Чваков Димыч. Где у Гоголя уголь? (версия "future")

ГДЕ У ГОГОЛЯ УГОЛЬ?

(версия "future")

унылый парафраз на пару фраз... не в тему, и в стиле апологии абсурда

" А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой!"

(Н.В. Гоголь голосом Тараса Бульбы)

"... и рассказать бы Гоголю

про нашу жизнь убогую..."

(В.С. Высоцкий под голос гитары)

Из полуразрушенной кирпичной трубы валил едкий вонючий дым. В натренированном на Кафке воображении представлялись белоснежные стены Центрального крематория министерства Выселения, а фактически... Фактически - остатки старинного уклада, в виде облупившихся стен с кое-где заколоченными фанерой оконными проёмами. Время не щадило ничего... и никого... Неподалёку смердело озеро с какими-то не очень популярными на Западе цивилизации отходами. В хвоистой дубовой роще весело и всецело поцокивали шпорами кошки-летяги - результат прогрессивного генетического эксперимента Императорской Службы защиты природы и благоденствия. Столько их расплодилось в последние два года, что и до Выселок добрались эти дружелюбные всеядные твари.

Антрацит сегодня не завезли, топить приходилось, чем придётся. Николай Васильевич рассеянно смотрел во двор сквозь рельефное от грязи стекло, превращённое настырными мухами весеннего призыва в аэродром местного значения. В кармане халата отвратительно хрустело на сгибах решение арбитражного суда. Обжалованью не подлежит, а, наоборот, подлежит описи и аресту... Приговор не окончательный. Всё... Всё ещё могло измениться. Вертикально вздыбившаяся власть обещала вмешаться. Хорошо, что пока лето... В лесу полно фосфоресцирующих еловых обер-шишек и экзотических плодов черманго с запахом лежалого силоса и вкусом желтопузого сала-ветерана. Семена этого чуда флористики завезли вместе с отходами ядерных реакторов Киото... Скорее на счастье, чем на беду, ибо желудку не прикажешь, право слово. А тот непроверенный факт, что, мол, от этого черманго обыкновенно случается перерождение жировых отложений в отвратительную перебродившую лимфу гадкого оливкового оттенка, и фактом пока назвать нельзя. Пока? Пока не приехала лаборатория МГЧС (Министерства Глобальных Чрезвычайных Ситуаций). Что ж, что бы там не говорили... Голодать тяжело. Гораздо тяжелее, чем набуздыкаться коварных плодов и ожидать, проймёт или не проймёт...

Итак, продавать тепло не получается, но зато до поздней осени выселенцы будут сыты... Лишь бы к зиме завезли многопартийного думнодумского (и не очень радиоактивного) антрацита в котельную... Николай Васильевич почесал себя за ухом и сосредоточился на происходящем за оконным проёмом действе, предварительно сменив диспозицию. Теперь он смотрел в сторону улицы. Действительно, картина, открывающаяся ему во дворе, не радовала многообразием, не блистала новизной. Другое дело улица. Хоть и небольшое высело городского типа Мокрые Шейки (класс радиационной безопасности IV, химический индекс параллаксидромический), но и здесь жизнь кипит, будто в столице какой. Вот-вот, смотрите внимательно. Видите, куда Николай Васильевич свой взор орлиный устремил? Ага, значит заметили... Одинокий мотоциклист с атавистическим отростком мастодонта на кончике носа укатил за угол, горько изливаясь едкой синеватой от некачественного бензина завесой. "Противогаз у него хороший, МГЧС-овский, с недельным запасом питательной смеси внутри тамбура безопасности", - подумалось Николаю Васильевичу. Горбатая молочница прокатила мимо окна свою флягу на инвалидной коляске. Молоко! Парное молоко! На крик высунулся какой-то нестабильный в своей, после вчерашнего, походке ехидный редкозубый старичок. Полюбопытствовал о цене, усмехнулся и скрылся в подворотне напротив. И тут что-то не так... Не как у людей, право...

Николай Васильевич вспоминал...

Кажется, всё началось ещё, когда был жив его дед. Точно... Тогда. Сейчас заглянем в своё давешнее свидетельство о рождении. Если бы не Выселки, Николая Васильевича уже целый депутатский срок как не было на этом свете.

Год его смерти, предначертанный Императорской Службой Выселения, был впечатан в метрику несмываемым методом атомного напыления. Но это означало не один, а три исхода.

Если к окончанию, указанного в документе года человек добровольно уходил в специально созданные поселковые зоны для изгоев, то ему давали право на продление земной юдоли. В противном случае за месяц до указанного срока, вживлённый при рождении микрочип начинал оповещать службу Выселения, что данному индивиду осталось недолго коптить небо. Мало того, чип не только имперские службы оповещал, но и тревожил всю округу леденящей мелодией Вагнера. Не помните, случаем, кто такие валькирии?

С этого времени всякий из полноправных членов общества со сроком жизненной реализации не меньше одного года мог в соответствии с параграфом 12 Кодекса Законных Уложений о Выселении нанести любой вред, вплоть до смертельного, означенному гражданину, уже поражённому в правах. Но в последнем случае очистителю полагалось произвести ликвидационные работы по освобождению территории от остатков биологической массы в соответствии с санитарно-гигиеническими правилами за свой счёт.

