Часы-ходики бились в чугунной истерике, задевая гирьками заляпанную несвежими разводами от недоваренной сгущёнки стену... Когда это случилось, когда рвануло-то? Наверное, ещё в то время, когда можно было купить настоящий молотый мокко без внушительных связей или премиального квартального талона за заслуги перед наукой.
Профессор Сенечкин, доктор технико-филологических наук находился в жутком раздражении. Мало того, что не выспался ночью, так ещё и утром соседка по лестничной клетке, Полина Львовна Сидорук, принялась учить своего блудливого кота этикету.
- Кто это нассял? - кричала она на самой заре. - Будешь ещё у меня по бабам шляться, негодник! Вот я тебе! Вот! Вот-вот-вот-вот-вот-о-о-т!!!
Учёба и местечковая дрессура закончились звуками, напоминающими хлопок подкидной доски в цирке, выбрасывающей акробата под купол шапито.
"Похоже, она его тапком приласкала", - догадался проницательный профессор, по совместительству - любитель лохматой флоры, и с гневом налил себе чашку отвратительного овсяного эрзац-пойла. Настоящий имперский элит-кофе, полученный по полугодовому талону на деликатесы, закончился неделей раньше. Как, впрочем, и другие натуральные продукты.
Унылый таракан прусачьей боевой выучки грустно отбежал в сторонку, чтобы не угодить хозяину под горячую руку. Рыжеусый гренадёр в блестящей на солнце хитиновой кирасе был настолько голоден и от этого неуклюж, что по пути порвал паутину, третий день тщательно сплетаемую заезжим любителем кружев и мушиного ливера. Праправнук самой Арахны чуть не задохнулся от негодования, упустив такую желанную добычу спросонья.
Внутренности холодильника уныло отсвечивали голубым полумесяцем масла, уже потерявшего всякую надежду попасть кому-то в рот. Генномодифицированные продукты хоть и хранятся долго, но через неделю-другую теряют хоть какую-нибудь товарную привлекательность.
Вот что значит отдаваться работе - даже перекусить некогда. А ведь когда-то, лет шесть-семь назад, именно с подобного же двухкамерного чуда всё и началось. Понятно, нынче холодильник не так и важен, если принять во внимание искусственность всякого почти натурального продукта, А тогда... Помнится, в те времена дела с продовольствием обстояли куда как лучше. С продовольствием естественного природного происхождения, разумеется.
* * *
Завязка нынешнего научного проекта оказалась такой, что чуть не повергла Сенечкина в шок. Однажды он проснулся ночью от непонятного шума, доносившегося с кухни. Будто кто-то ходил по старинным половицам времён преддверия коммунистического изобилия и периодически чем-то хлопал, возможно - дверцей холодильника. Между тем, никого в квартире не было. Разве что - домовой или "барабашка" на секунду проявился. Но в фольклорную нечисть Сенечкин не верил, а паранормальные явления стоически игнорировал.
Холодильник уже с полгода не использовался, питался Сенечкин тогда исключительно на работе. И зачем кому-то понадобилось открывать и закрывать отключённое от сети устройство - непонятно.
Профессор заглянул в царство искусственного холода и был сражён увиденным. Камера для хранения замороженных продуктов кишела какими-то червячками. Белыми, с коричневыми шапочками безмозглых головок, похожих на спичечные. И при этом - никакого запаха, связанного с разложением пищевых белковых продуктов. Никакого! А откуда бы ещё появиться активной жизни? Объяснить нахождение червей в холодильнике естественными причинами не представлялось возможным.
Сенечкин не стал долго раздумывать о чудесах живой природы. Он попросту выгреб непрошенных гостей в мусорный пластиковый контейнер и отправился на работу. К вечеру в морозильной камере снова появились черви. Назревавшая перманентность процесса становилась навязчивой, но и тогда профессору не пришло в голову дотошно выискивать причину. Он просто ещё раз со всем тщанием почистил внутренности холодильника. А звуки шагов, покашливание и кряхтение, между тем, не прекращались. Но после чудесной материализации натуральных червей последнее казалось малозначимой беллетристикой.
Следующим утром из червей-личинок вылупилась моль, которая тут же встала на крыло и заполонила квартиру профессора. Это был шок! Почему? Да просто данный вид насекомых уже несколько десятилетий числился в международной Красной Книге, как вымирающий. И ещё, по не подтверждённым пока данным, два года назад и вовсе исчез в месте своего последнего обитания, где-то в Патагонии.
