Чваков Димыч : другие произведения.

Про Наумова

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Эту небольшую повесть я посвятил своему институтскому другу Игорю Андреевичу Наумову - человеку Вселенной. К сожалению, он трагически погиб в конце 80-ых годов... И я узнал об этом уже когда повесть была написана. Пусть этот текст станет нерукотворным памятником моему другу. Светлая память!

ПРО НАУМОВА

(попытка стать эссеистом)

1. РАЗМАЗЫВАНИЕ КАШИ ПО ТАРЕЛКЕ

  
   Странно, что я долгое время старался избегать написания лежащего перед вами творения - не то байки, не то эссе. Казалось бы, что мне не давало взяться за перо раньше? Затрудняюсь ответить. Может быть, я боялся приступить к изложению на бумаге своих переживаний, потому что Наумов был для меня в институтские годы одним из самых близких людей. Боялся чего-нибудь не так восстановить в памяти? Возможно. Хотя, вполне вероятно, что и нечто другое вставало передо мной непреодолимым препятствием. Например, скажем, я опасался попасть под горячую руку участникам событий, словно бы они упрекнут меня в излишнем литературном приукрашивании некоторых обстоятельств, произошедших много лет назад. Впрочем, к чему сейчас об этом?
  
   Я уже сижу за столом и начинаю свой рассказ. Если и были какие-то сдерживающие факторы, то теперь они исчезли. Растворились в моём желании выплеснуть "созревшую" в полинялой голове информацию на любой доступный носитель. Наверное, в этом и дело - раньше данная история только готовилась к тому, чтобы принять форму, вызревала. И вот теперь сама запросилась на свет Божий. Не буду ей мешать. Или всё-таки буду? Пожалуй, самую чуточку. Попытаюсь объяснить, почему своё произведение меня так и тянет обозначить, как эссе.
  
   Эссе (франц. essai - попытка, проба, очерк, от лат. exagium - взвешивание), прозаическое сочинение небольшого объема и свободной композиции, выражающее индивидуальные впечатления и соображения по конкретному поводу или вопросу и заведомо не претендующее на определяющую или исчерпывающую трактовку предмета. Как правило, эссе предполагает новое, субъективно окрашенное слово о чем-либо и может иметь философский, историко-биографический, публицистический, литературно-критический, научно-популярный или чисто беллетристический характер. Эссеистический стиль отличается образностью, афористичностью и установкой на разговорную интонацию и лексику.
  
   Для русской литературы жанр эссе не характерен; однако образцы эссеистического стиля обнаруживают у А. С. Пушкина ("Путешествие из Москвы в Петербург"), А. И. Герцена ("С того берега"), Ф. М. Достоевского ("Дневник писателя"). В начале 20-го века к жанру Э. обращались В. Иванов, Д. Мережковский, А. Белый, Л. Шестов, В. Розанов. Из советских писателей эссеистику создавали И. Эренбург, Ю. Олеша, В. Шкловский, К. Паустовский, В.Катаев ("Алмазный мой венец" и "Трава забвения").
  
   Не моё это дело, устанавливать причинно-следственные связи и определять жанр произведения. На это и не всякий учёный муж отважится. Скажу одно: если не знаешь, что у тебя получилось в процессе написания, смело называй свой труд эссе, хуже не будет. Я, собственно, так и сделал. Мне хотят возразить относительно основополагающего определения эссе. Вот этого - "небольшого объёма". Как, дескать, понимать авторский словарный беспредел, коли БЫЛО СКАЗАНО? Попробую вывернуться: считайте мой текст набором из некоторого количества эссе, идущих подряд.
  
   И ещё один небольшой нюанс. Кое-кто может упрекнуть меня в плагиате. Мол, стащил у Михаила Николаевича Задорнова сентенцию относительно эссе, ею он частенько открывает свои выступления со сцены. О чём я? О том, что, дескать, ежели не знаешь, к какому жанру приписать художественное произведение, то следует назвать его эссе.
   В ответ на это я бы ответил следующим образом: моя фраза родилась ещё в июне 2004-го года, а Михаил Николаевич начал использовать сей экзерсис не более полугода назад.
   Таким образом, будем считать, что нам с популярным сатириком довелось заглянуть на одну полку во Вселенском собрании умных мыслей...
  
  

* * *

  
   Начну свои воспоминания с того, что...
   И что? А вот...
  
   На первом курсе общежития мне не дали, видимо, памятуя о том, что единожды отчисленный долго в новом ВУЗе не проучится. Я же уже был отчислен со второго курса Ленинградского университета, о чём имел удовольствие доложить в повести "Когда Петербург ещё не был бандитским".
   А если студент, по всем научно-педагогическим приметам надолго задерживаться не будет, то зачем тогда, спрашивается, отдавать этому подозрительному субъекту койко-место? Пусть лучше поживёт пока где-нибудь на стороне, подальше от благопристойных студентов, дурно на них не влияет.
  
   А вот когда "искупит кровью", тогда можно будет и пересмотреть вопрос о предоставлении коммунальных благ за смехотворно низкую цену. Впоследствии я действительно искупил и даже, в некотором роде, доказал своё право на проживание в коллективном доме, называемом общежитием. Но продержался там недолго. Как, вероятно, злорадствовал один никому неизвестный хоккеист по фамилии Труш из деканата: "А я предупреждал, что этому субчику доверять нельзя!" Ну, вы, по всей видимости, не забыли вьетнамскую историю. А если всё же забыли, то отправляю вас ко второму, интернационалистическому, отступлению в истории с названием "Отдых на водах или как мы с Санычем диплом писали". Начало положено. Так за перо, ленивая рука!

___

2. ГРАЖДАНИН МИРА

   Итак, квартиру мне удалось найти на удивление легко. Прямо напротив первого корпуса. Если раскрыть окно на пятом этаже, где она располагалась, то за трамвайными путями отчётливо были видны синие фигурки в фуражках, напоминающие игрушечную армию профессора Жуковского - отца отечественной авиации. Над фасадом сновали люльки, в которых сидели деловитые представители секции скалолазания. Они увлечённо занимаются косметическим ремонтом здания. Скоро за это полезное дело предстоит браться и Лёхе с Вохой, неразлучной альпинистской связке из моей учебной группы. Но они ещё об этом и не догадываются пока, они толком и познакомиться-то не успели. Впрочем, как не знаю обо всём, что произойдёт в ближайшие пять лет, и я.
  
   Занятия пока не начались, и можно посвятить пару дней знакомству с городом, впоследствии ставшим для меня родным и близким. Но сначала осмотрюсь. Хозяин квартиры, дядя Ваня, огромный мужик с редким чубчиком на большой лысоватой голове, отдалённо напоминающий запорожца с картины Репина, познакомил меня с апартаментами. В цене сошлись быстро. Хотя 35 рублей в месяц - довольно большие деньги, и можно было вполне найти угол за тридцатку, но что сетовать, когда институт под боком. Стоит преодолеть подземный переход, и ты уже рядом кузницей авиационных кадров союзного значения.
  
   Комната, предоставленная в распоряжение студентов, была хоть и не очень большой, но вполне сносной. Три кровати, три тумбочки, платяной шкаф и письменный стол. Что ещё нужно для полного счастья? Я прожил здесь целый год, деля угол с двумя соседями. Первым из них, и таким же постоянным, как ваш покорный слуга, оказался Игорь Наумов. Он учился на втором курсе факультета аэропортов. Наш третий сожитель из числа студентов постоянно менялся. Причём инкубационный период прорастания в нашей комнатке бывал настолько мал, что в памяти почти никто из них не задержался. Пожалуй, кроме Кактуса, который известен был под таким прозвищем в кругах институтской секции скалолазания. Впрочем, и он долго на квартире не прожил. Поэтому с лёгким сердцем я оставляю за кадром этот сонм постоянно меняющихся соседей и остановлюсь только на Наумове. Тем более что наши с ним отношения не закончились сразу после того, как мы съехали из этого гостеприимного жилого уголка напротив главного корпуса. Эй, товарищ в последнем ряду, я сказал жилого, а не живого! Ни к чему нас с Наумовым ровнять с морскими свинками из школьного кабинета биологии.
  
   Хозяин квартиры, Дядя Ваня, как я уже говорил, отличался колоритной внешностью весёлого казака времён Запорожской Сечи. Работал он на заводе "Большевик" мастером какого-то цеха. Про хозяйку не могу сказать ничего определённого. Квартирантов она молча игнорировала, вероятно, идя на поводу у супруга, смиряясь с суровой необходимостью собрать дочке приданое за наш, разумеется, счёт. Теперь - дочка. Ну, да ладно. О ней чуть позже. Не в меру заторможенный технический ум этого создания ещё сыграет свою роль в нашем бытии, которое по нагловатым диалектическим утверждениям доцента Панкратова обязательно определяет сознание. Возможно, неосознанно? Не берусь утверждать.
  
   Наумов ворвался в мою жизнь стремительно и безоговорочно поселился в душе, не дав возможности протестовать против безоговорочной узурпации моего юношеского мировосприятия. Дядя Ваня привёл этого парня, отдалённо напоминающего арабского принца из "Тысячи и одной ночи" осенним воскресным днём и сообщил, что теперь мне не придётся скучать в одиночестве. Он оказался совершенно прав. С Наумовым я не заскучал ни разу. Какое там - скучать, когда всего через пятнадцать минут после знакомства мне уже стали известны замечательные пивные источники микрорайона, когда я вдоволь насладился скумбрией холодного копчения и плавлеными сырками с невинным названием "Дружба", обязывающим к ответным и непременно открытым действиям. Мне был симпатичен Наумов, и я ему, смею надеяться, тоже.
  
   Мы сошлись. Сошлись близко и бесповоротно, так, как сходятся воздушные суда, оставленные без присмотра задремавшим диспетчером. И продолжалось великолепное безобразие это больше пяти лет. Почему так недолго, спросите вы? Каюсь, жизнь подставила ножку в безумстве капризного, прихотливого быта... Но сейчас не об этом. Я снова встретил тебя, Наумов Игорь Андреич! Наум Андреич. Именно так. Андреич, а не Андреевич! Поскольку так я тебя тогда называл. Пусть только в своих воспоминаниях встретил. Но надежда на личное общение ещё жива. Как знать, может, тебе на глаза попадётся когда-нибудь этот мой призыв, и ты объявишься из глубины прожитых лет. И скажешь мне своё неизменное: "Димка, привет!" и я отвечу тебе: "Где пропадал, старый? Отчего тебя не было видно?" И пойдём мы с тобой по местам боевой славы, оставив где-то вдали груз накопившихся долгов и тяжесть возраста. И, пусть только на время, ощутим себя молодыми и решительными. Как тогда, в далёком уже 1977-ом.
  
   Игорь был родом из города Фрунзе (ныне Бишкек), по паспорту русский. Да, и фамилия не вызывала сомнений. Но внешность его настолько контрастировала с паспортными данными, что я поражался, как это могло случиться. Таджики и киргизы безоговорочно считали его своим, равно как молдаване, арабы, гуцулы, румыны, евреи, иранцы, индусы и прочие хорваты с боснийцами. Я думаю, что отцом Игоря был кто-то среднеазиатской национальности, но сам Наумов не любил говорить об этом. Вероятно, с родителем у него были связаны какие-то неприятные воспоминания детства. Поэтому я тоже постараюсь больше не акцентировать внимание на родственных связях моего героя по мужской линии. Будем считать Наумова гражданином мира. Или даже - Вселенной. Каковым он, впрочем, и являлся, поскольку был человеком очень эрудированным, знающим мировую литературу и любящим её до самозабвения. Это именно Игорь приучил меня штудировать номера "Иностранной литературы" от корки до корки, единственного в то время журнала, где печатали, хоть что-то, отличающееся от классической кондовости социалистического реализма.
  
   С подачи Наумова мною были изучены "Улисс" Джеймса Джойса, "Чайка по имени Джонотан Левингстон" Ричарда Баха, "Субботний вечер, воскресное утро" и "Начало пути" Алана Силлитоу, "Записки авантюриста Феликса Круля" Томаса Манна. Мы вместе с ним наслаждались, когда отгадывали за прозвищами известных литераторов в процессе прочтения Катаевского шедевра "Алмазный мой венец". Удивительно, что эту вещь напечатали в то время в "Новом мире". Наверное, литературные функционеры не рассчитывали, что можно будет узнать не вписывающихся в рамки совковости Булгакова, Пастернака, Бурлюка, Кручёных, Мандельштама, Бабеля за "эзоповым языком" автора благопристойного советского сериала про Петьку и Гаврика. Но серость "серого кардинала" оказалась не такой уж заразной.
  
   Наумов был человек изысканный. Он любил устраивать праздник из того небогатого ассортимента, который предоставляла своим гражданам великая политизированная держава. В силу своей легкомысленности, мы тогда почему-то не очень велись на призывы партии и правительства. Нам больше по душе были весёлые дружеские застолья, обхипованные Наумовскими фенечками. Так бы характеризовала наши вечеринки современная молодёжь. А тогда это называлось более прозаически - "задвинуть вола".
  
   У Наумова учёба на втором курсе факультета аэропортов была второй попыткой. Однажды его уже отчисляли за какие-то не совсем адекватные, по понятиям деканата, поступки, порочащие звание студента и комсомольца. Таким образом, мы с ним прошли почти один и тот же путь. Только Игорь отслужил два года в армии, а затем восстановился. Я же поступал в ВУЗ сызнова. Возможно, такое положение дел и сближало нас более тесно.
  
   В среде своих бывших однокашников, которые уже учились на четвёртом курсе, Наумов продолжал пользоваться популярностью. Здесь он носил аристократическое прозвище Лорд. Вполне заслуженно, должен заметить. Всегда одетый чуточку небрежно, но с каким-то особым лоском (даже если предметом одежды являлась обязательная для ВУЗа форма гражданской авиации), он был достоин того, чтобы строгий камердинер без колебаний мог пропустить Наумова на приём к английской королеве, не забыв склониться в почтительном поклоне.
  
   Иногда Игорь напоминал мне Фредерика Балсару, более известного под именем Фредди Меркьюри. Кстати, а группа "Queen" для Лорда была самой лучшей безо всяких возражений. И мой первый курс в Киеве прошёл под знаком "Богемской рапсодии" из альбома "Ночь в оперном театре", звучащей из бобинного магнитофона "Маяк-203" в часы, когда хозяйки квартиры не было дома, а дядя Ваня отдыхал после смены на заводе "Большевик". Музыка английских рок-идолов, как ни странно, помогала ему восстанавливать силы внутри его большого, пахнущего чесноком организма.
  
   Учился Игорь не шатко, не валко. И не потому, что был глуп или ленив, а только из-за того, что не придавал большого значения внешним атрибутам своих знаний. А знания у него были крепкие, смею вас уверить. Гораздо важнее был для Игоря сам околоучебный процесс с его прелестным общением. Пару раз куратор его группы пенял Наумову на то, что тот не хочет отдать всего себя учёбе. А главное - успешной сдаче экзаменов. Наивный. А как же тогда быть с врождённым гедонизмом студента Наумова? Как быть с извечным желанием осчастливить окружающих своим невероятным оптимизмом? Нет, с Игорем такие номера не проходили. Он учился и жил только для того, чтобы в полной мере насладиться самой жизнью и дать возможность вкусить этого запретного плода близким ему людям. Вселенная могла гордиться своим гражданином!
  

___

3. У КОГО НАДО НОГА

   Бывали в нашей жизни в дяди Ваниных хоромах такие знаменательные краснознамённые периоды, когда деньги кончались внезапно. Причём у обоих разом. Что такое, дотягивать до стипендии, известно практически всем, кто учился в те замечательные годы в высшей школе. Кто-то заболевал этим распространённым недугом довольно редко, кто-то вообще не страдал. Но сей довольно странный для студенчества факт можно отнести, пожалуй, что только к аборигенам, которые проживали в семье родителей. А на нас с Наумовым разгрузочные недели странным образом имели обыкновение сваливаться круглый учебный год.
  
   Стоит только немного отметить получение стипендии, тут же приходит "засушливый сезон". Научиться существовать без денег довольно просто, если ты проживаешь в общежитии, мимикрируя под безобидную тварь, которая "выпьет чаю с этим домашним вареньем и пирожками" только из уважения к соседям, к которым случайно заглянул попросить конспект по основам инженерной графики. Но совершенно другой коленкор, когда твоё логово, или, иначе говоря, "лежбище" находится в малюсенькой комнате, которую тебе сдали в наём вместе с хозяевами, и их не по годам развитой дочкой. Причём дочка из нашего с Игорем обязательного квартирного набора развитой могла считаться только по вторичным половым признакам. В плане же образовательном - всё с точностью до наоборот. Успеваемость в украинской школе любимого чада дяди Вани оставляла желать не только лучшего, но и вполне посредственного. Но нам было грех жаловаться на это милое обстоятельство, поскольку оно помогало нам выживать в крайне стеснённых рамках изголодавшихся "церковных крыс" достойно, и, я бы даже сказал, вполне сносно.
  
   Нам особенно фартило, когда период безденежья совпадал по времени с определяющими контрольными по точным наукам. К ним наша соседка-школьница относилась, как к фатальной неизбежности, которую обойти нельзя, но всё-таки необходимо. Дядя Ваня не мог оставаться безучастным к терзаниям дочурки, и тогда стол в нашей студенческой комнате загромождался разного рода учебниками для старших классов. А полиглот Наумов бодро переводил мне "с листа" задачки о странной неоднозначности в украинском трiкутнике, возомнившем себя боковой гранью пирамиды. Мы сознавали вполне определённо, что, кроме большого человеческого спасибо от дяди Вани, нам, собственно, ожидать нечего за эти математические или же физические вечера на проспекте Комарова. Но желание верить в лучшее пересиливало, и мы никогда не отказывали хозяину квартиры ни в чём. Однако ж, взаимовыгодными наши отношения с дядей Ваней стали не сразу, не вдруг. Расскажу, как это произошло.
  
   Прочувствовали мы с Наумовым слабину хозяйскую сразу, но никак не могли придумать, как использовать её в мирных целях. Наумов иногда вполголоса замечал, что, дескать, иметь сына ефрейтора значительно лучше, чем такую дочь, но решал задачи справно. Когда я тоже изрядно овладел украинским языком на уровне задачников средней школы, мы с Игорем начали делить трудовую повинность пополам. Так бы мы и жили в каком-то неоплатном долгу за свою теплоту и отзывчивость от милого дяди Вани, не ведая никакого вспомоществования от его широкой казацкой души, но однажды зимой случай изменил всё. В тот вечер мы с Игорем подготовили нашу нерадивую ученицу к четвертной контрольной по геометрии и алгебре за дежурный набор человеческого спасибо от всей души. Денег перед самым Новым годом у нас практически не оставалось.
  
