Аннотация: Версия рассказа для конкурса "Свободное творчество-2018"
Груз особого назначения
Я в то время только-только командиром Ан-2 ввёлся. Молодой, зелёный, будто проклюнувшийся укроп. Даже ещё не женатый. Ну да, лет тридцать - тридцать пять назад. Дело после Нового года случилось. Скорее всего, в феврале, когда метели у нас начинаются. Получил я задание доставить спецгруз в одну деревеньку в нижнем течении Печоры.
Долго не мог понять, чего так командир звена виновато улыбался, когда выписку из суточного наряда зачитывал. Сообразил, когда уже к самолёту "батон" скорой помощи подъехал, а из него в мою "аннушку" закрытый гроб перенесли. Документ дали на руки - основание для передачи груза от меня как представителя государства родственникам покойного. В двух экземплярах. Один - этим самым родственникам для отправления всех актов гражданского состояния - главным образом, по делам наследования; второй - мне для отчёта.
Расспросил санитаров, которые гроб на УАЗике-батоне прикатили, что да как. Оказалось, умерший сам из ненцев - бригадир оленеводов. Прихватило его серьёзно - что-то с лёгкими. Вот фельдшер забойного участка, где оленину заготавливают, и направил больного поближе к цивилизации - в районной больнице обследование провести и получить необходимую медицинскую помощь.
В результате - сделали экстренную операцию, да не помогло: болезнь зашла слишком далеко, умер оленевод. А теперь покойный отправлялся в последний путь к родственникам, гоняющим оленьи стада по Большеземельской тундре. И в качестве Харона руководство лётного отряда выбрало самый молодой экипаж.
Вторым у меня был совсем мальчишка - Володя. Он только летом училище закончил. Опыта, считай, никакого. Но для перевозки "двухсотого" опыт особый не нужен. Чай, не живой пассажир, который во время болтанки по причине неуверенного пилотирования облеваться может. Этот не пожалуется.
Переглянулись мы с Вовкой, гроб в грузовой кабине закрепили, как инструкция велит, и на исполнительный старт порулили. Погода звенела: солнце, мороз. Почти по Пушкину. Любо-дорого! В общем, полёт обещал быть вполне будничным, если из кабины в салон не выглядывать и на груз с опаской не смотреть.
Больше половины пути уже преодолели, когда диспетчер с промежуточной площадки сообщил - впереди поднялась метель и сильный боковой ветер обозначился. Как раз по курсу следования. Пришлось снижаться, не долетев до заготпункта какой-то сотни километров. Садились уже почти вслепую; и хорошо, что самолёт на лыжах да по свежему сугробу катился: тут главное - не закозлить и не подломить стойки.
Обошлось без приключений.
Навалившись, открыли мы со вторым пилотом примороженную дюралевую дверь нашего "пепелаца", вылезли на волю. Стоим, курим на обжигающем ветру, поджидаем встречающих. Вернее, одного встречающего - начальника площадки: диспетчера, коменданта и механика, как говорится, в одном флаконе - на все руки мастера. В виде красномордого мужика в рыжей шапке из росомахи, полушубке овчинном и волчьих тяжеленных унтах. Пот с него рекой льёт, несмотря на собачий холод.
- Привет, Василий Степанович, - говорю. - Вот, познакомься, это мой второй пилот - Володя.
- Здоров, Петруха! Как сам-то?
- Сам-то весел и здоров, а с пассажиром беда. Мы покойного оленевода доставить должны в...
- Да знаю я всё. Тут, понимаешь, родственники и прочие соплеменники меня чуть наизнанку не вывернули - "когда привезут бригадира?" да "когда доставят?" Пока связь устойчивая была, я им успел сообщить, что возможна задержка по погодным... А уж теперь-то один треск на всех частотах.
- И как прогноз?
- Хреновый прогноз - дня три у меня в гостях воздух пинать будете. Метель бесится - приличный ненец оленя из чума не выпустит, хе-хе... Пошли спирт дегустировать, а то я уже извёлся в одиночестве. Без компании-то, какая ж пьянка? Не пьянка, а перманентный запой.
- А как с грузом быть?
- С ним что-то не так?
- Всё так, Василий Степанович. Но у меня же документы на руках, сам понимаешь. А вдруг кто-то вздумает хулиганить? Надо бы гроб куда-то на холодный склад... под охрану.
