Чваков Димыч. Дембельский альбом

ДЕМБЕЛЬСКИЙ АЛЬБОМ ИЛИ XX ЛЕТ СПУСТЯ

1. ПРИЗЫВНАЯ КОМИССИЯ. ТИТУЛЬНЫЙ ЛИСТ

В этой истории речь пойдёт о моём служении Отечеству, которое в пору нашей юности называлось союзом суверенных... далее - по Конституции. А вот его, союза, армию нарекли несокрушимой и нешуточно легендарной. Не зря нарекли - враги об этом очень хорошо помнят, надо полагать. А если подзабыли, то напрасно - можно и повторить урок.

Служить Родине - священный долг? Точно! Без скидок на время, времена и прочие обстоятельства, которые иному "воину", извините за невольный каламбур, служат оправданием, чтобы "откосить". Поверьте мне - именно без скидок. И отношение к армии в последнее время серьёзно меняется к лучшему.

Это сейчас. А как же было раньше? А вот так...

Каждый уважающий себя старослужащий, или, попросту говоря, "дед" в конце 70-ых - начале 80-ых годов XX-го века начинал загодя оформлять дембельский альбом, чтобы, вступив в гражданскую жизнь, было чем похвалиться перед родственниками, близкими и даже несколько отдалёнными. В нём, в альбоме этом, автор милитаристического фолианта непременно обязан выглядеть крутым спецназовцем. И все его деяния, случившиеся за время ношения формы, должны быть непременно отражены в альбоме, а имевшие место приключения казаться не менее чем Геракловыми подвигами.

Всё вышесказанное относится, пожалуй, к любому из проходившим некогда срочную армейскую службу в советское время. Однако большинство моих однокурсников порох нюхало только на летних месячных сборах. Тем не менее, думаю, за три года "военки" (тех самых, отданных военной кафедре раз в неделю) удивительных событий произошло с ними не меньше, чем за два года службы в рядах советской армии.

Только почему-то никому из нас не пришло в голову оформить хотя бы один на всех дембельский альбом, посвящённый этим, далеко не худшим, моментам нашей студенческой жизни. Попытаюсь хотя бы частично восполнить сей досадный пробел. Полагаю, меня поддержит не только тот, кто еженедельно топтал плац военной кафедры и закрепил успех на сборах в Нежине, но и тот, кто ещё до поступления в институт отдал свой воинский долг державе в полный рост.

С чего бы начать? А начну, как водиться, с начала. То есть - со второго курса. Именно в это время начинается перманентное отдание воинской чести студентами срочной службы, сиречь - дневного отделения. Так было раньше, во времена моей молодости, так, наверное, происходит и сейчас. Ясный корень (иногда вычисленный эмпирическим путём), что только в тех ВУЗах, где министр обороны оставил возможность раздать долги без особого надрыва сердца и волнений ближайших родственников.

Так было и раньше...

И у нас, на факультете автоматики и вычислительной техники Киевского института инженеров гражданской авиации этот вопрос отдания чести державе происходил именно в подобной манере, узаконенной тогдашним министром обороны ещё СССР.

Попробую вспомнить подробнее... с вашего позволения...

2. В РАНГЕ САЛАБОНОВ. ПРИБЫТИЕ "БРОНЕПОЕЗДА" ИЛИ ОБМАНЧИВАЯ ВЕЖЛИВОСТЬ ВОЕННЫХ

Осенью 1978-го года ряды посещающих военную кафедру КИИГА пополнились мужской половиной нашего курса. Исключение составляли лишь загранично подданные (их было семеро, все, как один, из Венгрии) и тихушник Витёк Сагаев. С какой стати для него было сделано такое исключение? Всё потому, что при прохождении действительной службы Сагаев заработал гордое звание офицера советской армии, получил военную специальность, и натаскивать его было уже вроде ни к чему, да и - нечему.

Хотя... Командирского голоса Виктору явно не хватало. Вот бы парня этому искусству поучить. Но министр обороны решил по-другому. Просматривая личное дело Сагаева, он умилился и приказал ближайшему генералу скакать в Киев нарочным, чтобы доставить приказ о том, что Витька нужно использовать бережно в качестве действующего инструктора по Гражданской Обороне для женского контингента нашего курса.

Не погорячился ли министр обороны, не поспешил ли, отдавая такой серьёзный приказ, не мне судить. Для прояснения вопроса советую обратиться к барышням, изучавшим вместе с Сагаевым премудрости сохранения казённого обмундирования при ядерном ударе вероятного противника, секретам искусственного дыхания изо рта в рот в противогазе и непрямого массажа сердца в районе, извините... там, где у дам имеются некоторые неуставные выпуклости, в общем, а орденских планок не бывает.

Что до остального мужеского пола нашего курса, то он был выстроен на плацу "военки" рядом с парком Грушки и поделен на два взвода. Куратор курса в плоскости последних изысканий военно-научной мысли полковник Лазарчук, гордо выпятив генеральский живот на вырост, вальяжно прохаживался перед коротко стрижеными студиозами и вещал о том, что имеют право курсанты (так он к нам обращался), а что нет.

Из его лаконичного спича с интонациями плантатора рабовладельческой Луизианы можно было легко понять - нам оставлено всего два права. Первое - беспрекословно слушаться отцов-командиров, второе - не вякать, если тебя не спрашивают.