   Поздним вечером, когда кишечная оболочка моего внутреннего я настолько извелась в тщетных попытках переварить частицу своей задней стенки, мне пришло в голову прикинуть наш с Игорем рацион на день до заветного получения перевода, который наклёвывался, но всё никак не желал достигать Киева, по всей видимости, из-за того, что потерял язык где-то по дороге. С языком-то в Киев и олигофрен дорогу сыщет. По самым оптимистичным прогнозам нам предстояло питаться, исходя из 40-ка копеек в день на двоих почти целую неделю. Следовательно, больше чем на пакет нежирного кефира с хлебом и банку "украинской кровянки" в сутки рассчитывать не приходилось. "Украинская кровянка" - это кровяная колбаса, не оформившаяся в колбасном виде из-за отсутствия черевы, и потому заточённая в пол-литровые стеклянные банки до востребования. Поделившись с Игорем своим неутешительным выводом, основанным на строгом математическом расчёте, я очень загрустил и попытался лечь спать, чтобы не чувствовать голода.
  
   Но внезапно Наумовым точно управлять кто-то свыше начал. Он сказал: "Тут горбатишься на эту цыпу, чуть, не каждый день. А вместо приглашения к столу - одни только словеса кудрявые. Мы же с тобой не подневольные люди. Сколько же можно пользоваться нашей благосклонностью и интеллигентностью?" Сакраментальное "доколе?" скорбным штандартом повисло в ночной тиши и взывало к ответу. Тогда мы тихонько на цыпочках прошли через комнату, где мирно почивали хозяева, и обустроились на кухне, не зажигая свет. Благо на небе гуляла проказница луна, которая так и подбивала нас на совершение неадекватных действий. Наумов деловито обыскал стол и холодильник. Цель была единственная и очень благородная. Он искал такие продукты, пропажу которых обнаружить будет практически невозможно. Из всего многообразия мы выбрали горсть весовой вермишели, кусочек затаившегося в углу холодильника маргарина и невеликий шматочек сальца. Маргарин мы бы, конечно, трогать не стали, но, похоже, хозяева потеряли его ещё тогда, когда я был абитуриентом - так зеленовато и незаметно он выглядел. Дальше мы устроили пир. Вермишель с прогорклым маргарином и шкварками показались нам каким-то изыском от Елисеева. НО! Хлеб у нас был свой! Набили желудок, убрали тихонько за собой и прокрались в свою комнату.
  
   Ранним утром к нам зашёл дядя Ваня и скромно поинтересовался, отчего мы так долго хороводились на кухне. Слышал, выходит, наши скрытные передвижения на передовой кулинарного фронта. Не спал. Скрывать наш ночной рейд по продуктовым тылам не имело смысла, и мы повинились со всей откровенностью, на какую были тогда способны. Дядя Ваня закрыл дверь поплотнее и произнёс заговорщицки: "Хлопцы, вы не делайте так больше. Хозяйка заметит недостачу, ворчать будет. Вы лучше мне намекните, если что, я вам сам всё дам. Я же понимаю, дело-то молодое. Кушать хочется". Мы сразу же и намекнули, воспользовавшись возникшей ситуацией. На обед нас ждали пельмени с бульоном, которые дядя Ваня втайне от жены передал нам ещё в упакованном виде. Варили мы их сами, как свои, приобретённые на собственные средства.
  
   А вечером случилось ещё одно чудо. Хозяйка сама пригласила нас с Игорем на кухню и угостила жареной картошкой со шкварками. Дядя Ваня достал из закромов фляжку спирта, который он методично два раза в месяц, приносил с завода "Большевик", согласно нормам расхода, причитающихся на цех, в котором он работал мастером. Наш любезный хозяин наполнил три гранёных рюмки с пижонским мениском поверху и предложил выпить за здоровье Наумова. Выпили. Хорошо закусили, выпили ещё. Хозяйка не успевала подрезать копчёного сала в нагрузку к солёным помидорчикам. Угощенье было славным. Уже чуть позже я спросил у Игоря, на самом ли деле у него день рождения, о котором настойчиво и весело весь вечер твердил дядя Ваня. Наумов отрицательно помотал несвежей спиртовой головой, и я догадался, что хитрость нашего покровителя удалась. Жена была довольна, посчитав, что исполнила свой гражданский общечеловеческий долг перед бедными студиозами. Сам дядя Ваня вполне легально употребил, так сказать, в кругу семьи. А мы наелись, что называется "от пуза".
  
   С тех пор так и повелось - как только мы с Наумовым были вынуждены садиться на иглу таллиннского обезжиренного до полного безобразия кефира, сразу семафорили международным сигналом "SOS" мичману Черноморского флота в запасе, по имени дядя Ваня. Он откладывал нам каких-то продуктов в отдельный пакет, и мы делали вид, что купили их сами. Если вы думаете, что нам было стыдно, то глубоко заблуждаетесь. Репетиторство и в то время ценилось довольно недёшево. Понимал ли это дядя Ваня? Несомненно, понимал. Поэтому и производил свои конспиративные продуктовые вливания гуманитарного содержания, тайком от скуповатой хозяйки, задорно и от чистого сердца.
  
   Мы с Наумовым, конечно же, старались не злоупотреблять щедростью хозяина и разрабатывали "золотую жилу" неспешно, только в обстановке жутчайших стеснений в средствах. Но случалось нам, и вступать в противоречие с Законом, который, слава Богу, страдал некоторой дальнозоркостью в своих героических попытках изваять нового человека, начисто лишённого чувства собственника, для светлого коммунистического завтра, которое, судя по всему, уже было не за горами. Так, по крайней мере, методично вещал бодрым партийным голосом радиоприёмник в нашей с Игорем комнате.
  
   Хорошо помню один наш такой гоп-стоп. Произошёл он в гастрономе "Отрадный". Промозглым зимним вечером, когда благоразумные хозяева из гуманных соображений разрешают домашним животным сделать свои дела, не выходя на улицу, мы с Игорем сидели у себя в комнате и готовились к каким-то семинарам. Делать это становилось с каждой минутой всё сложнее и сложнее, поскольку желудочный сок бурлил в нас почище браги в самогонных четвертях. "Нет, - сказал Наумов, - я так больше не могу. Всё чай, да чай. Нужно бы чего-нибудь мясного съесть, а то я за себя не ручаюсь. Меня нельзя считать сторонником каннибализма, но сегодня, Димон, я с вожделением рассматривал твои плечи, когда ты спал. Добром это кончиться не может". Мы знали, что в запасе у нас имеется в заветном дяди Ванином пакете немного вермишели. Но разве это еда для молодых организмов? Действительно, я почти реально ощущал вкус замечательных хлебо-жильных котлет из институтской столовой, которые будут абсолютно недоступны ещё пару дней, пока мы не получим стипендию. О розоватых спинках сосисок и свежайших сдобных булочках, со вставленным в распоротое брюшко кусочком масла со слезой, из буфета в 4-ом корпусе я даже не хотел думать.
  
   Про прелести мазохизма доцент Овсий предпочитал не упоминать на своих лекциях, верный клятве преподавателя истории КПСС. Другими источниками философских знаний я не обладал и предпочитал размышлять о чём-нибудь возвышенном. Скажем, о скорости возрастания экспоненциальной функции или же об орбитальной модели атома однажды в студёную зимнюю пору. Но этот Наумов! Он смешал все карты одним свои замечанием. Я не выдержал и спросил: "И что ты предлагаешь? Сейчас нет никаких шансов для добычи белковой протоплазмы. Может быть, остановимся на обычных жирах и углеводах, то бишь, отварим вермишель с маргарином?" Игорь хитро улыбнулся и заявил: "У меня есть замечательный план! В гастрономе "Отрадный", как ты помнишь, мясной отдел расположен очень удачно. Продавцы образцы продуктов выкладывают на специальном подносе прямо поверх холодильных витрин. Может быть, за день продали не всё. Тогда взять это НЕ ВСЁ - наша прямая задача! Перед закрытием в гастрономе, обычно, не души. Большого труда нам это не составит, поскольку продавец мясного отдела наверняка уже подсчитывает дневной навар от своего умелого топора. Мясо, конечно, там лежать будет, не бог весть какое. Сам понимаешь, как оно обветрилось за день. Но это ШАНС! Сейчас половина девятого. Гастроном закрывается в девять. Самое время!"
  
   Я возмутился: "Украсть? Нет, я не могу!" Тогда хитроумный Наумов сказал: "Почему так сразу - украсть? Всё равно это мясо скормят собакам. Оно же некондиционное стало за день. Не бери себе в голову разных патриотических мыслей. Продавцам плохо не будет. Им, наоборот, меньше возни. Они на обвесах сегодня столько заработали, что покрыть недостачу (а её наверняка не будет!) для них не составит труда. Своим отказом ты потворствуешь настоящим расхитителям социалистического мяса! Кому будет лучше от твоего чистоплюйства, ты подумал? Никому! Продавцы в мясном отделе будут и дальше воровать без оглядки. Мы с тобой загнёмся от голода. А страна лишится двух будущих инженеров". Хорошо излагал, зараза такая. Тут любой поверит в себя, как в Робин Гуда. Особенно, если учесть, гулкие пустые звуки, доносившиеся из желудка. Я согласился. Но только "постоять на стрёме". Представить процесс хватания мяса с прилавка своей нервической интеллигентной рукой я просто не решался. Игорь согласился на то, что на мясную амбразуру будет падать именно он. И мы отправились НА ДЕЛО.
  
   Для отвода глаз решили купить четвертушку хлеба, чтобы обитатели гастронома сразу не заподозрили в нас злоумышленников. Для этой цели в моём кармане отыскался гривенник. В голове было полное смятение, но мне быстро удалось загнать вялую от голода совесть под стельку аэрофлотовских "гадов". А в голове моей навязчиво кружилась фраза: "На святое дело идём! Инженеров для страны выручать!" Хотя, нет. Извините. Фильм "Место встречи изменить нельзя" тогда ещё не был снят. Значит, я что-то другое себе думал во время решающего марш-броска к гастроному. Наумов, как обычно, пошёл без шапки, несмотря на морозец с ветром. Его смоляные волосы зловеще поднимались дыбом, а стильный шарф а'ля Остап Бендер непринуждённо свешивался с воротника шинели без погон.
  
   Промозглая вечерняя улица не блистала первородным многолюдьем. Вернее сказать, на ней никого не было. Молодняк ошивался по подъездам, отогреваясь жирными бычками "Примы" и "Ватры", образуя локальное многолюдье второго рода. А взрослым особям нечего было делать на морозе в столь поздний час вдали от Крещатика с филармонией и других очагов... не заразы... культуры. Это обстоятельство приободряло. "Не смогут опознать свидетели, поскольку их нет", - пришло мне в голову. Свет в гастрономе "Отрадный" уже был наполовину погашен. Гастроном готовился к закрытию, нимало не догадываясь о том страшном преступлении, которое мы замыслили с Наумовым.
  
   Вошли внутрь. За прилавками никого. Покупателей тоже нет. Наумов резко метнулся в мясной отдел. Он оказался прав, когда уговаривал меня пойти на преступление. На подносе лежал невзрачный кусок говядины с косточкой, почерневший от долгого бессмысленного лежания с момента открытия магазина.
  
   И тут меня осенило. Игорь давно ПЛАНИРОВАЛ ЭТО ХИЩЕНИЕ. Он к нему готовился тщательно и наверняка несколько вечеров изучал поведение продавцов, наличие продукта хищения и, вообще, состояние места предполагаемого преступления. Я связался с человеком, который заранее всё рассчитал! За предумышленные действия наказание будет строже! Колени мои задрожали, но грозный окрик Игоря привёл трепещущий организм в надлежащую боевую готовность: "Смотри за входом. В случай чего, скажи что-нибудь. Над всей Испанией безоблачное небо, например. Я пойму". Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться.
  
   Наумов ловким движением метнул говядину под полу шинели, запахнул её и перехватил другой рукой уже из кармана. Через подкладку. И в этот момент в бакалейном отделе появилась продавщица. Она была весьма недовольна. "Что вы всё ходите и ходите? Житья никакого нету от студентов. Не видите, закрываемся уже?" - спросила продавщица, нервно зевая небрежно напомаженным ртом. Игорь подпихнул меня к кассе и весело ответствовал: "Извините нас, девушка! Мы только хлеба возьмём и всё. Не дайте помереть от голода двум бедным мученикам авиационной науки". Я протянул свой гривенник задеревеневшей рукой, прислушиваясь к громовым ударам сердца. "Так у вас, ребята, только на половинку чёрного хватит. - Заявила разом встрепенувшаяся тётка, которая весьма живо отреагировала на "девушку" в Наумовских устах. - Что-то не сильно кучеряво вы гуляете!"
  
   Игоря понесло. Он поймал кураж и от этого совершенно не обращал внимания, что у него из-под шинели на метлахскую половую плитку начала капать кровь с обезумевшего в гафовском одеянии куска коровы. "Видите ли, уважаемая девушка, - начал он свою нехитрую мысль, - у нас с другом несколько другие планы. Нам только четвертинку, пожалуйста. Эти 10 копеек - всё, что у нас имеется в виде капитала, так удачно описанного в одноимённом романе господина Маркса. А нам бы хотелось впоследствии, скажем, завтра приобрести ещё пакет кефира, присовокупив к той сдаче, которой вы нас, надеюсь, осчастливите, последние две копейки, которые я обронил в левый ботфорт, выходя из дому..."
  
   Я пытался остановить Наумова, но это помогало мало. Хотя с другой стороны, мои бестолковые движения ногами затирали кровавые разводы на полу, отвлекая от них внимание. Быстрей, быстрей! Я молил про себя, чтобы в мясном отделе никто не появился. Пропажу не заметит только слепой. Игорь продолжал кокетничать с подобревшей тёткой, совершенно позабыв, ЧТО у него под сердцем. И тут из подсобки вышел здоровенный мясник. Он заорал на весь гастроном нетрезвым голосом: "Уже две минуты десятого, Нина! Закрываемся. Всё! Никаких покупателей!" Он окинул замыленным взором свой отдел, взял поднос и... УШЁЛ! Ничего не заметил! Или не понял спьяну? Тут и до Наумова, наконец, дошло, что он может заиграться.
  
   Я засунул сдачу в карман, взял четвертинку хлеба, и мы ринулись на улицу. Как шли домой, не помню. Скорее всего, даже не шли, а летели. Только возле подъезда остановились передохнуть. Наумов отдышался и произнёс: "Вот видишь, пьяному мяснику никакого дела нет до нашей добычи. Он давно списал этот кусок в отходы, и даже не помнит, что собирался с ним сделать. А ты боялся..." С этими словами Игорь распахнул шинель, и мы имели удовольствие наблюдать за своим призом.
  
   Приз вблизи выглядел неважно. Одни жилы на жёлтой кости. Но нам он казался лучше любого Оскара. Внезапно открылась дверь в подъезд, и оттуда вынырнула маленькая и вертлявая, как мышонок, старушка. На мгновение она замерла, близоруко вглядываясь в окровавленные руки Наумова, в которых тот держал черноватый кусок коровьей конечности с загустевшей на морозе красновато-грязной кашицей. А после этого метнулась от нас в сторону, как правоверный мусульманин от материализовавшегося разнузданного иблиса, со сдавленным стоном: "Караул! Убили!" Думаю, что лиц наших она рассмотреть не успела, поскольку милиция дяди Ванину квартиру своим присутствием так и не осчастливила.
  
   Отваривали заскорузлую говядину часа три или, даже, четыре под тихое торжествующее пение: "Созрели ноги на кухне дяди Вани". Зато питались мы перламутровым бульоном в звёздочках жира с вермишелевой заправкой до конца недели. Жаль, что мясо разжевать так и не удалось. Дядя Ваня отнёс его на работу сторожевому Кабыздоху. Так что, по существу, круговорот мяса в природе завершился вполне удачно. Без особых отступлений от первоначального плана продавца мясного отдела. А в Отрадном целый месяц ходили слухи о маньяках, которые не просто убивают своих жертв, но и расчленяют их на глазах мирных жителей.
  

___

  

4. КАК МЫ САШКУ ПРОДАВАЛИ

   Весна 1978-го года выдалась тёплой и спорой. Душа радовалась. Погоды звенели прозрачностью свадебного хрусталя в воздушных сферах и выступлениями разнообразных певчих пернатых по окрестным садам и скверам. А их в Киеве преогромное количество, могу сообщить для тех, кто никогда не бывал в этом городе.
  
   Посещения Пушкинского парка после освоения банных услуг сделались невероятно приятными. Еженедельный же поход в Соломенские бани был для нас с Лордом просто обязателен. Отменить его могло только землетрясение, отсутствие воды в означенном выше заведении или внеплановый военный переворот в одной из банановых республик Центральной Америки, поставляющей мочало в Киевский банно-прачечный комбинат на основании эксклюзивного договора..
  
   В одно из таких посещений парка "набело" (то есть после бани) Наумов познакомил меня со своим двоюродным братом Сашкой. Александр тоже родился и вырос во Фрунзе и настолько часто оказывался в доме у Наумовых, что стал, пожалуй, Игорю родней родного брата. Он был на пару-тройку лет старше и больше года назад закончил КВВИАУ (Киевское высшее военное инженерно-авиационное училище). Теперь же служил в этом училище в звании лейтенанта, проживая в офицерском общежитии, которое располагалось на его, училища, территории. Довольно удобно, нужно отметить - до места службы каких-нибудь дюжина шагов строевым.
  
   Братья с места в карьер завели беседу о некой Татьяне, которая работала в учебной части вышеназванного училища делопроизводителем. Мне же оставалось только слушать их несколько агрессивный спор об этой фемине. Как я понял из разговора, конфликт братьев был затянувшийся, ведущий начало ещё к тому моменту бытности Наумова рядовым СА, когда он сам служил в роте охраны КВВИАУ после отчисления со второго курса. Я почти не сомневаюсь, что Сашка каким-то образом приложил руку к этому волшебному попаданию Игоря в военную часть, дислоцирующуюся в Киеве. Хотя, как знать, могу и ошибаться. Фортуна в волшебные времена застоя выкидывала и не такие кренделя. Так или иначе, оба брата оказались на два года в одном учебном заведении министерства обороны. Только один учился на старших курсах, а второй его охранял с оружием в руках от безуспешных попыток вражеских наймитов развалить систему военного образования державного значения.
  
   Любовная история курсанта и делопроизводителя начиналась давно. Она то сходила на нет, то разгоралась с новой силой. После того, как Сашку по распределению оставили в училище, необходимо было довести роман до логического конца. Игорь настаивал на том, чтобы таким концом непременно стал разрыв отношений. Не знаю, по какой причине, но Татьяна Наумову не пришлась. Он настойчиво уверял брата, что спешить со свадьбой не стоит. Что, вообще, до этого доводить не следует. Молодой перспективный офицер должен знать себе цену, и не стремиться к тому, чтобы дать повязать себя во цвете лет, когда вокруг полно более достойных кандидаток на владение его свеженькими погонами.
  