- Ты что, Петро? Какая у меня охрана? Я тут один, будто перст. До деревни восемь вёрст. И какой, скажи, дурак по пурге сюда потащится? Чего сомневаешься-то? Вот я сейчас замок на дверь повешу, никто в самолёт не залезет. Забирай документы и пойдём. Покойному на холодке нормально будет, не испортится. Пошли уже.
И мы пошли.
В диспетчерской (она же - кабинет начальника площадки) было хорошо натоплено, а стол ломился от разносолов. Видать, и правда, давно нас Степаныч дожидался. Мочёная морошка и брусника, мороженая - едва начавшая подтаивать - клюква, солёные волнушки, отварные сыроежки с чуть припущенным чесноком из осенних заготовок, малосолые хариусы и совсем недавно нарезанные кусочки строганины в ядрёном тузлуке с уксусом, перцем и нередкой для здешних мест черемшой. Из чугунка в русской печи доносился ароматный дух тушёных оленьих рёбер с картошкой.
И только один коротковолновой приёмник портил домашнюю атмосферу уюта навязчивым треском, населённым свистящими и крякающими бесами эфира.
У Володьки моего слюна отделилась буквально до колена, и он бы немедленно уселся за стол, если бы добродушный хозяин не предложил жестом безусловного гостеприимства раздеться и не указал направление к рукомойнику.
Первая порция спирта, разведённого перетопленным снегом, пролетела незаметно. Ещё бы - под такую закуску! Перед второй я успел задать нашему хозяину пару важных вопросов, как говорится, пока при памяти:
- Скажи, Василий Степанович, когда ты сменишься... ну-у... чтобы знать, кто потом придёт?
- Никого не будет, Петруха! Пока напарник в отпуске, я здесь на постоянке живу. А что - старуха-то моя давно от муженька не в восторге. Вот и отлаживаем чувства недолгой разлукой. И мне приятно, и ей спокойней.
- А как с прогнозом? Связи-то нет...
- Так завтра с утра придёт синоптик, Ваньша, приборы посмотрит - глядишь, и скажет что-то хорошее. Не волнуйтесь, ребята, появится погода, никто вас тут терпеть не станет, ха-ха! Есть ещё вопросы? Вопросов нет, тогда продолжим!
И мы продолжили. Через час не приученный к крепким напиткам Володька дрых на кровати Степаныча за перегородкой, аки розовый виньеточный ангелок, причмокивая губами с едва намечающимся пушком.
Ближе к полуночи Степаныч обыграл меня в шахматы уже несколько раз. Каждая партия заканчивалась непременным брудершафтом, так что утро для меня началось не раньше обеда, и к тому же - с настолько тяжёлой головой, что её впору было использовать в качестве ядра при осаде Казани или Измаила. Обнаружил я своё тело за той же перегородкой, где стоял топчанчик с мирно посапывающим вторым пилотом, но лежал я на полу, нежно обнимая медвежью шкуру от которой несло трубочным табаком, нафталином и совсем не пахло диким зверем. Выходит, давнишняя декорация, только раньше мне её видеть не доводилось - случай не представлялся. Я попытался приподнять голову. Давалось с большим трудом, потому предпочёл подремать ещё часок-другой.
К моменту моего прихода в относительное сознание Василий Степанович уже поднялся (хотя, возможно, он не ложился совсем), приготовил завтрак и второго пилота. Оба они - и завтрак, и Володька - оказались готовы и украшали собой стол и вытертую оленью шкуру, брошенную на пол. "Интересно, кто попал к Степанычу на постой первым - олешка или косолапый?" - подумалось некстати. Прорезался зверский аппетит - хороший знак! И это уже кстати.
Жареные во чреве глубокой чугунной сковороды пелядки (на Оби рыба сия называется сырок), разрубленные пополам, были нетронуты, а над Володей уже проводились эксперименты под холодную закуску. Об этом свидетельствовала ёмкость для смешения технических жидкостей искусственного и природного происхождения, источающая амбре сладковатого ректификата.
Василий Степанович показался мне вполне вменяемым и совершенно - в медицинском смысле - трезвым. Вот что значит северная закалка и долгие годы тренировки в условиях условно вечной мерзлоты. "Условно" - потому что нет ничего вечного на нашей планете.
С трудом размышляя о природных аномалиях и несгибаемых северянах, я помылся талой водой из рукомойника и спросил:
- А метеоролог уже был?
- Не только был, он и есть. В сенях заснул, здесь ему, видите ли, слишком жарко натоплено...
- И что он сказал о погоде? В смысле - какой прогноз?
