Аннотация: Подлинная история о знаменитой "вспышке" без прикрас... Посвящается поколению, рождённому в 50-ые годы XX-го века. Иллюстрации здесь
Марчеканская вспышка
Шёл 1992 год. Хотя, вполне вероятно, что уже и 1993-ий. Разницы большой нет. Отчего, спросите? А дело в том, что Президент оставался одним и тем же - нетрезвым, ещё не прооперированным Ринатом Акчуриным с лёгкой руки Майкла Дебейки, ухарем. Но всё шло к тому, что антиалкогольный шунт вот-вот готов был срастись с необычайным в своей широте сердцем гаранта.
Да, именно 1993-ий. Совершенно сапоги, как говорят некоторые прапорщики, мечтающие слинять на "гражданку" до истечения срока контракта. Даже дату можно почти точно вычислить - начало апреля. 3-е апреля, если подумать. Именно тогда Слава Салеев сидел перед телевизором и по своему обыкновению близорукого от условий труда человека лениво следил за Фаридом вполне ещё Мулюковым1.
Так вот, смотрел Слава политическую телевизионную программу о деяниях Вашингтонских миротворцев на планете, засыпал почти. И тут рука его расслабилась, пульт ДУ выпал, вызвав своим падением ровно два действия. Во-первых, Слава проснулся мгновенно. Во-вторых, телевизионные каналы переключились, и перед глазами Салеева на экране появилась передача, посвящённая 90-летию "русского соловья", как отзывался о нём кто-то из великих, по-моему, сам Уинстон Черчилль, Вадима Козина.
Съёмка программы была сделана на Магаданской студии телевидения, в столице Колымского края, где Козин безвыездно проживал с 1945-го года, будучи сосланным туда по политической статье. Позже к ней присовокупили статью уголовную и запретили покидать город.
Славка смотрел на небольшую комнату в ГУЛАГовском бараке, где скромно обретался великий певец почти полвека, и что-то происходило в душе Салеева. Но не мог он понять со стопроцентной уверенностью, что же именно. Вроде, и старик ему этот знаком, и бедная обстановка комнаты, единственным украшением которой служило пианино "Красный Октябрь". Просто какое-то дежа вю.
А когда телевизионная камера наехала крупным планом на большую фотографию в скромной деревянной рамке, изображающей молодого ещё хозяина комнаты в концертном костюме, всё вдруг встало на свои места. Видел Салеев ИМЕННО ЭТУ фотографию, и не только видел, но и в руках держал. Давно, правда, случилось данное событие, больше двадцати лет тому назад. Но из памяти не стёрлось, не замылилось будничной суетой.
Так вот, оказывается... Но к сему событию мы ещё вернёмся.
_ _ _
Перед затухающим монитором сидел Слава Салеев и плакал. Плакал совсем не так, как позволяют себе голосить отвергнутые женщины. И не так, как владелец "Охупомрчительного" банка рыдает в голос в адрес упущенной прибыли. Это были скупые слёзы повидавшего виды мужчины. Он даже, узнав о смерти отца, плакал не так. Вы же прекрасно знаете: мужчины не плачут, мужчины огорчаются. А тут - всего лишь фильм "72 метра".
Фильм, хоть и событие в жизни России, но несравним с ходульным "К-171". Так чтящие западные ценности критики считают, не я. Ещё бы - там, в американском блокбастере (тьфу, слово-то какое поганое!) снимались блистательный Харрисон Форд и очаровашка Лайм Нисон, а здесь кто? Народный кружок имени драматургии первых советских режиссёров революции? Но это только на первый взгляд. Наши актёры, не в пример Голливудским звёздам, играют душой, а не только профессиональным умением. Тем более - в этом фильме. Тем более - такие актёры!
Впервые я видел, как плачет настоящий подводник. Ручаюсь за свои слова - настоящий. Не больше, не меньше - из числа людей, которые понимают толк в подводном плавании: которым не внове автономные походы на "дизелюхах". Уверяю вас, таковых отыщется не настолько много, чтобы встречались оные на каждом шагу.