Последнее обстоятельство заставило Сенечкина крепко задуматься. Что такое происходит у него на кухне? И, собственно, откуда взяться живому уголку внутри холодильника "ЗИМ-а'Stinol", если сомнительно, что и на всей планете остались какие-то жалкие останки бабочек-паразитов. И то не в своём, как говорится, отечестве, а где-то аж на юге Южной Америки, вообще в другом полушарии. И что за звуки профессор слышит по ночам? И почему вдруг иногда ему чудится запах нафталина на кухне? Чего-чего, а нафталина в квартире профессора отродясь не бывало. А его запах Сенечкин помнил с глубокого детства и не мог перепутать ни с каким другим.
Итак, червячки оказались не просто червячками, а личинками моли. А конкретно, платяной или же меховой моли. Tineapellionella, если перейти на омертвевший язык гордого Рима.
Хорошо, личинки. Но как они проникли в очень плотно закрывающийся агрегат? Вероятно, только изнутри. А тогда что? Неужели пространственный переход, о каких уже не одно столетие пишет мировая пресса. Силовые узлы Земли, её энергетические каналы - вены Дракона, Бермудский треугольник, Море Дьявола, атмосферное электричество... эксперименты Николо Тесла, лучи смерти. Что-то из этой области?
В любом случае факт появления личинок моли совершенно объективен, и посему необходимо провести наблюдение за процессом материализации червей внутри морозильной камеры.
Через несколько часов на кухне квартиры профессора Сенечкина произошли изменения: холодильник включили, наполнили эрзац-продуктами для "подманивания нечисти"; внутрь морозильной и холодильной камер были установлены миниатюрные видеокамеры, "картинки" с которых выводились на монитор в кабинете хозяина. Кроме прямой трансляции, велась круглосуточная запись на электронные носители информации.
Ждать результатов пришлось недолго. Буквально на следующий день Сенечкин, просматривая ночную запись, увидел нечто необычное. Сначала изображение задней стенки холодильника сделалось студенистым, завибрировало, будто изображение передавалось с помехами. Подёргивания сопровождались характерными полосками и мозаичным непостоянством кадровых фрагментов. Потом словно резкость кто-то навёл. Изображение сфокусировалось, но немного в модифицированном виде. Вместо белого пластика на экране профессорского терминала теперь отчётливо просматривалась деревянная поверхность, покрытая, судя по всему, морилкой. Она была видна минуту-другую, а потом исчезла.
Через месяц у Сенечкина накопилось множество видеоматериалов, на которых стенка камеры превращалась на время в деревянную. Метаморфозы длились от нескольких десятков секунд до двух-трёх минут, но никогда дольше.
Нехитрые рассуждения привели профессора к вполне логичным выводам. Деревянная поверхность, которая видна на мониторе, ничто иное, как внутренняя стенка или дверца платяного шкафа. А иначе, откуда бы было взяться личинкам платяной же моли. Логика налицо, но пока это всего только гипотеза, поскольку меховой моли в естественных условиях на планете попросту не осталось.
Сенечкин бросил второстепенную, как он теперь считал, тему по изучению топлива межпланетного корабля блуждающих андроидов из Тау-Лебедя, потерпевшего катастрофу два года назад. Попытка синтезировать нечто подобное энергетической субстанции с "тарелки" и собрать двигатель "по образу и подобию" зашли в тупик. Передав дела по синтезу инопланетного топлива своему заместителю, молодому, горячему, азартному, профессор сам целиком переключился на исследование "белого ящика". Так в шутку начали называть холодильник Сенечкина его ассистенты.
Через два месяца после начала наблюдений за предполагаемым платяным шкафом случилось то самое событие, которое в корне перевернуло представление о происходящем. Просматривая очередную порцию теперь уже не только видео-, но и аудио записи, профессор увидел вот что: всегда недвижимая деревянная поверхность внезапно распахнулась. Всё-таки дверца! Глазам Сенечкина предстала смазливая девица в цветастом наряде, рука которой шарила в его, Сенечкина, владениях. Потом раздался женский визг, девушка закричала:
- Ой, там что-то мокрое! И холодно, будто в погребе!