- Что сказал? В основном что-то неприличное. Не переживай, как начнёт налаживаться, приведу вас с Вовиком в порядок. Я ведь никогда не пьянею, потому и работаю на этой площадке уже лет двадцать пять с гаком. А больше никто не может вот так: если сразу не спиваются с тоски, то уезжают в город - туда, где французское кино, где бабы с голыми ногами всё лето...
- А ты сам-то не хочешь уехать, Василий Степанович? - спрашиваю.
- Да на кой мне тот город! Здесь я сам себе хозяин. И охота, и рыбалка, и начальство редко наезжает. Красота! Разве только, когда на пенсию выйду... Хватит болтать - садись, Петя, завтракать.
В процессе утренней трапезы, плавно перешедшей в ужин, к нам присоединился протрезвевший метеоролог из местных - наполовину ненец, наполовину коми, которого "аборигены" называли Ваньшей.
Поначалу я пытался пойти к самолёту - проверить сохранность груза, да мужики меня отговорили. Сказали, мол, что закрепили матчасть растяжками - никакой ветер "аннушке" не страшен. А замок надёжный - никто внутрь забраться не сумеет. Да и некому, пурга-то вон как разыгралась - теперь и синоптик, домой не пойдёт, спать останется. И остался. На три ночи.
Так или иначе, вечер намечался уже не настолько скучный, как накануне. И верно - в этот раз играли в карты до упада. Последовательность выпадения в осадок я не запомнил, поскольку оказался первым ушедшим от стола по-английски, не прощаясь.
Следующий день и два других ничем особенным не отличались. Тяжёлая голова очень органично врастала в атмосферу утра стрелецкой казни вплоть до кружки крепкого чая и первой чарки универсального лекарства. А через трое суток что-то стало меняться в атмосфере, и наш "придворный" метеоролог заговорил о чистом небе и предстоящем похолодании - идёт, дескать, фронт высокого давления. В тот вечер мы с Володей были чуть приторможены рукой опытного тренера, Василия Степановича, на финише нашего "великого сидения в снегах". И даже, казалось бы, навсегда утраченная КВ-радиосвязь заголосила еле слышной перекличкой абонентов в эфире. "Печора-радио, кто слышит Печору, подтвердите".
Василий Степанович заварил крепчайшего чая с травами, сел напротив нас с Володькой и сказал:
- Всё, ребята, завтра улетите! Бросайте пить, не то козлятами станете...
После чего начальник площадки встал со стула, сделал пару шагов за перегородку, упал на кровать, не раздеваясь, и тут же захрапел.
Предсказания Ваньши оказались верными, к ночи пурга улеглась, а утро встретило нас лёгким румянцем над ломкой от застывшей влаги кромкой горизонта. Небольшой, но крепчающий мороз дополнял картину зимней идиллии. Так бы жил здесь и жил... Но как пурга - хоть увольняйся!
Отправились готовить самолёт к вылету. Отчистили лыжи, оценили возможность взлёта. Накатать себе колею на "малом газу", утрамбовав снег, не представлялось возможным - сугробы навалило приличные, здесь без "помощи друга" никак не обойтись. Вот Степаныч и пошёл этого самого "друга" готовить - агрегат запускать. Трактором место для взлёта расчищать - дело обычное: "ДэТэшка" за собой массивное бревно на волокуше тащит, снег трамбуя. Пару-тройку раз туда-обратно проехала, вот уже и лыжи на "аннушке" не проваливаются. Взлетай - не хочу, как говорится.
В общем, Василий Степанович трактор запускает, а мы с Володей навесной замок антифризом кочегарим, чтоб ключ в нём повернулся. Открыли быстро, залезли в салон... И тут я чуть сознание не потерял - нет в самолёте гроба! Грузовой салон - такой, с откидывающимися сиденьями по бортам - абсолютно пуст!
Володя сначала ничего не понял, а потом глаза выкатил и запричитал:
- Петь, а что это? А куда он... того... пропал? Нечистая сила?!
- Брось орать! Сейчас разберёмся, - отвечаю. А сам прямиком к ангару, откуда Степаныч уже на тракторе выруливает, ни о чём не подозревая. Песенку поёт себе под нос - что-то из мультфильма о Чебурашке и его друзьях, чтоб им... не хворалось!
- Стой! - кричу. - Тормози!
Василий Степанович приглушил движок, встал на холостом ходу, на снег спрыгнул и - ко мне с вопросом:
- Что с тобой, Петюня? Ты такой бледный, краше в гроб кладут...