А что касается самого инициализированного выселенца (так назывались индивидуумы, чей чип начал сигналить)? А вот что: с момента включения его в месячный план службы Выселения он лишался избирательного права, права на труд и социальные выплаты (кроме пособия для проведения традиционной церемонии Ухода), а собственность бедняги отходила в пользу Императорского Казначейства. Но, как правило, ОТСЕЛЯЕМЫЕ люди тоже умели хорошо считать и к сроку, обусловленному договором "О рождении и гарантиях проживания на экологически чистой территории", благополучно избавлялись от ценностей, продавая их, предпочитая последние дни провести в кутежах и разврате в специально отведённых местах, называемых Дома Прощаний. Договор этот считался неотъемлемой частью голографической метрики, которую вручали новорожденному гражданину сразу после вживления контрольного чипа.

Если люди умирали раньше, чем было указано в метрике по причине внезапной болезни или несчастного случая, то расходы на ликвидацию останков производил Государственный Императорский Демографический Фонд имени СПП (самого первого президента).

В зонах, называемых Выселками, администрация набиралась из добровольцев, желающих получить от пяти до двадцати пяти дополнительных лет зарезервированной жизни, в соответствии с выслугой на этом нелёгком поприще. От алчущих продлить свою жизнь не было отбоя. Как правило, служить на Выселки попадали по большому знакомству... или за взятку. Это и был третий вариант земного воплощения индивидуума.

Но не всё так просто...

Выселки располагались в местах неустойчивого обитания, то есть уже основательно загаженных отходами цивилизации. Очистку этих районов полностью произвести не представлялось возможным, да, и дорого такое удовольствие. Поэтому по указу Императора территория зон Условно Неконтролируемой Жизни (УНЖ сокращённо) оцеплялась колючей проволокой, где отсутствовали антенны уверенного приёма от Главного Передатчика Выселения, то есть микрочипы всегда молчали, и сюда был ограничен доступ из районов Гарантированного Жизненного Обитания. Только административно-дежурный персонал и охрана. И, кстати, аббревиатуру УНЖ помнили немногие. Все предпочитали называть зоны отчуждения более прозаически. Выселки, и всё тут. И добавить нечего.

Николай Васильевич уже и не помнил, сколько раз ему обновляли жизненный сертификат годности. Когда официально, в соответствии с выслугой лет, а когда и по переоформлению округлённых минут, часов и дней, сложенных воедино, которые государственные органы в расчёт не принимали. Прежде чем выставить освобождаемый владельцем жизненный стаж на аукцион, в связи с прибытием его владельца на Выселки, императорские службы Выселения отбрасывали срок, некратный целому месяцу как мало существенный. Грех ведь не воспользоваться такой лазейкой, как считаете? Всё же законно. Кимберлитовый нуклеидный комар, малярийной закалки, III-го криогенного уровня, как говорится, носа...

По-крупному Николай Васильевич присваивать не осмеливался. Вернее, попробовал один раз ещё в молодости, но потом такого страху натерпелся перед лицом (а, лучше сказать, безразмерной харей) Главного Инспектора Выселений, что, наверное, потерял больше лет жизни на нервной почве, чем приобрёл. Ему, собственно, и так хватало за глаза. Только осознание этого административного факта чуть позже пришло.

Да, кстати, зарезервированную жизнь, с лёгкой руки Императора, стали в народе называть "жизненным стажем" или просто "стажем".

Позвольте, что вы спросили?

Отчего вдруг столько невменяемых на Выселках? Так радиация, батенька, химия всякая... Поневоле козлёночком станешь без средств индивидуальной защиты. Так-то!

Теперь пришла пора кое-что уточнить. Несомненно, Николаю Васильевичу наши с вами рассуждения ни к чему. Он и так всё это наизусть, как "Отче наш, Император...", знает. Ну, а мы повторим, пожалуй, чтобы не было после кривотолков. В процессе, так сказать, глобального понимания стратегических задач на тактическом участке отдельно взятого высела.

Уточняем.

Продажа дополнительных лет, доставшихся от лиц добровольно попавших на Выселки раньше срока, оговоренного в свидетельстве о смерти, строго регламентировалась. Оформление шло заведённым порядком в присутствии юриста Императорской Службы Выселения и общегражданского нотариуса со стажем оставшегося существования в мире Гарантированного Жизненного Обитания не менее десяти лет.

Переоформление метрики на год стоило баснословных денег. Многие из живущих в Империи посвящали свою жизнь добыванию средств именно на этот вид социального довольствия. Как говорится, если Кольт дал людям равные возможности, то Императорская Служба Выселения наделила их одинаковым сроком гарантированной жизнедеятельности на старте.

Но, мы все должны отдавать себе отчёт в том, что когда появляется равенство в чём-то, то обязательно должны возникнуть соблазны пресечь это безобразие на корню. Жизненный стаж сделался объектом легального (открытые аукционы) и нелегального (продажа украденного срока жизни у добровольных выселенцев) бизнеса.

Николаю Васильевичу было не по себе. Ему всегда так бывало, когда случался сезон осенне-летнего равнодействующего солнцестояния. А именно: когда мокриды и залелюйские апострофы, доставленные из района безответственного хранения бочкового фенола, с одинаковой наглостью отважно начинали действовать, как днём, так и ночью.

Но к этому можно привыкнуть... А вот к нищете...

"Опять на счету вместо денег одни баранки", - философские мысли с трудом протискивались сквозь кровеносные сосуды мозга, суженные неумеренным употреблением холестеринов, пестицидов, диоксидов... Там, в этом списке, было что-то ещё, о чём лучше не поминать в приличном обществе административных работников.

