В нашем заштатном городке отродясь не бывало гипермаркетов - и в старую пору румяных диктатур, и в нынешнее время до обморока бледных демократий. Жили мы себе в мелкопоместном логове для провинциалов - в собственном соку варились. Захолустье есть захолустье, дело обычное. А в таких населённых пунктах, как наш, городские новости узнают без газет. Вот и в тот раз...
...говорили, мол, у одной известной богемной Музы поселился Кант. Его, собственно, и называли Музыкантом, но с прописной буквы, чтобы не путать с многочисленным молодым выводком, ублажающим слух граждан, гражданок и господ с сударынями в подземных переходах, на рынках и вокзалах. Эти, что со строчной буквы, только на то и способны были, что просить милостыню за своё невнятное исполнение маршей и вальсов, да пропивать потом полученные гроши в кругу лиц неопределённой половой и производственной ориентации.
А наш герой не таков. Он тебе и "Мурку" в четыре руки со всяким желающим, и полонез Огинского с полькой Шуберта, и что-нибудь из "Dire straits" запросто на пианино "Красный Октябрь" задвинет. Безобразно, правда, играл, но старался. Болтают, его однажды сам Эмиль Мацуевич Гилельс услыхал с жуткого творческого похмелья и заметил - якобы при четырёх свидетелях... какого-то Иеговы:
- Этому парню я бы руки под рояльную крышку не положил!
И пошла о Музыканте слава чудовищная, не вмещающаяся ни в какие ворота, ни в один интерфейс не вбиваемая. И возрадовался он поначалу. А потом, очнулся, перестал веселиться да своё самолюбие слухами тешить. Тут бы и сказочке конец, да молодцов, кто её слушал, больно уж много оказалось - не в пример гуще, нежели свидетелей уже помянутого господина Иеговы. И я в их число попал - тех, кто, отбросив гарнитуры, предпочитает слушать музыку через хорошую акустику класса Hi-end.
Не помню уж, какая сорока принесла мне на хвосте легенду о партитуре композитора Ференца Листа. А в легенде той, как сейчас любят говорить, "мессэдж фром хим - онли ту ю". Причём до такой степени магический тот message, что обладатель партитуры автоматически становился великим лабухом, которому везёт, невзирая на его таланты или оных отсутствие. Дескать, только сыграешь на ночь глядя сонату под знаковым именем "Орфей" заглядывая в анналы, начертанные рукой Листа, наутро тебе сразу и попрёт на всех фронтах.
Многие легенду знают, да только я один решил партитуру отыскать. Лишь бы логика не подвела, а она не подведёт! С детства логика моя сбоев не давала, потому и верил ей больше, чем себе самому и даже своему Покровителю.
Оглядел я мысленным взором всех музыкантов современности, их деяния проанализировал и остановился на Музыканте. Не иначе - именно означенный господин сумел завладеть заветной партитурой. В самом деле, играет он, мягко говоря, неважнецки, а народ его слушает - тухлятиной забрасывает, но слушает. Неспроста всё! Да и живёт у шикарной девы Музы, о которой всякий мечтой дотянуться горазд, а на деле - пшик. И контракты у Музыканта крайне выгодные, ни у кого таких нет. Даже за тапёрство в баре "на карман имеет" - сколько иному мастеровитому пианисту за гастрольный тур не поднять. Вот и получается - партитура Листа у означенного лабуха припрятана. Как говорится, она настроить и жить помогает, да "брюссельской капусты нашинковать" не на одну кроличью ферму.
*
Фитнес-бар "Внезапный заяц" открывался рано. И я отправился туда завтракать по причине выходного дня. Обычно воскресную утреннюю трапезу предпочитаю сдобрить Абрау урожая 1957-го года... Разумеется - брют! Но не тот, который Цезаря кокнул, а наоборот - сухое до самой последней капли игристое. Однако сегодня не тот случай, чтоб тешить себя винцом на голодный желудок. Особенный он сегодня - я должен увидеться с Музыкантом, чтобы разузнать у него тайну утраченной партитуры Листа, Ференц ему в подмышку.
Одет я по парижской моде вековой давности - в бархатные штаны до колен, жилетку асимметричного кроя и берет а'ля "художники вырождения", на ногах штиблеты с широкими носами и подбитым каблучком для исполнения степа, если случай подвернётся.
