Чваков Димыч. Где у Гоголя уголь? (версия "дефис")

ГДЕ У ГОГОЛЯ УГОЛЬ?

(версия "дефис")

"А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой!"

(Н.В. Гоголь голосом Тараса Бульбы)

"... и рассказать бы Гоголю

про нашу жизнь убогую..."

(В.С. Высоцкий под голос гитары)

"General protection failure, eighteen zeroes nine hyphens eighteen fifty two. Runtime error"

(Рядовое сообщение на пульт Государственной Императорской службы Выселения, синтезатор голоса, модель Epitaph)

Из полуразрушенной кирпичной трубы валил едкий вонючий дым. В натренированном на Кафке воображении представлялись белоснежные стены Центрального крематория министерства Выселения, а фактически... Фактически - остатки старинного уклада, в виде облупившихся стен с кое-где заколоченными фанерой оконными проёмами. Время не щадило ничего... и никого... Неподалёку смердело озеро с какими-то не очень популярными на Западе цивилизации отходами. В хвоистой дубовой роще весело и всецело поцокивали шпорами кошки-летяги - плод прогрессивного генетического эксперимента Императорской Службы защиты природы и благоденствия. Столько их расплодилось в последние два года, что и до Выселок добрались эти дружелюбные всеядные твари.

Антрацит сегодня не завезли, топить приходилось, чем придётся. Николай Васильевич рассеянно смотрел во двор сквозь рельефное от грязи стекло, превращённое настырными мухами весеннего призыва в аэродром местного значения. В кармане халата отвратительно хрустело на сгибах решение арбитражного суда. Обжалованью не подлежит, а, наоборот, подлежит описи и аресту... Приговор не окончательный. Всё... Всё ещё могло измениться. Вертикально вздыбившаяся власть обещала вмешаться. Хорошо, что пока лето... В лесу полно фосфоресцирующих еловых обер-шишек и экзотических плодов черманго с запахом лежалого силоса и вкусом желтопузого сала-ветерана. Семена этого чуда флористики завезли вместе с отходами ядерных реакторов Киото... Скорее на счастье, чем на беду, ибо желудку не прикажешь, право слово. А тот непроверенный факт, что, мол, от этого черманго обыкновенно случается перерождение жировых отложений в отвратительную перебродившую лимфу гадкого оливкового оттенка, и фактом пока назвать нельзя. Пока? Пока не приехала лаборатория МГЧС (Министерства Глобальных Чрезвычайных Ситуаций). Что ж, что бы там не говорили... Голодать тяжело. Гораздо тяжелее, чем набуздыкаться коварных плодов и ожидать, проймёт или не проймёт...

Итак, продавать тепло не получается, но зато до поздней осени выселенцы будут сыты... Лишь бы к зиме завезли многопартийного думнодумского (и не очень радиоактивного) антрацита в котельную... Николай Васильевич почесал себя за ухом и сосредоточился на происходящем за оконным проёмом действе, предварительно сменив диспозицию. Теперь он смотрел в сторону улицы. Действительно, картина, открывающаяся ему во дворе, не радовала многообразием, не блистала новизной. Другое дело улица. Хоть и небольшое высело городского типа Мокрые Шейки (класс радиационной безопасности IV, химический индекс параллаксидромический), но и здесь жизнь кипит, будто в столице какой. Вот-вот, смотрите внимательно. Видите, куда Николай Васильевич свой взор орлиный устремил? Ага, значит заметили... Одинокий мотоциклист с атавистическим отростком мастодонта на кончике носа укатил за угол, горько изливаясь едкой синеватой от некачественного бензина завесой. "Противогаз у него хороший, МГЧС-овский, с недельным запасом питательной смеси внутри тамбура безопасности", - подумалось Николаю Васильевичу. Горбатая, в первом приближении (от Анри Пуанкаре), молошница прокатила мимо окна свою флягу на инвалидной коляске. Молоко! Парное молоко! На крик высунулся какой-то нестабильный в своей, после вчерашнего, походке ехидный редкозубый старичок. Полюбопытствовал о цене, усмехнулся и скрылся в подворотне напротив. И тут что-то не так... Не как у людей, право...

Николай Васильевич вспоминал...

Кажется, всё началось ещё, когда был жив его дед. Точно... Тогда. Сейчас заглянем в своё давешнее свидетельство о рождении. Если бы не Выселки, Николая Васильевича уже целый депутатский срок как не было на этом свете.

Год его смерти, предначертанный Императорской Службой Выселения, был впечатан в метрику несмываемым методом атомного напыления. Но это означало не один, а три исхода. Если к окончанию, указанного в документе года человек добровольно уходил в специально созданные поселковые зоны для так называемых выселенцев, то ему давали право на продление земной юдоли. В противном случае за месяц до указанного срока, вживлённый при рождении микрочип начинал оповещать службу Выселения, что данному индивиду осталось недолго коптить небо. Мало того, чип не только имперские службы оповещал, но и тревожил всю округу леденящей мелодией Вагнера. Не помните, случаем, кто такие валькирии?

С этого времени всякий из полноправных членов общества со сроком жизненной реализации не меньше одного года мог в соответствии с параграфом 12 Кодекса Законных Уложений о Выселении нанести любой вред, вплоть до смертельного, означенному гражданину, уже поражённому в правах. Но в последнем случае очистителю полагалось произвести ликвидационные работы по освобождению территории от остатков биологической массы в соответствии с санитарно-гигиеническими правилами за свой счёт.

А что касается самого инициализированного выселенца (так назывались индивидуумы, чей чип начал сигналить)? А вот что: с момента включения его в месячный план службы Выселения он лишался избирательного права, права на труд и социальные выплаты (кроме пособия для проведения традиционной церемонии Ухода), а собственность такого гражданина отходила в пользу Императорского Казначейства. Но, как правило, ОТСЕЛЯЕМЫЕ люди тоже умели хорошо считать и к сроку, обусловленному договором "О рождении и гарантиях проживания на экологически чистой территории", благополучно избавлялись от ценностей, продавая их, предпочитая последние дни провести в кутежах и разврате в специально отведённых местах, называемых Дома Прощаний. Договор этот считался неотъемлемой частью голографической метрики, которую вручали новорожденному гражданину сразу после вживления контрольного чипа.

Желающих посодействовать зазевавшимся гражданам, которые забыли явиться в региональный комитет Выселения для самокремации или убыть в специально отведённые зоны (Выселки), находилось немало. Но иногда кандидату на выселение удавалось проскочить срок своего календарного существования. В этом случае микрочип начинал блажить таким ужасающим писком, что жаждущих потратиться на очистку свободной территории Гарантированного Обитания, от дефрагментированного ими же выселенца находилось гораздо больше. Кому, скажите на милость, захочется терпеть насилие над своими барабанными перепонками?

Если люди умирали раньше, чем было указано в метрике по причине внезапной болезни или несчастного случая, то расходы на ликвидацию останков производил Государственный Императорский Демографический Фонд имени СПП (самого первого президента).

В зонах, называемых Выселками, администрация набиралась из добровольцев, желающих получить от пяти до двадцати пяти дополнительных лет зарезервированной жизни, в соответствии с выслугой на этом нелёгком поприще. От алчущих продлить свою жизнь не было отбоя. Как правило, на Выселки попадали по большому знакомству... или за взятку. Это и был третий вариант земного воплощения индивидуума.

Но не всё так просто...

Выселки располагались в местах неустойчивого обитания, то есть уже основательно загаженных отходами цивилизации. Очистку этих районов полностью произвести не представлялось возможным, да, и дорого такое удовольствие. Поэтому по указу Императора территория зон Условно Неконтролируемой Жизни (УНЖ сокращённо) оцеплялась колючей проволокой, где отсутствовали антенны уверенного приёма от Главного Передатчика Выселения, то есть микрочипы всегда молчали, и сюда был ограничен доступ из районов Гарантированного Жизненного Обитания. Только административно-дежурный персонал и охрана. И, кстати, аббревиатуру УНЖ помнили немногие. Все предпочитали называть зоны отчуждения более прозаически. Выселки, и всё тут. И добавить нечего. Николай Васильевич, впрочем, помнил о значении официозного названия, поскольку по долгу службы ему приходилось часто изучать руководящие циркуляры. А что толку в этом знании? Никто не подскажет?

