Аннотация: Одна из версий реально случившейся утраты автографа рукописи 5-ой главы романа в стихах "Евгений Онегин"
Невидимкою луна. Мчатся тучи. Глаза закрываются сами собой. Лошади сыты, летят по накату столбовой дороги что есть сил. Только снежные искры вздымаются с новорожденных сугробов, обдавая ямщика весёлыми белыми хлопьями, и похож он, родимый, не на бородатого ухаря с большой дороги, а на огромный вареник, у которого сквозь тонкий слой теста проглядывает мясистый фарш лица.
Примороженные колокольцы-глухари под дугой откликаются низким простуженным звоном на каждое движение возничего. Ранняя зима опустилась и, похоже, села основательно. Ах, скушно, Саша, скушно... И ещё чёртов зуб ноет, и чернила грязным инеем стынут по стенкам пузырька в дорожном саквояже. Чернила - святое. Без них никуда. Вдруг, какая сказка в голову втемяшится или строка изрядная. Жаль вот только - перьев с собой не захватил, в спешке собираясь.
Сон сморил незаметно...
"Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна... Надобно записать строчку, чай, на дороге не валяется... Летит над нею, будто бес. Точно, так и назову потом - "Бесы". Вот уже и дымок над рощей показался - скоро ям почтовый. Там лошадей новых дадут, возницу сменят и - снова в путь. До самого Петербурга без остановок. Теперь и по ночам ездить стали, всё посветлей при раннем-то снеге. Вьются тучи, невидимкою... Никакой луны за ними не рассмотреть... А ведь полнолуние нынче.
К утру до заставы доберёмся. А там уже прямиком к Плетнёву, к Петру Александровичу, благодетелю. Поболтать, помыться и - до издателя отправляться. Дело - прежде всего, а уж дружеский обед с лафитом на вечер оставить можно. Обещал Петенька, что "Северные Цветы" Дельвиговские пятую главу "Онегина" сразу в набор отправят. Хорошо бы".
Вот и станция. Пушкин потянулся и бодрым ужиком выскользнул из-под тёплой хламиды. Теперь бы не озябнуть, пока до двора постоялого домчишься.
*
Александр Сергеевич закусывал в романтичной рассеянности суточными щами, что подали к столу вместе с пирогом, начинённым зайчатиной, представляя, как зайдёт в гости к Петруше Плетнёву, побеседует за чаркой доброго грога с дороги о том, как идут переговоры с издателем, с типографией.
В сенях раздался топот и сдержанное реготанье мужиков. Погомонили, снег с себя метёлкой-голиком обмахнули и вошли, поклониться не забывши.
- Пора, барин, лошади накормлены, разогретые стоят. Как бы не застудить... - обратился к Александру Сергеевичу один из вошедших, по-видимому, возница.
В спешке Пушкин не успел записать ни словечка из того, что ему в голову пришло в первой половине пути. Ничего - пару строк запомнить можно. Такое не забывается. А если всё же попробовать записать? Прямо во время езды. Перо-то на станции прихвачено. Чернила отогреть можно. Что ж, вполне резонно. Хоть волноваться не придётся, что забудутся строки. Так-так, где-то здесь была бумага...
Подождите, а рукопись? Куда девалась рукопись "Онегина"? Нет её нигде! Потерял! А почему, собственно, потерял? Оставил. Точно, просматривал черновики на почтовой станции... потом позвали во двор, мол, дилижанс в путь-дорожку снаряжён... Хотел перевязать бумаги да в саквояж убрать. Тут почтмейстер явился некстати с паспортом прогонным. На крыльцо вышли, а рукопись на столе осталась.
- Поворачивай обратно, любезный!
- Что случилось, барин? - глаза возницы с трудом продирали корку наледи на встревоженной красномордости. Лошади, разгорячённые скорой ездой, только-только нашедшие свой ритм, недовольно храпели. - Как это ворочАться, барин? У меня ж два мешка с письмами. Первостатейной срочности, по иноземному департаменту. Нельзя-с.