Слава - мой друг. Самый настоящий, с которым можно и вернуться, побывав в разведке. Понимаете, о чём я? С ним непременно хочется вернуться, поскольку, какой тогда смысл было уходить, если не знаешь, что в конце. А бывают такие "друзья", что вернуться совсем ни к чему. Всё равно сдадут с потрохами тому, кто заплатит больше.
Вы спросите, почему мы со Славой работаем на одном предприятии - он же, дескать, преподавал информатику в лицее совсем ещё недавно? Поясняю. Всему наступает закономерный итог. Закончилась и любовь Салеева к педагогической деятельности, захотелось вернуться к истокам своего призвания электронного, а не только дома мозгами и паяльником шевелить. Тут как раз вакансия у нас в предприятии образовалась. Как говорится, сборы были недолги.
И вот теперь - четверг, вечер. Мы сидим вдвоём в тесном соседстве с пенистым пивом, которому суждено сегодня пасть жертвой финансовых обстоятельств - получение аванса, и ведём светские беседы.
_ _ _
- Ерунда какая-то, - сказал Салеев, отсаживаясь от компьютера и приобщаясь к пивной кружке с логотипом "Афанасий", - полная ерунда...
- Почему тебе не понравился фильм? - спросил я, когда пиво ещё и не думало заканчиваться.
- Потому, что так НЕ ДОЛЖНО быть, - ответил мне Слава Салеев, - полная ерунда получается. Видать, никогда в море режиссёр не выходил. Иначе бы знал стопудово, что перед "автономкой" или учениями (учения ни в жисть от начала "автономки" не отличить), "дышло" идашки (индивидуальный дыхательный аппарат ИДА-59 или по Салеевской классификации - "гандоньё", прим. автора) каждый подводник лично проверяет. Это же единственная связь с внешним миром, надежда на спасение единственная, понимать нужно! Кругом кэп виноват, выходит. Распустил команду. У нас бы на лодке такого не случилось... А тут, ёперный театр - все погибли из-за незаряженных дыхательных аппаратов... Неправильно, нелогично, быть не может...
- Слава, - возразил я, - но ты забыл, о каком времени фильм. Это как раз такой период, когда из армии и флота сделано было всеобщее посмешище демократическими усилиями тупорылого, самодовольного окружения некомпетентного Главнокомандующего. Хорошо, что ещё вообще не всё в стране рассыпалось, когда офицеры были вынуждены заниматься побочной деятельностью в обход Устава, чтобы выжить. И не забывай ещё о художественном домысле...
- Наверное, ты прав. Но подводникам, даже бывшим, такие фильмы смотреть противопоказано. Душа наизнанку выворачивается оттого, что невозможно ничего сделать... Помочь ничем нельзя...
Слава смахнул нечаянную слезу и закурил. Я могу и ошибиться. Это была не слеза, а просто пот. Духота нынешним летом стоит жуткая.
_ _ _
Мой друг Салеев - человек далёкий от идеала, но в этом его непередаваемая прелесть. А то, что он иногда может завернуть какую-нибудь сложную ненормативную транскрипцию, то, уверяю вас, она зазвучит в его устах совсем не мерзко, а весело: и слух усладит, и душу порадует. Многие из его высказываний я приберегу до лучших дней, а те, которые вы встретите в этом тексте, могущие потревожить чьи-нибудь моральные устои, я выделю жирным курсивом, чтобы легкоранимым читателям проще было уворачиваться и сохранить свою арго-невинность.
Со Славой мы оба рождены под знаком Рыб с разницей в семь лет и один день. А Рыбы, как общеизвестно, имеют такую тенденцию - "снюхиваться", невзирая на возраст.
_ _ _
Вот теперь пришла, пожалуй, пора вернуться к истории с портретом Вадима Козина времён Славкиной молодости.