- Вот-вот, если покойного не найдём, придётся теперь мне на его место ложиться, - с мрачным видом пошутил я. - Пропала домовина вместе с содержимым...
- Это что... ты его кому-то отдал, что ли, пока я с метеорологом показания снимал?
- Когда?
- Да позавчера же, не помнишь?
- Ёпст... а у меня и ключа-то от замка нет, у тебя до сегодняшнего утра в кармане лежал. Ты ведь мне его не давал, правильно?
- Не-е-ет! Точно не давал, я бы запомнил.
- А кому-то другому?
- А кому, например?
- Ваньше тому же...
- Не да-а-а-вал... Стой! Вот засранец! Неужели он у меня ключ вытащил потихоньку, а потом похозяйничал с грузом, пока мы спали! Убью гада!
С этим лозунгом Василий Степанович бросился в служебное помещение, откуда уютно несло дымом давно растопленной печи. Я - за ним.
Прихватили Ваньшу под размякшие от тепла "пластилиновые" плечи и давай его трясти.
- Куда гроб спрятал, паразит?! - кричим в один голос. А тот с лица взбледнул и отвечает дрожащими губами:
- Вы что, перепили, ребята? Откуда здесь гроб возьмётся? Все живые-здоровые. Ну и шутки у вас!
- Какая там шутка! У человека груз пропал. - Степаныч кивнул в мою сторону и бессильно опустился на стул. - Нет, это не Ваньша. Не знает он ничего.
- Ты о чём? - в голосе Ивана звенели нарождающиеся слёзы обиды.
- Тебя хвалю, дорогой, - примирительно продолжил комендант оперативной точки. А потом продолжил размышлять вслух: - Слушай, Петь, может быть, ты сам как-то замок открыл... без ключа?.. Или Володька твой.
- Ага, а покойника куда девал? В снег закопал? Я что - полный дурак, по-твоему? И Володька не мог, он спал всё время, только до ветру с крыльца ходил иногда. Минута-другая на всё про всё. А до самолёта по сугробам минут пять, а то и десять шкандыбать. Ещё и обратно. Кроме того, время на взлом и вытаскивание... э-э-э... покойного. Головой-то подумай! Верно говорю?
- Ну-у-у... да, конечно! Это мистика какая-то... или инопланетяне взяли покойника для изучения, - предположил мой напарник.
- Что за чушь! - возмутился я. - За каким моржовым инопланетянам изучать труп?
- Тебе чушь, а им - живых людей убивать не нужно. Гуманоиды же, значит - гуманные, - возразил второй пилот.
- Ага, спецом прилетели с Альфы Лебедя, чтобы в нашей тундре покойника окоченелого нарыть? Они за нами следили, что ли? Клиника! Дурдом на гастролях!
- Погоди, - перебил меня Василий Степанович, - у нас же нет никаких других версий.
- И ты туда же! До седых подмышек дожил, а всякую ересь повторяешь.
- А может, и не ересь вовсе, Петь. Ты посуди сам: никто из нас к самолёту не подходил, ключ от замка только у меня. А я никому его не давал. Значит, вскрыли твою "аннушку" неизвестным науке способом, понимаешь?
- Я с вами с ума сойду. Давайте посмотрим, может, я форточку на командирском месте изнутри не закрыл, и кто-то влез в самолёт через неё.
- Ну-у... теоретически возможно, если без верхней одежды... - засомневался в своей стройной межгалактической теории Володя.
- Да-да, - невесело хохотнул Степаныч, - а потом протащил гроб в эту же форточку... Дверь-то снаружи на замке, не так ли?
Неужели то, что думает Володя, правда?!
Уговорил я всех присутствующих вернуться к самолёту и тщательно осмотреть место. С полчаса потоптались по целине, пока не нашли наконец занесённый снегом гроб... Пустой! Без крышки! Вскоре обнаружилась и она - чуть в стороне. А покойного нет нигде - в радиусе трёхсот метров. Дальше искать не было смысла - снег глубокий, а время поджимает. Как потом объяснять задержку, если погода звенит и видимость "миллион на миллион"?
Хорошо, пусть так, а делать-то что прикажете? У меня же сопроводительные документы... Документы. Точно, где мои документы из морга? Открываю планшет, а там... всего один экземпляр. Вот это номер! Разворачиваю сложенный пополам бланк и вижу, что на месте подписи родственников стоит какая-то закорючка, похожая на обычный крестик, сделанная карандашом. Там же, где должна быть мой автограф, пусто. Совершенным образом! Уфф...