Каждое занятие на кафедре начиналось с построения. Наличие отсутствия волосяного покрова под фуражками, наличие присутствия синей, белой и чёрной ниток с иголкой/иголками под её, фуражки же, околышем, расчёски и комсомольского билета в кармане "тужурок" (военное название ГАФовского пиджака) считалось строго необходимым условием для того, чтобы не загреметь в помощь дежурному по кафедре до самого позднего вечера со всеми вытекающими мелкими военными гадостями.

Но, как и в математике, это условие не могло считаться вполне достаточным. Дополнительный набор услуг, которые требовала от нас кафедра, изменялся на каждом построении и зависел от степени похмелённости офицерского состава, состояния его личной жизни, здоровья любимой тёщи и указателя вектора ноги, с которой разводящий встал сегодня утром.

Жизнь показала, что подобный подход не смог развеять нашего природного человеколюбия даже к людям в форме защитного цвета, исключая, разве что, алчных "сотрудников" "иностранного легиона", какими нам показал их советский кинематограф.

Полковник Лазарчук охотно делился секретами общевойсковой тактики, которую сам постигал не понаслышке, а на опыте подчинённых вверенного ему подразделения, которых он водил в атаку, будучи ещё молоденьким лейтенантом. Однако премудрости эти почему-то мало занимали наши и без того переполненные знаниями бритые головы. Народ задрёмывал прямо на занятиях. Но опытный полковник, обременённый полководческими талантами, как тараканиха на сносях, быстро пресекал досрочный уход в нирвану без санкции Верховного Главнокомандующего богатырским: "Кто спит? Встать!" Тот из нашего списочного состава, кто дёргался, не досмотрев чудесные эротические видения, сразу попадал в опалу - на хозработы, по выполнении которых обязан был самостоятельно изучить весь пройденный материал с обязательной сдачей дежурному офицеру уже после окончания занятий.

Попавшись один раз на коварный окрик Лазарчука, я решил, что необходимо как-то прекратить этот беспредел. Поэтому, когда полковник предложил вступить в СНТО (студенческое научно-техническое общество), вскочил, как ошпаренный с криком:

- Я хочу!

Хитроумный Лазарчук коварно поинтересовался:

- А что можешь делать?

Всем было понятно, СНТО - только ширма. На самом деле кафедра благоустраивалась за счёт добровольцев, что-то умеющих мастерить по хозяйству, рисовать, фотографировать и прочее. Проще говоря - на кафедре умело эксплуатировали бесплатный труд слушателей. Отголоски рабовладельческой Луизианы отзывались новыми формами эксплуатации человека офицером в стране победившего социализма.

На вопрос полковника я готов был ответить, что-нибудь вроде: "могу копать, могу не копать", но ума хватило пробормотать уклончивое:

- А что бы вам хотелось?

Лазарчук сразу посуровел и изрёк:

- А паркет класть умеешь?

- А как же, - ответил я, в полной уверенности, что непременно сумею, если припрёт.

"Наловив" с десяток добровольцев, полковник забрал нас с занятий и лично произвёл разнарядку. Не помню точно, кто куда попал, но про Валико и Сергея Фоминых могу доложить, что им досталось фант на обновление всех очень важных стендов из жизни Политбюро и высшего Генералитета. Животрепещущее дело и главное - очень актуальное.

Честно говоря, не могу присягнуть на уставе внутренней службы, с кем в паре мне пришлось трудиться в помощниках у профессионального паркетоукладчика. Да, собственно, это и не столь важно. Впрочем, кто помнит, тот молодец и не подвержен возрастным склеротическим явлениям. Несколько дней мастер учил нас своему изысканному ремеслу, а позднее, убедившись, что мы начали производить укладку самостоятельно, стал довольно часто "прибаливать", пропадая в соседней пельменной за партией в домино с портвейновыми ставками.

Мало-помалу закончился семестр, а кабинетов, где нужно было поменять паркет, ещё хватало. Этот факт не мог не радовать нас с напарником: до лета протянем, а там и каникулы.

И тут наступила весна, о чём слушатели "военки" узнали первыми: к ограде, отделяющей кафедру от Отрадного проспекта подкатили "бронепоезд". Так мы, не сговариваясь, назвали пивную бочку на девятьсот литров водоизмещения, если бы кому-то пришло в голову водоизмещать в ней исключительно вторичный продукт, которым расторопные торговцы и торговки подменяли солодовый напиток, чтобы "поднять деток и внуков".

Глядя, на беспринципную наглость сынов и дочерей Меркурия на посылках у Диониса, офицеры начинали звереть. Дежурный по кафедре все перерывы маячил возле этого злачного местечка, где причалила наша знаменитая баржа с пивным содержимым на борту, отгоняя зазевавшихся студиозов от мирских соблазнов.

В обеденный перерыв производить полицейско-воспитательные действия становилось особенно затруднительно, так как "пятачок" возле "бронепоезда" раскрашивался цветом индиго (термин сей означает только цвет нашей формы, не более) в радиусе десяти метров. К тому же, дежурному офицеру далеко не всегда было понятно, кто сюда прибежал с военной кафедры, а кто с обычных занятий. В институте, где учится не менее десяти тысяч военнообязанных, одевающихся в форму гражданской авиации, такое всегда сложно сделать: установить достоверно - постигаешь ли ты сегодня военную науку настоящим образом или просто гражданскими дисциплинами занят.

Сколько себя помню на "военке", столько шло перманентное сражение руководства кафедры с городскими властями, в первопричинах которого значился пресловутый "бронепоезд". Торговля знала, куда нужно закатывать бочку для удачной и быстрой реализации живительного продукта. Поэтому отдавать на милость взбешённым офицерам эту опорную точку нарождающегося капитализма никто не собирался. Битва перерастала в свою затяжную форму, то есть, в войну позиционную, из которой выхода не бывает вовсе.