Подождите. Так вы же не знаете, как Салеева с берегов Волги в Магадан занесло. Его туда, собственно, и не занесло, а завезло министерство обороны в далёком уже от нас нынешних 1969-ом году. Попал Славик в подводный флот, поскольку лёгкие у него были отменные, и ростом гренадёрским он не отличался. Как раз таких парней в субмарины и консервировали в качестве отбывающего священный долг электората, а в те времена - просто представителей советской молодёжи.
"Учебку" флотскую Салеев закончил во Владивостоке электриком шестого отсека субмарин "проекта 613". А потом попал на базу подводных лодок, что на дизельной тяге, в бухте Нагаева, рядом с Магаданским районом Марчекан.
Так вот...
Сначала немного о Марчекане, над которым вскоре обозначит себя ослепительная вспышка небывалой чистоты и необычного цветового решения. Над Магаданом к югу возвышается гора с каменистой вершиной - высшая точка полуострова Старицкого. Она венчает горную гряду, отделяющую город от бухт Светлой и Веселой. Название она получила от ручья Марчекан, что с эвенского переводится как "торфяное болотце". Под сопкой, у бухты Нагаева раскинулся район Магадана - собственно поселок Марчекан. Жильё в этом месте в основном временное - барачного типа.
Здесь в 70-ые годы XX-го века проживали отбывшие свои сроки заключённые, которым было запрещено возвращаться на Большую Землю по тем или иным причинам. А таких немало - больше половины от числа освободившихся. Магадан - место удобное, чтобы держать вечных "временных поселенцев", как на привязи, нимало не заботясь о том, чтобы они не сбежали ненароком из-под надзора.
Путей из города на "большую землю" в те годы было только два. Либо теплоходом "Смольный", появлявшимся на горизонте раз в навигацию и ходившим до порта Ванино или Находки, либо самолётом. В любом случае человека с временной регистрацией вместо паспорта ни на один из этих видов транспорта не посадят. Вот и жили Марчеканские бараки своей неторопливой жизнью бывших политкаторжан, понемногу осваивающихся с волей и даже участвующих в общественной жизни города.
Здесь же, на Марчекане, располагалось единственное в своём роде кладбище. Таких, пожалуй, нет нигде и поныне. На могилах ни крестов, ни звёзд, ни памятных плит. Если похоронен ЗК (бывший ЗК) - фрагмент лагерного ограждения в виде колючей проволоки, лётчик - пропеллер, моряк - винт. Могилы пробивали прямо в камнях, которые выпирали из земли во множестве необычайном.
И еще одна трагическая отметина есть у сопки Марчеканской. На северном ее склоне в 1948-ом году, угодив в туман, разбился "Дуглас" с восемью военнослужащими. До сих пор местные жители обломки этого самолёта находят. И у Славки тоже хранится кусочек дюраля от той лендлизовской машины DC-3, обточенный в виде брелка-субмарины.
_ _ _
Попал Салеев в бухту Нагаева вместе с остальной командой, таких же, как и сам, сухопутных "салажат". Их построили в одну шеренгу, и началась приписка молодняка к подводным аппаратам.
Аксакалы из числа срочников и сверхсрочников ходили по пирсу, как домовитые хозяйки по Привозу или римские патриции по невольничьему рынку какой-нибудь античной Капуи. Отбирали специалистов по своей профессии для прохождения службы. Слава в Одессе не бывал, потому ощущал себя на древнем майдане, где идёт бойкая купля-продажа рабами. Времена, правда, другие, но три года почётного, мягко говоря, не совсем добровольного труда были впереди, как пить дать. Ой, вру. Теперь только два с половиной года (с учётом "учебки"). Не пожизненно, конечно, но тоже не сахарный сироп с мармеладом.
Салеев глянулся служащему старшим электриком на "дизеле" С-613 мичману Ляксеичу. Это был роскошный белорус (отсюда и имя, что-то вроде Лявона) с льняным коком волос, будто у рок-н-ролльного идола Пресли, и усами, как у незабываемых "мулявинских песняров". Уставом не разрешалось разводить волосяной покров на голове длиннее, чем ширина указательного пальца капитана субмарины. А вот про чубы там ничего не говорилось. Этим пользовались, но не все. Скажем, заведи себе кто-нибудь из молодых причёску а'ля Элвис, не миновать бы ему нескольких нарядов и стрижку модели "колобок в дозоре", несмотря на недомолвки в военном поминальнике. Но на вольности "дедов" никто из комсостава внимания не обращал, даже отец родной, кэп, глаза закрывал.
