Аннотация: "Всемирная история есть сумма всего того, чего можно было бы избежать" Бертран Рассел
Субвентор желаний
(страсти нечеловеческие)
"Всемирная история есть сумма всего того, чего можно было бы избежать"
Бертран Рассел
Над ярко-оранжевыми цветами японской айвы вились шмели-самураи. Их неровный строй вжикал катанами крыльев с настолько неистовой яростью, что вошедшему в оранжерею Академии Субвенторных Наук представилось, как эти мохнатые ухари запросто обрили бы его "под Котовского", надумай им дать команду человек, дремлющий в кресле-качалке. Своим видом данный господин напоминал порядком утомившегося Создателя всего сущего.
- Таким я вас и представлял, господин профессор: с лукавой улыбкой вервольфа и ветхим, будто Завет. Понимаете, о чём я? - заявил вошедший. Острый взгляд его буквально пронизывал, вызывая непроизвольную дрожь.
Профессор Гирш, именно он задремал в кресле, пробудился, непроизвольно качнулся вверх-вниз, зябко поёжился и попытался сглотнуть давно иссохшую слюну. Со стороны подобное зрелище выглядело бы забавно, если не знать, что перед лауреатом всевозможных премий в области субвенторных технологий стоял никто иной как Павел Павлович Полубог, заместитель начальника участка особенных дознаний ФСББ (федеральный совет по борьбе за безопасность), полковник, выдвиженец, умница, из воспитанников САМОГО?. Что ещё? Упрям, изворотлив, целеустремлён до самозабвения, любит Кафку и южноафриканский чай ройбуш, упитанных мопсов и послеобеденное чтение электронной версии газеты "КоммерсантЪ". Любимый лозунг - из Фридриха Ницше: "Мужчина создан для войны, а женщина - для отдохновения воина; всё остальное есть глупость". Другие анкетные данные закрыты тройным президентским заклятием.
- Да не тушуйтесь вы, Неодим Нестерович. Такой уж у нас, у тайных защитников Родины, юмор особенный. Вот-вот, именно - дабы содрогнулись вороги, зачуяв нашу дурь несусветную, - продолжил вошедший со сдержанным смешком. Потом заглянул в какой-то необычный гаджет, транслирующий "картинку" с нескольких камер видеонаблюдения, удивлённо крякнул, наподобие матёрого селезня, и продолжил:
- Думаете, отчего я здесь? Во дворе дома, где вы проживаете, происходит нечто странное. Гражданин, именующий себя Григорием Пашкиным, с трудом стоит на перилах вашей, профессор, лоджии, выходящей в этот самый двор. С трудом же он стоит по причине алкогольной интоксикации. И мало того, утверждает означенный гражданин, будто может спрыгнуть вниз безо всяких для себя отрицательных последствий, поскольку знает, как исполнить ж е л а н и е. Понимаете, о чём я, Неодим Нестерович? Вы же работаете над проектом под кодовым названием "Субвентор желаний". Секретным, между прочим. Как понимать сей пердимонокль с участием гражданина Пашкина? Он же во всё горло кричит, будто ваш сосед, и вы ему позволяете к себе захаживать в любое время по причине его невероятной пользы для науки.
Обычно немногословный, полковник Полубог сегодня, видно, решил выполнить недельную норму по разговорной речи. Он с трудом сдерживался, чтоб не перейти на крик и, надобно отметить, изображать спокойствие ему прекрасно удавалось. Вот это и называется - "старая школа".
- Эх, незадача-то какая... - Гирш казался не просто обескураженным, но и не на шутку обиженным. - Договорился же с домработницей - ключ мужу даже не показывать! И разве можно после случившегося людям доверять?!
- Профессор, такой прокол непростителен! Последствия для вас могут оказаться трагическими. Впрочем, решать не мне.
- О происходящем пока известно только нам с вами?
- Как же! Об этом все телеканалы из студии "Каштанкино" вещают уже с полчаса. А во дворе народу набилось, будто бы на концерт "Металлики" во время мирового турне. Понимаете, о чём я?
- Прошу Вас, не делайте из обычного рабочего момента какое-то эпопеево побоище...
И тут только до Неодима Нестеровича дошло, начал он понимать: рядом с его домом происходит что-то действительно необычное. Но по инерции Гирш продолжал противопоставлять себя, чистого во всех отношениях учёного, "агенту охранки", как не преминул бы выразиться дед профессора, наивно уверенный в непогрешимости марксовых идей, вываленных на бескрайние просторы империи амбициозными авантюристами. Учёный продолжал сопротивление неожиданному и не научному оппоненту:
- Да-с, молодой человек, любите вы во всём подрывные намерения выискивать. Протечка мозгов с последующей утечкой, инстинкт наживы и прочее. А между тем, у меня такого и в мыслях...
- Время не терпит! О потере бдительности после... Собирайтесь, профессор, едем!
*
Через пять минут уже мчались на мясистом от "полного фарша" джипе с недвусмысленными "кремлёвскими" госномерами к дому Гирша. По дороге учёный меланхолично рассуждал, а не от французской ли пословицы про горячие каштаны получило название святилище телевизионных магнатов в северной части столицы. Хотя, с другой стороны, анималистическая близость к героине Чехова - если не изменяет память, помесь кобелька таксы с дворняжкой - тоже могла иметь место. Так и не придя ни к какому определённому мнению, профессор нечаянно задремал, невзирая на то, что по радио пронзительно мявкал певец со смешной кошачьей фамилией Вискас. "Вот ведь времена настали. Ему бы спасателем на пляже... а он...", - подумал Неодим Нестерович рассеяно, погружаясь в ту часть подсознательного, где обитает древний языческий бог Гипнос и сопровождающие его глюки - комплекцией поводянистей.
Пока герои в пути, отвлечёмся на минуту - прояснить кое-что.
Субвенция - вид денежного пособия, спускаемого вниз по властной вертикали от государственных щедрот. В последние годы с щедротами стало туго, вот тогда академик Дятлов и профессор Гирш разработали концепцию субвентора желаний. Финансы экономятся, а желания электората исполняются сами собой. Три года напряжённого труда позволили исполнять желания, но только на очень короткое время и требовали значительных энергетических затрат. Работа по модернизации в самом разгаре. А тут этот безобразный инцидент. Никому ничего подобного не пожелаешь - ни заклятому другу, ни врагу злейшему, временем проверенному.
