Аннотация: Ещё одна история, основанная на реальных событиях
Голубая глина
Родился я в Полтавской области, в посёлке городского типа. Там и восьмилетку окончил, там и в профессионально-техническое училище поступил, а потом в технарь перевёлся по специальности - без экзаменов как один из лучших курсантов. Оторвался, что называется, от мамкиного подола - техникум-то уже в райцентре. Жил в общаге, поскольку иногородний. Спортом занимался. Бег на средние дистанции, волейбол, баскетбол. В прыжках в высоту даже норматив мастерский выполнил. Тут меня сразу в сборную команду по лёгкой атлетике определили - на спартакиадах студенческих выступать. Жизнь насыщенная, скучать некогда: учёба и спорт, спорт и учёба, огороды-бабочки. На другое просто времени не хватало.
Не помню точно, на каком курсе учился, когда случилось событие, коренным образом изменившее мою жизнь: повредил я во время тренировки колени в результате неудачного приземления. Сперва-то думал, будто на обе ноги разом охромел, но время показало, что левому суставу повезло гораздо больше.
Однако обо всём по порядку. Сначала, после очередной тренировки, коленные суставы ныть начали, вот те здрасьте! А через пару недель соревнования по лёгкой атлетике в Полтаве. Думал, ерунда, рассосётся всё. День погулял - расходился, вроде. И чуть болеть перестало - я уже тут как тут, на стадионе круги наворачиваю с тренером в паре. Общефизическую подготовку в порядок привожу, значит. Прыгнул пару раз пробно на небольшую высоту. Удачно вышло - не болит ничего. Можно, стало быть, всерьёз готовиться.
Тренер меня на нормальный результат в процессе тренировки вывел, до которого не всякий участник на предстоящих состязаниях в секторе останется. Разбегаюсь, прыгаю. Планку перешёл, но в момент приземления ощутил дикую боль. В правом колене что-то сильно хрустнуло. Помню вспышку перед глазами, а потом - темнота. Отключился. Сознание вернулось только в больничной палате. Оказалось, у меня серьёзное повреждение мениска. И нужна операция, причём - чем скорее, тем больше шансов не стать инвалидом. Очень всё серьёзно оказалось.
Делать нечего, подписал я согласие, и меня прооперировали. Долго рана на месте шва не заживала - делали-то ещё по старинке: в середине семидесятых о лапароскопии1 даже не мечтали. А после выписки и вовсе начались мучения. То ли во время операции занесли инфекцию, то ли по иной какой-то причине - в коленном суставе стал постоянно образовываться гной. Мне его в поликлинике откачают, обколют колено антибиотиками - вроде легче становится. Но ненадолго. Через неделю история повторяется.
Продолжалась эта история несколько месяцев. Уже и каникулы летние пролетели, занятия в технаре начались, а я еле ползаю. Какая там, к чертям, учёба! Выпросил у лечащего врача направление в Полтаву. Съездил в областную больницу, а толку никакого, огороды-бабочки. Обследовали, сказали - ничего поделать нельзя; теперь придётся всю жизнь не реже раза в месяц гной откачивать. Тут уж не до спорта, понятное дело - как бы хромоногим не остаться в расцвете лет.
Депресняк накрыл конкретно. Не знаю, что и делать. А тут мама приезжает меня проведать. Я ей про операцию-то не говорил ничего до этого, а про последствия - тем более. Сюрприз для неё был, конечно. Очень неприятный сюрприз. Без слёз и причитаний не обошлось. Но потом мама как-то разом собралась и говорит, чтоб отпрашивался в техникуме, дескать, справка медицинская будет; поедем домой.
- А дома-то что? - спрашиваю. - Знахари какие-то? У нас в посёлке отродясь больницы не бывало. Один только фельдшерский пункт, слёзы, а не медицина.
- Вот туда и поедем, сынок. Василий Степанович, фельдшер наш, тебя посмотрит хорошенько...
- Да кто он - этот твой Василий Степанович, мама! Недоучка какой-то. Что он может?
- Поверь мне, может! Собирайся.
В общем, уговорила меня мама, царствие ей небесное. И не напрасно уговорила. Долго я не хотел верить, будто какой-то затрапезный фельдшер из глубинки разбирается в хирургии лучше городских врачей. А потом плюнул на всё и решил следовать воле провидения, огороды-бабочки.