Что может быть лучше спонтанных решений?

Только решения продуманные...

Таким образом, гениальная простота императорской мысли позволила производить жизненную регуляцию потенциальных взяточников и получающих лишние годы жизни за верную службу и в этих районах, свободных от обязательного Выселения на кремацию, экологическим методом, то есть опосредованно. Вот видите, даже засорение окружающей среды работало на руку Империи. Николай Васильевич чуть было не прослезился от верноподданности, когда представил себе заботливо-усталое лицо Императора. Лицо было неживое, лубочное, будто выскочившее из архаичного видеобудильника. Но это вопиющее голографическое безобразие ничего не меняло в отношении администратора Выселок к своему кумиру.

И действительно... Какая стратегическая предусмотрительность...

Мало ли, что персонал, полагаясь на своё здоровье, считал, будто сможет избежать неизбежного. Радиация, химическое загрязнение, знаете ли, понятия бездушные и действуют на всех без разбору, будь ты хоть представитель администрации с невеликим набором средств индивидуальной защиты, хоть добровольный выселенец с просроченным актуальным статусом...

Николай Васильевич уже и не помнил, сколько раз ему обновляли жизненный сертификат годности. Когда официально, в соответствии с выслугой лет, а когда и по переоформлению округлённых минут, часов и дней, сложенных воедино, которые государственные органы в расчёт не принимали. Прежде чем выставить освобождаемый владельцем жизненный стаж на аукцион, в связи с прибытием его владельца на Выселки, императорские службы Выселения отбрасывали срок, некратный целому месяцу как мало существенный. Грех ведь не воспользоваться такой лазейкой, как считаете? Всё же законно. Кимберлитовый нуклеидный комар, малярийной закалки, III-го криогенного уровня, как говорится, носа...

По-крупному Николай Васильевич присваивать не осмеливался. Вернее, попробовал один раз ещё в молодости, но потом такого страху натерпелся перед лицом (а, лучше сказать, безразмерной харей) Главного Инспектора Выселений, что, наверное, потерял больше лет жизни на нервной почве, чем приобрёл. Ему, собственно, и так хватало за глаза. Только осознание этого административного факта чуть позже пришло.

Как вы уже поняли, первые опыты даром не пропали. Пригодились, когда судьба свела Николая Васильевича с изобретателем по имени Альберт. Гарантированный жизненный стаж, его методом "отмытый", перепродавался анонимным заказчикам без непосредственного участия Николая Васильевича. Зачем самому рисковать, если ему и из 20% работать выгодно? С Альберта же спрос невеликий, поскольку он в небуйно помешанных числился. Вот и я говорю, что умный мужик в Мокрых Шейках Выселками командовал...

Да, кстати, зарезервированную жизнь, с лёгкой руки Императора, стали в народе называть "жизненным стажем" или просто "стажем".

Все типы Выселок, как правило, формировались по однополому признаку... В выселе Мокрые Шейки, например, только младший обслуживающий персонал состоял из числа вольных женщин с нереализованным жизненным стажем. Добровольные выселенцы - все сплошь мужчины. И, уж ни в коем случае, не было предусмотрено прекрасных дам в штате администрации... Да, и среди квалифицированных медицинских работников здешнего разлива тоже. А всё потому, что места обитания добровольных выселенцев очень быстро превращались в лечебные заведения для умственно падших людей, не всегда, кстати, тихих... Обычной охране без специальной подготовки или женщине с такими отщепенцами ни за что не справиться.

Отчего вдруг столько невменяемых на Выселках? Так радиация, батенька, химия всякая... Поневоле козлёночком станешь без средств индивидуальной защиты. Так-то!

"А как же быть с вопросом либидо?" - завопил бы некстати проснувшийся Зигмунд, заслышавший о правилах формирования Выселок. Что вы так на меня смотрите, будто о Фрейде в первый раз от меня услышали? Именно! О нём я и говорю, собственно.

Ага, с Фрейдом разобрались. Теперь всё-таки попробуем понять, каково же там, на Выселках... в странном, так сказать, либидином одиночестве... Что-что? Ах, вы о младшем обслуживающем... Видели бы вы их, не стали б такие вопросы задавать.

А обходились очень просто. Раз в неделю особо отличившихся отщепенцев везли в гости на женские Выселки. Ну, да... впрочем, это будет не совсем верно. Иногда и в Мокрые Шейки прекрасные дамы под конвоем наведывались. Одним словом, Императору ничто человеческое не было чуждо. Он буквально каждого окружал своей невероятно либеральной заботой и участием. Не лично, разумеется, а с помощью Указов, Декретов и Агитационной Полиграфии Низшего Звена.

Теперь пришла пора кое-что уточнить. Несомненно, Николаю Васильевичу наши с вами рассуждения ни к чему. Он и так всё это наизусть, как "Отче наш, Император...", знает. Ну, а мы повторим, пожалуй, чтобы не было после кривотолков. В процессе, так сказать, глобального понимания стратегических задач на тактическом участке отдельно взятого высела.

Уточняем.

Продажа дополнительных лет, доставшихся от лиц добровольно попавших на Выселки раньше срока, оговоренного в свидетельстве о смерти, строго регламентировалась. Оформление шло заведённым порядком в присутствии юриста Императорской Службы Выселения и общегражданского нотариуса со стажем оставшегося существования в общегражданском мире (мире Гарантированного Жизненного Обитания) не ниже десяти лет.

Переоформление метрики на год стоило баснословных денег. Многие из живущих в Империи посвящали свою жизнь добыванию средств именно на этот вид социального довольствия, периодически забывая о личном предназначении, плодить себе подобных разнополых индивидов с ограниченным, согласно Кодексу Законов о Выселении, стажем жизнедеятельности по рождению. Как говорится, если Кольт дал людям равные возможности, то Императорская Служба Выселения наделила их одинаковым сроком гарантированной жизнедеятельности на старте.

Но, мы все должны отдавать себе отчёт в том, что когда появляется равенство в чём-то, то обязательно должны возникнуть соблазны пресечь это безобразие на корню. Жизненный стаж сделался объектом легального (открытые аукционы) и нелегального (продажа украденного срока жизни у добровольных выселенцев) бизнеса.

* * *

Николаю Васильевичу было не по себе. Ему всегда так бывало, когда случался сезон весеннее-летнего равнодействующего солнцестояния. А именно: когда мокриды и залелюйские апострофы, доставленные из района безответственного хранения бочкового фенола, с одинаковой наглостью отважно начинали действовать, как днём, так и ночью. Нет, я не о тех апострофах говорю, которых вывели для соколиной охоты на потеху губернаторской челяди. Этих на Выселки не привезут. Я мутантов с радиоактивной свалки в виду имею.

Но к этому можно привыкнуть... А вот к нищете...

"Опять на счету вместо денег одни баранки", - философские мысли с трудом протискивались сквозь кровеносные сосуды мозга, суженные неумеренным употреблением холестеринов, пестицидов, диоксидов... Там, в этом списке, было что-то ещё, о чём лучше не поминать в приличном обществе административных работников. И где же у Гоголя уголь?..

Неожиданно подумалось: "Стагнация - она и в дальних палестинах стагнация. Вот жили бы мы поближе к предместью Виши, так нашли бы, чем топить... Там до сих пор горелым машинным маслом разит...ещё с прошлого века, хе-хе..."

И где-то ещё, в обычном имперском мире существовало министерство Налогоублажения... И оно вожделело!

