История эта началась и происходила в Киеве погожими сентябрьскими днями 1981-го года. Пятый курс, последний учебный семестр, к.т.н. доцент Минаев с ассемблером для IBM 360/370 под мышкой, ожидание вечного блаженства в виде преддипломной практики. Кому из нас не знаком подобный сладостный набор грядущего выпускника?! Тому, наверное, кто не учился в ВУЗе. А что касается студентов, бывших и настоящих, то здесь мне соврать не дадут - такого удивительного состояния, как в выпускной год, пожалуй, что и не бывает.
Дышал я этим воздухом, наслаждаясь каждой секундой столь драгоценного времени, которое зовётся беззаботной юностью - апофеозом бытия в безусловно лучшем из миров, как выразился бы какой-нибудь умудрённый знаниями аксакал или сагиб. Но, вот беда, оцениваешь такого рода мгновения по достоинству значительно позже их торжествующей сиюминутности: когда свежесть твоих губ начинает вызывать сомнение у молоденьких барышень, а живость ума уже не в состоянии впечатлить законную супругу быстротой реакции на субъективные обстоятельства мировых коллизий. Вот это загнул так загнул, держите меня семеро! Ну да, те самые, которые по лавкам...
Однако бараны уже заждались. Дадим же им проблеять всё, что они накопили за долгие годы курдючного молчания.
Итак, стоял сентябрь 1981-го. Было тепло и солнечно. Киев ещё не отошёл от славных празднований в свою 1500-летнюю честь. Да, столько лет при ЧЕСТИ - это, доложу я вам, дорогого стоит! Красавец-город блестел новеньким асфальтом, белизной памятников и кафе - в тот год открылось более двадцати новых заведений, по числу областей республики. Своеобразные подарки столице от регионов, которым областные центры Украины доверили нести культуру обслуживания в массы на площадях, скверах и роскошных бульварах, облачённых в тенистую, начавшую увядать зелень с примесью цвета лимонных и апельсиновых долек, продающихся далеко не в каждом гастрономе. И они, областные центры, несли свою самобытную культуру в жизнь стольного града на самом высоком, нужно отметить, уровне, в рамках тогдашнего победившего (чего и кого? не здравый смысл и население ли?) социализма, разумеется. Праздник жизни, да и только!
Но в этой суете, казалось бы, вечного карнавала со мной и случился один конфуз. Вернее, не конфуз, а откровенная незадача, если рассматривать жизнь в её перманентной волшебности звучания боевых труб вечно юной души, а не как скромное существование серой совковой мыши. Никогда не слыхали о такой породе исполнительных партийных чиновников и среднестатистических граждан?
И что же случилось со скромным автором этих строк? Я простудился. Да не так, чтобы попросту закашлять или проистечь мозгами через ноздри, а вполне нешуточно. Настолько серьёзно, что впору сразу идти сдаваться врачу безо всяких условий, что называется, на правах побеждённого.
Раздуло моё лицо таким замечательным образом, что из-за щёк невозможно было увидеть не только ушей, но и глаз вместе с носом (не такой он у меня и маленький!). А гнездилась эта простудная зараза где-то между верхней губой и носоглоткой, причём с внутренней стороны. Если выразить диагноз овладевшего мной недуга одной фразой, можно заявить следующее: только капитуляция на милость студенческого эскулапа без права на какие-либо льготные условия могла спасти "смертельно раненного кота", да простит меня мусьюБегемот за неожиданное цитирование.
В то утро, когда подлая болезнь накрыла меня своим крылом, было, как назло, воскресенье, которое, согласно действующему тогда КЗОТу (кодексу законов о труде), радовало также и медицинский персонал близлежащих учреждений здравоохранения, как остальных-прочих граждан великого и могучего безмятежностью выходного дня. Вы удивлены, вы не поняли, вы не жили в те незлопамятные времена? Вам незнакомо выражение "великий и могучий" в авторской интерпретации? Тогда поясню: так во времена моей юности назывался союз нерушимый республик свободных, иначе говоря, СССР, а не только язык, на котором агитировал за советскую власть Владимир Ульянов (в народе - вечно живой Ильич), и писал Лев Николаевич Толстой (в народе - "зеркало русской революции").
