- Пора, видно, переходить на тёмное, - задумчиво протянул Княжич, рассматривая кружку с "Крушовицким" на предпоследней странице настенного календаря, - зима стучит в глаза.
- Не стучит, а катит, - поправила начальника Ирина Смирнова, телеграфист и радиооператор в одном лице, как говорится, универсал.
- А по мне так - стучит.
- Тогда точно пора переходить на тёмное. Солнца же почти не видно, - в словах Ирины газированными пузырьками резвилась сермяжная правда от самого Гамбринуса - пивного короля.
Василий Дмитриевич Княжич - сменный инженер радиобюро - выглядел мужчиной суровым. Но это только внешне: взлохмаченная плохо ухоженная борода, не всегда свежее после канунешней встречи с друзьями лицо, простоватый свитер с вытертыми локтями и джинсы, модные "лет несколько тому обратно", как он сам обычно и говорил. Когда тебе за пятьдесят, некогда думать об истерично пищащей моде. Деятелей сценически-окорочкового бизнеса считать не станем: у них своя жизнь в сферах, которые нам недоступны. Сфера бестолкового псевдо-капиталистического обслуживания ни при чём, равно как и математическое понятие, взлелеянное самим Риманом.
Ирина, женщина самого распрекрасного возраста, когда дети уже взрослые, муж отправлен в отставку после очередного заседания домашнего кабинета министров, а состояние души всё ещё на высоте свободного парения над буднями, выглядела не просто светской хищницей, но хищницей с глазами нежного ягнёнка, что, как известно, наиболее опасно для мужского пола тёмными зимними вечерами.
Княжич подспудно догадывался о вампирических способностях своей подчинённой, но не придавал этому обстоятельству сколь-нибудь серьёзного значения. То ли уже научился держать оборону за два десятка лет совместной работы, то ли давно махнул на себя рукой, смирившись с неуютным домашним теплом, которое ему обеспечивала условно верная (поскольку ни разу не была застукана с поличным) супруга. А махнувшему на себя рукой мужчине никакая виагра не йохимбится.
Ирина давно поняла, что заводить романы на работе, тем более - с женатыми мужчинами, не стоит. Не будет от такой добычи никакого прибытку. Поэтому тоже не беспокоила Василия Дмитриевича домогательствами. И оттого были эти два совершенно разных человека практически друзьями, что называется, не разлей вода. Делились каждый своими домашними проблемами, бегали вместе в курилку, ездили за грибами-ягодами, а иногда - даже и в отпуск.
За окном суровели густотёртой белизной с синеватым отливом ранние зимние сумерки. Герои перекуривали во время рабочего дня, тянущегося упругой, застывающей на морозе патокой, лениво перебрасываясь информацией о предстоящих Новогодних вакациях.
- Митрич, ты в курсе, ко мне брателло приехал?
- В гости или как?
- Ностальгия замучила. По местам, так сказать, боевой юности захотел прошвырнуться, с давними друзьями пересечься, водки скушать под старинный боевой барабан и скупую мужскую слезу.
- Понятное дело. Здесь у него и барышень много было, помнится.
- Нету их уже давно. Кто уехал, кто замуж выскочил... и тоже уехал.
- А сам Серёга как? Женат?
- Был. Три раза. Но всё что-то его не устраивало. Больше пяти лет ни с одной не прожил.
- Дон Гуана лишь скульптурная композиция исправит.
- Статуя Командора?
- Не только. Ещё и о склепе не забывай.
- Миленько, миленько...
В курилку заглянул заслуженный полярный лётчик, командир эскадрильи МИ-8, Ираклий Недошвили, давно и напрочь отморозивший свой кавказский акцент, просидев почти неделю на вынужденной без связи в конце октября далёкого социалистического года предпоследней пятилетки. Случилось это... лет, кажется, восемнадцать назад, а то и того больше. Сейчас никто уже точно и не вспомнит.
- Курите? - вежливо осведомился недавно порвавший с дурной привычкой Недошвили. Бросивший, но так и не перерезавший пуповину, подпитывающую организм никотином. - Хорошие у вас сигареты. Можно мне немного этим воздухом подышать?
- Курим всё равно в атмосферу. Садись, не жалко. - Княжич приветливо указал на место рядом с собой.
-Э, какие новости, дорогая. У нас одни старости. Даже меня, заслуженного пенсионера, вынуждают летать в мои-то годы. А ведь я ещё первую "лампочку Ильича" в нашем горном селении застал. Сколько мне лет, понимаешь?
- Раньше была "лампа Ильича", теперь энергосберегающие лампочки от Анатольевича, - откликнулся на тему дня Княжич.