- Ничего, брат. Недалеко отъехали. Вернёмся на станцию. Бумаги мои найдём и - снова в путь. К обеду до заставы Петербургской поспеем. Решай быстрей. Я вот тебе и пятиалтынный дам. Поворачивай скорей, а то, гляди-ка, уже волки в поле показались. Нельзя нам стоять.
- То не волки, барин. Люди сказывают, что будто появился в наших краях антихрист с телом человека и головой волчьей, конец света предрекал вскорости.
- Поехали, родной. Время дорого. А конец света? Сколько раз его уже кликуши предсказывали... И два мешка писем у тебя. Какой может быть конец света, когда Петербург без корреспонденции остаётся!
- Это - да. Письма надобно в срок! Н-но, мёртвые! Чего встали?! Ворочаемся!
И получаса не прошло, как в густой, как кисель, темноте показались огни почтовой станции. Пушкин взлетел на порог, чуть не сшибив офицера императорской фельдъегерской службы при полном форменном облачении и с саблей на боку. Что-то в облике военного показалось Александру Сергеевичу подозрительным, но желание побыстрей найти рукопись не отвлекло его внимания от этой задачи. Он только успел подумать: "Ещё один путешественник летит в ночь-полночь по государственной надобности!"
*
Искали все. Впереди носился почтовый начальник в заляпанном восковыми пятнами и следами работы личинок платяной моли гарусовом сюртуке. Он бестолково суетился и подгонял своих людишек визгливым базарным голосом.
- Где записки, черти? Сознавайтесь! Вернёте - прощу, не стану драть на дровотне. Мало того - барин полтину дать обещался. Говорите, коли знаете!
- Не погубите-с, барин! Отец родной, не погубите-с! Не видали мы рукописи, истинный крест православный!
- Кто со стола убирал? Позвать немедля!
Прибежала неопрятная старуха в кацавейке, обильно линяющей не то кроликом, не то кошкой.
- Отвечай их благородию, не видала ль бумаг?
- Ой, Святые угодники, были тута какие-то записи. Только я их собрать решила да в контору снесть, тут уж их офицерское превосходительство, господин фельдъегерь ко мне подошли. Говорят, мол, давай, старая, немедля все бумаги, забытые путником. Вдруг в них крамола таится. Я ему - нельзя, господин вернуться могут. А они мне строго так - дескать, не тваво ума дело, дура чухонская!
У Пушкина всё внутри опустилось - эх, чёрт, не судьба! Где теперь того офицера искать? Его и след давно простыл, пока на станции обыск чинили всем миром, а в журнале гостевом - никаких записей: ни фамилии, ни чина, ни звания. Этим господам всё дозволено. Им и лошадей лучших да в первую очередь. Хотя, постойте - у фельдъегеря же мундир с малиновым нагрудником, и султан роскошный на каске, похожий на волчий хвост и пахнущий диким зверем, попавшим в дождь. Преображенец, не иначе.
- Всё образуется, сударь мой, - успокаивал почтмейстер. - Офицер - не иголка. А пока отдохните, сделайте милость - на вас же лица нет! Куда вам в ночь-то ехать, всё одно - не догоните!
"А и верно. Останусь, - решил Пушкин. - Утро вечера, как говорится. Главное - не терять надежду".
- Дайте мне комнату, - вымолвил поэт, - да чаю с вареньем малиновым, ситного хлеба, да свечей поболе. Чтоб до утра хватило - не люблю я в темноте засыпать, а пуще того - средь ночи просыпаться. Да водки французской не забудьте. Есть у вас?
Почтмейстер вмиг растворил свои мясистые ляжки, затянутые в заплатанные рейтузы, среди таинственных причудливых теней, создаваемых на потолке единственным свечным огарком, налитым жёлтой пузатостью, как созревший пшеничный колос после Ильина дня где-нибудь на Тамбовщине.
*
Поднявшись наверх, в гостевой номер, Александр Сергеевич, не раздеваясь, принялся мерить шагами небольшую комнату. Не находил себе места - потеря удручала!