- Ты чего, дурёха заполошная, белены объелась? Откуда в шкапу сырости взяться? - спросил голос, принадлежащий кому-то невидимому, но властному.
- Верно, матушка-барыня, толкую... Вроде на яйцо похоже... Скорлупа, кажись, треснула... Вот и рука вся...
В этом месте трансляция внезапно прекратилась, и на экране вновь отливала унылой белизной внутренняя стенка холодильника. Сенечкин некоторое время сидел недвижимо, потом ещё пару раз просмотрел запись. Затем прошёл на кухню, чтоб осмотретьместо съёмки.
Так и есть. Два натуральных яйца, которые вчера удалось заполучить за публикацию статьи в межпланетном журнале "Хиромантия и жизнь", оказались разбитыми. Редкостное совпадение. Сеанс соединения двух точек пространства длился не более двадцати секунд, а привёл к подобным потерям. Стоп! А почему только пространственного? Ведь наверняка ни одной из современных девушек не придёт в голову обращаться к кому-то: "Матушка-барыня, матушка-барыня"... И ещё этот покрой увиденной одежды. Такое давно не носят. Платья подобного рода, кажется, назывались раньше сарафанами. Сенечкин видел их на иллюстрациях в старых изданиях, когда увлекался в студенчестве литературой начала XIX-го века.
А что - если?.. Даже страшно подумать!
Год исследований не прошёл даром. Правда, вновь увидеть что-то за дверцей шкафа на той стороне пространственно-временного портала не удавалось. Но случайность, которая помогла разгадать тайну холодильника, сыграла свою роль. Да, полно, случайность ли? Давно же известно, ничего случайного не бывает. Даже если событие выглядит именно так, то просто вы пока не готовы увидеть в этом закономерный процесс.
Ещё год упорного труда, и сотрудникам Сенечкина удалось изменить место дислокации портала. Его перенесли с кухни профессора, постепенно превращающейся в крайне тесную лабораторию, в более подобающее место. Теперь все эксперименты проводились на специально оборудованном полигоне института проблем Времени и Пространства, который, кстати говоря, был открыт с лёгкой руки Сенечкина, и не только открыт, но и финансировался по категории "элит", что большая редкость по нынешним временам. А название института профессор тоже придумал сам: "Северная пчела" - ни отнять, ни убавить. На все вопросы, откуда он его взял, Сенечкин только хитро улыбался и отправлял любопытных в библиотеку, ссылаясь на какую-то судьбоносную дату начала XIX-го века. Золотой век, господа! Зо-ло-той!
Перенос портала связан с невероятным, просто чудовищно огромным расходом энергии. Поговаривают даже, что две электростанции в районе полностью вышли из строя в процессе трансляции личинок моли. Наверняка, это всего только досужие домыслы, но потребление электроэнергии после данного события и в самом деле месяца два было строго ограничено.
Квартира профессора с тех пор опустела. Он и сам-то стал бывать здесь нечасто, постоянно пропадая на новом полигоне. Холодильник теперь не позволял себе никаких вольностей, только хранил продукты, какие удавалось добыть Сенечкину. А роль пространственно-временного портала выполняла отныне специальная двухместная капсула, издали напоминающая кабину экипажа межпланетного "шаттла".
Постепенно команда профессора Сенечкина научилась открывать портал в заранее установленное время, а потом регулировать место доставки в прошлое. Будущее, хоть и протекало параллельно настоящему, согласно теории PiJona, но всё ещё оставалось закрытым. Работали пока только с прошлым.
Ещё бы мощность для стабильной заброски с гарантированным возвратом набрать. А для этого нужны нетрадиционные источники питания... Впрочем, уже и сейчас имелись вполне приличные результаты. Так, например, удалось тестовое путешествие в 183* год на целых пятнадцать минут. Правда, добровольцы натерпелись страху, опасаясь, что погибнут при переходе в прошлое или обратно. Но обошлось!
Ничего, ничего... Лиха беда - начало!
* * *
Итак, внутренности холодильника уныло отсвечивали голубым полумесяцем масла, уже потерявшего всякую надежду попасть кому-то в рот... Сенечкин тщательно поскрёб по краям некогда жирный кусочек элитной пищи мельхиоровым ножом и бросил на раскалённую сковородку. Следом полетела дюжина перепелиных пластик-яиц и кусочек хлеба на основе стружки морской капусты, приготовленной из искусственной сои, и муки корня дикого пастушника обыкновенного, заполонившего собой сельхозугодия в годы Реконструкции.