- Одна радость осталась - внуки, - переключил упёршийся в тупиковую ветвь разговор на режим авторотации старый пилот, и глаза его повлажнели старческой слезой умиления. - Представляете, вчера принёс из садика образец своего творчества. На альбомном листе нарисована зелёная колбаса, а из неё множество палочек торчит. Спрашиваю: "Георгий, что это у тебя изображено?" А он говорит, будто нарисовал тараканожку. Смешно.
- Сороконожку? - усомнилась Ирина, правильно ли она расслышала.
- Я тоже так спросил. А Георгий говорит, мол, нет - именно тараканожка нарисована.
- Стра-анно, - протянула телеграфистка, - а вы ему сказку "Тараканище" читали?
- Читал. А родители даже пугают парня Тараканищем. Если, дескать, не будешь слушаться, придёт за тобой усатый злодей и под кровать утащит. Но видел мой внук таракана только на картинке, потому не очень верит словам старших.
- Эх, бедные дети, - вполне искренне вздохнул инженер, - даже живого домашнего насекомого никогда не встречали в быту.
- А отчего это? - удивилась Ирина. - В самом деле, все тараканы куда-то исчезли.
- Отправились искать себе новую планету, - усмехнулся Княжич. - Этой-то кирдык наступает, как предсказали ещё древние майя.
- В самом деле?
- А кто ж его разберёт. Дожить нужно, тогда и узнаем. Но у меня на сей счёт своё мнение имеется. Не любят тараканы частотных модуляций в диапазоне, в котором работают мобильные телефоны и, может быть, компьютеры. Прусаков буквально плющит от этих частот. Вот они и сбегают туда, где "абоненты находятся вне зоны доступа".
- А ведь прав Василий! Прав, - Недошвили так активно радовался полученному объяснению природного феномена, будто новое знание принесёт ему непременную удачу в жизни и работе.
* * *
Тем же вечером Серёга Ладошин, двоюродный брат Ирины, сидел с ней на кухне и жаловался на судьбу:
- Представляешь, сеструха, живём мы в стране вечнозелёных помидолларов, где даже за деньги никто работать не хочет. Поменять паспорт и то толку нет. Дожили! Мне, стопроцентному самцу, вписали на третьей странице женский пол. Да-да, рядом с фотографией. Троечники!
Я сначала и не заметил даже. Но поехал в командировку, а там администраторша в гостинице так на меня посмотрела, будто я какая-нибудь Дана Интернейшенел с припрятанным в складки живота членом.
Пошёл потом в паспортный стол, чтобы поменяли паспорт на правильный. А они мне говорят, чтоб заявление писал. Мой крик души, дескать, начальник департамента рассмотрит в установленные сроки и даст потом ответ. И волноваться, мол, нечего. И не с такими проблемами люди живут, не умирают. Вот, например, одному вообще фамилию с Кобылин на Кобылян поменяли. Теперь его везде за армянина принимают. Живёт который год с новой фамилией и вполне себе удачно. Даже в брак вступил. Сначала, правда, и он пытался что-то сделать с ошибкой в паспорте, но когда узнал, сколько стоит процедура нештатной замены главного документа "без убедительных на то оснований", так сразу и присмирел.
Короче говоря, сижу я перед тобой, Иринка, в мужском обличье, но документально - баба! Горько мне и обидно от этого... И волком выть хочется.
- А ты повой, Серега, узнаешь, может быть, каково нам, одиноким женщинам, бывает.
- Шутишь?
- Какие уж тут шутки! Мужики - через одного - дряни порядочные. Как навешают лапши, так готовы на руках носить. А потом их самих чёрте где носит, только не по дороге к дому.
- Это в тебе обида на мужа бывшего говорит, сеструха. Не все же мужики такие. Вот меня возьми...
- Тебя-то вот как раз и не следует брать. Скольким ты женщинам жизнь испортил!
- Это я-то испортил? Да на меня никто из бывших обиды не держит. А всё почему? Я им даю, что они хотят в мгновения наших встреч. И прощаюсь без слёз, а с улыбкой.
- И-ээ-х, был пустяковым человеком, таким и остался...
Сергей, решив, что больше нечего трепать нервы в разговоре с сестрой, вышел из комнаты. И здесь, на пороге, был встречен собственной двоюродной племянницей.
- Вдруг из маминой из спальни выбегает Колин Фаррелл, - весело процитировала Настя какой-то из новых сетевых приколов.
- Ты смотри, какая зубастая! - незло ухмыльнулся Ладошин и отправился на балкон - покурить перед сном.