* * *

Грустить Николаю Васильевичу особых причин, впрочем, и не было. Чего печалиться, коли на вчерашнем заседании Императорской Службы Выселения присвоили ему очередные пять лет стажа с правом проживания в цивилизованных местах. Можно было уехать... Можно, но прикипел он к своим подопечным выселенцам всей душой. И ещё была одна причина. Желание прославить собственное имя перед лицом будущих поколений. Не век же спекуляцией Выселенского жизненного потенциала заниматься, что оставался у его подопечных на момент прибытия в Зону. Да-да, того самого стажа, который удавалось утаить от инспектирующих органов методом слияния дефициальных метрических голограмм при помощи неполноэлектронных атомов. Всему этому Николая Васильевича научил один сумасшедший учёный по прозвищу Альберт. Ах, да... Говорилось уже об этом...

За время службы на Выселках Николай Васильевич накопил такой жизненный статус, что населять бы ему собой одну из зон Гарантированного Жизненного Обитания да радоваться лет до 180-ти (у самого Императора всего лишь чуточку больше), да не выйдет, пожалуй. Экология нынче никак не способствует. Так что смысла зашибать лишние года уже не осталось, всё равно чип не начнёт сигналить до самой, что ни на есть, естественной кончины. Чего лямку-то тянуть на Выселках задарма, спрашивается?

А вот и не задарма!

Ведь раз одна цель достигнута, то непременно обязана появиться другая. Вот и возникло у Николая Васильевича желание прославиться, имя своё занести золотой вязью в Имперскую Книгу Всемирной истории. А как это сделать, если Бог талантами особыми наградить забыл? Есть один способ. Есть! Но для этого требуется ещё некоторое время на Выселках поадминистрировать.

Бессмертная слава, она, знаете ли, дорогого стоит. О здоровом образе существования и помыслить некогда.

* * *

- Папка, папка приыхиль (именно "приыхиль), - верещал сопливый мальчик с губами, занесёнными кремовым снегом от ближайшего бисквитного торта, который выставлялся в витрине кафе-кондитерской, что на Малой Гигантской улице. По чётной стороне, если смотреть со стороны котельной...

- Кажется, ещё один родственничек пожаловать изволили, - с трудом подавляя в себе отвращение, Гоголь потянулся в постели, представляющую собой казённый полосатый матрас зековской раскраски в комплекте с тонким байковым одеялом и тюфячком-думкой. А когда гибкость его тела закончилась, то продолжил с некоторой степенью раздражения:

- Ну, что, парень, хочешь меня привлечь за незаконное соблазнение твоей мамаши, да, и кусок наследия творческого оттяпать под шумок? Вынужден тебя огорчить. Нашлись у тебя предшественники, всё в Швейцарию да Италию повывезли, прокисший груздок им в глотку. А иначе, думаешь, чего я в этих хоромах прозябаю недееспособный? От неумеренной экзальтации что ли и частого потребления своего именного напитка сальмонеллёзного?

В духоте провинциального утра угвазданные в бесплатных грязевых ваннах по самую макушку плохонькие неплодовитые петухи квохтали под наглухо запахнутым окном клиники имени товарища Клары Цеткин, не обращая внимания на то, как дюжие санитары хорошо упитанной либеральной породы уводят в тёмные глубины амбулатории налётчика Анри Барбюса (в русском издании), который всё продолжал изображать из себя сопливого мальчика. Нужно отметить, очень правдоподобно, бестия, изображал. Особенно ему нынче удавался крем, сползающий по подбородку. А где же торт? Гоголь высунулся в окно, методично отжав раму заранее припрятанной монтировкой, получил "саечку" за невнимательность от Фандора Эрастова, который иногда воображал себя не то Жанром Маровым, не то Жаном Кокто, а не то и вовсе Фантомасом, убедился, что кондитерская ещё закрыта и засуетился по своей писательской необходимости в общий умывальник.

Стояло раннее июльское утро (самый разгар окончания атомной весны по курчатовскому календарю), и ничего не предвещало... Гоголь семенил маленькими синюшными, как у социалистической курицы, ножками по коридору и думал: "Ничего не предвещало... Хорошее начало для новой повести. Только бы компьютер не отобрали..." Компьютером Гоголь называл стеклянную дверь в общую залу. На её экране он обычно творил по утрам пальцем, замешанном во вчерашнем клюквенном киселе с конопляным ливером. Киселя Гоголю удавалось сэкономить до полупинты за один только ужин... Неадекватно он относился к братьям нашим мЕньшим, а особенно - сёстрам, хотя оные осуществляли его доступ в среду операционной системы без особых проблем. Неадекватно любил их Гоголь, не по-человечески. Просто безо всякого ограничения трафика. А что же они ему в ответ предлагали?..

Мышь жила в углу. Она была обычной, отнюдь не компьютерной. И уборщица охотилась на эту серую особу по-всякому. То шваброй хотела прибить, то мышеловку с кошкопроцессором ставила на ночь. Ничего у неё не получалось, ибо нельзя нематериальные флюиды писательской мысли принимать за физический объект типа "мышь". Между тем, Гоголь умело выводил свои великие тексты на вращающемся экране и не сомневался в собственной правоте. А неутомимый грызун имени Пентиума Айбиэмовича Гейтса, ловко уворачиваясь от подлых завистников, всё жил и клонировал на радость генным родителям творческого начала. Кто бы смог мне сейчас возразить: "Гоголь, ты не прав"? Кто бы смог? Кто бы смог?

Компьютер, конечно, никудышний из двери. Особенно в момент неожиданной перезагрузки, когда всякие разные личности начинают хаотически шляться по коридору, заполняя собой файл подкачки. В такие моменты, бывало, Гоголю и по лбу доставалось настолько сильно, что он терял сознание. Но зато, когда приходил в себя, всякий раз набранный текст оставался нетронутым. Перезагрузка на сию клинопись, на эту кисельную мазню (в понимании людей недалёких), не действовала. Действовала на шедевральные завихрения маэстро Гоголя только (и исключительно) одинокая вольнонаёмная женщина, служащая уборщицей в заведении. Собственно говоря, было это так: она приникала влажной тряпкой к экрану дверного монитора, нимало не подозревая, что пытается опустошить скрижали истории, и заводила "очистительную песнь" про Мойдодыра и его гигиенически и генетически ЧИСТО нормальную семью, живущую за семью морями и семью же печатями или, там, печатными пряниками... Как правило, этого времени, пока она пела, Гоголю хватало на то, чтобы вызвать кого-нибудь из врачебного персонала. Уборщицу забирали в палату для убойно помешанных. То есть туда, где обитатели были поражены каким-либо комплексом, заставляющим их производить бурную деятельность с непредсказуемыми главным врачом последствиями.

Многие подумают, будто Гоголевские литературные труды оставались исключительно однодневками. Вечером, когда писательская братия подставляла под медицинские процедуры свои самые уязвимо-унизительные места, уборщица, каковую выпускали в пустыню обезлюдевшей клиники (никому вреда не причинит), расхристанной гневной мегерой пролетала по коридорам и сметала труху уходящего дня в свой безразмерный уборщицкий совок. На самом его дне только самый опытный криминалист смог бы обнаружить следы засохшего суточного киселя, которым отважный Гоголь раскрывал свою безразмерную душу классика. Но это ничего. Это не страшно. Ибо в клинике, имени революционного авангардиста и личного друга коменданта Фиделя, товарища Че, наш герой ещё до обеда успевал "слить инфу" со своего мобильного (с петлями рояльного типа) компьютера на жёсткий носитель, то есть на плотную, плохо мнущуюся, бумагу. А, проще говоря, на картон. От греха, так сказать, подальше и от соблазнов соседей по палате, разумеется, тоже.