Вынужденная диета, чёрт возьми! С тех пор, как цены на жидкое топливо взлетели до запредельных высот из-за глубинных внутрипластовых перетрубаций в литосфере, а все солнечные батареи планеты взорвались в одночасье после неожиданно длительной солнечной активности, натуральные пищевые продукты стали доступны только очень обеспеченным людям.
Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт... Жрать нечего, а тараканы не дохнут. Чем питаются-то? Непонятно. Ну, ладно там крысы. Они же грызуны. Изоляцией кормятся, теми же насекомыми, то... сё, а эти же вроде стариков беззубых из богадельни. Каши нет, а они окаменевшее дерьмо ухитряются разжевать. Нет, нужно было всё-таки данного усатого клиента раздавить, пока он не скрылся в свою коммунальную щель. И можно, кстати, без особых проблем: никакой прыти у прусаков не стало.
Профессор доел ненавистную пластиковую глазунью, непроизвольно сделав глотательное движение кадыком, дёрнул две последних затяжки из заначенного дохловатого, но натурального, "бычка" от сигареты "Прима secondo" и, спешно бросив грязную посуду во взятую коррозией раковину из, якобы, нержавейки (так утверждал хитроватый продавец скобяной лавки с лукавым взглядом Ходжи Насреддина), затем спустился во двор.
Там на поломанной скинхедами скамейке примостился персональный водитель Филипп, который не упустил возможности понежиться на пока ещё не очень активном утреннем солнце.
- В институт, шеф? - голос парня не выражал никаких эмоций. И это понятно, поскольку Филипп сидел на антидепрессантах, а те, как известно, плющат мозг и расслабляют волю. Ещё немного, и пора будет увольнять водителя: слишком у него рассеивается внимание на дороге. Хоть и движение нынче не такое, какое случалось ежедневно до момента Первого Овеществления, но засыпающему за рулём шофёру хватит и выбоины, чтобы влететь в аварию.
Чёрная "Нива-пескаро" стремительно вылетела на пустынную улицу, вдоль которой паслись две неучтённые двухголовые козы, сбежавшие из лаборатории разделения биологических тел имени Гоги и Магоги,близнецов из Сиама, да шнырял по мусорным контейнерам на обочине какой-то подозрительный мужичок в допотопной косоворотке и валяных опорках грязно-серого цвета. Ему нельзя было отказать в разумности и аккуратности, учитывая, что свою добычу он упаковывал, предварительно сортируя, по разным карманам невероятно вместительного рюкзака-абалака1 и ещё то, что делал это собиратель-урбанист, не оставляя за собой техногенных следов и иных биологических отпечатков собственного культурного наследия на неприветливом лице скукоженного от времени мегаполиса.
Далее по пути попались только три автомобиля, один мотоциклист и две изголодавшихся кошки, сверкающие лысыми рёбрами на ртутном мареве разогревшегося светила. Но профессор, собственно говоря, не смотрел по сторонам. Его больше интересовал предстоящий эксперимент с горючими энергетическими медузами из системы Тау-Лебедя. Их совсем недавно привезли с места крушения тамошнего звездолёта в окрестностях третьего транспортного кольца.
Если эксперимент с образованием устойчивого пространственно-временного коридора с началом XIX-го века удастся, связь продержится хотя бы сорок-пятьдесят минут, то...
Многие учёные считали опыты профессора Сенечкина пустой тратой времени. Ну, кому, скажите на милость, нужно это исправление литературно-исторических параллелей? Или нет, немного иначе. Скорее, привязка классических сюжетов к современной действительности. С целью реконструкции общественных отношений на основе общеизвестных моралистических историй. Или что-то в подобном роде.
Так, например, Сенечкин предположил, будто Гоголь в своё время написал чистую правду относительно украденной у Башмачкина шинели. Только имел писатель в виду не простого неказистого и жалкого чиновника, а себя и самое дорогое, что у него имелось на тот момент - рукописи, которые оказались утраченными вместе с шинелью. А что ещё дороже жизни богоизбранному беллетристу, как не его труды?