И где-то далеко, в обычном имперском мире существовало министерство Налогоублажения... И оно вожделело!

Долго грустить Николаю Васильевичу особых причин, впрочем, и не было. Чего печалиться, коли на вчерашнем заседании Императорской Службы Выселения присвоили ему очередные пять лет стажа с правом проживания в цивилизованных местах. Можно было уехать... Через несколько недель. Последние месяцы труда на Выселках. Дальше - нормальная жизнь...

За время службы Николай Васильевич накопил такой жизненный статус, что населять бы ему собой одну из зон Гарантированного Жизненного Обитания да радоваться лет до 180-ти (у самого Императора всего лишь чуточку больше), да не выйдет, пожалуй. Экология нынче никак не способствует. Даже там, на воле... Так что смысла зашибать лишние года уже не осталось, всё равно чип не начнёт сигналить до самой, что ни на есть, естественной кончины. Чего лямку-то тянуть на Выселках задарма, спрашивается?

Итак, меньше полугода до вожделенной безлимитной пенсии...

- Папка, папка приыхиль (именно "приыхиль), - верещал сопливый мальчик с губами, занесёнными кремовым снегом от ближайшего бисквитного торта, который выставлялся в витрине кафе-кондитерской, что на Малой Гигантской улице. По чётной стороне, если смотреть со стороны котельной...

- Кажется, ещё один родственничек пожаловать изволили, - с трудом подавляя в себе отвращение, Гоголь потянулся в постели, представляющую собой казённый полосатый матрас зековской раскраски в комплекте с тонким байковым одеялом и тюфячком-думкой. А когда гибкость его тела закончилась, то продолжил с некоторой степенью раздражения:

- Ну, что, парень, хочешь меня привлечь за незаконное соблазнение твоей мамаши, да, и кусок наследия творческого оттяпать под шумок? Вынужден тебя огорчить. Нашлись у тебя предшественники, всё в Швейцарию да Италию повывезли, прокисший груздок им в глотку. А иначе, думаешь, чего я в этих хоромах прозябаю недееспособный? От неумеренной экзальтации что ли и частого потребления своего именного напитка сальмонеллёзного?

В духоте провинциального утра угвазданные в бесплатных грязевых ваннах по самую макушку плохонькие неплодовитые петухи квохтали под наглухо запахнутым окном клиники имени товарища Клары Цеткин, не обращая внимания на то, как дюжие санитары хорошо упитанной либеральной породы уводят в тёмные глубины амбулатории налётчика Анри Барбюса (в русском издании), продолжающего изображать из себя сопливого мальчика. Нужно отметить, очень правдоподобно, бестия, изображал. Особенно ему нынче удавался крем, сползающий по подбородку. А где же торт? Гоголь высунулся в окно, методично отжав раму заранее припрятанной монтировкой, получил "саечку" за невнимательность от Фандора Эрастова, который иногда воображал себя не то Жанром Маровым, не то Жаном Кокто, а не то и вовсе Фантомасом, убедился, что кондитерская ещё закрыта и засуетился по своей писательской необходимости в общий умывальник.

Стояло раннее июльское утро, и ничего не предвещало... Гоголь семенил маленькими синюшными, как у социалистической курицы, ножками по коридору и думал: "Ничего не предвещало... Хорошее начало для новой повести. Только бы компьютер не отобрали..." Компьютером Гоголь называл стеклянную дверь в общую залу. На её экране он обычно творил по утрам пальцем, замешанном во вчерашнем клюквенном киселе с конопляным ливером. Киселя Гоголю удавалось сэкономить до трёх четвертей пинты за один только ужин... Половину в дело, половину мышке Агафье Тихоновне.

Мышь жила в углу. Она была почти обычной, отнюдь не компьютерной. И уборщица охотилась на эту серую особу по-всякому. То шваброй хотела прибить, то мышеловку с кошкопроцессором ставила на ночь. Ничего у неё не получалось, ибо нельзя нематериальные флюиды писательской мысли принимать за физический объект типа "мышь". Между тем, Гоголь умело выводил свои великие тексты на вращающемся экране и не сомневался в собственной правоте. А неутомимый грызун, ловко уворачиваясь от подлых завистников, всё жил и клонировал на радость генным родителям творческого начала. Кто бы смог мне сейчас возразить: "Гоголь, ты не прав"? Кто бы смог? Кто бы смог?

Компьютер, конечно, никудышний из двери. Особенно в момент неожиданной перезагрузки, когда разные личности начинают хаотически шляться по коридору, заполняя собой файл подкачки. В такие моменты, бывало, Гоголю и по лбу доставалось настолько сильно, что он терял сознание. Но зато, когда приходил в себя, всякий раз набранный текст оставался нетронутым. Перезагрузка на сию клинопись, на эту кисельную мазню (в понимании людей недалёких), не действовала. Действовала на шедевральные завихрения маэстро Гоголя только (и исключительно) одинокая вольнонаёмная женщина, служащая уборщицей в заведении. Собственно говоря, было это так: она приникала влажной тряпкой к экрану дверного монитора, нимало не подозревая, что пытается опустошить скрижали истории, и заводила "очистительную песнь" про Мойдодыра и его гигиенически и генетически ЧИСТО нормальную семью, живущую за семью морями и семью же печатями или, там, печатными пряниками... Как правило, этого времени, пока она пела, Гоголю хватало на то, чтобы вызвать кого-нибудь из врачебного персонала. Уборщицу забирали в палату для убойно помешанных. То есть туда, где обитатели были поражены каким-либо комплексом, заставляющим их производить бурную деятельность с непредсказуемыми главным врачом последствиями.