Не знаю, как остальным "курсантам", а работникам СНТО доводилось посещать запасной путь, где стоял мирный "бронепоезд", без особых последствий. Пришедший из пельменной плотник забивал все запахи своим ядовитым выхлопом в военную атмосферу, аки смердящий на холостой прогонке танковый дизель забивает афродизиаки Зондских вонючих барсуков из семейства скунсовых.

Ближе к концу второго семестра Лазарчук объявил аккордную работу всем СНТО-шникам. Кто сделает всё вовремя, тот получит заветные "пятёрки" по тактике. Так что тактику и стратегию укладки паркетного пола пришлось изучать в условиях, приближённых к боевым. Справились.

Ах, да, вот что ещё запомнилось из этого курса на военной кафедре - знакомство с подполковником Карлошвили. Карлошвили считался бессменным куратором не то у "радистов", не то у "электриков" (одноимённые факультеты существовали в КИИГА, прим. автора). Хотя, я не исключаю возможности, что и "механики" были осчастливлены его кавказской вежливостью.

Не помню, каким боком он оказался у нас на разводе и почему вместо ставшего родным Лазарчука проводил его. Нет же, не развод, в смысле девичьей фамилией, а развод на занятия с одновременным внешним осмотром. Вероятно, наш штатный куратор был банально болен. А поскольку военная кафедра не могла бросить на произвол судьбы целый курс, то...

Проходило наше знакомство с новым преподавателем так: моложавый красавец подполковник с огромной тенью от носа и чуть меньшей от козырька прохаживался вдоль строя, покачиваясь на носках своих идеально вычищенных сапог. Он вкрадчиво и доступно с еле заметным акцентом выдал такую изысканную тираду:

- Товарищи студенты, я буду разговаривать с вами только на ВИ. ВИ...бу, ВИсушу и ВИгоню! ВИ поняли?

Сразу стало ясно, офицер этот очень вежливый и серьёзный. Позднее от ребят с других факультетов мы узнали, что подобным образом Карлошвили знакомился со всеми вверенными ему подразделениями и не давал усомниться в своих первоначальных намерениях все три года обучения на военной кафедре.

3. ПОЛОВИНА СРОКА. "СБИТЫЙ ЛЁТЧИК" ИЛИ ПОЕЗДКА НА ХЛЕБОРЕЗКЕ

Третий курс на военной кафедре начался для нас с того, что кураторов стало двое. У нашего взвода - майор Бирюков Владимир Николаевич. Умница, кандидат технических наук, прекрасно знающий испанский и французский языки. Во времена "Карибского кризиса" он служил на Кубе, на ТОЙ САМОЙ военной базе. А у второго взвода - майор Иванов Борис Борисович.

Не знаю уж, по каким причинам именно данный майор считался старшим на потоке, но к той специальности, которую он преподавал (связанную с техникой), этот "фрукт" не имел никакого отношения. Вероятно, "волосатость" лапы Борис Борисыча имела необычайную плотность на квадратный дюйм его розоватой, будто пяточки младенца, кожи.

Иванов когда-то летал на истребителе, проходя службу после окончания училища где-то в Белоруссии. Но после того как во время учебных стрельб ухитрился засадить ракету "воздух - воздух" в колхозный свинарник, его потихоньку списали и... отправили с повышением на военную кафедру КИИГА - преподавать навигационные устройства, применяемые в ВВС. Естественно, что к технике этот недоучившийся "сбитый лётчик" имел весьма далёкое отношение. Ну, а про лапу, вы помните, надеюсь? Так что лишних вопросов задавать не станете.

Борис Борисыч своей пухлостью и улыбчивостью напоминал сразу двоих чешских героев. Гурвинека из народных сказок и Гашековского Швейка. Одно его отличало от бравого солдата: Швейк только притворялся идиотом, а Борис Борисыч таковым уродился. Он сам говорил, правда, что стал себя мироощущать немного не в своей тарелке после перенесённого в детстве менингита. Но я в это не верю, хоть убейте.

К сожалению, легендарный майор Иванов редко "преподавал" непосредственно нашему взводу, поэтому все байки, с ним связанные, я по большей части почерпнул у ребят из выпуска 1981-го года, у которых "зайцевал" в общежитии. А вот анекдот "про Борис Борисыча", характеризующий его своеобразную сущность, наверняка, не знал только тот, кто его не только ни разу не видел, но и не общался со слушателями военной кафедры института. Анекдот такой:

Приходит подполковник Карлошвили к майору Иванову и спрашивает:

- Борис Борисович, ВИ как опытный лётчик, ответьте мне на один вопрос. Могут ли крокодилы летать?

Борис Борисович бодро отвечает:

- Конечно, нет, товарищ подполковник!

- А вот полковник Лазарчук утверждает, что прочитал в одном научном журнале, будто есть и летающие крокодилы, - улыбается Карлошвили. Майор немного мнётся, но быстро приходит в себя и заявляет:

- Да, товарищ подполковник. Летают... Но очень низенько, як ластiвка перед грозою.

Анекдот анекдотом, но жизнь порой такие стороны многогранного таланта майора Иванова открывала, что тут бы все крокодилы из нижнего течения Нила в осадок выпали от смеха.