- Эй, человек, коньяку мне! Живо! - Обжигающая влага пришлась весьма кстати, подействовав мгновенно. - Ступай себе, да передай начальнику, чтоб велел к шести часам лошадей закладывать. В Петербург поеду. А до того времени - не беспокоить меня!
- Слушаю-с!
Пушкин остался один, зажёг три свечи, принесённые начальником станции, скинул верхнюю одежду и принялся за скромный ужин путника, который не хочет простудиться в дороге.
Всё, теперь спать, чтоб не думать о плохом.
Вдруг отчётливо пахнуло диким зверем, и мир провалился куда-то под ноги.
*
Пушкин с огромным трудом продрал глаза. Обнаружил себя лежащим в крайне неудобной позе: на боку с поднятыми вверх ногами. "Это карета перевернулась", - сообразил Пушкин, протискиваясь в полуоткрытую дверь.
Выбрался в сугроб - хлипкий, неокрепший, пополам с землёй. Мигом всю одежду угваздал. Ямщика не видать. Верно, посчитал, что барин мёртв, отвязал лошадей и уехал. Да-а... нет же. Нет! Вот чёрт! Лежит бедолага в снегу с проломленной головой, не дышит. Слетел с кОзел - о сосну насмерть ударился. А вот и бревно, на которое сани налетели. Будто кто специально на дорогу вытащил да снегом присыпал, чтоб не видно... Повозку перевернуло, постромки порвались, лошади - врассыпную.
И вот что странно, если б здесь разбоем озоровали, то непременно бы ограбили, раздели до белья. А так - даже к карете не подходили, следов нет. Выходит - не лихие люди бревно поперёк дороги выложили. А кто ж тогда? Бесы! Бе-е-сы?
Чур меня, чур меня, чур! Матерь Пресвятая Богородица, спаси и помилуй. Знаю, грешен. Отмолю, искуплю! Не оставь одного, помоги, согрей своим участием! Научи, как быть! Отведи беду, коль нечистый крутит!
Никого вокруг не видать. Холодно. До тепла бы добраться с божьей помощью. Голова кружилась, подташнивало. Пушкин достал из кареты самое необходимое и отправился в путь.
Минуло четверть часа. Александр Сергеевич согрелся: приобрели чувствительность пальцы на ногах, спина перестала соприкасаться с ледяным панцирем рубахи, пропитала её потом, и теперь казалось, что внутри шинели находится какой-то отдельный от зимы оазис благословенного тепла.
Впереди из сугробов неожиданно проклюнулось нечто, напоминающее охотничью избу. Стояло строение чуть в стороне от дороги. "Там, верно, кто-то должен жить", - решил Пушкин, ощутив ноздрями еле различимый запах дыма.
Дверь оказалась незапертой. Пушкин прошёл внутрь, ожидая увидеть хозяев, но никто на оклик не отозвался. Русская печь истово пожирала смоляные поленья, часть из которых, ещё не успела толком познакомиться с пламенем. Поэта бросило в жар...
Скинув шинель на лавку, Александр Сергеевич присел к столу и... через минуту уже спал, положив голову на руки.
Ему снилось...
...что-то из 5-ой главы "Онегина". Где сам Пушкин, а не Татьяна Ларина бежит, спасается от медведя... По мосткам через ручей, чуть не поскользнувшись в быстрый поток. И вот - избушка. За столом сидят странные существа, похожие на нечистых в лубочном исполнении. Тихонько Пушкин отворил дверь, и потому никто его появления не заметил.
А были среди присутствующих настолько жуткие экземпляры, что не в сказке сказать: пёсьи рыла с кабаньими пятаками, бородатые бородавчатые старухи с ужасающим оскалом жёлтых клыков, бесхвостый кот-кугуар, голова которого напоминала человечью, но без ушей и на длинной, будто у жирафа шее. Скелет, принадлежащий некогда взрослому мужчине, украшала ослиная голова.
Нечисть играла в карты... Господи, да на кону же кости. Настоящие! Человеческие! Вой и ор стоял такой, что ушам было больно. Верещали и лезли в драку по каждому незначительному поводу.
И вот по избе пробежал шёпот:
- Он пришёл!