Мичман только что в рот Салееву не заглянул. Стать "молодого" проверил, мышечную массу изучил. Доволен остался. Сказал:
- Будешь у мена в команде, салабон. Почытай "дедушку", как "Отчэ наш", и служба станэт табе, как празднык! Кругом, за мной марш!
Сказал и увлёк Славку за собой в прожорливое лодочное нутро. Теперь и началась настоящая служба. Сначала только возле причала, а не в открытом море-океане. Но, как говорится, лиха беда - начало.
Половина команды была из числа "салаг", их ещё предстояло натаскать. До первой "автономки" оставалось около полугода. Ляксеич Славку не жалел, делал из него подводного электрика настоящим образом. Что ж, даже приятно целыми днями копаться в схемах и что-то паять в хитросплетениях многочисленных силовых кабелей, представляющих собой нервную систему субмарины. Салеев любил работать. А за любимым делом и служба быстрее идёт.
В один прекрасный весенний день, когда от сопок поднималось духмяное марево и веяло ароматами невыносимо неправдоподобных тропиков прямо на пирсе, мичман построил Салеева по полной программе в "колонну по одному" и дал вводную:
- Сэуйчас поуйдом аккумуляторные батарэи проверать на готовность к походу. Я буду в чытвортом отсеке. Скажу табе по громкой свази "уклучи", ты тумблэр уклучишь. Скажу "уыклучи" - ты уыклучишь. Понал, салабон? И сматры мне, аккуратно. Там заряд такой, что усо брухо можно спалыть. Галавой атветыш, если что.
Славик переспросил, с трудом соображая, чем отличается "уклучи" от "уыклучи". На слух разобрать было трудно.
- Вот, блаха-муха, набэрут татар на флот... Я же табе русскым яазыком гавару. Крикну "уклучи" - уклучишь. Крикну "уыклучи" - уыклучишь. Понал тапэрь?
Салеев, в общем-то, так и не уловил разницы, но для себя решил, что возражать суровому мичману из более тяжёлой весовой категории не имеет смысла. Всё же и так понятно - если один раз "уклучил", то второй раз обязательно "уыклучил", третьего не дано.
"Буду считать, сколько раз мичман прокричит. Каждая нечётная команда - включение, а чётная - выключение", - подумал матрос Салеев. Затем кивнул головой утвердительно, присовокупив обязательное "так точно, понял, товарищ мичман!" и, щёлкнув каблуками ботинок типа "гады" на развороте "кругом", побежал в шестой отсек к рубильнику.
Сначала всё шло вполне штатно. Салеев без устали переключал рубильник то вниз, то вверх. Потом, видимо, к Ляксеичу кто-то подошёл, поскольку команды по громкой связи прекратились. На щитке стояло положение "уыклучено", то есть тумблер вниз. Слава терпеливо ждал. И определённо дождался, услышав заветную команду. Но тут нужно заметить, что заболтавшийся с кем-то из офицеров мичман совершенно забыл, в каком положении должен находиться переключатель в шестом отсеке. И, мало того, он точно не считал количество перекидываний рубильника в отличие от своего подчинённого.
Почему-то решив, что аккумуляторы как раз находятся под нагрузкой, он вознамерился пойти покурить, предварительно обесточив лодку. Ляксеич дал команду на своём секретном языке и сделал неосторожное движение. Исполнительный матрос Салеев "уключил" на полный ампераж. Представляете себе, что такое аккумуляторные батареи ёмкостью шесть тысяч ампер-часов? Сияние над лодкой, которое можно было наблюдать также и в шестом отсеке с задраенными люками, превзошло все ожидания. Его было видно не только в районе Марчекана, но даже и в аэропорту "Сокол". Этакое световое шоу задолго до Жан-Мишеля Жарра. Вслед за вспышкой случилась мёртвая тишина, в которой что-то осторожно и даже кокетливо искрило на электрическом щитке субмарины.