*
Раздвигая столичные пробки державной "мигалкой" джип вскоре оказался у цели - в микрорайоне Начертаново. Профессор давно заслужил себе жильё в более элитном месте, но всё как-то не складывалось. То предназначенную ему квартиру продавали особо нуждающемуся в транзитном обиталище чукотскому верховному шаману Романобрамовичу, когда тот спешил на очередное футбольное жертвоприношение в пригород Лондонского сити, то случалось внеплановое землетрясение в районе пятого транспортного кольца, и жильё уплывало в многодетные надёжные руки великого монументалиста, обросшего родственниками, словно днище каравелл Колумба, Рабатели Дзуце; то квартиру срочно отдавали обездоленному помощнику депутата от фракции "Мультимедийный Мессия", отмеченного мизерным окладом денежного содержания, которого не хватало даже на приличное европейское авто. На достойный кабриолет приходилось копить целый календарный квартал, а что уж говорить о том, какой кровью доставалась сему государственному мужу квартира в центре. И разве тут без помощи державы обойтись?!
Когда Неодим Нестерович прорвался через толпу любопытных и поднялся в квартиру, ему удалось поговорить с соседом, уютно растёкшимся вдоль лоджии профессора в позе увядающего лотоса. В результате выяснились вопиющие обстоятельства, которые в итоге привели к совершенно поразительному результату. Всё началось с того, что сосед Гирша Григорий Пашкин, работающий менеджером по поднятию и перемещению грузов в сетевом гастрономе, вознамерился подлечиться после вчерашнего. Дело понятное, кому захочется с больной головой переноской тяжестей развлекать своё далеко не богатырское тело. Впрочем, если быть точным, вопрос стоял даже острее, чем "после вчерашнего". Тяга к спиртному поразила Пашкина взаимной любовью ещё в старших классах до крайности средней общеобразовательной школы. Не зря же о себе Гришка говорил так: "Характер работы сменный, характер без водки скверный".
Сперва Григорий распивал горькую в подсобке со своим напарником по нелёгкому труду грузчика супермаркета "Пятый Рим", Артуром Тёткиным, а потом собутыльники вынуждены были переместиться "на зимние квартиры", когда в складские помещения нагрянула бухгалтерская ревизия. Продолжение банкета состоялось в жилище профессора, от которого Пашкин с неделю назад сумел сделать дубликаты ключей. Друзья в обстановке интеллигентного минимализма желали скрыться от справедливого гнева Гришкиной супруги, но именно здесь и были ею настигнуты. Почти полная бутылка полетела с седьмого этажа на неприветливую спину плохо уложенного в зиму асфальта.
Пашкин с горя выхлебал пробирку отвратительной синей жидкости, которую обнаружил в кабинете профессора, вероятно, желая отравить остатки дней не только себе, но и строптивой супруге. Вот тут Гришка и почувствовал неведомо откуда свалившуюся на него сверхъестественную способность - совершать абсолютно удивительные действия, о которых минуту назад не мог помыслить даже в самых смелых мечтах.
Григорий взалкал, чтобы бутылка, подвернувшаяся под горячую руку разъярённой жене, оказалась невредимой, и вскоре убедился в исполнении заветного желания, когда собутыльник Тёткин осветил сиянием своей хохочущей физиономии квартиру профессора, подняв на лифте упавшую с верхотуры водочную посудину. Работает!
Да-да, чёрт побери, работает! ЕГО, Гришкино, вожделение исполняется с первого предъявления. Кра-со-та!
Пашкин попробовал заказать хорошей закуски к столу, сосредоточив мыслительные образы вокруг умозрительного процесса о деликатесах, основанного на телевизионной рекламе вкусной, но нездоровой пище. Ничего не вышло, как Григорий ни старался.
- А всё от недостатка подсознательного напряжения, - объяснил умный и местами образованный Артур Тёткин. - Не тужься, брат, зря, не трать эмоции - закусь мы из профессорского холодильника изобразим. Хотя... там, смотри-ка, кроме старого кусочка масла, похожего на обмылок, двух яиц и засохшего в мрамор сыра, нет ни черта. Как говорил старина Шекспир, а дальше - пустота. Но мы же с тобой, Гриня, люди неприхотливые, нам и сухарик за счастье, верно?
"Ага, бутылке ничего не сделалось при падении, значит, и мне можно на её место, только бы сначала порепетировать", - подумал Пашкин, когда с прискорбием взирал на последнюю каплю спиртного, призывающую, как ему казалось, к неким решительным действиям. А чуть раньше подвыпившие грузчики принялись намеренно выкидывать ещё одну, специально купленную в кредит бутылку в окно, всякий раз желая ей мягкой посадки. Удостоверившись в безотказности исполнения своего желания и находясь в эйфории от выпитого, сиганул вниз и сам Пашкин.
Полёт его был успешен. Затем он прыгнул снова - уже на брудершафт с Тёткиным и новой бутылкой водки. И вот тут уже начала собираться любопытствующая массовка со всех окрестных дворов. Однако Тёткину этого триумфа так и не довелось увидеть: он свалился в профессорской прихожей, пристукнутый предательски взъерепенившимся полом.
- Врагу не сдаётся наш гордый маньяк! - спел Пашкин с пьяной слезой в голосе и в очередной раз вывалился с верхотуры, будто многопудовый - не на одну малогабаритную ячейку современного общества хватит! - мешок с солью. Конечно же, ему хотелось совершить красивый полёт, но подвела "тройка" по физкультуре, которая не отягощала Гринин аттестат зрелости ещё со школьных времён.
Зацепившись левой ногой за вяленого леща, украшающего в числе других своих слегка подкопченных собратьев балкон четвёртого этажа, Григорий сделал несимметричный кульбит а'ля "спартанский мальчик, не достигший совершеннолетия" и продолжил своё аляповатое приземление в центр толпы любопытных зевак, сдерживаемых вовремя подоспевшими сотрудниками патрульной службы полиции.