Александр Сергеевич ощутил чьё-то горячее дыхание в затылок. Да, горячее, но не только. Зловонное. Страшное.
Пушкин в ужасе оглянулся и увидел давешнего фельдъегеря. Только вместо лица - маска не то волка, не то собаки. А на голове каска офицера Преображенского полка с роскошным султаном грязно-серого цвета.
Гость заорал:
- Как ты смел, ничтожный, прийти сюда?! Кто ты, самозванец?!
Чудища в комнате зарычали, зашипели, завыли, засопели, зачавкали, заскрипели, заблажили и ринулись к Пушкину. Тот потянулся к маске двойника и сорвал её. Лицо незнакомца украшали неправдоподобно большие веки и пустые глазницы под ними.
Поэт ещё успел осознать сей факт, прежде чем его растерзала смердящая бесовская толпа.
*
Разбудил Пушкина звук со двора. Он поднял голову и увидел, что раздет и лежит в кровати. Александр Сергеевич огляделся. Понятно теперь - он же находится на почтовой станции, и - что самое скверное! - рукопись утеряна. А крушение на дороге? Приснилось, пригрезилось? Удивительно, как всё выглядело реально, словно морок кто-то напустил.
Где шинель? В ногах брошена, будто в спешке.
Вот оно! Не пригрезилось! Так и есть - вся заляпанная шинель... И бок ноет, и руки в синяках, будто и в самом деле переворачивался вместе с каретой.
Не поддаваться, не верить! Наваждение это! Надобно покрутить головой интенсивно и... полстакана коньяку. Уф-ф-фф...
И точно - никаких синяков, шинель чистая. При-гре-зилось, Саша, и только. Но... стоп! Что за каска с султаном? Да не с султаном - хвостом волчьим? Свят-свят, показалось. Всего лишь почтовый кот учёный в ногах пристроился. Вот бестия!
Полутьма в комнате, за окном только-только утро проступает. Зимнее. А свечи, видно, прогорели и потухли. И вдруг за спиной Пушкина что-то полыхнуло, будто ухнула петарда на празднике в Летнем дворце. Обернулся. Это свечи вспыхнули на столе, зажжённые неведомой силой. А в окно сделалось явственно видно, как огромная, в полнеба, полная луна освободилась из плена полуночных туч, хотя только что казалось, будто на дворе раннее утро. Нависшую тревожную тишину беспокоил лишь дикий зверь в дальнем лесу, пытаясь вступить в диалог с широкоскулым заспанным светилом ночи, монотонно подвывая в его сторону. Дворовые псы не отвечали, верно, привыкли.
По'лно, Саша... Это всего только видение. По'лно? Полно... луние! Вот в чём дело! Пушкин ещё раз выглянул в окно и обнаружил, что во дворе сидит злая взлохмаченная собака чёрного окраса - о, Боже мой! - в подряснике и скуфейке. Или волк? Де-мон? Волколак! Демон Вассаго! Откуда он знает это имя?
Александр Сергеевич ощутил, что ступни заледенели. Он взглянул вниз, ожидая обнаружить продуваемый сквозняками плотно сплочённый сосновый пол, а увидел край стола и собственные пальцы ног, выглядывающие из-под одеяла. Поэт лежал в кровати! Вертикальный мир. Пушкин мог поклясться, что ещё секунду назад был у окна. А тут такой конфуз.
Подобным манером недолго и разума лишиться. Александр Сергеевич хотел было позвать прислугу - для обретения уверенности, что с ним всё в порядке. Колокольчик издал жалобный звук, напоминающий плач младенца, и...
И...
...лунный свет залил всю комнату равномерно, будто кто-то невидимый раздвинул драпировку над театральными подмостками по сигналу антрепренёра. Хотя не было никаких занавесок и раньше, а вот такой устойчивой яркости не ощущалось. Пушкин даже привстал от неожиданности на постели, а потом позвонил снова.
Но никто не поспешил прийти на его зов. За окном сверкнула молния, и послышался отдалённый раскат грома. И это среди зимы!