Вернёмся, пожалуй, к событийной части. Итак, уверенности в том, что в институтском прибежище медицинского аспида, плотоядно обвивающего чашу из нержавейки, как правило, используемую в кафе для подачи мороженного к столу, можно обнаружить кого-либо, кроме дежурной сестры, не было никакой. Но делать нечего, нужно шкандыбать в поликлинику - убедиться, как говорят, на личном опыте. Что я и сделал.
В белоснежном пустынном зале регистратуры мною был обнаружен дежурный врач женского пола. Хотя, судя по её панике при виде моей заплывшей морды, назвать эту девушку иначе, как санитаркой... ну, в крайнем случае, медсестрой, я бы не отважился. Но в сообразительности медработнику в юбке было не отказать. Она мгновенно набрала заветное "03" на диске телефонного аппарата и вызвала неотложку. Каретка скорой помощи, как называли в старину мобильное средство оказания немедленного медицинского воздействия, не замедлила прибыть, будто бы стояла за ближайшим углом, что называется "под парами".
Я даже охнуть не успел, как регистратуре возникло "двое из ларца, одинаковых с торца". Эти немногословные парни в белых халатах не дали мне ни секунды на размышление, оперативно загружая мой трепыхающийся организм, как докеры загружают сыпучие грузы, только не в трюм, а в брюхо санитарного рафика. Я сопротивлялся, пытался попросить отсрочку на каких-нибудь десяток минут, чтоб хотя бы собрать свой нехитрый - гигиенического содержания с парой чистого белья - набор студента и предупредить о том, что меня увозит карета судьбы в загадочном направлении - в сторону киевского зоопарка... кажется...
Но отчаянное сопротивление оказалось неэффективным. Крупногабаритные санитары с румянцем на мускулистых руках быстро пресекли мои поползновения отвалить от фургончика по своим неотложным делам. И только когда рафик выезжал из дворика между "Воробышком" (так назывался наш студенческий клуб, где проводились дискотеки и вечеринки), поликлиникой и родной общагой, мне удалось выкрикнуть в раскрытое окно машины: "Свободу Луису Корвалану (очень своевременный лозунг)! Я ещё вернусь (про Терминатора тогда никто и не подозревал - выходит, мне удалось опередить время). Ищите меня в лечебных учреждениях города-героя Киева".
Вероятно, я был услышан, ибо такой стон души не мог оказаться "вещью в себе", как учил нас бесноватый гном от Марксова ученья - доцент Панкратов. Медбратья сдерживали мой атакующий пыл, периодически пуская в лицо ядовитый дым прилукской "Примы". Мой больной организм попал в надёжные руки - трепыхаться не было смысла. Минут через тридцать наша каретка, так и не сумев превратиться в тыкву стараниями водителя с замашками не совсем адекватного Шумахера, притулилась близ какого-то здания гражданского вида и с медицинской табличкой у входа.
Как оказалось, этим сооружением был НИИ "УхоГорлоНоса" (или что-то вроде того). Подхватив меня под локотки, санитары шустро приволокли мало сопротивляющееся безвольное тело в приёмный покой. Дежурный врач скучал один. Медбратья со "скорой" быстро передали меня по описи в немыслимо чистые отливающие радикальной белизной руки доктора и скрылись в середине жаркого сентябрьского дня в поисках очередной жертвы медицинского назначения.
Молодой последователь Гиппократа, дежуривший в учреждении, изучил моё жутко раздутое лицо, а потом весело рёк:
- Ты себя в зеркало видел? Не-е, парень, это не наш профиль! Тебе в челюстно-лицевой диспансер нужно.
Вы понимаете моё положение. Неотложка уже уехала, лицо раздувается всё сильнее, а меня и лечить-то не желают. Scandale, как говорят экзальтированные французы!
- А где этот ваш челюстно-лицевой диспансер?! - возопил я не своим голосом.
- Так вот же он, через парк, - махнул неопределённо в сторону окна молодой врач. - Я тебе сейчас и направление туда выпишу.