Степаныч, сухонький взъерошенный мужичок лет сорока-сорока пяти с признаками первой седины на висках, показался мне тогда каким-то несерьёзным дядькой, похожим на моложавого купца, сбрившего окладистую бороду по воле царя-реформатора. Осмотрел он меня внимательно, потом изучил рентгеновские снимки и выписку из истории болезни, выбитые с боем в райцентровской больнице.
- Что ж, молодой человек, - сказал, - от вас потребуется терпение и оптимизм. Нужно сделать ещё одну операцию, чтобы всё было нормально.
- Где сделать? Прямо здесь? - я с недоверием оглядел явно не подходящий для проведения медицинских процедур интерьер маленького кабинета в фельдшерском пункте, где вёл приём Василий Степанович.
- Ну что вы, молодой человек! Разумеется, не здесь. У нас есть вполне нормальная операционная и палата на три койки... для экстренных больных. Иногда в райцентр отвезти не получается, вот и лежат здесь. Да вы не сомневайтесь, я не шарлатан какой. У меня хирургический опыт большой - почти тридцать лет. Всё будет хорошо, уверяю вас.
- Почти тридцать... - озадачился я. - А сколько же вам сейчас?
- Не удивляйся, - перешёл на "ты" Степаныч. - Первый аппендикс удалил я в марте 1942-го, когда мне только-только сравнялось четырнадцать. И не сверли меня глазами! Вижу, не веришь. Тем не менее, всё именно так и было. И аппендикса лишил я не кого-нибудь, а одного обер-лейтенанта вермахта. Думаешь, фантазии чокнутого фельдшера? Нет, не фантазии, а чистая правда жизни.
Хорошо, расскажу свою историю. В октябре 1941-го, когда мы попали под оккупацию, мне было всего тринадцать, но выглядел я старше своих лет года на два. Уж не знаю почему, но приглянулся я немецкому офицеру-медику, который квартировал в нашем доме. Звали его Петер, а мы с мамой величали Петром Ивановичем, поскольку отец нашего постояльца носил имя Иоганн. Неплохой оказался дядька, совершенно не военный, в возрасте, к тому же - с больными суставами. Семейный, двое детей уже взрослых, один мой ровесник, а две девчонки-близняшки - совсем малявки. Откуда знаю? Так он нам частенько, когда письма получал, фотографии родни показывал да плакал всё. Когда его призвали, он неделю пил, не просыхая, и потому чуть не загремел в гестапо. Однако звёзды сошлись таким образом, что оказался наш Пётр Иванович на восточном фронте, но не в госпитале, куда его поначалу направляли, а прикомандированным к воинской части, занимающейся ремонтно-восстановительными работами военной техники в тылу - в качестве самостоятельной медицинской единицы.
Должность самая что ни на есть сволочная, как я понимаю. Помощников нет, а лечить нужно весь личный состав и от всего, начиная от обычной простуды и диареи до воспаления лёгких, не говоря уже о травмах и серьёзных ранениях, если требуется срочное вмешательство, когда до госпиталя можно не довезти. И плюс к тому на нём же висела погрузка-разгрузка и учёт медикаментов. И всё это в одиночку. Без помощника - вилы. Был, правда, сначала у Петера в подчинении ефрейтор - личность субтильной конституции и не совсем адекватного поведения. Недолго в тылу болтался, вскоре его за дисциплинарные провинности на фронт отправили, а постояльцу нашему никого взамен не дали. Потому Пётр Иванович и взял меня к себе в подсобники. Не просто так, продуктами со мной рассчитывался. Что морщишься? Комсомолец, небось? Думаешь, предатель я и трус... Да ни хрена! А как нам выживать с мамкой да тремя сестрёнками прикажешь? Или лучше было загнуться во славу Родины от голода? Вот и не смотри на меня, будто украл я у тебя веру в светлое будущее.
Петер натаскивал меня жёстко: один раз показывал, как делать перевязку, какие лекарства давать при той или иной болезни, а потом уже требовал, чтоб я проделывал все манипуляции самостоятельно. Благо память у меня оказалась на удивление хорошей - всю его науку запоминал с первого предъявления. Наверное, благодаря такому подходу и приучился я к самодисциплине и умению быстро реагировать на внешние факторы.