Показал документ всем присутствующим. Никто особо не удивился. Думаю, в сложившихся обстоятельствах наш коллектив смогло бы вывести из себя лишь явление усопшего - но не похороненного - ненца лично с требованием немедленно предать его земле или, там, сжечь на ритуальном огне, а пепел развеять по ветру. Только Володя вздохнул и протянул так, будто давным-давно всё предвидел:
- Это они, гуманоиды, подпись оставили... Вежливые.
А сам второй пилот сделался каким-то не от мира сего, что ли: лицо - белее мелованной финской бумаги, взгляд внутрь себя направлен, губы ниточкой. И невооружённым взглядом видно - ещё одно небольшое потрясение, и клиника Кащенко будет рада обслужить подобного пациента.
Между тем, световой день подходил к концу. Нужно принимать решение о вылете. Только вот - куда? Стоп! Что значит - "куда"? Подпись-то о получении у меня имеется, пусть в виде крестика... но какая уж есть. Стало быть, полётное задание можно считать выполненным.
- Идём на базу! - кричу уверенно.
Инопланетяне, черти, пьяный Степаныч... Какая теперь разница, кто забрал покойника, если самолёт пуст. А родственники? Ну не могу я являться к ним с пустыми руками, в самом деле! Для начальства же подпись имеется в "протоколе приёмо-передачи", не моей рукой сделанная, между прочим. Так что всё по чесноку, как говорят у нас в "колхозе". Только вот нужно быстро гроб сжечь, чтобы улик не осталось, а то потом затаскают по инстанциям. Василий Степанович - человек с понятием, ему тоже неприятности ни к чему, сам распилил домовину и в печку пристроил. Ваньша при сём уже не присутствовал, в деревню ушёл, пообещав молчать. Особой надежды на него, впрочем, не было, потому мы пугнули парня, что он может пойти как соучастник, если сболтнёт лишнего.
По прибытии домой мы с Володькой сдержанно попрощались, а со следующего дня принялись ждать какой-нибудь подлянки со стороны руководства - мол, вам доверили "самое дорогое", а вы, раздолбаи, доставить не сумели. Хорошо, что снова начались метели. Помехи в КВ-диапазоне сделали радиосвязь с дальним оленеводческим посёлком невозможной, а чуть позже я отправились в отпуск на полтора месяца. Гори оно всё синим пламенем! Если выяснится что-то, то получать "дыню в задницу" (выражение нашего замполита) всегда лучше отдохнувшим.
Прошло время. Вернувшись после отпущенного трудовым законодательством отдыха, я узнал, что мой второй пилот Володька уволился переводом в Ставрополье, не оставив ни записки, ни адреса. Так спешил уехать, что даже не проставился - вот что подозрительно - уж не он ли виновник пропажи? Впрочем, вероятность ничтожно мала, слишком уж мой бывший второй пилот простоват и жизнью не бит совсем, чтоб какие-то тайны хранить, себя тут же не выдав. Скорее всего, просто последствий испугался.
Когда снег сошёл совсем, я передал с вертолётчиками письмо Василию Степановичу, в котором интересовался, не находил ли комендант "подснежник". Ну не в эфире же об этом спрашивать, верно?!
Степаныч через неделю объявился сам - улетал на "Большую землю" - по профсоюзной путёвке. Нервы поправить. С последующим заездом в Тулу. Там у него кооперативная квартира построена, как оказалось. На пенсию готовился уйти, а ведь ещё зимой ни о чём подобном не помышлял. Спешил до Нового года пути отхода подготовить, чтоб не с позором, если начальство узнает о пропавшем покойнике. Дело-то уголовно-процессуальным кодексом попахивает.
Заскочил Степаныч ко мне в общагу, сообщил - никаких находок в районе аэродрома обнаружено не было. Если б труп сгрызли песцы, то остались хотя бы косточки. А тут - ничего. По крайней мере, в округе, где можно пройти без риска угодить в болото. Сообщил и на регистрацию московского рейса заспешил.
Загадка, которую задал нам "сбежавший покойник" продолжала оставаться тайной за семью печатями.
