Аннотация: Небольшой рассказ, имеющий некоторое отношение к будущей повести :))
СТАНЦИЯ БОРОВАЯ
Поезд уносил Макара Трубецкого в тугую упругую командировочную ночь. Не спалось. Макар вышел в пустой коридор купейного вагона и чуть приоткрыл окно. Ароматный воздух из самой сердцевины лета, смешанный с маслянисто-техническими запахами железной дороги ворвался внутрь, задурманил сознание. Не просто какая-то случайность. Поезд проезжал где-то неподалёку от мест, связанных с детством Трубецкого. Наверное, от этого...
В одну воду войти... та-там, та-там... нельзя-нельзя. Колёсные пары на стыках словно издевались, мешали сосредоточиться, вновь ощутить аромат перегревшихся на солнце стрекоз. Умозрительно? Пусть так.
Трубецкой чувствовал, как воспоминания кружат голову, уносят в безмятежное время, которое, если подумать, было самым счастливым в его жизни за все двадцать три года. Он помнил. Он снова был там...
А там...
Мимо пронеслась маленькая станция, на которой останавливался только пригородный поезд. Тогда, в детстве. Наверное, и сейчас всё так же осталось. Маленький домик с угрюмым хромоногим мужчиной в заплатанном свитере и форменной железнодорожной фуражке. Или его сыном.
Если бы Макар не знал, что в этом месте есть станция, то, наверное, даже б её не заметил. Не увидел бы, не обратил внимания на покосившийся фонарный столб и короткий, на три вагона пригородного поезда, перрон, мимо которого железнодорожные составы дальнего следования проносились, не притормаживая, будто и нет ничего в этом месте в помине: ни станции, ни перрона, ни стрелки, заворачивающей рельсы в заросший высокой травой тупик. Один только лес и неизвестно зачем упирающаяся в железнодорожное полотно просёлочная дорога. Пустое, никчёмное место, в общем-то.
Если не знать...
Станция унеслась мимо. Всё растворилось без следа, должно было пройти... давным-давно.
Но ничего не прошло. Всё до сих пор живёт вместе с Макаром. Просто притаилось где-то в глубине души, и вот теперь вылетело наружу, защемив где-то под ложечкой то, что называется душой.
Взять, например, вот эту небольшую станцию со сказочным названием Боровая...
А там...
Тогда это "там" было "здесь". Каждое лето.
_ _ _
Дача дедушки и бабушки находилась за одним высоким забором садово-огородного товарищества "Автомобилист" и представляла собой двухэтажный дом из бруса, обшитый досками, и летнюю кухню. Дедушка очень гордился домом, поскольку построил его самостоятельно по собственному же проекту. Дедушка у Макару достался очень умный и умелый. Не было на свете вещи, которой бы не умел дедушка.
Рядом с домом располагался небольшой земельный участок. Ещё один находился за забором, неподалёку от леса, полного грибов и ягод. А вдоль словно по линейке очерченной границе угодий косматого лешего проходила высоковольтная линия электрических передач, загадочно потрескивая на большой высоте. Макар считал, что именно в гроздьях белых изоляторов живут молнии от грозы до грозы. Он немного опасался электрических разрядов и поэтому предпочитал подолгу не торчать возле линии высоковольтных опор без дела.
Здесь под непрерывное гудение блудливых электронов, перемещающихся от одной опоры к другой, бабушка и дедушка выращивали картошку, капусту, морковь и тыквы сказочных размеров золушкиной поспелости. Возле дома же произрастали яблони, вишни, одно сливовое дерево, ягодные кусты смородины, крыжовника. Здесь ещё обосновались две теплицы с вызревающими всё лето помидорами, огурцами, болгарским перцем.
Макар помнил, как дедушка с бабушкой, выходили встречать их с мамой к самой станции, а потом все вместе шагали они полем и лесом километра три по просёлку, а дед рассказывал всем встречным, что, мол, питерщики приехали. Питерщиками в этих местах было принято называть всех городских жителей, не зависимо от того, приехали они из Санкт-Петербурга (раньше - Ленинграда) либо из какого-то другого большого города.
Бабушка с дедушкой жили в маленьком городке, как сказали бы раньше, уездного значения, пыльном и каком-то неказистом, поражающим кривобокостью улиц и закопчённостью невысоких кирпичных домов, которые дед презрительно называл "хрущобами". Они с бабушкой переехали сюда с далёкого Севера, где проработали всю свою жизнь. Зимой в городке ещё можно было жить, но никак не осенью, а, тем более, весной и летом.
Именно поэтому дедушка и решил построить дачу в живописном местечке вдали от автомобильных магистралей, подальше от цивилизации, как он выразился. "Опять же и ребёнку будет, где летом порезвиться, а не в городской загазованности и пыли", - сказал он многозначительно и погладил Макара по голове. Парень только-только научился ходить к этому моменту и ничего не понял, но одобрительно гукнул и шмякнулся на упругую попу, наделав небольшой переполох в женской половине семейства. Как рассказывает бабушка, дед только усмехнулся, сказал: "Вот видите, пацану даже упасть толком негде. Решено, строимся!", и дело закипело.
_ _ _
- Ты краску-то чередом намазывай, чередом. Слой за слоем, - учил Макара дедушка.
Красили вместе забор. Желтоватая охра обильно орошала свежий вечерний воздух каким-то неестественным дурманом, совершенно не характерным для здешних дачных мест. Трубецкой водил маленькой кистью по штакетинам ограды и ощущал свою бесспорную необходимость этому миру. Разве без него кто-нибудь ещё поможет дедушке?
