Чваков Димыч. Камера-обскура

Камера-обскура

(драматургия не по Гегелю, да и Гоголь рядом не стоял)

- Послушай меня, сынок... послушай и посмотри в это волшебное отверстие. Три сцены, три версии одной истории... Потом скажешь, что... захочешь сказать... если захочешь.

-Это урок, отец?

- Это жизнь, сынок...

АКТ ПЕРВЫЙ

ШПЛИНТ

(версия "Light")

Густой от медового аромата полдень струил с веранды неземные флюиды. В кафе "Шоколадница" было всего три посетителя: представительный мужчина лет, этак, "хорошенько под полтинник" и две моложавых привлекательных женщины - его спутницы. Вальяжный официант, невольно слушал разговор клиентов, откладывал в оперативную часть мозга, казалось бы, не нужную ему информацию, даже не анализируя её - так, по привычке.

Сидящие за столиком когда-то вместе учились в местном ВУЗе, потом одна из присутствующих, Ольга, вышла замуж за Максима - того самого мужчину "в полном расцвете", - а её подружка Татьяна уехала по распределению в другой регион. Виделись с тех пор нечасто. А теперь вот встретились... через много лет. Это можно было понять из беседы, но официант страдал недостаточностью темперамента, помноженной на вселенскую лень, поэтому оставался лишь переносчиком чужой необработанной речи, будто малярийный комар, не ведающий о своём участии в процессе распространения инфекции.

Посетитель, как сейчас говорят, "мочил корки", явно находясь в прекрасном расположении духа:

- ...а я однажды ноги перед сном не помыл, потом всю ночь мне товарищ Троцкий на горячей революционной кобыле снился. Оба в пене, что твои гетеры... Тебе известна такая симптоматика, Танюш?

- Да ну тебя, дурачок, - рассмеялась Татьяна заливисто, будто девчонка. - Всё бы тебе барышням головы дурить!

- Верно-верно, - подхватила Ольга, - у самого огромный животноводческий комплекс, сотни людей в подчинении, голова седая, а всё туда же. Рассказал бы что-нибудь интересное из жизни, а не из снов своих завиральных.

- Хорошо, если публика настаивает, непременно расскажу. Думаешь, о Шплинте, подойдёт?

- Почему бы и нет. Татьяне, наверное, будет любопытно.

Максим весело сверкнул лукавыми глазами вольного цыганского замеса, пригубил немного "Прасковейского" красного, распушил пятернёй рано побелевшую причёску, отчего стал похож на учёного кота, самовольно покинувшего лукоморский дубовый пост, а потом начал:

- Главное - быстрая (ещё лучше - мгновенная) реакция на внешние обстоятельства. Только этим частенько и спасаешься. Вот был у меня случай после окончания бурсы. Не успел я диплом толком обмыть, как явились ко мне возврата священного долга требовать. Просыпаюсь с похмела, подруливаю в трусах к двери, открываю, а за ней уже стоят родимые (а ведь не заперто, но они, суки, вежливые, вламываться не решились, типа, "мы мирные люди", но наш, как говорится, бронепоезд пропить не дадим). Двое, в погонах. Лейтенант армейский и... ещё один лейтенант, но постарше. Да не возрастом, а звёздами. Участковый наш, из милиции. Что значит "не может быть"? Безо всякой предварительной записи в общагу припёрлись и повестка при них. Не вру, именно так и было. Видать, уже и через суд пытались, да всё мимо кассы. Я же у тётки прописан, а она старенькая, глухая - вот никому дверь и не открывала.

Дали мне одеться кое-как, за рученьки белые подхватили и в военкомат доставили. А там уже кипеш стоит - скорее этого засранца Макса на медицинское освиде... тьфу, на комиссию тащите. Долго ли, коротко ли, но оприходовали меня по сокращённой программе. Через два дня уже в учебной части подневольным чижиком чирикал, голосок лишь на команду старшего по званию подавая. Сразу, переодеть в армейское прибывшую команду отчего-то не спешили, замешкались. Дали нам, "духам", передыху на пару часов, покуда у старшины тамошнего что-то с баней и нашими подштанниками плохо срасталось.

Пацаны все из дома, сытые, да и в дороге хорошо питались из притыренных от старшего команды запасов. А я-то общаговский - с одним портвейном в организме прихвачен, да и тот в пути святым духом давно изошёл. Но деньги имеются - трояк зелёный в кармане давно нащупан, только в поезде некуда ему приткнуться. А тут, гляди-ка, чайная, полная восточных сладостей - солдатских слабостей. Тогда такое дело - в диковинку, обычно одни магазины военторга в частях, и только-то.

Иду в харчевню и всем своим голодным существом в прилавок вглядываюсь, как может вглядываться только одинокий людоед на необитаемом острове в утлую лодчонку с малосольными рыбаками, которых вот-вот прибьёт к берегу приливом.

Не сказать, чтоб очень уж полки от товару ломятся, но служивому и прошлогодний сухарь свадебным тортом покажется, если с голодухи. А в чайной же не только сухари безродные без фамилии и родовой принадлежности. Там тебе и коржики, и халва, и сгущёнка, и лимонад с душистым именем "Дюшес", и... Эй, кто это здесь меня отталкивает, ребята? Стоп! Я тоже не лыком штопан, как говорится. Делаю бедром воинственное борцовское движение и оттесняю вероятного противника с завоёванных позиций, как учит нас военная доктрина нерушимого Союза Советских Республик.

Вроде бы, всё прекрасно. Но тут какое-то нехорошее предчувствие портит всё дело. Периферическое зрение сфокусировало изображение лампасов на гладко отутюженных брюках цвета хаки. Поднимаю взгляд вверх. Батюшки мои, так и есть: генерал - вон же, сколько лаврушки в петлицах, на целую роту суп заправить хватит. Упёрся я взглядом в эти дурацкие золотые листья - символ военной гордости великороссов. Замер. Для бойца и командира взвода раз в неделю встретить - везение, а тут - не успел прибыть в часть - целый генерал!