Ещё месяца три я находился в не самом хорошем расположении духа - всё ждал, что дело с усопшим ненцем срикошетит бумерангом несимметричного ответа прямо мне по кумполу. Правда, все зимние мистические подробности пропажи рассеялись в голове вместе с первыми июньскими лучами незаходящего по случаю солнца. А тут ещё вагон и маленькая тележка работы, плюс - ввод в строй новёхонького, со скрипящим, будто хромовые сапоги, дипломом, второго пилота. Его мне командир лётного отряда подогнал, как говорят, по доброте душевной - чтоб не расслаблялся. Так лето и пролетело в заботах и трудах. А по осени я уже и вовсе почти ничего не вспоминал о февральской мистике. Хотя незадолго до этого мучился ночными кошмарами с собственным участием и раскосым мертвецом в главной роли; мертвецом, который приходил ко мне - то в расшитой зырянским орнаментом малице, то в смокинге, то в чёрном плаще Князя Тьмы. Одет всякий раз оригинально, но всегда с одним и тем же вопросом на устах: "Почему ты меня не довёз, лётчик Петька Зрячев?!"
Пришла осень. Вероятность того, что меня отправят в рейс на ту площадку, куда я должен был покойного доставить, но не доставил, возрастала с каждым часом: навигация на реке заканчивалась, всё чаще шёл снег. Он вот-вот не растает, выпав на землю, и тогда наша эскадрилья будет брошена на перевозку людей на севере региона, пока не встанет зимник.
А что это значит? Верно - я могу вольно или невольно встретить "обманутых родственников" перевозимого мной оленевода в последний путь. Впрочем, путь-то оказался не такой уж и последний, как вы понимаете.
Уж не знаю, почему родственники оленевода так долго молчат, только всё может в одночасье измениться. Откроется правда, и не переучиться мне уже никогда на вертолёт. Да что там говорить, и на "аннушке" могут не оставить - выгонят с позором из авиапредприятия за нарушение трудовой дисциплины со взломом и похищением... Не мной, слава богу! Но разве кому докажешь, что нет вины командира воздушного судна в утрате груза. В авиации - КВС всегда крайний. И хорошо, если только с работы погонят, может и прокуратура транспортная внести посильную лепту - поспособствовать моей дальнейшей судьбе. Об этом, впрочем, думать совсем не хочется. Прокурорским только дай повод - ни малейшей возможности выйти из критической ситуации не оставят.
Ощущать себя стоящим на краю карьерной пропасти - дело крайне неприятное. А ещё и в одиночку, когда "подельники" бросили тебя одного перед лицом зреющей угрозы... Нет, никому не пожелаю испытать то, что пришлось испытать мне в то время. Никому!
Косил я изо всех сил, избегал полётов по "опасным" местам. Столько шоколада на секретаря командира лётного отряда извёл - ни одна бухгалтерия не сосчитает. Через неё, в общем, ставили меня в наряд так, чтоб не имел возможности огрести по полной. Но вечно это продолжаться не могло по законам диалектики. Если уж нарыв созрел, он просто обязан лопнуть, забрызгав окружающих гноем скрытого, тайного. Планиду на кривой козе не объедешь при всём желании.
Так или иначе, изучая очередной суточный наряд лётного отряда, обнаружил свою фамилию напротив рейса туда, куда бы ещё век не летать. Понял я - от Судьбы не уйдёшь. Сходил накануне в баню, побрился с утра тщательно, натянул чистую сорочку на чистое же тело, галстук-селёдку на отворот зажимом закрепил. Сверху - пиджачок форменный, тогда ещё с шевронами; плащ, фуражку в руку. В санчасть двинул на предполётное освидетельствование. Как на Голгофу шёл, честное слово.
А дальше - как в кино. Никогда не верил в чудеса и совпадения. Февральская история сильно поколебала мои материалистические взгляды. Но сам я в этом никак не решался себе признаться, просто старался не думать, чтоб с ума не сойти. Но пришлось. Жизнь дала-таки мне шанс остаться в рядах психически здоровых людей. Возможно, последний.
В общем, осенью в наших краях зачастую случается непогода, как и зимой. Вот и в этот раз... Не долетев до места назначения, плюхнулась наша "аннушка" на той же самой точке, что и в феврале. И встречал всё тот же улыбчивый Степаныч, только теперь в резиновых сапогах и армейской плащ-накидке, и улыбка у него какая-то напряжённая. А в остальном мало что изменилось - тот же барак, гордо именуемый аэровокзалом да кабинет начальника площадки, совмещённый с диспетчерским пунктом. Всё так да не так: со мной теперь не Володька, а новый второй пилот. И десяток пассажиров в довесок. Причём - совершенно живых и умеренно здоровых после болтанки при предельном боковом ветре.