Сделалось жутко и тревожно. Пушкин позвонил ещё раз.
- Хватит, милый Александр Сергеевич, шуметь. Всех мышей распугаете, кто ж вам тогда рукопись сыщет, а? Молчите? Удивлены? Не пугайтесь, пусть всё окажется лишь вашим видением.
- Вы кто? И почему позволили себе войти ко мне без стука? Я на службе его величества состою...
- Да знаем-знаем, милый мой! Уже двадцать восемь, вы всё в юнкерах прозябаете... в таких-то солидных летах.
Кто я? Зовут меня Васс... Вассаргин Нил Орестович. Член Британского Королевского Географического Общества. Действительный тайный советник департамента Сыска и Находок Российской империи. И прочая...
Александру Сергеевичу показалось, что видел он совсем недавно эти насмешливые лукавые глаза, более похожие на звериные, чем на человеческие. Постойте-постойте, уж не тот ли это офицер, с которым в дверях судьба столкнула? Нет... Преображенец, вроде бы, помоложе выглядел. А сей господин... будто отец того фельдъегеря. Чудны дела твои, Господи!
Или... Во сне "Татьяны Лариной", когда он маску-то с незнакомца сорвал. Вот-вот, сон во сне. То же лицо, только там бельма были вместо зрачков...
- И да, и нет, дорогой мой Александр Сергеевич, - будто угадав мысленные сомнения Пушкина, заговорил человек, уютно устроившийся на краю кровати. Я и тот, и другой. Вместе с тем, я никто из них. Это всего лишь фантомы, которыми я могу управлять, менять им форму и даже черты характера. Так уж повелось издревле, хе-хе.
- Вы... Вы... с нечистыми знаетесь? Или же сам... Вы - демон?
- Если так угодно. Только представления сии о мироустройстве давно и безнадёжно устарели. Да и гуманитарный склад ума, которым вы обладаете - в нашем случае не лучший советчик.
Скажем, что вы, мон шер, знаете о науках естественных? Не трудитесь отвечать, мне ведомы ваши лицейские успехи... э-э-э... в данной области. Естествознание вашему интеллекту не показано - всё равно вы не сумеете запомнить ни единой формулы. Зато легко сможете произвести какие-то невидимые миру метафорические параллели и преспокойно восстановить то, что иные таланты не смогут воссоздать никогда.
- Вы намекаете, что мне следует переписать главу наново?
- И опять, любезный Александр Сергеевич, вы всё неверно трактуете. Действительно, речь о восстановлении утраченного фрагмента вашего романа пойдёт. Но я предложу вам совершенно иной способ, о нём поговорим позже. А пока - смотрите!
Внезапно комната преобразилась. Дальняя стена в ней завибрировала бесшумно, покрылась волнами ряби и... пропала. На её месте будто выросло другое помещение... Словно бы сцена без кулис...
...а там, как в театре китайских теней, только объёмно и чётко, будто в жизни... происходило нечто...
Пушкин потерял дар речи, с удивлением всматриваясь в открывшееся око иного мира. В том мире был виден растопленный камин, который чадил сизым дымом. Однако запаху от дыма, невесомо забирающегося под самый потолок, не имелось вовсе, словно и не угар от чадящих поленьев шёл, а эфир струился, подкрашенный каким-нибудь ловким фейерверкером. Лицом к очагу и спиной к Пушкину сидел господин в укороченном сюртуке, рубашке апаш с куском чёрной материи, обмотанным вокруг ворота, и в подобии мужицких штанов вместо лосин или рейтуз, только уже и изящней.
Человек бросал скомканные листы в камин. Бумага вспыхивала ярким пламенем, но отчего-то не горела...
- Эх, Михаил Афанасьевич, - сетовал некто незримый со знакомыми интонациями. - Сколько раз вам говорить - рукописи не горят... даже когда сгорают физически. Ведь вы современник Вернадскому Владимиру Ивановичу, слава... э-э-э... Создателю! Неужли, ничего о ноосфере не слыхивали, голуба моя?