Многие подумают, будто Гоголевские литературные труды оставались исключительно однодневками. Вечером, когда писательская братия подставляла под медицинские процедуры свои самые уязвимо-унизительные места, уборщица, каковую выпускали в пустыню обезлюдевшей клиники (никому вреда не причинит), расхристанной гневной мегерой пролетала по коридорам и сметала труху уходящего дня в свой безразмерный уборщицкий совок. На его дне только самый опытный криминалист смог бы обнаружить следы засохшего суточного киселя, которым отважный Гоголь раскрывал свою безразмерную душу классика. Но это ничего. Это не страшно. Ибо в клинике, имени революционного авангардиста и личного друга команданте Фиделя, товарища Че, наш герой ещё до обеда успевал "слить инфу" со своего мобильного (с петлями рояльного типа) компьютера на жёсткий носитель, то есть на плотную, плохо мнущуюся, бумагу. А, проще говоря, на картон. От греха, так сказать, подальше и от соблазнов соседей по палате, разумеется, тоже.

Жизнь в палате - это вам не заседание в Палате лордов или пэров, каких. Здесь пружина интриги куда как потуже затянута будет. Без напудренных париков и накрахмаленных мантий. Один Ванька Авель со второго спального яруса недвижимой плацкарты чего стоит! Про древнебуддийского князька Навуходоносора и дочь его Валерьяну НастоЯну Окаяновну, утрамбованных в одном радиоактивном теле, теле бывшего пожарника Акакия Акакиевича Башмачкина, и говорить нечего. Этот бывший брандмейстер пожарной команды высела Мокрые Шейки, продавший свой жизненный стаж за ведро самогону, потерявший социальные привилегии пролетарского толка на пожаре телятника, но получивший взамен вселенскую свободу мысли и синтоистское воззрение на ординаторскую, как на храм, частенько устраивал буйные пьянки.

Оправдываясь после очередного запоя перед Николаем Васильевичем, псевдо-Башмачкин привык валить на "чужих", оккупировавших его безмятежное тело ипохондрического сангвиника. Пили, де, совсем невменяемые и никуда не годные, князь Навуходоносор и его дочь единоутробная, а ему, чиновнику безответному, болезному, и противостоять никак. Вот такая странная штука. Сначала папаша с "доцей вавилонской" пили "казёнку", без конца чокаясь и целуясь взасос (на эту картину не советовал бы никому смотреть, без глаз остаться можно или, того хуже, без правосознания на левое полушарие остатков мозга), потом - что придётся. Тогда приходилось плохо не только обитателям палаты выселенцев, но и дежурным санитарам. Однако Гоголь терпел. Жизнь научила его быть НАД суетой, даже если ты в это время лежишь связанным под кроватью.

Работал Гоголь в котельной круглый год. В котельной, обеспечивающей нечеловеческим теплом не только приписанную к ней клинику, но и окрестные здания и сооружения различной формы Выселенной собственности, а также присовокуплённую к ним атмосферу незлобивым NASA-овским методом. Летом, обыкновенно, не то. Летом тепло уносилось по Великой Чукотской магистрали, прямиком к нашим легендарным полярникам. А много ли тех полярников по арктическим закоулкам державы блукает? Вот я и говорю, летом котельную кочегарили не в полную силу, чтобы нечаянно не растопить льды на полюсе и не получить выговор от ООН за организацию внепланового потопа. Отсутствие антрацита помогало в решении этой благородной задачи. Гоголь как никто понимал значимость своей работы. Не то, что большинство беспородных обитателей высела. Люмпены - людишки сплошь гаденькие и никчёмные. Особенно из добровольных изгоев, продавших свою душу и жизненный потенциал за императорский скудный паёк.

В небольшие перерывы, когда лопата ставилась в угол, а напарник садился пить спирт с чайными присадками (для цвета и ароматной оттяжки) из трёхведёрной кочегарской кружки, Гоголь творил. Фантастические мысли уносили его вдаль, в небывалый мир лубочного самодержавия. Он кружил над незнакомыми городами, сёлами и станицами, высматривая сюжеты для своих новых произведений в прозе и в... прозе, иногда приземляясь прямо в чисто поле, оценивая производительность державных пастбищ. Ах, как это всё было сказочно, забавно и, в то же время, значительно! Конечное дело, зимой столько не напишешь, как летом. Зимой, знай себе, уголь кидай, не разгибая спины... Но и в холода великие Гоголь ухитрялся улетать в свой сиротливый мир одиночества великого писателя. Делать это приходилось за счёт сна, зарядки и штопанья носков. Именно по этой причине в зимние месяцы Гоголь разгуливал в валенках на босу ногу. Портянки он терпеть не мог, портянки напоминали Гоголю о его невыразительном происхождении и пахли плакатами большевистско-партийной направленности каждым квадратным вершком своей кумачовой заскорузлости.

