Академик Сенечкин пребывал в жутком раздражении. Мало того, что он не выспался ночью, так ещё и утром соседка по лестничной клетке принялась учить своего блудливого кота этикету.
- Кто это нассял? - кричала она на самой заре. - Будешь ещё у меня по бабам шляться, негодник! Вот я тебе! Вот! Вот-вот-вот-вот-вот-о-о-т!!!
Учёба и местечковая дрессура закончились звуками цирковой подкидной доски, выбрасывающей акробата под купол.
"Эспандером приласкала", - догадался проницательный сосед и нацедил себе чашку отвратительного овсяного эрзац-пойла. Настоящий имперский элит-кофе, полученный по полугодовому талону на деликатесы, закончился неделей раньше.
Профессор проглотил ненавистную пластиковую глазунью, дёрнул две последних затяжки из заначенного дохловатого "бычка" от сигареты "Прима secondo" и спустился во двор.
К поломанной скинрэперами скамейке прилип задом персональный водитель Алекс, который не упускал возможности понежиться на пока ещё не активном утреннем солнце.
- В институт? - голос парня не выражал никаких эмоций. И это понятно, поскольку Алекс сидит на антидепрессантах, а те плющат мозг и расслабляют волю. Ещё немного, и пора будет увольнять водителя: слишком у него рассеивается внимание на дороге.
Чёрная "Лада-пескаро" стремительно вылетела на пустынную улицу: на обочине паслись две трёхголовые козы, сбежавшие из лаборатории деления биологических тел, да шнырял по мусорным контейнерам подозрительный мужичок в допотопной косоворотке и валяных опорках грязно-серого цвета.
Но профессор не смотрел по сторонам. Он весь был в ожидании. Если эксперимент по образованию устойчивого временного коридора в начало 19-го века удастся, то...
Многие считали опыты Сенечкина пустой тратой времени. Профессор предположил, что Гоголь в своё время неспроста написал об украденной у Башмачкина шинели. Писатель имел в виду себя и самое дорогое, что у него имелось на тот момент - рукописи, оказавшиеся в кармане утраченного пальто.
Следовательно, гипотеза, что выражение Эжена Вогюэ "все мы вышли из Гоголевской шинели", не простая метафора. И возможно, вторая часть "Мёртвых душ" вовсе не сгорела в камине... Но кому нужно исправление литературно-исторических параллелей?
Со стены на профессора взирал лукавый портрет философа Лао-Цзы, как бы цитирующего себя самого:
"Когда все в Поднебесной узнают, что прекрасное - это прекрасное, тогда и возникает безобразное. Когда все узнают, что добро - это добро, тогда и возникает зло".
Вот и узнали... Мировая экономика пришла в упадок. Но больше всего сфера духовная. Её-то и пытался возродить идеалист Сенечкин посредством контактов с гениальными умами прошлого. Начали с Гоголя, поскольку профессор хотел доказать просвещённому миру - красивая метафора имеет под собой реальную основу.
Ещё полдня мучительных ожиданий, и Сенечкину доложили: из Петербурга начала 19-го века прибыли исследователи. Профессор устремился к ним.
В передней висело форменное пальто отменного английского сукна, с золотыми двуглавыми пуговицами и богатым мехом в оторочке.
- Она? - спросил Сенечкин, даже не сомневаясь в том, что задал именно риторический вопрос.
- Ещё бы! Прямо в галерее Гостиного двора сняли. Ни один будочник не шелохнулся.
- А я не такой её себе представлял. Эта роскошнее...
- Не знаю, профессор. Парень даже испугаться не успел. Мы его очень ловко раздели...
- А взамен что-нибудь тёплое оставили? Там же зима... не то, что у нас... в парнике...
- Не сомневайтесь даже. Не должен объект замёрзнуть...
- Длинноносый?
- Объект-то? Вполне...
- А отчего шинель камер-юнкерская?
- А мне почём знать? Главное, профессор, ваша версия подтвердилась: Гоголь написал "Шинель", основываясь на собственном опыте.
- Похоже...
- Вне всякого!
- А в карманах?.. - голос Сенечкина невольно дрогнул.
- Есть!!!
Ассистент с гордостью положил на стол толстую папку с мятыми черновиками и набросками самого Гоголя! Не подвели, стервецы! Справились...
_ _ _
По галерее Гостиного двора шёл гениальный писатель и размышлял о том, что неспокойно стало даже в центре столицы. Налетели, что черти, в странных кожаных кацавейках, будто кнехты тевтонские. Шинель сняли, взамен полукафтан из непонятного материала под ноги бросили. Тёплый: даже на промозглом ветру холод не берёт.
Надобно описать эту оказию... Один бедный чиновник всю жизнь копил на новое пальто... из жалованья откладывал... во всём себе отказывая... А потом грабители... Да, может неплохо получиться. А потом продолжить сей анекдот целой серией. Ой, что-то нос подмерзать начал... Нос... нос... а если отморозить нос, он отвалится? Хм, НОС покинул хозяина и пошёл по своим делам...
Жаль, столько сюжетов осталось в карманах украденной шинели, но ничего. Эти не воспользуются, ибо слишком глаз у них неживой, да говор на русский непохож. Всё какие-то "типа" да "прикинь" вместо "вылитый" и "вообразите себе, сударь".
А теперь - к своему малоросскому финансовому покровителю! Тот как раз намедни получил аванс от издателя Свиньина для написания "Майской ночи". Продам ему сюжет с шинелью. Правда, литератор сей ещё за "Лже-инспектора" не вполне рассчитался. Но ничего, Васильич человек верный. Слово держит. Правда, всё одно, полностью с долгами не расплатиться. Даже если "Онегина" тому же Мишелю Лермону сбыть. Нет, будет с него историй о Печорине. Толку-то, однако ж, и вовсе немного: на шее у бабушки сидит, хоть и офицер.
А самому-то никак не справиться со всеми фантазиями. В Болдино не наездишься, чай. Да и после одной творческой осени наступает неминуемый невроз со всеми вытекающими...
Мысли, мысли... Подумать было о чём, ибо камер-юнкерские долги давно превысили пределы разумного. "Наше всё"шёл по зимней галерее Гостиного двора в нелепой "аляске" на синтепоне с надписью "Dubrowsky&son" на спине, размышляя, кому лучше продать сюжеты об одном сентиментальном дворнике, боготворящем собак больше барыни, горбатом звонаре, полюбившем красавицу-цыганку и суфражистке Вере Павловне, которой снились цветные сны о счастливом будущем, где с упоением раздирали на лоскуты знаменитую Гоголевскую шинель.