* * *
Оставшись одна, Ирина вспоминала давешнее, немного загрустила. Она тогда пришла в аэропорт с городского телеграфа совсем девчонкой. Серёга Ладошин поманил хорошей заработной платой с премиальными и большим коллективом неженатых пилотов, которые так и снуют перед глазами - есть из кого выбрать будущего спутника. Возможно, даже жизни. Для барышни в юных летах, согласитесь, не такое уж расхожее обстоятельство.
Ирина влилась в новый коллектив легко и непринуждённо. Весёлый характер тому способствовал. Она быстро освоила смежную профессию радиооператора и вскоре могла подменять тех, кто был занят обеспечением полётов по радиоканалу в диапазоне коротких волн. "Пошла в рост по эфиру", как заметил двоюродный брат, узнав об успехах кузины.
Ирина отчётливо представила себе то утро, когда всё началось... Она только что сдала ночную смену и шла по коридору мимо штурманской и курилки, где толпились экипажи, которые были поставлены в сегодняшний наряд на выполнение производственных и аварийно-спасательных работ. Серёга Ладошин летал тогда ещё вторым пилотом сразу после окончания лётного училища. Перетрудиться не боялся, и потому ему частенько продлевали саннорму* в связи с недостатком лётно-подъёмного состава в авиапредприятии.
Итак, Ирина спешила домой со смены, кокетливо изменив походку, когда проходила на участке от штурманской до лестничного марша, ведущего на первый этаж. От группы молодых лётчиков отделился Ладошин и с широченной - с совковую лопату по ширине - улыбкой поприветствовал:
- Доброго утра, сестрица! Удачно смена прошла? Э-э-э... а можно тебя на парочку слов... в интёмной обстановке?
Отошли в сторонку, и Серёга спросил, немного смущаясь:
- Слушай, Ир, у вас там какая-то новенькая на самолётном**появилась?
- Да, есть одна...
- Молодая?
- Да. Тебе-то зачем?
- Понимаешь... сестрёнка, голос у неё, как у ангела. Звонкий, ясный, жизнеутверждающий. Сердце обмирает, когда её в эфире слышишь. Познакомиться хочу. Поможешь?
- Кобель, он и есть кобель... Голос, видишь ли, ангельский. Врёшь ты всё, Серёга.
- Ни боже мой, Ирка! У меня намерения серьёзные, может быть. Так познакомишь?
- Познакомлю, познакомлю, раз просишь. Только ты и сам не захочешь с ней общаться.
- Отчего это?
- Потом увидишь. Впрочем, предупреждаю на всякий случай, не засирай девке мозги...
- Она такая романтичная дурочка?
- Узнаешь, братишка, узнаешь...
* * *
Утром Ирину разбудила дочь, вбежав в комнату с округлёнными, как у совушки, глазами.
- Мама, он опять твоими духами пользовался...
- Дядя Серёжа?
- А кто же ещё-то! После бритья пользовался. Побрился и почти полпузырька на себя вылил...
- Какие духи?
- Те самые, французские!
Настя имела в виду классический парфюм от мадемуазель Коко - "Шанель N5", настоящий, не контрафакт, парфюм, привезённый Ладошиным из Москвы.
- Сам подарил, сам и пользуется, Настя. У него же в паспорте графа "пол" к тому обязывает. - Ирина говорила со свойственной ей ироничной улыбкой, но в словах её звенела ружейная сталь Дикого Запада.
- Ты что имеешь в виду, мама: дядя Серёжа голубой?
- Отстань, Настюха! Какой же он гей, если по молодости не мог ни одну юбку в аэропорту пропустить... неопылённой. Ходок был... я те дам!
- А ходок - это как?
- Вот же молодёжь... и чему вас только в школе учат? Ходок - это... В общем, когда по бабам.
- Как Казанова?
- Можно и так сказать.
- Мам, а расскажи о дяде Серёже... ну, когда он ещё здесь жил. Когда лётчиком работал.
- А чего рассказывать-то - всё одно и то же. Соблазнил девчонку, погулял с недельку и бросил... Впрочем, есть одна история.
- Он в кого-то влюбился? Ему отказали?
- Такому орлу никто не отказывал. Красавец твой дядька был, и язык подвешен, как у Левитана...
- Левитана?
- Диктор такой был на радио. А насчёт того, что Серёга влюбился, скажу так - было нечто похожее. Слушай.
* * *
Девушку, о которой завёл речь Ладошин, и в самом деле, отличалась звонким и удивительным голосом. Такие голоса как-то по-особенному любят экипажи, находясь в воздухе. Им они напоминают о земле, о том, что пилотов там ждут и любят, что ничего плохого не может случиться, когда путь в эфире прокладывают эти голоса ангелов радиобюро. Ангелов-хранителей в небе.
