Управляющий галереи редкостей Альберта Эпплвуда, мистер Джибли, внимательнейшим образом рассматривал письмо, доставленное ему Эдвином Фицпатриком, бывшим служащим транспортной компании "Бродерик, Дентон и партнеры". Джибли не впервые встречал Фицпатрика, но нынешняя встреча имела для Эдвина особенное значение. Эдвин устраивался на работу к мистеру Эпплвуду, хозяину и поручителю мистера Джибли, который назначил Эдвину сегодня встречу по интересующему обе стороны вопросу в своем кабинете на Нортбридж-стрит.

Фицпатрик, в свою очередь, рассматривал Джибли. Управляющий - крепко сбитый джентльмен с тяжелой, лысеющей головой, состоявшей из одних только углов и кривых, - не вызывал у Эдвина ни малейших признаков симпатии. Он ухватил письмо своими неуклюжими пальцами так цепко, что, казалось, вот-вот разорвет лист вощеной бумаги на две части.

На лбу Джибли, покрытом носорожьей кожей, бугрившейся морщинами, выступила капелька пота. Его угловатый профиль прямо-таки просился на холст, с каким-нибудь кричащим названием, которое любят современные импрессионисты, эти любители гигантских мазков, сливающихся в образы титанов, эфебов, спортсменов, и других шалостей творческого воображения. К сожалению, а может и к счастью, Эдвин не питал желания упражняться в обращении с красками, а потому у выразительных анатомических черт Джибли шансы быть запечатленными в портрете оставались невелики. Эдвин страстно любил рисовать, но предпочтение отдавал отражению на бумаге окружающего мира, нанесенному карандашом, который, как известно, не делает крупных мазков, единственно могущих верно передать лик мистера Джибли для гипотетического зрителя.

На лице управляющего выражалось такое напряжение процессом чтения, что со стороны можно было подумать, будто Джибли на самом деле вовсе не умеет понимать буквы, и вообще, держит письмо вверх ногами. Конечно, это были только иллюзии. Напротив, мистер Джибли, хоть и не хватал с неба звезд, компенсировал собственные приземленность и культурные недостатки личным усердием и вниманием к деталям при исполнении своих обязанностей. Он был дотошным во всем, и Эдвин помнил, как придирчиво Джибли инспектировал отправляемые от имени сэра Эпплвуда, и приходившие на его имя грузы. От волевых усилий при пересчете и проверке Джибли, бывало, прикусывал язык, и на лбу у него точно так же, как и сейчас, выступал пот. Он будто всеми силами чаял обличить тогда Фицпатрика в недостаче прибывших, положим, из Шанхая, например, терракотовых циньских бодхисатв. Как если бы это были не бодхисатвы, а колбасы. Фицпатрик улыбнулся в усы. Разумеется, Джибли не был ценителем древностей, и нимало не понимал в искусствах, а потому не заслуживал раздражения в его адрес. Вместе с тем, сейчас именно от него - и ни от кого более - зависело, будет ли Эдвин Фицпатрик принят на работу в галерее Альберта Эпплвуда, а потому улыбка у Эдвина вышла кривой, и быстро сползла с лица. Холод наполнял Эдвина с каждой секундой промедления Джибли с ответом. Наконец, на лице управляющего появилось подобие оживления, и он промолвил:

-Да, мистер Фицпатрик, думаю, рекомендательное письмо от "Бродерик, Дентон и партнеры" - лучшее доказательтво вашей годности к работе на мистера Эпплвуда. Мистер Эпплвуд и ранее высказывал удовлетворение надлежащим уровнем оказания услуг этой компанией, и всегда был рад нашему сотрудничеству. Полагаю, что данные мне полномочия позволяют доверить вам ответственную работу.

-Уверен, что мистер Эпплвуд не прогадал, обратившись к моим теперь уже бывшим работодателям с просьбой в поиске служащего.

-Да-да, не прогадал...Сэр, скажите мне одну вещь... Зачем вам менять работу? Вы, работая клерком при перевозках грузов, так или иначе сталкивались с произведениями искусства, тысячами произведений искусства. Вы вполне могли бы удовлетворить свою жажду рисования, разве нет, сэр? Кроме того, вам приходилось путешествовать, а сейчас вы превращаетесь по существу в смотрителя музея, епархия которого ограничивается четырьмя стенами...