- Ага, - подумал я почти вслух, - ещё и ускорение в этом направлении придашь?
Подумал, но громко каламбурить не стал, очень уж неловко было ворочать языком во внезапно уменьшившейся ротовой полости. Абсцесс разрастался, как наружу, навстречу солнцу, так и внутрь организма, поближе к предстоящему неизбежному вскрытию, как мне в тот момент представлялось.
Когда через несколько минут моя широкая плоская улыбка без носа и глаз озарила приёмный покой челюстно-лицевого диспансера, тамошний дежурный, коим оказался полный лысоватый брюнет яркой иудейской наружности, не стал смотреть направление, а сразу поинтересовался:
- Шо, тебя Жора прислал с "УхоГорлаНоса"? Так вот, шоб ты себе знал, этот номер у него не пройдёт!
Тут меня осенило: "Между дежурными идет народная медицинско-патологическая игра с явным откашивающим уклоном". То есть, дежурившие в то злополучное воскресенье врачи явно хотели, избавив себя от всяких оформительских хлопот, спихнуть больного из одного медицинского учреждения в другое.
Я понял, что значит находиться парламентёру нейтральной страны на изгибе натянутого, как струна, фронта между двух непримиримых врагов. Осознав в полной мере всю призрачность своей конституционной защиты в медицинском аспекте, я нагло развалился на стуле (конечно, насколько позволяли мне щёки, безобразно свешивающиеся с плеч) и заявил:
- А давайте меня осмотрим!
У чернявого врача не нашлось возражений против такого неадекватного поведения больного, и он начал изучать содержимое моего нарыва при помощи медицинских инструментов, а не только хитрющего еврейского взгляда.
Вскоре он удовлетворённо хмыкнул и произнёс:
- И что б вы себе думали, Лазарь Яковлевич оказался-таки прав! Я же говорил - абсцесс явно тяготеет к внутренней полости носоглотки, где и находится центр очага... А вовсе не над верхней губой, как утверждает мой юный коллега. Да разве ж Жорке можно разрешать диагноз ставить в воскресенье, не при детях будет помянуто имя этого "троечника"? Так, что отправляйтесь, молодой человек, обратно. Направление с диагнозом я уже выписал. Будьте любезны, продолжите своё лечение за стенами этого здания. Непременно стационарным манером, батенька, непременно!
- А Лазарь Яковлевич - это кто?
- Это, разумеется, мы, молодой человек. С вашей-то незапятнанной медицинской карточкой в разделе психических заболеваний могли бы и сами догадаться.
- Ага, мы - Николай Второй... Как же, догадаешься тут, когда ни о чём другом, кроме боли думать невозможно!
- Вот я вам и говорю - немедленно возвращайтесь в ту гавань, куда вас доставила неотложка. И лечитесь, непременно лечитесь. Всего доброго!
Что бы вы сделали на моём месте? Ну-ну, вы тоже так подумали? Но человек я терпимый, слегка интеллигентный на ту часть организма, которую не затронула злая лихоманка. Да, и к чему нам межнациональные скандалы на почве раздутой славянской морды? В конце-то концов, из двух зол лучше выбрать то, что менее матёрое.
Я безропотно взял нужное Лазарю Яковлевичу направление и поплёлся назад в НИИ "УхоГорлоНос". Солнце палило, как летом, а меня уже начинало знобить. Молодой врач ничуть не удивился, завидев меня в дверях. Он был готов к длительной войне со своим коллегой из челюстно-лицевого.
- Ага, Лазарь Тыковлевич, опять шару погнал! - радостно констатировал он. - Теперь ему кандидатскую ни в жисть не защитить!
- А давайте меня осмотрим! - произнёс я волшебную и уже успешно опробованную фразу. Жора вскочил, как ошпаренный:
- А чего тут смотреть? И так всё ясно - воспаление верхней губы!
Тут уже у меня внутри, где таится самое сокровенное, отказал синдром Тургенева. Я сообщил молодому дежурному всё, что о нём думаю, и немножко добавил от себя!
Мой оппонент еле уловимым движением развесистых бровей изобразил оскорблённое профессиональное чувство и усадил меня в специальное кресло.