А мозг-то работает на повышенных оборотах. Что делать, я же настоящего генерала толкнул, я - солобон, тля, ещё даже не давшая присягу на верность Родине. И какая холера его принесла, с инспекцией, что ли, пожаловал? Тогда, почему вдруг без сопровождения? Инкогнито? Ага, и в форме... Дрожу весь, а сам примечаю, мозг-то - он автономно работает. Генерал довольно молодой, не из старпёров, у которых задницы дубеют от долгого сидения по секретным бункерам с саунами и девочками, а животы приобретают форму уложенных парашютных сумок. Ещё и сорока нет, наверное. И звезда одна, раздобревшая майорская звезда. Совсем недавно, видать, в полковниках хаживал и мечтал погоны на более погонистые поменять. И добился своего. Небось, в звании повысили, да из Москвы выперли комдивом - с глаз долой. А иначе, отчего так на денди похож и французским парфюмом благоухает, аж дурман в голове? Столичная штучка.

Все эти мысли просвистели в голове мгновенно, обдали в загривке холодным ветерком ужаса и растворились в раскидистых глазах буфетчика-калмыка. Ему-то что - ни одного проявления эмоций на скуластом, как пустыня Гоби, лице. Причём здесь Гоби, ёлки?.. Где Гоби, а где Калмыкия?! Это от нервов - точно.

Генерал, между тем, покраснел фасадом в тон румяного борща, цвет которого мне уже начал снится тревожными почти армейскими ночами на жёсткой плацкарте поезда, уносящего бойцов в закрома министерства обороны. Добром, чувствую, не кончится, к бабке не ходи - генералы-то, ох, не любят нагловатых умников - выпускников ВУЗов. Но выход должен быть. Какой? А если "включить дурака"? Собственно, ничего иного не остаётся. Включаю. Смотрю генералу прямо в глаза с наивностью, на какую только способен. Смотрю, трогаю пальцем золото генеральских колосьев и говорю:

- Ого, да ты тоже, брат, сельхозакадемию закончил? Двухгодичник? Судя по возрасту, после аспирантуры. В какую роту попал?

Глаза у генерала приобрели автономность и стали понемногу выкатываться поверх усов, будто шары для боулинга в механизме возврата. Сам же он смотрел на меня, как удав на вошь - слишком я мелок в его дивизионном прицеле, чтоб удушить "этого засранца" военно-полевым захватом. Челюсть офицера заклинило в самом начале пути, но мысли лились достаточно резво. Он, возможно, понял, что перед ним клинический идиот с сельскохозяйственным уклоном. Это понимание развеселило генерала. Он пихнул меня в ответ (не мог же высокий чин обойтись без сдачи!), повернулся спиной, буркнув что-то вроде: "И с такими вот кретинами мы должны крепить обороноспособность державы!", направился к выходу.

А как же моя вопиющая безграмотность, продемонстрированная будущим сослуживцам, спросите? А не играет смысла, прожуют, как любил говаривать наш ротный старшина Ипат Колотилин. Душевный, между прочим, человек: сортир зубной щёткой чистить не заставлял, только... Однажды он меня от верной смерти спас. Как было? Да всё довольно обыденно - отбил от озверевших старослужащих на третий день пребывания в части после "учебки". Но не о нём речь.

Гнобить нас "деды" принялись сразу, устроив прессинг по всей площадке, как говорят хоккейные комментаторы. Только у хоккеистов передышка бывает, когда их на скамейку запасных усаживают. В нашей части такой передышки не предусмотрено ни уставом, ни доброй волей "дедов-агрессоров", самих когда-то переживших все тяготы унизительного третирования. И днём, и ночью сержанты молодняку покоя не давали.

Две недели на пределе, а потом - то ли азарт у "дедушек" пропал, то ли притерпелись мы, мы - молодые бойцы недавнего призыва. Полегче стало. И всё бы ничего, да тут у меня личный противник объявился - старший сержант Коля Шплинт. Шплинтом его свои называли, а молодым он велел обращаться к себе в неуставной манере - ваше благородие, господин старший сержант Николай Михайлович Шипов. Ну, это в отсутствие офицеров, разумеется.

Очень Шплинта огорчало моё высшее образование, полученное в его родном городе. Просто в бешенство приводило. Он не скрывал своего отношения и то и дело повторял:

- Что, сука, с девками колу с коньяком лакал, пока я тут загибался, Родину защищая?! Умнее всех, что ли? Я те дам просраться!..

По возрасту Шплинт был младше меня на два года, и это ещё больше злило сержанта, доводя до состояния неконтролируемой агрессии. Поначалу я терпел, стараясь не выделяться в среде молодняка, спущенного системой военкоматов в воинские части нашей необъятной. Но потом, когда, поведение Шплинта перестало соответствовать документам Женевской конвенции и он "отметелил" меня с двумя приятелями-отморозками до кровавых мальчиков в глазах, я решил - пора прекращать этот процесс на корню, чтобы не стать потом мишенью для всех желающих. Умылся я после "расстрела питерских рабочих" в отдельно взятой казарме, привёл себя в порядок, сплюнул в унитаз выбитый зуб и пошёл ва-банк.

Время было вечернее, называемое личным по старинному армейскому заблуждению. Какое, к чертям, личное время, когда тебе, скажем, хочется почитать книгу, а тебя волокут за шкварник будто нашкодившего щенка в красный уголок или, там, ленинскую комнату для просмотра программы "Время"?!

Так вот, взял я табурет от прикроватной тумбочки и попилил к месту просмотра сакральной социалистической телепрограммы. Рота уже сидела перед экраном, готовая к созерцанию достижений планового хозяйства и тяжкого житья заокеанских рабочих в интеллигентном изложении Валентина Зорина. Я почти успевал к началу.