Занятия по нашей военно-учётной специальности Борис Борисыч имел обыкновение вести по конспекту, который для него кто-то накатал заранее. Майор попросту зачитывал, что в нём записано, и на схемах тыкал указкой в нужные места, сверяясь с тетрадкой.

Когда майор становился очень нудным, то ребята из выпуска 1981-го года подстраивали такой трюк: они прятали в перерыве конспект, озадаченный майор после тщетных поисков покидал аудиторию, приказывая заняться самоподготовкой. Конспект позднее находился в самом неожиданном месте, а Борис Борисыч пенял на свою рассеянность.

Другой способ отвлечь майора от нудного чтения заключался в провокации Иванова на задушевную беседу. Одна из тем, которые майор любил обсуждать, это его воспоминания о боксёрском прошлом. Борис Борисович когда-то занимался данным видом спорта в военном училище и охотно делился своим боевым опытом. Вот один из его боксёрских рассказов. Попробую передать сюжет от первого лица.

- Товарищи курсанты, вы, похоже, думаете, я всегда избыточно полным был. Не-е-е-т, я в училище боксом занимался. Тренировался каждый день, потому выглядел подтянуто и стройно. Вот тут курсант Колесников меня поймёт. Он тоже боксёр... Правда, не такой удачливый, как я. Видите, каким фингалом нам занятие освещает.

Так вот, был у меня случай один, с боксом связанный. Летом поехали мы с другом в Сочи. Познакомились с двумя девушками. Пошли их провожать. Тут, откуда ни возьмись, восемь грузин выскочили. Все с кЫнжалами, как один. Кричат чего-то по-своему. Дескать, не своих мы с другом девушек провожаем. Да, пожалуй, их больше было. Взвод, не меньше. Да не девушек - столько нам ни к чему, - а кавказцев коварных.

Нам с другом разбираться некогда, чьи это девушки. Мы убегать стали. Только, чувствую, догоняют. Забрались мы в один дом на второй этаж. Дверь закрыли. А преследователи стучат, ногами топают, кЫнжалы в щель просовывают. Дверь вынесли, и давай в комнату идти.

Я одному - раз - хук с правой! Готов! Другому - с левой апперкотом! Упал! Потом джеб на встречке провёл, потом свинг, потом снова апперкот... Лежат в проходе все восемь. Да нет же, их больше было. Другие по упавшим лезут, орут всякую гадость про меня и мою маму. Чувствую, пора прыгать.

А вы знаете, товарищи курсанты, как нужно правильно со второго этажа прыгать, чтобы ноги не сломать? Что вы говорите, курсант Яковлев, головой вниз? Н-е-е-ет, неправильно вы понимаете. (Дальше майор Иванов идёт к доске и корявыми линиями несостоявшегося художника на полном серьёзе начинает изображать пространственно временную траекторию безопасного прыжка со второго этажа). Понятно теперь, курсант Яковлев? Вот так я и ушёл от злодеев. Что вы спрашиваете, курсант Аришин? А как мой друг? Да-а-а... Наверное, зарезали парня. Я ведь его больше не видел. Да и не друг он мне вовсе. Так, на пляже познакомились. А вот тренировался бы я плохо, как курсант Колесников, до сих пор бы израненный ходил.

Надо ли пояснять, какая истерика творилась со взводом?! Но Борис Борисович ещё и покруче истории-страшилки заворачивал. На одном из занятий вспомнил майор Иванов некий поучительный сюжет, как он сам же и выразился - из жизни "секретной военной авиации" - и не преминул поделиться им со взводом.

- Товарищи курсанты, хочу вам случай рассказать, иллюстрирующий, как важно правильно матчасть к полётам готовить. Несколько лет назад проводились в одном N-ском авиационном полку ТУ-16 (Иванов хитро подмигивает) в Крыму учебные стрельбы. Вылетел первый борт в сторону моря, ракету выпустил. Загорелся, упал и разбился. Никто не выжил. Вылетел второй борт в сторону моря. Произвёл пуск ракеты, загорелся и упал в воду. Никто из экипажа не спасся. Вылетел третий самолёт...

...

Здесь я делаю короткое отступление. Вам ничего не напоминает начало этой истории? Правильно - рассказ о вываливающихся в окно старушках Даниила Хармса.

... А на этом ракетоносце бортрадист хитрый оказался. Он в ТУ-16 сзади сидит. Заранее блистер открыл и после отстрела ракеты с парашютом выпрыгнул. Заранее! Один только и выжил. Но поранился здорово. Летит весь в крови, кричит, песни поёт, имена родителей вспоминает.

Вынесло его на трассу Севастополь-Ялта. Приземлился кое-как. Только радист парашют отстегнул и с дороги убрал, видит, едет какой-то ЧАСТНИК навстречу. Парень и давай голосовать. А ЧАСТНИК этот - на "Жигулях" - смотрит, перед ним какой-то грязный человек автомобиль остановить пытается, да и мимо проехал.

Не захотел, подлец, машину пачкать! Но скоро повезло радисту. Да-а...

Майор Иванов зевает, прикрывая рот пухлой ладошкой, подходит к окну и увлечённо смотрит за живописным действом собачьей свадьбы, которое разворачивается за мусорными контейнерами. И только после того, как его чуть не хором просят продолжить, включается в тему.

- Ага, значит, стоит радист, истекает кровью, вот-вот коньки отбросит. Но тут проезжает в сторону Севастополя ХЛЕБОРЕЗКА (именно так и сказал Борис Борисович - "хле-бо-рез-ка"). Шофёр видит, стоит окровавленный лётчик, чумазый, весь в керосине и тавоте. Свой парень. Садись, подвезу... Таким вот образом и в часть пострадавшего доставил.