-Отнюдь, мистер Джибли. Я описывал бесценные грузы в формулярах, составлял целые тома описей и ведомостей редчайших культурных сокровищ мира, я сопровождал грузы наших клиентов и железной дорогой, и пароходами, я держал хрупкие создания человеческого гения в руках дольше иных ценителей-коллекционеров. Однако никогда не было у меня довольно времени, чтобы насладиться красотой человеческой фантазии, пронизавшей времена, воплощенной в объектах искусства, для того чтобы навсегда запомнить их прекрасные черты. Человеческая память дурна - она не позволяет запомнить крошечную щербинку на глазури, которой тысячи лет. Тысяча лет - тысяча щербинок, мистер Джибли, все их очень непросто запомнить. Наблюдательность, внимание к деталям - тоже не самое острое из присущих человеку качеств, смею заметить. Для того, чтобы попытаться как можно более достоверно, искренне и безыскусно передать образ вещи на бумаге при помощи карандаша, который любит самые мелкие детали, художник обязан иметь натуру перед глазами в течение длительного времени. Легко было тем, кто жил до нас, и позволял себе фантазировать, и выдумывать несуществующую, а оттого, возможно, неправдивую, красоту, вместо того, чтобы сберегать на холсте и бумаге красоту реального мира, истинную, доступную нашим органам чувств. Именно ее я ищу, именно с нею встречи добиваюсь. Вот почему мне было бы гораздо милее проводить долгие неторопливые часы в окружении прекраснейших из творений человеческих рук, нежели наблюдать их мельком, освобождая от окутывающей их ткани и опил лишь для того, чтобы внести сухие упоминания в очередную ничего не означающую опись. Я всю жизнь куда-то мчался рядом с сокровищами, не успевая толком оценить их божественную красоту и эстетическую силу, а теперь я хочу остановиться, и как следует рассмотреть их, - и Фицпатрик показал управляющему пачку бумаги и связку хорошо отточенных карандашей.

-Что ж, мистер Фицпатрик, желаю вам успеха. Мы встретимся в восемь, в галерее мистера Эпплвуда, - Джибли улыбнулся, давая понять, что встреча окончена.

Фицпатрик прибыл в неприметный переулок на улице Уайтчепел, затерянный между старинными особняками, в одном из которых ныне находилась бакалейная лавка, в другом - берлога барристеров. В переулке укрылось от глаз случайных прохожих ничем не примечательное строение, принадлежавшее мистеру Альберту Эпплвуду, нажившему состояние на торговле чаем. Эпплвуд бывал здесь лишь изредка, наездами, проводя большую часть времени в клубах, и поручал присматривать за зданием мистеру Джибли, своему управляющему. Однако иногда здание в Цветочном переулке посещали гости и помимо Джибли и его извечного спутника - мопса. Весь первый этаж здания занимала галерея редкостей. Экспонаты, собранные Эпплвудом за многие годы его метаний по свету, притягивали интерес многих почитателей старины и экзотики, который Эпплвуд время от времени тешил своеобразными домашними выставками, целью которых было не только светское развлечение, но и, при удобном случае, сделка с одним из выставленных напоказ сокровищ.

Коллекция мистера Эпплвуда не была надлежаще систематизирована, и оттого обладала особенным очарованием пещеры Али-Бабы. Картины и статуэтки, оружие и вышивка смешались друг с другом, Азия и Европа соседствовали на витринах и постаментах, и африканская маска эбенового цвета могла быть украшена шнурами китайского шелка. Вместе, однако, коллекция не составляла впечатления хаотического нагромождения диковин, но, в силу определенного вкуса, с которым была составлена, порождала у наблюдателя ощущение полноты и многообразия своеобычных представлений хозяина ее о жизни и искусстве, почерпнутых не из пыльных книг, а из многочисленных, и, могло статься, опасных путешествий в самые разные уголки Земли.

Так и сейчас, провожаемый бдительным взором тяжело дышащего за спиной мистера Джибли, Эдвин Фицпатрик обходил комнату за комнатой, не уставая восхищаться красотой выставленных предметов, и накапливать новые ощущения, полезные для оживления вдохновения, необходимого художнику для работы, как воздух необходим для дыхания и жизни.

В самой большой зале, прилегающей к вестибюлю, Фицпатрик, наконец увидел то, ради чего бросил свою работу, и появился здесь, чтобы остаться.

Посреди залы, стены которой были искусно задрапированы тканями, высился постамент, на котором, выгодно освещенная, покоилась статуэтка Махадеви. Небольшое изваяние, не более трех футов высотою, было создано руками неизвестного индийского скульптора многие века тому назад. Богиня Махадеви, молодая женщина, воплощенная в камне, застыла в языческом танце, с непристойно обнаженными бедрами и грудью, в конической формы венце, в котором едва мерцали крохотные опалы и сапфиры. На лице ее блуждала улыбка, и кончик языка высунулся, облизывая губы, завершая картину первобытных распутства и порока, возведенных индусами в божественность, и до сих пор процветающими в Индостане - далеком континенте чуждой европейцу культуры и истории.

Эдвин даже приостановился рядом с постаментом. Было бы кокетливым лукавством сказать, что Эдвину Фицпатрику понравилась скульптура. Нет, она не просто понравилась ему. Она была объектом его страстного поклонения, став им с тех пор, как Эдвин впервые увидел ее в деревянном ящике, в дальнем углу портового пакгауза в Глазго, полузасыпанную серыми от морской сырости опилками. Разумеется, не сияние драгоценных украшений индийской богини очаровало Эдвина. Он сразу оказался покоренным красотой и гармоничностью телесных форм той безымянной прелестной индианки, которая сотни лет назад позировала ваятелю, бесстыдно демонстрируя свою дикую красоту, окованную затейливыми браслетами с колокольчиками, и сейчас, сквозь толщу времени, ее отражение предстало прямо перед растерявшимся от восхищения Эдвином. Глаза статуэтки, для пущей красоты подведенные эмалью, игриво и вызывающе поглядывали на наблюдателя, как бы испытывая пределы его стыдливости. Эдвин находился в такой близости от нее, что мог бы дотянуться и коснуться теплого - Эдвин был в этом уверен - камня. Но он подавил в себе этот смутный порыв, понимая, что его время еще не пришло.