Жизнь в палате - это вам не заседание в Палате лордов или пэров, каких. Здесь пружина интриги куда как потуже затянута будет. Без напудренных париков и накрахмаленных мантий. Один Ванька Авель со второго спального яруса недвижимой плацкарты чего стоит! Про древнебуддийского князька Навуходоносора и дочь его Валерьяну НастоЯну Окаяновну, утрамбованных в одном радиоактивном теле, теле бывшего пожарника Акакия Акакиевича Башмачкина, и говорить нечего. Этот бывший брандмейстер пожарной команды высела Мокрые Шейки, продавший свой жизненный стаж за ведро самогону, потерявший социальные привилегии пролетарского толка на пожаре телятника, но получивший взамен вселенскую свободу мысли и синтоистское воззрение на ординаторскую, как на храм, частенько устраивал буйные пьянки.

Оправдываясь после очередного запоя перед Николаем Васильевичем, псевдо-Башмачкин привык валить на "чужих", оккупировавших его безмятежное тело ипохондрического сангвиника. Пили, де, совсем невменяемые и никуда не годные, князь Навуходоносор и его дочь единоутробная, а ему, чиновнику безответному, болезному, и противостоять никак. Вот такая странная штука. Сначала папаша с "доцей вавилонской" пили "казёнку", без конца чокаясь и целуясь взасос (на эту картину не советовал бы никому смотреть, без глаз остаться можно или, на худой конец, без правосознания на левое полушарие остатков мозга), потом - что придётся. Тогда приходилось плохо не только обитателям палаты выселенцев, но и дежурным санитарам. Однако Гоголь терпел. Жизнь научила его быть НАД суетой, даже если ты в это время лежишь связанным под кроватью.

* * *

Работал Гоголь в котельной круглый год. В котельной, обеспечивающей нечеловеческим теплом не только приписанную к ней клинику, но и окрестные здания и сооружения различной формы Выселенной собственности, а также присовокуплённую к ним атмосферу незлобивым NASA-овским методом. Летом, обыкновенно, не то. Летом тепло уносилось по Великой Чукотской магистрали, прямиком к нашим легендарным полярникам. А много ли тех полярников по арктическим закоулкам державы блукает? Вот я и говорю, летом котельную кочегарили не в полную силу, чтобы нечаянно не растопить льды на полюсе и не получить выговор от ООН за организацию внепланового потопа. Отсутствие антрацита помогало в решении этой благородной задачи. Гоголь как никто понимал значимость своей работы. Не то, что господа из тихих и тишайших. Им бы только спереть чего-то съестного на кухне, а про мировые проблемы думать неохота. Будь его воля, давно бы Гоголь всех подобных пациентов отправил на какую-нибудь околосолнечную орбиту для экспериментов. Животных-то, куда как жальче... чем этакую голытьбу по убеждению... Люмпены - людишки сплошь гаденькие и никчёмные. Особенно из добровольных выселенцев, продавших свою душу и жизненный потенциал за императорский скудный паёк.

В небольшие перерывы, когда лопата ставилась в угол, а напарник садился пить спирт с чайными присадками (для цвета и ароматной оттяжки) из трёхведёрной кочегарской кружки, Гоголь творил. Фантастические мысли уносили его вдаль, в небывалый мир лубочного самодержавия. Он кружил над незнакомыми городами, сёлами и станицами, высматривая сюжеты для своих новых произведений в прозе и в... прозе, иногда приземляясь прямо в чисто поле, оценивая производительность державных пастбищ. Ах, как это всё было сказочно, забавно и, в то же время, значительно! Конечное дело, зимой столько не напишешь, как летом. Зимой, знай себе, уголь кидай, не разгибая спины... Но и в холода великие Гоголь ухитрялся улетать в свой сиротливый мир одиночества великого писателя. Делать это приходилось за счёт сна, зарядки и штопанья носков. Именно по этой причине в зимние месяцы Гоголь разгуливал в валенках на босу ногу. Портянки он терпеть не мог, портянки напоминали Гоголю о его невыразительном происхождении и пахли плакатами большевистско-партийной направленности каждым квадратным вершком своей кумачовой заскорузлости.

Обыкновенно, в сырую погоду Гоголь любил с утра натягивать калошки немецкого производителя "Резиновый беобахтер, Gmbh", доставшиеся ему в наследство от дедушки Константина Макаровича Жукова, по линии Антоши Чехонте, безразмерный кафтанчик ватного содержания, и шёл себе творить тепло для мёртвых и прочих душ, зябнущих в сельской клинике имени товарища Коминтерна по материнской линии. А также он своим самоотверженным трудом согревал отчаянных ребят-полярников на побережье моря Лаптевых или залива Провидения с прилегающими затоками и фьордами без имени и отчества.

Впрочем, и сухость в окружающей атмосфере казённого двора не могла изменить монументальной привычки Гоголя. Гоголь недаром слыл несгибаемым в среде, четверге и пятнице своих собратьев-кочегаров! А калоши, тем более, немецкого производства, никак не могли испортить рабочего настроя в замечательной котельной. Итак, шёл себе Гоголь на рабочую вахту, а сам уже высматривал своего давнего недруга и, по совместительству, литературного критика. Вот и он, гундосый, метёлкой зазевавшихся зеброкошек по рёбрам охаживает. Тот ещё зверюга, чтоб ему смотреть "Шкоду злословия" и "Дом-22. Почкование - как метод создания здоровой семьи" круглые сутки... без перерыва на "отойти, отдышаться".

- Ёйобтъымтъ, - в старинно-унизительной манере обращался Гоголь к сторожу Сэру Гаю Ноунэйму (из репрессированных шотландских аристократов, не иначе) и семенил утиным шагом к бункеру, где хранился уголь. Уголь Гоголя. Локальные переменные следовали за ним... шаг в шаг... "Вот ещё! - Подумал Гоголь. - Станут меня за семибатюшного лоха принимать..." Вернулся, доложил всё дворнику о боеспособности мурманских китобоев в период нереста членистоногих, выругался, сплюнул и с чувством исполненного долга заступил на кочегарскую вахту, как ему предписывал долг выселенного гражданина без гражданства, но с избирательным правом.

- А мне всё по Ковентри, - отвечал незлобиво по-английски сторож, отправляясь к ближайшему орешнику, сами знаете, за чем.

Гоголю была свойственна разделённая нелюбовь к сынам и сукиным сынам Ржечи Посполитой. Всех правнучатых деток короля Сигизмунда Величайшего и пана Ляха Повесы (эти с пафосным профсоюзным тяготением в районе Данцига) он величал исключительно термином "пяст". А вот польских дам, иначе - панночками и паненками. Гоголь привечал своим строгим менторским вниманием всякого представителя гордого посполитого народа. Но вот, что касается неудержимых и ласковых дам, то... Он всё твердил им разные непристойности в кокетливый завиток возле розового ушка. Напшут, вшиско едно, пшепрошем, пане... Что там было ещё в дребезжащем логове памяти? Панночками Гоголь числил весь женский контингент в период еженедельных "императорских" (то есть, предоставленных Его Несравненным Президенством) свиданий... Ну, вы же помните, кто разрубил "либидов узел" на Выселках.

Давно уже никто в Империи не знает ничего о Польше (Станислав Лем числится Великим Утопистом неизвестного происхождения), а вот Гоголь-то помнит! Не оттого ли и выселен? О добровольности его прибытия в Мокрые Шейки ходили разные сплетни...

Но мы же с вами знаем... Но об этом позже.

Большой политический безобразник этот наш Гоголь, хоть и пишет гениально. Возьми хоть его сочинения о приключениях на ярмарке, хоть триллер, посвящённый носу, одичавшему от столичного фанаберического фланирования по Невскому, хоть историю с наездом Императорского ОБЭП на один губернский городок. Налёт сей противузаконный был организован по приколу залётным фраером из безкозырых. Да, собственно говоря, и анекдотическую историю с Подколесиным мы тоже с коляски истории не вправе сбрасывать. Итак, с Гоголевской прозой всё ясно. По большому счёту он просто гений. А вот, что касаемо до великой и гордой нации западных славян (которые живут лишь в его памяти), так тут Гоголь, получается, по всем статьям виртуальный шовинист. Модус вивенди в модальном смысле, и всё такое относительно гонорис кауза. Но попробуем ему простить сей невольный грех генетического свойства, и двинемся дальше.