В темноте отчётливо прорисовывался силуэт говорящего, пеняющего "господину у камина" на его непонятливость. И тут Александр Сергеевич с удивлением понял, с оратором сим он и сам недавно общался. Только как ночной гость сумел перенестись ПО ТУ СТОРОНУ, не производя никаких движений и преспокойно оставаясь рядом с ним?
- Вы не сомневайтесь, дорогой мой. ТАМ тоже я. Только фантом, а здесь - настоящий. Нельзя мне одновременно в одних и тех же пространственно-временных координатах находиться, оттого и фантомы появляются. Впрочем, вам до конца всё равно не понять. Лучше, душа Александр Сергеевич, послушайте разговор, какой наблюдаете на галосфероидном зерцале.
Пушкин с трудом сдерживал нервную дрожь, но отчётливо понял - в этих обстоятельствах лучше всего подчиниться демону... Да, точно, демону. Никакое Вассаргин не сиятельство, а нечисть, ловко принимающая любую личину, оборони, Господи, от лукавого, к греху нас толкающа, да непотребствам наущаша!
- Клянусь Соломоном! - вскричал Вассаго ПО ТУ СТОРОНУ. - Вы струсили! Ах, сафьяновый вы мой, не стоит мне рассказывать, что никто ваш роман не напечатает. Ай-ай-ай, вы же прекрасно понимаете, о чём речь веду. Вот именно - за границей будут рады издать, если преподнести материал как следует, с соответствующими комментариями. А вы испугались - рукопись вот жжёте!
Вассаго красовался на фоне пылающего камина, походя на заправского беса, хозяйничающего в преисподней. Он прохаживался вдоль вибрирующего водораздела между мирами. Фалды фрака развевались раздвоенным змеиным языком, временами напоминая причудливый хвост.
- Хорошо, вы говорите, мол, не горят рукописи. А как быть со вторым томом "Мёртвых душ"? - спросил "господин у камина".
- А вы сами-то видели сеанс этой литературной пиромании? А может, и не существовало никакого второго тома - одни наброски, выдумки Гоголя. Враки-с.
Тут первый Вассаргин щёлкнул пальцами, и стена вновь стала на своё место. Никого, вроде, и не было вовсе в помещении ещё секунду назад.
- Зачастую мир умозрительного влияет на реальность больше самой реальности... - произнёс ночной гость утробным баритоном. Даже тараканы перестали шуршать за комодом от его тона.
- Как вы это проделали? - спросил Александр Сергеевич, примерно представляя себе ответ. - Кто вы? Ответьте прямо: демон, бес, ангел, посланник Господа, Создателя нашего... сам Сатана, наконец?
- Кто я, да кто я. Мелочи, как раз не существенно. Скажу одно: я тот, кто помогал сыграть Николо Паганини на одной струне. Я тот самый, кто палил костры с еретиками в Толедо. Я - тот, кто знакомил Казанову с дамами, влияя на них телепатическими средствами. Ни одна из прелестных особ не отказала Джакомо! Этим горжусь. Я - существо, не давшее Веничке Ерофееву загнуться раньше времени в электричке Владимирского направления!
Я - тот, кто облучал... пардон, обучал Марию Склодовскую-Кюри управлению "невидимыми лучами герра Рентгена", знакомил со свойствами полония и радия, наивно полагая, что человечество станет лучше от полученных знаний. Я - тот, кому царь Соломон, великий повелитель демонов и победитель Китовраса, доверял самое тайное и позволил нанести на свою ЧАШУ четырёхмерные координаты пространства-времени.
Вы хотите знать о Создателе? Так я заставлю вас удивиться. Какой же ОН создатель, если сам сотворен был силою человеческого воображения! И мы тоже - и ангелы, и демоны. Мы также порождение коллективного человеческого разума.
Мысль материальна, куртуазный вы мой Александр Сергеевич. И не просто материальна, но и способна создавать вещественные объекты, которые, сами творения вашей человеческой мысли, тоже могут созидать силою интеллекта. Вы, люди, делаете это неосознанно, а мы творим то, что пожелаем, только нематериальное... умозрительное... вот беда. Осязаемое, физическое не про нашу честь. Только видения, миражи.
