ. Прятались от родичей за изгородями колючих опунций, гонялись друг-за-дружкой наперегонки, с азартом играли в камушки в маленьком дворике за старой конюшней. Таскали лепёшки из раскалённых печей, закапывали нехитрые детские клады в ближайших барханах...
Иногда, конечно же, дрались - просто так, из-за ерунды, а отчего же ещё дерутся дети? Грызлись между собой отчаянно и зло. Фирюзе в таких случаях ничего не оставалось делать, как отбиваться: бешенно царапаться и громко визжать. Махмуд, в свою очередь, по-мальчишески жестоко отплачивал ей за это тяжёлыми, полновесными тумаками.
Передравшись, они прибегали в свои дома зарёванными и злыми, сплошь покрытые синяками и ссадинами, но всегда, в конце концов, мирились, или их на силу мирили мамки да няньки. А и что было ещё поделать? Детей-то их возраста больше в поселке практически не оставалось. Играться, по сути, им больше было не с кем.
Детская невинная дружба, как это частенько случается с подростками и в реальной жизни, постепенно перешла в пламенное взаимообожание, а затем плавно переросла в самую, что ни на есть, настоящую любовь.
Девушки, так уж исстари было заведено в тех краях, рано выходили замуж. О будущих свадьбах отцы молодожёнов сговаривались заранее - собирались в доме будушей невесты, спорили горячо и долго о приемлимых размерах калыма. В итоге били друг-друга по рукам и расходились: или же полностью удовлетворёнными, или врагами навек - по разному случалось.
Затем наступал назначенный Аллахом срок - за девочками приезжали суровые молчаливые женихи, сажали юных невест в седло и увозили их навсегда - в далекие дали.
Мальчиков и юношей заботливые родители старались определить в ученичество - по мере возможности отправляли своих сыновей в большие города: кого - усаживали за парты в светские школы, а кого - и под строгую сень стен духовных медресе*. Всяк, кто победнее, тоже стремился в город - жизнь там была не так скучна и сурова, как в самом сердце Великой Пустыни.
Поселок старел...
***
Очень скоро, сменив убивающий всё живое зной на живительную прохладу, наступила благодатная сахарская ночь. Бледный, немигающий глаз луны обречённо висел над песками и бесстрастно наблюдал с бесконечной высоты небес за лежащим внизу, таким несправедливым и неизменно жестоким миром - только сторонне наблюдал и никогда не вмешивался. Никогда и ни во что...
Жадно припав своей иссушенной клыкастой пастью к мутной поверхности арыка, обессиленная львица наконец-то с наслаждением напилась. Ведь вода - это жизнь...
Заблеяли жалобно бараны в загоне за крепким вязаным тыном, в ухоженных стойлах обеспокоились гнедые жеребцы. Невозмутимые, как правило, верблюды, и те сбились в плотное дружное стадо: зафыркали нервно, затопали по песку усталыми тяжёлыми копытами.
Жизнь...
Жизнь - всего лишь краткая прелюдия к смерти...
***
Каждый год в конце сезона у финиковой пальмы отмирает нижний слой веерообразных листьев - длинные перья буро темнеют, опускаются к земле и провисают неряшливой юбкой вокруг её высокой стройной ноги. После того, как мёртвые листья обрежут работники, на пальме останется опоясывающее ствол неровное кольцо. Год - кольцо, другой год - кольцо, чем больше их, тем старше пальма.
- Вжик... вжик... вжик... - ладно спорится работа у молодого Махмуда. Листья, шумно хрустя, опадают медленно вниз - прямо на горячий песок. Еще какой-то десяток подъёмов... Еще несколько уверенных взмахов острым ножом...
- Вжик... вжик... вжик...
Когда тележка будет доверху наполнена сухими тёмными перьями, юноша крепко перевяжет охапку бечёвкой и властно прикрикнет на спокойного серого ослика:
- Хэй-я! Хэй!
Махмуд очень спешит сегодня, не на шутку торопится - через час у дальнего арыка он должен встретить свою ненаглядную - свою habibi. Украдкой обнимет он милые плечи и поцелует алчно, чуть грубо, её ждущие ласки пухлые губки...