Полёты внезапно ставшего популярным грузчика сопровождались акустическими декламациями не всегда цензурного содержания - не мог Пашкин сдерживать эмоций, находясь в состоянии "на кочерге". Но публика, собравшаяся внизу, с трудом разбирала лозунги и здравицы всей научной диаспоре дома, квартала и Вселенной, декламируемые Гриней, поскольку аэронавт Пашкин, срикошетив от асфальтового покрытия двора без секунды промедления возносился вверх со скоростью, близкой к звуковой.
Гирш вытер пот застиранным холостяцким платочком и закричал Гришке, который уже снова гнездился в проёме его профессорской лоджии:
- Григорий Иванович, скажите, это вы... случайно выпили из пробирки голубую жидкость? Всю выпили? Ответьте, очень важно! И больше не смейте прыгать. Всё может закончиться очень печально для вас. Я отнюдь не шучу!
- Профессор, дорогой, выхлебал я твою дурь-то. А что там пить? Градусов, как в пиве...
- Так вы всё употребили?
- Профессор, а то! Вы меня за мальчонку несмышлёного держите? Не было ни разу случая, чтобы Пашкин на завтра оставлял...
- Григорий Иванович, вы бы уже зашли в квартиру. Действие субвентора может прекратиться в любую секунду... А вы не трезвый. Ещё упадёте, неровён час...
- Да ты не боись, профессура! Я сам всё чую. Вот смотри...
Гришка снова попытался изобразить ловца жемчуга, ныряющего со скалы на потеху туристам. Толпа ахнула и немного раздалась по краям, будто плохо застывший холодец. Всё не могла привыкнуть к тому, что Пашкин - вовсе не атлет фигурой - телом своим в полёте управлял плохо и летал, как получится, а не строго по законам аэродинамики.
Очередное соприкосновение с мостовой Гришка ознаменовал новыми звуками. Сначала подумалось, где-то неподалёку заводят наследие "проклятого социализма" "горбатый" "Запорожец", но вскоре стало очевидно - храпит аэронавт.
Пашкин спал, самым безобразным образом игнорируя правила безопасности полётов для аппаратов тяжелее воздуха. Его упругое, будто хорошо накачанный весёлый мяч, тело ударялось об асфальт, пружинило до девятого этажа и вновь устремлялось вниз. Амплитуда колебаний этого свободного от комплекса законов гравитации организма, если и становилась меньше, то совсем незаметно для глаза среднестатистического обывателя без прибора.
Профессор же с первым ударом Пашкинской тушки об асфальт машинально включил швейцарский секундомер, с которым не расставался с тех самых пор, как получил хронометр в наследство от Нобелевского лауреата и своего коллеги, доктора субвенторных наук Бирмана Грифа. Ныне Гриф находился на заслуженном отдыхе, приобретя небольшой архипелаг, не засиженный туристами и тропическими мухами, где-то близ Гран-Канариа, изредка присылая правительству телеграммы с советами, как получше субвентировать промышленность, не вкладывая в неё ни копейки. Большой дока этот самый Бирман в подобного рода делах. Не зря же его пенсионеры при всяком удобном случае поминают перед заключительным тостом. Немного меньше, конечно, чем господина Зубабова - бывшего министра здравоохранения, ныне ведущего скромную жизнь олигарха от субвенторного плацебо-аспирина "Букса", - но всё же.
Если у гражданина не хватает зелени в тарелке, то у него наверняка непорядок с валютным счётом. Так, помнится, любил шутить будущий олигарх Зубабов, начиная очередную реформу. Но, как говорится, кто старое помянет, тот до старости не доживёт. Оставим воспоминания программе "Лейся встреча", чтоб не дразнить почивающего на виноградной лозе пенсионера.
Между тем, народ во дворе прибывал. Людям нравилось наблюдать за скачущим и храпящим объектом. Ничего подобного в цирке не покажут точно! При всём при этом Гирш, единственный из присутствующих понимал, что же здесь, собственно, происходит. Неодим Нестерович старался разбудить угрожающе удалившегося в Морфеево царство соседа по лестничной клетке. Он кричал вслед мелькающему вверх-вниз Пашкину:
- Григорий Иванович, голубчик, извольте проснуться, дорогой! Так же нельзя, опасно! Рискуете внезапно погибнуть!
Полубог в штатском быстро сообразил, вот-вот может произойти форс-мажор, выходящий за рамки обычного научного хулиганства, предпринятого ненаучным элементом из чистого куражливого озорства. Офицер выбежал во двор, раздвинул толпу и оцепление: толпу силовым воздействием, полицейских - служебным удостоверением; после чего попытался поймать спящего Григория, чтоб остановить процесс неконтролируемой во сне субвенции. Но его усилий оказалось недостаточно. Летающий Гриша сначала сбил особиста с ног, а потом и вовсе заставил с позором отползти в сторонку, приложившись каблуком своих "гадов" в место, откуда обычно растёт кокарда у всех граждан мужеского пола с военной выправкой. Полубог крякнул с досады, будто раненый селезень, погрозил Гришке наманикюренным перстом указательного свойства и отправился к пожарным. Вероятно, у него уже созрел новый план нейтрализации Пашкина.
Правда, продемонстрировать способности своего изощрённого ума Пал Палычу не довелось. В то время покуда пожарный расчёт, выполняя приказания особиста, принялся растягивать спасательную крупноячеистую, будто на тунца-трёхлетка, сеть, Пашкин как-то резко притормозил у земли, всхрапнул для порядку и приоткрыл затянувшиеся амбразуры своих порядком заплывших глаз.
В тот же миг перед ним явилась четвертинка запотевшей "Столичной" и увесистый огурец пупырчатой мичуринской породы, располосованный пополам и густо сдобренный йодированной солью с берегов озера Баскунчак. Дальнейшие действия Григория, думается, вполне угадываемы, в пояснениях не нуждаются.
В то время, когда Гришка ещё неспешно закусывал, профессор Гирш, выскочивший из лифта, уже стоял перед ним в позе вассала в кабинета какого-нибудь "его высокопревосходительства", испрашивая:
- Скажите, Григорий... э... Иванович, а каким образом вы почувствовали момент пробуждения? Это очень важно.