Дальше будет жутко...

* * *

... а страшнее всего случается на исходе ночи. И вроде б солнце уже встало, и вроде единственный молодой петух, оставшийся в посёлке несъеденным (старых употреблять в пищу никому не приходило в голову по причине закоксованности их суставов радиоактивными соевыми протеинами), спел что-то из раннего Шуберта... А на сердце такая тоска, будто время пришло.

Пришло время? Не по метрике пришло, а по более естественным причинам...

Ан, нет. Не прорезалось пока в узкой полоске замызганного стекла, где газетой не заклеено, что-то безусловно-неизбежное...

Но тревога! Чёрт возьми, что же делать с тревогой, которая бессонит глаза и мешает думать продуктивно? Отчего она не уходит? Это пострашнее, чем даже нарваться на геологические залежи человеческой дури, и запасы сии окажутся для разработок промышленного применения. С дурью можно сладить. Когда лаской, когда окриком, когда притворством.

А тут...

Только-то и остаётся Гоголю, что принять немотивированную тревогу как данность наперекор инстинктивному страху... и в тайные уголки души в месте с угольной пылью...

Такой бред, право, от невероятной, просто чудовищной усталости. И что делать? И как быть?

И когда же пойдёт снег, чтобы скрыть... хотя бы снаружи?

Последовал ли путём смутьяна момент сдерживающий? Вот что важно!

А хоть бы и так!

Вы думали, что наговорили пошлостей и дерзостей, но отстали от выхлопной трубы Святого Паркинсона. Отстали не на шутку... ПОлно, пОлно, никто ни о чём подобном и не думал думать. Размышление в современных условиях - вообще дело вредное и неблагодарное. Ах, да... О Гоголе... О Гоголе, так о Гоголе!

* * *

Писатель от Бога, милейшей души человек, старинный приятель эфиопских поэтов. Что, кроме вышесказанного, мы знаем про Гоголя? Когда-то давно, ещё при царе-батюшке, Гоголь ушёл в оппозицию, в котельную, в глушь... до Саратова, правда, не добрался по причине отсутствия надлежащих для малоросского писателя документов с безразмерным дефисом лет на сорок-сорок пять. А потом ещё революция подоспела. Тогда всяк себе сам мандат мастерил. А вот Гоголь не пожелал такой вот лёгкой славы, не стал писать, что, мол, он "соль земли русской", в литературном значении, разумеется. Но совсем без документов нельзя. Фальшивомандатчики справили Гоголю замечательный паспорт негоцианта из Сарепты, который к сборщикам мёда отправился на Таманские верфи. Но и туда Гоголю с пододеяльником, полным рукописных шедевров, попасть не удалось. Таможня зверствовала. Задержала классика и назад завернула. Микрочип Гоголевский уже начал надрываться, зараза, что твои чижи с Фонтанки. Пыжились и реготали куражливо...

Хорошо, никого из сознательных граждан, готовых свой долг перед Министерством Выселения и лично Императором исполнить, поблизости не пробегало. А таможенники, наоборот, душевные попались, только подумали...

Не хватало ещё, чтобы здесь безобразную нелегальщину некий кандидат на выселение распространял с высочайшего соизволения, да, ещё и взяточный фонд по конвертикам не рассовывая. То Велемир Хлебников, плюс наволочка, плюс стихи, плюс будетлянин, минус самооценка, плюс трофейная башкирская астролябия, минус нашествие гуннов, плюс Вселенная, минус революционное самосознание... А теперь вот ещё и Гоголь с пододеяльником... Никакого служения Родине нормального не получается, когда куда ни плюнь, одни гениальные личности по Империи снуют с утра до вечера. Ша, писака! Остепенись! Осёдлость - стержневой основополагающий признак начала конца таборных излишеств! Вот тут-то и завернули нашего Гоголя в первую попавшуюся больничку на Выселках. Вернее, в котельную при высельской лечебнице. Насильно, между прочим. Для его же блага, поскольку "флажок" на его жизненных часах уже на волоске повис. А что, ничего в том постыдного для писателя нету! Уходить в котельные академии сделалось модным издавна, ещё в пору засилья оголтелого реализма. Вот такое "Кино".

* * *

Николай Васильевич буквально ощутил чьё-то присутствие у себя за спиной. Рядом с ним возле несвежего оконного стекла пристроился Фёдор Михайлович. Он тоже был грустен и немного лукав глазами.

- Воровство кругом, мздоимство и разор нешуточный. Где уж там, с углём разобраться, когда иноземные басурманы и тати государевы все недра наши на закордонные прелести в виде неразлагающихся отходов поменяли... через свою мошну транзитом? Где уж, где уж... - Голос вновь прибывшего источал неподдельную неискреннюю тревогу.

- Ну, и не скажите, Фёдор Михайлович, не скажите. Ныне все людишки циркулярные гнева императорского опасаются, понемногу имитацию бурной деятельности изображают в своей Думной Думе. Это вам не при царе-батюшке! Тогда, помнится, выселенные больные мне всё о каком-то Шенноне говорили. И дался им тот Шеннон. Его и на глобусе-то нарисовать забыли. Да, я не о том хотел, милостивый государь... При царе-батюшке так преизрядно тащили, что я нимало не удивлюсь, когда узнаю, будто Шеннон, этот самый, тоже какой-нибудь ухарь умыкнул. И сейчас крадут, конечно, не без того, но также и интерес казённый кое-как соблюдать начали. По всем приметам, должны нам уголь прислать вскорости. А иначе, все их мерехлюндии со свободным, аки птица феникс, словом, местами непечатным, ни к чему получаются. Вроде как, поперёк дыхания нашим новым боярам такая беспринципность...

- Вот и именно что... Не желают патриархи столбовые, застолбившие участки фартовые по правую руку от Камня, и слышать ничего о птице твоей... Кому, в пферту, твоя птица-феникс нужна, скажи на милость? Наплевать избранцам электораторным на людишек наших скверных... жизненным стажем не избалованным... Пусть немного покричат, побазлакают... Кому с того убыль-то?

- Ан нет, брат, шалишь! Олигархиям стопудовым народный гнев не с руки, брат. Теперь ведь как, кто из урны плебисцитной больше улова добыл, тот и на коне. А раз на коне, то от щедрот своих норовит ценностями государственными из недр нашей пустеющей Родины поделиться. Так что не станем, батюшка, надежду терять и в уныние впадать безразмерное, словно худое теля вдали от коровы-матушки, - сказал так Николай Васильевич и сам же от слов своих в экстаз восторженный пришёл.

Осенил он трижды крестным знамением портрет избранника местного пошиба в недорогом, но опрятном окладе. А после пошёл в трапезную, киселя похлебать гречишного. Гречиха в том году уродилась знатная. Всем "Пчелайнам" на зависть, а супостатам-ворогам назло. Однако не вышло. Не высквозило! Кисель конопляным оказался. Конопля уродила на подоконниках значительно веселее гречихи.

Фёдор же Михайлович в трапезную заворачивать не стал. Он у себя на складе заперся и придумал измысливать, как повыгодней грядущие угольные поставки каликам прохожим за инородные УЕ (некоторые по старинке продолжают эту денежную единицу величать "юанем", как в старину бывало) продать. Глаза его при этом стали чистыми, как у той мадонны, что в галерее Уффици висит с незапамятных лет средневековых. Честнейший, нужно сказать, человек - всё у него в глазах читается без пароля и гипноза, санкционированного Императорской Службой Выселения. Жаль органам компетентным читать некогда, они, всё больше, в атаку ходят на мирных демонстрантов, да не выселенных по сроку граждан приводят в соответственную диспозицию: кого на самокремацию, кого на самое отстойное (в химическом смысле) выселение.