"Е-батюшки, да, я, кажись покойник!" - пронеслось в голове Салеева вместе с весёлыми картинками из детства и отрочества. Была там одна особенно забавная, когда его служить "на моря" провожали. Компания друзей гуляла душевно и без тормозов. Танцевали, кто, что мог. Или, акцентирую ваше внимание, - кто, что ЕЩЁ ПОКА МОГ. А могли, нужно сказать, многое, хотя бальными танцами, не считая самого Славки, отдавшего два года изучению танго в доме пионеров, никто из присутствующих не занимался. Сплошные любители. Но это не послужило помехой. И когда сам Славик в разгар веселья отплясывал зажигательную самбу, то напевал:
- Церафань, церафань! Белая косыночка. Мой милёнок цзао-фань, а я хунвейбиночка!
Актуальные куплеты к текущему политическому моменту, если вспомнить недавние события в Поднебесной2.
И чего это Салееву такие странные видения были, и мысли, его печалившие, в мандраж приводить намерились? Может, и обошлось бы всё, может, и некому было бы желать Славкиной смерти? Нет же! Горловой клёкот кондора, пикирующего на голову зазевавшейся ламы - ничто по сравнению с тем высоким звуком, который разрывал уши экипажа, ошалевшего от ядерной вспышки в миниатюре, спустя несколько секунд:
- ...ять! ...убью стервеца! ... рыбам на корм!.. в Дарданеллы мать! Яйца оборву и - на корм акулам!
Салеев не стал прислушиваться к совершенно чистой и невероятно живой русской речи (откуда что взялось?) Он просто бегом в седьмой отсек бросился и на палубу оттуда сиганул через аварийный люк, как мохнатый шмель на душистый хмель. Но был и там пойман контуженым мичманом.
_ _ _
До сих пор перед взором Славкиным встаёт то давнее утро, будто вчера всё случилось.
- Да ты же, татарская морда, русского языка не знаешь! - изложил ему своё видение ситуации электрический мичман с голой головой (без бровей, ресниц, кока а'ля Пресли и роскошных усов) и металлизацией шеи и щёк в мелкую рябую крапинку. Зрачки на его одухотворённом высокоёмкостном лице сделались больше глаз, побелели, как у хорошенько отваренной белуги, и он, похоже, не мог порадоваться утреннему магаданскому солнцу и прекрасному виду на сопки Марчекана. Ослеп бедолага от избытка чувств. Не зря же фраза бытует "ослепительный вид". Только многие её неверно трактуют. А здесь - тот самый случай. Как доктор прописал, что называется.
Одно не совсем ясно, как мичману удалось найти дорогу на палубу. Хотя, с другой стороны, он столько раз в "автономках" был, что доподлинно все размеры субмарины в собственных шагах измерил и в дальний угол памяти сложил до случая. Вот и пригодилось. Кстати, по слухам, от той вспышки прозрели два совершенно слепых старика, которые поутру грели на солнце свои попорченные ГУЛАГом суставы. Это как понимать - клин клином ... что ли? Не верится как-то. Наверное, клевещут.
Слепой, как крот, Ляксеич долго таскал Славку за воротник бушлата, но сбросить подчинённого рыбам на корм, как звучало в угрозе, мичманской решимости не хватило. Измотанный Салеев уже и виниться приготовился, но тут как раз старший электрик вспомнил последовательность событий и свою в них роль. Отошёл быстро, не стал местью непродуктивной заниматься, начальству не доложил и дело замял. А позднее они со Славиком даже подружились.