Этой ночью Эдвин Фицпатрик покинет здание в переулке на Уайтчепел, и покинет его не с пустыми руками. Прекрасная Махадеви навсегда исчезнет из узилища, в котором пребывала доныне, чтобы навечно занять место музы для художника, что постепенно развивался и рос в Эдвине, с одной стороны подпитываемый несомненным талантом, с другой - вдохновением, источником которого были сначала создания нашего мира, а однажды им стала богиня. Сотни набросков, тысячи штрихов, десятки сломанных грифелей, фунты изведенной бумаги - все это было как болезнь, проистекавшая от внезапного единения творческого изумления, постигшего Эдвина при первой встрече с Махадеви, и неутолимой жажды сохранить лики прекрасного на бумаге. Что бы Эдвин ни рисовал, какие бы сюжеты ни разыгрывал, в каждом из его рисунков незримо - а иногда и явственно - присутствовали черты его неожиданной музы. Натурщицы иной раз недовольно надували губки, не узнавая в портретах себя, видя в чертах лица или тела чужие пропорции и формы. Эдвин лишь улыбался. Его энергия, позволявшая ему творить, направлялась его музой, воплощенной в индийской богине, и неужели она не заслужила быть запечатленной в рисунке, украсить своим совершенством недостаточно совершенную картину сущего? Очень жаль, что Эми этого так и не поняла.

Однажды Эдвин Фицпатрик понял, что не может обходиться без того, чтобы изваяние Махадеви находилось рядом. Он просыпался с криком оттого, что в его кошмарах Махадеви грозило несчастье. В руках у этого мистера Эпплвуда Махадеви была обречена на забвение. Купить ее у него? Но служащие "Бродерик, Дентон и партнеры" зарабатывали не так много денег, а продавать свои рисунки Эдвин не был готов. Да и расстался бы Эпплвуд с изваянием? Эдвин был уверен, что нет, по крайней мере, не так легко. В конце-концов, каждый из экспонатов его галереи имел смутную историю появления, и Эдвин был уверен, что немало людей пострадало, прежде чем все эти вещи перекочевали от первоначальных их владельцев - какого-нибудь мандарина или африканского князька, или индийского махараджи - в цепкие лапы управляющего мистера Эплвуда. Нелегко доставшееся нелегко и отдавать, думал Эдвин, и отверг идею о приобретении Махадеви у Эпплвуда как несбыточную. Если бы Эпплвуд и продал свои экспонаты, то целиком, вкупе, окончательно расставаясь с коллекцией, отвергая собственное темное прошлое.

Вместе с тем, Эдвин ясно понимал, что нынешний владелец изваяния недостоин им быть, недостоин обладать самым совершенным из изображений божественной Махадеви.

И тогда он решил похитить Махадеви. Эдвина не волновали последствия, потому что он не намерен более был оставаться в Лондоне, и уже присмотрел домик в дорсетширской глуши, где ни один "коппер" не смог бы найти их след. "Их" означало, что Эдвин собирался бежать не один.

Ее звали Эми Каттеринг. Они с Эдвином были влюблены друг в друга, и даже планировали помолвку, да не сложилось. Оттого ли, что Эми не вынесла соперничества безмолвной индийской музы, оттого ли, что Эдвин высказал однажды свой план, и Эми пошатнулась, услышав, что он собирается сделать. Эдвин помнил тот вечер, будто в тумане, когда Эмеральд Каттеринг выставила его вон из своей квартиры, и Эдвин, опустошенный, поплелся к дверям, и только младшая сестра Эми, Руби, пыталась его остановить своим пронзительным взглядом. Эдвин только в последнее время начал понимать, что Руби, будучи натурой впечатлительной и юной, могла испытывать к нему своеобразное юношеское чувство, вполне невинное, являвшееся своеобразным наследством старшей сестры, заимствованием, как будто младшая сестра донашивала чувства старшей. А ведь она могла бы помочь Эдвину вместо Эми! Может быть, следовало бы посвятить в свой план ее? Эдвин отбросил и эту мысль. Слишком много воды утекло с той поры, и тогда Руби была просто маленькой девочкой, к которой он ни тогда, ни сейчас, не испытывал чувств. Несомненно, было бы подло вовлекать ее, непричастную ни к Эдвину, ни к Махадеви, в злодеяние - ради какой бы благой цели оно ни совершалось - что планировал осуществить Эдвин. Кроме того, Руби просто-напросто могла бы рассказать про замысел Эдвина кому-нбудь еще. Это могло быть опасным.