Моё явление с табуреткой не вызвало никаких вопросов ни у дневального, рассматривающего коридор с тибетским отчуждением, ни у сослуживцев, мостившихся близ телевизора - случалось, что в ленинской комнате не хватало места для сиденья, тогда бойцы со своей "плацкартой" приходили. На этом и строился мой расчёт. Думал, успею вычислить в толпе Шплинта, подойти и врезать, пока ничего не заподозрили. Лишь бы он приткнулся где-то с краю. Здесь мне тоже фартило - сержанта Шипова обычно всегда тянуло к свободе, поэтому он в середину никогда не лез. И в этот раз сидел в первом ряду у прохода.

Протискивался я поближе к цели, будто диверсант, а сам всё прикидывал, как буду бить и главное - куда. Нужно распределить силы и ударить в такое место, чтоб не насмерть, но и чтоб эффективней, чем пощёчина субтильной старой девы не в меру ретивому альфонсу.

Шплинт поднял на меня глаза, в которых не было ничего - ни испуга, ни страха, ни удивления. Одна лишь пустота и безучастность. Именно это равнодушие и позволило мне сделать то, что я сделал.

- Привет, старший сержант Шипов! Помнишь, я сказал тебе, что убью, если ещё тронешь?

И тут до Шплинта что-то начало доходить, он попытался встать, но оказалось - поздно. Табурет был сколочен хорошо: только чуть скрипнул и не развалился, когда опустился на плечо моему обидчику. Шплинт кричал визгливо и противно, как свинья, которую не сумели заколоть с первого удара. Но меня ничуть не трогали его причитания. Я попросту вышел, направился к дневальному и вопреки всем армейским порядкам закурил прямо возле тумбочки.

Прихватили меня через полчаса - пока вызвали дежурного офицера, пока командир взвода с командиром роты приехал, так что ничего удивительного. Шплинта, конечно, в больничку сразу отправили. Он уже не кричал, затих. Все его дружки выглядели потерянными и убитыми, смотрели на меня, как гниды на перметриновую мазь, но молчали. Офицерам почти сразу же стало известно: "старший сержант Шипов неудачно сел перед телевизором, поскольку упал и сломал ключицу" или "упал, поскольку неудачно сел" - всё смешалось в умах личного состава. Но нашлись доброжелатели - заложили меня, поэтому пришлось провести всю ночь на "губе", как говорится, во избежание. Хотя я лично сомневаюсь, что друзья Шплинта осмелились бы мстить, настолько они были деморализованы "боевым ранением" главаря.

Утром приехал дознаватель - подполковник из военной прокуратуры. Расспрашивал меня о том, о сём, но я твердил, что ничего не знаю, просто опоздал на просмотр программы "Время", задержался в туалете, зашёл в ленинскую комнату, а там сержант на полу орёт. У меня нервы слабые, потому - сразу в коридор выскочил.

Дознаватель ещё пару дней пытался вытрясти из меня правду, а потом в госпиталь к Шипову на очную ставку повёз. Шплинт смотрел в мою сторону ненавидящими глазами, но с опаской и каким-то, как мне показалось, подобострастием. Не выдал. Твердил заученную мантру, мол, "сел, покачнулся, упал, закричал от боли". Так и пришлось подполковнику довольствоваться версией о неудачном падении со стула.

А вот после госпиталя меня в свою казарму не повезли. Посадили в УАЗик-буханку и отправили куда-то совсем в другую сторону. Но сначала пришлось часа два торчать в машине возле КПП вместе с сопровождающим - незнакомым капитаном. Он чего-то ждал. Или - кого-то? Точно - кого-то.

Дверь УАЗика открылась, и в салон заглянул... тот самый генерал-майор, с которым у меня произошла незабываемая встреча в солдатской чайной. Я попытался вскочить, но, ударившись о потолок, совершенно растерялся и завалился неловко набок на откидное сиденье.

- Ага, капитан, этот, что ли, боец? - спросил генерал у сопровождающего, нимало не озаботившись моими почти уставными трепыханьями.

- Так точно, товарищ генерал-майор, он самый.

- Тогда понятно - тот ещё фрукт... из сельхозакадемии. С ним надо ухо востро. Замаринует и фамилию не спросит. Документы готовы?

- Так точно, готовы!

- Тогда, в добрый путь! Эй, академик, служи исправно, а что до этого момента было, забудь... Впрочем, нашу первую встречу разрешаю помнить. До самой старости. Детям потом расскажешь, Тимирязев, мать твою Мичурин любил!

- А куда мы? - спросил я, совершенно забыв о субординации, когда машина выехала за территорию дивизии.

- Там узнаешь, боец. Хотя скажу... будешь теперь на "точке" служить в лесу без увольнительных, но зато в маленьком коллективе и без неуставных отношений. Заслужил...

- Так ведь я, товарищ капитан, ничего...

- Молчи уж, не для протокола. Скажу тебе как мужик мужику, молодец... Теперь "деды" поостерегутся, не станут борзеть без причины.

Служилось мне на той секретной "заимке" тяжело, но нескучно. Было нас не больше взвода тех, кто поочерёдно нёс боевое дежурство в круглосуточном режиме. О Шплинте я и думать забыл уже через месяц. И не вспомнил бы, наверное, уже никогда, но случай один...

Прошло года три после "дембеля", я как раз аспирантуру в альма-матер заканчивал, жениться успел, дело к защите кандидатской шло. И вот однажды встретил Шплинта в городе. Еле узнал. Он будто стоптался изрядно с момента нашего последнего свидания на очной ставке в госпитале.

Коля курил у входа в третьеразрядную пивнушку в окружении невразумительных господ нетрезвой наружности.

- Ваше благородие, господин старший сержант Николай Михайлович Шипов, разрешите обратиться?! - сказал я первое, что пришло мне в голову.

Шплинт вздрогнул, на мгновение преобразился, а потом вновь сник, но любопытство в его глазах уже не могла погасить никакая насторожённость.

- Ты... кто?