- Да хрен его знает, профессор. Просто выпить захотелось. Так и вообразил себе "Столичную" ещё доперестроечного розлива...
- Чудесно! Уникально! Судьбоносно! Вы понимаете, Григорий, что случилось? Вы, похоже, подключили и пространственно-временной канал для овеществления своих потребностей. Водка-то, я вижу, старинной выделки. Нынче такую днём с огнём... Интересно! Любопытно! Есть! Есть невероятно увлекательная пища для ума!
Проблема теоретического обоснования эмпирической материализации?! По меньшей мере. Тут уж умница Гирш не спасовал. Пространственно-временной коридор смог бы легко объяснить возникновение "Столичной" доперестроечного разлива в запотевшем виде. Ай, да Ниодим Нестерович! Недаром - профессор. Не остальным прочим чета!
Пашкина после принятия дозы вновь потянуло в сон; он с трудом двигая одеревеневшими губами, сказал: "Ик-ик... Ик-какого чёрта вам всем от меня нужно?" и густо захрапел безмятежным посвистом натруженного об небоскрёбы Годзиллы.
Гирш же продолжал свою бессвязную речь восторженного учёного:
- Вы только посмотрите на него! Цел! Целёхонек! Гуттаперчевый вы мой! Драгоценный, яхонтовый! Вы не представляете, насколько важен ваш добровольный эксперимент! Это ... это... просто нет слов... Переворот в науке! Прорыв тысячелетия! Мировой прогресс! Человечество не забудет!
- Профессор, вы чего так надрываетесь? - в голосе секретного Пал Палыча, подоспевшего в пожарной каске и технологическим красным ведром конической формы, чувствовалось нескрываемое раздражение. Публичное унижение от падающего Григория Пашкина усугублялось напрасными приготовлениями к "захвату объекта" и приводило полковника в ярость, которую он по долгу службы не имел права демонстрировать.
- Как же, как же, голуба моя... Даже странно, что вы не поняли. Я открыл! Новое слово в науке! На переднем краю! Человечество... - речь Гирша оставалась достаточно бессвязной и отказывалась переходить в управляемую профессором фазу.
- Эк, вас снова понесло-то. Давайте уж без эмоций как-нибудь. Понимаете, о чём я?
- Хорошо, хорошо. Видите, секундомер? Время действия субвентора желаний удалось в данном нечаянном эксперименте увеличить в пять с лишним, а то и в десять раз! Понимаете, в чём дело? Я же бился над вопросом перманентности уже три года. А тут вдруг - вот оно решение! Нежданно-негаданно. И ведь на поверхности лежало.
- Какое решение, позвольте?
- Вам, молодой человек, по вашему роду деятельности должно быть понятно совершенно точно. Стыдно, мой драгоценный, стыдно. Алкоголь! Да, именно алкоголь многократно увеличил продолжительность и силу действия субвентора! Так всё просто...
- Ик, ик-щё бы не просто, - неожиданно трезвым голосом молвил осыпающийся осенним осиновым листом из положения "сон в виртуальном гамаке" Григорий Иванович Пашкин, - меня бы спросили, прежде чем три года свой мозг насиловать...
Сказал и свалился прямо в руки подоспевшего врача неотложки, вызванной кем-то из благодарных зрителей. Вероятно, действие субвентора, даже многократно усиленное алкоголем, внезапно прекратилось.
- Хм... - подхватил Пашкинскую мысль, как подхватывают полковое знамя из рук павшего товарища, полковник Полубог, - у нас всегда так. Без водки даже наука с места не двигается, Неодим Нестерович. С прискорбием, между прочим, вынужден заметить. Тут и критиков понабежит полна горница, едва об алкоголе от вас услышит. Вы уж будьте добры, помолчите пока о неожиданной... э-э-э... находке, а то ведь на смех поднимут. Понимаете, о чём я? У нас в либеральных кругах, куда ни плюнь, кругом критик притаился, уважаемый профессор. И не только, надобно отметить, литературный. Нас с вами будут отныне по научной линии за алкогольную составляющую охаживать, не изволите ли себе в поминальнике отметить... ну, там, чтоб не сболтнуть ничего лишнего? Подписка подпиской, а вот когда дело до рукопашного слова дойдёт, тут можно и не сдержаться. Столько раз уже обжигались... Самые проверенные и стойкие на первый взгляд. Двоих даже расстрелять пришлось. Да не пугайтесь вы, Неодим Нестерович. Шучу я, шучу.
- А почему вы изволили сказать, молодой человек, мол, критиковать начнут не меня, а нас с вами? Не припомню, чтобы вы входили в состав научной группы. С каких же пор...
- Начинайте отсчёт прямо с настоящей секунды, профессор. Вот мой мандат, как говаривали при большевиках.
С данными словами полковник Полубог предъявил, что бог послал с парой сиреневых потуг на печатный оттиск горделиво нахохлившейся двухголовой птицы и одним голографическим символом со вкусом хромированного металла. На одной из печатей орёл почти не был различим, а на другой его левая голова удалась значительно лучше правой. Правая же напоминала сильно смазанный профиль дебелого медведя. Опять, видимо, в секретной лаборатории пытались экспериментировать с симпатическими чернилами - не удержались, черти!
Гирш схлопнул, свои морщинистые челюсти цвета еженедельника "Нива" полуторавековой выдержки, похожие на раковины экзотических древних морей; словно от зубной боли перекосился и пробормотал:
- Ах, какое у нас, всё-таки предсказуемое государство... Ещё Лев Николаевич...
Полубог перебил его, снимая пожарную робу:
- Завидую я, профессор, Софье Андреевне, чёрт возьми. Она каждое утро могла свободно посмотреться в зеркало русской революции. А мне тут на вас с этим алконавтом любуйся, будто других дел не предвидится. Понимаете, о чём я?
- Да как не понять!
- Вот и поговорили...
- Вот и не говорите-ка!
А Григорий Пашкин в то же время пробудился и давал интервью прямо с носилок сразу всем подвернувшимся каналам телевидения и мажорного радио. В эфир летело: "...заповеди для настоящего мужчины... нужно помнить... построить тёщу, вырастить живот, посадить печень..." Последний завет Пашкину удалось осуществить значительно раньше, чем первые два. Интересно, хватит ли у него времени на всю обязательную программу?