   "Куда ты спешишь? - Говорил Игорь. - Татьяна не пара для тебя. У неё характер сильнее. Она тебя на три года старше, в конце концов. Неужели ты хочешь стать "подкаблучником", Саня? Да, и рановато тебе о регистрации думать. Дослужись сперва до капитана, а потом и о свадьбе мечтать начнёшь. Ну, и что, что у неё папа какая-то "шишка"! Будут тобой помыкать, всю жизнь, вспоминая, что ты в примаки идёшь. Разорви с Татьяной все отношения. Увидишь, что самому станет легче. И, вообще, лучше рапорт написать и уехать из города в боевую часть. Оно тебе нужно, пресмыкаться здесь перед старыми пердунами? Карьеры не сделаешь долго. Крепко все засели в Киеве. В отставку, хрен кого сковырнёшь по возрасту. Послушай меня, Санёк". Но молодой лейтенант, потерявший голову от любви, ничего слушать не желал. Так тот разговор и закончился ничем. А через неделю Саша пригласил нас с Наумовым к себе на день рождения. В роскошную (по студенческим понятиям) комнату офицерского общежития.
  
   Я долго сопротивлялся, не хотел идти на режимную территорию. Но Наумов со свойственным ему оптимизмом сумел настоять на своём. "Мы же в воскресенье поедем, Димка. Офицеров в училище в выходные по минимуму. Считай, что, кроме дежурного, никого и не будет вовсе. А служивых я на себя беру. Они меня ещё помнят. Пошли". Уговорил.
  
   Всё поначалу складывалось так, как обещал Наумов. На КПП нас пропустили без проблем, и через 10 минут мы уже разворачивали свои пищевые подарки в холостяцкой офицерской берлоге. Сашкин сосед уехал на выходные из города. Так что никто нам не мог помешать вполне мило посидеть за праздничным столом с военным колоритом. Татьяну Сашка не ждал. Она как раз навещала родственников где-то в области. Сидели вольготно и правильно в традиционном варианте "на троих". Когда вечер упал на Киев нежным светом уличных фонарей, я начал проявлять нетерпение. Порывался уйти домой. Но Наумов объяснил популярно, что без него я фиг проскочу мимо караульного в "собачьем домике". Пришлось оставаться, дожидаясь лучших времён. Споры о неоднозначности ранних браков, которые начались ещё в Пушкинском парке, разгорелись с новой силой и сморили меня. Сашка уложил моё задремавшее тело на свою кровать и обещал, что "они с Игорем скоро подведут черту". После этого, дескать, отправимся мы в город, как миленькие.
  
   Проснулся я от какого-то шума. За окном было уже светло. "Утро", - пришлось мне констатировать с необычайной безысходностью. На соседней койке валетом лежали азиатские братья, а надо мной навис какой-то незнакомый лейтенант с синими погонами, который говорил, что нам с Наумовым пора делать ноги, поскольку сюда идёт дежурный по училищу. Сашка, как истинный советский офицер, облачился в форму очень быстро. Потом он выглянул в коридор и огорошил нас своим докладом: "Идёт! Поздно! Под кровати прячьтесь!" Нам с Наумовым не оставалось ничего другого, как подчиниться.
  
   Под кроватью было пыльно и унизительно. Но зато мы не поломали Сашке карьеру. Через несколько минут офицеры поскакали на службу, а нас с Игорем заперли в комнате, чтоб мы своим наглым гражданским видом не довели руководство училища до инфаркта. Уходя, Сашка обещал произвести эвакуацию в ближайшее время. Главное, чтобы мы не высовывались в окна и не пытались героически спрыгнуть со второго этажа. Спустя час дверь открылась и на пороге возникла женщина неземной красоты. "Татьяна", - догадался я.
  
   Женщина мило улыбнулась и весело сказала: "Ну, что, голуби, полетели?" Мы с Наумовым дружно зашелестели крыльями и снялись в полёт за своей спасительницей. Выходили какими-то тайными тропами, неведомыми начальству училища. Возле КПП Татьяна обратилась к Наумову: "Знаешь, Игорь, мне Саня всё рассказал. Нужно бы поговорить ещё всем вместе. Давайте встретимся где-нибудь на нейтральной территории... Скажем, послезавтра. Всё обсудим". После чего делопроизводитель очень делово выпихнула нас за проходную, объяснив растерянным солдатам срочной службы, что это к ней приходили курьеры из штаба округа с пакетом. Возможно, она имела в виду тот самый полиэтиленовый пакет, в котором мы накануне принесли на Сашкин стол банку маринованных белых грибов, консерву "завтрак туриста" и бутылку лимонной водки.
  
   Встречу с Татьяной назначили в каком-то кафе. Сейчас точно не помню, в каком именно. Мы с Наумовым пришли заранее. Заняли столик и терпеливо ждали прибытия оппонентов. Так, по крайней мере, называл Игорь своего кузена и его невесту. Честно говоря, я не был никому оппонентом, я просто пошёл за компанию. А Игорь всё рассказывал мне, что Татьяна Сашке не пара, и что он не позволит брату так вот запросто погибнуть во цвете лет, ещё не получив капитанских погон. Магнитофон за барной стойкой по-английски заливался нежными голосами "Баккары" с милым испанским акцентом. Мы потягивали лёгкий коктейль и просто отдыхали.
  
   Но нашу идиллию неожиданно нарушил колоритный парень, ворвавшийся в зал, как Егоров и Кантария постановочно врывались на купол рейхсканцелярии в далёком 1945-ом. Метрдотель кричал ему вслед: "Подождите, свободных мест нет!" Но его старания пропали понапрасну. Парень, представляющий собой конгломерат провинциального хулигана и штангиста тяжёлого веса, незамедлительно плюхнулся за наш столик со словами: "Вот же свободные места! Целых два". Доводы Наумова о том, что мы ждём друзей, не возымели действия. Энергичный сосед успокоил нас: "Я сразу исчезну, как только они придут, не боись. Махну соточку и, айда, киевских мудаков гонять!"
  
   Парень зловеще хохотнул. Он ощущал себя настоящим Д'Артаньяном, приехавшим покорять Париж. Нам пришлось согласиться с его временным присутствием, чтобы не портить себе вечер. До встречи оставалось около получаса, плюс Татьяне на сборы минут 15-20 сверхурочных. В общем, пока не горело. Но, право слово, лучше бы мы испортили настроение сразу, вступив в кровавую схватку за столик. Тем более что метрдотель был на нашей стороне. Ну, да что теперь об этом. Получилось так, как получилось. Ни лучше, но и не хуже. Детина, в котором было росту чуть побольше, чем в развороте плеч, дал нам с Наумовым передышку примерно в минуту, пока изучал меню. А затем начался настоящий назойливый психофизический прессинг.
  
   Парень прислушался к мелодии "Аббы", доносившейся со стороны магнитофона, и изменился в лице. "Это шо за фигня тут у вас лабает? Почему я не слышу музыки Ди Пурпла, почему я не слышу музыки Юрахи Хипа?" - спросил он у меня с таким видом, будто именно я стоял за стойкой и менял магнитофонные кассеты. Оно, конечно, я тоже люблю тяжёлый рок. Даже более чем. Не без этого. Но в кафе такая музыка не совсем уместна. Здесь должны звучать танцевальные ритмы. Я не замедлил высказать парню своё видение ситуации. В ответ на это он высокомерно заявил: "Говно ваш Киев! Тут и музыки приличной нет. У нас вот под Житомиром Юраху Хипа везде гоняют! Это отпад!" Вероятно, он представлял себе этого Юраху таким же, как он сам. В рубашке с воротником апаш (последний писк в Житомирских сёлах) и невероятных клешах с цепью и колокольчиками, вшитыми на широченный разворот (не меньше размаха рук рыбака среднего роста, показывающего, какую он рыбу вытащил вон за той корягой в прошлом сезоне) превосходного новозеландского драпа, завезённого по случаю, из-за отбраковки всей партии мануфактуры, в Житомирскую глубинку.
  
   Рассказывать, что Юраха Хип совсем не крутой пацан с периферии, а английская рок-группа "Uriah Heep", мне совсем не хотелось. Игорь тоже скромно посмеивался в коктейльный стакан, не желая вступать в искусствоведческую дискуссию. Дружба как-то не завязывалась. Парень откушал стакан водки, сморкнулся в салфетку и заказал себе котлету по-киевски, громко сетуя на то, что непременно обманут. Ни в жисть не суметь в Киевском кафе сделать правильную котлету! Когда ему принесли заказ, и крутой житомирский хлопец ковырнул вилкой исходящую паром, как котёл на паровозе Черепановых (отца и сына, а не братьев, как многие себе думают) котлету, источающую неземные ароматы, то он немедленно с торжеством заявил: "Ну, вот! Что я говорил! Вместо мяса курицы напихали. А середина вообще пустая. Костомаху от куриной ноги туда всунули, сволочи! У нас в Житомире не так! Там хоть и хлеба в котлетах много, но НАСТОЯЩЕЕ мясо тоже есть. Не эта дохлая курятина! Хоть бы постеснялись дырку внутри оставлять. Костью замаскировали. Думали, не пойму, раз не местный. Накося, выкуси! Не дураки сидят".
  
   Официант долго рассказывал парню рецептуру приготовления котлеты по-киевски, после чего тот заартачился, что платить не желает, поскольку его обманули. В процессе спора он маханул ещё сотку водки и стал совершенно неуправляем. Тем временем, в дверях показались Сашка с Татьяной. Они направились в нашу сторону. Житомирский хлопец, который только что заставил официанта заменить ему надковыренное блюдо на домашнее жаркое, совсем забыл о своём обещании немедленно освободить место, как только подойдут наши с Наумовым друзья. Он демонстративно развалился на стуле и поставил нас перед фактом: "Девушка может садиться, а этому придурку здесь делать нечего!"
  
   Сашка по натуре человек спокойный. Он не стал долго препираться, а просто взял дебошира под локоток и отвёл его к администратору. Мы с Наумовым блокировали вторую руку во избежание порчи казённого имущества. "Сколько он вам должен?" - спросил Шурик у официанта, несмело высунувшего нос из-за портьеры, отгораживающей зал от кухни. Тот ответил. Парень начал орать, что, дескать, это побор. Ни фига он не ел этой поганой котлеты из дерьмовой киевской курицы. У него ещё и водка не вся допита. "На дне стакана пара капель завалялась что ли?" - подумал я, прекрасно помня, что приносили парню только трёхсотграммовый графинчик. Дебошир скоро понял, что гонит он напрасно, и с невероятным отвращением рассчитался. Потом минут пять звенел колокольчиками на клёшах, вшивая нецензурную ораторию в их мелодию, пока не растворился в струях уличного дождя.
  
   Когда мы вновь сели за стол, Сашка первым делом сообщил Игорю, что тому не удастся помешать свадьбе. Любит он Татьяну, и ничего слушать не хочет. И не в том Татьяна ПОЛОЖЕНИИ, чтобы он последовал братскому совету. Наумов понял, что из его увещеваний не будет никакого толку, и засобирался домой. Его удержала Татьяна. Она, как это свойственно всем невестам перед заключением брачного союза, стремилась понравиться будущим родственникам (по крайней мере, не нажить в их лице врагов), и попыталась заключить с Наумовым мирное соглашение. "Игорёк, - сказала она, - не дуйся. Всё будет хорошо. Я, понимаю, что Шурик тебе, как родной брат. Что он воспитывался с тобой в одной семье, что ближе, чем ты и твоя мама, у него нет никого. Но, поверь мне, я тебе не враг". Потом она сделала небольшую паузу и продолжила: "Я тут подумала, почему бы нам всем вместе не отметить предстоящую регистрацию брака. Приезжайте завтра с Димой в Бровары. Там у подруги свой дом. Посидим по-домашнему. Там и ещё одна моя подруга будет". Когда мы шли домой, Наумов ворчал: "Вот ведь как меня задёшево купить хотят. Праздник устраивают. Но, видно, уже, и в самом деле, ничего не изменить. Тогда оторвёмся завтра по полной программе. Ты как? Со мной?" Не мог же я бросить друга в такую трудную для него минуту.
  
   Приехали в Бровары назавтра ближе к обеду. Нас там уже ждали. Весело лаял во дворе приветливый пёс замысловатой бровариспольской породы. Кастрюли и сковородки выдавали на-гора всякую вкуснотищу. Санёк с Татьяной и двумя её подругами нарезал на кухне салаты. Честно говоря, такого угощенья я не ожидал. Похоже, Наумов тоже. Сердце его смягчилось, несмотря на то, что в желудке пока плескалась только взбудораженная кулинарным пейзажем слюна.
  
   Девчушки оказались переростками, по классификации Наумова. И вовсе не в физическом смысле, как вы, наверное, подумали. Здесь как раз всё было нормально. Дело было в возрасте. Мы с Игорем явно не вписывались в их возрастную категорию, однако концептуальную установку на "выйти замуж" это обстоятельство практически не влияло. В этом мы очень скоро убедились. Но разве можно предъявлять претензии, когда белоснежная скатерть ломится от домашней снеди, а милые дамы так снуют вокруг, стараясь угодить во всём? Гуляли долго, до первых петухов. В процессе праздничных мероприятий хозяйка дома два раза уводила Наумова куда-то "посмотреть хату". После второго осмотра Игорь вернулся совершенно расслабленный и одухотворённый. Он решил сделать заявление для прессы, и тут же его сделал. "Танюшка, - сказал он, - отдаю брата в твои нежные руки. Пользуйся. Теперь я уверен, что с тобой он не пропадёт!"
  
   Втроём с Татьяной и Сашкой мы уехали в Киев первым автобусом, одна из девиц ушла домой, а Наумов решил остаться, сославшись на слабость. У дяди Вани он появился только через два дня с улыбкой блудливого Чеширского кота, вплывающей в комнату раньше его самого. На все мои вопросы о том, где он пропадал, Игорь отвечал загадочно словами Некрасова: "Есть женщины в русских селениях". Я не стал его поправлять, что до ближайшего русского селения довольно далеко ехать, и он нипочём бы туда не добрался без денег, потому что понимал - иногда и классикам не постижимы географические границы обитания ТЕХ САМЫХ удивительных женщин. А Сашкина свадьба состоялась летом. Первенца назвали Игорем, если, конечно, это был мальчик.
  

___

  

5. ПОЭТОМ МОЖЕШЬ ТЫ НЕ БЫТЬ

   О, эти упоительные весенние вечера на ВДНХ! Как много с ними связано. Сколько выпито пива в этом тёплом полумраке заходящего за Карпатский кордон солнца! Не одна цистерна! Нет, нет, Карпат отсюда, с территории выставки, по правде говоря, не видно. Зато ощущаешь себя здесь в самом центре Европы. Ещё бы, ведь в двух, геометрически правильно расположенных друг относительно друга по законам осевой симметрии, кафушках с неприхотливыми названиями "Весна" и "Лето" всегда имелось импортное пиво. Может быть, я что-то путаю, и кафе носили тогда несколько другие названия. Например, "Зима" и "Лето", или же - "Осень" и "Весна". Но сути дела это обстоятельство ничуть не меняет.
  
   Чешское бутылочное пиво, как правило "Пльзеньский праздрой", не способствует тому, чтобы углубляться в топонимические исследования вывесок увеселительных заведений выставки. Иногда в кафушках бывало и немецкое пиво. Но чаще всего упёртые официанты никак не хотели продавать дефицитный продукт своим согражданам, а раболепствовали перед иноземцами. Странная гримаса социализма, должен я заметить. Хотя с другой стороны, выставка всё-таки, как никак, являлась местом демонстрации достижений СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО способа хозяйствования. Стало быть, и пиво пейте местное, ребята. Социалистическое. Покажите иностранным гражданам, что и у нас этого добра навалом, ничуть не худшего качества.
  
   Приходили мы сюда обычно небольшой компанией, человек 5-6, занимали места за столиками под зонтиками для гавайских коктейлей сказочных великанов и бежали в ближайший ларёк за "Киевским светлым" или "Подольским". В городе эти сорта встречались достаточно редко, и поэтому праздничное настроение усиливалось осознанием того, что сегодня мы гуляем не просто так, традиционно, а отмечаем самый прекрасный день на свете. Самым лучшим же пивом! Но нередко посещение выставки мы с Наумовым проводили в более интимной компании. То есть только вдвоём. Нам с ним никогда не было скучно. Мы наслаждались от нашего общения, находя в нём всё новые и новые нюансы. Тем взаимного интереса было столько, что они просто не могли исчерпаться, приведя нас в уныние.
  
   В одно из таких весенних посещений дуэтом нам с Игорем повезло. Официант из кафе, по моему, всё-таки "Осень", сподобился продать нам дюжину немецкого пива по спекулятивной цене 70 копеек за бутылку. Мы заняли приглянувшийся столик под открытым небом и начали изучать жизнь под неспешный разговор о ней же. Народу вокруг было не густо. Выставка заканчивала работу, и экскурсионный ажиотаж сошёл на нет. Лишь за пару столиков от нас сидели две симпатичные девушки с явными признаками коренных киевлянок. Интеллигентные, аккуратные, говорливые. Почти очаровательные.
  
   Со свойственной ему обаятельной улыбкой Наумов пошёл знакомиться. Я же потягивал пиво и ни о чём таком не думал, что могло бы заставить меня бросить это увлекательное занятие. А Игоря разве удержишь, если ему что-то взбрендило? Минут через десять Наумов вернулся раскованной походкой от бедра и озадачил меня нестандартным предложением. Выдумщик он был отменный. "Я сказал девчонкам, что ты непризнанный гений. Поэт не от мира сего. Давай их разыграем. Я будто бы пошёл тебя уговаривать прочитать какой-нибудь шедевр. Ты делай вид, что ломаешься, что у тебя Муза как раз в гостях. Но потом всё-таки согласись. Подойдём к девицам, и ты им прочитай что-нибудь из Бродского. Они наверняка не знают, поскольку на филологическом в универе учатся. Там такого не допустят, чтобы опального поэта изучать. Согласен?"
  
   Идея мне понравилась, честно говоря. И я начал думать, чтобы такое прочитать. Наизусть я знал отрывки из "Шествия" и "Реквиема". Откуда вдруг такие познания, спросите вы? Ещё со времени учёбы в Питере. Мне посчастливилось не только изучать диссидентские стихи "в списках", но и попасть однажды в ДК имени Ленсовета (в клуб "Восток"), где Евгений Клячкин декламировал "Шествие" целиком с собственным музыкальным сопровождением. Надеюсь, помните этого знаменитого барда? Ну, хотя бы его песни "Не гляди назад", "Мокрый вальс", "Пилигримы"? Все романсы из поэмы были переложены для гитары, и Клячкин то пел, то читал. Незабываемое впечатление! Остаётся только удивляться, что власти прохлопали этот концерт, на котором исполнялось ключевое произведение великого автора, осуждённого за тунеядство. Спасибо, впрочем, властям за эту оплошность.
  