Через день-другой способность зреть в корень снова вернулась к мичману. Только крапинки расплавленного металла ещё несколько месяцев не сходили, и чуб больше не отрос. Хотя про усы такого сказать нельзя, не в пример крепче оказались. Снова запушились мулявинской пышностью. И превратился мичман из лубочного клона Элвиса Пресли в неплохую копию запорожского казака, которому оселедец пьяный парикмахер отстриг в трудовом порыве. А Салееву пришлось выучить русский электрический язык не так, как ему в школе преподавали, а самым, что ни на есть, примитивным способом - вызубрить. Теперь он уже не путал такие важные понятия, как "уклучить" и "уыклучить". С акустиком две недели тренировался, даже на осциллографе частотную характеристику этих команд рассматривал с прилежанием. Говорит, мол, и зачёт потом специальный сдавать пришлось.
_ _ _
Незаметно наступил холодный 1971-ый год. К этому моменту за плечами Салеева числилась не одна "автономка". Деньги у подводников водились, и немалые. Прибыв в ставшую родной бухту Нагаева и завершив неотложные корабельные работы, команда покидала причал. Первыми уезжали офицеры, следом мичмана, а за ними - матросы. На субмарине оставалась только дежурная вахта. Несмотря на все чудеса секретной кодированной радиосвязи, местное население заранее знало о том, какая лодка должна вот-вот вернуться в гавань. Американская разведка не знала, а население Магадана знало. Лучше бы не умничали, господа супостаты, а вели наблюдение за девицами нетяжёлого поведения и внезапным расширением ассортиментного перечня в местных кабачках, если поговорить со старушками, сидящими у подъездов, лень.
Как только первый человек сходил с трапа субмарины, перед ним лихо разворачивалось такси, распахнутое навстречу героям морей и океанов полновесной водительской улыбкой. Машины пролетали за проходную, под поднятый шлагбаум, но береговые посты взысканий за этот "реверанс" перед "бомбилами" не получали по давно заведённой традиции. Таксисты приезжали "под расчёт". То есть ровно столько автомобилей, сколько было необходимо экипажу. Ещё один минус хвалёной американской разведке. Так быстро посчитать не только количество плавсостава, но и кто, с кем поедет, куда и надолго ли, ей не удавалось никогда. У таксистов бы поучились, что ли...
Славик обычно проводил подобные торжественные вечера прибытия в порт в одной и той же компании. Морячки-подводники срочной службы, не мудрствуя лукаво, отправлялись прямиком в Марчекан, где заруливали в первый же барак, там бросали жребий и заходили в комнату с выпавшим номером. Проколов практически не было никогда. Бывшие политкаторжане охотно делили с подводниками не только принесённую матросиками выпивку, но и свою собственную скудную закуску.
Так случилось и зимой 1971-го. Четверо матросов завалились в подвернувшийся барак, в котором им никогда раньше бывать не доводилось, "бросили на пальцах" номер комнаты и вошли. Вместо двери, которая, по всей видимости, сгнила, вход загораживали высокие, в полтора человеческих роста, этажерки с утрамбованными на них книгами. Салеев обратил внимание, что книги эти всё больше потрёпанные, некоторые без обложек. "Значит, хозяин - любитель чтения, - подумал матрос Слава и раздвинул выцветшую занавеску, натянутую между двумя этажерками. - Тук-тук-тук. Есть кто дома? Не бойтесь, мы матросы. Погреться хочется немного. Впустите?"
Из глубины комнаты вышел лысоватый старик аристократического вида в простой ватной безрукавке поверх толстовки и обрезанных серых армейских валенках.
- Что ж, милости просим, молодые люди! - произнёс хозяин дружелюбно, делая приглашающий жест рукой.
Ребята (конечно, ребята - им всем только по двадцать лет) вошли. Славкиным глазам предстала бедная комната, заставленная такими же библиотечными этажерками, как и те, что стояли на входе. "Ого, да тут несколько тысяч книг!" - поразился Салеев.
Самым примечательным предметом мебели в комнате было пианино "Красный Октябрь", на котором стояла в рамочке большая фотография хозяина в молодости. В углу пылился патефон со сломанной ручкой, две табуретки, кровать с панцирной сеткой, простой круглый стол "мечта советского пролетария"... И всё. На этом интерьер исчерпывался.