Целых два года Эдвин размышлял над тем, как украсть изваяние. Целых два года он гулял вечерами по Нортбридж-стрит, осматривая здание, в котором Эпплвуд содержал экспонаты. Эдвина не интересовали изыски георгианского стиля, нет. Он внимательно изучал фасад, окна, забранные решетками, крышу, увенчанную массивным дымоходом, и все остальное, что могло сослужить хорошую службу для ночного грабителя. По решеткам удобно карабкаться наверх, через большой дымоход можно попасть на кухню, если надежно закрепить страховку, и если в очаге не будет гореть огонь. Высокий забор сделает невозможным быстрое преследование, если на него не карабкаться, убегая, а соскользнуть по заранее заброшенной одним концом на крышу веревке. Эдвина захватило предвкушение опасной авантюры, и он разработал подробный, учитывавший многие детали план похищения Махадеви. Единственным, что несколько смущало Эдвина, было то обстоятельство, что в этом же здании проживали и сам мистер Эпплвуд, и его управляющий, и, возможно, кого-нибудь из них пришлось бы убить, отступая. Эдвин приобрел себе револьвер, и по субботам упражнялся за городом в стрельбе.

Отказ Эми от участия в ограблении поверг Эдвина в уныние. С трудом пережив тоску и разочарование от внезапного расставания с любимой, Эдвин решил для себя, что ни за что не отступится от воплощения своего замысла. Он лишь взял с Эми на прощание слово, что она никому и никогда не расскажет про то, что хотел сделать Эдвин. Каково же ему стало, когда он узнал, что мистер Эпплвуд, для целей экономии ренты, перемещает всю свою коллекцию в здание на улице Уайтчепел. Это расстроило все планы Фицпатрика. Он потратил два года на то, чтобы вдоль и поперек изучить особняк на Нортбридж-стрит, подготовить все возможные уловки для беспрепятственного проникновения в здание и ухода из него, как вдруг в одночасье все его ухищрения и затраченные усилия стали ровным счетом ничего не стоить. Два года жизни насмарку, два года бездарно растраченного времени!

Впрочем, не все оказалось так уж дурно. Прошло время, и во время очередного своего визита к управляющему мистера Эпплвуда, по служебным делам, Фицпатрик выведал у Джибли, что мистер Эпплвуд не собирается жить в доме на Уайтчепел, равно как и Джибли, который так и остался в квартире на Нортбридж. Это означало, что по крайней мере этих двоих не придется убивать. Эдвин вновь воспрял духом, и с прежним упорством принялся готовить план похищения Махадеви.

Силы, которые направляют сущее незримою рукою, в один прекрасный день обратили свое внимание на несчастного Эдвина Фицпатрика, художника, стремившегося обрести любой ценой свою музу. Иначе нельзя объяснить нежданное предложение мистера Эпплвуда, адресованное компании "Бродерик, Дентон и партнеры". Мистер Эпплвуд просил Бродерика отрекомендовать ему кого-нибудь из подходящих кандидатов для присмотра за его коллекцией. Фицпатрик не собирался упускать этот - быть может, последний, - шанс, и вызвался быть соискателем. Это была отличная идея - стать тюремщиком, чтобы помочь совершить побег! Эдвин ни на минуту не сомневался, что ему удастся подрядиться на работу у Эпплвуда, и вот, это ему удалось. Сегодня же Эдвин похитит Махадеви и навсегда исчезнет из Лондона.

-Ну вот, мистер Фицпатрик, ваши владения на сегодняшнюю ночь, - вырвал Эдвина из воспоминаний чуть насмешливый голос Джибли. Эдвин обнаружил себя застывшим перед постаментом Махадеви. Он мысленно выругал себя за то, что продемонстрировал излишнюю заинтересованность к Махадеви, и мог бы быть разоблачен, или, по крайней мере, вызвать определенные подозрения у мистера Джибли. Однако Джибли никоим образом не выказал своих мыслей, и, если и появились в его угловатой голове какие-то подозрения, он не обмолвился и словом. Может быть, отложил на потом.

-Спасибо, мистер Джибли. Меня здесь все устраивает, я готов приступить к исполнению своих обязанностей. Вы можете оставить мне каталоги и описи, я поработаю с ними заодно.

-Разумеется, мистер Фицпатрик. Вот, держите - Джибли передал Эдвину толстую тетрадь записей. - Что ж, - после некоторой паузы продолжил Джибли, - На этом позвольте мне оставить вас наедине с вашей работой и галереей мистера Эпплвуда. Если не возражаете, я запру дверь снаружи. На всякий случай, - подчеркнул мистер Джибли, и Эдвин понял, что он захлопнут в ловушке. Его закроют изнутри, как какое-то животное в зверинце! Он не сможет выбраться из галереи, пока управляющий не захочет того! Эдвин почувствовал смятение и гнев. Мистер Джибли заглянул Эдвину в глаза, и, похоже, что-то увидел в его взгляде, потому что нахмурился, и сдвинул брови.