И тогда гипотеза, будто выражение Эжена Вогюэ "все мы вышли из Гоголевской шинели" - не простая метафора, а имеет под собой реальную основу, не лишена смысла. Возможно, и вторая часть "Мёртвых душ" вовсе не сгорела в камине...а-а-а-ааа...
А? А! А если не сгорела и по всем данным пропала, то прямая задача науки спасти памятники классической литературы.
Так думал Сенечкин.
Последнюю часть пути до полигона-лаборатории профессору захотелось пройтись в старинной прогулочной манере. Попадающиеся навстречу профессору воробьи, бомжи и бездомные собаки рады были приветствовать решение Сенечкина на пешее передвижение каждый по-своему. Воробьи чирикали: "Ньи чьево сьебье!", бомжи предлагали свои жалкие гривенники для осуществления похмельного акта в складчину. Собаки же просто дружески улыбались хвостами, предчувствуя остатки вчерашнего стола в своих лужёных желудках, поскольку профессор частенько брал с собой условно пищевые отходы для задабривания этих подловатых тварей.
Казалось, всё обыденно, проистекает заведённым порядком, но только казалось...
Сегодня что-то вершится на небесах. "It'sdoneinHeaven", - так, кажется, любит говорить американский друг Сенечкина магистр Alex Cannon из института Goldeneye-Mogul, большой любитель творчества Николая Васильевича Гоголя.
И даже вид переполненного - с горочкой в стиле малого Везувия - контейнера не мог испортить флюидов хорошего настроения, нахлынувших от судьбоносных предчувствий. А ведь ещё час назад картина мира казалась ужасающей. Почему вдруг сей поворот, никто бы объяснить не взялся. Но, тем не менее, профессор понял - сегодня непременно случится что-то необычное, что-то такое, чего он неосознанно ждал последние несколько лет.
И позднее - в стенах НИИ "Северная пчела".
Со стены кабинета на Сенечкина лукаво взирал портрет философа Лао-Цзы, исполненный в стиле народного китайского лубка. Вид на шёлковой ткани у старца был такой, будто он цитирует из собственного сборника:
"Когда все в Поднебесной узнают, что прекрасное - это прекрасное, тогда и возникает безобразное. Когда все узнают, что добро - это добро, тогда и возникает зло".
Вот и узнали... Вот и случилось вытеснение духовного материальным. Желающих работать физически, да и умственно практически не осталось. Причём - в планетарном масштабе. Пресловутое общество потребления стало пожирать самоё себя. Мировая экономика пришла в упадок. Но первой пострадала сфера духовная. Её-то и пытался возродить идеалист Сенечкин посредством пространственно-временного общения с гениальными авторами прошлого.
Перемещения во времени экспериментаторы начали с эпохи Николая Васильевича Гоголя. Профессор хотел доказать просвещённому миру, что красивая метафора, принадлежащая перу французского критика Эжена Вогюэ, опубликовавшего в "Revue des Deux Mondes" (N1 за 1885-ый год) статью о Достоевском, в которой он говорил об истоках творчества этого русского писателя, имеет под собой реальную основу.
И ещё немного позднее ...
Время с началом эксперимента сделалось очень неспешным - тянулось и тянулось, будто невероятной длины медлительный удав по бесконечной набережной Геленджика. Сенечкин нервничал. Неужели предчувствия обманули? Неужели опять пустышку потянул? Невероятно сложно сохранять самообладание, когда от тебя уже ничего не зависит.
Ещё полдня мучительных ожиданий, и Сенечкину доложили: исследователям удалось попасть в Санкт-Петербург начала XIX-го века на целых полтора часа! Профессор вступил на территорию святая святых, туда, где "изгибали время пространством", как выражались его сотрудники.
В передней лабораторного корпуса висело нечто огромное, балахонистое, из прекрасного английского сукна, с золотыми двуглавыми пуговицами и богатым литературным мехом тёмно-коричневого колера. Из этого нечто росли, прорастали, начинали цвести и множились классическим почкованием всяческие проявления ботаническо-литературных излишеств. Во всяком случае, так показалось профессору. Вполне возможно, не только ему.
- Что это? - спросил Сенечкин, нимало не сомневаясь в том, что задал именно риторический вопрос, и никак иначе. - ОНО?
- Ну, да, в общем... Обратите внимание, перед вами шинель Гоголя. Мы все из неё выросли. Помните?