Где-то в пруду надрывались лягушки, одна из которых непременно окажется при ближайшем рассмотрении чьей-то сказочной невестой. Цикады пели недружно, перебивая друг друга и сбиваясь на какофонию. Это состояние своей общности с природой и прогрессом Макар запомнил надолго.
И ещё пришло в голову, вспомнилось. Поздний вечер. Бабушка выводит Макара на крыльцо совершить невинные детские процедуры перед сном. Неподалёку брешет соседская псина, выбежав на середину дачной улицы. Темнота скрадывает её идеальные для собаки формы, обозначив лишь рыхлый абрис на фоне туманных кустов смородины. Мальчик делает своё дело и наблюдет за животным, после чего констатирует:
- Один глаз горит, а другой светичя.
Он имеет в виду эту самую собаку. Бабушка поднимает голову, оглядывается на дорожку и понимает, о чём говорит внук. Она умиляется и целует Макара в маковку.
- Ой, ты моё чудо! - говорит она и ведёт его укладываться. Парное молоко выпито, обязательная сказка рассказана, теперь можно смежить веки и притвориться спящим, чтобы потом, когда бабушка уйдёт, наблюдать в окно за собакой. А, может быть, и ещё кто-нибудь сказочный заберётся на крыльцо и споёт без слов песню лесных жителей. Дофантазировать Макар не успевает. Он уже летает в обнимку с Морфеем, сладко почмокивая во сне губами.
И ещё...
Дедушка возится со стареньким будильником, который Макар уронил на пол с высоты "птичьего помёта", как он сам выразился - ох, уж это детское восприятие. Множество блестящих деталек пробуждают в младшем из семейства Трубецких инстинкт сороки. Он то и дело тащит со стола разные сверкающие металлом предметы. То шестерёнку, то малепусенький винтик. Дедушка по мере сил пытается прекратить это безобразие, но разве Макара может остановить ласковый подзатыльник тёплой руки, когда ему необычайно любопытно, из чего же состоит будильник внутри. В конце концов, дедушка собирает часы. Они даже затикали, но будильник работать отказывается.
- Дедушка обезвонил часы, - доложил Макар высокому собранию в лице бабушки за обедом. Его двусмысленный посыл вызвал некоторое оживление, тщательно скрываемое представителями старшего поколения.
И ещё...
- Как думаешь, Макар, мама скучает без тебя? - спрашивает бабушка. Макар вздыхает и говорит печально:
- Скучает, скучает! Оба окна уже проплакала, теперь в кухню перебралась... Стоит, горюет, в чисто поле смотрит... Не идёт ли Макарушка с разбитыми коленками...
Трубецкой отчётливо почувствовал мохнатую, щекочущую запашистость мокрой травы после дождя. Воспоминания не оставляли его. Дачное детство, полное счастья и любви. Разве такое забывается?
_ _ _
В глубине участка находилась летняя кухня с примыкающими хозяйственными постройками для хранения сельхозинвентаря. Кухня была с невысоким крылечком, под которым кто-то кряхтел под вечер. А днём иногда из-под ступенек доносились другие звуки, напоминающие храп простывшего младенца. Макар представил себе, что там обитает домовой, и поделился своими предположениями с дедом. Дедушка усмехнулся в седые развесистые усы, в которых, как казалось мальчику, обязательно должны были жить добрые сказочные жучки, и рассказал внуку, что действительно под крыльцом обитает живое существо. Только не домовой, а самый настоящий пожилой ёж пенсионного возраста. И он не просто квартирует на летней кухне и питается хозяйскими объедками, а несёт нелёгкую службу.
Если быть точнее, ёж, кроме того, что снимал угол под крыльцом, ещё и работал на благо бабушки и дедушки. Днём он спал, а вечером, позавтракав тем, что оставляли ему в блюдце, принимался ловить огородных и садовых вредителей. Полевых мышей он душил и складывал возле крыльца, как бы демонстрируя доказательства своей ежовой доблести. Дескать, ещё рано ветерана со счетов списывать. А кротов просто гонял по огороду, не давая им поживиться корнеплодами. Макару стало любопытно, он захотел познакомиться с ночным сторожем. Но днём никак не выходило. Колючий сосед дрых, как нерадивый пожарный, не выражая никакого желания вылезти из-под крыльца.
Мальчик пытался разглядеть ежа, ложась на живот и заглядывая под ступеньки, подсвечивая себе фонариком. Но щели в дощатом крыльце были узкие, и ничего, кроме паутины, оставшейся от бежавших в панике от обаятельного соседства с млекопитающим прапраправнуков Арахны, видно не было. Бабушка перед сном наливала в блюдце молока, накладывала в него хлебных мякишей, а рядом ставила баночку с остатками от ужина. К утру, вся посуда была чистой. Особенно ёжик любил лакомиться рыбными консервами в масле. Если бы ему только дали волю, он бы, пожалуй, за один присест мог слопать целую банку.
Частенько вечером Макар, отправляясь к себе в детскую комнату спать, долго выглядывал в окно, чтобы наконец-то увидеть ежа. А то получалось несправедливо. Дедушке с бабушкой кухонный квартирант показывался, а ему нет. Но сумерки сгущались быстро, и ничего не было видно в кромешной тьме.
Только однажды Макару удалось разглядеть ЧТО-ТО. Через забор от соседей метнулась белая тень и начала двигаться к крыльцу. "Соседская кошка", - догадался Макар. Вороватой походкой завзятого рецидивиста она подкралась к тому месту, где, должно быть, стояло блюдечко с молоком. Кошка принялась угощаться неосмотрительно оставленным ужином и тут же отпрянула с диким мявканьем. Это ёж вышел на защиту своего добра. Собственно, саму схватку Макар не видел толком. Он только слышал кошачьи крики о помощи: "Караул, мяу! Погибаю во цвете лет! Мяулоко не даёт попробовать колючий мяучитель!" Мальчику не было жалко пострадавшее животное с соседней дачи. И чего это, в самом деле, по ночам на чужом участке воровством заниматься? Теперь будет знать, кто здесь хозяин! Ему же самому очень хотелось разглядеть ежа, но кроме тёмного силуэта в окне ничего не просматривалось. Тем более что на кошачьи визги поднялся дедушка, поскрипел половицами на втором этаже, вышел к летней кухне и зажёг электричество. Ёжика уже и след простыл.