-Все в порядке, мистер Фицпатрик? - голос его как будто эхом отскакивал от стен вокруг.

-Да, мистер Джибли, - ответствовал Эдвин, поникший духом в одну секунду.

-Тогда я прощаюсь с вами до завтрашнего утра. Я вернусь сюда ровно в восемь. И еще, мистер Фицпатрик. Здесь обитает призрак. Молодая женщина в белом иногда появляется на верхней лестничной площадке. Не бойтесь ее, она безобидна. Спокойной ночи.

Эдвин проводил Джибли до входных дверей, дождался, пока Джибли повернет со щелчком ключ с другой стороны, снаружи, и устало присел на одну из скамей в холле. Все пропало. Ему не удастся сбежать из этого места. По крайней мере, не сегодня.

Эдвин прошел в свою каморку в левом крыле галереи, где стоял кривоногий стол, источенный ядом времени, да старинный светильник. Эдвин бросил на стол учетные книги, подхватил стул, и нетерпеливо зашагал со стулом подмышкой, и стопкой листов бумаги для рисования в руке, к постаменту Махадеви. По крайней мере, у него есть время нарисовать ее еще раз.

У Эдвина было множество рисунков Махадеви. Некоторые были сделаны на память, или с ранее готовых изображений, в том числе и с редких фотографических. И на каждом из них Махадеви была другой. Не то чтобы бы ее поза или выражение лица изменялись, но были у нее такие крохотные, не различимые обычным глазом черты, которые то пропадали, то появлялись, в результате чего Махадеви делалась многоликой, переменчивой настроением, и всякий раз не уставала удивлять очарованного ее красотой Эдвина. Эдвин, как ни силился, не мог составить скрупулезно точный портрет богини, и итогом напряженной его работы стали несколько сотен рисунков, выполненных углем и карандашами, мертвым грузом лежавших в его одиноком жилище на Саутварк. Теперь же у него появился шанс прикоснуться каждой черточки Махадеви, ощутить исходящее от нее тепло, восприять и пропустить через себя божественные токи вечной красоты, чтобы навсегда запомнить, и утвердиться в памяти этой, отразив ее лик на бумаге единственно доступными ему скудными средствами, что он нес с собой в этот момент.

Эдвин поставил стул рядом с постаментом, и уселся на него, забросив ногу на ногу, приспособив колено в качестве опоры для пачки листов. Эдвин начал наносить штрих за штрихом, и постепенно на белой поверхности стали проявляться очертания индийской богини. Эдвин мог делать это бесконечно. Потому что она была этого достойна, как никто другой. И даже..Эми..которую он когда-то любил, Эми была красива обычной, земной красотой, и красота эта не могла дать Эдвину ничего нового, запредельного, не несла в себе никакой тайны...Но все же он ее любил...Пока они так быстро, и как будто в тумане, не расстались...Эдвин отогнал эти мысли прочь. Обстоятельства расставания он предпочитал не обдумывать, оставляя их там, где им и надлежало находиться - в тумане забвения... Рука его неожиданно дернулась, и карандаш прочертил неловкую линию.

Проклятие! - крикнул Эдвин чуть более громко, чем ожидал от себя, и смял листок, взяв следующий. Мысль об Эми отчего-то никак не шла из головы. Он так давно не виделся с сестрами...

Случившееся в следующее мгновение заставило Эдвина испытытать мистический трепет перед проявлениями предначертанности и ее спутника - предвидения.

В полной тишине погруженного в сумрак здания Эдвин услышал отчетливый тихий свист снаружи, со двора в переулке. Если бы звук раздался изнутри здания, Эдвин, пожалуй, поверил бы в байку мистера Джибли о существовании привидения.

Эдвин отложил рисование, и осторожно приблизился к одному из высоких, в тяжелых рамах, окон в холле. На улице был поздний вечер, и первый скудный лунный луч уже рисовал тени оконной рамы на массивной лестнице, что была за спиной Эдвина. Эдвин прислонился к окну лбом, чтобы попытаться получше разлядеть источник странного свиста, который, несомненно, находился где-то поблизости, снаружи. И тут он отпрянул от неожиданности.

-Эдвин? - в окне появился девичий силуэт, тонкая ладонь, облаченная в перчатку, коснулась оконного стекла с той стороны. Голос звучал через стекло несколько глухо, но вполне различимо. И очень, очень знакомо!

-Кто вы, сударыня? Эми?...Эми, это ты? Я не узнал тебя! Ты меня напугала! Как ты нашла меня? Почему ты здесь? - Эдвин вытолкнул из себя эти слова с силой, будто стремясь словом ли, потоком ли воздуха, разбить вдребезги стекло, отделявшее их друг от друга.

Последовало непродолжительное молчание. Это была Эмеральд, Эдвин, наконец, узнал ее фигуру, ее глаза, оттененные короткой вуалью, ее руки, и этот завиток волос, спускавшийся у виска. Эдвин находился в глубоком замешательстве. То, что происходило сейчас, не могло быть правдой. Эми не могла находиться здесь. Зачем же она пришла сюда? Может ли быть так, что нечто все еще связывало ее с ним, после долгих лет разлуки, окончательной, как казалось тогда? Но как она... Эдвин вглядывался в едва различимое во тьме лицо девушки, пытаясь прочитать на ее лице потайные мысли. Он как будто призвал ее только что.