- Слышал... как-то раз, - профессор не столько лукавил, сколько играл с ассистентом в им же придуманную игру, которую назвал "а какой у нас козырь в рукаве?" Кому, как не Сенечкину лучше всех было известно, ЧТО можно снять с жалкого чиновника, ой, миль пардон, великого беллетриста на ТОМ КОНЦЕ пространственно-временного континуума.
- Знатный мы раритет выцепили. Прямо в галерее Гостиного двора. Ни один будочник не шелохнулся. Ни один городовой не приметил, ни один дворник свисток не достал. А ведь вы знаете, профессор, как этих чёртовых дворников в том незлопамятном веке держава воспитывала сызмальства. Не дворники в Петербурге тогда жили, а попросту псы цепные! Оцените чистоту исполнения!
- Да-да... - рассеянно протянул Сенечкин, рассматривая добытую в Гостином дворе XIX-го века верхнюю одежду. - А я не такой её себе представлял. Эта роскошнее как-то выглядит.
- Не знаю, не знаю, профессор. Всё, как вы нам живописали по изображению в книге... как заказывали, одним словом. Как говорится, в урочный день, в урочный час... Клиент даже испугаться не успел. Мы его очень ловко раздели.
- А взамен что-нибудь тёплое оставили? Там же зима... не то, что у нас... в техногенном парнике...
- А как же. Не сомневайтесь даже. Не должен объект замёрзнуть!
- Длинноносый?
- Объект-то? Вполне.
- А отчего шинель камер-юнкерская?
- А мне-то почём знать! Главное, профессор, ваша версия целиком и полностью подтвердилась: Гоголь написал "Шинель", основываясь на собственном опыте.
- Похоже...
- Вне всякого!
- А в карманах?.. - голос Сенечкина невольно дрогнул.
- Кое-что было!!!
Ассистент вытащил из сейфа и с гордостью бросил на стол недавно наполненную папку с мятыми черновиками и набросками САМОГО ГОГОЛЯ! Не подвели, стервецы! Справились...
Налицо победа научной мысли! Впрочем...
- Вы стащили рукописи?! Это подлинники?
- А что прикажете делать, профессор? Хотели просто снять копии и вернуть, да куда там - он принялся тростью размахивать, будто битой бейсбольной! Зашиб бы насмерть запросто.
А тем временем второй из "шинеленавтов", прибывших с великолепной литературной добычей, делился своими впечатлениями от увиденного в прошлом с сотрудниками, выпускающими на орбиту того самого временного континуума:
- Тогда и котята были вкусней, чем нынешние белковые гамбургеры имени фаст-фуда. Я про пирожки с ливером речь веду. На Сенном рынке их на просроченный пропуск с фамилией Ноздрёв выменял. Это ещё до встречи с Гоголем, во время первого тестового заезда.
* * *
По галерее Гостиного двора шёл гениальный писатель и размышлял о том, что неспокойно стало даже в центре столицы. Ишь как, налетели черти в этих странных кожаных кацавейках, будто кнехты древней тевтонской поры. Чудны'е какие-то. Шинель сняли, а взамен полукафтан из непонятного материала под ноги бросили. Тёплый оказался. Даже на сильном промозглом ветру холод не берёт.
Надобно бы описать сей случай... Так-так... Один бедный чиновник всю жизнь собирал средства на новое пальто... из жалованья откладывал... во всём себе отказывая... А потом грабители... Вполне неплохо может получиться. И... да-да, именно - грабители. Можно продолжить сей анекдот целой серией. Невский проспект... или что-то в этом роде. Вот этакое, скажем, название. И просто, без изысков, и по-имперски значительно. Отбою от читателя не будет... Холодно нынче, даже нос подмерзать начал... Нос... нос... а если отморозить нос, он отвалится? Хм, НОС покинул хозяина и пошёл по своим делам... Потешно, ей-богу.
А что здесь на карте с невеликим портретом написано? На той, которую пирожник с Сенного в сугроб обронил. Ноздрёв. Хм... Презабавная фамилия. Надобно и её куда-нибудь приспособить. Впрочем, пустое. Немедленно к своему малоросскому финансовому покровителю.
