- И-э-э-хх! Жисть, жисть, - запричитал старик. - Рази ж с шампынона дух ядрёнай, да наряднай, выйдет. Другое дело - наш подольский опёнок. С няго и амбре тягучая и обильная, как амброзия олимпийская - чисто рассол забродивший. И закуси не надо, опять же...
Терентьич клюкнул из заветной пляшки, нервно подёргивая кадыком, крякнул и полез за кисетом. А у соседей, тем временем, начиналась вечерняя служба. Служили античному Бахусу. Служили яростно и люто. Не проведать Гришку в сию пору - себя не уважать.
Утро пробуждения старика Терентьича оказалось не из той оперы. Он мрачно оглядел винтажные пирамиды времён творчества Дж. Верди и задумался о вечном. Вечно терпеть было невозможно! Он же не чета Витьку, в самом деле, а убелённый опытом ветеран антиглобалистского подполья!
А Витька как раз умел терпеть. Рассказывают, однажды в молодости Витюню с Пизанской башни уронили, вниз тапочками. Из-за девки, разумеется. Кто ж знал, что тапочки на голову сползут! Никто плохого и не думал, когда ему вместо парашюта пустой ранец пристегнули, потому ничего в полёте и не раскрылось, не считая Витькиной глотки. С тех пор она редко закрывается. И то лишь во время поста. После того случая сделался Витёк терпеливым до звычайности. Мог сутками в телевизор смотреть в ожидании, когда тот показывать начнёт. А какое там показывать, когда все провода со столбов в Уклюевке участковый Голосюк снял. Для патриотических нужд! Первосортный оказался алюминий. Долго ему потом эстонские латыши радовались, как дети, в своём Ковно, вспоминая Голосюка добрым чухонским слогом.
Сидеть в центре оперной декорации во время утренней репетиции, когда тенора и баритоны тянут из тебя жилы, было невмоготу. Нужно выбираться. Терентьич прошёл мимо обалдевшей египетской царицы Аиды, смачно хлопнув её по самым ходовым местам, и скрылся в египетских дебрях, разыскивая то, с чего начинается театр - сантехнические достижения промсанитарии. "И какого рожна с этим колобродом Витькой в Гизу вчерась попёрся? - думал Терентьич, с трудом догоняя свои невесёлые мысли о пенсии, безвозвратно сгинувшей в мошне весёлого частника, который доставил их в Каир, пролетая границы на сверхзвуке. - А где же сосед, язвило бы его в пупину? Я-то вот на премьеру попал, а он, видать, сгинул по пути... не приходя в сознанию". Терентьич вытащил из кармана шлем римского легионера, который примерял вчера в гримёрке, и облегчённо вздохнул. Всё-таки есть доказательство. Теперь и пенсии не жалко, раз такое дело!
Сознание начало прокручивать картинки канунешнего вечера. Сидели хорошо! Витька принес две четверти тещиного самогона - должно было хватить на обмывку нового костюма, купленного через знакомых у заведующего Уклюевским сельпо. А Терентьич всё Витьку подначивал: "В таком костюме только в тиятре кохфей пить из блюдца". Морда старорежимная! Предчувствие тяжелого разговора с женой, неотвратимого и неприятного, давило и не предвещало Разъедаеву ничего хорошего...
Прошли те времена, когда молодой Гришаня вёлся на всякую голимую лебеду и одалживал денег на спасение зародыша гонконгского сперматозавра. Хватит! Набедствовались. Так что ж, не было вчерашнего шумного пьянства с выездом в Египет на попутном мотоцикле с коляской на премьеру "Аиды"? А что же было? Встреча с юной красавицей, напоминавшей молодую Маргариту Станиславовну... тьфу, Марусю конечно. Потом - экспресс-ухаживание и всё остальное в шикарном номере гостиницы "Интерконтиненталь". На шестом этаже. О, эти вопли охранников "нельзя! нельзя!", его решительное "сегодня можно!" и затем игра в кошечку с котиком на пожарной лестнице со стороны фасада. Такого наслаждения Гришка не испытывал давно. Пожалуй, со вчерашнего вечера, когда первую "на грудь принимал". Как жаль, что это всего лишь сон. Григорий настроил себя на нужную волну будущего общения с супругой и закрыл глаза. Теперь, главное, нежно обнимать "своего пупсика" и каяться с трагическим пафосом перековавшегося троцкиста.
"Если сначала вдарить по белым, потом перейти на чёрные, натиснув на fuzz, то получится довольно приятная мелодия", - думал Иоганн Терентьич, извлекая жёлтые мозолистые ступни из разношенных бот. Кустов в округе не наблюдалось, а рояль блестел холеными боками, нахально выезжая из-за бархана. Руки помнили. И над долиной Гизы заструилась заливистая травиата "Лунной сонаты" Бетховена. Конечно, теперь не то, что бывалочи. Тогда, на выселках, сам начальник зоны жаловал Терентьича именным кисетом за такую вот "нечеловеческую музыку". Но и сейчас ещё мог кое-кто подивиться талантам старика. Жаль, только не дожил этот кое-кто. Уехал за границу, в проклятый Зарубеж. Сидит теперь в своей ранче близ Гвадалахары-города или же Гваделупы какой, пульке из графина цедит и не знает, что нынче около Суэцких гробниц происходит! Темнота необразованная! Рази ж можно пульке пить натощак? Сначала требуется, поплотней самогоном заправиться. Пульке без текилы - песы в торнадо! Верно люди бают.