А того ЧАСТНИКА, который героя на дороге бросил, потом судили за мародёрство в мирное время! Что вы спрашиваете, курсант Астафуров? Из-за чего самолёты горели? Да, не помню я... Значит, и не важно это. Горели и всё тут - нам-то какое дело!

Бывали, по рассказам выпускников, у них и другие весёлые истории на военной кафедре, которые связаны с майором Ивановым только косвенно. Одну я, пожалуй, прямо сейчас и вспомню. Жаркий весенний день в мае. На улице невозможная духота. Но по обычаям военной кафедры без приказа свыше снять "тужурки" НЕ МОЖНО, приказ отсутствует. Для этого в Киевском военном округе приказ должны издать, не иначе.

Идёт самоподготовка. На столах СЕКРЕТНЫЕ конспекты и ещё более секретные учебные пособия. В аудитории в собственных форменных пиджаках варится целый взвод, почти тридцать экземпляров ни в чём не повинных коротко постриженных особей. Пот струится реками. Студенты "в мундире", да и только. В общем, жарко, скучно, стрёмно.

Тут сердобольный майор Иванов, закрыв дверь изнутри, чтобы не быть пойманным начальством, говорит:

- Товарищи курсанты, жарко сегодня. Снять всем тужурки!

Взвод с удовлетворением выполняет команду. Все выполнили, кроме одного. Борис Борисыч обращается к ослушнику:

- Курсант Чир, снять тужурку!

Володя (по прозвищу Бармалей) встаёт, но пиджак не снимает. Иванов просто вне себя:

- Немедленно снять тужурку и повесить на стул!

Бармалей, кряхтя, разоблачается и оказывается в миниатюрной манишке из воротника и двух пуговиц, которые видны в вырез пиджака, с галстуком на голое тело. Манжеты от рубашки пришиты к пиджаку изнутри - перманентные меры борьбы с жарой, предпринятые изобретательным умом.

Какие меры принял к Чиру майор Иванов, я не знаю, но всем остальным пришлось одеться - единообразие в военной науке, прежде всего!

4. ДЕДЫ. КАК НУЖНО ЕЗДИТЬ В ЭЛЕКТРИЧКЕ ИЛИ ПРОПАВШАЯ ВОДКА

Лето 1980-го года. Будущие выпускники 81-го готовятся к отъезду на военные сборы в Прилуки. Хотя пункт назначения мог быть и другим. За прошествием времени эта подробность стёрлась из памяти. Майор Иванов Борис Борисович проводит инструктаж по правилам поведения в пути на маршруте следования:

- Товарищи курсанты, завтра вы отправляетесь на военные сборы. Это самый значительный этап в вашей учёбе. Пожалуй, даже защита диплома не настолько важна для страны, как пребывание в летних лагерях - настоящее испытание для настоящих мужчин. Сбор на вокзале в ** часов утра. Без опозданий. Едем на пригородном электропоезде. В пути занимайте места подальше от окон, а то у нас много есть мастеров испортить праздник будущим офицерам ВВС.

Вот, например, в прошлом году сопровождал я таких же курсантов, как вы. Едем себе потихоньку. И вдруг какие-то хулиганы запустили каменюку прямо в окно вагона. Рядом со мной женщина с ребёнком сидела. Стекло разбилось. Женщине по горлу, по горлу... Она кричит, ребёнок плачет... Я крови не люблю... Я встал и ушёл.

Легко представить себе, как на всё вышеописанное отреагировал бы обычный человек. При всём идиотизме Борис Борисыча, сдаётся мне, что вся рассказанная история целиком и полностью - лишь плод его нездорового воображения. Он пытался поведать этот случай в воспитательных целях. А что получилось? Но оставим на совести "легендарного" майора такой оригинальный подход к проблеме, пусть даже и в воображении. Дальше будет ещё одна история, предоставленная мне выпускниками 1981-го года. Не такая кровожадная.

Как вы все помните или знаете по рассказам старших товарищей, в присно памятном 1980-ом состоялась очередная летняя Олимпиада. Затронула она и Киев в части соревнований по футболу. Задолго до открытия Игр организаторы старались удалить из стольного Киев-града всех посторонних. В число таких "нежелательных элементьов" попали и отъезжающие на военные сборы. Поэтому единственный, пожалуй, раз в истории военной кафедры КИИГА сдача государственного экзамена по военной подготовке проходила не в столице Украины, а по месту проведения подготовки будущих офицеров ВВС запаса - непосредственно в летних лагерях.

Так вот - после экзамена всё и случилось.

Итак, военные сборы закончены. Экзамены в части сданы. На следующее утро всех отправляют по домам окольными путями, минуя Киев и Москву, чтобы студенты не могли сорвать такое важное событие в жизни страны, как Олимпиада, своим несанкционированным присутствием.

Но до утра ещё далеко, стало быть - есть время, чтобы каким-нибудь традиционным образом отметить окончание курса военного обучения. Пошуршали мы по сусекам - собрали изрядную сумму на благородные напитки. И всё бы хорошо, да вот беда - практически нет возможности осуществить задуманное. Курсанты живут в огромных армейских палатках с трёхъярусными кроватями: целый день под надзором офицеров из части и кафедры, и только ночью предоставленные сами себе.