   Итак, лучше всего из поэмы "Шествие" я знал "Романс чёрта". Поэтому выбор пал именно на него. Я некоторое время повторял про себя текст, чтоб не сбиться и прочитать в духе сумасшедшего гениального поэта, которого никто не хочет и не желает понять. Со стороны, скорей всего, это выглядело забавно, поскольку глаза мои были закрыты а губы едва шевелились, похоже, в творческом экстазе. "Димка, они на тебя смотрят с восторженным испугом. Клюнули! - Радостно вещал Наумов. - Сейчас мы сделаем тётям красиво! Допивай и пошли". Я прикончил открытую бутылку и медленно встал, еле заметно раскачиваясь в такт монотонного чтения. Я уже почти стал непризнанным гением. Начал верить в это лучшей половиной своего раздвоенного сознания. Мы подошли к девушкам, и Наумов представил меня: "Знакомьтесь. Светило поэтической мысли. Дмитрий Иванов. Ученик самого Джеймса Джойса, непризнанный гений пера!"
  
   К чему Игорь Джойса приплёл, я не понял. Вероятно, для значительности. Девушкам это имя ничего, собственно, не сказало, но его красивое иностранное звучание завораживало и задало нужный тон нашему с ними общению. Наумов продолжил: "Как раз сейчас маэстро заканчивает очередной свой шедевр. У нас кончились салфетки. Не могли бы вы дать нам немного, чтобы поэт мог записать свои бессмертные строки?" Я в это время продолжал закатывать глаза и нервно шевелить губами. Краем одного из них мне удалось рассмотреть, как девушки-филологи с готовностью протянули Игорю вазу с салфетками. Я взял несколько штук и принялся неровными дрожащими буквами выводить на них плохо заточенным карандашным огрызком те самые строки из романса, которые только что твердил про себя.
  
   Импровизация удалась. Когда долго общаешься с Наумовым, нужно быть готовым к любым неожиданностям. Я был готов и подыграл, как следует, в полную силу. Буквы наезжали одна на другую, нежная бумага рвалась. Я перечёркивал что-то, не обращая никакого внимания на совершенно обалдевших девиц с глазами загнанных джейранов, рвал салфетки, раскидывая клочья вокруг себя, говорил отдельные фразы вслух. Игорь шёпотом комментировал: "Девчонки, на ваших глазах рождается история. Вам повезло несказанно! Это всё равно, что наблюдать за Пушкиным в период творческого подъёма... Пиво будете?" Ошарашенные студентки незаметно для себя усидели по бутылке пива прямо из горлышка. Пора было приступать к главному, ибо, как заметил кинематографический классик, клиент созрел. Я откинулся на спинку стула, запрокинул голову назад и начал монотонно, без выражения, читать:
  
   "Новобранцы, новобранцы, новобранцы!
   ожидается изысканная драка,
   принимайте новоявленного братца,
   короля и помазанника из мрака.
  
   Вот я снова перед вами - одинокий,
   беспокойный и участливый уродец,
   тот же самый черно-белый, длинноногий,
   одинокий и рогатый полководец".
  
   При последних словах я физически ощутил, что мои слушательницы буквально отпрянули, подались назад от стола, уронив пустые бутылки. Рога, что ли, им почудились? Наумов старался сдерживаться, чтоб нечаянным смехом не испортить общего впечатления. Я почувствовал, что вполне овладел вниманием аудитории и продолжал:
  
   "Перед веком, перед веком, перед Богом,
   перед Господом, глупеющим под старость,
   перед боем в этом городе убогом
   помолитесь, чтобы что-нибудь осталось.
  
   Все, что брошено, оставлено, забыто,
   все, что "больше не воротится обратно",
   возвращается в беспомощную битву,
   в удивительную битву за утраты".
  
   Посторонние шумы уже совсем не отвлекали меня. Даже какое-то странное повизгивание, отдалённо напоминающее девичье всхлипывание не могло меня остановить. Голос мой, по-прежнему, был еле различим, и слушателям приходилось поневоле подвигаться к столу, чтобы разобрать мистические строки Бродского:
  
   Как фонарики, фонарики ручные,
   словно лампочки на уличных витринах,
   наши страсти, как страдания ночные,
   этой плоти - и пространства поединок.
  
   Так прислушивайтесь к уличному вою,
   возникающему сызнова из детства,
   это к мертвому торопится живое,
   совершается немыслимое бегство.
  
   Приняв слово "бегство" за руководство к действию, наши милые студенточки стали потихоньку отчаливать. Они суетливо побросали своё невеликое дамское добро в элегантные сумочки и попытались резко ретироваться. Но на их пути встал поборник поэтической чести Игорь Наумов. Он подхватил мятежных девушек под руки и любезно впечатал их в пластик стульев. Ну, а я продолжал:
  
   "Что-то рядом затевается на свете,
   это снова раздвигаются кровати,
   пробуждаются солдаты после смерти,
   просыпаются любовники в объятьях.
  
   И по новой зачинаются младенцы,
   и поют перед рассветом саксофоны,
   и торопятся, торопятся одеться
   новобранцы, новобранцы, солдафоны".
  
   Услышав поминание любовников, девицы испуганно переглянулись, вероятно, представив ВСЁ, что может ожидать их в дальнейшем, если они дослушают до конца отмороженного на всю гениальную голову поэта. Это их настолько напугало, что филологини предприняли вторую попытку покинуть арену для солирующего без сопровождения сумасшедшего. Но и она не удалась. Наумов умеет быть настойчивым. Я открыл один глаз, чтобы иметь возможность не только слышать, но и видеть неизбежный успех у зрителей, а сам читал в том же самом индифферентном стиле:
  
   "Как вам нравится ваш новый полководец!
   Как мне нравится построенный народец,
   как мне нравятся покойники и дети,
   саксофоны и ударник на рассвете!
  
   Потому что в этом городе убогом,
   где отправят нас на похороны века,
   кроме страха перед Дьяволом и Богом,
   существует что-то выше человека".
  
   Здесь уже и Наумов был бессилен, что-либо сделать. На слове "полководец" девушки поняли, что такого предводителя им не нужно. Им бы быстрей до дому добраться, пока не окончательно стемнело. Всяких они видели на своём веку прилипчивых парней, но таких впервые. Бегство студенток университета даже позорным назвать нельзя. Скорее всего, так и французы в 1812-ом году не драпали. По крайней мере, войска императора не бросали помаду и зеркальце, где попало. Это всё равно, что знамя полка отдать на поругание врагам.
  
   Игорь попытался догнать беглянок, чтобы вернуть им остатки девичьей чести, но всё тщетно. Тогда он положил передо мной помаду, изящное зеркальце и констатировал: "Вот, держи. Трофейные. Ты честно заработал". Мы допили пиво, и пошли на троллейбусную остановку. Вечер поэзии подходил к концу. Нужно было подготовиться к какому-то семинару или, возможно, лабораторной работе. Жизненные реалии выступали на первый план.
  
   Прошло много лет. Произведения Иосифа Бродского теперь доступны всем желающим. Меня же порой беспокоит судьба двух милых выпускниц филологического факультета. Когда же они догадались, что в ТОТ вечер на ВДНХ в городе Киеве с ними очень странно общался не сам великий поэт? Или, может быть, всё ещё рассказывают знакомым об удивительной встрече с Нобелевским лауреатом? Если так, то я прошу прощения у души гения за беспринципное отношение к его творению и наглое присвоение романса ОДНИМ сумасшедшим поэтом.

___

6.ДИССИДЕНТ

   Кто не знавал пивной бар "Бриз" на Подоле в начале 80-ых, тот либо не жил в Киеве, либо ВООБЩЕ не жил. Замечательная толкотня на входе, сделанного в виде перевёрнутой лодочки. Ещё более тесная толкотня к "доильным пивным аппаратам". Добродушная ругань. Тесные кабинки-каюты с декоративными иллюминаторами. И здесь тоже бывает синИм синё от форменной одежды, а не только в "Байконуре". Но "Бриз" всё-таки был достоянием всего прогрессивного человечества, а не только студентов КИИГА. Поэтому зарулить сюда в форме считалось моветоном. Хотя заповедь эту, неизвестно кем придуманную, мы постоянно нарушали.
  
   Чем же всё-таки был "Бриз" для гафовцев? Филиалом "вермутского треугольника" ("Байконур" с пивом - пельменная с портвешком - гастроном со всем остальным), у которого городские власти оттяпали один тупой угол - пельменную. Зато два других, острых, угла радовали глаз и развивали воображение. "Бриз" и Шинок", "Шинок" и "Бриз". Какое умопомрачительное сочетание, не правда ли? Что-то сродни песне про шумящий камыш! Сначала размялся пивком с кетовым балыком от Саныча или Стаса, потом срочным образом закрепил успех в "Шинке" соточкой горилки с бутербродом, на котором пламенеет острой паприкой венгерский шпик, и стаканом томатного сока. Потом и фуникулёр ни к чему, чтобы подняться наверх, на крутой бережок, насладиться великолепными Днепровскими видами, поболтать на скамейке с чебуреком в зубах. Вот такой мне видится с высоты прожитых лет счастливое посещение Подола.
  
   Приучился я периодически наведываться в "Бриз" на первом курсе с лёгкой руки незабвенного Наумова. Ходили мы туда обычно в компании с двумя однокурсниками Игоря, Гаврилой и Малым. Гаврила, Володя Савельев, занимался вольной борьбой. Не раз брал призовые места на универсиадах Украины. Хоть убей, не могу вспомнить, почему ему дали такое странное прозвище. Возможно, тут не обошлось без Наумова и его любви к "Золотому телёнку". Малого по паспорту звали Сергеем. Но об этом знали немногие. Для всего факультета аэропортов, впрочем, как и для девчонок с экономического факультета он оставался Малым. Сергей полностью соответствовал своему прозвищу. Тут не могло возникнуть каких-либо вопросов. В возрасте 19 лет от роду он выглядел, как школьник 6-го класса.
  
   Все события, так или иначе, связанные с участием Малого, заканчивались неизменным смехом. Особенно быстро покупались на его внешность женщины из числа домохозяек. Они жалели худенького парнишку, вынужденного шататься с нетрезвыми студентами, делились с ним продуктами. Малой ел невероятно много, но от этого конституция его организма никак не менялась. Во время процедуры распределения один из членов комиссии всё никак не мог поверить, что перед ним настоящий, без пяти минут, выпускник ВУЗа, прошедший полноценные офицерские сборы в летних лагерях, а не школьник-недоросток с наивным взглядом Незнайки.
  
   Да, кстати, именно по этой причине, своей моложавой (если здесь уместно это слово) внешности, у Сергея была исключительная популярность в среде экономисток (студенток экономического факультета). Те считали Малого вундеркиндом, который закончил среднюю школу в 12 лет. Им было интересно общаться с гениальным ребёнком. Серёга никогда не убеждал их в обратном. Ему тоже было интересно изображать из себя чудо природы. Я хорошо запомнил один эпизод, связанный с Малым, который произошёл на ВДНХ. Две развязных девицы лет 25-ти, сидевшие за соседним с нашей компанией столиком в летнем кафе, презрительно осматривая Серёгу, попеняли нам: "И не стыдно вам, юноши, такого сопляка пивом спаивать? У него ещё молоко на губах не обсохло!" Малой в ответ на это встрепенулся первым и ответил высоким мальчишеским голосом: "Тётеньки, я уже большой. А вступите со мной в интимную связь. У меня уже и поллюции были. Честное слово!" Тётенек как ветром сдуло. Они почему-то живо представили себе статью о совращении малолетних и постарались избежать конфликтов с законом самым доступным на тот момент способом.
  
   В середине пятого курса Малой начал расти не по дням, а по часам. Всего за несколько месяцев вымахал сантиметров на 15 и лишился своего замечательного милого недостатка. Обманутые прелестницы-экономистки сразу забыли своего героя, и при встречах называли теперь только полным именем. Как утомительно падать с пьедестала!
  
   С этой Наумовской гвардией скоро перезнакомились и мои друзья-приятели. Обе команды приглянулись друг другу, и началось перекрёстное общение факультетов. Особенно грешил этим Саныч. Частенько Олег пропадал в гостях у Наумова без меня. И, кстати, первым с нашего курса воочию лицезрел Республику Свободных Нильских Крокодилов вместе с Игорем. Но об этом речь впереди.
  
   А теперь небольшая зарисовка, связанная с "Бризом". В тот вечер народу в баре было, как обычно, много. Наша компания состояла из Наумова, Саныча, Стаса и меня. Мы терпеливо простояли около часа в очереди, зашли под перевёрнутую лодку и сразу окунулись в атмосферу мужского клуба в восточнославянской транскрипции. Под невысокими потолками висел сизый табачный смог, в уютных кабинках на 4-ых человек набивалось до десятка жаждущих. Свободных кружек катастрофически не хватало. Но всё же нам вскоре удалось завладеть не только сидячими местами, но и гордостью советских стеклодувов - кружками пивными, ёмкостью 0,5 л по цене 35 копеек за штуку. Причём, что характерно, столько стоили сами кружки и их содержимое. Армянский баланс, что называется.
  
   Пиво было необычайно вкусным с дарами Дальнего Востока, прихваченными с собой в ассортименте. Вечер явно задавался. Теснота не была тому помехой. Главное, чтобы собеседники были приятными, солёная соломка не подмокшей, а пиво налито "с пенкой под ободок". Итак, сидим мы себе за столиком, беседуем. И тут к нам подсаживается несуразный мужчинка неопределённого возраста, звания и сословия. Но ближе к простому народу, чем студенты, это точно. Ибо на его ругах наколки в стиле примитивизма, в карманах вошь на аркане пасётся, а стипендией не пахнет по определению.
  
   В руках у мужика пустая кружка, в которую он вцепился, чтобы не отобрали лишённые тары любители пива, как в последнюю в жизни любовницу. Денег у него явно уже нет (или не "уже", а ВООБЩЕ), но он на что-то надеется. Просто так ему наливать никто не станет, дело понятное. К студентам КИИГА сел, не к мальчикам-мажорам. Форму гафовскую в Киеве всяк знает. Это бесспорно. Следовательно, удивлять нас чем-то из ряда вон мужичок собрался, если хочет приобщиться к ячменному напитку от наших щедрот.
  
   Но мы сидим без видимых признаков, что понимаем его намерения. Один Наумов в сторону еле слышно произнёс: "Полку народных сказителей прибыло, разувайте уши. Лапша подешевела". Сосед с пустой кружкой оставил безо всякого внимания слова Игоря, поскольку приступил к впадению в транс. Он вдруг закрыл глаза и начал раскручивать себя по спирали, согласуясь со своим внутренним ритмом, скрытым от посторонних глаз. Сначала звуки, исходившие из рваной щели в бедноватом подворье небритых щёк, были нечленораздельны и абсолютно не идентифицировались ни с одним языком мира. Но вскоре органчик (это я почему-то представил одного из градоначальников города Глупова) начал понемногу налаживаться. Смазка расплавилась, потекла по шестерёнкам, и мужичок зашёлся в благостном речитативе.
  
   Благостный-то был только тон, а вот слова совсем наоборот - жутковатые, заунывные и совсем не патриотические (для того времени, разумеется). Смысл их был таков примерно. Некий зек откинулся с зоны и пришкондыбал на Красную площадь в Москве. Но его не пустили, поскольку он своим видом портил картину социалистического благолепия. Тогда этот зэк принялся шаманить, вызывая дух усопшего вождя с тем, чтоб ему пожалиться... Одним словом, грустная история, зарифмованная в поэму. По-видимому, без конца и без края. Наш мужичок периодически открывал один глаз в тайной надежде, что уже вот-вот. Сейчас начнут угощать. Но мы попросту не обращали на сказителя никакого внимания. Тот принимался злиться и от этого читал всё громче и громче.
  
   Вскоре за соседним столиком тоже стали прислушиваться. Чуть-чуть пахнуло жареным. Хотя штатных сотрудников глубинных буровых работ в заведении, кроме бармена, не водилось, а он далеко от нашего столика. Но где гарантии, что среди посетителей нет какого-нибудь "барабана"? Первым оценил ситуацию Наумов. Он прервал рассказчика резким вопросом: "Так вы диссидент, батенька?" Мужик нервно дёрнул кадыком, сглотнул слюну, выпучил глаза и доложил с гордостью: "Да, я сидел! Статья 106, часть вторая!" За проявленную смелость и находчивость мужичок был презентован половиной кружки пива и на радостях побежал читать свою поэму дальше в самый дальний угол "Бриза", где, по слухам, у стен не было ушей. Больше в своей жизни настоящих диссидентов мне встречать не доводилось.
  

___

  

7. РЯЗАНСКИЙ ПРОСПЕКТ В СВЕТЕ РЕШЕНИЙ XXV СЪЕЗДА КПСС

Часть1. Домодедовский транзит

   После окончания зимних каникул на втором курсе, я возвращался в Киев. По пути решено было завернуть в аэропорт Домодедова. Сделать, так сказать, остановку в пути. Там в это время проходил производственную практику Наумов вместе с Гаврилой. У меня был адрес общежития, где обитала эта парочка, и я не замедлил появиться в этом благословенном месте. В означенной комнате Игоря не оказалось. Не было там и Савельева. На стуле сидел немного странноватый парень в форме инженера ГА. Что-то в этой форме было не так. Сейчас посмотрю внимательней. Погоны на месте, галстук на месте... Ага, вот. На ногах вместо чёрной обуви, полагающейся в каноническом прочтении, самые настоящие пимы из камыса (мех молочных оленят). Значит, откуда-то с севера.
  
   Я представился. Парень охотно пожал мне руку и сказал: "Привет! Я Виктор. Из Певека. Раньше с Игорем учился. Ещё до того, как его в армию забрали. Здесь в командировке. Наум Андреич вот-вот должен появиться. Вовка (в смысле, Гаврила) сказал, что он во Фрунзе рванул на выходные. Игорюха знает, что ты приехать должен? Тогда точно сегодня прилетит, можешь не сомневаться". Только Витёк сказал это, как по коридору затопали две пары ног. В комнату просунулся Гаврила со словами: "Голубок доставлен. Извольте чествовать. Прямо с нарковоза снял только что". Наумов просто обалдел от счастья, хотя старался внешне это проявлять не сильно. К нему приехали гости. Сразу двое. Одновременно. Мы сели на автобус и поехали в аэропорт обедать.
  
   В Домодедово все работники аэровокзала уже знали двух практикантов, здоровались с ними, как со старинными приятелями, и пропускали нас с Витьком, только услышав, что "это с нами". Так мы оказались в лётном зале ресторана, где посторонним находиться просто не положено. А, уж, пиво распивать и подавно. Но мы распивали и слушали рассказ Наумова о вояже на родину.
  