- Я твой крестник, не помнишь?

Шплинт непроизвольно повёл правым, видимо, неудачно сросшимся плечом и скривился:

- А-а-а, учёный - хрен толчёный. Ты, что ли, Макс?.. Чего припёрся? На моё унижение посмотреть?

- Нет, просто мимо проходил.

- Так и проходи! Испоганил мне жизнь, пиздрон моркокуйский... а теперь вот - "мимо проходил".

- Так мы уже пять лет не виделись, ты что-то путаешь.

- Ага, я путаю... А кто мне плечо расхерачил? Я из больнички вышел, сразу - на "гражданку" по здоровью. Думал найти тебя и убить. Больше года искал, потом плюнул.

- А тебе, конечно, было бы лучше меня инвалидом сделать?

- Не знаю, но ты-то из меня сделал... понимаешь, сделал?!

- Хватит уже ёрничать! - возмутился я. - Прекрати, а не то за себя не ручаюсь.

Шплинт стыдливо втянул голову в плечи - так обычно это делают неисправные домкраты - и чуть не заныл:

- Моим досрочным падением воспользуешься? Сука ты, а не матрос!

- Какое падение, ты о чём?

- Когда бил, не думал? Интеллигенция! С этаким-то переломом, который ты мне залудил, покатился я по наклонной, как колобок в лисью пасть...

- Так ты на инвалидности?

- С тех самых пор. Рука почти не работает - если стакан полный, то и не поднять.

- А пенсия?

- Что про эти слёзы сейчас говорить. Сам, небось, знаешь, как у нас инвалидов "любят".

- Коль, ты думаешь, во всём виноват я?

- А кто, как не ты?! Моли бога, что сейчас меня встретил. Ещё полгода назад, не дал бы живому уйти - задолбил бы насмерть. Подкараулил в тёмном переулке, и с левой - монтировкой по башке. Но перегорело уже. Алес капут!

- И ты ему не помог, Макс? - спросила Татьяна с жёсткими нотками в голосе. - Он ведь, как ни крути, из-за тебя инвалидом остался.

- Отчего же - помог. Институт закончить помог...

- И всё?

- А разве этого мало?

На улице просигналил автомобиль.

- Всё, девчонки, мне пора, - заспешил Максим. - Референт за мной приехал. Он не любит ждать.

- Да, уж, с Михайлычем не забалуешь, суровый господин, - подтвердила слова мужа Ольга.

Татьяна смотрела в окно, провожая взглядом однокурсника. Навстречу Максиму из машины вышел коренастый человек в светлом костюме. Что-то в его фигуре было не так, что сразу бросалось в глаза, но не поддавалось описанию.

Мужчины обменялись рукопожатием, о чём-то оживлённо заговорили. И тут Татьяна поняла, что же привлекло её внимание - незнакомый человек как-то неловко подавал руку и слегка неестественно сутулился с правым креном.

- Так это же?!.. - она вопросительно взглянула на Ольгу. Та улыбнулась.

- Да, ты не ошиблась, Николай Михайлович Шипов - референт нашего с тобой однокурсника, моего мужа и по совместительству альтруиста. Максим со своим Шплинтом как с дитём малым носился, помогал в институт поступить, курсачи за него делал, на дипломе Шиповском меня до полусмерти извёл. А потом Макс на работу его к себе взял, понимаешь?

- Это как у Экзюпери, мы в ответе за тех, кого приручили?

- Если считать, что сначала чуть не убили... в процессе приручения.

- Боже, какие мужики странные.

- Не знаю, странные или нет, но у дочек наших никого не было ближе дяди Коки. И теперь, наверное, нет... Добро возвращается добром.

- А зло?

- Из него тоже может вырасти что-то приличное, главное - не упустить момент, когда Бог даёт тебе шанс.

АКТ ВТОРОЙ

ШПЛИНТ

(версия "жесть")

- Главное - быстрая (ещё лучше - мгновенная) реакция на внешние обстоятельства. Только этим частенько и спасаешься. Вот был у меня случай после окончания бурсы. Не успел я диплом толком обмыть, как явились ко мне возврата священного долга требовать. Просыпаюсь с похмела, подруливаю в трусах к двери, открываю, а за ней уже стоят родимые (а ведь не заперто, но они, суки, вежливые, вламываться не решились, типа, "мы мирные люди", но наш, как говорится, бронепоезд пропить не дадим). Двое, в погонах. Лейтенант армейский и... ещё один лейтенант, но постарше. Да не возрастом, а звёздами. Участковый наш, из милиции. Что значит "не может быть"? Безо всякой предварительной записи в общагу припёрлись. И повестка при них. Не вру, именно так и было. Видать, уже и через суд пытались, да всё мимо кассы. Я же у тётки прописан, а она старенькая, глухая - вот никому дверь и не открывала.

----д а л е е----с л е д у е т----т е к с т----и з----в е р с и и----"light",----в ы д е л е н н ы й----ц в е т о м----

- ...Так ты на инвалидности?

- С тех самых пор. Рука почти не работает - если стакан полный, то и не поднять.

- А пенсия?

- Что про эти слёзы сейчас говорить. Сам, небось, знаешь, как у нас инвалидов "любят".

- Коль, ты думаешь, во всём виноват я?

Моложавый мужчина с седоватой недельной щетиной замолчал.

- А дальше, дальше - что? - обратился к нему один из слушателей, едва сдерживая нетерпение.

- Потом уже - и вовсе как в сказке: чем ближе к финалу, тем интереснее, хех... - невесело усмехнулся рассказчик. - Решил я, что искалечил жизнь парню и захотел ему чем-то помочь. Не стану рассказывать, как сошлись мы с Шиповым, только сошлись. Подготовил я Николая к поступлению в институт, а потом и "закончил" вместе с ним, второй свой диплом написав.