За четыре месяца стажировки больше сотни раз ассистировал Петру Ивановичу во время операций. Среди них были и довольно серьёзные - осколочные ранения от противопехотной мины, не счесть пулевых ранений и даже две ампутации. И за анестезиолога я трудился, и за операционную сестру. Иной раз с ног валился от усталости, а нашему квартиранту всё нипочём - выкушает в течение дня литр-полтора самогона и наутро снова будто огурчик. Но пить в столь жёстком режиме крайне вредно, могло закончиться весьма печально для Петера. И чуть не закончилось.
В тот мартовский вечер, ближе к полуночи, привезли в наш медпункт обер-лейтенанта полевой жандармерии с явным приступом аппендицита. Еле-еле Петера добудились. Он хоть и пьян был в сопельки, но диагноз поставить сумел. Пациент орёт от боли и безысходности - оттого, что до госпиталя ехать слишком долго и придётся ложиться под нож "in diesem schmutzigen Loch2"; да не просто под нож, а под скальпель в руках нетрезвого унтер-артца3. Петер поначалу лопотал что-то в своё оправдание, а потом собрал волю в кулак, велел сопровождающим раздевать больного не терпящим возражения голосом и лейтенанту что-то такое сказал, отчего тот заткнулся ненадолго. Дал я фельдшеру нашатыря понюхать, стал операционную готовить, а Пётр Иванович поманил меня пальцем к себе и говорит тихонько на нашем с ним интернационально-медицинском жаргоне, дескать, операцию сегодня он мне делать поручает, а у то него руки дрожат... и глаза слезятся. Я с испугу - в отказ, боюсь. А Петер мне объясняет - если лейтенант умрёт, то нас с ним обоих расстреляют и в одной могиле закопают без гробов и отпевания. А ещё похлопал меня по плечу и сказал по-немецки: "Mein junge, jetzt liegt unser Leben in deinen Händen!4" Эту фразу и интонацию, с которой фельдшер её произнёс, помню до сих пор. Во сне иногда слышу.
Сделал я лейтенанту успокоительный укол, Петер маску с хлороформом донельзя возбуждённому пациенту дрожащей рукой надел, не обращая внимания, как тот орёт на него и пьяной свиньёй обзывает, после чего отступать уже было некуда. Помню, пот с меня тёк ручьями, Пётр Иванович не успевал его вытирать. Я плакал и резал. Мальчишка ж совсем. По памяти вспоминал последовательность действий и пытался их повторить. А герр Петер меня подбадривал: 'Гут, гут, Базилиус! Зер гут'.
Как зашивал, не помню, а затем и вовсе в обморок свалился. Очнулся ближе к полудню в своей хате. Надо мной мама хлопочет, говорит, что Петер меня под утро на себе притащил и вывалил на стол плитку шоколада, мешочек с пшеничной мукой и две банки армейской тушёнки. Сказал, это мой гонорар за сегодняшнюю работу.
Вот так потихоньку и приобщился я к работе хирурга. А практики у меня оказалось ещё полтора года, покуда в сентябре 1943-го ни съехал Петер со двора вместе со своей частью в разгар наступления наших на Чернигов и Полтаву. Он тогда мне свой дрезденский адрес оставил и сказал, что после войны с удовольствием бы посмотрел на своего ученика... если живы останемся.
Запросы я потом слал, не без этого, а мне ответили: дом Петра Ивановича был уничтожен во время бомбардировки союзников в феврале 1945-го. Так что, жив ли он и кто-то из членов его семьи до сих пор не знаю. А интересно бы встретиться. Ну, сейчас-то, Петеру, наверное, уже изрядно за семьдесят, если выжил он в той мясорубке войны и в дальнейшем с ним ничего не случилось.
После оккупации кто-то донёс на меня, что, мол, прислуживал фашистам. Рассказал я особистам всё как есть без утайки. То ли пожалели они меня по малолетству, то ли ещё по какой причине, но задерживать не стали, просто выезд в столичные города запретили, а в областные ограничили. Понятное дело, в медучилище или, тем более, медицинский институт поступить мне так и не посчастливилось - подвела неблагонадёжная биография. Правда, разрешили сначала санитаром, а потом и медбратом работать в нашем медпункте, чтоб мог семью как-то содержать.
Фельдшеры здесь менялись, будто времена года. Один запойный, другой к жизни в сельской местности не приучен, третий вовсе не ту профессию выбрал. Так или иначе, текучка непутёвых кадров замордовала облздрав, и решили меня назначить фельдшером, несмотря на отсутствие профильного образования. Возможно, какие-то документы в архиве подменив, или просто по устному уговору - человек, де, надёжный, временем проверенный, и никуда отсюда не денется, ничего, что молодой - обтешется.