В баре было немноголюдно и почти не накурено. Одинокий, как инженер Эйфель в башенной ипостаси, пианист лабал что-то из "Ласкового мая". Как умел, лабал. Подслеповатый от постоянной нехватки комбинированного освещения, промокший от избытка яичного белка - признание просвещённой публики! - пианист и был Кантом от Музы. Он-то мне и нужен!
- Вай мэ, генацвали-чанахи-сольфеджио?! - спросил я с умным видом своего собеседника, не успевшего, впрочем, осознать, что он стал собеседником.
"Метафизика, метахимия, метаматика, метанол, металл, медь, муть... жуть!" - читалось на испуганном лице Музыканта. Он прятался в догадках, как гусеница в капустных листьях, и старался не отсвечивать эрудицией - чтоб не сглазили! Или здесь превалирует притворство - глаза-то выдают оппонента с головой? Жёсткий взгляд, холодом от него так и веет. Но я-то стреляный "капитан Джек", меня на фу-фу развести ещё ни одному доджеру* не удавалось.
И тут начавшийся диалог прервала странная особа, торгующая умершей рыбой с лотка. Откуда она взялась - можно было только гадать, но телефонный номер знакомой цыганки недавно стёрла ревнивая любовница, принявшая запись "гаджет аза" за шифрованный крипт неизвестной соперницы.
Чтобы отбиться от навязчивой лотошницы, пришлось вступить с нею в диалог.
- А рыбка у вас свежая? - поинтересовался я вполне миролюбиво, хотя мог оглушить тётю сбивающей с ног версией вопроса - что-нибудь вроде: "How much is the fish?"
- Да-да, свежая.
- А откуда знаете? Принимали участие в её вылове?
- Нет, но когда эту рыбу привезли, она выглядела вообще как живая: блестела на солнце, переливалась перламутром и даже шевелилась.
- Так она умерла у вас на руках?
- Ну-у... что вы, просто... к слову пришлось. Будете брать мой товар или просто от нечего делать спрашивали?
- The chase, is better than the catch**... - прервал я её стенания расхожей рэп-скороговоркой из Эйч Пи Бакстера.
- Ишь ты, сопля недозрелая! - вызверилась торговка. - От Торжка два торчка и сбоку бантик, а туда же - конопатить Кантом остатки нейритов!
Я хотел приструнить охальницу, но тут вмешался Музыкант, видимо, взбудораженный упоминанием знаменитого однофамильца всуе.
- "Чардаш", Монти. Исполняется впервые, - объявил он и вдарил по чёрным клавишам, будто перед ним явились его злейшие враги. Потом переключился на клавиши белые и обласкал их, словно любимую тёщу, заставшую его с сожительницей за чтением "Мурзилки". Обе педали вихлялись под ногами лабуха и топотали о чём-то своём, трансмиссионном.
- Впервые? - удивился я.
- Мной впервые, - не отрываясь от вдохновенного до полного изнеможения музицирования, сообщил Музыкант.
Всё тонуло в какофонии, залитой несвежими яйцами. Почила в ней и тётка с умершей рыбой. Вот теперь-то самое время узнать о том важном, за каким бесом я пришёл в бар "Внезапный заяц" этим воскресным утром.
*
Когда пианист замер, разрываемый эмоциями, свистом восторга и воплями проклятий, я уже был готов со своим вопросом и потому задал его самым равнодушным тоном, на который оказался способен.
- А где вы храните партитуру Листа, уважаемый? - спросил я.
- Пар-ти-ту-ру? - удивился Музыкант. - Я не состою ни в какой партии, вы, наверное, перепутали.
Глаз пианиста блеснул зелёно-жёлтой молнией.
- Э, батенька, не включайте дурака! Я же знаю - партитура у вас.
- Какая партитура?
- Та самая - Ференца Листа, великого музыканта и пророка XIX-го века. Вы же не станете отрицать, что вам чертовски везёт, хотя исполнитель-то вы аховый? Ага, попались?
- Нимало! Сам удивляюсь, отчего так. Это всё он - Создатель. Помогает мне сводить концы с концами. - В лице лабуха промелькнуло нечто неуловимо змеиное. Насмешка?
- Создатель и создание - два сапога одной скрипки, как любили говаривать в консерватории славного города Вена в период расцвета деяний маэстро Антонио Сальери.
- Не знаю такого, - отрезал Музыкант.
- Странно, что человеку, знающему ноты, не ведом мастер Антонио.
- Ничуть - я же только популярных композиторов исполняю. А какого-то древнего, как бабушкины калоши, фраера мне помнить ни к чему
- Сальери вам неизвестен, но про бабушкины калоши вы явно загнули!