Звали новенькую радистку Варей. Варей Кнехт.
Нет, пожалуй, нареку свою героиню Раей. Почему-то меня всё время подмывает назвать её именно так. Наверное, виной тому подсознательное стремление соответствовать символическому ряду: профессия, связанная с небом - ангел-хранитель небесный - рай небесный. И как же быть всё-таки - следовать правде жизни или к интуитивному голосу чувств прислушаться?
Поступлю, наверное, так: как напишется, так и напишется. И пусть меня покарает суровая, но справедливая рука моих товарищей, а также - не менее суровая и ещё более справедливая десница недругов. Где наша не пропадала!
Итак, мы остановились на том...
Рая недавно окончила среднюю школу, потом курсы радиооператоров при ДОСААФе и, пройдя, положенную стажировку, приступила к самостоятельной работе на самом ответственном - самолётном канале.
Девчонка обладала незаурядной внешностью и фигурой. И всё бы было просто замечательно, если бы не одно обстоятельство: в детстве Рая переболела полиомиелитом и получила осложнение, сказавшееся на опорно-двигательной системе. Группа мышц на ногах оказалась парализованной, и передвигалась Рая, опираясь на палочку, с трудом переваливаясь с боку на бок: некое подобие утиной походки.
С этой-то красавицей, обладательницей классического греческого профиля и длинных вьющихся безо всякой плойки волос, и должна была познакомить Ирина своего двоюродного брата Серёгу Ладошина.
"Захотел, братишка, захомутать обладательницу небесного голоса, изволь! Только захочешь ли? Струсишь, небось, стороной обходить начнёшь, когда палочку и походку своей предполагаемой пассии увидишь! И поделом. Не век же безответственным Дон Жуаном по жизни скакать. Будет тебе урок, Серёженька, братец мой ненаглядный. И тётушка мне спасибо скажет..." - так думала Ирина. И странное дело, чувства Варечки её тогда отчего-то совсем не тревожили. Не брала она девушку в расчёт. Эгоистично? Может быть. А кто из нас очень-то думает о чувствах других в молодые годы?
Знакомство героев состоялось вполне обыденно. Серёга заглянул в комнату отдыха радиобюро, где как раз пили чай его сестра с напарницей. Их подменили на несколько минут радистки с других каналов. Ладошин заглянул, будто бы по делу. И даже что-то спросил. Ирина немедленно представила его Варе, вспомнив какие-то зачаточные познания об этикете, полученные на факультативных занятиях в старших классах. Ладошин тут же забыл о производственных вопросах и принялся щебетать всякие глупости, на которые обычно клюют томные девицы, озабоченные нехваткой мужского общества. Будто певчий кенарь заходился Серёга, из кожи лез. Хотел понравиться. Варя же только снисходительно улыбалась, изредка вставляя острое словцо Ладошину поперёк разговора.
Короткий перерыв закончился. Варя поднялась со стула, потянулась за палочкой и, чуть подволакивая одну ногу, нелепо выворачивая вторую, отправилась на рабочее место. Ирина же задержалась.
- Рот закрой, брательник! - сказала она Сергею.
- Слушай, Ир, а что у неё... это... с ногами? Перелом?
- Дурак ты, Ладошин, это у неё пожизненно... Последствия полиомиелита. Понял? Я же тебя предупреждала, чтоб девчонку с толку не сбивал. Ей и так досталось - нам с тобой не снилось.
Последние слова Ирина говорила уже в пустоту.
* * *
- Мама, а они больше не встречались?
- Я тоже так думала, Настёна! Но плохо я знала твоего дядю. Ему ведь что втемяшится в голову, никакой кувалдой не выбить.
Прошло, мне кажется, месяца три, когда стала я замечать, с Раечкой что-то необычное происходит. Вся она какая-то светлая, воздушная. И даже, вроде бы, ходить легче стала. Тут мне сердце и кольнуло, дошло до меня - это же Ладошин так за ней увивается, что девчонка последний разум потеряла.
Пришла я к Сергею домой и сказала, всё, что о нём думаю. Мало ему, паразиту, нормальных баб, так он за калеку взялся. А с ними, увечными, так нельзя: они трудно к людям привязываются. А уж терять надежду и опору для них вдесятеро сложней. Так и ломаются психологически, иногда до суицида доходит.
И знаешь, что мне твой дядька ответил? Мол, хотел он всё бросить, остановиться, да голос Раечкин волшебный всё манит его по ночам, зовёт... А взглянет на её походку - сердце кровью обливается.