* * *

Незаметно унеслось октябрьскими ветрами к обильному вымени пластилиновых туч летнее неправдешнее тепло. Распоясавшись в сенях, попёр щедрый инвест в коммунальные службы. Видно, не на шутку поднялась императорская вертикаль. Верно люди сказывают. Котельная задымила в полную силу, изнемогая от кипучей деятельности своих подтекающих котлов. Гоголь замесил обильную грязь на бутафорских валенках и вскоре оказался на рабочем месте.

- Прошим, прошим, - ПРОШЕпелявил некто в магнетических очках с резиновыми заушниками, выдающий себя за пана Пилсудского. Этого странного пациента приходилось сегодня менять нашему герою у горнила, так сказать, коммунальной жизни.

Красиво смотрятся кочегары в полумраке обесточенной котельной. Просто роскошно смотрятся. С глазами-угОльями из арсенала падших ангелов и прочих обитателей заповедника мессира Мефисто. Про филей ни слова! Тут бы только не зазеваться: в работающей на полную мощь котельной лопатой в лоб получить - как пластиковой кукурузы в ретро-кинозале скушать. Электричество в котельной ни к чему, ибо на уголь нужно финансы экономить. Это всем давно известно. Никто, собственно говоря, и не придирается особо. Но Гоголь... Ах, этот классик! Ему без электричества никак нельзя, ему же нужно творить и записывать, творить и записывать. Гоголь возмутился в очередной раз и получил за это порцию медицинской непредумышленной ласки в процедурном кабинете.

Слышите? Это Гоголь беседует с медбратом со странной фамилией Яичница. Узнаёте голос писателя?

- Ах, оставьте ваши преференции на совести моих несносных экзекуторов. Ах, опять вы взялись за некипячёный шприц! Да, я смотрю, вы просто КАТ ползучий! Мало ли, каких микро-инфузорий на нём налипло за день... Как мне кажется, он у вас в яичной скорлупе валялся. А какое яйцо нынче метаморфозами радиационными не порчено, сами же понимать... Что, значит, не рассуждать, господарь мой сердешный? Иначе мне невмочь, право слово. И не пытайтесь халат об иголку почистить, не поможет от микроба вредного. И, как сказал бы мой приятель Мишель ЛермОн: "Что толку в этакой безделке?"

* * *

- Гоголь! Гоголь! Аркадий Семёнович, к вам обращаюсь! Просыпайтесь! Вставайте, голубчик, уголь привезли. Извольте присовокупить свою лопату к моей... До конца смены ещё три часа, братец вы мой. Успеем, так сказать, увенчать себя лаврами.

С хренА ли горькими слезами я умылся? Вопрос или утверждение? Двоякая якость, нестойкая оторопь остывающих душ... Именно с хрЕна я слёзы пролил, о, Учитель! Нет покоя даже во сне... Ну, пусть кто-нибудь поднимет мне веки! Быстрее, быстрее... Скоро уже рассвет...

- Гоголь, чтобы вас разорвало! Скоро уже рассвет! Уголь нельзя доверять сменщикам. Никак нельзя... Вы же знаете нашего завхоза. Так они с ним в сговоре. Понимаете, чем это грозит больнице?

... веки! Поднимите веки!

... Церковь.... Храм... Православный храм... Онлайн-ресурс... Что может быть общего? Что же? ИМПЕРнет-ресурс - церковь... "Православные ON-Line братья во Христе". Отпущение малых грехов - всего 2 имперских доллара. Отпущение больших грехов - 10 имперских серверо-евро, ресурс доступен с предоплатой. А всего за тысячу иноземных УЁВ (или 2 года потенциального стажа) вы можете получить ПОЖИЗНЕННУЮ индульгенцию с высылкой соответствующего сертификата по физическому адресу виртуального брата во Христе, освящённого епископом Призареченским...

... веки! Поднимите мне веки!

* * *

Николай Васильевич Беспоклонный, главный врач той самой клиники при Гоголевской котельной (на Выселках) имени первых шагов шагающего и, местами, кряхтящего экскаватора "Гайдар-3", был занят изучением новых творений Гоголя. Он правил текст химическим карандашом ядовито зелёного цвета. Корректируя картонные листы, Беспоклонный думал о том, что хорошо бы научиться писать так, как этот чёртов Гоголь.

- Хорошо, да Бог не дал таланту, - думал он, сосредоточенно отгоняя от себя мысли о преднамеренном плагиате. Хотя от этого, гони, не гони свои воровские намерения, убежать не удавалось никому.

Беспоклонный гордился тем нетривиальным фактом, что некогда имел некоторое отношение к психиатрии, поскольку ассистировал праправнучке самой собаки Павлова, во время своего обучения в ветеринарном техникуме. Почти как Чехов или Булгаков Михаил Афанасьевич. Нет-нет, это не про собаку. Это так Беспоклонный рассуждал о врачебной практике. А, что, тоже вроде, врачи... Булгаков-то, вообще, из села в молодые годы не вылезал. Так почему бы и Николаю Васильевичу не стать великим... ну, на худой конец, просто известным писателем? Ах, да, таланта не хватает, словарный запас убог, пестициды память пожрали... Грустно Беспоклонному, грустно и неуютно в кресле. Хвостовой отросток тому виною. Хрящи в копчик врезаются, думать продуктивно мешают. И, главное дело, отрезать эту мерзость напрочь нельзя никак. За пару дней снова отрастает, зараза. Мощнее прежнего. Хвост, разумеется... а не то, о чём многие подумать успели. А в остальном, милостивые государи и милостивые государыни, всё решаемо. Маркиза не в счёт! В песне ли дело, товарищ?

* * *

- Скушно мне, господин Нессельроде, с вами коноплю жевать беспонтово... Без толку, то есть. Так что, разрешите откланяться прилежно, как велит статус наш боярский всенепременно? (Вопрос, конечно, неуместен в данной транскрипции, но весьма безопасен).

- Кланяйся, чего уж там...

- ... честь имею....

- Чего-чего, а у Гоголя всегда в достатке водилась именно ЧЕСТЬ. Имей себе честь и немного достоинства, никто препятствовать не станет. Разве что санитар, какой из новеньких... али Ванька Авель, если из беспробудного хлама воскреснет, как Озирис Египетскай... Но не бывать тому, пока стоит София Киевская.

А стоит ли, кстати?..

- Ах, вы, ТЛЕН-Брюле нестепенное! Я тут, изо всех своих гоголевских сил загибаясь, предпочитаю жить в нищенстве, чтобы потом воспрять... или, может быть, воспрянуть... соколом ясным по поребрику государственности нашей незалэжной, а ты, коняра колёсный (без педалей, между прочим), меня в партер поставить норовишь!..

- И это есть наш последний...

- Убью, смерда!..

- Весь мир несильно мы разрушим... до основанья...

- Морда лизоблюдская! Вот я тебе ужо!

- Эвон как вы, господин литератор, безобразить руками в своей голове измыслили... Не совестно ли?

................................

- Гоголь! Гоголь! Аркадий Семёнович, к вам обращаюсь! Уголь....

- На хрен пошёл!

* * *

Надворный статский советник Альберт Христофорович Нессельроде склонился над Гоголем и бурой от угольной пыли рукавицей елозил по иссохшему лицу своего мнимого напарника. А в это время в котельную ломился пламенный спецназ. Нет, быстрее всего, спецназ был не пламенным, а племенным, ибо воспитывался в подсобном хозяйстве представителя Императора по Юго-Приграничному округу, Рудого Панька. Этому Паньку палец в рот класть никому не советую. Не только откусит, но и на завтрак употребит вместо пирожка с котятами.