И Колян, кстати говоря, оказался вовсе неглупым, просто "деду" в армаде не по чину умничать было, ведь тогда молодежь гнобить неловко. Да ещё обида с "гражданки", что какой-то "ботан"-первокурсник его девушку увёл, а самого Николая на первом вступительном экзамене уделали, как бог черепаху. Вот он и глумился, весь свет возненавидев.

Дальше - больше: на работу к себе взял экономистом. Я тогда уже заместителем директора крупной птицефабрики трудился, располагал нужными рычагами, чтоб кадры подбирать по своему усмотрению.

Тут внезапно крякнулась перестройка, вместо неё независимость державная объявилась. Цеховики, барыги и спекулянты были названы солью земли русской и... понеслась страна по кочкам. Кто-то в депрессию впал, кто-то спился, а нам с Коляном удалось птицефабрику свою приватизировать. В банке кредит взяли под нескромный процент имени финансовой революции - в залог жильём своим ответили. Повезло, вытянули, дело на лад пошло. Семьями стали дружить, и не сказать, что когда-то смертельными врагами были.

Говорящий снова умолк. Слушатели его уже не торопили, то ли не решаясь ничего спросить, то ли осмысливая рассказанную историю. Пауза оказалась не слишком затянутой. Мужчина продолжил:

- Всё бы хорошо. Да вдруг Шплинт (я уже давно имел право так называть своего партнёра по бизнесу) пропал куда-то... вместе с финансовым траншем из бюджета, который мы выбили с ним на расширение производства. Было заведено уголовное дело. Сначала по факту исчезновения Шипова, укравшего деньги... А потом оказалось, что авизовка в один из банков на Сейшелах мной подписана. Подстава, не иначе.

Следствие переменилось ко мне в один миг: теперь уже меня подозревали в организации убийства и тайном захоронении компаньона. И всё это - с целью, завладения средствами предприятия. Армейские дела раскопали до кучи... Теперь - хана. А ведь больше двадцати лет мы с Шиповым в одной упряжке. Думал, перетёрлось всё. А тут - видишь ты, какая хреномантия в полный рост вылезла.

Слушатель, тот, что помоложе, сочувствующее вздохнул, и в помещении воцарилась тишина. Впрочем, длилась она снова недолго. Со скрежетом распахнулась металлическая дверь, и кто-то невидимый из коридора сказал:

- Эй, кто тут Максим Алексеевич Кузнецов? На выход с вещами.

- Меня освобождают?

- Там всё узнаете... Говорят, нашёлся ваш подельник... тьфу, партнёр. Живёхонек. Сам за вами и приехал...

Когда дверь захлопнулась, двое, оставшиеся внутри переглянулись. Молодой спросил:

- Профессор, вы уверены, что поступаете правильно?

- Разумеется, коллега. Если дать пациенту поверить, что ему грозит пожизненное, он замкнётся и никогда не сознается, тем более - не излечится. А так - стресс и метания юного Вертера... Вы видели его напуганные глаза? Ещё бы - оказывается, убитый им Шипов жив. Любого переломит. Думаю, уже сидит и пишет признательные показания. Но это только начало. Теперь предстоит из его головы всю эту дурь повывести. Тоже выдумал: перестройка, независимость, транш, бизнес. А нечего было с табуретом на живого человека! Такие преступления не имеют срока давности!

- Это гениально, профессор! Разрешите выразить восхищение?!

- Полно вам, молодой человек. Обычная практика великого психотерапевта. Давайте-ка лучше пойдём подышать воздухом перед обедом.

- Ещё рано, профессор, нас не выпустят.

- Ошибаетесь, коллега, - у вас просто отстают часы.

И точно - тяжёлая дверь снова заскрежетала, и дюжий санитар в синем халате, совершив приглашающий жест рукой, произнёс:

- Ну что ж, господа, прошу на прогулку.

Профессор Зигмунд Фрейд и его верный ученик Карл Густав Юнг убрали руки за спину и гуськом потянулись к выходу из палаты.

АКТ ТРЕТИЙ

ШПЛИНТ

(версия "siciliano")

"Нельзя полагаться на свои глаза,

если расфокусировано воображение".

Марк Твен

"Когда я играю со своей кошкой, я допускаю,

что она развлекается со мной больше, чем я с ней".

Мишель Монтень

"Всегда прощай своих врагов - ничто не досаждает им больше".

Оскар Уайльд

В камере предварительного заключения сидело двое: субтильный мужчина интеллигентного вида, лет пятидесяти, и более плотный сложением качок в брюках "адидас", украшенный наколотой церквушкой, видневшейся из-за облака вспузырившейся майки грязно-небесного цвета. Крест на синих прожилках колокольни был из настоящего золота, он свешивался с густой, как оплавленный воск свечного огарка, накачанной шеи хозяина. За колокольней, слева, аккуратно ютился бюст товарища Сталина с трубкой во рту. При движениях качка товарищ Коба многозначительно подмигивал прищуренным волосатым глазом, то и дело угадывающимся под влажной от пота бретелькой.

Помещение выглядело на удивление чистым, оштукатуренные стены были густо покрыты эмалью в цвет зазевавшейся в подворотне осени, металлические же двери с амбразурой закрытого снаружи оконца отливали глубокой синью далёких арктических морей. Сидеть в подобной камере, наверное, не так уж и худо, если у тебя хороший адвокат, чистая совесть и... никакого соображения о реальной жизни.

Беседовали.

Говорил интеллигент. Бывалый, судя по всему, сокамерник слушал внимательно, не перебивал - долгая жизнь вора-законника научила его больше впитывать информацию, чем трепать языком "будто помелом поганым"...