Я тогда и говорю: "Женись, стервец, если любишь! Или... из жалости, что ли... Только не мучай Варю, прошу тебя". А он мне: "Не могу я жениться. Боюсь, что не выдержу. По нормальным бабам шляться пойду... а её это убьёт". "А твоё нынешнее к ней отношение, чем лучше? - спрашиваю. - Это её не убьёт?" Ничего мне Сергей не ответил, ушёл мрачный, с лица опавший. Сбежал от меня на улицу. А я с его мамой осталась. "Что такое с Серёжей, Ирина?" - спрашивает. "Наверное, совесть пошёл в пивбар искать, тётя Наташа!" - отвечаю.
А через неделю дядька твой в Москву укатил. Как потерпевший бежал. Даже перевод ему на другое место работы потом задним числом по почтовому запросу оформляли.
А Варечка как же, спрашиваешь? Да-а... тут слёз было немного, да вот печали глубокой, прочувствованной - ни одному человеку на всю жизнь хватило бы. Такого предательства девчонка просто не ожидала. Не могла поверить. И всё я, дура, виновата - зачем знакомила, зачем пыталась братца на путь истинный таким вот образом наставить?
Месяц Варя в отпуске сидела по настоянию начальства, и я с ней почти неотлучно, чтоб та сдуру руки на себя не наложила. Потом девушка на работу вышла, а там, сама понимаешь, заскучать да в свои мысли тяжкие углубиться некогда. Через полгода пришла в себя наша Варечка. Только с мужиками с тех пор - ни-ни, словно зарок дала. Вот такие дела, Настёна...
Неожиданно идиллию женских секретов прервал мужской бархатный баритон:
- Настя, выйди. Мне нужно с мамой поговорить.
В дверях стоял Сергей Ладошин, и глаза его отливали иссиня-чёрной сталью дамасской закалки.
* * *
- Слышь, сеструха, а та радистка у вас ещё работает?
- Рая?
- Ну да, наверное ("Вот засранец, делает вид, что не помнит... или в самом деле забыл?" - подумала Ирина). У которой голос... ангельский, звонкий. С ногами ещё у неё что-то.
- Не работает. Она сейчас на пенсии по инвалидности. С племянниками нянчится. Я её частенько в городе вижу.
- Ир, ты... это... свела бы нас, что ли? Самому-то неудобно.
- Ясный перец - неудобно, ты ж её тогда отшил, побрезговал... А девчонка на тебя запала конкретно. Не мог поласковей как-нибудь...
- Да хватит тебе зудеть. Самому тошно... Я на колени встану. Буду прощения просить...
- Серёга, у тебя с головой всё в порядке? Не бо-бо? Чтобы славный лётчик Ладошин, на которого бабы гроздьями вешаются, прощения у женщины вымаливал - это же мексиканский сериал какой-то.
- Молчи, Ирка! Что толку с тех баб? Одно расстройство. Скучно мне с ними было. И жёны тоже... Поначалу, вроде, умными казались, умели разговор поддержать, хозяйство вели. А мне всё равно скучно становилось. Новых искал. Где угодно искал, а счастье-то вот оно... рядом было. Только не понимал я этого.
- Конечно, не понимал. Не той головой думал. Полагаю, сейчас такая же история. Увидишь ты свою Раечку, голос услышишь да и бросишь месяца через два. Дурак ты Ладошин, и лечить тебя поздно. Лучше не лезь к женщине. Тебе забава, а ей потом с этим жить. Второй раз она не перенесёт. Точно не перенесёт. Не скажу я тебе её адреса. И знаешь, что - поезжай-ка ты в свою столицу, чтобы не смущал здесь добрых людей.
Ладошин с досады хлопнул дверью, когда уходил из квартиры. Вернулся поздно. Был пьян и молчалив. Одно только слово произнёс, не глядя в тревожные Иркины глаза:
- Уеду...
* * *
На исходе ночной смены - под самое утро - невыносимо хочется вздремнуть, но Ирина не могла себе позволить такой роскоши, поскольку...
...где-то в воздухе, в кромешной мгле непопулярной в правительстве Полярной ночи находился вертолёт, вылетевший по срочному вызову, выполняя санзадание. Трудные роды - и в городе большая проблема для врачей, а тут - крохотная деревушка на берегу таёжной реки, куда даже зимой можно добраться только по воздуху!
Время тянулось, простите за банальность... Как? Да просто тянулось.
И вот томительное, как упрямо не застывающая эпоксидная смола, ожидание подошло к концу: "восьмёрка" ещё только выруливала на перрон, а к вертолёту уже подъезжала машина с красным крестом на борту. В окно аэровокзала Ирина наблюдала за процессом эвакуации роженицы. Было хорошо всё видно в свете аэродромного освещения, разрывающего молочный кисель холодного тумана, придавленного к земле атмосферным столбом конца декабря.