Едва колёса самолёта коснулись земли, дождь полил слишком рьяно, будто добросовестный пожарный подключил низкую облачность к пожарному же гидранту и врубил его на полную. В импровизированное помещение "зала ожидания" добрались уже совершенно мокрыми. И тут - дежа вю мне поперёк харизмы - Степаныч огорошил новостью: пару дней погоды точно не будет. Знаем, проходили. Тень покойного ненца словно бы преследовала меня. Думал, спирта комендант аэродрома предложит, как в прошлый приезд. В самый раз бы - для отдохновения. Не предложил. Оно и понятно - пассажирам ни к чему смотреть на моральное разложение должностных лиц во главе с командиром воздушного судна. Пусть спокойно обсыхают, себя в порядок приводят, обживаются. Может быть, не одну ночь коротать предстоит на "подножном корму" - на том, что Василий Степанович запасти успел в своих закромах за сезон. А там и грибы, и ягоды, и рыбец - в широком, а не донском "узкопартийном" понимании - копчёный да солёный, и оленина вяленая. Не пропадут пассажиры от голода. Это, извините, не у богатеющей за наш счёт авиакомпании газированную воду клянчить да засыпать на ступеньках вокзальных: живой человек за дело взялся - такой, как и мы с вами, не макроэкономическая функция в мудозвонном исполнении.
И всё бы ничего, да дела давешние вспомнились, не по себе сделалось.
- Слышь, Василий Степанович, о том покойнике февральском ничего нового не узнал? Не проявлялся ли он как, или его родичи?
- Нет, Петя, всё тихо. Будто и впрямь гуманоиды уволокли нашего с тобой крестника. У самого на душе то и дело кошки скребут, ёпстер таг!
- Ты скоро на пенсию уйдёшь, Степаныч, поближе к столице укатишь... А мне ещё видно предстоит февральское дерьмо разгребать, - вздохнул я, на что гостеприимный хозяин резонно заметил:
- Так ведь возраст, Петя, не шутка. Сколько можно филейку в лесотундре морозить! Пора, брат, и нам со старухой тульских пряников отведать, да не чёрствых, как сухари десятилетней выдержки, а свеженьких - только из печи.
Ближе к вечеру дождь только усилился, и это при штормовом ветре! Надежда вылететь к месту назначения назавтра таяла с каждой минутой.
- По такому мытью к нам из деревни сегодня никто не придёт. Да и завтра, тоже... - задумчиво сказал комендант. - Хлеб кончился, придётся с сухарями вечерять.
- Надеюсь, не с тульскими, - невесело пошутил я, памятуя утренний разговор. Потом спросил уже на полном серьёзе: - А кто должен прийти, метеоролог?
- Он, а кому ещё-то. Слышал, наверное, что самолёт садился. Должен был догадаться и хлеба принести. Он у меня смышлёный. Да только вряд ли захочет сажёнками из деревни добираться... вплавь, то есть.
И точно - до вечера следующего дня метеоролог не появлялся. Но когда стемнело и небесные хляби немного прикрыли свои порты, хотя ветер продолжал неистовствовать, кто-то принялся в дверь стучать. Степаныч открыл.
Ба!
На пороге возник не знакомый мне скромняга-синоптик, а совсем посторонний мужчина восточной наружности - скорее всего, ненец. В мокрой малице и кожаных торбасах.
Вошедший стянул с головы олений треух, похожий на упавшую в реку собаку - с него текло, будто брюссельский писающий мальчик Евросоюза витал у ненца над самой макушкой.
- Здрасьте, аннако! Пасазира ессь?
- Здравствуйте, - ответил гостеприимный комендант на правах хозяина. - Тут полно пассажиров. Кого-то конкретно нужно?
Но экзотический гость на вопрос никак не отреагировал. Он уже увидел нужного человека. Вернее, тот сам обратил внимание вошедшего на себя и приветливо поднял руку. Ненец поспешил к модно одетому мужчине лет сорока, пряча монголоидные глаза в глубине роскошной улыбки. Следом за оленеводом хвостом струилась пуповина осенних вод, будто бы связывающая вечернего гостя с непогодой за окном.
- Эй, уважаемый, ты б разделся, обсох да рассказал, кто таков, - строгим голосом начал Василий Степанович. - Тут режимный объект, а не шалман цыганский. Сюда без билета нельзя! А ты ходишь - как у себя в чуме.
- Пазалста, командира-нацальника, не ругайся! Моя Николашка. Мало-мало промок я, согреюсь, аннако - поедем с товарич-газета на чум к себе. Олешка-омуль кушать, легенда наша писать.
- Не понял, ты - что ли - пассажира забираешь?