- Ну, вот... А я так и утверждал - абсцесс своей генеральной частью тяготеет к верхне-челюстному модальному аппарату, кхе-кхе, - слова медика слышались откуда-то из головокружительного подсознания, мне было плохо. Не сказать, что хуже всех, как Саре из анекдота, но всё к тому шло.
- Нет! - из последних сил закричал я. - Никуда я отсюда не уйду! Лечите меня здесь!
Врач возмутился до глубины души:
- Стоп! Ты что, хочешь сказать, что Лазарь прав? Так ведь он диплом купил! И кандидатскую купит... с его-то связями, а с тебя и вовсе толку нет, как с полного дилетанта в медицине.
- Хватит! - заорал я. - Мне плевать, кто из вас прав. Но если вы не начнёте меня лечить немедленно, то я вам морду набью! Причём - обоим сразу.
Не знаю, что уж там возомнил себе молодой дежурный, но он ещё минут двадцать пытался выяснить по телефону с "этим зажиревшим Лазарем" (и кто его только воскресил?), кому меня отдать. Победила хитрость, смекалка и жизненный опыт - я остался в НИИ "УхоГорлоНос".
Через каких-нибудь полчаса, когда Жорик сумел наконец покончить с оформительской частью, я был определён в пятиместную палату. Процесс въезда моей морды в сей древнекиевский терем (здание, действительно, оказалось очень старой постройки) мог бы и вообще не состояться, так намеренно долго Жора демонстрировал своё неудовольствие произошедшим вызывающей медлительностью, если бы не зазвонил телефон. Сначала дежурный врач только слушал, а потом сразу подобрел, расплылся в улыбке и ответил кому-то невидимому закрывая трубку рукой, что не помешало мне услышать:
- Так кто меня проверит-то сегодня? Все, наверное, по дачам расползлись. На природе шашлычок трескают. Это не мы с тобой, два труженика, хе-хе. Сейчас я больного быстренько дооформлю, забегай... Да не бери ты закуску... я тебя умоляю... С прошлого раза ещё осталось. Ах, вот как? Ничего ж себе... Людям всякую гниль, а этим мартышкам свежие бананы связками?! Где справедливость, Геныч? Куда смотрит партком, чтоб ему? Неси-неси. Я сказал, насладимся дарами Рио-Негру.
Оформление пошло не в пример проворнее, а я узнал, что где-то рядом на самом деле находится зоопарк, в котором беспринципный Геныч угнетает африканских мартышек, лишая их эксклюзивного питания.
Народ в отделении имени гоголевского "Носа", о чём упоминалось в названии НИИ в третью очередь, встретил собрата по несчастью дружелюбно и достойно. Поскольку обед уже закончился (я на него опоздал из-за перепалки двух господ самой гуманной профессии), то соседи по палате накормили меня домашним харчем. Это было здорово. Я вновь поверил в людей, разочаровавшись в них было после встречи с медицинскими светилами местного разлива.
Назавтра, в понедельник, зашедший с обходом лечащий врач сообщил, что не собирается покуда принимать оперативных мер к моей морде.
- Терапевт по первому образованию всегда таковым и останется, - доверительно сообщил он мне.
Лечение было назначено простое, но очень эффективное. Мне кололи пенициллин восемь раз в сутки, то есть, каждые три часа. Угадайте - куда? Правильно. В ягодичную мышцу (вернее, в обе, поскольку на одной бы не хватило места). Иначе говоря, меня попросту "поставили на иглу". Да-да, именно "поставили", а не "посадили", ибо попробуйте-ка посидеть после восьмикратного суточного прокалывания "сахарных" местечек организма.
Дни шли за днями, минуло уже почти две недели моего пребывания в больничных палатах. Количество уколов перевалило за сотню, а морда по-прежнему мешала уборщицам помыть пол под моей кроватью, когда я по утрам пытался отдохнуть от прерывистого ночного сна с микро-стрессами, обозначенными материальными отверстиями в достаточно интимных местах моего молодого организма. Ягодичные мышцы уже и вовсе напоминали маковое поле с высоты птичьего полёта, а толку в лечении всё не было.