А чуть позже...
Комэск Недошвили ворвался в радиобюро - возбуждённый - еле сдерживая эмоции. Несмотря на то, что "за бортом" поджимал мороз - под сорок, - и от натруженной об лётный наряд матчасти до здания вокзала идти было порядочно, старый лётчик не успел остыть. От него валил пар, а по лбу струился ручеёк пота, напоминающий верховья реки Арагви... или, вполне возможно, самой Куры. А вот лицо лётчика выглядело серым куском плохо отжатой брынзы, по ошибке завёрнутый в капюшон "аляски".
Ирина никогда прежде Ираклия таким возбуждённым не видела.
- Что стряслось, Шалвович? Всё нормально прошло?
- Вах! - от волнения лётчик вспомнил, казалось бы, напрочь забытые словечки из детства, проведённого в пригородах армянского города Дилижана. - Понимаешь, Ирина-джан! Тут наш президент об экономных источниках освещения рассуждает, а в Кипиево - темень несусветная. И прожектором-то туман не пробьёшь! Пока местные сообразили солярку в бочках поджечь, мы чуть весь керосин не сработали. И как только догадались мужики местные, связи-то у нас с ними не было?..
- Шалвович, это мы с диспетчером со стартового*** по телефону дозвонились, попросили. Как услышала я в эфире, что ты материшься - не можешь площадку для посадки подобрать в темноте, так сразу за телефонные справочники взялась. Еле-еле номер нужный с Палычем нашли, половину начальства перебудили.
- Молодцы вы, Ирина! Без вашей помощи точно бы машину разложил... или того хуже. И всё равно - садиться пришлось... такого и не припомню. Туман, снежный вихрь, огни от бочек еле просматриваются. А на сверхмалых высотах авиагоризонт бесполезен. Тут только собственная задница командиру в помощь. В подобных критических ситуациях без чувствительного копчика - никуда.
- Мы тут за вас, Шалвович, не только кулачки держали - молились про себя. А взлетали-то уже нормально?
- Какое там! Когда роженицу с сопровождающим погрузили, в бочках солярка кончилась. Кругом всё белым-бело, ни одного тёмного пятнышка для ориентира, чтоб взглядом оттолкнуться, как у нас говорят. А без этого взлетать - всё одно, что играть со смертью в "кошки-мышки". Только дашь взлётную тягу, такой вихрь поднимется, что не понять, где земля мёрзлая, а где небо звёздное. Тут лопастями вломить по сугробу - самое милое дело.
- И вы приняли решение взлетать без ориентиров?
- И куда деваться прикажешь - роженица орёт, того и гляди, богу душу отдаст, а мы, четверо здоровых мужиков, всем экипажем смотреть на это будем, что ли? Не из таких ситуаций выбирались. И тут - настоящее чудо - директор заготпункта додумался свой "Буран" из сарая выкатить. И аккумулятор у него целый, и фара. Дал он нам неподвижный ориентир, направив фонарь вертикально вверх... но сам же чуть и не убил: испугался, когда вертолёт взлетать начал, и назад резко сдал. Я-то считаю точку отсчёта неподвижной и начинаю неверно в набор уходить, представляешь? Хорошо, у меня интуиция, что у твоей Софи Лорен губы - от бога (летаю давно) - сообразил, что земля не под тем углом оказалась, аж позвоночник заледенел в один миг. Но справился. Буквально в полутора метрах лопасти над сугробом прошли.
- Слышала, Шалвович, как же ты ругался... Хорошо, тот владелец "Бурана" так и не узнал тайну своего рождения, а то бы умом сдвинулся. Я-то ещё подумала, что ты кого-то на борту так чихвостишь... Не догадалась... Как бы потом премии не лишили за нарушение фразеологии радиообмена.
- А пускай, Ирина-джан, лишают. Увольняют пускай... Сам бы давно на пенсию ушёл. И сегодня так подумал: "Всё, хватит с меня! Стану спокойно на пенсии внуков нянчить". И тут твой голос в эфире. Такое тепло разлилось по телу, так покойно стало, Ирина-джан. Вы же для нас, пилотни, - будто маячки, по которым мы домой возвращаемся. Только у моряков маяки - бездушные механизмы. А вы у нас... просто ангелы-хранители.
Мороз понемногу отпускал. Туман нехотя скатывался в клубки грязновато-сизой шерсти и терялся в сугробах вокруг вертолётных стоянок. На небе, которое будто бы промокнули влажной салфеткой, проступали заспанные звёзды.