Но Макару всё-таки повезло. Как-то раз бабушка занималась чем-то по хозяйству и поручила внуку поухаживать за теплокровным пенсионером из просторной квартиры под крыльцом самостоятельно. Макар налил молоко в блюдце, отошёл на несколько шагов в сторону и замер в надежде на чудо. И чудо случилось. Мальчику показалось, что кто-то деликатно кашлянул, и после этого возле нижней ступеньки появился ОН. Это был очень большой ёж, размером и статью напоминавший упитанного щенка сенбернара, только ещё и в седоватых колючках.
- Ух, ты! - только и мог вымолвить Макар. - Ёжик-дедушко пожаловал!
Дедушко просеменил на коротких ножках к блюдцу и начал хлюпать молоком, погрузив в него длинную мордочку.
Мальчик забыл всё на свете. Ему не терпелось потрогать колючее чудо природы. Он совершенно забыл, что может напугать животное, и присел рядом с ежом. Тот на мгновение оторвался от еды, сердито фыркнул: "Уфф! Не дают спокойно поесть", но не убежал. Ёж смотрел на Макара с любопытством маленькими хитрющими глазками. Вероятно, ему тоже было интересно наблюдать за человеческим внуком, обитателем владений, которые ему назначено охранять. Свои-то внуки давно от ежа разбежались, вот теперь хоть с человеческим пообщаться..
Капельки молока, повисшие на волосатой мордуленции, ничуть не портили ежовый анфас. Он был чертовски симпатичным. Макар осторожно дотронулся до иголок и тихонько погладил ночного сторожа. Тот не стал сворачиваться в клубок, и милостиво позволил почесать себя за ушком, которое напоминало малюсенькое завитое печенье, какие мама обычно пекла к Новому году.
- Дедушко, милый. Какой же ты хороший, - приговаривал Макар, поражаясь тому, что с ним происходит что-то необычное.
Детская душа ликовала. У него появился самый настоящий друг, который преданно сопел, вылизывая блюдце еле различимым шершавым языком, извлекая из него звуки гуляющего по стеклу наждака.
С тех пор встречи Макара с Повелителем Огорода и Тем, кто живёт под крыльцом, стали регулярными. Мальчик приучился кормить своего Дедушко перед тем, как отправиться спать. Он терпеливо ждал, пока ёж поужинает, а потом они еще некоторое время наблюдали за луной. Вдвоём.
Иногда Дедушко разрешал пощекотать свой круглый тугой живот. Но недолго. Ему было нельзя расслабляться. Ночная охота не терпела этого. Уши ежа ловили неразличимые Макаром звуки, он спрыгивал с колен и бежал по своим неотложным делам. А мальчик вполне счастливый и одухотворённый шёл в свою комнату, повинуясь бабулиному ласковому: "Макарушка, спать пора". Двигался он "по ощупу" (как сам сформулировал однажды), поскольку электричеством на даче по ночам не пользовались. Следующим летом ежа под крыльцом не оказалось. Он или облюбовал себе другое место жительства, либо окончательно удалился на пенсию. Для Макара это стало трагедией. Но горевал он недолго. Детское мировосприятие не такое, как у взрослых. Новые впечатления заслонили собой, казалось бы, вселенскую беду, и жизнь продолжилась, радуя Макара новыми впечатлениями.
_ _ _
Со стороны всё выглядело так, будто грибы сами искали дедушку. Макару даже представлялось, что когда дед отходит от внука в сторонку, лесные сидельцы вдруг начинают спорить между собой, в каком порядке им организованно выходить на тропинку, чтобы показаться пред дедовы вежды, обрамлённые чуть ироничным дальнозорким прищуром. Прищур наличествовал, если Трубецкой старший забывал водрузить на нос очки в старинной роговой оправе. В лесу такое происходило часто, поскольку дедушке там его дальнозоркость только помогала.
Макар не один раз хотел рассмотреть процесс грибной капитуляции со сдачей в плен в дедушкину трёхведёрную корзину, но ему это никак не удавалось. И тогда он просто представлял себе... Крепыши - белые грибы, иначе - коровки или боровики, а по латыни Boletus edulis (это название Трубецкой узнал уже в институте) стройными рядами взбираются деду на колени и прыгают оттуда на дно знаменитой плетёнки необъятных размеров. Красномордые толстопятые подосиновики вытягивают тренированные ножки, готовые отдать честь опытному грибнику, подберёзовики (по другим данным - обабки), страшно гордящиеся своей иностранной фамилией Leccinum scabrum, еле поспевают за ними.
Светло-оранжевая россыпь лисичек, размерами от горошины до вполне зрелых размеров небольшого хомячка, будто норовит выстелить перед дедом замечательный ковёр в тиши лесных тропинок, освещённых ласковым летним солнцем. Еловые леса одаривают деда деликатесными рыжиками с подтянутой фигурой и безупречным внутренним миром, без намёков на червоточину.
Чёрные грузди приподнимаются из перепрелых листьев, высовывая замаскированные головы, стоит им только заслышать дедушкины шаги где-то рядом. А уж про роты летних и осенних опят, выстроившихся на плацу пеньков и поваленных деревьев, и говорить не приходится. Они всегда становятся по стойке смирно и чеканным шагом отправляются в дедову корзину, будто солдаты-первогодки, в казарму, уже полную старослужащими из семейства трубчатых и пластинчатых.