Бессмертным нельзя самостоятельно вмешиваться в трёхмерные процессы людей. Наблюдать - сколько угодно, а вмешиваться не получается. Подобный трюк умел делать лишь царь Соломон. Но он очень щепетильно соблюдал табу на внесение изменений в трёхмерности из четырёхмерного пространства. И нам, демонам, спуску не давал - держал в узде при помощи древних заклинаний.
Знаете, порой и обычное наблюдение за миром смертных очень интересно. Именно созерцая, я и узнал содержимое вашей рукописи. Да-да, милостивый государь, через плечо вам порой заглядывал. А потом ещё текст, тот, что в вашей рукописи в будущем, ВАШЕМ, человеческом будущем, читал.
- Господин Вассаргин, вы хотите сказать, что можете вернуться на сутки назад и доставить её прямо сюда? Тем более - вы похититель.
Вдруг нечистый резко сменил тон, в голосе его послышались деловые нотки, отчего Пушкин немедленно напрягся.
- Разумеется, могу. Но хотелось бы получить кое-что взамен. К делу, любезный мой Александр Сергеевич. Скажите, готовы вы заплатить самой своею жизнью за эту рукопись? Только подумайте хорошо.
- Да... если буду уверен, что допишу роман до конца и стану потом первым поэтом России.
- Хм, смело! Бьёт вас, мой милый, жизнь, да не учит ничему. Надеюсь, вы понимаете, с кем имеете дело, отважный поэт? Я обладаю очень большими возможностями. Мне дозволено то, что разрешено очень узкому кругу демонов.
- Понимаю. Только душу продать не могу.
- Что ж, тем лучше. Будем вести разговор более предметно. Не нужна мне ваша бессмертная душа, хотя и очень знатная добыча. Этим добром можно и в другом месте разжиться. А что у нас? Так-так... 72 месяца, бонус - Болдинская осень 1830-го года. За минусом комиссионных... А потом уже, как водится, не в нашей власти.
А далее Вассаргин говорил что-то уж совсем непонятное: о какой-то дуэли на Чёрной речке, о пистолетах от Лепажа с серебряной инкрустацией, о проникающем ранении в брюшную полость...
- Давайте вернёмся, Нил Орестович, к вопросу возвращения рукописи пятой главы. Вы можете каким-то образом вернуть содержимое, то есть сам текст, правильно?
- Верно. Поступим следующим образом... Слухи ходят, Александр Сергеевич, о редкой памяти братца вашего. Так пусть он рукопись по памяти и восстановит. Как вам? На мой взгляд, очень даже неплохо.
- Да как же возможно, позвольте? Лёвушка всего один раз и слышал-то. Я ему сам читал. Но вокруг народу было преизрядно: вино пили, разговаривали... Да ещё и перебрали тогда немного. А в рукописи, почитай, почти шестьсот строк. Как тут запомнить? Невозможно, Нил Орестович. Только расстраиваете меня, батюшка. Нехорошо.
- Не кручиньтесь, дражайший мой Александр Сергеевич, техническую сторону вопроса беру на себя. Где там братец ваш нынче служить изволит? На Кавказе? Так и не мешкайте, письмо ему пишите. На обстоятельства посетуйте, которые не позволили рукопись в Петербург довезти. Глядишь, всё и сладится. Да не зыркайте на меня пронзительно своим эфиопским глазом! Точно, всё хорошо будет. Клянусь семенем годовалого дракона-индиго!
"Дорогой, родимый брат мой Лёвушка..." Фу, сроду этого завзятого гулёну, любителя выпить, повесу не называл подобным-то манером... А, вот и к завтраку зовут. Успел как раз письмо закончить. Теперь - собрать вещи и вниз. Посмотреть - ничего не оставил ли часом. Присесть на дорожку с саквояжем в ногах... Удивительная всё же сия гостевая комната. Вот и стена, на которой видение было. Ничем от прочих стен не отличается, а взглянешь на неё - жуть! И демон, на волка похожий, видать, приснился. Но совет неплохой дал. А вдруг...