Тихо. Под еле слышный стон уходящих на Большую Землю поездов, тарахтела ранняя пташка - снегоуборочная машина. Новый год Новым годом, но перрон должен быть вылизан.
А в курилке аэровокзала сидели двое: Ирина Смирнова, радиооператор и телеграфист в одном лице, а ещё - командир эскадрильи МИ-8 Ираклий Недошвили. Старый пилот активно ловил ноздрями запах дыма от тонких дамских сигарет, лицо его из землистого постепенно становилось румяным, седые усы расправлялись.
Оба ранних посетителя курилки молчали и не смотрели друг на друга, и каждый думал о своём... и чуточку об общем. И не нашлось бы в тот миг во всей огромной республике, территориально покрывающей весь Бенилюкс с пригородами и соседними французскими городками, деревушками и замками, никого, кто был бы духовно более близок друг другу.
* * *
Ирине с трудом удалось заставить себя закрыть глаза после напряжённой ночной смены. И то уже поздним вечером, когда не осталось сил носить чугунную голову на слабеющих плечах. Раньше-то, по молодости, всё было просто... просто замечательно. Не успеешь голову до подушки донести, уже спишь без задних ног (интересно, а у людей бывают передние ноги?). Теперь не так просто - изведёшься вся от мыслей, пока не закемаришь. Эх, молодость-молодость...
...и приснился Ирине совершенно дурацкий сон. Будто бы её взрослая дочь Настя снова маленькая, и будто приносит она из детского сада лепную фигуру из пластилина: длинный зелёный огурец, вроде тепличного, с двумя пуговицами глаз и огромным количеством конечностей, выполненных из обезглавленных (во избежание случайных возгораний) спичек.
- Это что у тебя, Настюша? - спрашивает Ирина.
- Тараканожка, мама.
- Тараканожка? Никогда не слышала. А это что за существо?
- Внучка Тараканища...
И тут из-под дивана высунулась усатая физиономия сказочного героя, распушивая своё мужское украшение с хитрым прищуром на доброй хитиновой голове, напоминающей передней частью лицо Ираклия Шалвовича Недошвили. Тараканище, а это, без сомнения, был именно он, взял пластилиновую скульптуру и утащил в своё логово под диваном...
Разбудил Ирину телефонный зуммер, стилизованный под ламбаду - горячий латинский танец. Сначала она не поняла, кто с ней обращается таким звонким, совершенно особенным детским голосом. А потом дошло... Говорила Варечка, говорила взволнованно, не то слово - на грани истерики:
- Ир, привет! Извини, если разбудила... Сергей пропал...
- Как пропал? Куда? Ты его видела? Он разве у тебя? Я думала, что он в Москву уехал. Вещи позавчера собрал, сказал, мол, пожелай мне удачи, сеструха, отчаливаю... И ушёл. Его на улице, кажется, такси дожидалось. Так получается... он к тебе спешил?
- Да, ко мне. Но... Ирка, он меня снова обманул... Посмеялся и бросил. Приезжай, а то у меня что-то с головой...
* * *
Только после третьей рюмки коньяка Варя немного успокоилась и смогла адекватно отвечать на вопросы.
- Так он пришёл к тебе без вещей? - начала дознание Ирина.
- С одним пакетом. Там были конфеты, вот этот коньяк... ещё миндальные пирожные... мои любимые.
- А чемодан?
- Не было чемодана.
- Вот сволочь - наверное, в камере хранения на вокзале оставил, чтобы... нагадить тебе в душу, а потом в свою столицу умчаться. Суду всё ясно - Ладошин больше мне не брат, не кузен... Я его и знать не хочу... Варь, ну успокойся, солнце, плюнь на него. Давай выпьем ещё с тобой, а о мужиках и думать не станем... Да, кстати, бутылку я сама открывала. Странно. Серёга, чтоб не выпил для храбрости... Чтобы такую мерзость совершить, как он с тобой, нужно литр принять. Это какое-то извращение... Говорила же ему - не суйся к Варьке, не обижай.
- Ира, он не обидеть меня хотел, не посмеяться. Я это сразу поняла. Такой странный был и нежный... Будто прощался навсегда. Он что-то чувствовал, наверное...
- Вот вам и здрасьте, а чего тогда сбежал, паразит?!
- Он не сбегал. За хлебом пошёл.
- За хлебом? Позавчера вечером? Больше суток прошло... И где хлеб? Точно, свалил Ладошин... по-английски, не прощаясь. Что-то у него на старости лет репертуар стал меняться. И ты хороша: то сбежал, бросил, то не хотел сбегать. Никакой логики, прости, господи. А вроде ж, не блондинка! Ну-ка, не плачь, тебе говорят!