Хоть и не учился я нигде, тем не менее, самообразованием никогда не пренебрегал. А к дисциплине профессиональной ещё с войны приучен. И теперь не сижу, будто сыч, научную литературу почитываю и для своего фельдшерского пункта все новинки медицинские по возможности выбиваю. Главврач полтавской хирургии меня в деле видел, хотел к себе перетащить, да снова дела прошлые вмешались. Но с тех пор он мне всячески помогает с оборудованием. Так что, не боись, молодёжь, дядя Вася тебе хуже не сделает. А шанс забыть о своём мениске у тебя появится нешуточный. Серьёзно говорю.
Выслушав откровения Василия Степановича, я уже был полностью готов отдаться в надёжные руки хирурга с нешуточным стажем и необычной биографией. Операцию он мне сделал через день с ассистентками - сёстрами-близняшками Олей и Полей, выпускницами Полтавского медучилища. Какое-то время я лежал в единственной палате стационара при фельдшерском пункте, а потом благополучно вернулся к учёбе.
При выписке Василий Степанович напутствовал меня:
- Надеюсь, Николай, теперь колено тебя больше не побеспокоит. Впрочем, жизнь - длинное приключение, вернее, их цепь... мало ли. Словом, запомни - если снова начнёт скапливаться жидкость в суставной сумке, не разрешай никому иголкой её прокалывать, чтобы пункцию взять. Найди голубую глину и компрессы с ней поделай.
Это не какие-то выдумки, проверено практикой. Так герр Петер свои больные суставы лечил во время войны. Я для него несколько раз на заброшенный карьер за "блау тон"5 бегал. Очень хорошо моему наставнику помогало, скажу тебе без прикрас. Вот здесь пошаговое описание процесса приготовления суспензии и последовательность лечебной процедуры. - С этими словами фельдшер сунул мне в руку сложенный вдвое тетрадный лист. - Смотри, не потеряй.
Следовало обратить на его слова особое внимание, а мне в тот момент гораздо важнее было перемигнуться с близняшками медсёстрами в попытке угадать, кто из них Оля, а кто - Поля, молодость в одном месте гормонами играла. И листок заветный из ученической тетради я уже скоро где-то посеял. И не вспоминал о нём долгие годы. Но жизнь не заканчивается одним приключением, прав оказался Степаныч; она причудливым образом вплетает старые сюжеты в канву новых событий, а мы только задним числом способны воспринять это в качестве факта, подтверждающего простую истину - ничего в мире не происходит просто так, без смысла или не всегда сразу угадываемого значения.
Как и обещал мне Василий Степанович, вскоре я начисто забыл о своей травме и даже вполне мог продолжить заниматься прыжками, но появились в жизни иные интересы - музыка, девчонки - и желание стать чемпионом само собой сошло на нет.
Летели годы, мчались десятилетия. Развалился союз нерушимый республик свободных. Я в тот момент работал на Европейском Севере России, здесь и корни пустил, огороды-бабочки. Тут у меня дом и семья. На родину ездил изредка, чаще всего в отпуск. В одну из таких поездок узнал о скоропостижной смерти Василия Степановича от обширного инфаркта. Вскоре и мама умерла. Никого у меня из родни в Полтавской области не осталось.
Но не о том речь. Извините, сбился. Перехожу к сути.
Уже будучи взрослым дядькой, я однажды поскользнулся и упал посреди пешеходного перехода в разгар зимы. Разумеется, из-за гололёда. Упал, значит; хочу встать, а оба колена у меня практически не гнутся. Вернее, гнутся, но боль страшная - похожая на ту, что была когда-то в юности. С огромным трудом удалось подняться - помогли добрые люди. А потом неотложку вызвали.
Так я снова - спустя много лет - оказался в стационаре с похожим диагнозом: надрыв мениска коленного сустава. Причём теперь на обеих ногах. На левом колене, впрочем, всё обошлось малой кровью, то есть без хирургического вмешательства. А вот на правом... Меня предупредили, что потребуется операция. Уже третья, считая те две, сделанные в юношеском возрасте. Я спросил у заведующего отделением, а нельзя ли, мол, обойтись терапевтическими средствами, такими, например, как голубая глина. Тот рассердился и ответил строго:
- Что за средство дедовское! Польза его не доказана клинической практикой... И вообще - всё это глинолечение от мракобесия и невежества.