- Я была в твоей конторе вчера, Эдвин, - заговорила вдруг Эми горячо и сбивчиво, - Они сказали, что тебя нанимает на работу мистер Эпплвуд. Это же большая удача, Эдвин, для тебя это очень большая удача. Теперь ты можешь иметь доступ к статуэтке, ты можешь даже похитить ее, как хотел!

Боже, она поразительно ясно понимала положение вещей! Но с чего это вдруг ей вздумалось найти Эдвина, чтобы поговорить об этом?

-Эми, но зачем ты нашла меня, мы же расстались тогда, ты помнишь...Ты не хотела становиться моей сообщницей в похищении, зачем же я теперь тебе? Что тебе - я?

-Эдвин, я ни на минуту не переставала помнить о нас. То, что произошло два года назад, было трагическим стечением обстоятельств, нашей общей ошибкой и общей болью. Я...не понимала тогда, как важна для тебя Махадеви, как ранена была твоя душа, когда ты узнал о переезде коллекции...Но я понимала и тогда, и сейчас только уверилась в том, что нет для меня ничего более важного, чем ты, Эдвин. Я засыпала с твоим именем на устах, я писала тебе письма и записки, которые никогда не отправляла тебе. Они целой стопкой громоздятся в моей комнате, дома. Миссис Фезер порывалась было выбросить их все, да я не дала. Я все ждала, когда я смогу объясниться, и, может быть, ты мог бы понять мои чувства, понять, что я была неправа тогда, и что до сих пор мысли мои только о тебе, милый Эдвин.

-Но Эми...

-Нет-нет-нет, Эдвин, позволь мне договорить! Я твердо решила, что выскажу тебе все, что копилось во мне за это впустую прожитое время, и я направилась к тебе в контору, чтобы разыскать тебя, и попытаться устроить встречу, хотя бы и краткую. Они сказали мне, что ты устраиваешься на работу к мистеру Эпплвуду, владельцу галереи редкостей. И тогда я вспомнила его. Я вспомнила, что Махадеви принадлежит ему! И мне открылся твой план, Эдвин. Вот почему я здесь. Я хочу помочь тебе, потому что больше возможности не будет...

-Что ты такое говоришь, Эми? - Тревога нахлынула на Эдвина, - Ты сказала "больше возможности не будет"! Что это означало?

-В конторе сказали, что мистер Эпплвуд продает свою коллекцию. Назавтра он устраивает прием, и завтра же надеется заключить сделку. Это означает, Эдвин, что коллекцию продадут. И что твои услуги, скорее всего, понадобятся ненадолго. Ты своими руками передашь Махадеви новому владельцу вместе с остальными экспонатами галереи мистера Эпплвуда, и, быть может, расстанешься с ней навсегда. А потом Эпплвуд расстанется с тобой. Я приняла решение: как бы то ни было - я помогу тебе похитить Махадеви!

Эдвин закрыл лицо ладонями. В голове зашумела, забилась кровь. Этого он ожидал менее всего. Он снова в ловушке, проклятый Эпплвуд обхитрил его, сам о том не подозревая!

-Меня заперли снаружи, Эми. Мне не выбраться отсюда. До завтрашнего утра, когда управляющий явится и отопрет замок.

-Бог мой, Эдвин, я не могу бросить тебя в одиночестве! Что же нам делать?

-Ничего, Эми. Тебе - идти домой. Мне - дожидаться утра...Наедине с призраком, - и Эдвин горько усмехнулся, - так что вряд ли это можно назвать одиночеством.

-С призраком - я не ослышалась?

-Так сказал управляющий мистера Эпплвуда, этот надутый индюк, перед тем, как запереть меня единственным ключом. "Здесь обитает призрак. Молодая женщина в белом. Спокойной ночи, мистер Фицпатрик." Вот так.

Эмеральд задумалась, сжав рукой оконную решетку. Вскинулась, воскликнув:

-Я придумала, Эдвин! У нас есть план похищения!

-Эми, я ценю твое желание оказать помощь, но все же...

-Постой, Эдвин, выслушай меня! Ключ от здания есть у этого человека, управляющего, это верно?

-Верно, Эми. Его имя - Джибли. Однако к чему ты клонишь?

-Он думает, что здание в безопасности, потому что внутри сидит запертый снаружи сторож! А если кто-то отопрет сторожа?

-Эми, но это невозможно, ключ есть только у мистера Джибли!

-Значит, это сделает собственноручно мистер Джибли!

-Зачем ему подниматься посреди ночи, Эми, и мчаться сюда?

-Например, из-за появления призрака.

-Думаю, он отнесется к моему сообщению скептически. Его не волнуют ни мои страхи, ни мои иллюзии.