*
Юнкер Нижегородского драгунского полка, принимающего участие в войне с Персией за влияние в регионе и присоединение Эриванского ханства к Российской империи, Лев Сергеевич Пушкин привечал в доме гостя. Незваного гостя, назвавшегося Нилом Орестовичем, хозяин даже не успел остановить в дверях - настолько тот был напорист и уверен в себе. Сразу изложил суть своего визита.
Рассказал о каком-то письме, которое должно прийти от Александра, и что именно нужно будет на него ответить.
Нил Орестович чувствовал себя вольно, нимало не стесняясь. Уселся на оттоманку, накрытую роскошным ковром ручной работы, и говорил что-то весьма игриво, но сменил тон на официальный, едва заметив, что действия Льва Сергеевича по поискам письменных принадлежностей увенчались успехом.
- К делу! Смотрю, бумаги у вас вполне хватает, чтобы всё уместить. Приступим, помоляся.
А дальше началось испытание. До самого утра Лев Сергеевич записывал пятую главу романа "Евгений Онегин", диктуемую гостем с какой-то книжицы.
Ночной посетитель тщательно скрывал ото Льва Сергеевича обложку, но один раз неловко дёрнул затёкшей кистью, и Пушкину удалось прочитать. Что-то вроде "Хрестоматия для 9-ых клас...". Там было ещё что-то написано, но Лев Сергеевич уже ничего не видел, поскольку Вассаргин пригрозил:
- Вот ведь как-с, милостивый государь, я к вам со всей душой, а вы подсматривать - будто мизерабль какой! Придётся после хорошенечко ваши мозги-то промыть, батенька мой.
С третьими петухами исчезает лишь литературная нечисть, а действительные тайные советники, пусть и подложные - никогда. Нил Орестович покрутил головой, отчего-то временами напоминающей волчью, и спросил:
- И как, Лев Сергеевич, переписать изволили? Что ж - славно! Так-так, я просил вас несколько исправлений сделать, зачеркнуть кое-что. Гению нашему - импульс вдохновения... Новые рифмы, новые образы...
Да и оригинал, автограф гения, что называется, отличный от первого издания, дорогого стоит... Это, знаете, собственно, теоретические рассуждения. Впрочем, вам знать абсолютно ни к чему... Вы считаете, наоборот - важно для вас? Хорошо, поговорим после. Да-да, именно о бессмертии, о цене его.
Давайте поглядим, что у нас получилось. Прелестно, право слово, прелестно! И, что характерно, неточности имеются. Вот это место мне особенно нравится. Ай, да Лёва, ай, да... хотя, конечно, пустое. Вам не к лицу морщинить лицо, да и Болдино не для вас на Руси выстроено.
Вассаргин сделал паузу, глотнул разок-другой, припав к принесённой с собой фляге в форме черепахи, затем, выпустив три вокальных булькающих ноты из области диафрагмы, продолжил:
- Так о чём вы поговорить хотели, душа моя, Лев Сергеевич? О бессмертии? Душа, бессмертная душа - за автограф самого Пушкина, плюс бессмертие тела. Обмен совсем даже неплохой, как считаете? Да вы быстро учитесь, мой яхонтовый, в отличие от гениального братца!
*
"Главной сенсацией нынешних торгов аукциона Сотбис стало появление в числе лотов автографа рукописной версии пятой главы романа в стихах "Евгений Онегин". Ранее этот автограф считался безвозвратно утраченным поздней осенью 1827-го года на одной из почтовых станций между Москвой и Санкт-Петербургом. Оригинальный текст был позднее восстановлен по памяти братом поэта Львом Сергеевичем Пушкиным, а рукописный автограф автора объявился спустя почти двести десять лет.
Владелец лота виконт Leon-Serge Cannon, по слухам - пролежавший длительное время в летаргическом анабиозе, в результате торгов попал в первую сотню богатейших людей королевства, как пишет журнал "Forbes". Знатоки физиономисты обращают внимание на портретное сходство нувориша с младшим братом классика русской поэзии".