Место чтобы затаиться, в принципе, имеется. Да и ночью из институтских кураторов никого рядом не бывает - не заходят в палатку, хотя и положено по какой-то написанной в недрах кафедры инструкции. Но тут другая проблема - праздничный набор можно приобрести лишь в городе, а как попасть туда, минуя КПП? И тут инициативной группе по организации неформального мероприятия пришёл на помощь местный прапорщик из войсковой части. Он помог пролезть через тайную дырку в заборе двоим гонцам, переодетым в гражданское. То, что "гражданка" была с собой на сборах, тоже приятный нюанс, подаренный Олимпийским Мишей. Не ехать же домой в ГАФовской форме, вот студентам и разрешили взять "гражданку" с собой.

В строго расчётное время гонцы с дипломатом (там водка) и авоськой (в ней закуска) снова очутились на территории части. Но тут их ожидал обидный сюрприз. Борис Борисович с милой улыбкой Швейка встречал запрещённых военной наукой посланцев у лаза.

- Интересно знать, товарищи курсанты, сколько водки влезает в ваш дипломат? - съехидничал он с видом Суворова только что свалившегося на плечи опешивших французов, преодолев перевал Сен-Готард.

Гонцы ответствовали с достоинством, хотя и с дрожью в голосе:

- Семь, батюшко майор, не считая закуси.

Препроводив проштрафившихся студиозов в палатку, Иванов конфисковал водку и поставил в тумбочку к дневальному под личную ответственность - вплоть до отчисления и лишения ещё не полученного офицерского звания. Гонцов же, по словам майора, чаша сия не минет никак. По всему выходило, что празднику не бывать. Да, мало того, двоим студентам грозит совсем не понарошку стремительный пинок под зад перед выпускным курсом. Хорошее настроение от успешно сданного экзамена мигом улетучилось.

Проходящий по своим не столько военным, сколько хозяйственным делам (ухватить, что где плохо положили) прапорщик, тот самый, что дорогу в лавку штрафникам прокладывал, посочувствовал от души. Но только сочувствием дело не ограничилось. Он поинтересовался:

- А водку, какую брали?

Узнав, что "Сибирскую" "с винтом", он враз повеселел и куда-то скрылся.

Второе появление прапорщика сопровождалось позвякиванием трёхлитровой банки о кнопку кобуры. Идея военного доки была до примитивности простой. Раз уж попались, теперь ничего не поделаешь. Кому суждено быть отчислену, тот по любому диплом на следующий год не получит. А значит - нужно виновницу всему уничтожить безжалостно.

Чтобы не подставлять дневального, прапорщик аккуратно вскрыл "винты" у бутылок при помощи своего дежурного инвентаря - набора инструментов и принадлежностей, который хранил в кобуре. Шесть бутылок перелили в банку, а седьмую выглушил не сходя с места - в качестве приза за свою догадливость. В пустую тару нацедил водопроводной воды в казарме роты охраны, и вернул полные бутылки в тумбочку. Пробки вновь сияли своей первозданностью.

Наполненную банку спрятали и приготовились к тому счастливому моменту, когда грядёт отбой. Но и здесь козни со стороны майора Иванова продолжились. Он завалился в палатку, где изнывала в предвкушении лучшая часть роты, и радостно сообщил, что, поскольку сегодня особый день, то отбой переносится на два часа, и всем разрешено смотреть соревнования по телевизору. Произнеся эти сладкие, будто лукум, слова, майор уселся перед экраном и принялся наблюдать плавательную программу Олимпиады.

Как ни странно, никто не поспешил к нему присоединиться и приобщить свой интеллект к героической борьбе спортсменов за медали различных достоинств. Борис Борисович приглушил звук. По его поведению угадывалось, что он намерился не покидать походного жилья до самого отбоя. Нужно было что-то предпринимать, чтобы приблизить мгновение желанного праздника со слезами на глазах, как поётся в легендарной песне.

Вопрос решился весьма просто. Чей-то кирзач знакового 45-го размера просвистел над ухом у майора, сопровождаемый такой примерно тирадой:

- Мужики, поимейте совесть! Завтра вставать рано, а вы своей Олимпиадой никому покоя не даёте!

Иванов выключил телевизор и направился к выходу с доброй улыбкой героя чешских народных сказок:

- Намаялись на экзамене, ребята. Отдыхайте.

В общем, праздник состоялся. Получилось не совсем то, о чём мечталось, но всё-таки лучше, чем совсем ничего.

Ранним утром майор Иванов расхаживал перед строем и назидательно вещал тоном педагога Макаренко с лёгким акцентом Спинозы:

- Вчера я был обманут двумя вашими товарищами! Они поразили меня в самое сердце. Эти курсанты хотели напиться до состояния неприлично пьяных мужиков. Вероятно, у них были сообщники. Но вчера я намеренно выяснять не стал. Если у вас ещё есть остатки совести, выйдите сами из строя. И пойманные мной тоже выходите.

Вышли два вчерашних гонца.

- Так я и думал, - продолжал Борис Борисович с вселенской печалью в голосе, - у сообщников совести нет. Вчера я обещал этим двоим, что их отчислят, но с утра решил не портить никому настроения, тем более что вчера наш пловец Сальников рекорд установил. На Олимпиаде... В Москве...Пусть данный случай послужит для вас уроком. Я рапорт писать не буду, но на словах декану передам, чтобы в последний год за вас взялись, как следует. А теперь - марш за мной!