-Зато его волнует состояние коллекции, Эдвин. Ты сообщишь ему, что в здании появился призрак, и этот призрак ломает предметы экспозиции, впав в сверхъестественное безумие. Такие случаи известны в Англии, да и в мире, "Ивнинг Стандард" о них писала. Что сделает Джибли, даже если он не верит в призраков? Он примчится сюда, будто ошпаренный кипятком, потому что имущество его хозяина в опасности. Он отопрет тебя, войдет внутрь, ты покажешь ему следы бесчинств, учиненных "привидением". А потом он увидит привидение, Эдвин. Собственными глазами. И не сможет с уверенностью указать на тебя, когда его будут допрашивать полицейские. Когда статуэтку похитят.

Надежда заставила сердце Эдвина радостно биться. Да! Сегодня ему выпал единственный в жизни шанс, большая удача, которая никогда более не вернется, если не воспользоваться предоставленной возможностью. И поэтому обстоятельства сложились именно так, а не иначе, именно поэтому высшие силы преподнесли Эдвину величайший подарок - сообщницу, которая ни за что не предаст его, потому что любит. Воодушевленный, Эдвин воскликнул:

-Эми, этот план - превосходен! Я немедля приступаю к его исполнению! Жди меня здесь! - и бросился в свою каморку.

Схватив со стола лист бумаги, Эдвин нацарапал на нем карандашом записку для Джибли, нарочито размашистым, торопливым почерком, затем обернул этим листом пустующую чернильницу, и вернулся в холл.

-Сейчас я разобью этим стекло, а ты заберешь это - здесь чернильница, завернутая в записку - и доставишь на Нортбридж, дом пятнадцать. Квартира Джибли находится на втором этаже. Либо ты найдешь какого-нибудь мальчишку, который передаст записку, либо сама бросишь ее в окно мистеру Джибли, обернутую вокруг чернильницы, чтобы у него в доме разбилось стекло. Джибли или кто бы то ни было не должны тебя видеть, Эми! Затем ты сразу же вернешься сюда, и будешь ждать, когда Джибли явится, и отопрет дверь снаружи. Ты должна проскользнуть в здание вслед за ним, Эми! Я заблаговременно возьму белую портьеру в кухне, и брошу ее в ящик стола в моей каморке, примыкающей к левому крылу галереи. Как только Джибли войдет в здание, я проведу его в правое крыло галереи, чтобы показать что-нибудь, сломанное "призраком". Ты в это время проберешься в левое крыло, в мою каморку, ты сразу приметишь дверь в нее, найдешь там и набросишь на себя портьеру, вернешься в холл, и поднимешься по лестнице наверх. Ты можешь дать мне сигнал каким-нибудь звуком. После этого я отведу Джибли в холл, и там ты явишься нам, в обличии призрака. Как только Джибли замешкается, я нанесу ему удар по затылку. Надеюсь, я не убью его. Затем я заверну статуэтку в портьеру, и ты покинешь здание. Ты готова, Эми?

-Да.

-Тогда начинаем. Береги себя! - и Эдвин, размахнувшись, швырнул чернильницу с запиской в окно. Раздался звон, чернильница покатилась в темноту. Эдвин увидел, как Эми неловко бросилась за ней, словно та могла укатиться вовсе. Наконец, тонкая фигурка скрылась за углом. Начался томительный отсчет времени.

Эдвин прошел на давно заброшенную кухню, выбрал из вороха белья бывшую некогда белой портьеру, и, аккуратно сложив ее в несколько раз, поместил в ящик своего стола в каморке левом крыле здания. Задвигать ящик Эдвин не стал - нельзя было, чтобы Эми была обнаружена ранее своего выхода на сцену.

Затем Эдвин прошел в правое крыло, перевернул одно из кресел, уронив его на бок, разбросал по полу листы бумаги. Довершить картину хаоса должен был разбитый экспонат. Эдвин поднял с витрины увесистую бронзовую ганзейскую астролябию, прикинул ее на руках, и с силой ударил об пол. Инструмент не сломался, но одна из плоскостей изогнулась. Этого показалось вполне достаточно.

Эдвин вернулся в холл, и принялся напряженно вглядываться в окна, не зная, кого более ожидал увидеть - Эми, ее невесомый силуэт, или Джибли, прихрамывающего вестника Судьбы. Эдвин смотрел в бескрайнюю ночь, и теребил в руках платок. Дьявол, он же позабыл про орудие! Несколько минут лихорадочных поисков явили ему довольно тяжелую рукоять от мельницы для пряностей. Эдвин подбросил рукоять на руке, прикинув ее вес, и, удовлетворенный, сунул за пазуху.

Проходя мимо Махадеви, Эдвин еще раз бросил на нее взгляд, и похолодел. Глаза статуэтки - два искрящихся смарагда, смотрели прямо на него с каким-то особенным выражением. Махадеви будто пыталась приободрить его без слов. Эдвин испытал противоречивое состояние подъема, и одновременно жутковатой уверенности в том, что она - живая, теперь точно живая, и спокойно, дразня его языком, наблюдает за каждым его шагом. Эдвин сделал усилие, чтобы отвернуться от нее, и зашагал в холл, придерживая холодящее металлом сквозь одежду орудие еще не совершенного преступления.