Макар прекрасно помнит, как потом замечательно пахли эти кругляши опятовых шляпок, которые бабушка высушивала на специальных лотках, поставленных под лучи солнца. Грибы без тонких ножек походили на аккуратно нарезанные яблоки, которые слегка подвялили в русской печи. А запах! Невероятный запах просто сводил с ума и вызывал обильную слюну, особенно когда Макар прибегал после длительных прогулок с друзьями.
А ещё и тонкие вечерний ароматы из сада...
Боже, как же не любить эти летние дачные денёчки, вечера с колдовскими закатами и кромешную бархатную прохладу, опускающуюся неведомо откуда перед сном! С ними было столько связано замечательного и, порой, таинственного. Уханье филина лунной ночью, шуршание ёжика под крыльцом, напоминающее кряхтение маленького старичка. Макар сначала так и думал, что у них на даче живёт не то гном в колпачке из носка, не то добрый домовой с бородой по пояс. Ах, да, я уже упоминал об этом.
Как правило, жили на даче втроём, дедушка с бабушкой и внук, практически всё лето безвыездно, ещё и кусочек осени прихватывали. До той поры, естественно, пока Макару не приспичило идти в школу. Собственно, приспичило вовсе не ему, а министру образования, который, умело пересчитав подотчётных детей старше 7 лет, спросил у своей нелепо покрашенной в цвета португальского флага секретарши:
- Почему это Макар Трубецкой у нас до сих пор на даче прохлаждается, если ему в школу за знаниями пора?
Секретарша, нимало не смутившись, ответствовала:
- Бу сде, шеф!
Сказала и отправила Макаровой маме строжайшее предписание: доставить сына к 1 сентября пред светлые очи, выгоревшие на солнце Анапы, директрисы одной из средних школ города Н.
В тот же день, только получив педагогическое предписание, мама приехала на дачу и забрала Макара в город. Счастливое детство, настоянное на козьем молоке, ежовом помёте под крыльцом и запахе высыхающих яблок, нарезанных дольками, который, впрочем, ещё смешивался с удивительным ароматом лимонника (по научному - мелиссы), подошло к логическому завершению.
Но пока Трубецкому младшему только пять лет, а, может, и того меньше. Он полной грудью вдыхает ароматы свободы, ведёт вольный образ жизни. Наслаждается, одним словом.
_ _ _
Неподалёку от дачного кооператива стояла деревенька, пустившая корни с незапамятных времён не только дофермерской, но и доколхозной эры. Сюда Макар с дедом ходил через день за молоком. Молоко брали козье. Оно полезнее. Так считала мама и бабушка. Макар с дедом не возражали. Трубецкому младшему нравилось выпивать стакан парного нектара от козы Маньки сразу же, на месте. Потом второй стакан вечером, и ещё почти литр на следующий день оставался. Хорошо Манька доилась, нужно признать. Принадлежала шаловливая игрунья коза одной одинокой старушке, которую все взрослые величали Матрёной Матвеевной, или же просто Матвеевной. А Макар присвоил ей внеочередное воинское звание баба Мотя.
Первым делом в деревне Макар бежал к знакомому дому, распахивал никогда не закрывавшуюся калитку и пытался нелегально проникнуть на козью территорию. Но дед перехватывал его и объяснял, что сегодня все козочки, в том числе и Манька, ушли на выгон с вечно босоногим чуточку ненормальным парнем, служившим в деревне пастухом.
- Хочу посмотреть, как козочек нет, - капризничал маленький Макарка.
Дед вёл его в хлев и, подсадив на руках, давал возможность внимательно изучить жилище за загородкой. Оно было пустынным, но оттуда очень приятно пахло парным молоком и немного кислой подстилкой, а ещё прошлогодним сеном....
Впрочем, про парное молоко Макару только представлялось. Бабушка Матвеевна доила коз накануне вечером, крестясь мысленно в оконный проём на разразившуюся грозу со словами:
- Вона как освечает! Свят, свят, свят!
Запах к утру просто обязан был выветриться.
А ещё в деревне жил неприкаянный мужичок с вечно пьяными озорными глазами, растрёпанной, как сорочье гнездо, пегой шевелюрой и безобразным шрамом через всё лицо. Ходил бесшабашный дядька в одной и той же простоватой (без рисунка) домотканой рубахе, которая вечно топорщилась поверх синих милицейских галифе послевоенных времён.
Как раз в это время бабушка прочитала Макару о приключениях деревянного парнишки по имени Буратино, и тот не замедлил назвать незнакомца со шрамом Бармалеем. Почему так? Какие ассоциации пришли на ум мальчику, Макар позднее совершенно не мог вспомнить. Действительно, странно. Бармалей же в Африке бесчинствовал и доктору Айболиту мешал вылечить заболевших мартышек. Причём здесь Буратино? Может, Макар Бармалея с Карабасом Барабасом спутал? Это мне представляется достаточно достоверным объяснением.
Правда, бороды у страшного мужика не было вовсе. Разве что - двухнедельная небритость. Да, и кукольного театра этот человек не содержал. Скорей всего, страх продиктовал Макару свои особые причины, не доступные ни одному из взрослых.
На самом же деле - Бармалея звали вполне обыденно Матвеем, так же, как и отца бабы Моти. Матвей служил механиком на МТС. Но чаще всего не служил. Был просто пьян до такого состояния, что инструменты из рук падали. Зато гармонь наяривала в его потемневших от машинной смазки лапах, как оглашенная. Без устали вне зависимости от дня недели и времени суток. Жила, как говорят, своей собственной жизнью, от которой сама приходила в свинячий восторг в районе визгливого ля второй октавы.