   Во Фрунзе Наумов летел зайцем впервые. Впервые из Москвы. Из Жулян и Борисполя доводилось, а вот из Домодедова - дебют. Поэтому волнение владело Наумовым, как на экзамене. Неизвестно, какой билет тебе достанется. Он немного остерегался мифических существ, которых осторожные экипажи называли шёпотом "проверяющими". Однако друзья его уверяли, что из Москвы улететь "зайцем" также просто, как из Киева на одесском борту. Там наличие студенческой формы и "стеклянного билета" распахивают любые двери. Но то, что свойственно периферии никак не распространяется на столичный аэропорт Домодедово. Жуляны, как никак, всё же провинция по большому аэрофлотовскому счёту, хоть и не совсем глубокая. В Москве отягощающий карман "проездной в оригинальной пол-литровой упаковке" не катит. Здесь все ставки заранее известны. За всё должно быть уплачено, господа! В столице просто необходимо загодя найти антрепренёра на спектакль "Улети без билета" или, на худой конец, обычную контролёршу на входе, торгующую из-под полы контрамарками на то же представление. Все самостоятельные попытки вступить в сговор с главными героями спектакля (читай - экипажем) сепаратным образом в Москве не приветствовались.
  
   На изучение структуры процесса у Наумова ушла неделя. И вот знакомая дежурная по посадке, комкая в кармане мятую фиолетовую пятёрку, проводила Игоря к ТУ-154, стоящему совершенно отдельно от всех остальных бортов. У трапа она ободрительно напутствовала его: "Иди, иди. Дашь командиру двадцатник, и лети себе спокойно, студент. А, может, всё-таки, когда вернёшься, зайдёшь ко мне?" Наумов ощутил в себе невыразимую потребность чихнуть, но только тряхнул головой с еле слышным "пчхи". Заветная пятёрка тут же перекочевала в его вялую ладонь, совершенно не готовую к такому обороту. "Всё, теперь придётся отвечать взаимностью", - подумал Наумов с неохотой, но отступать было некуда, дежурная уже влезла в служебный автобус и катила по перрону, выглядывая в окно улыбчивой физиономией.
  
   Игорь решительно шагнул в салон и чуть не упал по двум причинам. Во-первых, он споткнулся об коробку с японским телевизором немыслимой диагонали. Во-вторых, в нос ударил стойкий запах восточного базара. Причём той его части, где торгуют домашним скотом. Салон был почти доверху набит электронной аппаратурой и непривычно молчаливыми рыночными торговцами среднеазиатского засола. Приветливый второй пилот с киргизским разрезом глаз, как бы извиняясь, ответил на немой вопрос Игоря о несвойственном лайнеру от КБ имени Туполева запахе: "Это мы в Москву барашков на продажу везли. Любят здесь шашлык настоящий покушать, а где свежее мясо брать? Но ты, парень, не смущайся, кондиционеры включим после взлёта, всё будет пучком. Садись, вот, на откидное кресло, да, я дверь закрою".
  
   Наумов вежливо пожал руку второму пилоту, после чего у того к ладони совершенно естественным образом приклеились две купюры красного цвета. Впрочем, они так же быстро куда-то исчезли, как и появились, так что зоркий, с прищуром, глаз пролетарского вождя не успел рассмотреть явных нарушений на борту воздушного судна. Игорь сел и хотел, было, поинтересоваться, у представителя доблестного экипажа, как ему пробраться в конец салона в случае крайней нужды, если там ступить некуда, но не стал этого делать. Зачем зря людей нервировать? Если уж возникнет эта крайняя нужда, тогда по обстоятельствам придётся действовать.
  
   Двигатели взревели, и "тушканчик" заскользил по рулёжке. После взлёта и набора высоты торговый люд в салоне оживился. Работники частного торгового бизнеса принялись рассупониваться. Поснимали халаты, кожаные сапоги и остались в одном исподнем. Атмосфера от этого отнюдь не улучшилась. Уже и кондиционеры не спасали. Наумов попытался задремать, но стойкий запах московских мостовых, намертво въевшийся в азиатские батистовые портянки, не давал ему отстраниться от сиюминутности бытия. Прав был основоположник. Ох, как прав! Бытие определяет сознание, а не наоборот. Куда там немецким метафизикам. Разве они нюхали киргизские портянки в условиях трансконтинентального полёта на эшелоне 10 000 метров?
  
   Тем временем, слуги Гермесовы развернули свои бездонные котомки и принялись извлекать из них на свет божий продукты овеществлённого крестьянского труда, данные Игорю в его ощущениях, обильно сдобренных слюной. Он одним глазом посматривал через занавеску, отделяющую салон от служебного отсека, на богатства природы, создающие своими световыми оттенками такие нездоровые фантазии, что впору на поклон идти. А как же тогда быть с понятиями о чести и совести человечества, о принципе социалистического распределения? Экзамен по истмату сдан недавно, и тяжесть знаний, неведомых азиатским предпринимателям, так и давит на мозжечок, не даёт впасть в пучину оппортунизма. Игорь снова попытался заснуть. Какое там! Разве можно погрузиться в мир грёз, когда хочется кушать, запахи заманивают в свои сети, а курить нельзя?
  
   Из состояния голодной полудрёмы Наумова вытащил один из аксакалов, притопавших из салона босиком, равномерно постукивая по обшивке вековыми мозолями. Он спросил: "Кушэть хочишь, э-э-э?" Игорь не стал ломаться и ответил утвердительно. Через минуту он уже за обе щеки наворачивал дары солнечной Киргизии вперемешку с продукцией одного из московских мясокомбинатов, запивая всю эту изысканность грузинским "Боржоми". Когда он насытился и поблагодарил гостеприимных хозяев салона (киргизы действительно вели себя, как хозяева не только салона, но и всего самолёта, включая экипаж, топливные баки и даже гигиенические пакеты, разложенные в кармашках пассажирских кресел), аксакал завёл странный разговор.
  
   Сначала на киргизском. Но, поняв, что парень с ярко выраженной азиатской внешностью, не понимает его, аксакал перешёл на плохой русский: "Ты, парэн, Маскыва работаыш? Ирапорт?" Наумов как-то неожиданно для себя кивнул. В принципе, он не сильно преувеличивал. Практика - та же работа, только краткосрочная. Аксакал оживился. Он продолжил: "Заработат хочишь? Эсть адин дэло, э. Паможишь, крэпко багатеть начнош". Игорь на свою голову поинтересовался, что за дело. "Абратна кагда Маскыва литеть сабрался. Чэрэз тва тня? Карош, э. Вазмош атын мэшок с травкой. В Маскывэ тыбя встрэтят. Бэз рэкистрацый сможиш пайти ЭТАТ самалот?". Игорь понял, что из него хотят сделать наркокурьера, и попытался дать задний ход. Но аксакал тяжело вздохнул, обнажив маленькие желтоватые клычки, и, не меняя размеренного тона, сказал: "Тэпэр тибе нэлза нэт сказат. Ты знаишь много. Можна случайна пэрэстать работат Маскыва ирапорт. Можна савсэм умирать внэзапна. Нэ вазражаиш такой абстаятелств? Вот и маладэс какой, умницэ, э". Холодный пот выступил на спине Наумова. Он согласился на все условия, только чтобы больше не говорили про "внэзапны абстаятелств". По всей видимости, возить в столицу специфический товар на полностью арендованном самолёте было слишком накладно, поэтому аксакал и решил приобщить к своим делишкам земляка, работающего в Домодедово и знающего все ходы-выходы.
  
   "Хорошо, что хватило ума не рассказать этим уродам, что я на самом деле студент. - Думал Наумов ночью, засыпая в маминой квартире. - Теперь придётся лететь обычным рейсом обратно. Денег жалко, а что делать. Попытаешься договориться "зайцем", тем себя и обнаружишь. Борт, на котором я летел из Москвы, наверное, всё время чартерным образом смыкует. На другой просто так не попасть без билета. Так что нужно улететь вполне легально. А потом, главное, дожить до конца практики. В Киеве они меня не достанут. Маму тоже не найдут, если даже и проследили, где я живу. Она через неделю в Кишинёв переезжает по переводу".
  
   Радость уик-энда на родине была сильно подпорчена манией преследования. Наумов не находил себе места и всё время мотался по городу, меняя все доступные виды транспорта, стараясь запутать возможную слежку. Он через школьных приятелей купил билет, не заходя лично в агентство "Аэрофлота" и улетел на день позже, чем планировал, успев перед этим загрузить мамины вещи в контейнер, отбывающий в Молдавию. Ему казалось, что в Домодедово его встретит какой-нибудь уголовник и потащит с собой. Наумов заранее прикидывал свои действия в этом случае. Но встречал его только Володя Савельев, и ощущение опасности пропало ещё по дороге в общежитие.
  
   Какой вывод можно сделать из всего вышесказанного? Честно говоря, никакого мне на ум и не приходит. Кроме, пожалуй, одного. Не принимай угощений в незнакомой компании, как бы ни был голоден. Неубедительно как-то получилось. Но зато правильно. Хорошо то, что хорошо кончается. Больше о Домодедовском нарко-транзите мне ничего не известно. Да, и, за давностью лет, теперь меня вряд ли кто-то об этом спросит.
  

Часть 2. Трактат о Рязанском тракте

   Пообедав, мы поехали в общагу немного отдохнуть перед вечерним аттракционом. Его нам обещал показать Наумов в одном интересном месте на Рязанском проспекте. Место это называлось вечерний пивной ресторан. Название не помню. Скорее всего, так этот шалман и назывался "Рязанский проспект". Почему шалман? Сейчас, сейчас. Расскажу.
  
   Перед входом в заведение струилась бесконечная лента очереди, притопывающей на морозе каблуками импортных женских сапог. Действительно, сапоги в основном были женскими. Представителей мужеского пола нужно было отыскивать с микроскопом или со служебной собакой, натасканной на запах дурного табака. Не скажу, чтоб и девицы вовсе не курили. Курили, конечно. Но в основном что-то болгарское с фильтром, а не "Приму". Как никак в ресторан идут, блин, ё-моё, а не в подъезде (что за нафиг!) к портвенятине из горла припадают по кругу.
  
   Контингент вызвал нездоровые подозрения у нас с Витьком. Он ещё спросил с встревоженной миной на лице: "Наум Андреич, ты куда нас притащил? Тут же одни лимитчицы фабричные в округе. Разве с такими можно пиво пить в одном заведении?" Наумов усмехнулся и сказал: "Так я вам пива и не обещал. Я только представление вам показать собрался. Жаль, программки с либретто отпечатать не успел. Но могу успокоить - сценарий в этом кафешантане исключительно один, пера неизвестного пациента клиники имени товарища Кащенко. Но всегда есть на что посмотреть! В следующий раз сюда попадёте, уже знать будете главных героев и основные сюжетные линии. Так что, милости просим! Витёк, а насчёт лимитчиц не переживай. Здесь район такой. Кругом государева техническая вотчина. Откуда здесь непорочным москвичкам появиться? Но оно и к лучшему. Скажи, тебе интересно сидеть в ресторане высшего разряда и не доедать деликатесы, респектабельно раскидывая их по тарелке с лицом скучающего денди? И чтобы официант с видом потомственного аристократа брезгливо косился на качество перхоти на плечах твоего парткомовского пиджака? И чтобы занудный пианист забодал тебя опусами Грига в самую печёнку? И чтобы мозоль от модельных туфель, взятых по случаю напрокат, разболелась, как чирей на заднице у ёжика. Ты действительно этого хочешь, Витюня? Вот то-то! Вопрос исчерпан? Тогда внедряемся".
  
   Мы внедрились в эту, казалось бы, нескончаемую очередь и приготовились ждать очень долго. Пожалуй, до закрытия. Наумов с Гаврилой не унывали. Видимо, они знали что-то такое, что было недоступно нашим с Витькой провинциальным умам. И точно. Здание, так называемого, пивного ресторана внутри оказалось значительно больше, чем выглядело снаружи. Чудеса советской архитектуры! Двери заведения распахнулись, оттуда отливной пивной волной вынесло желеобразные микроорганизмы в неисчислимом количестве. Микроорганизмы клубковались, слёживались на заснеженном асфальте, кричали всякую непотребщину с тем, чтобы вскоре распасться на элементарные частицы и рассеяться по видавшим виды лимитным окраинам столицы. Следом за этим, стоногая гусеница очереди зашевелилась, определила генеральный курс на неопрятного швейцара в частично пропитой (в части, касающейся позумента и пуговиц) ливрее и начала всасываться в раскрытую дверь с претензией на классицизм в окантовке красной меди.
  
   Внутри пивной ресторан представлял собой двухэтажный шедевр социалистического реализма с туалетом в полуцокольном подвале. На первом этаже, как водится, гардероб со строгим красноносым швейцаром вместо маяка. Чтоб легче было дорогу к выходу искать по этому кумачовому ориентиру грушевидной формы. На втором этаже вольготно веселилась публика в огромном зале с лишь слегка обозначенными перегородками между столиков. "Жизнь советского человека должна быть на виду! Ему нечего стесняться своих человеческих желаний",- как бы намекал архитектор посетителям. Посетители понимали всё довольно живо, ничего не стыдились. В этом мы скоро убедимся.
  
   Бывшие запчасти многоножки из бывшей же очереди ворвались в холл и, едва раздевши своих делегатов, кинули тех на захват трофеев в виде заветных столов в зале, где сновали деловитые официанты, обслуживая посетителей ещё с предыдущей пивной сессии. Нашим делегатом оказался, несомненно, Гаврила. Он бывал здесь раньше, знает, что почём. И в случае применения против него грубой физической силы не подведёт. Это мы потом догадались. Про ту самую физическую силу, не приукрашенную никакими джентльменскими атавизмами, я говорю. Столик нам выпал самый козырный, как сообщил Наумов. Он располагался вблизи небольшого аппендикса, ведущего в подсобку. С одной сторон была капитальная стена, рядом - перегородка.
  
   Таким образом, под обзором оставалось всего 90 градусов. Может, чуть больше или меньше, в зависимости от того, сколько употребили строители, возводившие этот монументальный кабак. Обзор, казалось бы, небольшой, но нам был виден весь зал полностью. Столик находился практически в дальнем углу. Я спросил у Игоря, почему угловые места в этом рассаднике культуры считаются самыми лучшими, и получил какой-то странный ответ. Де, кулаков меньше вокруг летает. Официанты, дескать, мелькают всё время мимо столика, но зато лучше уворачиваться, когда знаешь направление их движения и можешь рассчитать, куда они полетят. Я изумился: "Что полетит?" Наумов снисходительно махнул на меня рукой, как это делает маститый режиссёр в сторону стажёра-троечника из театрального училища. "Да, подносы, конечно! - Сказал Наумов, позёвывая. - А, может, и официанты тоже... Если повезёт". "Ничего себе! - Подумал я. - А если не повезёт, то что?" Игорь, видно, угадал мои мысли, поскольку ответил на этот вопиющий вопрос вполне охотно: "А если не повезёт, то будет, как обычно".
  
   Мы с Витьком ничего не понимали. А Гаврила заливался весёлым смехом. Витёк не нашёл ничего лучшего, как спросить: "Обычно-то как бывает?" Наумов терпеливо объяснил: "Обычно тоже весело. Но по выходным значительно лучше. Да, что там объяснять - сами всё увидите". Мы заказали у гастролирующего поблизости гарсона четыре кувшина пива и нож поострей. Нож был просто необходим. Я захватил с собой из Печоры кусочек сёмги весом примерно с килограмм. Мы его порезали и попытались употребить с пивом. Я доложил, разумеется, что с водкой оно, куда как лучше. Поскольку рыба очень жирная. Витёк понял моё объяснение, как руководство к действию. Нет, за водкой он не побежал. Он начал вытапливать из сёмги жир первым пришедшим ему на ум способом. Витёк налил на тарелку пива, промокнул в него салфетку и завернул кусок рыбы в получившийся конверт с сильно подмоченной репутацией. Он извинился за такое кощунство, но объяснил, что жирного ему нельзя. Врач запретил.
  
   Извлечение философского камня из сёмги проходило успешно, пиво неуклонно переезжало из графинов в наши желудки, а ничего из обещанного аттракциона так и не начиналось. "Сегодня, наверное, хуже, чем всегда", - усмехнулся Витёк, с ехидцей поглядывая на Наумова. Он не успел закончить свою, не бог весть, насколько длинную фразу, как НАЧАЛОСЬ. Началось неожиданно, чем повергло меня в шок. Первым за наш столик прилетел лёгкий, как пчела, официант с чужим соцветием пальцев вместо пламенного мотора в районе второй пуговицы сверху. На лету он пытался увернуться от второго кулака, который преследовал наглую волосатую рожу, маскирующуюся у гарсона под набор креветок на подносе. Установить классовую и социальную принадлежность кулака в тот момент не представлялось возможным, поскольку он высовывался из глубины разноцветной кучи рук и ног.
  
   Оттуда, из этого человеческого конгломерата доносились печальные женские стоны, сливающиеся в одно целое: "...я тебе дам сучка на моего коляна рот разевать сама сволочь нинка дура пофик мороз озверели путанки трёхкопеечные федя вдарь этой шалашовке на получи!!!" Поднос жил самостоятельной жизнью. Он заруливал прямо в угол. Волосатая рожа маневрировала впереди него. Наумов крикнул: "Опа-на! Встали ребята". Мы с Витьком вскочили из-за стола и сместились чуть в сторону. Наумов же с Гаврилой продемонстрировали чудеса ловкости. С задорным "Алле!" Савельев вырвал наш столик из-под орущего клубка, угрожающего смести всё на своём пути, и убрал его в сторону. Наумов в это время, радостно повизгивая, держал графины с пивом мёртвой хваткой, чтобы Гаврила случайно его не опрокинул.
  
   Процессия немедленно превратилась в траурную, поскольку угодила прямо в капитальную стену всей своей пролетарской массой. Один только официант, ловко подхватив невредимый поднос, сумел увернуться и уйти на противоходе, как уходит опытный капитан-подводник от торпеды противника. Официант пригладил чубчик, не преминул отметиться привычным "извините за неудобства, сейчас уберу" в нашу сторону и побежал уносить чей-то заказ, как ни в чём не бывало. Клубок, угодивший в стену начал рассасываться со стонами и бранью. Возродиться былой неприязни не позволил тренированный Гаврила. К моменту возвращения официанта, желающего убрать в нашем углу, необходимости в этом уже не было. Лохматые кулаки вместе с их хозяином отдыхали возле плинтуса в сторонке, а три рассерженных лохудры с повадками площадных торговок разошлись по своим местам. Наумов улыбался и приговаривал: "Не зря пришли. Вечер сегодня не потерян. Ну, что нравится моё представление? То ли ещё будет! Успевай уворачиваться. Вы, вообще-то, технику поняли, как не угодить под раздачу и продукты сберечь? Смотрите на Гаврилу и на меня. У вас тоже всё получится. Согласитесь, за такое зрелище можно чуть-чуть потрудиться, господа".
  