*
Неожиданный удачный эксперимент привёл к вполне ожидаемому результату: тему, над которой работали Гирш с Дятловым, немедленно закрыли семью министерскими заклятиями. Исследования, казавшиеся раньше лишь чудачеством учёных, перестали вызывать насмешки. Служба безопасности встала в сторожевую стойку, а профессору Гиршу немедленно запретили заниматься субвентором в домашней лаборатории без присутствия представителей этой самой службы безопасности.
Ответственным за сохранность секретного продукта был назначен уже знакомый читателю полковник Полубог, Павел Павлович, известный среди коллег под оперативным псевдонимом "четыре ПЭ". Исследования в области практического применения по указанию председателя правительства тут же форсировали. И всего лишь через месяц после описанного выше события предстояли полевые испытания последней модификации субвентора.
Испытывали препарат в деревеньке Кукареколово Пестициденского района Яро-Компостенской области. Или - как нынче стало модно: в населённом пункте Кукареколово Пестициденского уезда Яро-Компостенской губернии. Здесь когда-то, в стародавней дремучести росла, крепла, ширилась, матерела, наливалась нагловатой спелостью одна раскудрявая империя. Отсюда есть пошла великая держава многозарядных Рюриковичей и почти холостых Романовых (в смысле запланированной мелкокняжеской немецкой вырождаемости). Здесь она, держава эта, немного потоптавшись и передохнув, двинула свои ладные полки молодцев-гвардейцев по южным да восточным окраинам с целью прихватить кой-какой землицы невозделанной, да кочевым людом истоптанной.
Ну, да что мы всё об истории да, об истории. Давайте перейдём к делу.
Место выбрали не абы как, а глухое и средствами коммуникации к цивилизации не продвинутое - дабы избежать преждевременной огласки. А по причине ранней осени с обильными дождями - и с дорогами здесь было не всё ладно: не то, что на широко разрекламированном "паркетнике", не на всяком внедорожнике с полным приводом можно в район прорваться по просёлкам. Вот и славно - ни одна журналистская мышь не прошмыгнёт, миновав скрытые в наиболее проходимых местах блокпосты от птенцов Полубоговых. Официальной же делегации министерство обороны любезно предоставило несколько единиц современных вездеходов. На них и по болотам, и по горным рекам, и по полям-перелескам, истекающим жидкой грязью межсезонья, передвигаться возможно.
Коровы подозрительно отливали худыми впалостями боков грязно-навозным окрасом в лучах восходящего над деревенским амбаром солнца. Городская делегация приближалась.
Председатель колхоза "Приватные корма" Порфирий Пустельгов слушал своё сердце-вещун. Оно отзывалось на внимание хозяина густыми гулкими ударами, наподобие благовеста. Вроде бы Порфирий всё сделал правильно. То есть подготовился к приезду дорогих гостей в духе модных европейских презентаций. Беспокоиться ему было не о чем, но всё равно под ложечкой нехорошо подсасывало - а вдруг не понравится.
Красный ковёр, выстеленный вдоль грязного просёлка, уносил воображение деревенского сословия прямиком в столичные дали, где по коллективному разумению водились умные министры, почти капиталисты, если учесть размеры их офшорных счетов.
Первым из люка головного в колонне бронетранспортёра выполз "Свинопапка". Так в народе называли либерал-губернатора с вечно сальным подбородком, упирающимся в стильный галстук от дизайнера Понта Понци. Следом на торжественную подстилку достижений демократических веяний, которую и представлял собой ковёр, вывалилась госпожа Свиноматка - заместитель губернатора по сельскому хозяйству. Оба изрядно измаявшиеся и помятые. Это вам не в чреве роскошного туристического автобуса швейцарской фирмы "Аллюром по кантонам" путешествовать.
Никто, даже продажная "жёлтая" пресса не посмела бы заподозрить прибывшую парочку в родственных отношениях, но руководящий губернский экстерьер выдавал их с головой. К чему обозначать словами то, что и без того видно даже подслеповатому сторожу Кузьме Егорычу с десяти шагов с лишечком?
Губернатор подал ручку своей спутнице и выпустил её на ковёр с глухим бумканьем. Примерно такое же производит вертолёт, спустившийся на авторотации при отказе двигателей. Роль зафлюгированного несущего винта играли легкомысленные косички на голове сельскохозяйственной особы высокого звания. "Свинопапка" практически никак не отреагировал на кокетливое "ой, кажется, я ногу подвернула" со стороны благоверной. Глаза его лучились пустотой и наивной невинностью, словно у заболевшего корью суслика. И казалось, что самые бурные и сочные мыслительные процессы происходят в акватории его живота, с накинутым брючным ремнём, в диаметре не уступающего входному отверстию малого рыболовецкого трала.
Последним показался из люка министр сельского хозяйства, худенький человек с явными признаками технического образования на лице. Хотя последователи Основоположника Коммунистических Учений давно были не у дел, но заветы Ильича воспоследовавшими буржуазно-либеральными или буржуазно-консервативными правительствами блюлись свято. Кухарки управляли наукой, финансами ведали агрономы, а сельским хозяйством, естественно, выпускник транспортного института. Периодически, правда, в отлаженной системе наступал небольшой демократический сбой. Тогда-то к управлению коммунальным хозяйством допускались философствующие пианистки с дипломом журфака или кандидаты в нобелевские лауреаты в области социологии насекомых. Но это, скорее, недоработка менеджера по руководящим кадрам, чем провальная политика, позиционируемая в качестве основы жизненных ценностей; редкий конгломерат из "Антидюринга", "Города Солнца" и учебника по макроэкономике в переводе Заходера.
Вокруг небольшого изящного, как у вышедшей на пенсию балерины, торса министра клубились энергонезависимые охранники, напоминающие гражданам своим горделивым флюидированием, что им по инструкции положено сначала стрелять, валить и оттеснять, а только потом уже думать. Охранники вкупе с министром сельского хозяйства походили на кочан цветной капусты или на комок неудачно размороженных пельменей.