- Ира, а если с ним что-нибудь случилось?
- Смотри-ка бы - не случилось! С этим гадом ничего никогда не случается: везунчик по жизни. Всегда сухим из воды выскочит... Всё - не реви здесь белугой дурной! Ты в больницы, милицию... морги - да не блажи, говорю! - звонила? Нет? А чего целые сутки делала? Ждала? Ну ты дура конкретная! Давай сюда справочник и телефон. Будем искать. Ты Серёгин номер мобильника знаешь? Вне зоны доступа... так-так.
Ирина не успела договорить с дежурным районной больницы, когда в дверь позвонили. Женщины бросились в коридор. Варечка, обратившись в Раечку, даже о своей клюшке забыла - будто летела на крыльях надежды.
* * *
В полумраке коридора (и сюда докатились мудрые мысли президента об энергосбережении) стоял изрядно помятый Сергей Ладошин и улыбался. В одной руке у него был чемодан, а в другой - охапка взъерошенных под причёску модного рокера роз и нелепая осыпающаяся ёлка - призрак надвигающихся праздников.
- Вот, на вокзале купил. Когда за чемоданом ездил, - говорил Ладошин в то время, как его брови вопросительно изгибались наподобие гусениц шелкопряда. - Сестрица, а ты что здесь делаешь?!
- Ты совсем идиот или только наполовину? Тебя за хлебом отправили, а пропал на... двадцать семь часов. Видишь, Рая чуть живая... И почему этот чёртов чемодан был на вокзале? Серёга, убить тебя мало!
- Девчонки, дорогие мои, сейчас всё объясню. Я долго решал, ехать мне в Москву или остаться. Если Рая простит... Потому и не стал сразу с вещами, как говорится. Думал, если прогонит, сразу уеду к чёртовой матери.
Сестрёнка, ты, мне, конечно, адрес не дала, но старые друзья остаются старыми друзьями. Выдержанней и крепче самого модного в Европах вина. Нашёл я нужный дом с их помощью.
Полчаса во дворе ходил, прежде чем решился подняться. В голове нашу встречу после двадцати лет разлуки проигрывал. А всё равно не так получилось. Я как Раечкин голос услышал, дышать не мог минуты две. Думал, умру прямо в передней. А она говорит, мол, сходи за хлебом, Серёжа, к ужину ничего нет... будто... будто мы прожили здесь все эти годы в любви и радости.
Возле булочной какие-то парни приставали к девушке, и я...
- Вечно тебя тянет... - начала было Ирина, но осеклась, обратив внимание, с каким восторгом и одновременно беспокойством смотрит на брата Раечка. А Сергей продолжал:
- Там и драки-то, собственно, не получилось. Не успели парой ударов обменяться, как уже милиция нагрянула. Наверное, вызвал кто-то ещё раньше, до того, как я вмешался.
У милиции вопросов нет, им всегда всё ясно. Забрали всех четверых: меня, пацанов обдолбанных и девушку. Привезли в отделение. Дежурный офицер не стал ничего выяснять, только протокол задержания оформил. Раскидали нас с парнями по камерам, а девчонку отпустили. До утра, стало быть, пока дознаватель на работу не выйдет. А у меня, как назло, ещё и мобильник разрядился, а то бы один звонок сделать разрешили.
- А по городскому позвонить не судьба? - возмутилась Ирина.
- Ну, знаешь, сеструха... У меня же все номера в память мобильника забиты, а так я не запоминал.
- Даже мой не знаешь? - не поверила Ирина.
- Забыла, что ли? Ты же сама мне всё время звонишь с квартирного-то.
- Ни хрена себе, наградил бог братцем! Настоящий разгильдяй!
Рая явно не хотела проявлять женскую солидарность и смотрела на Ладошина с нескрываемым обожанием. "Вот же бабы - влюбятся, как кошки, а потом сами же и мучаются!" - позавидовала Раечке Ирина и спросила уже менее импульсивно:
- Хорошо, Серёга, а утром пришёл следователь. И чего он так долго с тобой разбирался?
- Не поверите. Он меня уже отпускать хотел - тех-то пацанов кто-то из родителей отмазал, значит, и меня держать незачем, - но тут следователь ещё раз внимательно паспорт мой изучил. Ага, Сергей Ладошин, пол женский... Стоп! А его ли это паспорт?! И почему так долго (билеты-то я не выбросил, тут же в паспорте лежали) без временной регистрации в городе болтается? Не рецидивист ли часом?!