В предвкушении скорой встречи, всё внутри у юноши напряглось как струны дутара. Песня мощным весенним потоком сама по себе льётся в воздух из самой глубины влюблённых уст:
- Ie-e... ea-a... uu-e... alla-alla... ia ba-ba... as'salam alejkem... ia ba...*
***
Красавица Фирюза плотно укуталась в дорогое цветастое покрывало. Ловко подхватила в прихожей пузатый керамический кувшин и легко, вприпрыжечку, выскочила из женской половины дома на пыльную улочку, ведущую к дальнему арыку, - якобы за водой собралась. Старая добрая нянька пристально поглядела ей во след, тихо прыснула в свои чёрные густые усики и незаметно улыбнулась, мол: - "Знаем мы вас!"
Сердечко Фирюзы бешено колотится - вот-вот выскочит наружу. Сладко ноет её девичья, ещё нецелованная, грудь: - "Уже скоро! Сейчас я увижу его! Милый, милый мой - habib..."
И вот, уже виден знакомый силуэт на фоне маленькой тележки - Махмуд ловко орудует раздвоенной на конце длинной палкой, забрасывает срезанные за день пальмовые листья на вершину громадной кучи.
Она подойдет... и сильные мускулистые руки обхватят, поднимут её до самых небес, его жадные губы оставят невидимый след на щеках, на глазах, на...
Прости влюблённых, о всемилостивый Аллах! Настолько ли грех их велик? Ведь всего лишь через несколько дней они станут законными Мужем и Женой...
***
Львица предельно сгруппировалась, подобрала под себя жилистые лапы. Замерла, готовясь к смертельному, роковому прыжку: - "Сладкое мясо! Месть и... пища..."
Два, ни о чём даже не подозревающих, человеческих существа беззащитно стоят перед нею. Совершенно открыто, как на ладони - блаженные и обречённые. Она порвёт сейчас тонкие волоконца, пока ещё связывающие этих двоих между собой, с другими людьми и с самой такой драгоценной для них жизнью...
Случайно львица придавила брюхом к пожухлой листве, взявшегося там невесть откуда чёрного скорпиона. Отвратительного, злобного, брызжущего во все стороны ядом скорпиона. А тот, уже погибая, в отчаянной последней судороге вонзил свой отравленный, остро отточенный крюк прямо в округлую голубую вену, рельефно выступающую из под натянутой львицыной кожи.
Хищница дико и страшно взревела, выскочила из своей укромной засады и на подгибающихся, сразу потерявших свою былую силу лапах, покачиваясь удалилась в сторону пустыни. Вполне возможно, что и навсегда...
***
Такая печальная история приснилась мне однажды в самом центре песчаной Сахары.
Помню: я отдыхал после бурно проведённой с женой ночи, уткнувшись носом в атласную подушку, на широком удобном диване в нашем пятизвёздочном аппартаменте. Мирно урчал под потолком мощный кондиционер, периодически обдавая меня волнами приятной прохлады. В чистые стёкла гостиничных окон тихо постукивали чуть раскачиваемые слабым утренним ветерком зелёные гроздья недозревших ещё фиников...
Расцарапанная в любовном экстазе спина была уже заботливо смазана ароматным пальмовым маслом, а моя темпераментная Львица, тихо напевая себе что-то под нос, самозабвенно плескалась в роскошной, отделанной мраморной плиткой душевой.
Последними чёткими картинками, буквально за миг до моего пробуждения промелькнувшими в сознании, были: раздавленный в блин хитиновый панцирь, лежащий на скелете сухого пальмового листа, две пары испуганных человеческих глаз, да маленькая капелька яда, утерянной бусинкой блестнувшая на песке...
- Что с тобой, милый? - отреагировала она сразу на мой сдавленный стон, выбежав из-под освежающих водяных струй - обнажённая и дивно красивая...
- Ничего, Лисичка, не беспокойся! - следуя давней привычке, почему-то, назвал её именно так... - Просто сон дурной приснился. Мы ещё не опоздали на завтрак, милая...?