Таких людей, как Матвей, в деревне называли дурноплясами. Бабульки обсуждали его на вечерних сессиях заседаний деревенского завалиничного парламента, мужики материли за необязательность, имея в виду манкирование Матвеем служебными обязанностями в МТС. Но всё же непутёвого дурнопляса любили, как позднее догадался Макар, когда стал повзрослее. Интересно, за что? Потом и этот вопрос раскрылся сам собою, наподобие распустившейся по весне берёзовой почки. Распустился в голове молодого горожанина в виде вполне очевидного ответа - Матвей был безотказным. Не в том смысле, что всё делал немедленно. И не в том, что выполнял наряд-задание начальства в точности и с нужным качеством. Напротив, обязательная работа на МТС ввергала Матвея в скуку, и он принимался за эксперименты, пытаясь воспарить над... гранёным стаканом. Но это не мешало ему в работе творческой, приносящей немедленные дивиденды в виде натуральных, хорошо очищенных продуктов сильной текучести, и славы местного Левши.
Он мог выкопать огород в десять соток один за световой день, запаять старинный угольный самовар тульской работы, починить электропроводку и много чего ещё. Причём совершенно бесплатно (дивиденды выдавались благодарным населением исключительно по доброй воле). У механика работа спорилась в проворных руках, за что бы он ни брался. Просто нужно было уловить момент, когда он своим видом ещё не напоминал падшего ангела, злоупотребившего безоткатной деревенской сивухой. Матвей был открыт для людей, старался нести им доброту свою и отзывчивость. Только портила всё неуёмная алкогольная жажда: спиртное его организм перерабатывал стремительно и с жадностью.
Это для взрослых Матвей числился кем-то вроде мастера Самоделкина. А вот Макару он казался записным злодеем, и не было ничего страшнее и жутче шрама на лице Бармалея. Мальчик боялся Матвея-механизатора до ломоты в коленях и першения в горле. И когда перед сном бабушка в очередной раз перечитывала Макару одну из глав о Буратино, он прижимался к ней, вешался на шею и говорил трагическим шёпотом: "У Карабаша штрашный баш и штрашная гримаша", имея в виду деревенского Бармалея.
_ _ _
Была у Макара любимая игрушка, которую он неизменно привозил на дачу из города. Без этого огромного по мальчишеским меркам клоуна с музыкальным механизмом внутри, казалось, просто нельзя представить себе дачный сезон. Фантазия авторского коллектива фабрики детских игрушек разодела шута в разноцветный весёлый костюм и смешной колпак. При каждом движении куклы, она издавал звуки, которые, если напрячь воображение, напоминали заливистый хохот.
И вроде бы, ничего особенного в клоуне не было. Но для Макара эта игрушка ассоциировалась с отцом, памятью о нём.
Облик родителя почти растворился в воображении мальчика. Мама говорила, что папа уехал в длительную командировку на Южный Полюс, не успев даже сфотографироваться на память. И командировка эта так затянулась, что Макар давным-давно забыл, как выглядит отец. Один только клоун и напоминал Трубецкому младшему о его родителе, сгинувшем на просторах земного шара, где-то в районе осевого стержня его вращения.
От частого использования клоун сделался разборным. Оказалось, что внутри он был практически полым. И голова пустая, и руки с ногами. Только где-то в глубине клоунского торса, там, где живот, безотказно работал музыкальный механизм. И Макару пришла в голову замечательная идея - использовать пустоты внутри игрушки в качестве копилки. Но не денежной, а совсем другой. И не копилки даже, а склада для лесных орехов. Эти орехи принёс парню дедушка, который имел обыкновение спозаранку бегать в лес за грибами. Вот во время одного из таких походов он и наткнулся на орешник.
А принёс дед любимому внуку почти полкорзины плодов лещины. Целый день - почти до самого ужина - Макар колол орехи маленьким молотком на крыльце. Наелся досыта. Это ж вам не какой-нибудь арахис заграничный, а самый, что ни на есть, натуральный отечественный продукт. Сытный и вкусный. Орехов после их целодневного поглощения оставалось ещё изрядно. Вот тут-то мальчик и решил заполнить лесными дарами внутренности клоуна. Он методично разобрал игрушку на части и заполнял их коричневатыми шариками.
После того, как клоун оказался приведённым в первоначальное состояние, то есть, собран, вес его значительно увеличился. Теперь Макару было приятно осознавать, что его мальчишеское богатство упаковано в лучшем виде. Орехи перекатывались внутри игрушечного организма, создавая аккомпанемент для задорного клоунского смеха. Макар взобрался на стул и водрузил клоуна в угол платяного шкафа, который стоял в самой большой комнате. Пускай-ка, посидит под потолком, ореховый мешок смешливый, пока он с пацанами на рыбалку сгоняет на соседний пруд.
Прошло дня четыре. Макар закрутился со своими мальчишескими делами. Ходил с ребятами за душистой земляникой в лес, помогал бабушке пропалывать грядки и собирать малину (две ягоды в рот, одну в литровую банку), с дедом совершал молочные экскурсии в деревню. За этими нехитрыми заботами клоун оказался на время забыт. Но не навсегда. Как-то утром Макар, забывшись, потянулся за игрушкой, которая обычно находилась на прикроватной тумбочке, и не обнаружил своего весёлого клоуна. Недоумение было недолгим. Мальчишка вспомнил, где отбывает почётную ссылку его импровизированный склад с орехами, и помчался к шкафу, не одеваясь. Когда же эвакуация клоуна подходила к концу, дверь в дом отворилась, и зашла бабушка. Макар повернул голову на звук и не смог удержать в руках своё сокровище.