Обыкновенно, в сырую погоду Гоголь любил с утра натягивать калошки немецкого производителя "Резиновый беобахтер, Gmbh" и шёл себе творить тепло для мёртвых и прочих душ, зябнущих в сельской клинике имени товарища Коминтерна по материнской линии. А также он своим самоотверженным трудом согревал отчаянных ребят-полярников на побережье моря Лаптевых или залива Провидения с прилегающими затоками и фьордами без имени и отчества.

Впрочем, и сухость в окружающей атмосфере казённого двора не могла изменить монументальной привычки Гоголя. А калоши, тем более, немецкого производства, никак не могли испортить рабочего настроя в замечательной котельной. Итак, шёл себе Гоголь на рабочую вахту, а сам уже высматривал своего давнего недруга и, по совместительству, литературного критика. Вот и он, гундосый, метёлкой зазевавшихся зеброкошек по рёбрам охаживает. Тот ещё зверюга, чтоб ему смотреть "Шкоду злословия" круглые сутки... без перерыва на "отойти, отдышаться".

- Ёйобтъымтъ, - в старинно-унизительной манере обращался Гоголь к сторожу Сэру Гаю Ноунэйму (из репрессированных шотландских аристократов, не иначе) и семенил утиным шагом к бункеру, где хранился уголь. Уголь Гоголя. Интуитивно-локальные переменные следовали за ним... шаг в шаг... "Вот ещё! - Подумал Гоголь. - Станут меня за семибатюшного лоха принимать..." Вернулся, доложил всё дворнику о боеспособности мурманских китобоев в период нереста членистоногих, выругался, сплюнул и с чувством исполненного долга заступил на кочегарскую вахту, как ему предписывал долг выселенного гражданина без гражданства, но с избирательным правом.

- А мне всё по Ковентри, - отвечал незлобиво по-английски сторож, отправляясь к ближайшему орешнику, сами знаете, за чем.

А...

...дальше будет жутко...

... а страшнее всего случается на исходе ночи. И вроде б солнце уже встало, и вроде единственный молодой петух, оставшийся в посёлке несъеденным (старых употреблять в пищу никому не приходило в голову по причине закоксованности их суставов радиоактивными соевыми протеинами), спел что-то из раннего Шуберта... А на сердце такая тоска, будто время пришло.

Пришло время? Не по метрике пришло, а по более естественным причинам...

Ан, нет. Не прорезалось пока в узкой полоске замызганного стекла, где газетой не заклеено, что-то безусловно-неизбежное...

Но тревога! Чёрт возьми, что же делать с тревогой, которая бессонит глаза и мешает думать продуктивно? Отчего она не уходит? Это пострашнее, чем даже нарваться на геологические залежи человеческой дури, и запасы сии окажутся для разработок промышленного применения. С дурью можно сладить. Когда лаской, когда окриком, когда притворством.

А тут...

Только-то и остаётся Гоголю, что принять немотивированную тревогу как данность наперекор инстинктивному страху... и в тайные уголки души в месте с угольной пылью...

Такой бред, право, от невероятной, просто чудовищной усталости. И что делать? И как быть?

И когда же пойдёт снег, чтобы скрыть... хотя бы снаружи?

Последовал ли путём смутьяна момент сдерживающий? Вот что важно!

А хоть бы и так!

Размышление в современных условиях - вообще дело вредное и неблагодарное. Ах, да... О Гоголе... О Гоголе, так о Гоголе!

Писатель от Бога, милейшей души человек, старинный приятель эфиопских поэтов. Что, кроме вышесказанного, мы знаем про Гоголя? Когда-то давно, ещё при царе-батюшке, Гоголь ушёл в оппозицию, в котельную, в глушь... до Саратова, правда, не добрался по причине отсутствия надлежащих для малоросского писателя документов с согласованным правом лет на сорок жизни. А потом ещё революция подоспела. Фальшивомандатчики справили Гоголю замечательный паспорт негоцианта из Сарепты, который к сборщикам мёда отправился на Таманские верфи. Но и туда Гоголю с пододеяльником, полным рукописных шедевров, попасть не удалось. Таможня зверствовала. Задержала классика и назад завернула. Микрочип Гоголевский уже начал надрываться, зараза, что твои чижи с Фонтанки. Пыжились и реготали куражливо...

Хорошо, никого из сознательных граждан, готовых свой долг перед Министерством Выселения и лично Императором исполнить, поблизости не пробегало. А таможенники, наоборот, душевные попались, только подумали...

Не хватало ещё, чтобы здесь безобразную нелегальщину некий кандидат на выселение распространял с высочайшего соизволения, да, ещё и взяточный фонд по конвертикам не рассовывая. То Велемир Хлебников, плюс наволочка, плюс стихи, плюс будетлянин, минус самооценка, плюс трофейная башкирская астролябия, минус нашествие гуннов, плюс Вселенная, минус революционное самосознание... А теперь вот ещё и Гоголь с пододеяльником. Когда куда ни плюнь, одни гениальные личности по Империи снуют с утра до вечера. Ша, писака! Остепенись! Осёдлость - стержневой основополагающий признак начала конца таборных излишеств! Вот тут-то и завернули нашего Гоголя в первую попавшуюся больничку на Выселках. Вернее, в котельную при высельской лечебнице. Насильно, между прочим. Для его же блага, поскольку "флажок" на его жизненных часах уже на волоске повис. А что, ничего в том постыдного для писателя нету! Уходить в котельные академии сделалось модным издавна, ещё в пору засилья оголтелого реализма. Вот такое "Кино".