К тому времени, мы уже прожили вместе семь долгих лет, причём только последний год - в законном браке. Прошлой осенью наконец сыграли долгожданную свадьбу. Наш славный трехлетний сынишка остался на всё лето в деревне у бабушки, на родине жены - рановато ему ещё было по африкам разъезжать.
Внешне, наше сосуществование казалось вполне благопристойным и сладким - многие из ближайших знакомых даже завидовали нам. Некоторые - чёрной завистью... Эх! Знали бы они! Тогда ведь никто не мог подозревать, что...
До нашей смертельной схватки оставалось чуть больше года...
Карфаген (лат. Carthago) -- столица одноимённого финикийского государства, существовавшего в древности на севере Африки. Название можно перевести с финикийского языка как "новый город". Карфаген был основан в 814 г. до н. э. Примерно к III веку до н. э. он становится крупнейшим государством на западе Средиземного моря, подчинив себе Южную Испанию, Северную Африку, Сицилию и т.д. После целой серии войн (т.н. - пунических) против Римской империи, потерял все свои завоевания и был разрушен римлянинами в 146 г. до н. э., а его территория превращена в провинцию Африка. После завоевания севера Африки Византией, Карфаген -- становится столицей Карфагенского экзархата. При арабах утратил своё название.
Кайрован (Kairouan) - четвертый священный город для мусульман после Мекки, Медины и Иерусалима. Находится в современном Тунисе.
- Добрый день! Как дела? (араб.).
- Спасибо, хорошо! (араб.).
- Как здоровье? (араб.).
- Всё в порядке! Я тороплюсь, до свидания... (араб.).
Гордиан III (238 н.э.-- 244 н.э.) - Император Цезарь Марк Антоний Гордиан Август (Imperator Caesar Marcus Antonius Gordianus Augustus). По преданию был родом из Тисдры (El Jamm). Римский император, начиная с лета 238 г., сын Гордиана II. После убийства Максимина преторианцы провозгласили его императором. Погиб на Евфрате в ходе войны с персами в 244 н.э.
Колизей в Тисдре (El Jamm) - является вторым по величине в мире после Римского Колизея и гораздо лучше сохранившимся на сегодняшний день. При своём строительстве был расчитан более чем на 30 000 зрителей.
Магриб - историческое название той части северной Африки, которая ранее была, да и поныне остаётся наиболее подверженной мусульманскому влиянию, это - Марокко, Алжир и Тунис.
Атлас, Атласские горы - большая горная система на северо-западе Африки, тянущаяся от атлантического побережья Марокко через Алжир до берегов Туниса. Горы Атлас отделяют средиземноморское и атлантическое побережье от пустыни Сахара. Атласские горы состоят из хребтов Тель-Атлас, Высокий Атлас, Средний Атлас, Сахарский Атлас, внутренних плато (Высокие плато, Марокканская Месета) и равнин.
Татуан (Tatahouine) - город в Тунисе. Название этого города послужило создателям киноэпопеи Дж. Лукаса "Звёздные войны" прототипом для одной из вымышленных цивилизаций - "Планета Татуин". Часть съёмок знаменитой картины проходило неподалёку от Татуана - в песчаной Сахаре. Декорации сохранились и по сей день.
Абу Каммаш (Abu Cammash) - город-порт в современном Тунисе, на побережье Средиземного моря..
Одногорбый верблюд (дромедар)(лат. Camelus dromedarius) - обитает в засушливых районах Ближнего Востока до северной Индии и в Африке, преимущественно в Сахаре.
"Роза Пустыни" - кристаллы каменной соли, своим внешним видом напоминаюшие раскрывшиеся бутоны роз. Местные жители полагают, что это души заблудших в Сахаре.
Хаджи - человек совершивший "хадж". Хадж (араб. hajj) -- это паломничество, связанное с посещением Мекки и её окрестностей (гора Арафат, Мина (долина)) в определенное время. Хадж является пятым столпом ислама.
Медресе , букв. "место, где изучают") -- мусульманское учебное заведение, выполняющее роль средней школы и мусульманской духовной семинарии. Обучение в медресе раздельное и бесплатное.