Рука моя так и тянулась озаглавить настоящий рассказ "Особенности национального сенокоса на Европейском Севере..." Но строгий голос внутреннего цензора пресёк это желание на корню. Доколе? Доколе можно эксплуатировать столь замечательную преамбулу, придуманную Рогожкиным для своего знаменитого фильма? Наступив на горло собственной песне, назову эту свою историю до обыденности просто - вот так: "На сенокосе".
Происходили ниже описываемые события в конце лета 1987-го года. В те замечательные времена всякое промышленное предприятие просто обязано было приходить на помощь унылым, вечно пьяным и аморфным колхозникам, чтобы решить Продовольственную программу Державы. Не миновала чаша сия и нашу Колвинскую геофизическую экспедицию, которая базировалась в Печоре. Базировалась на тот момент совсем недавно, с 1984-го года.
Начальник экспедиции (вот чудо - так чудо!) Куприянов Александр Михайлович (в народе просто - Купер), впрочем, как и главный инженер, Андреев Владислав Славович (в народе просто - Владик) в передовых рядах УСТРОИТЕЛЕЙ коммунизма не состояли. Но этот, на первый взгляд, абсурдный факт (тогда всё руководство предприятий ПРОСТО ОБЯЗАНО было состоять В... и следовать Марксову учению), не спас экспедицию от всеобщей сельскохозяйственной повинности, так неожиданно пришедшейся ко двору северному селу.
Вызвали Купера с Владиком в Печорский горком нашей не просто любимой, но и единственно горячо любимой партии, насовали в нос всяких решений от Горбатого главаря Михал Сергеевича и принудили принять участие во всеобщем карнавале, который назвали, не как это полагается в Бразилии, а вполне по-местному - сенокос.
Кстати, почему вдруг я вспомнил тот "позолоченный" период своей трудовой деятельности? Объясняюсь. Произошло замыкание проводков в моей голове, когда недавно стал случайным свидетелем беседы практиканта из речного училища и продавщицы в продуктовой палатке. Парень, как выяснилось из разговора, ходил в летний сезон матросом на самоходной барже. Продавщица - судя по всему, родственница парня - спросила:
- Пришёл из рейса, Коля? Ну и как, где были?
Тот ответил односложно:
- В Приуральске.
- Небось, всё на танцах пропадал? - голос родственницы был полон ностальгии по утраченной молодости.
- Да-а-а, нет, не особенно-то, - протянул парень. - Там на улицу опасно выйти. Арматуру об спины разгибают.
Не знаю, почему, но вспомнились мне те давние годы в Приуральске. Тогда и с арматурой в селе обстояло получше - вся прямая была. Да и ассимиляция проходила, хоть и со скрипом, но без большой крови. Хорошо, оставим рассуждения философам, а сами вернёмся в памятную для меня историческую эпоху.
Я в это лето уже вернулся из положенного трудового отпуска и был готов приносить пользу родной экспедиции в меру своих инженерных сил. Вместе со мной "был готов" и второй такой же деятель и работник будущего (ещё недостроенного) вычислительного центра - Сашка Гурин. Итак, вычислительный центр покуда в стадии воздвижения, будто Вавилонская башня. Вавилонская? Именно, если судить по тому, каких национальностей рабочие принимают участие в строительстве: от русских и коми до корейца с аварцем, от хохла и узбека до чеченца с татарином.
А мы-то с Сашкой уже вовсю геофизический хлеб жуём, хотя технику ещё только осенью поставить должны - в товарном вагоне из НПО "Импульс", что в Северодонецке. Жуём и не подавимся, кстати.
Призвал нас в начале августа Купер к себе в логово и без права обжалования заявил:
- Вы тут у меня вдвоём только воздух пинаете, без дела ходите. Давайте-ка, отправляйтесь на сенокос бригадирами.
Что толку объяснять начальнику, что мы не просто воздух пинаем, а со знанием дела? То есть, строителям на ошибки указываем, своё будущее рабочее место облагораживаем. Вычислительный центр по науке воздвигнуть, это вам не хухры-мухры. Тут нужно множество самых разнообразных требований соблюсти в соответствии с нормативно-технической литературой. Вот мы с Саней и стараемся.
Например, нам с ним предстояло промышленный кондиционер KS-4, первоначально не предусмотренный проектом, каким-то волшебным образом в надлежащее место приспособить, и план разводки охлаждающей жидкости поменять. Куперу-то как раз всё известно досконально про нашу деятельность. Он бы нас с Сашкой просто так держать не стал, если бы почуял, что мы только в перегонке кубометров воздуха в ограниченном пространстве базы экспедиции смыслим.