Тот как раз намедни получил аванс от издателя Свиньина2 для написания "Майской ночи". Продам-ка ему и сюжетец с шинелью. Правда, оный литератор беспутый со мной ещё за "Лже-инспектора" не вполне рассчитался. Вероятно, испугался, что начнут шантажировать за плагиат. Надо же, какая-то скотина в салоне у Фикельмонши3 принародно нашу с ним историю и выложила... Но ничего, Васильич человек верный, хоть и не без странностей. Слово держит. С этаким работать премилое удовольствие... Правда, всё одно, полностью с долгами не рассчитаться. Даже если княгиню и Германна тому же Мишелю Лермо'ну спихнуть. Нет, будет с него и баек о Печорине. Толку-то, однако ж, и вовсе немного: на шее у бабушки сидит, хоть и офицер.
А самому-то никак не справиться со всеми фантазиями. Гусей перьевых, как говориться, ещё столько не выросло. В Болдино не наездишься особо, да и после одной уже подобной творческой осени наступает неминуемый невроз, депрессия со всеми вытекающими... Здесь вам - не в Греции на апельсинах сидеть. Нет, я не Байрон, я другой... Миленько вышло. Так и быть - подарю Мишелю на день ангела.
Жаль, столько сюжетов осталось в карманах украденной шинели, но ничего. Эти, из нападавших, не воспользуются, ибо слишком глаз у них неживой, да говор на русский непохож. Всё какие-то "типа" да "прикинь" вместо "вылитый" и "вообразите себе, сударь".
Запомни, ноздреватыми бывают сыры, хлеб и ноздри! Да, ещё немного подтаявший снег, в лежалом сугробе и крупноячеистая пемза. О чём бишь я? Ну конечно. Вот главное, что нужно знать в нашем литературном деле. Если запомнил, то, считай, тебе все измышления подлых критиков нипочём, а восторги друзей преумножены многократ. Утроены, усемерены... И вот - ты уже туз! Нет, сей сюжет никому! Никому и никогда! Даже Васильичу, даже Ванечке или Вильке-Вильгельму... Эта дама, брат ты мой, моя! Мой пиковый интерес!
И, кстати, отчего вдруг грабители кричали всё время: "Это он! Это он! Гоголь! Гоголь!"? Не было рядом Николая Васильевича. Не было! Да и быть не могло. Он как раз приболел некстати... и отменил свою традиционную прогулку.
Мысли, мысли... несть им числа. Подумать-то есть о чём, ибо камер-юнкерские долги давно превысили пределы разумного. Настолько, что даже государь Николай Александрович попридержал Александра Христофоровича (Бенкендорфа, разумеется), с его инициативой затеять интригу с "белым человеком" (по другой версии - "белым начальником"), согласно предсказанию внештатного сотрудника третьего отделения - А.Ф.Кирхгоф4 (она же - агент Зарема, малоизвестные архивы охранки). Почему, почему? А долги-то гениального литератора всё равно из государственной казны гасить придётся. Так хотелось бы сначала их немного уменьшить...
НАШЕ ВСЁ шёл по зимней галерее Гостиного двора в нелепой "аляске" на синтепоне с надписью "Gold, как соко?л! Дубровский и сын, пивные традиции Швейцарских Альп", прикидывая, кому можно будет пристроить сюжеты об одном сентиментальном дворнике, боготворящем собак больше барыни, горбатом звонаре, полюбившем красавицу-цыганку и суфражистке Вере Павловне, которой снились цветные сны о счастливом будущем, где с упоением раздирали на лоскуты знаменитую Гоголевскую шинель.
Приложение:
Опись (перечень) набросков и сюжетных планов, найденных в карманах шинелииз первой половины XIX-го века,
эвакуированной отделом непрямого литературного вмешательства
--
Развёрнутый план исторической драмы "Собора губернской богоматери" - 12 страниц с нескромными чернильными иллюстрациями;
--
Наброски к повести из жизни российских помещиков и их дворни "Муму" - три страницы (с оборотом) и клоком собачьей шерсти;
--
Краткое изложения сюжетных линий социальных романов "Что поделаешь...", "Братья Безобразовы", "Белые ночью" и патриотического русофобского романа в стихах "Кому на Руси жить?". Всего на 34-ёх листах плюс изображение Земфиры и Алеко в интимной позе;
--
Две заключительные главы жалостных повестей "Федот Федотович" и "Таймень" из сериала "Герой нашего века" - дюжина совершенно нечитаемых листов с французскими ругательствами и запахом камелий;
--
Второй и третий тома поэмы "Мёртвые в душе" - 242 страницы второго тома и три листа нецензурных выражений относительно третьего, вымарано цензурой.