Спецназ был поднят по тревожному бряканью "тимуровского телеграфа" из пустых консервных банок на рассвете. Боевую задачу ставил САМ представитель САМОГО законно избранного Государя. Эх, знал бы Гоголь...

Перед спецназом была поставлена, на первый взгляд, вполне простая задача: вернуть восковую фигуру знаменитого прозаика 19-го века, украденную из музея на улице Гоголя умалишённым кочегаром, якобы, тоже Гоголем. Тут, конечно, не вполне ясно, то ли фигура с улицы Гоголя схищена, то ли непосредственно умалишённый кочегар Гоголь на улице Гоголя живёт. Выселки есть Выселки. Там не найти вам никакой ясности.

Вот с этого и начались все трудности. Таким образом, задание руководства "с самого верха" оказалась сложнее, чем представлялось поначалу. Во-первых, вместо душевнобольного Тургенева Петра Ивановича на момент "старта" специальной операции "Gogol-либерти", в котельной оказался странный царедворец в ливрее и валенках, с разлапистой бородой и сизым от беспробудного пьянства носом, с галунами и аксельродами (вроде аксельбантов, но попушистее) по бокам тренировочного костюма фабрики "Большевичка в изгнании". Во-вторых, вместо восковой фигуры Николая Васильевича в постели безразмерно худющего матраса обнаружился скелет Аркадия Семёновича, как ни странно, тоже Гоголя, без следов насильственной смерти. Скелет был обут в резиновые калоши немецкого производства и странным образом (на санскрите) разговаривал во сне с некой народной целительницей по имени Солоха.

Старичок в валенках отрекомендовался тихо помешанным товарищем министра транспортных артерий Империи, его светлостью, графом Нессельроде. Он кричал что-то про план по валу, завал по плану и неокученную угольную кучу во дворе. Старший спецназа почесал репу, потом почесал тыкву, вслед за этим почесал более интимные атрибуты своего бронебойного тела. Именно там и обнаружилось отважное решение. Его, полумайора войск внутреннего содержания, команда была вполне адекватной - расходиться по палатам, пока санитары не поднялись на кончике иглы, с противным привентином в колбочках. А уж про "смертный бой" и говорить не приходится. Особенно, когда вопрос стоит не о "стране огромной", а об, изолированной в районе старенькой котельной, сельской клинике для нездоровой элиты общества, оказавшейся в этих местах в полном соответствии с Кодексом Законов о Выселении.

Выселки есть Выселки. Там всегда никакой ясности.

А я вам разве не так говорил?

* * *

Дни шли за днями. Несгибаемый Император покинул татами, уступив место другим бойцам, борцовским даном пожиже. В те сутки случилась стынь, промозглость и странный всплеск солнечной активности в месте дислокации хранилища ядовитых отходов Европы. Но обошлось... Другое дело - в центре Империи. Бури переделов и неслыханных перестроек в районе Врублёвского шоссе бушевали в столичных апартаментах. Бушевали, не задевая тот укромный уголок земли, где обитал Николай Васильевич, сам Гоголь и другие, не менее лирические, герои провинциального уклада Выселок.

Кто-то завёз в Мокрые Шейки внезапно нашедшую массу сторонников традицию - потчевать гостей самочинно выгнанным джином. Убить его мало... Без Императора ещё и не то будет! Николай Васильевич не находил себе места, и продолжал этим заниматься изо дня в день. Утомляет нимало...

С таким скептическим английским подходом к новомодным развлечениям, на всю Британию для изготовления джина (минус тоник), хватило бы и одиноко стоящего можжевелового куста... Или, таки, дерева? Дерева (или всё же куста), которое растёт во дворе... А что себе думает он (куст, обособленно стоящее дерево), никому нет дела. Да, так, ничего себе не думает... Ничего особенного, в смысле... Как правило, можжевеловый куст (или дерево, всё-таки?), постриженный под икебану, свойственную задумчивым, и по этой причине презираемым садовником Ноунэймовым, японцам, не представлял собой ничего иного, кроме как дерева или же, напротив, куста безмозглого...

А где был Гоголь в это время? Никто достоверно не смог бы утверждать под присягой, что кочегары прохлаждались в своём именном улье, однако... Но я рискну предположить... Гоголя нельзя было принять за обычного моголя... Гоголь был на УРОВНЕ! На уровне несомненной этажности, которая не снилась Николаю Васильевичу в его поминальной молитве.

* * *

- Вчера вечером под окнами у нашей соседки Варвары зависло НЛО, - произнесла рыжая двухголовая близняшка Моня, любимица папы.

Николай Васильевич сместился к тому месту в доме, где произрастал и ветвился одичавший без ухода ИМПЕРнет, и ответил спокойно голосом сытого Гоголя:

- Если бы работали под Lunix-ом, тогда бы не зависло.

Умный папа. Умный отголосок позавчерашнего "сегодня" в скудной утехе отжившего "вчера"...

Сегодня озеро Отходное почти не пахло... Модифицированные жабо-караси больше не пугали одиноких прохожих, объевшись душистого конопляного гнилья из радиоактивного могильника. А ведь, как известно каждому шкоднику, жабо-карась дуреет исключительно с сухого корма. Дуреет и на всё шевелящееся бросается...

Выселки есть Выселки. Хоть и ясно порой, хоть и задушевно, но страшно идти, когда стемнеется... вдругорядь...

* * *

Гоголь перекуФырнулся под неказистым ватником и подумал, что его опять начали сканировать. И какого, спрашивается, мерина нужно его встроенный микрочип возбуждать индивидуальным и, судя по всему, нелегально пронесённым на Выселки передатчиком? Никакого покою измученной душе! Изверги! Супостаты! Невежи... Скорее всего - невежды!

Николай Васильевич в ту ночь записывал особенно много... Рука устала, как при колке заколдобленного с зимы льда пудовым ломом. Давно ему ничего колоть не приходилось. Вот и не сдюжил с непривычки... хоть и не с материальным работал, матерным словом себе в подмогу расстилаючись...

С подсознанием тоже не всё так просто, ребята.

* * *

Что-то ремикснулось...

Сутки смещались за сутками в сторону усталого горизонта. Несгибаемый Император покинул татами, уступив место другим бойцам, мозгом пожиже. В тот день приключилась великая стынь, промозглость и странный всплеск солнечной активности в месте дислокации хранилища ядовитых отходов Центральной Азии. Но обошлось. Другое дело - в центре Империи. Бури переделов и невиданных перестроек в спальном районе Лесоповалово привели к неслыханным актам вандализма и публичных совокуплений с восковыми фигурами политических деятелей. Но все эти потрясения не задевая тот укромный уголок земли, где обитал Николай Васильевич, сам Гоголь и другие, не менее эпические герои коммунального способа существования.

Снег надысь выпал рано, в отличие от года нынешнего. Но и в этом декабре всё-таки выпал. Поначалу он компоновался в сугробы белого вологодского письма с кружевной росписью по проталинам. Чёрное становилось белым, а потом вновь окрашивалось угольной пылью, ибо котельная работала без устали, как того требовало вконец измученное общество бесправных интеллигентов, запертых по палатам. Снегопады продолжались всю зиму, словно оправдывая её позднее начало. Каждое утро в полумраке природа восстанавливала статус-кво, воздвигая над неопрятными кучами твёрдого топлива свои пушистые права. В это время практически никто не догадывался, где лежит уголь. Уголь Гоголя. А потом приходило время зари. Разрумянившееся солнце легко пробивало свежие сугробы, и тогда все ясно видели, что под ним лежит уголь. Алый уголь Гоголя в розоватых завихрениях новорожденного снега. Клубились зарницы далёких цветных революций, закипала кровь очередного крестового похода на неверных, унося всё наносное мимо ЭТОЙ грешной сельской больницы, вместе с её котельной. Вместе с Гоголем и другими её обитателями. Так было повсеместно. Вороватый завхоз Стечкин снабжал уходившие в беззаветную безвозвратную борьбу полкИ восставших выселенцев припасами и кое-каким оружием, а жизнь продолжала идти своим неспешным манером, также методично, как пешие туристы, втянувшиеся в ритм походного движения.