- Мы пришли сюда не скандалить, а выпить и засандалить! - привычно пошутил Слава, доставая бутылки с выпивкой.
Стакан у хозяина оказался всего один, поэтому пили по очереди. А закуски добродушный, но величавый старик (ему тогда было ещё только шестьдесят семь) раздобыл у соседей. Матросы слышали, как он просил:
- Душенька-голубушка, не будете ли вы так любезны - ссудить меня какой-нибудь удобоваримой пищей?
Но просил так, что отказать было, пожалуй, что и невозможно.
- Конечно, конечно, Вадим Алексеевич. Сейчас посмотрю. Вестимо, к вам гости нагрянули с причала. Нельзя же морячков ничем не угостить. Понимаю, понимаю. Одалживайтесь, не стесняйтесь.
Слегка подпив, старик рассказал свою историю о том, что когда-то давно, ещё до войны был одним из самых известных теноров в стране. Даже лично Сталину в Кремле пел. Потом из-за своих амбиций пострадал, когда отказался в репертуар здравицы Отцу Всех народов включить и провозглашать оные без устали.
- Вот так с 45-го года здесь и живу, ребята, - говорил хозяин печально. - Сначала в лагере, а потом в этом бараке. А за что в 45-ом на восемь лет был осуждён, так мне и не объяснили3. Петь не бросил, но Магадан не Москва, да и годы уже не те. А в столицу возвращаться не разрешают.
- Как это не разрешают? - удивился один из подводников. - У нас же свободная страна... Или - нет?
- Лучше об этом рассуждать не в магаданском бараке,- почти прошептал и невесело улыбнулся хозяин.
Старик присел "к роялю" и тихонько стал наигрывать какую-то незнакомую молодым парням мелодию, еле слышно подпевая себе: "Осень, туманное утро..." Потом неожиданно прервался и сказал:
- Я с советской властью в большой ссоре, но вас, моряков люблю. Вы в 65-ом не стали безоружных зеков расстреливать...
Что он имел в виду, какой именно расстрел, так и осталось невыясненным. И тогда и сейчас, ни Славка, ни я ничего в Интернете не обнаружили. Может, попутал чего-то старик?
Но вернёмся в год 1971-ый. Матросики разомлели в тепле (относительном тепле, конечно) от буржуйки и полезли смотреть книги. Хозяин безропотно разрешил, предупредив только:
- Ребята, если почитать возьмёте, то, прошу вас, не сочтите за труд - верните. Это единственное богатство, которое у меня осталось.
Стемнело, Марчекан несмело помигивал редкими огнями, как бы опасаясь быть замеченным людьми, заседающими в районе Спасской башни отнюдь не Нижегородского Кремля. Матросы засобирались на лодку к вечернему построению. Увольнение на берег подходило к концу.
Когда же все вышли в коридор, Слава неожиданно для себя вернулся и взял в руки портрет, стоящий на пианино. Потом несколько минут вглядывался в печальную улыбку молодого Вадима Козина, будто пытался в ней увидеть своё счастливое будущее...
1 - автор имеет в виду политического обозревателя центрального телевидения СССР Фарида Сейфуль-Мулюкова, автора множества репортажей из разных стран мира, одного из ведущих популярной телевизионной программы "Сегодня в мире".
2 - с 1966-го по 1976-ой год в Китае развернулась т.н. "культурная революция", сопровождаемая крайней политизацией всех областей городской жизни, насилием, творимым поощряемыми сверху бандами молодежи, публичными казнями несогласных и хаосом в партийном руководстве страны; в марте 1969-го года произошли боевые столкновение пограничников СССР с подразделениями регулярной армии КНР в борьбе за остров Даманский, что на реке Амур.
3 - в феврале 1945-гогода Козин был арестован и осужден на восемьлет лишения свободы (освобожден досрочно в 1950-ом за примерное поведение и хорошую работу). В справке, выданной певцу управлением лагерей, запись в графе "по какой статье осужден" отсутствует.