- Но мне посоветовал хирург, который когда-то давно операцию на правом колене сделал. У меня на родине - в Полтавской области.
- А, понимаю, из глубинки. Наверное, он был хирургом старой формации, который и в божий промысел верил и разные знахарские штучки. А у нас здесь серьёзное учреждение. Посему лежите пока, сил набирайтесь... под капельницами. Через неделю я вас лично прооперирую. Не бойтесь, по старым швам резать не стану - обойдёмся эндоскопическим проколом.
Разговору нашему стала свидетельницей процедурная медсестра отделения. Позднее, когда заведующий удалился в ординаторскую, она заглянула в палату и сказала вполголоса - так, чтобы не услышали другие пациенты:
- Я давно уже слышала, что голубая глина помогает рассасывать разного рода бурситы и снимать суставные воспаления. Мало того, мой муж когда-то ею сильный ушиб локтевого сустава с образовавшимся вокруг гнойником вылечил. Он эту глину своему приятелю заказывал, тот в карьере работает, в котором есть выходы голубого шамота. Много тогда приятель её нам привёз. На балконе должна остаться. Я найду, и попробуем завтра сделать компресс.
И что вы думаете, принесла сестричка следующим утром уже почти окаменевшие куски голубой глины, в тёплой воде размочила. Размельчила, сделала кашицу, пропитала ею бинты и на оба колена намотала, будто гипс наложила, потом - полотенцем сверху прикрыла и одеялом, сказала, чтоб терпел. Я не понял, о чём она. Тогда медсестра пояснила:
- Если колени начнут сильно греться, не бойтесь - так и должно быть. Я прослежу за временем и потом сниму бинты.
Первые минут десять я не чувствовал ничего. А потом началось. У меня сложилось впечатление, будто вместе с бинтами вокруг ног намотаны термоспирали. Поджаривало изрядно, как шашлык на мангале. Особенно правое колено. Левое же перестало греться очень быстро. "Это потому, что с правым суставом проблема больше", - догадался я.
Когда через полчаса медсестра снимала повязки, глина на бинтах была высохшей, в трещинах и рассыпалась в голубую пыль. На левом колене процедуру повторили назавтра ещё разок, а с правым процедурная сестричка работала до самого времени "Ч" - назначенного дня операции.
С утра в тот день в палату зашёл заведующий отделением, спросил:
- Ну как, готовы к артроскопии6? А то мне тут сказали, будто бы у вас вдруг неожиданные улучшения и вы сами можете ходить без палочки и костылей. Я, конечно, не поверил. Думаю, это у вас с перепугу - так операции боитесь.
Пришлось встать с койки и продемонстрировать, что колени у меня практически в порядке. Врач долго с недоверием гнул мои ноги в суставах, ощупывал и мял их, а потом сказал:
- Странно... странно. Какая-то аномалия. Видно, не понимаем мы ещё возможностей организма в части регенерации. Придётся провести дополнительное обследование.
Пролежал я в стационаре после этого дня четыре, во время которых по-прежнему получал нелегальные процедуры с голубой глиной, в результате чего был выписан и ушёл домой на собственных ногах. А голубую глину с тех пор держу дома в изрядном количестве, огороды-бабочки, и чуть только испытываю неприятные ощущения в коленях, сразу делаю компресс. Действует безотказно. Всякий раз при этом вспоминаю добрым словом Василия Степановича - хирурга от Бога, врача по призванию.
1 Лапароскопия - современный метод хирургии, в котором операции на внутренних органах проводят через небольшие (обычно 0,5 - 1,5 см) отверстия, в то время как при традиционной хирургии требуются большие разрезы.
2indiesemschmutzigenLoch (нем.) - в этой грязной дыре;
3унтер-артц- звание младших офицеров медицинской службы вермахта, обычно набирались по призыву из числа фельдшерского состава;
4Mein junge, jetzt liegt unser Leben in deinen Händen! (нем.) - Мой мальчик, теперь наша жизнь в твоих руках!
5blauerTon (нем.) - голубая глина;
6Артроскопия - артроскопия коленного сустава - эндоскопическая операция, применяемая с целью развернутой диагностики и хирургического лечения различных суставных повреждений.