Дальше помилованные гонцы, корчась от душащего их смеха, выливали воду из бутылок в туалете казармы, а потом Борис Борисович побежал в санчасть, чтобы взять чего-нибудь от насморка в дорогу, поскольку запаха водки при сакральной процедуре жертвоприношения Бахусу так и не почувствовал. Борис Борисович, если вам удастся когда-нибудь прочитать эти строки, то знайте - зря вы тогда к врачу ходили!

5. ДЕМБЕЛЯ. ВЫШИВКА ГЛАДЬЮ ИЛИ ПОЧЁТНЫЙ КАРАУЛ

Минул год. Все герои предыдущей главы успешно учились на пятом курсе, а я внимал их рассказам, посвящённым боевой славе и прочим премудростям военных сборов. Приближалось время и нашего звёздного часа.

Наступило 1 апреля 1981-го года. В этот день как раз выпадали занятия по военной подготовке. Накануне я лёг пораньше, чтобы не проспать, и потому не обратил никакого внимания на подозрительное хихиканье своих сожителей по комнате. Вскочил наутро раненько, оперативно привёл себя в порядок, зализав водой немного отросшие волосы, чтобы в глаза не бросались на построении. Напялил фуражку и рысью побежал в сторону кафедры.

Вот и утренний развод. Майор Бирюков придирчиво осматривает внешний вид нашего взвода. Он, похоже, доволен. Воротники чистые, брюки выглажены, на погонах не стоят дыбом нитки. Звучит команда: "Снять фуражки, показать иголки!" Последняя фраза не фигуральная. Мы же не ёжики или дикобразы. Речь идёт об обычных швейных иглах, с заправленными в них нитками: чёрной, белой, синей.

Я сдёргиваю свой головной убор, точно зная, что набор игл с цветными нитками там есть за околышем, но на всякий случай пытаюсь нащупать их пальцем. И тут моему взгляду предстаёт ужасающая в своей безобразной красоте картина. На синем фоне моей фуражки сверху удивительно ровным аккуратным стежком вышито "Бирюков козёл!" Господи, вот чего тихарились вчера вечером мои соседи. К 1 апреля готовились! Я пытаюсь нервными движениями повыдёргивать белую канву своего неминуемого позора. А майор всё ближе и ближе.

Он замечает мои конвульсии и говорит:

- Курсант Иванов, покажите фуражку.

Делать нечего - я показываю. На синем поле ещё можно различить, кто такой майор Бирюков, по мнению моего головного убора. Бирюков отводит меня в сторону и тихонько говорит:

- Лихо тебя с 1 апреля поздравили. Кто, не спрашиваю. Давай быстренько оправься и в строй вставай.

Никогда ещё речь советского офицера не вызывала во мне столько тёплых чувств. А вот если бы я оказался в другом взводе? Там, где куратором Борис Борисович! Как знать, чем бы всё обернулось.

* * *

Наступил и наш черёд послужить Родине. Прибытие в часть, которая в Нежине стояла, прошёл буднично, если не считать, что местное "фазаньё" из роты охраны встретило нас улюлюканьем, приняв за "салаг". Но Лёня Острищенко, отслуживший срочную ещё до института, быстро поставил моложавых "черпаков" на место, намекнув, что когда он был "дедом" эти ухари ещё пешком под стол ходили и говорили кошке: "Дяденька, подвиньтесь". А Саша Погребной сказал более открытым текстом, что "старослужащим" сим после нашего отъезда ещё не меньше девяти месяцев париться предстоит, обозвав их эмбрионами однояйцевыми.

Поселились мы, как водится, в трёх больших палатках. В каждой по роте. Одна рота целиком из "механиков", вторая - два наших взвода и один взвод "электриков". А вот третья рота приехала из Риги.

И начались обычные армейские будни.

Вечерами после отбоя близ нашей палатки - сержантские посиделки, на которых доводилось бывать и мне. Как это получилось, коли я не вкусил сладостей срочной службы? По довольно редкому стечению обстоятельств, надобно признать. Мне нацепили погоны младшего сержанта, поскольку я ещё в институте был назначен командиром отделения. За какие-то неизвестные науке заслуги, не иначе. А поскольку я не проходил действительной службы, меня в узком кругу называли так: "о, самый младший из всех сержантов". Неплохое звание, не так ли? Ни у кого похожего нет.

Именно по причине нежданно-негаданного скоропалительного сержанства и выпало мне однажды стать дежурным по роте. Все обязанности оказались достаточно простыми, кроме одной. Я должен был контролировать состояние готовности столовой перед приходом туда нашей роты. Ещё во время завтрака ваш покорный слуга обратил внимание, что миски неважно помыты. Но тогда всем курсантам следовало не мешкая отправляться на занятия на прикреплённые объекты войсковой части, и поэтому спорить с кухонной командой мне показалось нецелесообразным.

А вот в обед я предъявил претензии на некачественно помытую посуду парочке чернявых кухонных работников из числа "срочников", судя по всему, армян. Тут же откуда-то вывалился здоровенный бугаище больше двух метров ростом. В ширину, правда, чуть поменьше. На его бугристых от обилия мышц плечах затрапезно и очень уж несерьёзно смотрелись погоны старшего прапорщика со свисающей одинокой вермишелиной имени аксельбанта Верховного Командарма всея союза, Ильича Второго.

Прапор дохнул на меня смертельной дозой спирта, поднял за грудки и пробубнил нафталиновым тенорком:

- Ты чё, салабон долбанный, хрена те в дышло, тут кобенисся!? Все жрут, и твоя рота будет. Посуда ему, вишь ли, грязная. Счаз в хавальник двину!