В правом нижнем углу списка чётко прорисовывались подпись эксперта и оттиск большой имперской печати с изображением четырёхглавого орла, символизирующего основные религиозные течения Соединённых Штатов Европейского Севера. Подпись и печать не закрывали визу, которую каждый мог легко прочитать: "Все подшитые в большую папку N 23-14/2 документы написаны на русском языке крайне плохим почерком, предположительно принадлежащим лицу негроидной расы".
* * *
Откуда-то снаружи свёрнутой в спираль Галактики на процесс снисходительно взирал Господь, тот самый, которого человечество уже начало забывать за перманентным процессом получения удовольствий.
Бог был создан людьми путём овеществления многократно усиленных миллиардов мыслей. Не Бог создал человека, а человек Бога (по образу и подобию ли?). Создал с тем, чтобы потом ему поклоняться. Чтобы нашлось, кому открыть душу. Порой и такой малости бывает достаточно для полного счастья.
Скоро это поймут все... Не было бы только поздно.
1 - рюкзак, конструкцию которого придумал известный отечественный альпинист Виталий Михайлович Абалаков (1906 - 1986).
2- Павел Петрович Свиньин (8 (19) июня 1787, усадьба Ефремово Галичского уезда Костромской губернии -- 9 (21) апреля 1839) - русский писатель, издатель, журналист и редактор, художник, историк, географ, коллекционер.
3 - Графиня Дарья Фёдоровна Фикельмон (фр. de Ficquelmont, урождённая графиня Тизенгаузен, нем. Tiesenhausen; 14 октября [26 октября] 1804, Санкт-Петербург, Российская империя - 10 апреля 1863, Венеция [или Вена], Австрийская империя) - внучка фельдмаршала Кутузова, дочь Е. М. Хитрово, жена австрийского дипломата и политического деятеля К. Л. Фикельмона. Часто упоминается как Долли Фикельмон. Известна в качестве хозяйки петербургского салона и автор обстоятельного "светского дневника", в записях которого особый интерес у пушкинистов вызывают фрагменты, касающиеся Пушкина и его жены. С 1920-х годов существует предположение о том, что у Фикельмон была связь с Пушкиным. Версия имеет как сторонников, так и противников.
4- "Известность Пушкина и литературная, и личная с каждым днем возрастала. Молодежь твердила наизусть его стихи, повторяла остроты его и рассказывала о нем анекдоты. Все это, как водится, было частью справедливо, частью вымышлено. Одно обстоятельство оставило Пушкину сильное впечатление. В это время находилась в Петербурге старая немка по имени Кирхгоф.
В число различных ее занятий входило и гадание. Однажды утром Пушкин зашел к ней с несколькими товарищами. Госпожа Кирхгоф обратилась прямо к нему, говоря, что он - человек замечательный; рассказала вкратце его прошедшую и настоящую жизнь, потом начала предсказания сперва ежедневных обстоятельств, а потом важных эпох его будущего. Она сказала ему между прочим: "Вы сегодня будете иметь разговор о службе и получите письмо с деньгами". О службе Пушкин никогда не говорил и не думал; письмо с деньгами получить ему было неоткуда; деньги он мог иметь только от отца, но, живя у него в доме, он получил бы их, конечно, без письма. Пушкин не обратил большого внимания на предсказания гадальщицы. Вечером того дня, выходя из театра до окончания представления, он встретился с генералом Орловым.
Они разговорились. Орлов коснулся службы и советовал Пушкину оставить свое министерство и надеть эполеты. Возвратясь домой, он нашел у себя письмо с деньгами: оно было от одного лицейского товарища, который на другой день отправился за границу; он заезжал проститься с Пушкиным и заплатить ему какой-то карточный долг еще школьной их шалости. Госпожа Кирхгоф предсказала Пушкину его изгнание на Юг и на Север, рассказала разные обстоятельства, с ним впоследствии сбывшиеся, предсказала его женитьбу и, наконец, преждевременную смерть, предупредивши, что должен ожидать ее от руки высокого белокурого человека. Пушкин, и без того несколько суеверный, был поражен постоянным исполнением этих предсказаний и часто об этом рассказывал". Л.С.Пушкин (брат поэта)