Губернаторская охрана выглядела попроще, но одета была исключительно в чёрное. Даже белые сорочки казались чёрными, не говоря уже про носовые платки и солнцезащитные очки по пятнадцати евро за ведро. Эти парни плохо координировались в пространстве, то и дело наступая на пятки своему шефу или охране министра, но сей факт не мешал им считать себя ловкими и невероятно профессиональными "бодигардами", будто в импортных кинофильмах "из жизни звёзд в неоновых джунглях мегаполиса".
Губернатор старался перед началом научных испытаний продемонстрировать небывалый расцвет своего края, не совсем осознавая, впрочем, что субвентор решили попробовать на его подведомственной территории именно по причине напрочь загубленного сельского хозяйства. Все попытки накормить министра эксклюзивной продукцией, которую выдавали за массовую, натыкались на молчаливую усмешку с редким ёжиком железнодорожных усов столичного гостя.
Свинопапка нервничал, прикидывая в уме, сколько он успел украсть за свой недолгий пятилетний срок нахождения у кормила провинциального масштаба, и сколько дней ему дадут на сборы представители Кремля, и, что самое главное в данном контексте, сколько он ещё сумеет умыкнуть за это время, отпущенное президентом на покаяние и возмещение.
А из достижений губернии, кроме завозных соевых рек с берегами из кокосового масла похвастать, собственно, было нечем. Сыры, которыми когда-то славился край, сделались водянистыми и невкусными, напитавшись соевым белком под завязку. А изделия из льна вообще стало некому производить по причине остановленного производства. Так даже если бы оно и не встало, то сырьё, опять же, отсутствует из-за неудачного вложения финансов в программу "Линялый лён державы". Не тому олигарху деньги перечислили из бюджета. У нужного нувориша, который хотя бы часть денег вложил в дело, как раз к моменту раздачи нашлись очень важные дела в Европе, и он не успел прийти на помощь правительству в образе Супергероя или какого-нибудь человека-моли.
Чем же ещё губерния славилась в узко сельскохозяйственном смысле? Ну, разве что мясом диких кроликов, которые забегали из соседней области, покинув хозяйство одного ушлого фермера по имени не то Хью Хэфнер, не то дядюшка Римус.
Высокий представитель правительственных диаспор столицы даже не пытался вникнуть в суть хвастливых увещеваний губернатора и его поверенной Свиномамки. Сейчас важнее всего - добиться положительных результатов в процессе полевой опытной эксплуатации субвентора, поскольку направление финансовых потоков по губернаторскому вектору из года в год равнозначно подогреву атмосферных фронтов кострами из денежных средств этих самых потоков.
Гости прошли в сельскую контору, изредка проваливаясь в лужи вместе с ковром. Собравшийся деревенский люд вовсе не желал безмолвствовать, как предписывал ему Александр Сергеевич Пушкин. Народ говорил, и говорил, пока делегация тянулась к наспех покрашенному в болотный цвет социалистического имаго зданию правления.
Солировал известный балагур Кузьма Егорович, остальные голоса оказались раскатаны в один тягучий гул ропота провинциального недовольства.
Колхозный сторож, глядя на картину вселенского благолепия, снизошедшего на поля и огороды забытого богом и инвестициями района, поучал внука, вертлявого соплюна, лет десяти.
- Запомни, Кирюха, - говорил он, показывая на прелести Свиномамки заскорузлым от частого нажимания на курок бердана пальцем, - сзади кошёлка, спереди - лукошки. Некоторые, правда, почему-то называют женское богатство плетушками. Но то неважно. Главное, ты имей в виду, внучок, если лукошки пустые, то баба злая и бестолковая. Такая тебе не нужна, даже на полноту кошёлки смотреть неча. В теле должна быть баба. Вот как эта, скажем. Её, извини-подвинься, можно с месяц не кормить, если с провиантом прижмёт вдругорядь. А то и саму на мясо пустить в неурожайный год. Чего испугался, паря? Шутю я, шутю. Карахтер, значица у деда тваво развесёлый - без шутки никуда, отвали, моя черешня, покуда я ещё в строю.
Кирюха бестолково елозил в разношенной ноздре своим заусенистым указательным перстом с обскубанными ногтями в тщетных попытках поймать какую-нибудь жёсткую фракцию. Получалось плохо, и парень почти не слушал своего мудрого деда, сосредоточившись на себе. А Кузьма Егорович, войдя в раж, не мог остановиться, продолжал:
- И ещё - намотай на ус, внучок, главна штука - вона на тот ковёр с разбегу запрыгнуть, тады сразу станешь уважаемым человеком. И тебе даже маломальского образования не потребуется, извини-подвинься. Лучче всего, конешна, зацепить каку не то дочурку от кормила государственна, она же - кормушка аппаратна. Вот возьмёшь взамуж таку кралю, и всё тебе сразу явиться в лучшем виде. Тады уже Кирюха, на плетушки смотреть неча. Что попалось, то твоё. Не до жиру, в опчем-то. Потом можно будет спроворить себе разлюбезну милашку с приличным хозяйством распоследнего шестого размера. Каково, внучок, туго наука моя постигается, извини-подвинься? Вона, вижу, даже в носу ковырять перестал. Задумался, стало быть. Тут, брат, чисто унивриситеты открываются - смотри, да не зевай.
Тем временем столичная делегация с примкнувшими аппаратчиками местного значения с трудом протиснулась в здание бывшего сельсовета. Замерший в дверном проёме - в виде свёрнутой в стручок морской звезды - председатель колхоза "Приватные корма" Порфирий Пустельгов изображал не вполне откровенную верноподданность: с фигой в кармане и с тайным намерением что-нибудь стырить, если кто из приезжих зазевается. Ох, уж эта извечная люмпенская привычка экспроприативного овеществления! Нет тебе предела в данном конечномерном пространстве человеческих сущностей.
Полковник Полубог чётко по-военному цокнул каблуками, подбитыми засекреченным сплавом мегамагния с титановыми насадками, и доложил - на полигоне всё готово к испытаниям. Прибывшие, за исключением охраны, растёкшейся вдоль стен, расселись возле жидкокристаллической панели. На её величавой многодюймовости был виден изготовленный к трудовому подвигу комбайн "Нива", склёпанный из остатков списанной техники, которую удалось собрать по всему уезду. Новые комплектующие привлекать к испытаниям строго-настрого запрещалось из соображений уже помянутой ранее крайней секретности и введения в заблуждение мировых разведок вполне вероятного противника.