Он ослабил свою могучую хватку, и я вывалился, как куль с отрубями. Но на ногах устоял. Было страшно. За громилой стояли два кавказца с разделочными ножами. Хотелось бросить всё и убежать далеко-далеко. Но... Помощь прибыла быстро.

Раздался стук в дверь. Наша, нет - моя любимая, моя родная рота, пришла на обед! Она-то меня и выручила. Я доложил командиру курса и заместителю командира роты, что столовая не готова. За моей спиной снова возник негабаритный прапорщик и начал качать права. Институтское командование сгрибилось, дав слабину. Но тут - заметив заминку у столовой, к нам подошёл дежурный по части (кадровый офицер в звании майора). Прапор немедленно скрылся в глубинах кухни, а кавказцы шустро поменяли посуду на чистую.

Есть я не мог, руки дрожали, как у вертолётчика с двадцатилетним стажем. Однако обошлось. Ужин прошёл уже таки в дружественной обстановке.

В те самые сутки, когда я заступил дежурным по роте, часть нашего курса впервые попала в караул. А накануне командир полка собрал всех офицеров и предупредил:

- Трое суток в караул будут ходить студенты. Так что по самолётным стоянкам не шастать! Через ВПП (взлётно-посадочная полоса) не ходить. Особенно ночью.

Опытный командир, ничего не скажешь. Не в первый раз в его части студенты на сборах, видать, были. Но не весь контингент ему предупредить удалось.

В ту ночь на самой дальней от командно-диспетчерского пункта стоянке дежурил Миша Чобанян. Вы же знаете, какой Миша ответственный человек! А кто не знает, пусть мне на слово поверит. Я врать не стану. Ни к чему мне.

Так вот, все в округе про Мишину ответственность знали. А один несистемный прапорщик, видимо, не знал, поскольку на совещании у командира части отсутствовал, болел... вроде. Он-то и ломанулся тёмным украинским вечером напрямки через ВПП и стоянку "бомбера" ТУ-22РБ. Чтобы дорогу до прорехи в колючей проволоке ограждения срезать. По-видимому, за грушами в сад неподалёку полез. А может, за самогоном отправился, благословясь. Или возвращался уже. История о том умалчивает. Но это не так и важно, поскольку не дошёл, бедолага. Остановил его отважный боец Чобанян уставным: "Стой, кто идёт?" Прапорщик ощерился:

- Ты что, шары залил?! Своих не признаёшь?

Этим богомерзким высказыванием он так Мишу обидел, что тот, щёлкнул затвором, прежде чем предупредить:

- Стой, стрелять буду!

Прапорщик упал под плоскость детища авиаконструктора Туполева, угодив в лужу, которую тут же наполнил свежим содержанием. Вот таким вот дивным манером он и проистекал на пропахший керосином и аммиаком бетон, пока не появилась смена караула. Наверное, прапорщик этот ещё долго потом обходил злополучную стоянку стороной даже при дневном свете.

Даже когда все студенты уехали.

Хорошо нам служилось в Нежине. Ой, хорошо!

Но всему приходит конец. Пришёл конец и нашим военным сборам. А потом - неделя самоподготовки в Киеве с проживанием в 6-ой общаге под присмотром представителей кафедры, классические самоволки "по пиво" в "Янтарь", госэкзамены и вот - мы уже офицеры. Лейтенанты ВВС запаса.

Прошёл год. В самый разгар защиты дипломов мы со Стасом уютно расположились на подоконнике родной "четвёрочки" (общежитие N4 в студенческом городке КИИГА). Защищённый дипломом Саныч неспешно перемещался по противоположной стороне улицы Гарматной в джинсах с подтяжками на голое тело. В его руке непринуждённо позвякивало пол-ящика пустой тары в гамаке линялой авоськи.

Саныч шёл пополнить запас того самого горючего, коим так легко ввести себя в заблуждение, что ты счастлив полностью и безраздельно. Навстречу ему двигался этаким независимым колобком новоиспечённый подполковник Иванов Борис Борисович, сияющий ярче собственных звёзд. Я окликнул Олега:

- Саныч, спроси у этого идиота, когда ему звезду подкинули?

Саныч не расслышал и приставил рупор ладони к уху. Мы прокричали тот же текст уже хором со Стасом. Борис Борисович сообразил, что речь идёт о нём, и завертел короткой шеей Гурвинека в поисках источника звуков. Наконец-то, и Саныч заметил отважного подполковника. Он озорно улыбнулся и строевым шагом прошёл мимо Иванова, отдавая ему честь по-американски, без головного убора. Сабо на босу ногу чётко печатали шаг.

Борис Борисыч мог быть довольным. Его помнили! Я надеюсь, что и после того, как мы окончили институт, его помнили благодарные курсанты, а номер домашнего телефона теперь уже подполковника Иванова был передан, кому следует, с тем, чтобы иногда тревожить его нехитрым розыгрышем:

- Добрый день, это Борис Борисыч?

- Да.

- Борис Борисович, а вы дурак!

- А кто это говорит?

- Да все говорят!

Комментарии: 124, последний от 23/02/2020. © Copyright Чваков Димыч (nudless@mail.ru) Размещен: 27/02/2015, изменен: 27/02/2015. 46k. Статистика. Рассказ: Байки Бред по альма-матер Скачать FB2
Аннотация: Всем встать! Остальным подравняться сидя!

Чваков Димыч : другие произведения.

Дембельский альбом