Николай Васильевич буквально ощутил чьё-то присутствие у себя за спиной. Рядом с ним возле несвежего оконного стекла пристроился Фёдор Михайлович. Он тоже был грустен и немного лукав глазами.

- Воровство кругом, мздоимство и разор нешуточный. Где уж там, с углём разобраться, когда иноземные басурманы и тати государевы все недра наши на закордонные прелести в виде неразлагающихся отходов поменяли... через свою мошну транзитом? Где уж, где уж... - Голос вновь прибывшего источал неподдельную неискреннюю тревогу.

- Ну, и не скажите, Фёдор Михайлович, не скажите. Ныне все людишки циркулярные гнева императорского опасаются, понемногу имитацию бурной деятельности изображают в своей Думной Думе. Это вам не при царе-батюшке! Тогда, помнится, выселенные больные мне всё о каком-то Шенноне говорили. И дался им тот Шеннон. Его и на глобусе-то нарисовать забыли. Да, я не о том хотел, милостивый государь... При царе-батюшке так преизрядно тащили, что я нимало не удивлюсь, когда узнаю, будто Шеннон, этот самый, тоже какой-нибудь ухарь умыкнул. И сейчас крадут, конечно, не без того, но также и интерес казённый кое-как соблюдать начали. По всем приметам, должны нам уголь прислать вскорости. А иначе, все их мерехлюндии со свободным, аки птица феникс, словом, местами непечатным, ни к чему получаются.

- Вот и именно что... Не желают патриархи столбовые, застолбившие участки фартовые по правую руку от Камня, и слышать ничего о том... Кому, в пферту, твоя птица-феникс нужна, скажи на милость? Наплевать избранцам электораторным на людишек наших скверных... жизненным стажем не избалованным... Пусть немного покричат, побазлакают... Кому с того убыль-то?

- Ан нет, брат, шалишь! Олигархиям стопудовым народный гнев не с руки, брат. Теперь ведь как, кто из урны плебисцитной больше улова добыл, тот и на коне. А раз на коне, то от щедрот своих норовит ценностями государственными из недр нашей пустеющей Родины поделиться. Так что не станем, батюшка, надежду терять и в уныние впадать безразмерное, словно худое теля вдали от коровы-матушки, - сказал так Николай Васильевич и сам же от слов своих в экстаз восторженный пришёл.

Осенил он трижды крестным знамением портрет избранника местного пошиба в недорогом, но опрятном окладе. А после пошёл в трапезную, киселя похлебать гречишного. Гречиха в том году уродилась знатная. Однако не вышло! Кисель конопляным оказался. Конопля родила на подоконниках значительно веселее гречихи. И фонила поменьше.

Фёдор же Михайлович в трапезную заворачивать не стал. Он у себя на складе заперся и придумал измысливать, как повыгодней грядущие угольные поставки каликам прохожим за инородные УЕ (некоторые по старинке продолжают эту денежную единицу величать "юанем", как в старину бывало) продать. Очи его при этом стали чистыми, как у той мадонны, что в галерее Уффици висит с незапамятных лет средневековых. Честнейший, нужно сказать, человек - всё у него в глазах читается без пароля и гипноза, санкционированного Императорской Службой Выселения. Жаль органам компетентным читать некогда, они, всё больше, в атаку ходят на мирных демонстрантов, да не выселенных по сроку граждан приводят в соответственную диспозицию: кого на самокремацию, кого на самое отстойное (в химическом смысле) выселение.

Незаметно унеслось октябрьскими ветрами к обильному вымени пластилиновых туч летнее неправдешнее тепло. Распоясавшись в сенях, попёр щедрый инвест в коммунальные службы. Видно, не на шутку поднялась императорская вертикаль. Верно люди сказывают. Котельная задымила в полную силу, изнемогая от кипучей деятельности своих подтекающих котлов. Гоголь замесил обильную грязь на бутафорских валенках и вскоре оказался на рабочем месте.

Красиво смотрятся кочегары в полумраке обесточенной котельной. Просто роскошно смотрятся. С глазами-угОльями из арсенала падших ангелов и прочих обитателей заповедника мессира Мефисто. Электричество в котельной ни к чему, ибо на уголь нужно финансы экономить. Это всем давно известно. Никто, собственно говоря, и не придирается особо. Но Гоголь... Ах, этот классик! Ему без электричества никак нельзя, ему же нужно творить и записывать, творить и записывать. Гоголь возмутился в очередной раз и получил за это порцию медицинской непредумышленной ласки в процедурном кабинете.

Слышите? Это Гоголь беседует с медбратом со странной фамилией Яичница. Узнаёте голос писателя?

- Ах, оставьте ваши преференции на совести моих несносных экзекуторов. Опять вы взялись за некипячёный шприц! Да, я смотрю, вы просто КАТ ползучий! Мало ли, каких микро-инфузорий на нём налипло за день... Как мне кажется, он у вас в яичной скорлупе валялся. А какое яйцо нынче метаморфозами радиационными не порчено, сами же понимать... Что, значит, не рассуждать, господарь мой сердешный? Иначе мне невмочь, право слово. И не пытайтесь халат об иголку почистить, не поможет от микроба вредного. И, как сказал бы мой приятель Мишель ЛермОн: "Что толку в этакой безделке?"

- Гоголь! Гоголь! Аркадий Семёнович, к вам обращаюсь! Просыпайтесь! Вставайте, голубчик, уголь привезли. Извольте присовокупить свою лопату к моей... До конца смены ещё три часа, братец вы мой. Успеем, так сказать, увенчать себя лаврами.