Лечащий врач - тот самый, что с терапевтическим уклоном - как-то в пятницу заявил, что хирургия - его второе я. Поэтому в понедельник он начнёт резать мою морду лица безо всякой жалости. Мне не оставалось ничего иного, как принять его амбиции как неизбежное зло, которое должно спасти "маковое поле"! Но уколы всё ещё сыпались на мой воспалённый организм. "До понедельника...", - пел позвоночник, "До понедельника...", - вторил ему седалищный нерв...
Наступило воскресенье. После обеда дежурная медсестра категорически предложила мне выйти на прогулку в парк возле НИИ, сопроводив сокровенным напутствием славянских женщин: "Погуляй, красавчик, подыши. А то, когда ещё теперь придётся-то..." Оптимизма такие слова прибавить не могли, но какое-то рациональное зерно в них было. Отчего бы, в самом деле, не погулять, если погода почти летняя.
Парковая аллея примыкала к забору, за которым находился знаменитый киевский зоопарк, где каждую ночь совершенно безобразным образом трубили сексуально озабоченные слоны, не давая уснуть пациентам клиники. В трубный глас гигантов подмешивались иные звуки дикой природы, внося некоторое разнообразие в простую примитивную жизнь больных из НИИ "УхоГорлоНоса". Впрочем, о зоопарке, я уже говорил несколько выше. Что можно добавить ещё к этому не очень расхожему факту в биографии граждан, редко выбирающихся в тропики, куда-нибудь поближе к экватору или, наоборот, в места субарктического обитания сивучей-ревунов и брачующихся на один сезон белых медведей? Только следующее: первые три-четыре дня спать абсолютно невозможно. Впечатление такое, что ты находишься не в здании, а под открытым небом саванны, и на тебя вот-вот устроят охоту разнообразные хищники из семейства кошачьих.
Но вернёмся к фабуле, красная нить которой готова намотаться на сознание автора этих строк, организованное поточным методом. А этого не любят многие критически настроенные дяди и тёти, не станем же их нервировать.
Итак! Наступило третье воскресенье моего пребывания в стенах славного учреждения. После обеда дежурная медсестра предложила мне выйти на прогулку в парк возле НИИ. Надеюсь, вы не забыли - я вам говорил.
Она же и проинформировала, что внизу, на крылечке, меня ждут посетители - два непонятных кренделя со странными именами Саныч и Стас. Вы уже, наверное, догадались... Ах, не все, тогда поясню, что автора сих строк пришли проведать мои (или его?) однокурсники. Когда я с радостным реготаньем помчался на встречу со своей судьбой вниз по лестнице, дежурная медсестра вздохнула мне вслед - пусть, дескать, порадуется больной пока не стал выздоравливающим. Не долго уж ему...
Намерения Стаса и Саныча были видны невооружённым взглядом сквозь крупноячеистую авоську, которая тащилась за ними под тяжестью пивных бутылок. Но было в этой сетке и нечто необычное - бутылка водки и граммов сто отдельной колбасы со шпигом. Колбаса хоть и отдельная, но шпиг такой независимостью похвастаться не мог, развязно проникая в её откровенную плоть нежно-розового оттенка всей своей застарелой желтизной. Мировая закуска за рубль сорок! От хлеба мои посетители наотрез отказались, посчитав, что калорийность принесённой ими пищи и без того способствует ухудшению конституционных кондиций фигуры.
Ура! Подобное свидание, даже если и ожидаешь его, всегда оказывается таким тёплым и душевным. Мы тут же заняли первую свободную скамейку с внезапно ставшим изумительным видом на медицинское учреждение. Обшарпанность давно нештукатуреных стен уже не казалась такой вопиющей, а представлялась неким средневековым раритетом. Больные в однообразных пижамах, степенно прогуливающиеся в округе выглядели феодально-зависимыми поселянами, а двое санитаров, курящих на крыльце, - верными слугами сюзерена, который отъехал на выходные куда-нибудь на загородную виллу в Осокорках на своём иноходце со странной кличкой "Запор-мыльница".
И тут было предложено! А стакан Стас прихватил из общаги.