Молодец, одним словом, Купер. Заранее костяк ВЦ закладывает. Да не просто так, а чтобы мы сами на собственной шкуре поняли все тонкости вспомогательного обеспечения. Это так он нам про воздух сказал, по привычке. Михалыч всем, кого уважал, так говорил. А кто и не работник, а так себе деятель-рвач, для Купера и не существовал вовсе. Подобные с позволения сказать специалисты в организации долго не задерживались. И никто из них никогда от начальника подобных слов, как мы с Гуриным, и не слышал.
Михалыча любили все в экспедиции. Даже те, кого он гонял, как последних собак. Потому, что в коллективе чувствовали его житейскую справедливость и личную заинтересованность в деле, которую никаким партийным лозунгом не приукрасить, никакими "понтами не распальцевать".
Купер отличался высоким ростом - под два метра - и косой саженью в плечах. Глаза карие и круглые. Медведь-шатун, да и только. Особенно, если присовокупить к этим внешним данным излюбленный коричневый цвет костюма.
Александр Михалыч начинал трудовую деятельность рядовым сейсмиком в Оренбургских степях. Там же и женился на геологине Татьяне Георгиевне. Она в нашей экспедиции так и работала в геологическом отделе. Кстати, в этой сфере человеческой жизнедеятельности, каковой является сейсморазведка, да и, вообще говоря, вся геология, достаточно сильно распространена семейственность. Но, что самое удивительное, при всём при том, не вписываясь ни в какие "совковые" традиции: никому из супругов преимуществ сие обстоятельство не давало. Наоборот, муж-начальник со своей жены спрашивал вдвойне. Не знаю, кто завёл такую традицию, но так и раньше было, задолго до моего появления в геофизике.
И ещё хочу сказать пару слов об этом нашем начальнике экспедиции с североамериканским литературным прозвищем Купер. Уважительно он к тем, кто дело знал, относился. Никогда не давил, свою волю не навязывал, если чувствовал, что спецы всё правильно и без него делают. С таким руководителем хоть куда пойти можно. Да, вот не довелось. Через два года назначили его главным инженером объединения "Печорагеофизика", а чуть позже и я из геофизики ушёл. Встречались мы, правда, один раз на свадьбе Куперовского сына Женьки, но тогда Михалычу и в голову не пришло со мной о работе разговаривать. Я пристроен был неплохо на мясокомбинате, а сейсморазведка тогда в полном пролёте пребывала. Это только сейчас наши временщики министерские стали догадываться, что разведанные запасы углеводородов могут внезапно закончиться, что неплохо бы и новые месторождения поискать. Жалко, конечно, деньги, поднимающие экономику зарубежья, на собственную геологическую разведку тратить, да ещё и на подготовку кадров (подумать только, какое расточительство!), но делать нечего. Иначе горизонт может внезапно окрасится в оранжевое с розовато-тюльпановыми оттенками...
Ну, вот, теперь можно и к делу перейти. А то разозлённый читатель меня уже, чувствую, костерит почём зря.
Итак, назначили нас с Гуриным бригадирами коллективов, которые отправились вверх по Печоре - поднимать сельское хозяйство. Я-то уже второй раз на сенокос попал. Летом 1986-го года мне довелось вкусить этой пыльной высушенной травы до зелёных чертенят в глазах. Тогда я, правда, рядовым сельскохозяйственным работником был, а теперь вот сам командовать поставлен. А Сашка вообще в первый раз ехал, и сразу в бригадиры угодил.
Моя команда в Приуральске обосновалась, а Сашкина в Даниловке, что километрах в десяти вверх по течению реки Печоры. Тоже на левом берегу. Обычные такие северные деревни. Приуральск побольше, Даниловка чуть меньше. Добирались своим транспортом. У экспедиции на балансе судно числилось водомётное под известным в стране логотипом "Зарница". Вот на ней и поднимались вверх по реке.
Мою бригаду поселили в бывшую школу - здание почти без крыши, но с печкой. Кровати с панцирными сетками предоставили. Даже занавесочки тюлевые в окна не преминули повесить. Работайте, дескать, ребятушки, покуда не посинеете, а мы тут всем нашим совхозом поглядим за вами, да и возрадуемся.