Нет покоя даже во сне... Ну, пусть кто-нибудь поднимет мне веки! Быстрее, быстрее... Скоро уже рассвет...

- Гоголь, чтобы вас разорвало! Скоро уже рассвет! Уголь нельзя доверять сменщикам. Никак нельзя... Вы же знаете нашего завхоза. Так они с ним в сговоре. Понимаете, чем это грозит больнице?

... веки! Поднимите веки!

... Церковь.... Храм... Православный храм... Онлайн-ресурс... Что может быть общего? Что же? ИМПЕРнет-ресурс - церковь... "Православные ON-Line братья во Христе". Отпущение малых грехов - всего 2 имперских доллара. Отпущение больших грехов - 10 имперских серверо-евро, ресурс доступен с предоплатой. А всего за тысячу иноземных УЁВ (или 2 года потенциального стажа) вы можете получить ПОЖИЗНЕННУЮ индульгенцию с высылкой соответствующего сертификата по физическому адресу виртуального брата во Христе, освящённого епископом Призареченским...

... веки! Поднимите мне веки!

Николай Васильевич Беспоклонный, главный врач той самой клиники при Гоголевской котельной (на Выселках), был занят изучением новых творений Гоголя. Он правил текст химическим карандашом ядовито зелёного цвета. Корректируя картонные листы, Беспоклонный думал о том, что хорошо бы научиться писать, как этот чёртов Гоголь.

- Хорошо, да Бог не дал таланту, - думал он, сосредоточенно отгоняя от себя мысли о преднамеренном плагиате. Хотя от этого, гони, не гони свои воровские намерения, убежать не удавалось никому.

Так почему бы и Николаю Васильевичу не стать великим... ну, на худой конец, просто известным писателем? Ах, да, таланта не хватает, словарный запас убог, пестициды память пожрали... Грустно Беспоклонному, грустно и неуютно в кресле. Хвостовой отросток тому виною. Хрящи в копчик врезаются, думать продуктивно мешают. И, главное дело, отрезать эту мерзость напрочь нельзя никак. За пару дней снова отрастает, зараза. Мощнее прежнего. А в остальном, милостивые государи и милостивые государыни, всё решаемо. Маркиза не в счёт! В песне ли дело, товарищ?

А в котельной...

- Гоголь, вставайте, батюшка... уголь привезли...

- Морда лизоблюдская! Вот я тебе ужо!

- Эвон как вы, господин литератор, безобразить руками в своей голове измыслили... Не совестно ли?

- Отнюдь...

- Гоголь! Гоголь! Аркадий Семёнович, к вам обращаюсь! Уголь....

- На хрен пошёл!

Дни шли за днями. В те сутки случилась стынь, промозглость и странный всплеск радиационной активности в месте дислокации ядовитых отходов Европы. Но обошлось... Другое дело - в центре Империи. Бури переделов и неслыханных перестроек в районе Врублёвского шоссе бушевали в столичных апартаментах. Император неадекватно гневался.

Сегодня озеро Отходное почти не пахло... Модифицированные жабо-караси больше не пугали одиноких прохожих, объевшись душистого конопляного гнилья из радиоактивного могильника. А ведь, как известно каждому шкоднику, жабо-карась дуреет исключительно с сухого корма. Дуреет и на всё шевелящееся бросается...

Выселки есть Выселки. Хоть и ясно порой, хоть и задушевно, но страшно идти, когда стемнеется... вдругорядь...

Гоголь перекувырнулся под неказистым ватником и подумал, что его опять начали сканировать. И какого, спрашивается, мерина нужно его встроенный микрочип возбуждать индивидуальным и, судя по всему, нелегально пронесённым на Выселки передатчиком? Никакого покою измученной душе! Изверги! Супостаты! Невежи... Скорее всего - невежды!

Николай Васильевич в ту ночь записывал особенно много... Рука устала, как при колке заколдобленного с зимы льда пудовым ломом. Давно ему ничего колоть не приходилось. Вот и не сдюжил с непривычки... хоть и не с материальным работал, матерным словом себе в подмогу расстилаючись...

С подсознанием тоже не всё так просто, ребята.

Сутки смещались за сутками в сторону усталого горизонта. В тот день приключилась великая сушь и странный всплеск солнечной активности в месте дислокации хранилища ядовитых отходов Центральной Азии. Но обошлось. Другое дело - в центре Империи. Бури переделов и невиданных перестроек в спальном районе Лесоповалово привели к неслыханным актам вандализма и публичных совокуплений с восковыми фигурами политических деятелей. Но все эти потрясения не задевая тот укромный уголок земли, где обитал Николай Васильевич, сам Гоголь и другие, не менее эпические герои коммунального способа существования.

Снег надысь выпал рано, в отличие от года нынешнего. Но и в этом декабре всё-таки выпал. Поначалу он компоновался в сугробы белого вологодского письма с кружевной росписью по проталинам. Чёрное становилось белым, а потом вновь окрашивалось угольной пылью, ибо котельная работала без устали, как того требовало вконец измученное общество бесправных интеллигентов, запертых по палатам. Снегопады продолжались всю зиму, словно оправдывая её позднее начало. Каждое утро в полумраке природа восстанавливала статус-кво, воздвигая над неопрятными кучами твёрдого топлива свои пушистые права. В это время практически никто не догадывался, где лежит уголь. Уголь Гоголя. А потом приходило время зари. Разрумянившееся солнце легко пробивало свежие сугробы, и тогда все ясно видели, что под ним лежит уголь. Алый уголь Гоголя в розоватых завихрениях новорожденного снега. Клубились зарницы далёких цветных революций, закипала кровь очередного крестового похода на неверных, унося всё наносное мимо ЭТОЙ грешной сельской больницы, вместе с её котельной. Вместе с Гоголем и другими её обитателями. Так было повсеместно.