То обстоятельство, что клоун значительно потяжелел, тоже сыграло свою подлую роль. Игрушка рухнула со шкафа, как неудачливый парашютист плашмя и развалилась на составные части. Орехи рассыпались по полу со страшным шумом и выкатились бабушке под ноги. Она даже чуть не упала. Макар спрыгнул со стула, поднял одну клоунскую ногу, заглянул внутрь и спросил строго:
- Ну, что, ещё есть желающие?
Бабушка, готовая, было, повысить на внука голос, рассмеялась. Желающих вывалиться из клоунских конечностей больше не нашлось.
Макар с трудом сдерживал слёзы, когда понял, что теперь клоуна заново собрать не удастся. Падение с высоты явно не пошло тому на пользу. Пластмассовые руки и ноги покололись, а голова, вообще, развалилась на три части. Но мужественный мальчик помог бабушке собрать орехи и не стал показывать всю степень своего огорчения. Вероятно, именно тогда Макар и начал взрослеть, как знать?
Позднее история с клоуном и орехами стала известна маме Макара, и она частенько использовала фразу сына "Ну, что, ещё есть желающие?", когда впору было заплакать. И ей становилось значительно легче. Да, а история с "музыкалным туловищем" только начиналась.
_ _ _
После того случая, когда обессиленное тело клоуна с музыкальной машинкой внутри рассыпалось на части, Макар, повздыхав, решил, что такая игрушка ему больше ни к чему. Рук нет, ног нет. Голова, и та отвалилась. Ему-то не нужен ТАКОЙ клоун, а вдруг кому-то и пригодится. И вовсе не потому решил Макар продать испорченную игрушку, что жаждал наживы, а исключительно по причине своей хозяйственности. Раз ему клоун в виде деталей не нужен, то можно, конечно, и выбросить игрушку на свалку, представляющую собой огромную яму, выкопанную дачниками в ближайшем леске.
Это было бы самым простым решением. Но!
Но, вероятно, имеются такие люди, которым просто необходим музыкальный организм рассыпавшейся на запчасти игрушки. И тогда самый прямой смысл не просто отдать столь нужную кому-то деталь, а продать её по сходной цене или выменять, на худой конец. Вы проследили за логикой Макара Трубецкого? И кто после всего этого посмеет назвать его неразвитым ребёнком? Следует заметить, что, несмотря на падение, звуковая составляющая клоуна всё ещё оставалась в рабочем состоянии, хотя, нужно признать, клоунский смех стал напоминать скрип расстроенной шарманки. Но для кого-то и эта музыка могла показаться звоном хрусталя в небесных сферах. Не все же граждане наделены идеальным музыкальным слухом, не так ли?
Дрожащей рукой Трубецкой младший выводил на многочисленных листках из своего альбома по рисованию карандашную фразу: "Продаеца музыкално туловищо спрасит Макара улиця 1 дом 9". Половину дня Трубецкой посвятил тому, что приклеивал эти свои объявления к заборам дачных участков на своей и соседних улицах. Ближе к обеду альбомные листы с рекламой кончились. Макар плотно покушал вместе с дедом и принялся ждать прихода покупателей. Он расхаживал по двору, многозначительно держа руки скрещенными на груди. Товар был спрятан под крыльцом. Так, на всякий случай. Макар же не лопух, какой, чтобы сразу демонстрировать всё клиентам. Сначала пусть продемонстрируют свою заинтересованность в покупке и предъявят имеющиеся финансовые возможности.
Но никто не шёл к дому N9, чтобы приобрести замечательный и такой необходимый в быту предмет обихода, как "музыкално туловищо". Макар начал разочаровываться в людях, загрустил и даже отказался от предложенного бабушкой абрикосового компота, который, как правило, имел обыкновение употреблять после обеда. Хандра заедала младшего Трубецкого, когда к дому подошёл дедушка. Он ходил окучивать картошку на дальнем участке. Дедушкино лицо сияло, он с трудом сдерживал смех. Ничего не сказав Макару, дед позвал бабушку на кухню и сказал там что-то такое, отчего бабуля залилась хохотом. Это с ней происходило не часто.
Макару сделалось интересно, о чём идёт речь, и он нагрянул с ревизией на летнюю кухню, наподобие того, как работники СЭС (санитарно-эпидемиологической станции) любят осчастливливать своим присутствием предприятия общепита или детский сад, куда мама пять дней в неделю водила мальчика, осенью, зимой и весной, покуда не открывался дачный сезон. Дедушка даже не успел спрятать за спину альбомный лист, так неожиданно начинающий предприниматель оказался на крыльце, и тут уж Макару стала понятна причина веселого бабушкиного настроения.
Смеялись над ним, над его объявлением о продаже. "Ну, и ладно! Ну, и пусть! - думал Макар, пулей вылетая с кухни. - Нет, чтобы помочь правильно написать... Так они ещё и смеются!" Обида была настолько огромной, что, казалось, в душе Трубецкого не хватит для неё места, и она разлетится немедленно на мелкие осколки. А тут ещё из глаз Макара побежали слёзы, хотя он давно уже дал себе слово не разводить сырость, как какая-нибудь девчонка. Мальчишка готов был провалиться сквозь землю или, что лучше, улететь на Луну немедленно, чтоб его не нашли. Но ни тому, ни другому не суждено было случиться. Вместо этого дедушка подхватил Макара на руки и внёс в дом.