Работали мы на острове, что против Приуральска в Печорском русле простирался своей четырёхкилометровой длиной, роскошными лугами и смородиновыми кустарниками на неровной остеопатической спине и песчаными плёсами вдоль берега. Каждое утро нас переправляли туда на моторных лодках и бросали на целый день.
В задачу бригады "колвинцев" входило ходить за косилками на тракторной и лошадиной тяге (где трактору тяжело приходилось по причине отсутствия дорог), ворочать сено, сушить его и затем сбивать в копны и стога на зимнее хранение. А там, в буераках и лощинах, куда и лошадям не пройти, там косили сами, вручную. Впрочем, и на лошадях мы косилки освоили быстро, поскольку были в нашей бригаде замечательные парни из Дагестана. Они ещё в детстве всю сенокосную науку постигали. Одного из них звали Гули, а другого не помню как. Пусть будет Ахметом.
Гули, маленький, щуплый, как инкубаторский цыплёнок. Русским языком владел великолепно, только лёгкий акцент выдавал в нём представителя Кавказа. Гули был на пару геофизических сезонов меня старше, но за свои тридцать лет столько успел повидать, что просто удивительно. По призыву служил срочную где-то в Сибири. После армии остался там и работал разнорабочим, лесничим, строителем. Позднее вернулся к себе в Махачкалу и устроился на плавбазу матросом. Три года бороздил просторы Каспия, но потом у Гули проснулась давняя любовь к Северу. Он бросил всё и приехал в Печору. В этот раз до Сибири дело не дошло, поскольку тяжело оттуда на малую родину добираться. С Европейского Севера - намного проще в Махачкалу доехать. Каждый год он в отпуск к многочисленной родне мотался, одариваярогами северных оленей добропорядочные семейства Дагестана. Причём в прямом значении этого неоднозначного выражения, а вовсе не в том, о котором подумали самые догадливые из читателей.
Гули в полевой партии работал геофизическим рабочим. Их ещё на сленге "косомотами" называли (от геофизического кабеля, "косы"), наверное, и сейчас - называют. Перед произведением взрывов в скважинах такие рабочие разматывали 48-ми, 96-ти или 192-ух канальные информационно-сигнальные кабели с датчиками упругих колебаний на конце. Датчики втыкались через несколько десятков метров друг от друга. Думаю, вы можете легко себе представить длину и вес подобного кабеля. Чтобы не быть голословным, скажу только - один его метр весит от 2-ух до 4-ёх килограммов (в зависимости от того, какая применялась защита от помех и возможных повреждений). Можете себе представить физические нагрузки, которые выпадали на долю "косомотов"! Оттого-то по большей части это был выносливый, жилистый народ.
После "отстрела", когда сейсмостанция уже зафиксировала отражённые упругие волны (запись производится всего две секунды), кабель сматывается, а балок с "Прогрессом"1 переезжает на следующий участок, где бурильщики заранее насверлили скважин, а взрывники опустили в них ВВ (взрывчатое вещество). Геофизические рабочие снова разматывают кабель, и всё повторяется заново. И таких разматываний-сматываний в сутки может быть до ста. Представляете, какое должно быть здоровье у "косомотов"?
Гули, несмотря на свои невеликие габариты, сумел быстро приспособиться к такой лошадиной работе. Его тело состояло из свитых в узлы сухожилий и мышц, чуть прикрытых смуглой кожей. По фигуре дагестанского геофизика вполне можно было изучать анатомическое строение мышечной массы человека, на просвет.
С Гули мы потом не раз сталкивались по работе. А однажды я даже оказался у него в гостях. Проживал мой маленький дагестанец в землянке в районе Печорского "Шанхая" (долговременный посёлок из временного жилья). Землянка у него была довольно здорово обустроена. Почти однокомнатная квартира с электричеством и русской печкой. Гули мечтал прожить там шесть лет, чтобы иметь полное право получить прописку по этому адресу, потому и не хотел съезжать из-под земли в нормальное общежитие с удобствами. А если станешь обладателем законной прописки, то впереди ждёт счастье - поскольку при сносе ветхого жилья, Гули бы уже смело мог требовать от местных властей ордер на новую благоустроенную квартиру.
Не получилось. Землянку сравняли с землёй за два месяца до заветного шестилетнего срока. Сейчас Гули живёт в общежитии, а работает на складе ВВ в одной из двух полевых партий, которые остались от Колвинской экспедиции. Он не женат. По-прежнему любит читать и остаётся всегда жизнерадостным и весёлым оптимистом.