   Да, я ещё забыл сказать, что на нашем столике в самом начале администратор поставил табличку "Заказано. Не занимать" по просьбе Наумова. Значение таблички Игорь объяснил нам весьма просто: чтобы не приставали лица обоего пола. И, действительно, к нам за весь вечер никто так и не попытался присесть для учинения разборок или с попытками "снять" редкого в этих местах зверя - мужчину. Зато во всём остальном зале вышеназванные действия происходили сплошь и рядом. После "первой ласточки" летающие тела (одушевлённые и неодушевлённые) попёрли косяком. Мы же сидели, будто в директорской ложе, и наблюдали за разбитными актёрами (в меньшей степени) и актрисами (их было куда больше), исполняющими волю невидимого режиссёра массовых зрелищ.
  
   Обслуживающий персонал в событиях принимал весьма эпизодическое участие. В основном вырастал, будто из-под земли, с подносом, полным пива и снеди, с дежурным "кушать подано". Вскоре к действиям массовки начали примыкать люди в серой одежде с красными атрибутами, рассеянными по форменным предметам своего облачения. Эти ребята даже в гардероб не заходили, ничего не заказывали, к женщинам не приставали, а только методично очищали зал от мужского контингента, используя входившие в моду резиновые дубинки. Расчищали хорошо, со знанием дела. Вскоре, кроме нас четверых, в ресторане мужчин не осталось. Игорь сообщил: "Всё, антракт! Действие закончилось. Сейчас произойдёт замена актёров, а мы пока покурим". И точно, оставшиеся без назойливых ухаживаний дамы потянулись к выходу. Следом за этим с улицы залетела следующая партия жаждущих принять участие в постановке века. Всё шло, как по расписанию. И я спросил у Наумова, и сколько же раз за вечер происходит ротация. Он ответил: "Честно говоря, не знаю. Мы с Гаврилой больше трёх актов просто не выдерживали. Уставали столик из-под обстрела выносить".
  
   Когда вновь прибывшие освоились с атмосферой праздника и лихо загрузились принесённой с собой водкой, событийная часть первого действия повторилась с незначительными изменениями. Теперь официанты летали охотней, подносы падали с бОльшим шумом, а нам приходилось чаще ускользать от чужих конечностей. Через час к нам подошёл администратор и осведомился, хорошо ли мы отдохнули. Наумов ответил, что давно так не смеялся и попросил книгу жалоб и предложений. Администратор принёс её с вежливой улыбкой. Через плечо Игоря я различил, что он пишет благодарность "за доставленное наслаждение без тяжких телесных повреждений". Благодарность была далеко не первой. И даже не третьей. Уж, чего-чего, а Наумовский почерк мне был хорошо известен.
  
   Как свидетель, могу констатировать, что формирование гармонично развитой коммунистической личности в окрестностях Рязанского проспекта проходило в полном соответствии с решениями XXV-го съезда широко известной пролетарской партии. Оттого и партию эту задвинули впоследствии в надлежащее место, как мы двигали свой столик в вечернем пивном ресторане имени фабричной лимиты.
  

___

  

8. ВСТРЕЧАЙ КИЕВСКИМ СВЕТЛЫМ

Часть1. Шпионские страсти

   Не помню точно, в каком году это приключилось. Скорее всего, в 1981-ом. В конце апреля я в компании со Стасом и Санычем находился в состоянии бурных исследований ранее не изученных уголков Киева. Наумов помогал нам, чем мог, открывая нашему взору всё новые и новые пивные точки, которые в связи с некоторой удалённостью от института не пользовались особым вниманием студиозов в синем. Предоставлял в полное наше распоряжение не только своё общество, но и общество своих верных спутников - Малого и Гаврилы. Про эту сладкую парочку я уже упоминал выше. Ребята учились с Игорем в одной группе и, вне всякого сомнения, попали под влияние его французского изысканного обаяния. Они снимали с Наумовым небольшой частный домик с печкой и удобствами во дворе в районе Краснозвёздной улицы.
  
   Именно при посещении этого гостеприимного домика Наумов предложил мне поехать с ним в Кишинёв на майские праздники, проведать его маму и просто развеяться от учёбы. Предложение было принято, и мы отправились. В первый же молдавский вечер мы с Игорем угодили на дискотеку, проходившую на фабрике "Искож" (искусственной кожи). Было весело и приятно. Настолько весело, что мы не заметили, как время перевалило за полночь. Общественный транспорт затаился в своих автопарках, и нам не оставалось ничего иного, как пойти пешком.
  
   Прогулка по ночному Кишинёву пешком через весь город - занятие увлекательное, со всех сторон романтическое, но небезопасное. Наумов потащил меня по каким-то буеракам, рощицам и кушерям, зачастую освещённым только бледной зеленью сухощавого месяца. Шёл он уверенно, и я полностью ему доверился. Знает человек, как к дому выйти. Время от времени, чтобы было не так скучно, мы с Игорем принимались играть в какие-нибудь на ходу придуманные игры. В основном сражались в буриме. В конце концов, всё надоело, а пути нашему не было ни конца, ни края. Я неожиданно настроился на лирическую волну и прочитал начало из стихотворения Уильяма Блэйка "Тигр". В русском варианте там такое начало (перевод Маршака):
  
   "Тигр, о, тигр, светло горящий,
   В глубине полночной чащи
   Кем задуман огневой,
   Соразмерный образ твой?"
  
   Но читал я на английском, сам не знаю почему. Просто это было единственное стихотворение, которое я знал из британского классика на языке оригинала. В тишине диких аллей звучало:
  
   "Tyger! Tyger! burning bright
   In the forests of the night,
   What immortal hand or eye
   Could frame thy fearful symmetry?"
  
   Наумов ответил тоже чем-то из Хайяма на фарси. И в самый разгар нашего литературного семинара появились два молдавских милиционера. Шут его знает, откуда их надуло, но впечатление было такое, что эта парочка сержантов вымахала всей своей туповатой дурью прямо из потрескавшейся, с редкими асфальтовыми вкраплениями, тропинки, по которой мы двигались в направлении известных только Наумову ориентиров.
  
   Служителям культа правопорядка мы решительно не понравились. Ну, а вам бы понравились двое молодых людей, которые среди ночи идут по тёмным закоулкам, где и домов-то нет, и при этом читают какую-то абракадабру на языках агентов империализма? Бдительные милиционеры сразу заподозрили во мне и Наумове тайных врагов советской власти. Мы и понять ничего не успели, как немедленно были закованы в наручники и доставлены в какой-то неказистый милицейский пост, больше похожий на разграбленную теплушку времён Гражданской войны, который скрывался неподалёку в кустах.
  
   Наумов приободрился, когда этот пост попал в поле нашего зрения: "Так. Теперь я точно вспомнил дорогу. До дома ещё минут 15 идти". Я не мог разделить его радости, потому что прогулки в скованном виде, хоть и с близким другом, не очень меня вдохновляли. И перспективы дойти до цели к утру как-то уж очень быстро улетучивались вместе с дымом ароматических сигарет, которые смолили сержанты. А, вообще-то, и не сигареты дымились во рту у стражей порядка, а папиросы. Тогда почему такие ароматные? Я никогда до этого не был знаком с запахом "косячков", поэтому не стал делать никаких выводов. Но Игорь-то жил в Киргизии, где только ленивый не выращивает эту "дурь". Он, конечно, виду не показал, что ему понятен неестественный блеск в глазах сержантов, но взял себе на заметку. Как оказалось, не зря.
  
   Помещение милицейского поста изобиловало наглядной агитацией, прикнопленной, вероятно, ещё во времена Дзержинского, по слухам, представляющего собой несгибаемый стержень из железного колчедана: настолько она выгорела, а кнопки проржавели, местами вывалившись вместе с кусками штукатурки. В углу неопрятной сосновой массой громоздился письменный стол с остатками полировки, а напротив - грубо сколоченная скамья, прикрученная к полу на уголках. На неё и поместили задержанных, в нашем с Наумовым лице, предварительно сняв наручники. Это создавало иллюзию облегчения ситуации. Один из сержантов достал кукурузный початок из кармана и приступил к его съедению. Зато второй бодро присел за стол и начал снимать показания. "Откуда к нам прибыли?" - спросил он, отгоняя от себя назойливых мух фуражкой.
  
   Странное дело, к нам мухи не липли. Хотя чего здесь странного. Насекомое не обманешь. Наумов бодро объяснил служителю молдавской Фемиды, что мы киевские студенты. Приехали проведать его маму на праздник. Сержант внимательно изучил паспорт Игоря, он у него всегда с собой, и вскричал: "Так у тебя прописка какая-то временная! Почему? Сидел, наверное, раз тебя постоянно прописывать не хотят? Ну, так почему прописка временная? Отвечать!" Наумов ответил философски: "Все мы временные в этом мире, а особенно иногородние студенты". Этот его трюизм не нашёл отклика в душах милицейских работников. Тот, который жевал кукурузу, даже чуть не поперхнулся. "Я тебе покажу, сволочь, кто тут временный, а кто постоянный!" - заверещал он высоким бабским голосом. Наивный, он рассчитывал жить в своей сержантской форме вечно.
  
   Между тем, второй незаконнорожденный сын Юстиции от очередного фиктивного брака с товарищем Щёлоковым, встал, прошёлся перед нашими с Игорем персонами и выплюнул с издёвкой: "Сдаётся мне, что вы никакие не студенты, а самые настоящие господа из иностранной разведки". Сержант сделал это заявление с таким умным видом, что я даже испугался, не переклинило бы у того в голове. Не стану утверждать, что было не страшно. Было. Но скорее, больше как-то не по себе, чем жутко. Наумов осведомился: "Извините, а на каком основании вы сделали столь глубокое умозаключение? Вы что себе думаете, что компетентные органы допустили бы такое вопиющее безобразие, когда вражеские агенты шастают по Кишинёву прямо возле вашего поста?"
  
   Сержант с остатками початка, побелевшего до снежного оттенка в покрасневших пальцах, немедленно выглянул за дверь. Вероятно, он ожидал там увидеть человека в штатском с холодной головой и горячим сердцем. Но действительность была прозаичней. За порогом умывалась симпатичная сибирская кошка. Разочарованный милиционер уселся на табурет напротив нашей скамьи и приступил к изучению изъятой у меня записной книжки. Обнаружив что-то, что его заинтересовало, он подозвал второго, и они о чём-то пошушукались с минуту. Потом сержант без фуражки снова обратил на нас внимание. "Так вот, слушайте меня внимательно. Я имею полное право задержать вас обоих на трое суток за целый ряд правонарушений. Во-первых, у одного из вас паспорт со странной временной пропиской, у второго - вообще нет никаких документов. Во-вторых, вы разговаривали между собой на неизвестном мне иностранном языке".
  
   Ещё бы! Откуда знать сержанту ТАКОЙ РЕДКИЙ язык, как английский. Ну, разве что в воровской фене он мастак. "В-третьих, вы нагло двигались на вверенном нам участке в неизвестном направлении. В-четвёртых, нарушали покой граждан после 23:00..."-продолжал одичавший от мушиных атак сержант. "Помилуйте, - невежливо перебил его Наумов, - какие здесь граждане? Тут же до ближайшего дома метров 400!" Милиционер заметался по посту, безуспешно пытаясь размазать муху по стене фуражкой. Ах, с каким бы удовольствием он сделал сейчас то же самое с Игорем! Но что-то его останавливало. Что? Сержант с мелькающей фуражкой снова подал голос: "Я за вас, стервецов, кровь в Афгане проливал. А вы тут хамите! Да..." Наумова было не удержать. Он снова прервал говорливого мента: "Вероятно, там и к "весёлой травке" приобщились?"
  
   У оппонента начали вылезать глаза из орбит от удивлении, возмущения и ещё, чёрт знает, чего. Ну, никак этот освободитель афганских крестьян не мог предположить, что его с напарником так легко вычислят. Наркотики в то время были большой редкостью, когда находишься не в Средней Азии, если вы помните. В милицейских кругах - так точно. Сержанты занервничали. Оба разом. Потом тот, который с раскрошившимся кукурузным початком, предложил: "Я сейчас забираю у вас паспорт, а вы принесёте сюда (денег у нас найдено при обыске не было) десять рублей". Потом он взглянул на вогнавшего, наконец, в глаз красноармейца на плакате муху своим головным убором сослуживца и быстро исправился: "Двадцать. Двадцать рублей принесёте. Через час. Сразу паспорт назад получите. Немного же, правда? Два червонца всего".
  
   В последних его словах Наумов почувствовал слабину и решил не уступать. "Кому немного, а кому и половина стипендии. Откуда у нас такие деньги?" - настойчиво возразил он. Вдалеке раздался звук автомобильного двигателя. Милиционеры занервничали ещё больше. Ах, вот в чём дело - их, скорее всего, едет проверять кто-то из старших по званию. Стали понятны теперь метания к двери и необъяснимая для штатских ментовская тревога. Эти деятели, судя по всему, хотели "срубить" с нас лёгких денег, но, не обнаружив ничего, кроме мелочи в карманах (всё было потрачено на дискотеке), решили сменить тактику. Сначала игра в шпионов с запугиванием, а потом - в добрых милиционеров, отпускающих закоренелых преступников на волю. Исключительно по доброте душевной. За незначительное вознаграждение.
  
   Они думали успеть выпроводить нас до появления проверяющего, чтобы впоследствии, после его отбытия, спокойно дождаться ночной прибыли. Не получилось. Вымогательство не состоялось. Благодаря Наумову, его стойкости и спокойствию. Мы были немедленно отпущены и выпровожены через запасной выход. Не через парадную же дверь, в конце концов. Чего доброго, этот чёрнявенький ещё ляпнет невзначай про употребление "травки" на службе. Паспорт Наумов получил обратно, а вот моя записная книжка и копеек тридцать медью так и остались в руках ненасытных щёлоковских мальчиков. Я до сих пор в недоумении, что же так привлекло братцев-сержантов в моём поминальнике. Неужели несколько строк из незаконченного стихотворения? Тогда снимаю шляпу.
  

Часть2. Рисунки на асфальте

   Несколько дней в Кишинёве пролетели, словно один миг. Дни эти были насыщены и плодотворны. Мы с Наумовым спали до обеда, потом завтракали с изумительным томатным соком, приготовленным его мамой. Такого самодельного сока я не пил никогда раньше. В запотевшем двухлитровом графине он выглядел особенно привлекательно. Сок был густой с перетёртым в пыль чесноком и корнями хрена с добавлением душистого перца, листиками вишни и смородины, сельдерея и кориандра, укропа и петрушки. Настоящая демонстрация витаминов в отдельно взятом сосуде.
  
   После обильной пищи полагалось выйти на лёгкий променад. Днём мы фланировали по городу с посещением парков и мест народных гуляний. Особенно впечатляли поездки на "чёртовом колесе". Обычно мы брали билеты сразу на несколько сеансов, ящик сладковатого кишинёвского пива и катались до умопомрачения, разглядывая с высоты птичьего полёта окрестности. Однажды, на третьем обороте, нам удалось рассмотреть и тот самый опорный милицейский пункт, где обитали наши обкуренные крестники. Как-то они там? Сбылись ли их мечты о быстром и лёгком обогащении? Но мысли эти не были полны злорадства и жажды мести. Отнюдь. Мы с Игорем не страдали злопамятностью, нашему великодушию могли бы позавидовать и граф Толстой, и знаменитый греческий философ, расфасованный в бочко-таре.
  
   Лишь только начинали зажигаться фонари, и город натягивал на себя мягкое, словно пух, одеяло бессарабской ночи, мы с Наумовым дружно шли на обед, а потом с удвоенным рвением демонстрировали себя вечернему Кишинёву. Нашим глазам открывались летние кафе под открытым небом, концертные площадки, а один раз даже бар "Интурист" гостеприимно распахнул двери на последнем этаже одноимённой гостиницы двум студиозам из Киева. В этом нам помогло довольно неплохое знание технического английского, уверенный и нагловато-интернациональный вид стильного Наумова и моё несуразное "Их бин дойче туристо, шнапсен дринкен максимален гут".
  
   Администратор услужливо проводил нас за пустой столик, и мы к своему удивлению обнаружили, что, кроме нас в баре из настоящих иностранцев наблюдалось только двое неприметных, но милых подданных Чаушеску. Зато все остальные (числом не меньше дюжины) были женского пола, незагруженные высокими моральными принципами и избытком одежды на вызывающем рельефе загорелых упругих тел. И где они только успели нахвататься ультрафиолета, ведь солярий тогда был доступен только номенклатурным образом? Нужно отметить, что своё дело кишинёвские одалиски знали туго. Не то, что доверчивый администратор. К нам представительницы древнейшей профессии, ведущей свою родословную с походов Тутмоса Второго на Финикию, даже не подошли. Им хватило одного взгляда, чтобы просканировать содержимое наших кошельков. Зацепиться в них было не за что.
  
   Строгий однобокий взгляд пролетарского вождя, взирающего с собственного барельефа, замаскированного под "водяные знаки", действовал на этих девиц, как ладанка на малозначительного беса. Другое дело - Клара Шуман, Николо Тарталья или Джордж Вашингтон. Те, не в пример, приветливей относились к служительницам культурного досуга и приманивали их многозначительным блеском в бесстыжих валютных глазах. Впрочем, нам с Наумовым вовсе и не нужно было особое внимание к собственным персонам, чреватое переходом нас из числа лиц состоятельных в категорию бесповоротных банкротов. Мы и так славно посидели, с интересом наблюдая за тем, как происходил делёж малоперспективных румынских туристов среди девиц, несущих советскую культуру в массы малоразвитых околоевропейских иностранцев, выпив по два коктейля под хорошую ненавязчивую музыку.
  
   Между тем, праздничные дни завершались. Киев всё яснее выплывал на горизонте, гарантируя нам весёлое житьё в хороводе интенсивного учебного процесса. Билеты на порог alma mater у нас были взяты заранее. Из Кишинёвского аэропорта лететь зайцем мы с Наумовым не рискнули. Это вам не Жуляны, где глаза бдительных контролёров давным-давно замылился от частого мельканья пустынных погон без золота или серебра на полосках различной ширины. За день до вылета мы с Игорем заскочили на почту и отправили в Киев телеграмму следующего содержания: "КИЕВ УЛИЦА ГАРМАТНАЯ ОБЩЕЖИТИЕ 4 БУТЫРИНУ ОЛЕГУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ ВСТРЕЧАЙ КИЕВСКИМ СВЕТЛЫМ РЕЙС <НР> <ДАТА>" После чего мы наполнили десятилитровую канистру превосходным вином, которым торговали из бочки с целомудренным названием "квас", весело обосновавшейся неподалёку от нашего дома. Теперь мы были вполне готовы к вылету. Трепещи, Киев!
  
   Предположения о том, что телеграфное сообщение будет понято исключительно в нужной трактовке, подтвердились вполне. В Жулянах, у ворот, выпускающих прилетевших пассажиров, весело щурились весеннему солнцу две знакомых до боли физиономии. Саныч и Стас мирно потаптывали предъюбилейную Киевскую землю. 1500-летие колыбели славянской государственности уже было не за горами. Саныч безобразно цокал деревянными копытами на своих моднючих сабо и поигрывал знаменитыми на всё общежитие подтяжками. Его джинсовая курточка была брошена тут же, закрывая собой две металлических ящичных объекта, напоминавших собой пивную тару. Так и есть - 40 бутылок "Киевского светлого". Ура советской почтовой службе! Ура её догадливым абонентам!
  