Обида, будто растворилась в большом дедушкином теле. Макар перестал плакать и с удовольствием отведал молодого гороха, предложенного Трубецким самым старшим. Через полчаса Макар рассказал бабушке о своих намерениях пристроить останки клоуна в хорошие руки, а та ласково гладила его по голове и приговаривала:
- Что ж ты, дурашка, разозлился? Что ты, милый. Мы совсем не хотели тебя обидеть. Мы с дедом смеялись оттого, что никто из соседей никак не хочет понять, какую замечательную вещь ты им предлагаешь. Может быть, в деревне, кто-то захочет получить такой замечательный предмет, как музыкальный автомат в футляре из клоунского тела? Ты об этом не думал, Макарушка? И, кстати, совсем не обязательно продавать своё богатство. Можно просто подарить, а?
Макар никак не хотел соглашаться с бабушкой. Как это так, дарить свою собственность незнакомым людям! Если бы, скажем, друзьям в день рождения, тогда куда ни шло. А так - нет!
Бабушка настаивать на своём не стала. Она даже помогла Макару следующим утром написать целую стопку новых объявлений, прежде чем внук отправился в качестве коробейника в деревню. Макар шёл сегодня без сопровождения. Дедушки с ним не было, поскольку козье молоко ожидалось только назавтра. Внуку он так и сказал:
- Иди, Макарушка, один. Это твоё дело. Не бойся ничего. Волков в лесу нет. А дорогу ты знаешь, не заблудишься.
Волков в лесу действительно не было. По крайней мере, они ни разу не высовывали своих серых наглых морд, когда Макар ходил в деревню со взрослыми. Чаще - с дедом. Ну, конечно, дедушка большой и сильный. Волки его боятся. А теперь, когда Макар один, ничто не сможет помешать серым зверюгам выскочить на тропинку и напасть на мальчика. От таких мыслей становилось жутко, впору возвращаться на дачу. Но Макар шёл и шёл, стараясь глядеть только вперёд. Туда, куда вела его лесная тропа.
Обошлось. Никто даже не зарычал. Или эти волки испугались соседской собаки, увязавшейся за мальчиком? Вскоре Макар вышел на окраину деревни, вздохнул с облегчением и приступил к своему купеческо-рекламному занятию. Объявления о "музыкалном туловище" легко развешивались рядом с почтовыми ящиками. Дело двигалось споро. Только один раз мальчика остановила тихая старушка.
- Ой, сынок, война ли чо ли? - протянула она с тревогой в голосе.
- Нет, бабушка. Это я продаю своего клоуна, - отвечал Макар с гордостью.
Старушка перекрестила его со словами "Бог помочь" и засеменила к своему дому. "Поди ж ты, такой махонький, а уже продаёт чего-то", - думала она незлобиво. Старушка понимала, что звериные законы капитализма ступают на нашу землю, и даже не думала сопротивляться этому.
Когда у Макара осталось в руках последнее объявление, перед ним совершенно неожиданно возникла фигура Бармалея. Матвей был в изрядном подпитии. Он подмигнул мальчику, клацнул ядрёными, как подсушенная фасоль, зубами и спросил:
- Ну, чё, пацан, хочешь с дядей на лодке покататься?
Макар задрожал и попытался сбежать, но тяжёлая рука Матвея-Бармалея опустилась ему на плечо, придавила к земле и не позволила произвести ретираду. Макар, не осознавая, что делает, задал, казалось бы, странный вопрос:
- Дяденька, а вы, вправду, Бармалей?
- Точно! - расхохотался механизатор, и шрам на его на лице из нежно-розового сделался ярко пунцовым, оттого, что кровь прилила к голове.
- Настоящий? Из сказки? - с трудом сдерживаясь, чтоб не описаться, говорил Макар.
- А то! Таких, как я, Бармалеев, по всей земле больше не сыскать! - почти кричал Матвей в лицо мальчишки, наслаждаясь своей дурашливостью.
Несомненно, Матвей шутил, ощущая какой-то пьяный кураж, но на Макара эта шутка произвела удручающее впечатление. Он рванулся со всех своих мальчишеских сил и понёсся, куда глаза глядят. А глядели они совсем даже не в сторону дачного кооператива, в другом направлении. Таким образом, очень скоро Макар оказался за деревенской околицей, где ему ещё бывать не доводилось. Возвращаться обратно он не мог - там его ждал Бармалей, а пройти незнакомым лесом тоже представлялось совершенно невозможным. Там непременно ждал его какой-нибудь дикий зверь с недвусмысленными пищевыми намерениями. Тут ещё и соседская собака где-то отстала по дороге, когда Макар летел, не чуя под собой ног. Совсем неважнецкие дела.
От печальных мыслей мальчика отвлёк посторонний звук, неумолимо усиливающийся, будто к нему двигалось что-то огромное и неуправляемое. Макар посмотрел в сторону лесной дороги и увидел пыльный столб, который явно приближался, причём - с огромной скоростью. Оттуда, из столба доносились матерные слова и нечеловеческое мычание низкой тональности. Мальчик замер парализованный страхом. На него неотвратимо нёсся здоровенный бык с серьгой в ноздре.
У Макара, будто увеличительные стёкла в глазах образовались от испуга. Он явственно видел налитые кровью зенки коровьего ухажёра, хотя тот находился ещё на изрядном отдалении, изо рта быка капала на пыльную землю взбитая масса, напоминающая пену для бритья, которую разводил дедушка раз в три дня, когда собирался привести себя в порядок. Периодически бык яростно мычал, наслаждаясь нежданно обретённой свободой. Два мужика, нёсшихся за внезапно одичавшим животным, постоянно поливали беглеца трёхэтажными матерными конструкциями первой категории сложности, но в поимке производителя это им не помогало. Наоборот, сбивало дыхание.