- Забирай, нацальника, забирай! Товарич-газета быстро-быстро стойбище надо. Погода нет долга. Три дня тута сидит - плоха савсем. Наша тозе здать нада. Никто легенда не говорит, олешка не пасёт. Скучна, фуйня, аннака.
- А как же ты, уважаемый, городского корреспондента повезёшь по ледяному дождю? Ещё заблудишься, а с нас потом спросят - почему не доставили пассажира по назначению. Тут вёрст семьдесят-восемьдесят будет, если по прямой, а то и больше. Не лось начхал!
- Доздь - не страцна, доздь - хоросо. Нарты на мокрый мох шибко ехай: три часа - быстра!
- Так ведь темно уже.
- Олешка сам дорога знает, нацальника. Прибезит, куда правильно.
- Но ведь у корреспондента билет куплен, он пассажир...
- Знаю, нацальника-командира! На зима, аннака, самвсем без билета пасазира была. Дохлый в ящик лезала. Бригадир, аннака. Олешка его шибко-шибко по наст домчал. Снег многа, фуйня. Ехал полдня... Толька ящик плохо. Выбросил совсем.
Я слушал и не верил своим ушам.
- Постой, так это ты гроб зимой из самолёта вытащил?
- Моя тащил. Крепка устал, пока ящик открыл и бригадира в нарты посадил...
- А ключ? Мы же самолёт на замок закрыли...
- Товарича нацальника дала. Сама не могла открывать, аннака. Больно пьяный была. Другой нацальника-погода савсем драва лезала - блать.
- Ага, ты, получается, взял ключ, открыл салон, вскрыл гроб. Погрузил бригадира на нарты, потом вернул связку коменданту... И-и-и... ты ведь сам подпись на документе поставил? А как же узнал, где мой планшет лежит?
- Нацальника сказала... говорила - лётчика крепко устала, спит без ноги сильна. Шибко утром заругается, если крестик не ставить. А потом спирт налила стакан дополна - до стойбища сильна-сильна быстро ехай...
- И как ты только покойника не потерял, засранец! - воскликнул Степаныч, чтобы отвлечь моё внимание. Но я уже не слушал оленевода Николашу который рассказывал, как отбивал тело бригадира от нетрезвых волков, а просто прошипел коменданту изо всех своих накопившихся за семь месяцев змеиных сил:
- Василий Степанович, что же ты молчал... гусь лапчатый! Я тут полгода на измене торчу - ни сна, ни отдыха... кусок в горло не лезет, а он молчит, да ещё и шифруется! А ведь ты знаешь, что Володька из-за этого случая уволился и уехал! - Ярость просто распирала меня. Собрав всю волю в кулак, нашёл в себе силы, чтобы развернуться на каблуках и направиться к двери - во двор, в непогоду, только бы не видеть до одури противного коменданта... нет, не так - ставшего противным коменданта аэродрома.
- Петь, Петя, стой, - заканючил Степаныч. - Я ведь и вправду ничего не помню. Только лицо раскосое в треухе в памяти осталось. Думал, что глюк поймал - как говорится, привет от покойного бригадира, усопшего во цвете лет. Мало ли кошмаров... Сами бы меня засмеяли...
- А разузнать потом толком никак?! - уже смягчившись, сказал я.
- Ну, кто бы мог подумать, что оленеводы сами за своим бригадиром приедут...
- Не "приедут", а "приедет". Николашка же один гроб с покойником ворочал. Представляешь, сколько тот весил?
- Так после двух стаканов спирта любой дурак сможет...
- Парень говорил об одном...
- Ну, конечно, ему же не списывать по акту комиссионно, - пробурчал Василий Степанович, и мир на аэродроме сделался из виртуального вполне реальным. Жарко горела печь, рядом с ней изрядно отдавала псиной и другими не менее ароматными афродизиаками малица оленевода Николая, повешенная на бельевой верёвке. Стол по устоявшейся северной традиции ломился от угощений, среди которых оказалось три венгерских яблока - дефицитнейший продукт по тем временам в наших краях. Их прихватил в дорогу "товарич-газета". Мировой закусон для приполярных широт!
Кстати, а шоколад, которым я сорил в приёмной у командира лётного отряда, даром не пропал. Секретарша возомнила себе, что я за ней таким образом ухаживаю, вцепилась мёртвой хваткой борца сумо и в ЗАГС затащила. Посчитала, будто я её последний шанс замуж выйти. Уже больше тридцати лет вместе, двое детей, трое внуков. Повязал нас февральский покойник на всю жизнь. Да я и не жалею...