- Главное - быстрая (ещё лучше - мгновенная) реакция на внешние обстоятельства. Только этим частенько и спасаешься. Вам, собственно, объяснять, судя по всему, ничего не нужно. Жизнь такая... А я тоже как-то раз убедился. Вот был у меня случай после окончания бурсы, ну-у-у... института, то есть. Не успел я диплом толком обмыть, как явились ко мне возврата священного долга требовать. Просыпаюсь с похмела, подруливаю в трусах к двери, открываю, а за ней уже стоят родимые (а ведь не заперто, но они, суки, вежливые, вламываться не решились, типа, "мы мирные люди", но наш, как говорится, бронепоезд пропить не дадим). Двое, в погонах. Лейтенант армейский и... ещё один лейтенант, но постарше. Да не возрастом, а звёздами. Участковый наш, из милиции. Что значит "не может быть"? Безо всякой предварительной записи в общагу припёрлись. И повестка при них. Не вру, именно так и было. Видать, уже и через суд пытались, да всё мимо кассы. Я же у тётки прописан, а она старенькая, глухая - вот никому дверь и не открывала.

----д а л е е----с л е д у е т----т е к с т----и з----в е р с и и----"light",----в ы д е л е н н ы й----ц в е т о м----

- ...Так ты на инвалидности?

- С тех самых пор. Рука почти не работает - если стакан полный, то и не поднять.

- А пенсия?

- Что про эти слёзы сейчас говорить. Сам, небось, знаешь, как у нас инвалидов "любят".

- Коль, ты думаешь, во всём виноват я?

_ _ _

Моложавый интеллигент с седоватой недельной щетиной замолчал.

- А дальше, дальше - что? - обратился к нему слушатель, едва сдерживая нетерпение.

- Потом - как в сказке: чем ближе к кульминации, тем интереснее, хех... - невесело усмехнулся рассказчик. - Решил я, что искалечил жизнь парню и решил ему чем-то помочь. Не стану рассказывать, как сошлись мы с Шиповым, только сошлись. Подготовил я Николая к поступлению в институт, а потом и "закончил" вместе с ним, второй свой диплом написав.

И Колян, кстати говоря, оказался вовсе не глупым, просто "деду" в армаде не по чину умничать было, ведь тогда молодежь гнобить неловко. Да ещё обида с "гражданки", что какой-то "ботан"-первокурсник его девушку увёл, а самого Николая на первом вступительном экзамене уделали, как бог черепаху. Вот он и глумился, весь свет возненавидев.

Дальше - больше: на работу его к себе взял экономистом. Я тогда уже заместителем директора крупной птицефабрики трудился, располагал нужными рычагами, чтоб кадры подбирать по своему усмотрению.

Тут внезапно крякнулась перестройка, вместо неё независимость державная объявилась. Цеховики, барыги и спекулянты были названы солью земли русской и... понеслась страна по кочкам. Кто-то в депрессию впал, кто-то спился, а нам с Коляном удалось птицефабрику свою приватизировать. В банке кредит взяли под нескромный процент имени финансовой революции - в залог жильём своим ответили. Повезло, вытянули, дело на лад пошло. Семьями начали дружить, и не сказать, что когда-то смертельными врагами считались.

Нет, не стану утверждать, что всё идеально было. Иногда несло Колю, начинало ему казаться, будто он главный. Или того чище - принимался партнёр старые дела вспоминать, будто без меня ему бы ещё лучше жилось. Но это в нём водка говорила, а не он сам. Запойным Шплинт оказался. Но вылечили его. Уже семь лет - ни грамма спиртного. В завязке.

_ _ _

Говорящий снова умолк. Слушатель в наколках его уже не торопил, то ли не решаясь ничего спросить, то ли осмысливая услышанное. Он даже снял майку, слегка припотев, ввинчиваясь вербально и физически в историю, как это делают ласковые, но настойчивые пенсионерки при просмотре сериалов из красивой жизни синьоров и синьор в какой-нибудь Южной Америке. Уголовник почесал у товарища Сталина в затылке - чуть левее куполов - и многозначительно хмыкнул, мол, дальше трави "ботаник на палочке". Субтильный продолжил:

- Всё бы хорошо. Да вдруг Шплинт пропал куда-то... вместе с финансовым траншем из бюджета, который мы выбили с ним на расширение производства. Прокуратура уголовное дело завела. Сначала по факту исчезновения Шипова, укравшего деньги... А потом оказалось, что авизовка в один из банков на Сейшелах мной подписана. Подстава, не иначе. Дело в следственный комитет передали.

Фортуна переменилась ко мне в один миг: теперь уже меня подозревали в организации убийства и тайном захоронении компаньона. И всё это - с целью, завладения средствами предприятия. Армейское старое дело раскопали до кучи... Теперь - хана. А ведь больше четверти века мы с Шиповым в одной упряжке. Думал, перетёрлось всё. А тут - видишь ты, какая штуковина в полный рост вылезла.

Слушатель усмехнулся и произнёс:

- Не по понятиям пацан тебя кинул? Вот конь колбасный! На ливера его нужно покрошить.

- Так Вы считаете, что Коля меня обманул?

- Шнырю понятно, кинул тебя твой Шплинтяра, к старшему дворнику* не ходи! Без важняка видать: решил всё бабло отбить, а тебя к "хозяину" на крытку подписать до полного изнеможения...

- Не может быть. Колян - хоть и не идеален, но мы с ним столько вместе пережили. Ему и в голову такого не придёт. Как братья мы...

- А много ли бабла на кону, паря?

- Что, не понял?

- Сколько лавэ в деле крутится? Ну, капусты этой?

- Думаю, в настоящее время миллионов восемьдесят-девяносто, или около того. Долларов, разумеется.

- У-у-... а ты сомневаешься... Сейчас за меньшее родного дядю на ножи ставят, а маму с папой по миру пускают. Народ с глузду съехал, конкретно стукнулся**. Понятия утратил, теперь - где лавэ, там и правда. А ещё на честных воров стрелки переводят. Ты смекай, откуда ноги у этой поляны выросли! Может, врача*** на дело подпишешь, если отслюнявишь ему тонн несколько брюссельской зелени... Ты, не крути дыней, дело я гов...