Опять меня занесло не туда. Вернёмся к сенокосу.
Второй дагестанец, Ахмет, был в отличие от Гули, здоровенным и молодым. Он только недавно из армии пришёл. Ещё в нашей бригаде трудились белорус Володя, который, вероятно, по запавшей на генетическом уровне привычке стогование называл "окучиванием". Самой колоритной фигурой в этом коллективе, несомненно, можно считать Лёшку Мухина. В то время он ещё, кажется, не стал начальником сейсмоотряда, но всё к тому шло.
Лёшка держался несколько особняком от остальных. Он постоянно уходил в себя и редко оттуда возвращался. Наверное, поэтому и стал позднее ведущим программистом в СП "Байтек-Силур". А всего в нашей бригаде было от восьми до десяти человек, с учётом ротаций, устраиваемых отделом кадров родной экспедиции. Столько же и в Даниловку уехало с Гуриным.
Погода стояла замечательная, на небе за всё время сенокосных работ не было ни облачка. Запахи прелого сена тревожили какие-то тайные глубины души. Воздух звенел и чистотой и первозданностью. Но особенно сильными были утренние впечатления, когда на противоположном берегу реки открывался бледно-розовый Саблинский хребет Приполярного Урала. До него по прямой - не менее тридцати километров болотистой местности, но казалось, что стоит только перебраться на лодке в прибрежные кусты правого берега Печоры, потом пройти немного, и ты окажешься в горах. Именно тогда я и решил для себя, что непременно побываю на Приполярном Урале ещё раз, хотя только недавно оттуда вернулся.
Мы уже неделю работали, когда наше терпение стало лопаться. Дело вот в чём: к семи утра наша бригада в полном составе уже "пашет" и скирдует сено на острове, аки шмель-трудяга, а местные колхозники прибывают туда только часам к десяти, не особенно поспешая.
И рабочий день у аборигенов начинался незамысловато, без фанатизма. Колхозники сразу разводили костёр и садились пить чай. Пили до полудня. После чего стремительно залезали в лодки и отправлялись домой обедать. Мы же перекусывали наскоро прямо на острове и снова впрягались в работу. Нормальное питание у нас было только с утра и поздно вечером в местной чайной, славившейся своими котлетами и блинчиками с жирным деревенским творогом.
Подобный подход к делу местного населения, когда помощники превращались в основных исполнителей заготовительных работ, не мог не раздражать. Особенно, если учесть, что нам периодически требовался трактор с косилкой. А тракторист или чифирём себя тешит, или брагу хлещет (спиртного-то в пору сенокоса в деревни тогда не завозили). Какой от него прок в еле живом состоянии?!
В таких ситуациях мои дагестанцы запрягали лошадей, прицепляли косилку и гоняли по травостою, как дети кочевых народов в период господства на Руси Золотой Орды. Но это хорошо, если в качестве исключения. Но когда на тебе ездят, свесив ножки, почитая это за правило, тут уж - извините, если наеду невзначай...
Вечером после работы я пошёл домой к колхозному бригадиру, чтобы расставить все точки над "Ё". Бригадиром была смазливая женщина средних лет, властная и с нордическим нравом валькирии, а другой тип характера, по всей видимости, не мог обеспечить маломальской дисциплины в коллективе опухших от браги колхозников.
Впрочем, как выяснилось, и сама бригадирша не чуралась местных питейных традиций...
Когда я распахнул калитку и ступил на дорожку, ведущую к её дому, сразу почуял смердящий запах барды (это так отходы спиртового производства называются), которой был удобрен огород. В доме же шла бестолковая деревенская пьянка без тостов, без разговоров, с единственной целью - быстрее упиться и упасть под стол. Когда я заявил свои претензии на право совместного труда с одухотворёнными и трезвыми колхозниками, то чуть не получил заряд дроби от одурманенного самогоном и брагой мужика, оказавшегося мужем бригадирши. Вот так я в очередной раз понял, как непросто поднималась целина в далёкие уже тридцатые и полные надежд на лучший исход пятидесятые.
Помощи ждать было не от кого. Пришлось взять всё в собственные руки. На следующий день мы всей бригадой и не думали приступать к работе с утра, а сидели на острове в ожидании наших подшефных. Нервно курили в предчувствии предстоящей борьбы. Когда лодки с колхозниками тюкнулись носами в песчаный плёс, те сразу принялись стыдить нас в полной несознательности. Почему, дескать, мы ещё не в поле. Делалось это в издевательской матерной форме. Тем временем их костровой уже чайник принялся над огнём прилаживать.