   Уютный домик на Краснозвёздной улице уже ждал нас. Там суетились однокурсники Наумова. Вальяжный борец Гаврила и заводной шпингалет Малой. Банкет по случаю приезда дорогих гостей удался на славу. Пиво здорово сочеталось с кетовым балыком, а молдавское вино с жареной курицей и картошкой фри, приготовленными в русской печке. Только в моём организме эти все деликатесы сочетались как-то неправильно. Язык и голова оставались ясными, но ноги совершенно отвязались. Тем не менее, я решил ехать с Санычем и Стасом в родную общагу. Это было рискованное мероприятие, о чём мне вскоре пришлось пожалеть.
  
   Суровая правда закона бутерброда отпечаталась на моём энергичном лице в виде слепка с асфальтовой мостовой. Земля поднималась на дыбы, не желая носить на своей натруженной спине эту жалкую личность, которая так неадекватно приняла молдавское домашнее вино после светлого пива. Однако друзья для того и нужны, чтобы поддержать в трудную минуту и направить на путь истинный. За что по прошествии стольких лет я их и благодарю. А вот о том, какие рисунки остались на асфальте, вам лучше рассказал бы Наумов. Он исследовал место падения Икара ранним утром, когда бежал в магазин за лекарством.
  

___

  

9. КУРС - ЮЖНЫЙ БЕРЕГ АРКТИКИ ИЛИ НАЛЕГКЕ

   Годы учёбы, полные не только познаний, которые с точки зрения классических философских учений, преумножают страдания души, пролетали быстро со скоростью сказочного ковра-самолёта. Нам, собственно, было не до этих учений гуманитарного толка, которые с большой натяжкой можно назвать научными. Мы наслаждались жизнью в полной мере, не давая новым страданиям посеять свои горькие зёрна в бесшабашных головах. Сделать это довольно просто путём регулярных пропусков занятий и "ковровым бомбометанием" на экзаменах из импровизированных внутренних карманов, напоминающих больше носовые платки, пришитые наспех к подкладке форменных пиджаков, нежели чем "бомболюки".
  
   Наумов писал диплом, проживая всё в том же частном домике, где состоялась историческая, я бы даже сказал, асфальтоносная, встреча гостей из Молдавии, а я благополучно заканчивал четвёртый курс. В середине мая Игорь разыскал меня в институте и обратился с довольно странной просьбой. "Понимаешь, - говорил он, - диплом я почти закончил. Записка практически готова. Чертежи коммуникаций аэропорта местного значения и здания аэровокзала уже в туши. Не хватает пары плакатов. И, хоть убей, ничего не могу придумать, что там изобразить. Так вот, я подумал, а не АСУчить ли мой аэропорт? Можно в записке прогнать эту главу "на шару". Всё равно в комиссии спецов по автоматике не будет. Главное, чтобы пара структурных схем по этой автоматизации смотрелась на плакатах солидно. Здорово я придумал? Ни у кого нет. У меня есть. Чёрный верх, белый низ. Не просто дефицит, а очень стильный. Желаете ли вы, сударь, приложить, к этому безобразию свою светлую голову?"
  
   Умеет Наумов заинтересовать. Про светлую голову он, действительно, красиво придумал. Как же тут не согласиться? Да, совершенно невозможно отказать. Тем более что на кону ящик пива стоит в бутылочках фигурных, в виде православных церквей с маковками. Как-никак, полутора тысячелетний юбилей матери городов русских вот-вот разгуляется на полную катушку. Вот пивзаводы и назаказывали себе замысловатую тару, стилизованную к круглой дате.
  
   Взялся я за дело, быстро провинциальный аэропорт в цвет мирового прогресса обратил. Кругом терминалов наставил, подключённых к головной ЭВМ бесстыдной серии ЕС, с девичьей фамилией IBM. Красиво всё на уровне структурок выходило. Автомобили о расходе горючего докладывают, чумазый техник ГСМ про списание "мазуты" сообщить не забывает железяке электронной, плановый отдел планирует вовсю и на перфокартах свои мысли невнятно излагает, бухгалтерия экономит государственные средства (и не только за счёт заработной платы!) не сходя с клавиатуры. Загляденье одно. Одним словом - приходи, кума, любоваться! Да, и плакатов не два, а целых три получилось.
  
   На защиту к Наумову мне попасть не удалось. Тогда министр обороны при помощи своих подручных нас за шиворот схватил и в Нежин выпнул с лёгким сердцем, дав в нагрузку двух славных майоров с военной кафедры, что близ "Байконура" своё паучье гнездо свила. Об этом в "Дембельском альбоме" упомянуто. И узнал я про то, как всё проходило на защите проекта Наумовского только после возвращения из лагерей. Наша встреча с Игорем оказалась недолгой. Он должен был к месту распределения вылетать буквально через день. В туманной дали, Игоря уже ждал замечательный дальневосточный аэропорт Певек, столица Чукотки, тогда ещё свободной от финансовых авантюристов с модной недельной небритостью на благородных щеках.
  
   Конечно же, нам не хватило одного вечера, чтобы распрощаться. Но тогда, по молодости лет, всё выглядело не таким фатальным. И мне и Наумову казалось, что встретимся мы скоро, но ждать очередной встречи пришлось почти целых два года. Так вот, тогда я узнал, что мои прожекты странным образом озадачили дипломную комиссию, состоящую главным образом из специалистов наземных служб. Они впечатлились увиденным на плакатах и услышанным в докладе Наумова (он на свой страх и риск сделал акцент как раз на автоматизацию своего аэропорта будущего), настолько, что с лёгким сердцем влупили Игорю "отлично".
  
   С учётом того, что у Наумова за годы обучения пятёрки, в качестве овеществлённого фактора небывалых успехов в погоне за знаниями, вообще не встречались, это произвело фурор на всём его курсе. А один из членов комиссии даже прослезился и предложил нашему герою наплевать на распределение и ехать вместе с ним поднимать один загнивающий аэропорт Подмосковья на небесные высоты. Дескать, все формальности он берёт на себя. Наумов благоразумно отказался и решил не упускать шанса, исследовать Дальний Восток лично. Удивительно не то, что защита прошла "на ура", а совсем другое. Сколько ещё встречается на земле наивных производственников, рассчитывающих, что один человек может воплотить бумажные фата-морганы в жизнь без финансовых вливаний и надлежащего технико-экономического обоснования.
  
   В течение последующих полутора лет мы с Наумовым изредка перебрасывались письмами. Житьё в Певеке ему нравилось, несмотря на бытовую неустроенность и высокие цены. Хорошо запомнилась фраза Наумова о праздновании 1 Мая в семье его сослуживца: "Представляешь, на столе салат из свежих тепличных помидоров и огурцов с укропом! У меня рука не поворачивалась всё это добро на вилку насадить. Впечатление, что жуёшь не овощи, а червонцы". Тогда же Игорь и рассказал мне историю, которую я имел смелость опубликовать под названием "Налегке". Имел смелость один раз, посмею ещё. Только теперь расскажу её немного другими словами, чтобы вы не бросили чтение с первой фразы с криками: "Долой зарвавшегося автора! Ему сказать нечего, вот он и повторяется! До каких пор?! Позор!"
  
   Вернёмся к праздничному Первомайскому столу в Певеке. За столом молодая семья и двое-трое приглашённых сослуживцев, в числе которых и Наумов Игорь Андреич, собственной персоной. В разгар застолья, когда выпить уже нечего, а закуски полон стол, когда душа поёт, но голос ещё не настроен, когда до вечера также далеко, как и до винной лавки, в двери постучали. На пороге стоял тот самый Витёк, с которым мы когда-то изучали быт Московских пролетарских окраин на Рязанском проспекте. Он был в аэрофлотовской форме и неизменных пимах, изрядно поеденных солью на Магаданских улицах. Этой соли не то, что пимы, автомобильные кузова не выдерживают. Витьку, собственно, никто не ждал так рано. Он учился в УТО, и должен был вернуться в Певек только через две недели. Но что такое две недели, когда душа просится в родной заполярный аэропорт? Ровным счётом - мелкое препятствие, преодолеваемое единым желанием посетить друзей-товарищей в разгар международного праздника солидарности трудящихся масс. А чем Витька хуже трудящихся масс? Вот и именно, что лучше. Он бросил все дела, примчался в аэропорт Сокол, откуда и улетел в качестве длинноухого создания спустя почти сутки ожидания из-за непогоды.
  
   Витёк разделся, извлёк из потёртого портфеля две ёмкости с праздничным напитком, две упаковки магаданской селёдки специального засола, которой славится крупнейший порт в Колымском краю, три раскрошившихся в дороге крутых яйца и приобщил всё это богатство в качестве вступительного взноса. Он был чем-то возбуждён, постоянно подхохатывал, пока занимался текущими вопросами своей подготовки к банкету и всё время повторял: "Тихо, тихо. Сейчас я вам расскажу такое! Дайте только присесть". Наконец, формальности улажены и Витёк занял место на почётном месте для гостей. Сквозь смех он рассказал ТУ самую историю, которая уже известна вам из других источников. Дадим слово Витьке. Зачем его перебивать, если человек так долго хотел поведать друзьям то, чему сам явился свидетелем.
  
   "Сижу я в аэропорту, - начал Витёк свой рассказ. - Погоды, как назло нет. Ни в какую сторону, ни одна зараза не летит. Рейс на Хабаровск отменили. На Певек тоже. Тут и вечер близится. Зашёл я к метеошникам. Никакого просвета до утра не ждут. Делать нечего, я со спокойной совестью в общагу УТО (учебно-тренировочный отряд) усвистал, будильник на пять часов поставил, и спать завалился. Утром опять на вокзале шляюсь. Тишина. Но, чувствую нутром, вот-вот рассосёт облачность. Просветы кругом появляются. Побежал в штурманскую. И точно, смотрю экипажи уже на инструктаж прибыли. Всё разом открывается. Все направления. Я к нашему певекскому командиру подскочил, парой слов перекинулся, поддержкой заручился и к проходной. А на вокзале тем временем объяву дали, что, дескать, два рейса на Хабаровск объединяют. Всех в ТУ-154 загрузят. И со вчерашнего рейса и с сегодняшнего. Мне-то это, вроде, и не к чему, но в памяти отложилось.
  
   Выполз на стоянку к нашему борту. Стою, экипаж ожидаю, бортмехаником прикидываюсь, чтобы ВОХРы поганые не повязали. Рядом ТУ-154 к вылету готовят. Смотрю, привезли уже пассажиров, возле трапа высадили. А певекский борт, как обычно, маринуют. МВЛ всегда в загоне. Уже всех хабаровских погрузили, тогда только наш экипаж появился. Командир попросил подождать, покуда пассажиров не привезут. А мне что, стою себе дальше. Главное - успеваю к вам до вечера добраться. Стою, значит, ворон считаю, зеваю немного от недосыпу. Глядь, а к хабаровскому борту опять автобус подъезжает. Второй уже. Оттуда дежурная вылезла, а с ней мужичок с ноготок. Стрёмный такой, нужно сказать, мужичок. В фуфайке, кирзачах и ушанке облезлой. Зафиксованый весь и в наколках. Не иначе, из зэков бывших. Откинулся недавно. Больно уж подозрительно светлое пятно на спине его фуфайки. Похоже, что номер там недавно был пришит многозначный, колымский. А в руках у этого мужичка две авоськи типа "мама, не горюй", "горючим" и овощами тепличными полнёхоньки.
  
   Поднимаются по трапу - и пассажир откинутый, и дежурная. Им навстречу бортпроводница вышла, и говорить чего-то принялась. Строго так и убедительно. Я ещё подумал, боится, что зэк бывший начнёт неправильно себя на борту вести, водку пьянствовать и беспорядки нарушать на радостях от встречи с долгожданной свободой. Лекцию по этическим основам ему заправляет, вроде как. Смотрю, мужик билет ей замусоленный показывает, из кармана своих затрапезных штанов достав. Что-то там не совсем в порядке. Стоят кучкой, внутрь лайнера не заходят.
  
   Потом отвернулся я на секунду, наших певекских пассажиров привезли в это время. Слышу, звон какой-то нездоровый раздался неподалёку. Как раз со стороны ТУшки. Обернулся, а возле хабаровского борта что-то неестественное творится. Техники у трапа, чуть не в покатуху, от смеха валяются. Рядом с ними две горки продуктов битых: огурцы с помидорами в неприличном натюрморте по бетону развалились. А мужичок в фуфайке орёт благим матом: "Без питания, так без питания!" и в салон лезет. Сначала ничего я не понял, а потом уже дежурная всё объяснила. Которая наших певекцев привезла. Ей та, другая, с ТУ-154-го по рации передала, что же там случилось.
  
   Оказалось, мужик этот со вчерашнего рейса. Заснул он где-то крепко, объявления об объединении рейса не слышал, и поэтому на регистрацию опоздал. А борт уже загружен под завязку. Все пассажиры места заняли. Одного только нет, зэка этого зазевавшегося. Для него откидушка на самолёте готова, только кормёжка не предусмотрена. Не знаю, как там считали, что так вышло непутёво. Скорей всего, ещё раньше борт пайками аэрофлотовскими загрузили, когда объединение рейсов не планировалось. Или ещё почему, не знаю. Бардака у нас всегда хватало. Так или иначе, при посадке бортпроводница ещё на трапе возьми да и ляпни, что припозднившийся пассажир полетит без питания. Поскольку на регистрацию вовремя не явился. Вот мужик-то наш и решил, что из-за его двух кошёлок возможна перегрузка. Матюкнулся и сетки с трапа скинул. Решительно так. Я б ему памятник прямо на перроне воздвиг, ей-богу. И надпись бы на пьедестале написал "Без питания, бля! Век свободы не видать!". Витёк закончил свой рассказ, вызвавший бурное оживление у аэрофлотовской аудитории, и принялся чистить селёдку. Она в Магадане действительно знатная. Перед ней не устоишь. Тут даже рекомендации врача относительно вреда жирной рыбы не помогут!
  

___

  

10. ЛЕГЕНДА ОБ ОДНОНОГОЙ СОБАКЕ

   В мае 1983 года я проходил обучение на ФПК "Луч-74". Месяц подходил к концу, и в неизбежности его окончания вставал вопрос. Вопрос не праздный, а вполне жизненный - как отметить день рождения Кузнечика? Мы с ним жили в одной комнате общежития N6, а Саныч обитал неподалёку, в этом же богоугодном и угодном декану ФПК заведении. Эта наша троица повышала свою безумно высокую квалификацию в части касающейся обслуживания комплекса "Луч-74". К предстоящему празднику подтянулся Воха, который на время забросил эмпирические исследования характеристик и возможностей системы "Стрела" по управлению воздушным движением.
  
   Дело в то время неблагодарное, ибо "Стрела" капризничала, путалась в маркерах воздушных судов на диспетчерских индикаторах и, то и дело, вовсе отказывалась работать. Даже такого спокойного и рассудительного инженера, как наш Воха, это могло довести до белого каления. Руководство, осознав сию сермягу спинным мозгом, отправило молодого начальника смены в город Минск, ворованное у фирмы IBM железо изучать. Изучение изучением, а душа просит чего-то возвышенного и лёгкого. Например, шампанского, ломающего воззрения современной физики на закон Всемирного тяготения. Вверх оно стремится, а не вниз. Но недолго. Может, как раз таки с законом Всемирного тяготения всё в порядке? Это шампанское какое-то неправильное. Беда с ним!
  
   Так или иначе, а расслабиться Вохе после тесного общения с супервизором и утилитой IEBUPT хотелось изрядно. И тут очень в тему нагрянули выходные, да, к тому же, не обычные. Кузнечику (Лешке Малышеву) исполнялось столько лет, сколько носил на своей спортивной майке великолепный Майкл Джордан в период своего спортивного расцвета. Следовательно, Вохе просто сама судьба давала в руки возможность лично поздравить друга в Киеве.
  
   Итак, Ростовский гость, прибывающий из Минска, ещё в пути, а представитель Чукотки уже тут как тут. Наумов летел через Москву, где оставил чуть не половину своих отпускных на приобретение замечательной летней пары индийского производства - писк моды в том сезоне. Игорь появился у нас в 6-ом общежитии с видом великолепного магараджи. Идеально белые брюки и белый же френч в стиле Ганди. Только чалмы с рубином не хватало для комплекта. О том, какова была встреча после двухлетней разлуки, я говорить не стану. Всё равно мало кто поверит. Перейду сразу к главному.
  
   Пятничным утром, перед прибытием Вохи, Игорь предложил рвануть всем вместе в устье Десны. Дескать, знает он там один прекрасный островок, на котором можно было бы устроить весёлое мероприятие с песнями плясками и прочими атрибутами, сопутствующими дню рождения. Саныч буквально заорал от радости в свойственной ему демократичной манере. Он уже бывал на этом острове с Наумовым и его друзьями с факультета аэропортов, когда сам учился на четвёртом курсе. Именно в тот исторический период на означенном кусочке суши, окружённом со всех сторон водами Десны, была провозглашена Первая Республика Свободных Нильских Крокодилов. Самая независима держава на планете. Идею подхватили, поддержал её и приехавший Воха. Мысль возродить порядком пришедшее в упадок государство приглянулась всем.
  
   Уезжали в вечер, на последнем теплоходе, чтобы устроить самый распрекрасный праздник дня рождения великого Кузнечика именно на закате. Собрались в таком составе: именинник, он же Лёха, он же Кузнечик, Воха, Саныч, Наумов, Алик Прокопенко, он же Барыга, чей-то знакомец с 5-го курса радиотехнического факультета из Магадана и автор этих строк. Алик (в миру - Олег) Прокопенко объявился в поле нашего зрения неожиданно, и уже не смог отвертеться от романтической поездки в устье Десны. Как я сейчас понимаю, радист был знакомым каких-то сослуживцев Наумова, которому он привозил посылку из Магадана, отправляясь в отпуск на "большую землю".
  
   Когда вся команда собралась в районе речного вокзала, время до отправления речного лайнера ещё было. И было его много. То ли приехали заранее, то ли расписание предварительно не изучили. Не могу вспомнить точно. Так или иначе, нельзя без толку сидеть на набережной, поэтому предварили свой отъезд посещением "Бриза". Этот фрагмент нашего вояжа наглым и совершенно загадочным образом покинул мою память без малейшего желания оставить в ней какие-то следы, но Воха утверждает, что посидели душевно. Придётся поверить ему на слово. Про душевность. Иначе, с каких таких пропозиций, я вдруг начал утверждать, уже, будучи на теплоходе, что, мол, представитель транспортной прокуратуры и напрочь отказывался оплатить проезд, как все рядовые граждане?
  