И тут со скрежетом распахнулась набежавшей арктической волной металлическая дверь, и кто-то из коридора - невидимый, но зримо возвышенный над воровскими понятиями - сказал:

- Эй, кто тут Максим Алексеевич Кузнецов? На выход с вещами.

- Меня переводят или освобождают?

- Там всё узнаете... Говорят, нашёлся ваш подельник... тьфу, партнёр. Живёхонек. Сам за вами и приехал...

- Са-аммм? Не может быть! - субтильный сделался белее самой финской из всех возможных мелованных бумаг. - Ошибка какая-то... его же... Он же...

- Идите, там сами всё узнаете...

Кузнецов волочился к выходу на негнущихся ногах так, как шли, наверное, на казнь не очень фанатичные сподвижники "царя Емельки", которого они прежде называли государем Петром III, а пред светлые очи генерал-аншефа Панина "доставлены буде", вором да разбойником величать принялись.

- Эк его вштырило-то! - удивился татуированный, закрывая глаза товарищу Сталину на происходящее. Выходит, впаривал мне здесь битый час. Он и убил - ясный месяц. Стоп, тормоза включай... а кто тогда у меня здесь нары пердячим паром греет? Неужто покойничек?

_ _ _

Когда дверь захлопнулась, опытный вор-законник встал из-за стола и подошёл к двухъярусной шконке. Сверху из-под байкового давно не стираного одеяла показалась чья-то встревоженная физиономия. Оказывается, в камере был ещё один обитатель, который наверняка слышал всё, что происходило до этого момента, притворяясь спящим. Он выглядел чрезмерно возбуждённым: судя по всему - достаточно давно сдерживался, чтоб не проявиться.

- И как тебе наш соловушка, Коленька? - спросил татуированный.

- Я чуть не выдал себя, вот ей-богу! Ну что за паскудник этот Макс! Буквально - перевернул с ног на голову... Хотелось поскорее выйти и в глаза ему посмотреть. Жалко, не получилось... Не думал, что его так вот скоро уведут. Чёрт!

- Сейчас, как говорят на Гамбургской киче, всё намного по-другому, - хохотнул блатной. - Сейчас даже правильные в отказ уходят, чтоб от плинта отплешить****.

- Ты что-то о предательстве, Седой? Для меня, пожалуйста, по-человечески говори, сделай одолжение, а то я понимаю вашу феню с трудом. С виду ты князь, а метлой... языком, в смысле... будто обычный э-э-э... вор без коронации. Законники же коронованные, как я слышал, очень культурно умеют.

- Умеют, да не все... Я вот с энтаких (движение рукой около колена) до "шашнадцати годков" по блатхатам мыкался. Откуда же культуры набраться? Ты гнилушки не фугась, мозги не пудри, в смысле, а переспрашивай, что непонятно.

- Ладно, Седой... Мне тут срочно нужно одно дело обмозговать... Ты только не подгоняй и...

- Хорош, Мичурин, баландой на парашу сыпать! Я тоже не под забором деланный, понимаю твою нужду. И помогу по понятиям, если вдруг с кичи соскочить надумаешь. И шапиру подпишу лютого, и цийк отслюнявлю братанам в хату на пересылке*****. Зря ты, будто лошок гамбургский, айболита включил, мол, не трогай этого кренделя, пусть ещё попасётся. Тут бы и порешили гниду...

- Месть суеты не терпит. - Бывший предприниматель Николай Михайлович Шипов, а нынче - приблатнённый обстоятельствами урка с самопровозглашённым погонялом Мичурин, принялся нервно взбивать почти новыми "рибоками" узкое пространство камеры, играя желваками и делая глазами "орбитальное вращение набыченного Ньютоном яблока".

_ _ _

"Вот ведь сволочь, - думал Шипов, - сам под именем Шплинта всю жизнь атмосферу портил, а теперь меня своей же кличкой и обозвал. Его версия понятна. Он и фирму якобы создал, а меня взял из жалости. Теперь всем эту чушь втирает, чтоб правдоподобней. И моё исчезновение организовал очень красиво... Эх, Макс-Максимушка... голова твоя только на всякие подставы хорошо заточена. Получается, именно его люди мне фальшивые документы подсунули вместо настоящих и под убийство румынского гастарбайтера улики подвели, когда я в Италии отдыхал. А Макс здесь объявил о пропаже партнёра, который с деньгами исчез... Хороший ход. За границей меня искать - не найти, раз по Интерполовской базе не прохожу.

Одного не учёл он - того, что смогу из рук подкупленных полицейских вырваться и в консульство обратиться. Депортированный Шипов, хоть и без документов, - это значительно хуже Шипова, отбывающего длительное наказание в Италии. Пока не верят мне - очень уж вид затрапезный после того, как над лицом миланские гримёры-костоломы потрудились, но тут дело времени.

Узнал Максик, что я уже в стране, занервничал. И к тому же его самого задержали за причастность к исчезновению, вот и организовал воскрешение якобы убиенного сотоварища, чтоб двух зайцев разом: и обвинения снимут, и появится у него время сбежать, покуда всё не выяснится. Кого он, интересно, на роль меня нанял?

А ведь сыграл, стервец, как здорово - и страх и недоумение, сам же, небось, рад до одури, что недолго здесь засиделся! Вот не зря я все связи включил, чтоб в мою камеру этого красавца доставили. Думал, глаза в глаза всё решить, да не довелось. Теперь, небось, торчит Макс где-то в кабаке с подельником и прикидывает, как быстрее из страны с остатками средств удрать, большую-то часть, наверное, уже распихал по оффшорам, негодяй. Нужно бы его остановить... А то, что бизнес загубил засранец, так не очень и страшно. Главное, было бы с чего начать - мясом обрасту. Опыт имеется..."

В этот момент размышления Мичурина прервал сокамерник - тот, кто откликался на кличку Седой. Он пластично пританцовывал, наслаждаясь послушной красотой своего идеального тела. В его движениях чувствовалась показная хищная игривость - даже Сталин на обнажённой груди трагически улыбался, вгрызаясь аккуратными синими резцами в тёмно-фиолетовую трубку.