Я поломался (ну, исключительно для приличия, чтобы интеллигентский флёр не осыпался с меня, как снег и иней с Новогодней ёлки, которую спиливают наглые браконьеры) и вскоре испил всё разнообразие предложенных напитков с чувством полного морального. Затем, после того, как друзья умчались в сердцевину начавшего зарождаться сентябрьского, уже ближе к октябрьскому, вечера, я едва дождался ужина, в процессе которого был неукротим до такой степени, что мне предложили двойную порцию добавки. До восьми вечера чувствовал себя прекрасно. Но, тем не менее, заснуть сделалось совершенно невозможным.
Голова начала пульсировать, как квазар из далёкой и далеко не Солнечной системы. Вся палата да и весь этаж клиники давно затихли. Один я скакал по коридору в поисках покоя. Лишь одинокая медсестра метким выстрелом в ягодицу (таки раз в три часа, как предписано строгим медицинским дескриптором!) пыталась угомонить моё бренное тело на кровати великомученика, но тщетно. Голова, казалась, разорвётся от пульсаций и нарастающей объёмной боли. Чуть задремлешь, а тут - очередной её пик. Какой уж тут полноценный сон.
Лишь к утру дрёма сморила меня окончательно. И только я провалился в забытьё, первый утренний укол пенициллина начал возбуждать во мне некоторый интерес к жизнедеятельности различных окружающих организмов, а не только своего. Выглядело это примерно так: всё происходит абсолютно по инерции: спускание трусов, получение очередного макового ростка поперёк ягодиц, но всё-таки что-то не так... Пока не понимаю - почему, пока ещё нахожусь в полудрёме.
Вдруг слышу дикий крик медсестры, делающей укол:
- Он весь в крови! Скорей! На помощь! Больной умирает!
С трудом догадываюсь, это обо мне, но всё ещё сквозь со-о-оо-о-н ооо-чччень мед-лен-но пытаюсь понять - ПОЧЕМУ! Слышу, засуетились, заохали соседи по палате, потом отключаюсь. Слышу - врач прибежал. Тот самый - лечащий. Даже переодеться не успел - только с "запора" слез. Фиксирую краем глаза, что он без халата... нарушитель санитарно-гигиенических норм... по третьему образованию. Все кричат - ну, не понять ничего. Просыпаюсь окончательно. Пытаюсь головку от подушки оторвать - а не тут-то было! Глаза открыты, но не вижу ничегошеньки! А только что за врачом наблюдал... Во сне? Ничего ж себе! Во - дела! Может, так и умирают герои? (подумалось). Но умирать-то до жути не хочется! Верчу головой, вернее, хочу так сделать, но не получается... Приковали к кровати, палачи-изверги! Это ещё не операция? Нар-ко-о-о-з? За что! Суки! Как же так - без предупреждения и подготовки?!
Почти - паника, ужас! А дальше? А дальше слышу спокойный голос доктора:
- Лежи тихо, не дёргайся. Сейчас мы тебя освободим.
Замер в ожидании. Потом - влага, тёплая влага, течёт, мерзко. Свобода пришла вместе с сыростью. Вижу, ура!
Оказалось, всё довольно просто. Мой абсцесс лопнул, не знаю уж, по какой причине. Возможно, пенициллин, в невероятных количествах переполнивший моё тело, оказал своё благотворное влияние, но вполне вероятно, воздействие волшебных даров Стаса и Саныча сыграло свою положительную сосудорасширяющую роль. Скорее же всего - и то и другое. Только вот беда - после своего разрыва абсцесс, как клей, намертво (за межукольное время) соединил мою бывшую морду с подушкой, от которой меня и отковыривали всем отделением почти полчаса.
Когда всё благополучно завершилось, лечащий врач многозначительно отметил:
- Я всегда говорил, что терапевтический метод лечения более эффективен, чем хирургическое вмешательство!
Тут я не стал ему возражать, тем более что Стас с Санычем могли бы обидеться, поскольку о хирургии читали лишь у Чехова в одноимённом рассказе, а в реальной жизни занимались исключительно детоксикацией с применением сильноалкогольных и солодосодержащих продуктов на основе душистого хмеля.