Для реализации обратной связи на длинном конференц-столе размером с пол-избы (как только его рабочие сюда втащили?) расположился ряд микрофонов, напротив каждого из кресел, занятого высоким гостем.
- А испытатель нас будет слышать? - поинтересовался министр, обращаясь к Пал Палычу, избрав его единственным объектом, достойным своего внимания.
- Непременно. Для того микрофоны и поставлены, чтобы можно было скорректировать. Только во избежание неразберихи и неверного истолкования руководящих указаний в защитно-коммуникационный шлем испытателя выведен телефон, в который будет транслироваться мой передатчик. Остальные разговоры оператор комбайна будет слышать, но лишь в качестве коллективного акустического фона, позволяющего ориентироваться, какой окажется реакция нашего коллегиального органа... в самых общих, так сказать, чертах...
- Неплохое решение... весьма разумно, - процедил министр, делая обиженный вид по поводу того, что ему не дали порулить процессом опробования субвентора в реальных условиях самостоятельно. На самом же деле он был невероятно рад, поскольку отвечать лично перед президентом за возможный срыв испытаний члену правительства не очень-то хотелось. А лавры? Лавры его стороной не обойдут. В случае успеха, разумеется. Лавры, они умеют найти нужную голову. Замечено ещё со времён древних - что греков, что латинян, что ассирийцев.
Полубог активировал передатчик и выпустил в эфир условную фразу "Над всей Рязанью безоблачное небо". Тотчас на экране появился испытатель. В нём легко узнавался широкоформатный лицом Артур Тёткин. Его приняли в штат по рекомендации Григория Ивановича Пашкина и с разрешения Пал Палыча, который лично убедился - в голове бывшего грузчика не зреет никаких коварных планов. Если по официальной версии. На самом же деле, Полубог всё-таки склонялся к тому, чтобы пустить Тёткина в расход для соблюдения режима секретности, одного, де, тестировщика выше крыши... Но вот санкция президента, эта чёртова санкция... Пока её дождёшься. Потому - лучше всего, если Артур будет постоянно находиться перед глазами, тогда уж точно и не сумеет скрыться в запое - с локацией, не вычисляемой ни по одной из методик, известных науке.
Тёткин натянул на голову шлемофон с проводами, на конце которых развесистой виноградной гроздью теснились самопишущие датчики в форме весенних энцефалитных клещей, несмело спросил: "Чё, уже можно?" и, получив в ответ задорное полковничье "Давно пора!", извлёк из-под сиденья "Нивы" блестящее на солнце хромированное ведро с густой мутной жидкостью.
- Самогон, - пояснил Полубог, - сам его вчера дегустировал... спиртометром. Показания невероятно впечатляющие.
На экране Артур заправил комбайн проверенным продуктом, заправился сам в три долгоиграющих приёма, вытащил из кейса, который обнаружился здесь же, под сиденьем, колбу с синей жидкостью, зажмурился и вылил овеществлённую суть субвентора в широко раскрытую пасть мужчины средних лет одним махом.
Дальше события начали развиваться с калейдоскопической быстротой, на которую режиссёр, переключающий телекамеры, еле успевал реагировать.
В первый момент комбайн занавесился сивушными дымами. Даже наблюдатели прониклись насыщенностью ядрёных испарений, хотя до стартовой площадки полигона было никак не меньше двухсот метров. Свинопапка даже причмокнул от восторга и тайком от благоверной облизал губы.
Несколько мгновений "Нива" и её наездник ещё различались в тумане алкогольной закалки первой деревенской выжимки. Потом дымка несколько рассеялась, и глазам изумлённой комиссии предстало удивительное зрелище. Комбайн будто раздался в габаритах. Он нервно завибрировал, заблестел хромированными, как у "Харлея" боками, покрылся гирляндами разноцветных огней. Кабина теперь напоминала собой не тесный металлический ящик с неуклюжими рычагами, а командный пост космолёта высшей уфологической категории.
- Ва-у! - с модным американским акцентом пропищала Свиномамка.
- Совсем, как раньше на БАМе! - удивился железнодорожный министр сельского хозяйства.
- Явный перебор, слишком много пафоса, - неодобрительно проворчал Гирш.
- М-м-да... - многозначительно причмокнул высохшими губами академик Дятлов.
- Ну, Артурка, стервец! - вступил Пал Палыч Полубог с железной интонацией арифмометра "Феликс" в мужественно простуженном голосе. - Говорили же оболтусу, чтобы не нажимал на внешние эффекты, а ЖЕЛАЛ только по существу сельскохозяйственного вопроса! Вот лишить его премиальных, тогда узнает... э-э-э... Идеальный Джонс, мать его! Уволить засранца! Или расстрелять перед строем. Понимаете, о чём я?
Но остановить процесс было уже невозможно.
А дальше случилось...
Космо-НИВА приподнялась на модных амортизаторах, будто выкованных в "скудерии" Феррари кудесником земли Северной Италии по имени, положим, Фабро Вакулотти. Комбайн прошёлся неспешно вдоль поля, словно осваиваясь с трассой, взревел тысячесильными двигателями - откуда что взялось! - и пошёл валять валки в полную силу.
Куражливое богатырское желание "показать энтой прохвесуре", чего стоит обычный люмпенский посыл в светлое будущее, рождённое субвентором и многократно усиленное алкоголем, привело к небывалому приросту производительности труда. Даже комбайн работал на пределе, будто подчинённый необузданной страсти своего водителя быстрее закончить работу и вкусить даров Бахуса в охотку. И уже безо всяких примесей.
Через час всё было кончено...
Поле облысело, словно череп хорошо побритого Кузьмы Егоровича в его лучшие годы. Испытатель Артур Энгельсович Тёткин еле-еле выполз из разом сникшей "Нивы", доложил в эфир непослушным языком что-то вроде: "Задание выполнено! Служу науке и капиталу!" После чего свалился близ последнего из заскирдованных валков и вкусно захрапел на волне радиостанции "Маяк", которая сражала наповал новыми откровениями от "Не совсем министров" - некогда модной, а теперь реинкарнированной мальчиковой группы.