   Воха тоже всё время совал в нос контролёру проездной билет на автобус в городе Ростове за октябрь прошлого года и утверждал, что имеет полное право! Когда проблемы с контролёром завершились нашей безоговорочной победой (безумство пересилило разум и социалистический реализм!), мы принялись переливать взятое с собой вино (вероятно, "Совиньон") из бутылок в сорокалитровую ёмкость. Откуда мы её достали, ума не приложу! Предусмотрительный Наумов захватил с собой поварской половник и, примостившись на задней палубе, одновременно с этим осуществлял экспедиционные заправочные мероприятия методично, как античный бог Дионис. Чтобы никто не замёрз по дороге. Или, может быть, наоборот, чтобы не раскис под жарким солнцем? Ехали весело. Пели песни под гитару, чем растревожили слабонервных попутчиков, которые мгновенно спустились в трюм и уже оттуда грозили нам гневными кулаками и пеняли на наше воспитание. Контролёрша не грозила. Она наоборот подсчитывала личную выгоду от сдачи пустых бутылок из-под вина, коим мы наполняли "сосуд жизни". Наполнять-то мы его наполняли, но и одновременно исправно облегчали его же дальнейшую транспортировку к месту высадки. Самым незатейливым из всех возможных способов, как вы правильно догадались. Мы пили это вино из половника. Но всё равно на вечер оставалось ещё вполне достаточно.
  
   Прибыв в устье Десны, наша компания переправилась на её, Десны, левый берег на каком-то дребезжащем агрегате, с виду больше похожем на огромную калошу, чем на речной трамвайчик. Дальнейшее путешествие в Республику Свободных Нильских Крокодилов проходило сухопутным способом, типа армейского марш-марш. В том месте, где протока, отделяющая небольшой остров с песчаным пляжем, от берега становилась наиболее узкой, мы приступили к форсированию водной преграды. Разделись до плавок, а одежду несли над головой, чтобы не замочить. Флягу с вином сначала хотели перекатить по дну, но потом восторжествовал здравый смысл, и её переправили по воде с гордо поднятой крышкой с лихацким замком-зажимом, издалека напоминавшим козырёк адмиральской фуражки.
  
   И вот мы на острове. Берег вольной республики впервые в этом сезоне осчастливила нога Наумова. Он замер и подозрительно осмотрел мокрый песок у себя под ногами. Остановив нас жестом, Игорь показал на какой-то след, в котором ещё не осела муть. След был собачий. Мы переглянулись в недоумении. Что тут удивительного - недавно здесь пробежала собака. Скорей всего, бездомная, раз человеческих следов поблизости не обнаруживалось. В другом же месте перебраться на остров, можно было только вплавь или на лодке. Похоже, мы здесь будем одни, в нашей Республике Свободных Нильских Крокодилов. А собака пусть себе бегает.
  
   Но Игорь нас остановил: "Не делайте поспешных выводов, коллеги! Эта собака одноногая! И по всем приметам выходит так, что над нашим островом нависло какое-то проклятие. Хорошо бы я ошибся, но про ЭТУ собаку говорят такое... Я потом расскажу вам легенду об одноногой собаке". Члены экспедиции внимательно осмотрели след и его окрестности. След действительно был ОДИН! Чудо природы! Феномен! Одноногая собака! Куда там Баскервилль-холлу, с его фосфорицирующим монстром! Конечно, было понятно, что собака здесь пробегала самая обычная. Просто другие её следы смыло мелкими волнами, оставив один для таинственности. Но так хотелось настоящих загадок и открытий, что все сделали вид, что поверили в существование удивительного зверя, неизвестного учёным-зоологам.
  
   Разбив лагерь, мы немедленно приступили к утверждению Конституции республики. Обсуждение проходило всенародно, поэтому можно считать наше государственное устройство самым демократичным в мире. Первым делом избрали президента. Наумов был утверждён единогласно, как человек, открывший наш остров для прогрессивного человечества ещё несколько лет назад. После этого начались дебаты непосредственно об основополагающем документе, регламентирующем жизнедеятельность Республики Свободных Нильских Крокодилов. Не вдаваясь в подробности, предложу вам окончательный вариант этого судьбоносного документа.
  
  
  

КОНСТИТУЦИЯ РЕСПУБЛИКИ СВОБОДНЫХ НИЛЬСКИХ КРОКОДИЛОВ

(сокращённо - РСНК)

ПРЕАМБУЛА

   §1. Данный документ являет собой ГЛАВНЫЙ и единственный законодательный акт республиканского значения.
   §2. Конституция разработана и утверждена на общем собрании вольного острова, где и создана РСНК.
   §3. Никакой другой документ нам не указ! Уважаем только Президента республики и себе подобных!

ЧАСТЬ 1

ПРАВА ГРАЖДАН РСНК

   §1. Жители республики не обременены гражданством, паспортами, местом жительства и вольны вести беседы на любые темы, в том числе, и умные.
   §2. Граждане РСНК имеют право посылать всех НЕ граждан за пределы острова, в том числе, и НЕ нормативной лексикой.
   §3. Граждане имеют равные права на все виды продуктовых запасов республики.
   §4. Граждане РСНК свободны в своих желаниях, не являющихся противоестественными.
   §5. И вообще, все жители РСНК поголовно ИМЕЮТ ПРАВО, в том числе, и Президент.

ЧАСТЬ 2

ОБЯЗАННОСТИ ГРАЖДАН РСНК

   §1. Гражданам РСНК запрещено населять остров особями противоположного пола.
   §2. Народ республики обязан в светлое время суток вести обывательский образ жизни безо всякой одежды, которую объявить вне закона немедленно и бесповоротно. Исключением считать граждан, отправляющихся на рыбалку через кусты с целью избежать членовредительства в любом его проявлении.
   §3. Жители РСНК обязаны гордо нести звание граждан республики. На смех и двусмысленные призывы с проходящих мимо катеров и лодок не отзываться, вести разъяснительную работу среди НЕ граждан о пользе натурализма в природе.
   §4. Граждане РСНК, БЕЗУСЛОВНО, ОБЯЗАНЫ иметь отменное настроение и не впадать в уныние ни при каких обстоятельствах.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   §1 и единственный. Быть по сему!
  
   Пятница, "27" мая 1983 года Президент РСНК (подпись) Наумов И.А.
  
   Текст Конституции был тут же начертан острой палочкой на песчаной глади самого высокого островного бархана в стенографическом варианте, и она немедленно вступила в силу.
  
   Когда формальности были улажены, Барыга засобирался на рыбалку. Оказывается, он захватил с собой донки и снасти для удочек. Тем более что, ему в душу наиболее глубоко запало исключение из второго параграфа Конституционного акта в части обязанностей. Любопытствующий гражданин новоиспечённой республики Воха увязался за ним. "Не ради поживы, а только естественных научных исследования для", - так он сам заметил. Исследования удались на славу. Воха с первой попытки вытащил аккуратного усатого сомика, внешне напоминающего немецкого канцлера Бисмарка своим проникновенным взглядом и лысым черепом. Бисмарка определили в полиэтиленовый пакет с речной водицей и оставили в тени деревьев наблюдать за порядком в лагере. В дальнейшем удача отвернулась от Вохи. Единственное чего он смог добиться - это запутать леску на дереве, плюнуть в сердцах на "это глупое занятие" и вернуться в лоно столицы РСНК. Здесь он присоединился к остальному народу, возглавляемому Президентом лично, чтобы поучаствовать в футбольном матче на кубок республики.
  
   Играли босиком. Вместо футбольного, мяч был теннисным, и гоняли его по водной глади, заливавшей песчаный плёс, когда на Десне открывались шлюзы, пропускающие самоходные баржи в Днепр. К сожалению, протокол того матча, равно как и составы команд, безвозвратно утрачены для истории. Поэтому любителям поистине мужского вида спорта не остаётся ничего другого, как сожалеть об этом трагическом факте. Нужно ли пояснять читателям, что все конституционные обязанности при игре в футбол соблюдались неукоснительно? Думаю, что это и так понятно. Как же игроки команд различали друг друга, спросите вы, если к спортивной форме можно отнести только кепку на голове у Наумова? Тут даже штаб-квартира УЕФА теряется в догадках.
  
   Ближе к концу состязания из дальних кустов появился заеденный насекомыми Алик - человек, нарушающий второй параграф второй части Конституции на законных основаниях. Несмотря на бесчисленные волдыри, вид у него был бодрый. В пакете плескалось ещё с десяток мелких рыбёшек. Стало быть, рыбалка удалась на славу. Казалось, ничто не сможет омрачить праздничного настроения, но такое, из ряда вон выходившее, событие свершилось. Свершилось неожиданно для всего независимого населения республики. Современные политологи назвали бы это гуманитарной катастрофой, а Президент выразился короче: "Приплыли!", разглядывая перевёрнутую приливной волной в результате открытия дурацких шлюзов флягу с вином.
  
   Мало того, промокли и пропали безвозвратно некоторые продукты, которые лежали близко к воде в сумке, легкомысленно оставленной кем-то из граждан. Нам удалось выловить эту сумку и печальными криками обманутых аборигенов с острова Пасхи проводить в дальнюю дорогу к Чёрному морю стаю дикого, необузданного картофеля, вереницу луковых шариков и с дюжину яблок, урожая прошлого года. Вермишель утонула после того, как корпус картонного сухогруза дал внушительную течь. Тогда ещё в Киеве, к нашему огромному сожалению, не научились делать водонепроницаемую тару для макаронных изделий.
  
   Проститься с павшими утопленниками, вышедшими на речные просторы в неподготовленном судне, нам не удалось. Их тела разметало сильное течение. Также было утрачено несколько банок консервов и почти весь хлеб. Хорошо хоть, что заварка, сахар, соль, спички и специи лежали в другой сумке. Тем временем вода в котле закипела, готовая принять в свои тёплые объятия продуктовый запас для супа. Но, увы, на сегодня, похоже, население РСНК оставалось без первого.
  
   "Не иначе, примета с одноногой собакой сбылась! - Мужественно констатировал Наумов. - Теперь придётся пить чай по-чукотски!" Вот тут все и вспомнили о легенде. Вспомнили и затребовали рассказать её немедленно. Наумов хитро улыбнулся и переспросил: "Легенду? Об одноногой собаке?" "Да! Да!" - отвечал ему мистически возбуждённый хор, огорошенный голодной перспективой. "Так ведь, вот она легенда. На ваших глазах родилась. Теперь будете всем рассказывать о том, что встреча со следом одноногой собакой вечером в день полнолуния приносит несчастья". Пришлось удовлетвориться этим далеко не романтическим объяснением ситуации.
  
   И, как знать, возможно, Игорю бы не повезло. Пришлось бы распрощаться с высоким званием Президента республики, ибо отыскались памятливые граждане, видевшие, что сумку в опасную близость к воде ставил именно предводитель Свободных Крокодилов. Наверняка пришлось, если бы он хитроумно не переключил наше внимание на новое для всех понятие "чай по-чукотски". Наумов не стал долго испытывать терпение возбуждённого демоса. Он полез в свою сумку и, как фокусник из шляпы, извлёк из неё бутылку водки. Настоящей "сибирской", с винтом, 0,7-го калибра. Это был незапланированный сюрприз.
  
   Игорь заварил в котле крепчайший чай, методично обстучав пузатые бока котелка кружкой для того, чтобы процесс заваривания проистекал красиво и равномерно. Меленькие брызги создавали внутри котла локальные муссонные осадки, на глазах приобретая медный, а затем и тёмно-коричневый оттенок. Вода находилась в стадии заварочного кипения. Хотя котёл и был снят с костра, но своим боком касался искрящихся углей. Закончив предварительные поварские пассы, Наумов высыпал в чай пачку сахара и тщательно его перемешал. Приближалось главное. Жители республики уже догадались, что сейчас произойдёт, и стояли, затаив дыхание.
  
   Даже наивной абитуре понятно, что одной бутылкой на семерых праздник не украсить, если нет сифона под рукой, поэтому народ не возражал, ожидая решительных действий от своего Президента. Какая там абитура! Демографическая ситуация в Республике Свободных Нильских Крокодилов была такова, что уровень образования в ней сразу же попал в книгу рекордов Гинесса, которая в те незапамятные годы сильно мешала советской власти овладевать умами бесшабашной молодёжи и была предана анафеме с высокой трибуны партийных конференций. Представляете себе, 6/7 населения - готовые инженеры! И только 1/7 имеет незаконченное высшее образование. Такого ещё не знала история человечества со времён сотворения мира, пирамид, пороха, лимонада, кубика Рубика, портянок, дёгтя, домино и беспроводной связи.
  
   Игорь вылил содержимое бутылки в чай. И воздух на острове наполнился сказочными ароматами средневековых замков, где вальяжные английские лорды неспешно вкушают раскалённый грог из роскошной родовой кружки, передаваемой по наследству вместе с именными землями и вассалами, пряча ноги под плед промозглым вечером. Демос торжествовал. Намечался праздничный ужин. Пусть даже такой бедный в своём ассортиментном перечне блюд.
  
   Один только Алик с грустью взирал на невинно убиенного Вохой сомика по прозвищу Бисмарк и другую рыбёшку, прикидывая, в чём варить уху. И, действительно, голод никогда не являлся хлебосольным родственником из числа здесь присутствующих. Аппетит разыгрался не на шутку, а продуктов всё-таки оставалось совсем немного. Их хватало только на то, чтобы завтра не протянуть ноги в голодном обмороке. Уха нужна была, как воздух! Как барабанные палочки Павлику Морозову! Как пролетариат промышленному капиталу! Как Гога Магоге! И тут Барыге пришла в голову блестящая идея. Что ж, раз чай пьём из котла, то почему бы, уху не сварить в чайнике. Он так и сделал.
  
   Ребята, такой ухи вы никогда не едали, смею вас заверить. В процессе приготовления вековые чайно-известковые оковы опали со стенок и, смешавшись с рыбной юшкой, привнесли совершенно новую вкусовую гамму в наш деликатесный продукт. Наумов и здесь оказался на высоте. Он заначил граммов 50 из заветной бутыли и беззастенчиво влил её сомику прямо в рот, какая же уха без водки! Сомик надулся от важности, икнул и сварился до полной готовности. Гражданин республики Воха, который в обычной жизни смотреть не может на рыбу во всех её кулинарных проявлениях, в тот раз не отставал от остальных. А куда деваться, если праздник! Когда чайник остыл, было невыразимо приятно пить тёплую уху прямо из носика, передавая посуду по кругу. Чукотский чай тоже шёл на ура. Он не пьянил, но тонизировал и возбуждал воображение и создавал невыразимое ощущение вселенского экстаза от сиюминутности бытия. Песни под расстроенную гитару приводили население республиканского государства в поросячий восторг, а исполнение канкана в одеждах от Адама, первого в мире кутюрье (портной голого короля из сказки Андерсена был всего лишь вторым), стало апофеозом всего происходящего. Ночь была на излёте. Прояснило. Сильно похолодало, и глаза сами собой стали слипаться. Пора одеваться и на боковую.
  
   Из общаги мы прихватили с собой байковые одеяла, чтобы не спать на сырой земле. Но на всех одеял не хватило, поэтому улеглись по старинному индейскому обычаю по двое. А потом и по трое. Стелили одно одеяло на землю, ложились втроём. Вторым одеялом закрывались. Давно же известно, что два индейца под одним одеялом никогда не замёрзнут. А тем более, три! А тем более, после полутора литров чукотского чая, употреблённого перед сном!
  
   На небе рассыпалось монпансье из доверчивых звёзд, наблюдающих за храпящей республикой Свободных Нильских Крокодилов с высоты далёких галактик. Луна гуляла где-то в сторонке, своим бледным видом напоминая об ужасных проделках одноногой собаки. Один Барыга не спал. Он время от времени бегал проверять донки, поддерживал огонь в республиканском очаге, и изредка семафорил проплывающим мимо самоходным баржам огоньком сигареты. В Республике Свободных Нильских Крокодилов всё было спокойно. Завтрашний день обещал быть таким же насыщенным и плодотворным.
  
   Ночь в устье Десны
  
   Ночные протоки тревожат сигналы
   И барж самоходных цветные огни,
   И солнца язык, остывая, растаял.
   И тени - рисунки за ним унеслись.
    
   Луна занавесилась призрачной тучкой.
   И сочную темень костёр наш слегка
   Ещё отгоняет от случая к случаю,
   Когда удаётся сушняк отыскать.
    
   И в этом мерцанье знакомые лица
   Становятся ближе и как-то родней.
   И хочется с песней отчаянно слиться,
   Взлететь высоко и увидеть рассвет.
  
  
   Вероятно, закономерен будет вопрос, почему я так мало места в истории уделил имениннику. А что тут особенного. Кузнечик всё время принимал поздравления, исходившие от всех республиканцев незримыми флюидами, и попросту был счастлив. Если я что-нибудь смыслю в этой нематериальной субстанции.
  
   Вот, вкратце, и вся легенда об одноногой собаке. Это такая же легенда, как и притча о вечном студенте с механического факультета, который жил, и очень, нужно заметить, неплохо тем, что мастырил дипломникам чертежи на листах самого ходового формата А1, по международной классификации. А какой это будет формат по советским техническим меркам я, к своему стыду, уже запамятовал. Не то 22-ой, не то 24-ый. Никто не помнит?
  

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

  
   Летом 2004-го года, когда я уже написал эту повесть и опубликовал её в Интернете, получил несколько отзывов от однокурсников Наумова и тех, с кем он трудился после окончания факультета аэропортов (ФАП) Киевского института инженеров гражданской авиации. Оказалось, что Игорь, отработав положенные по распределению три года в Певеке, перебрался в Магадан.
  
   Здесь, в аэропорту Сокол и произошло то трагическое событие... Это случилось в конце 1989-го или 1990-го года. Подъезжая на подножке самоходного трапа, служащего для посадки в самолёт, Наумов не смог удержать равновесие на выбоине в покрытии рулёжки (дорожка для выруливания воздушных судов на ВПП или на перрон) и упал спиной на бетон. Удар был не сильный (Игорь вскочил, как ни в чём не бывало), но коварный... Стремительно начал развиваться межпозвонковый цирроз... модифицировавший в саркому...
  
   Через три месяца гражданин Вселенной перестал дышать... А Фредди Меркьюри ещё даже не спел свою "Барселону" с Монсерат Кабалье...
  
   Когда я оглядываюсь назад, то понимаю то, что не мог осознать раньше... Наумов был послан мне свыше. Без него я не стал бы тем, кем стал...
   Невелика птица, скажете вы обо мне, кем же ты стал-то? Рядовым инженером средней руки... Ну, ещё неумелый графоман. И только. Наверняка вы окажетесь правы...
   Но думал бы так Игорь, окажись он сейчас рядом со мной?.. Очень бы хотелось не разочаровать... и не разочароваться... Память о друге не имеет права на разочарование.
   Спасибо тебе, Игорь, Наум Андреич, Лорд... мой дорогой друг, что ты был у меня.
  
   июнь 2004 г., Печора; май 2007 г., хутор 1-го Мая Костромской области
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"