Вороватый завхоз снабжал уходившие в беззаветную безвозвратную борьбу полкИ восставших выселенцев припасами и кое-каким оружием, а жизнь продолжала идти своим неспешным манером, также методично, как пешие туристы, втянувшиеся в ритм походного движения.

Николай Васильевич набивал дембельский чемодан присвоенными рукописями, исполненными дрожащей рукой, залог своей новой беспечной жизни.

Уже завтра!

А, кстати, где он? Где наш герой?

Любопытства ради заглянем в процедурную непосредственно перед ужином. И что же там происходит? Ну, что, убедились, как всё обыденно... Даже у классиков...

- Доктор, доктор, нельзя ли мне наркозу добавить? И антидепрессантами на закуску приветить? А, доктор, милый мой человек? - так незатейливо и почти незаметно буйствовал Гоголь в интимной стерильности атмосферы процедурной.

- Ну, на ложки три-четыре антидепрессанта я согласен, а вот с анестезией, батюшка, это не ко мне. Литру наркоза вам подавай... Ещё и в кОму сгинуть не успели, а литру наркоза подавай наперёд. Шли бы тогда на промывание желудка, что ли... Там клизменный потенциал на декалитры считают...

Во дворе сигналил раздолбанный ЗИЛок. Снова привезли уголь. Ещё одну порцию. Гоголь перевернулся на очередной бок и продолжал ночевать с невиданным усердием. Сегодня была не его смена.

Но скоро Гоголь проснётся, засеменит своими синюшными, как у соцреалистического микро-бройлера, ногами в конец коридора к умывальнику и другим удобствам. Потом будет завтрак, послезавтрак и после-после-после-завтрак, если, конечно, вовремя завезут полезные продукты с фабрики пищевых отходов "Макдональдса". Вслед за этим лёгкая пробежка к компьютеру и... И судьбоносная встреча с напарником, по совместительству царедворцем, Нессельроде.

Лучше бы они не встретились...

Кочегар Альберт Христофорович Нессельроде навидался всякого за свой неслыханный потенциальный стаж мирового рекордсмена по скупке репродуктивных лет жизни. Потом надоело всё, на Выселки подался. А раньше, бывало...

Это именно он бороздил просторы самого подробного глобуса верхом на штурманском карандаше, он же подрисовывал усы Джоконде, когда Леонардо отвернулся, чтобы хлебнуть кьянти, и он подсказал Шлиману, где искать развалины Илиона, он, наконец, выдавливал из пластика в выездной Невадской телевизионной студии те самые "лунные следы", которые объявили оттиском ног астронавта Армстронга&C^о. Именно Альберт Христофорович Нессельроде аккуратно смазал ворота Зимнего Дворца тюленьим жиром и передал ключи Антонову-Овсеенко во время Октябрьского переворота. Он, и только он, управлял действиями своей любимой наложницы Маты Хари в деле собственного ненавистного внучатого тестя по имени Дрейфус.

И вот теперь этот самый "штатовский советник" решил поучить Гоголя в написании разного рода словоформ. Он говорил: "Запомни, ноздреватыми бывают сыры, хлеб и ноздри! Это главное в нашем литературном деле. Если запомнил, то, считай, что тебе все измышления подлых критиков нипочём". Гоголь, лениво позёвывая, отмахивался от напарника обледенелым ломом, не забывая при этом оказывать ему первую помощь содержимым разграбленной завхозом аптечки. В аптечке оставался лишь резиновый жгут. Этот медицинский атрибут пришёлся весьма кстати. Перетянутые голосовые связки господина Нессельроде мешали тому вводить Гоголя в меланхолию. Хорошо, что в аптечке самым невостребованным остаётся, как правило, именно жгут. Иначе нам пришлось бы с крайней степенью неудовольствия читать бесконечные опусы Гоголя про ноздреватость. С учётом того, что классик особое предпочтение отдавал своему "Носу", нам бы и не вынести этакого надругательство над своей психикой. Всеобщее "спасибо" господину завхозу за столь премилую неряшливость в вопросах изъятия материальных ценностей.

НО!

Долго так продолжаться не могло...

А почему так категорично?

Потому... что...

Планета летела во вселенскую преисподнюю с большой неохотой... Но осознать этот факт дано было немногим: хотя Николаев Васильевичей всегда имелось в избытке, Гоголей катастрофически не хватало.

Комментарии: 94, последний от 10/04/2017. © Copyright Чваков Димыч (nudless@mail.ru) Размещен: 04/01/2007, изменен: 03/09/2013. 43k. Статистика. Рассказ: Фантастика Бред на грани и за гранью
Аннотация: "А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой!" (Н.В. Гоголь голосом Тараса Бульбы)____________ "... и рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую..." (В.С. Высоцкий под голос гитары)

Чваков Димыч : другие произведения.

Где у Гоголя уголь? (версия "future")