- Послушай только, что они поют! Блеск твоих зелёных глаз режет душу мне сейчас... Каково?
- Впечатляет. Садизм с применением гиперболоида инженера Гарина.
Баю-бай, моя крошка. Баю-бай...
В общем и целом, полевые испытания субвентора прошли на самом высоком уровне, о чём немедленно доложили президенту. Полковник Полубог сиял ярче только что вычищенных сапог в предвкушение государственной награды и какого-нибудь материального поощрения.
*
Казалось, теперь-то проекту "субвентор" ничего не угрожает, и вскоре не только сельское хозяйство получит препарат, решающий все проблемы за счёт чьей-то натренированной печени. Между тем, тучи сгущались не по метеопрогнозу, а по человеческой алчности.
Минула неделя после полевых испытаний....
В отдельном кабинете ресторана "Клык моржовый" сидели двое. Один имел вид бывалого биржевого пророка, беспринципного и готового продать собственных детей из сорока процентов прибыли. Второй же служил ярчайшей иллюстрацией эволюции современного бизнеса от малиновых пиджаков и бритых затылков до легализованных таможенных льгот и думского лоббирования общаковских интересов. Оба человека говорили вполголоса, неспешно запивая каждую фразу восемнадцатилетним виски "Джонни Уокер".
- Скажите, я могу рассчитывать на положительный результат? С какой вероятностью? - спросил биржевик.
- Если ваши данные о состоянии наших оффшорных счетов соответствуют действительности, то можете даже не сомневаться - всё доставим в лучшем виде. Фирма веников, что называется, не вяжет. Она их н е медленно плетёт.
- Хорошо, хорошо. Только учтите, препарат, опытный его образец, хранится в квартире профессора Гирша... пока хранится. Послезавтра эталонный адаптоген заберут в институт...
- Данные точные?
- Более чем. Нужно, как вы понимаете, профессора отстранить, все запасы продукта изъять, лиц причастных - с острасткой предупредить. Это во избежание лишних разговоров и пресечения слухов. Пресса у нас, сами знаете, продажная, хе-хе...
Шансонье с заводным сценическим псевдонимом Аркадий Уголёк в неспешном аллюре по кругу небольшой эстрады исполнял знаменитый хит конца недавнего прошлого "Ботва опыляет друг в друга". Публика же расслабленно внимала, лениво используя зубочистки из бамбука по их прямому назначению: лениво ковыряла ими в роллах из тихоокеанского тунца "текка маки", изготовленного на основе печени превосходных вяземских лягушек. Так или иначе, никто из присутствующих не подозревал - неподалёку от них решалась судьба не только открытия века, но их собственная судьба... если предположить, что замысел договаривающихся в отдельном кабинете сторон вполне удастся.
*
Академию Субвенторных Наук расформировали в кратчайшие сроки. Проводы академика Дятлова на пенсию выглядели грандиозно, но по сути своей являлись утончённой формой издевательского отношения к заслугам мэтра. Полковник Полубог был вынужден "добровольно-принудительно" уйти в отставку, предварительно дав подписку о неразглашении и крякнув с досады так громко, что с окрестных берёз облетели матёрые вороны в законе. Артур Тёткин после сокращения вновь подался в сферу торговли и вскоре надорвался, перемещая негабаритные грузы. Пашкин незамедлительно вышел на пенсию, оформив инвалидность "за научную вредность", и сменил любимый напиток - с водки на портвешок - в силу нестабильности в мире и избыточного влияния фактора экономического тремора на волатильность рынка подакцизных товаров. А вот профессора Гирша никто с тех пор не видел. Говорят, старик продал квартиру в столице и переехал за город в брошенную эмигрантами-молоканами из Канады деревню.
Через полгода в спортивном мире произошёл неслыханный ранее феерический успех одного бренда. Сеть клубов "Roma" спортивного холдинга Abramovich Co Ltd. добилась абсолютных успехов решительно во всех соревнованиях, какие бы не происходили на любом континенте.
А ещё мировые медиа-агентства буквально захлёбывались, рассказывая об очередном удачном приобретении малоприметного господина с Чукотки или даже с "камчатки" Евразии, ныне проживающего в Лондоне.. То он Прадо в бессрочную аренду возьмёт, то Лувр у французского правительства за неподъёмную взятку выкупит, то парижский кафедральный собор вместе с погорелыми химерами отреставрировать подрядится в кратчайшие сроки, а то Статую Свободы из Верхней Нью-Йорской бухты перевезти на остров Пасхи - в подарок истуканам моаи.
Минуло ещё несколько месяцев.
В маленьком кафе на окраине третьего по счёту Рима сидел ветхий старичок, которого все присутствующие называли странным именем Гирш. Он пил чай с молоком, размачивая в нём горчичную баранку, прежде чем положить в рот, похожий на щель, вырытую опытным пехотинцем на сильно каменистой почве. Одним глазом посетитель кафе косился в сторону огромного - во всю стену - телевизора. Там, в программе новостей, пронырливые корреспонденты сообщали о том, как бывший всесильный магнат, олигарх и владелец спортивной империи "Roma" накануне вечером был доставлен в психиатрическую клинику Лондона с диагнозом "белая горячка".
Старичок покачал головой и произнёс еле слышно:
- Ай-ай-ай. Я же говорил, что пока рано использовать препарат. Испытания только начинались. А имея настолько явную неспособность организма бороться с алкоголем совсем не стоило за дело браться. Вот вам результат: не прошло и полутора лет, сгорел человек. А выглядел же таким молодым и цветущим.
К странностям посетителя в кафе давно привыкли, оттого на его ворчание себе в нос никто не обратил ровным счётом никакого внимания.
Империи обречены на распад. Не стала исключением и эта, финансовая - с названием, совпадающим не то со столицей Италии, не то с достаточно распространённым мужским именем. Не зря, видать, наши мудрые предки говорили, что четвёртому Риму не бывать. А им можно верить.