Традиции наши подшефные менять не хотели, ни при каких обстоятельствах. Даже догадавшись о недобрых намерениях "городских пижонов". Двое дюжих молодцев, как обычно в это время суток, из лодки молочную флягу с брагой на берег выкатывали. А остальные места поудобней возле костра занимали. Инерция - великая вещь. Перефразируя известную в народе приговорку, война войной, а приём браги и чефиря по расписанию...
Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что...
...ничего не предвещало урагана. Но, тем не менее, он пронёсся над задурманенными ещё после вчерашнего головами ленивых колхозников, вступив в противоречие с прогнозом погоды, обещавшим безоблачное небо. Первым к местному контингенту подрулил Ахмет. Он нежно затушил костёр брагой из 38-литровой ёмкости, опрокинув её, прибегнув к помощи весёлых бесенят в тёмных, будто вороново крыло, глазах. Потом сказал замечательную фразу:
- Сыдым нэ будэм! Работат нада! План давай!
Колхозники ошалели от такой наглости и принялись наливать кровью свои бледно-жёлтые испитые лица.
Но тут к Ахметке примкнула вся наша бригада. Володя нервно теребил косу-литовку, приноравливаясь, как ему лучше окучивать бездельников. Лёшка Мухин, не выходя из своего задумчивого самосозерцания, поигрывал топориком. Остальные члены бригады демонстративно опирались на черенки от остро заточенных лопат. Таких мощных аргументов в наших руках подшефные увидеть, уж, совсем не ожидали, но попытались возражать. А один из них, по видимому старший, даже начал угрожать, намекая, что вечером нам будет противостоять значительно больше народу на "большой земле", дайте только переправиться на левый берег Печоры.
Тогда Ахмет приподнял бригадира за ворот давно нестиранной рубахи и сказал просто:
- Зарэжу! А дом твой са-а-жгу. Всю деревню сажгу! Работать нада! Нэхрэн лодыр гонат!
В тот день наши колхозники даже на обед не поехали, опасаясь подходить к берегу, вдоль которого скакал дагестанский джигит на огненно рыжей кобыле без седла и узды - как скифский воин. Только вместо акинака Ахмет в руке плётку сжимал и помахивал ей задорно и весело. С того момента власть переменилась. Колхознички работали в полную силу, а мы оказывали только шефскую помощь, как это и полагалось по классической большевистской науке.
Прошла ещё неделя. К нам в школу заглянул как-то председатель с центральной усадьбы. Всё никак не мог нарадоваться, что мы местный народ заставили пить на время бросить. А ещё он сказал, что в Даниловке дела похуже идут. Там в один день даже на работу никто не вышел. Зная Сашку Гурина, я подумал, что, видно, попал он в какой-то нехороший переплёт, если в его бригаде не задалось что-то.
И точно. Так и оказалось. Буквально на следующий вечер возле школы, где мы жили, затарахтел раздолбанный ЗИЛок. Оттуда Гурин выскочил и в гости в наши апартаменты пожаловал. Вот что он рассказал.
В первый воскресный день его бригада работала только до обеда, потом в баню пошла, потом танцы в клубе посетила. На этих-то танцах и объявилась беда, какой, как говорится, не ждали. Сначала в виде разливанного моря томатной браги, именуемой шмурдяковкой, а потом уже и в лице вульгарно размалёванных местных девиц, начисто лишённых романтизма и стыда. Свои-то, местные особи противоположного пола, их никак не могли устроить по причине утраты мужских сил на почве нескончаемых запоев, идти на панель дамам не представлялось возможным, так как других клиентов, кроме бригады косарей из Печоры попросту не было, а на Тверскую в Москве кто же их пустит. Поэтому служанки порока, не мудрствуя лукаво, сами припёрлись в гости к представителям Колвинской экспедиции.
Случилось всё в Сашкино отсутствие. Он как раз в Кедровый Шор (там центральная усадьба располагалась) ездил, чтобы с документами разобраться - в сенокосную страду перерывов не полагалось никому, даже председателю, даже в воскресенье. Вернувшись вечером, Гурин обнаружил, что за русской печкой в старом детском саду (там жила его бригада) уже "заряжено" три фляги со шмурдяковкой. Посередине комнаты стоит наполовину осушенная ёмкость (её, вероятно, у местных в долг взяли), а на панцирных сетках творится действо, которое только в немецких порно-фильмах и увидишь.