Снег лёг. Хм-м... Этакий соГГласный шарм... И что? Лёг снег... Это несколько более хорошо... Как покрывают сначала простынёю, потом одеялом... постепенно... степенно... скучновато... нудно... навязчиво... О чём это я? Снег же - он и есть только замёрзшая вода, не более... Причём здесь касательство кого-то разумного к событию, не имеющему ничего общего с взаимоотношением рациональных индивидов? Вот-вот, мы все готовы понемногу писать что-то о себе или природе... Но нам не хватает решимости, ума и обычного словарного запаса... Гоголь же совсем не таков... А, кстати, где он? Где наш герой?

Любопытства ради заглянем в процедурную непосредственно перед ужином. И что же там происходит? Ну, что, убедились, как всё обыденно... Даже у классиков...

- Доктор, доктор, нельзя ли мне наркозу добавить? И антидепрессантами на закуску приветить? А, доктор, милый мой человек? - так незатейливо и почти незаметно буйствовал Гоголь в интимной стерильности атмосферы процедурной.

- Ну, на ложки три-четыре антидепрессанта я согласен, а вот с анестезией, батюшка, это не ко мне. Литру наркоза вам подавай... Ещё и в кОму сгинуть не успели, а литру наркоза подавай наперёд. Шли бы тогда на промывание желудка, что ли... Там клизменный потенциал на декалитры считают...

- Этот доктор неплохой, - язвительно цедит Гоголь сквозь затемнённую амбразуру в частоколе зубов редкого платинового звучания, - только ссыться и глухой...

И на старуху бывает... не только что на Гоголя... В эстетическом смысле, как вы поняли.

* * *

Во дворе сигналил раздолбанный ЗИЛок. Снова привезли уголь. Ещё одну порцию. Оба Гоголя, настоящий и восковый, перевернулись на другой бок и продолжали ночевать с невиданным усердием. Сегодня была не их смена. И кто же ответит за все эти немыслимые художества, спрашиваю я вас с гневным усердием? За всё отвечать станет Пушкин! Ему, кстати, не привыкать: в палате буйно помешанных, кто из кочегаров не Гоголь, тот непременно Пушкин. А что касаемо до невероятного словарного запаса, размером в 40 тысяч слов... Что ж, не всякий Пушкин этаким несбыточным резервом беллетриста свою Натали кормит. Но скоро Гоголь проснётся, засеменит своими синюшными, как у соцреалистического микро-бройлера, ногами в конец коридора к умывальнику и другим удобствам. Потом будет завтрак, послезавтрак и после-после-после-завтрак, если, конечно, вовремя завезут полезные продукты с фабрики пищевых отходов "Макдональдса". Вслед за этим лёгкая пробежка к компьютеру и... И судьбоносная встреча с напарником, по совместительству царедворцем, Нессельроде.

Лучше бы они не встретились...

* * *

Кочегар Альберт Христофорович Нессельроде навидался всякого за свой неслыханный потенциальный стаж мирового рекордсмена по скупке репродуктивных лет жизни. Потом надоело всё, на Выселки подался. А раньше, бывало...

Это именно он бороздил просторы самого подробного глобуса верхом на штурманском карандаше, он же подрисовывал усы Джоконде, когда Леонардо отвернулся, чтобы хлебнуть кьянти, и он подсказал Шлиману, где искать развалины Илиона, он, наконец, выдавливал из пластика в выездной Невадской телевизионной студии те самые "лунные следы", которые объявили оттиском ног астронавта Армстронга&К^о. Именно Альберт Христофорович Нессельроде аккуратно смазал ворота Зимнего Дворца тюленьим жиром и передал ключи Антонову-Овсеенко во время Октябрьского переворота. Он, и только он, управлял действиями своей любимой наложницы Маты Хари в деле собственного ненавистного внучатого тестя по имени Дрейфус. И вот теперь этот самый "штатовский советник" решил поучить Гоголя в написании разного рода словоформ. Он говорил: "Запомни, ноздреватыми бывают сыры, хлеб и ноздри! Это главное в нашем литературном деле. Если запомнил, то, считай, что тебе все измышления подлых критиков нипочём". Гоголь, лениво позёвывая, отмахивался от напарника по котельной обледенелым ломом, не забывая при этом оказывать ему первую помощь содержимым разграбленной Стечкиным аптечки. В аптечке оставался лишь резиновый жгут. Этот медицинский атрибут пришёлся весьма кстати. Перетянутые голосовые связки господина Альберта Христофоровича Нессельроде мешали тому вводить Гоголя в меланхолию. Хорошо, что в аптечке самым невостребованным остаётся, как правило, именно жгут. Иначе нам пришлось бы с крайней степенью неудовольствия читать бесконечные опусы Гоголя про ноздреватость. С учётом того, что классик особое предпочтение отдавал своему "Носу", нам бы и не вынести этакого надругательство над своей психикой. Всеобщее "спасибо" господину Стечкину за столь премилую неряшливость в вопросах изъятия материальных ценностей.

НО!

Долго так продолжаться не могло...

А почему так категорично?

Потому... что...

* * *

Гоголь вскорости совсем свихнулся и сжёг всю свою наволочку с рукописями. Правда, некоторые очевидцы показывают, что сожжена была не наволочка, а пододеяльник, но истина так и не была установлена подоспевшим к самому разгару участковым Ноздрёвым. Вот вам и сыр с ноздрями!

Николай Васильевич Беспоклонный получил памятный знак о включении собственного имени в "Книгу-recorder Хенесси" за самый беспардонный и неумелый плагиат современности. Ещё бы, ведь все его произведения, опубликованные там и сям, приписывались перу какого-то Николая Васильевича Гоголя. Беспоклонный хоть и утверждал, будто это у него такой литературный псевдоним, но шила-то в мешке не утаишь. Особенно, когда пришла пора хлебать этим шилом издательскую патоку.

И если учесть, что с одной периферийной лесосеки в котельную вскорости должны были перевести некоего Достоевского, проходившего по делу нигилиста, антиглобалиста и почётного американофоба, Петрашевского, а имя отчество Стечкина было как раз таки Фёдор Михайлович, то!..

Мистификации, меж тем, не прекращались. Духи бывших народных вождей взывали к отмщению, а колонны обманутых люмпенов всё продолжали требовать наваристых щей на три буквы "М" из ресторана "Хопёр-то естЪ". Для себя и своих внуков требовали этого замечательного приза за своё маргинальное прошлое и, нужно полагать, будущее. Земля, несмотря ни на что, неустанно продолжала родить. Те, кто перепрофилировался на натуральное хозяйство аграрного типа, отрешился от всех мирских соблазнов, бросил пить горькую, переселился на Выселки, и наступила Великая Патриархальность...

(Далее текст обрывается на полуслове).

Из записок сэра Ланселота Байкальского, оставленных им ядовито-зелёной краской (типа сурик), которую украли агенты Антанты в момент покраски забора вокруг корпуса для умеренно помешанных и перемещено-выселенных лиц, на простыне приёмного покоя ВЫсельской стационарной больницы имени первых потуг современной либерал-демократии.

Резолюция: "Приобщено к делу о плагиате в качестве свидетельского показания"

Дата Подпись мирового судьи высела Мокрые Шейки,

Пилсудского Семён Семёныча, третичного тёзки

господина в магнетических очках

Комментарии: 33, последний от 18/08/2014. © Copyright Чваков Димыч (nudless@mail.ru) Размещен: 19/06/2006, изменен: 03/09/2013. 63k. Статистика. Рассказ: Фантастика Бред на грани и за гранью
Аннотация: ...очерчен круг, но далеко не нами...

Чваков Димыч : другие произведения.

Где у Гоголя уголь? (версия "дефис")