А ещё они учат не поминать чёрта поутру. Не последовал Терентьич завету, вот и пожалуйста - кое-кто щерится своей загорелой улыбкой ацтекского шпиона, на сфинкса облокотившись. Давай, дескать, Иоганн Батькович, делись секретами гиперзвука на мотоциклетной тяге, с помощью которого на премьеру припёрся.
- Вот, мля, ситуэйшен, йопс тудэй! - констатировал Терентьич, охаживая лопатой неподвижного агента. - Оннако, после Грини нам тута и делать нечего, товарищ капитан. В восемнадцатом годе за такие подвиги комдив Мудённый личную бы оружию Разъедаеву премировал с премилым монплезиром!
Терентьич выразительно посмотрел на кобуру Голосюка, но встретил полное непонимание.
- Это оружие казённое. Никак нельзя его дарить, а тем более - продавать! - заявил участковый.
- А я бы купил... - заметил проникшийся ситуацией Гришка.
Участковый нерешительно произнёс:
- А сколько бы ты за мой ПМ мог дать, если бы я решился изменить присяге?..
- Ты кому это, Понт Эвксинский, мой шпалер толкаешь?! - заорал бедуинский барон Будулай, въезжая на припудренную песками Сахары сцену в авангардной телеге, запряженной тройкой вороных бактрианов. - Мы же с тобой договор заключили, рома Голосюк!
- Господи! - завыла Маруся Разъедаева. - Такого мужчину Гришка убил. А он невероятно ласковый оказался, мой Монтесумчик... Всё фотографии Гваделупские показывал...с девками голыми... Пульке давал попробовать...
"А ещё и Витька! - подумал Терентьич. - Это что ж получается, мы вчера в несколько приёмов полсела в Африку вывезли?"
- Ты, глядикось, - вслух изумился Терентьич, рассматривая профиль агента, - дык, энто дружбан мой лепший! Мы с ним ещё с сопливых пацанов к Чапаю огородами бегали... Или к Махно? Забыл уже. Давай, братка, подымайся... Счазъ гужбаниться будем!
- Отставить! - заявил участковый. - Это агент вражеский. Переродился он, Терентьич! Теперь не друг он тебе, а самая, что ни на есть, вредная гнида империализма!
- Э-э, ромалы, вы что тут - все с ума посходили? - возмутился Будулай, осторожно выглядывая из кибитки. - У меня ПМ из-под носа уводят, а вы про мифических шпионов трёте!
- А кто верблюдов колхозных умыкнул? - ответил на исторический вопрос барона Голосюк. - На себя посмотри!
- На кого ногом топчишь, рома?! - разъярился Будулай. - Доказать можешь? Я тебе не какой-нибудь карла безродный. Я сын самого комдива Мудённого!
- Бляха-муха! - только и мог произнести Терентьич, лишаясь чувств. - Племяш мой единоутробный... Я тебя столько лет искал...
- Какие же вы все нечуткие и подлые! - не унималась Маргарита Станиславовна. - Человека убили, а вы про какого-то комдива...
Один Витька не принимал участия в дискуссии, увлечённо рассматривая свои расплющенные об звуковой барьер пальцы. Кое-кто тоже ничего не говорил. Ему рот лопатой заткнули. Гришка хотел сделать заявление, но постеснялся при женщинах.
Рёв "ровера" в долине Гизы привёл всех в чувство. Через пару мгновений на сцену ворвалась египетская примадонна Аида. Она пристально оглядела присутствующих, остановила взор на Терентьиче.
- Вот он! Предмет страстей моих - мой незабвенный царь и муж! Приди ж ко мне, о, похоть Трабзонспора! - возопила Аида оперным голосом. - Я сфинкса в Ниле утопить готова, чтоб только всю себя тебе отдать...без извращений...сразу говорю вам...
- Ты кто? - изумился Терентьич. - Ребяты, выручайте! Я же инвалид махновского движения... А мне такие откровенные предложения предлагают...
- Не хочет милый свою горлинку узнать, - выдохнула Аида. - Может, кто другой жаждет крепкого царственного тела?
- Я жажду, - заметил Голосюк скромно. Большой он был охотник до бесплатного
- Нет, ты червяк, тебя я не желаю, ты - "фараон", хотя не фараон!
- Ах! Вот же он, избранник мой прекрасный! - решилась Аида, заметив Будулая, и полезла в бричку барона.
- Я тебе сейчас покажу, как к постороннему мужу приставать! - бедуинка Рада кричала на высокой ноте, передавая чумазого младенца на временное хранение в широкие Витькины пальцы.
- Битва за Суэцкий канал разразилась внезапно, - констатировал увиденное Разъедаев.
Дамы сцепились. И никто не обратил внимания, как кое-кто сменил маску, представ голубым бабуином.
- Хватит представлению представлять! - прервал он схватку фурий. - Пора встречать Новый год!
Терентьич всю египетскую ночь был в ударе. Рояль не смолкал ни на минуту. Аида спела арию "Я к вам пишу..." и немедленно женила на себе Витьку. Молодые переехали в уездный город, где Витёк каждый вечер захаживает в театр попить кофе с антресолями в буфете. Терентьич получил из рук генерала ФСБ Сутулого медаль "За отвагу над шпионом". Григорий с Марусей помирились, и теперь живут дружно. Сержант полиции Голосюк уехал с цыганами кочумать и кумарить по древней бедуинской традиции. Ещё бы! Будулай обещал отдать ему в жёны самую чистую из своих дочерей.
А ружьё, припрятанное на сеновале у Терентьича, всё-таки выстрелило по законам жанра. Только его никто не услышал. Как раз в это время царица Аида взяла верхнюю ноту, а жюри программы "Голос-4" обернулось в сторону примы с восторженными криками: "Как фамилия?! Не родственница ли Михаилу Озерову?"