- Эй, братан, сейчас кончать тебя буду, слышь? - Глаза уголовника не мигали, в руке сверкала серебристая сталь заточки, и оттого происходящее казалось Шипову ещё страшнее и неправдоподобнее. Он отшатнулся и сделал шаг назад, прикрываясь руками крест-накрест.

- Ты что, Седой? - голос Николая дрожал. - Ты что? Я же тебе заплатил. Как ты можешь... Вы же по понятиям живёте... те, кто старой закалки. Ты ведь не скурвился до беспредела, правда?

- Скурвился, не скурвился... а за десять тонн баксовичей я тебя сделаю за милую душу.

- Стой, послушай меня, Седой. Я заплачу больше...

- Как заплатишь, Коленька, ты же в камере сидишь?

- Я свяжусь... через адвоката. Принесут наличные или переведут, куда скажешь... Но я тебе уже заплатил. И ещё получишь...

- Теперь платить тебе придётся часто, пока без штанов не останешься, братишка. Ну, что ж... стучи, просись на встречу со следаком. Тебе адвоката привезут, а ты передашь...

В процессе переговоров Шипов тихонько передвигался бочком-бочком к двери, а потом сорвал спортивную куртку, намотал на руку, чтоб обороняться от предположительного удара заточки, а ногами заколотил по тяжёлому окрашенному в сурово-арктическое металлу.

- Откройте! Откройте скорее!!! Убивают!

Седой спрятал оружие за спину и сказал:

- Ты выбрал свой путь, керя! Теперь точно всему конец... Недолго тебе осталось...

_ _ _

В распахнутую дверь вместо ожидаемого охранника ворвалась целая толпа. Впереди всех оказался недавно выпущенный Максим Алексеевич Кузнецов. Он улыбался и протягивал Николаю огромный букет противно пахнущих орхидей!

- С юбилеем тебя, братишка! Сегодня ровно тридцать лет, как мы вместе. И день рождения у тебя позавчера был, помнишь?

- А где, следо... где мой адвокат?

- Сюрприз, брат, сюрприз! За дверью оба - с подарками.

- Что это было?! Скрытая камера?! Программа "Розыгрыш"?! Хотя - какое там... Меня чуть не убили!

- Дурачок, это эксклюзивный сюрприз. Телевидение отдыхает. Ты же сам мне без конца говорил, будто со времён нашего армейского противостояния не испытывал сильных эмоций, что жизнь пресная и скучная, что перед смертью и вспомнить будет особенно нечего... Вот я и расстарался. Полгода готовился, пришлось даже часть камер в тюряге отремонтировать, чтоб разрешили тебя здесь помытарить, пока настоящих зэков не подвезли. Актёров на роли следователя, адвоката, охранников в областном ТЮЗе нанял, чтоб ты никого случайно не узнал.

- А итальянские карабинеры?

- Эти - настоящие. Я им заплатил, чтоб они тебя "упустили" возле консульства...

- А дипломаты?

- Они, по твоему, не люди? Думаешь, не понимают, что к чему? Нет, сначала консул, разумеется, от всего отказывался, денег не брал. Но потом я нашу армейскую историю рассказал, он и проникся по полной...

- Знаешь, Шплинт, я чуть не обделался. Адреналин просто зашкаливает! А это кто (кивок в сторону улыбающегося качка в наколках), настоящий урка?

- Нет, Колян, бери выше - Сергей Безруков, народный артист России!

- Спасибо, что живой...

- И я о том же...

* - шнырь (феня) - Заключенный, взявший (иногда под давлением со стороны других заключенных) на себя обязанность убирать камеру, барак, производственное помещение, выполнять работу, которую заключенные обязаны делать по очереди, старший дворник (феня) - прокурор;

** - стукнуться (феня), с глузду съехать (суржик) - сойти с ума;

* - врач (феня) - адвокат;

**** - отплешить от плинта (феня) - выкручиваться, обманывать, чтоб не попасть в тюрьму;

***** - И шапиру подпишу лютого, и цийк отслюнявлю братанам в хату на пересылке (феня) - И адвоката хорошего найму, и пароль, чтоб воры за своего на пересылке приняли, скажу.

- Вот это и есть то, от чего ты хотел меня предостеречь, отец?

- Да, от поливариантности. Захочешь угодить всем - окажешься осмеянным и непонятым. Будь проще и естественней, и тебе помогут вознестись. Поливариантность же до добра не доводит. И гордыня криэйтерская тоже. Нет создателей, кроме меня, сколько не ищи. Всё, что придумано человеческой мыслью - это лишь проявление моей сущности... или Его... в крайнем случае.

- Кого ты имеешь в виду? Того самого поца, который захотел с тобой потягаться?

- Разумеется. Только не поца, а Велиара, имей уважение к тем, кто намного тебя старше, сынок.

- Понимаю, отец. А почему криэйтер, который проявляет твою сущность по средствам этого текста, пишет мои обращения к тебе со строчной буквы? Он тебя не уважает?

- Наверное, он просто неграмотный, сынок. Но я попробую исправить эту ошибку, крибле-крабле-...

- Почему ты пользуешься детской считалкой, Отец?

- Но ведь помогло, не так ли?

- О, да, Отец!

- Не переигрывай, Изя, а то я отдам твою роль Сергею Безрукову...

- Спасибо, что живой, иэ-э-эххх!

- Царствие тебе небесное... и земное, сынок!

13 февраля 2012 г.

Комментарии: 38, последний от 11/03/2022. © Copyright Чваков Димыч (nudless@mail.ru) Размещен: 13/02/2012, изменен: 29/07/2013. 52k. Статистика. Рассказ: Проза, Драматургия Бред на грани и за гранью
Аннотация: драматургия не по Гегелю

Чваков Димыч : другие произведения.

Камера-обскура