А именно... (далее вымарано цензурой).
Девицы, почти невменяемы от перманентного пьянства, и лишённые даже фиговых листков на несказанно востребованных местах полезли к Сашке с гнусными предложениями. Тот еле отбился. Мужиков начал в чувство приводить, а те - ни в какую. "Даёшь праздник души!" - орут. Полдня с ними Гурин бился, после чего плюнул и ко мне приехал совет держать. Я спросил Саню, а хоть какие-то средства предохранения в его бригаде были или нет. На что он отозвался довольно забавно:
- Кроме косы-литовки и двух серпов, никаких...
Я поинтересовался, воспользовался ли Гурин этими радикальными инструментами из инструментария святой инквизиции, корчующей скверну из человеческих душ. Гурин грустно ответил:
- Не хватало ещё на зону попасть за ЧЛЕНОвредительство.
Стали мы с Саней думать, что делать дальше.
Ставить в известность Купера не хотелось бы. Тогда он попросту всех уволит и фамилию не спросит. Решили ехать в Даниловку, а там действовать по обстоятельствам. В машине Сашка протянул мне трёхлитровую банку с розовой жидкостью.
- Вот, конфисковал остатки местной браги. Не хочешь попробовать? - спросил он.
Я пригубил. Этого глотка хватило на неделю. Во рту оставался противный привкус распаренных галош пополам с гнилыми помидорами. Содержимое банки вылили на землю и тронулись в путь.
Вблизи Даниловского бывшего детского сада, а ныне публичного заведения самого низкого пошиба, аромат давленных в галошах помидоров внезапно возник из темноты в виде розового облака над красным фонарём, заимствованным с Рипербана2, усилив мои впечатления от вкуса во рту.
Зашли мы с Гуриным внутрь, зажав носы, и увидели заснувший от усталости и реализации самых смелых желаний сексодром во всей красе. Женские ягодицы были перемешаны с кирзовыми сапогами, мужским и женским бельём не первой свежести, яичной скорлупой, хлебными корками, благоухающими бражными лужицами и позавчерашними портянками.
В живых не оказалось никого. Изредка тишину нарушали сонные вздохи и всхлипы, да шуршание пьяных тараканов на липком полу. Мы с Саней первым делом вынесли на улицу фляги с "несозревшей" брагой. Слили её в канаву. Потом приступили к эвакуации девиц. Бесчувственные тела складывали на крыльце, где они начинали помаленьку оживать в прохладе ночи. Женскую одежду выкидывали следом. Вскоре спальное помещение оставалось заполненным только мужской помятой плотью. Бригада так и не проснулась.
Девицы на улице вопили о том, что им обещано ещё по нескольку литров томатного "напитка богов", и они не уйдут просто так, поскольку уже рассчитались вперёд собственной плотью. Однако вид разъярённого Гурина заставил служительниц первородного греха поменять планы. Они двинулись в деревню, освещая ночную ветхозаветную темень своими белоснежными задницами блудниц новой волны. Одеться дамам почему-то не приходило в голову. Красный фонарь беспутной Гамбургской улицы потух сам собой.
Вы спросите меня, чем закончилось дело? Закончилось оно прозаически. Назавтра Сашка предложил своей бригаде выйти на работу. Он оставил за отказниками право не делать этого, но вместе с тем информировал своих подчинённых, что в случае несогласия с проведением заготовки сена обо всех художествах будет немедленно сообщено Куперу по телефону. Этого оказалось достаточным, для того чтобы сенокос продолжился в штатном режиме.
А вот осенью Печорский кожно-венерологический диспансер пополнился несколькими новыми клиентами, которые по причудливому стечению обстоятельств осуществляли Продовольственную программу в одном и том же месте. Но бывалых врачей это обстоятельство нимало не удивило. Об их смущении даже и говорить не приходится, ибо цинизму венерологов на современном этапе развития человечества остаётся только позавидовать...
1 - "Прогресс", "Прогресс-2" - геофизические станции, производящие записи упругих колебаний (отражённых волн) почвы, преобразованных в цифровой вид по десяткам (от 48-ми до 192-ух) каналов.
2 - Рипербан (нем. Reeperbahn) - знаменитая улица в Гамбурге, в районе Санкт-Паули. Центр ночной жизни Гамбурга, квартал красных фонарей. Немцы также называют её die sündige Meile (Греховная миля).