Мужики отставали всё сильней и сильнее. Помощи от них ждать не приходилось. Трубецкой видел всю картину, будто в замедленном кино. Время для Макара почти остановилось. Бег быка сделался размеренным и плавным, как при повторе голевых моментов в телевизионной трансляции футбольного матча. Мысли сбивались и путались в голове мальчика. Он приготовился к самому худшему, почувствовав, что отвратительная тёплая влага потекла по ногам. Макар закрыл глаза, не в силах пошевелиться, чтоб хотя бы уступить дорогу яростному быку. Тогда бы животное наверняка пробежало мимо. Но даже подумать о таком манёвре Макар не мог. Он слышал, как мужики орали ему:
- Пацан, отойди, чтоб тебя, быстрее! Твою мать! Затопчет же эта скотина!
Слышал, но не понимал смысла их слов. И вдруг всё прекратилось. Вернее, не всё. Орущие глотки пастухов продолжали изрыгать слова, большей частью относящихся к наследию Золотой Орды, но топота больше не было слышно.
К голосам мужиков добавился ещё один, будто бы знакомый. Он не матерился, а издавал нечленораздельный вой. Что-то типа: "А-а-ы-ыхх!" Макар открыл глаза и увидел следующее: совсем рядом, в двух шагах от мальчика, крутился разъярённый бык, на рогах которого, как на гимнастических кольцах висел Бармалей. Это именно его голос показался знакомым. Бык ничего не видел и зверел от своей беспомощности. Как же, конечно, ему не дали прогуляться там, где возжелалось медалисту-производителю! Он тряс головой из стороны в сторону в тщетных попытках сбросить пьяного механика. Но хватка у Матвея была мёртвой. Бармалей цеплял ногами землю и не давал быку двинуть передними конечностями, попинывая их, наподобие грубого футбольного защитника, только не бутсами, а тяжёлыми кирзачами. И, если бы на месте животного оказался форвард соперника, то он давно бы уже был унесён с поля на носилках.
Однако для быка такой экзекуции было мало. Он мычал и ярился, и вот-вот готов был сбросить в дорожную пыль, растоптать своего незадачливого укротителя. Но тут подоспели мужики. Они ловко спеленали быку ноги, а потом, когда обессиленный Бармалей соскользнул вниз, накинули на голову животному сдавливающий ошейник. Макар не слушал орущих на него пастухов. Они таким образом, как бы, пытались переложить свою вину на пятилетнего мальчишку. Будто это он позволил вырваться быку производителю из-за собственного разгильдяйства, а вовсе не они. Такое зачастую происходит в жизни, и не только в деревенской.
Макар подошёл к лежавшему в пыли Матвею и присел перед ним на колени.
- Дяденька Бармалей, не умирай, пожалуйста, - взмолился он, - я очень тебя прошу. Не умирай. Я не буду тебя больше бояться. Честное слово...
Матвей открыл один нетрезвый глаз и прохрипел:
- Теперь веришь, что нет больше на земле таких Бармалеев, как я? Ничё, пацан! Ничё! Не помру. Рано мне ещё. Я ещё траву не всю скосить успел... Васильевне ещё с утра обещался ж...
После этого из груди Матвея донеслись булькающие звуки, отдалённо напоминающие смех. Через лохмотья его порванной мазутной рубахи сочилась кровь - задел всё-таки бычок рогами, хоть и не сильно.
Тем временем пастухи привязали производителя в стреноженном состоянии к ближайшей берёзе, а затем один из них побежал в деревню за подмогой. Матвея увезли на колхозном УАЗике в ближайшую больницу, располагавшуюся в доме-интернате для одиноких стариков. А Макар кое-как доковылял к себе на дачу, перебирая непослушными дрожащими ногами, скорее, по инерции, чем осознанно.
Спал он в ту ночь ужасно. То и дело просыпался с криком, убегая то от быка с волчьей мордой, то от Бармалея с рогатой головой. Назавтра Макар уговорил деда навестить отважного укротителя крупного рогатого скота мужского пола, и там, в больничной палате, подарил Бармалею "музыкално туловищо", оставшееся от любимого клоуна.
Более простодушного и бескорыстного подарка Матвею не приходилось получать за всю свою жизнь. Я бы сказал, что и более дорогого, но мне мало кто поверит.
_ _ _
Макар вытер внезапно заслезившиеся глаза - видно, из окна надуло - закрыл выдвижную форточку и зашёл в своё купе. Сон пришёл внезапно.
Этой ночью...
...ему приснился Матвей-Бармалей с модной причёской ирокез вместо привычного сорочьего гнезда. Он сидел за столом, забавляясь простенькой мелодией "музыкалного туловища", а красавец ёж отплясывал на задних лапах танец пожарных (два прихлопа, три притопа). По другую сторону стола сидели дедушка с бабушкой, пили чай из огромного пузатого самовара с блестящими медными боками и сапогом на трубе для раздувания углей. Они улыбались и стучали по столу деревянными ложками в такт движениям ежа...
_ _ _
Проводница еле разбудила Макара в пяти минутах от станции назначения. "Молодой парень, сон отменный, отчего бы, не поспать?" - добродушно позавидовала она про себя.
Макар сошёл на перрон, поезд же двинулся дальше по большой ЭмПэЭсовской надобности. А станция со сказочным названием Боровая осталась во вчерашней ночи. И туда следовало непременно вернуться. Вот только сначала необходимо закончить дела по командировке...
Дайте только время, дайте только срок... Будет вам и белка, будет и свисток... Так говорил дедушка, когда у него бывало весёлое настроение. Макар улыбнулся. Он представил себе, как удивятся старики, когда он в своём дорогом городском костюме подойдёт к их дому по просёлку и скажет: "Принимайте питерщика, хозяева! К вам внук в гости пожаловал!"