- Не путайте "Солнцедар" с яичным шампунем, господин Метрвкепке! - осмелел пианист, соблазнившись желанием откровенно нахамить. Глаза Канта казались ещё более зловещими и бездонными, чем его мысли, а речь напоминала выступление Каттона Старшего в Римском сенате накануне каких-то очередных ид очередного же года по тамошнему древнеримскому летосчислению.
- Итак, вы не знаете, где партитуре Листа? - спросил я.
- Уймись, малыш! Глистов у меня нет, а вся твоя басня относительно партитуры выдоенного яйца не стоит. - На сей раз Музыкант презрел все границы приличий. С чего бы? Стоит ли за ним какая-то сила, скажем, в виде той же самой партитуры? Это можно проверить. Сейчас, сейчас... Сосредоточился, вложив всё своё существо в следующую армейскую мысль с Достоевским акцентом на увертюрный аккорд: "Тварь я дрожащая или честь имею?" Имею-имею, допросились, розы-маргаритки, тычинки из починки!
Начинаю камлать. Брыкаюсь, брешу - аж до Брехта! Такой кураж поймал, что без мамаши тут не обойтись - ну да, той самой матери.
Смотрю я на Мамашу Кураж и диву даюсь: ведёт по рокаде холодной войны всё своё семейство... Или не ведёт, а ведётся?
- Заходи в гости, дорогая Кураж, угостись файвоклоком марки "мате Хари" из пузатого фарфорового чайника барбезонского литья и сними с сорочьего хвоста все застрявшие там новости.
- Даже лимона к чаю не предложил, каналья! - Мамаша впала в состояние, близкое к биржевому истерическому максимуму. Синие фишки зашкаливали выросшей волатильностью в тренде, а игра на понижение трейдировала их котировки в зелёной зоне.
- Угощу, угощу, не помилую! - умиротворяюще пропел за стойкой бармен и досыпал мешок еловых шишек в самовар-паровоз "по самый кадык".
- Вот и шлавно, - смешно прошепелявит Кураж, изображая шипение плавящейся в котле ароматной смолы-живицы.
Самовар закипит чуть позднее. Самовар, растопленный не лучиной, а записью нот рукой маэстро Листа. - так распорядился бесценным даром никчёмный лабух, пользующийся успехом толпы. Никчёмный? Да по'лно! Не может быть! Нет никакой волшебной партитуры - внезапно осенило меня. Есть только отдельно висящие и затем исчезающие флюиды в акустическом диапазоне частот. Чудес не бывает, а всё похожее на них - игра воображения. А истинно лишь то, что закладывал в нас Покровитель с младой ороговевшей ткани. Кстати, Он и предстал предо мной в образе Музыканта. Я узнал наконец Его змеиную улыбку искуса. И всё встало на свои места: только Он способен, не прибегая к колдовским манипуляциям, иметь успех у людей - особенно у прекрасного пола. Ещё со времён Эдема.
И то, что Музыкант-Покровитель пользовался настолько неправдоподобной взаимностью Фортуны, происходило вовсе не по мановению партитуры Листа, а исключительно от невежества человеческого рода, утратившего вкус и осмелившегося возвести пошлость да глупость в ранг первостатейных добродетелей. С этими людьми всегда так: стоит их повести за собой - вперёд к прогрессу, они твои действия мракобесием назовут, а коли уж сами в коровью лепёшку вляпаются - сразу теорию подводят, почему в дерьме сидеть хорошо в связи с вновь открывшимися исследованиями какого-нибудь Иуды Балакирева, якобы учёного.
*
Я двигался по извивам консерваторских коридоров, изредка оставляя пахучие метки по углам. Исключительно, чтоб не потеряться, а вовсе не от врождённого скотства. Хвост мой облезлый волочился в двух шагах сзади бельевой верёвкой, копыта, освобождённые от обуви, били по паркету что-то из Баха, а сам я предавался грусти да печали, поскольку "партитура Листа" оказалась всего лишь легендой для наивных упырей, вурдалаков и малообразованных вервольфов. Искренне жаль.
* - доджер - от английского dodger- увертливый человек; хитрец, ловкач, плут; продувная бестия;
** - "The chase, is better than the catch..." (англ.) - "Процесс важней, чем результат..." - первая строчка знаменитой композиции немецкой группы "Scooter" "How much is the fish?".