Двор переулка по-прежнему был пуст и тих, и только ветер залетал в отверстие, пробитое в стекле, порождая причудливые звуки, то напоминавшие перешептывание потусторонних голосов, то даже подвывание...призрака? Эдвин поежился. Становилось прохладно, и виной тому был не столько сквозняк, сколько пробуждавшийся на дне души страх ожидания. Эдвин вытянул ладони - пальцы едва заметно дрожали. Только бы с Эми было все в порядке, только бы у нее все вышло хорошо. А что же он сам? Сможет ли он нанести удар, может быть, смертельный, живому человеку? Получится ли у него то, что он задумал наспех, наскоро, от безысходности? Поверят ли ему полицейские? Поверит ли первую очередь Джибли? От этих мыслей голова шла кругом, и никакой призрак, даже если бы он был, не смог бы отвлечь Эдвина от этих мрачных раздумий. Эдвин старался отвлечься, сосредоточиться на каком-нибудь ином предмете размышлений, но вновь возвращался к тем же мыслям. Сможет ли он нанести удар? Получится ли у него похитить Махадеви?

Тихий свист вывел его из петли навязчивых размышлений. Эдвин едва смог разглядеть тень, мелькнувшую в переулке. Эми вернулась! Значит, она доставила записку Джибли! Что-то перевернулось внутри Эдвина. Теперь дороги назад нет! Эдвин сделал вдох и выдох. Дробный перестук каблучков дал ему знать, что Эми нашла себе укрытие в темноте неподалеку. Какая она умница!

Потянулись бесконечные минуты последнего ожидания.

Эдвин едва не подскочил со стула, когда услышал торопливые, лишенные ритма шаги . Во дворе появился угловатый силуэт - Джибли, ругаясь вполголоса, шарил в карманах в поисках ключа. Порывом ветра с его головы сдуло старомодный "хомбургер", но Джибли даже не наклонился, чтобы его поднять, пока отпирал замок. Раздался скрежет поворачиваемого в замке ключа, и двери широко распахнулись.

-Фицпатрик! Где вы? - громогласно прокричал Джюли, и ворвался в здание, отряхивая свою шляпу.

Настал черед выхода Эдвина.Он, взъерошив мокрыми от нервного ожидания ладонями свою шевелюру, появился перед Джибли, нарочито тяжело дыша.

-Мистер Джибли, это не поддается никакому объяснению! Это правда, про призрака, это все правда! - оказалось, что Эдвин так и не продумал за все это время должные речи. Однако высказанное второпях вышло куда более убедительным, нежели заранее продуманное. Джибли пристально посмотрел на Эдвина. В его глазах были подозрение и недовольство.

-Чепуха, мистер Фицпатрик, это, верно, грабители пробрались в здание! Это привидение придумали предыдущие хозяева здания! Я шутил, если вы не поняли, мистер Фицпатрик, когда говорил вам о призраке!

-Мистер Джибли, грабители - грабят, а не ломают предметы! Это определенно буйный дух! Я, конечно, не верю в магнетизм, эфирные сущности и подобные сверъестественные категории, но нынешней ночью я сам убедился, что это все не просто так! Не просто так, мистер Джибли! - в глазах Эдвина был такой безумный блеск, что Джибли отшатнулся, и пробурчал уже не так уверенно, озираясь:

-Полноте, Фицпатрик...Я найду на них управу. Я телефонировал в полицию.

"В полицию?" - сердце Эдвина рухнуло в пропасть. У Джибли есть телефонный аппарат! С минуты на минуту прибудут "копперы", и помешают осуществлению плана! Нужно торопиться! Эдвин почти закричал:

-Мистер Джибли, пройдемте со мной, я покажу вам следы появления этого...существа! - и, не дожидаясь ответа Джибли, упрямо потянул того за рукав, едва не выронив при этом из-за пазухи спрятанную там рукоять. Джибли удивленно раскрыл рот, но повиновался жесту Эдвина. Вдвоем они практически вбежали в галерею, и Эдвин вполне естественно дрожавшей рукой указал на лежавшую на полу астролябию в ворохе разбросанных бумаг.

-Вот, вот здесь, мистер Джибли! Женщина в белом появилась вот здесь! - от тона собственного голоса по спине Эдвина побежали мурашки.

Джибли, изменившись в лице, выхватил из кармана револьвер. "Он вооружен!" - пронеслось в голове - "А вдруг он решится выстрелить в Эми?" - но эта мысль уже ничего не могла изменить. То, что начал Эдвин, остановить сейчас было невозможно. Эми уже должна подниматься с портьерой по лестнице в холле.

Эдвин вновь услышал тихий свист. Пора!

-Мистер Джибли! Вы слышали это? В холле, откуда мы пришли? - зловещим шепотом, пронесшимся по галерее, прошипел Эдвин так громко, что Джибли мгновенно, подобрался, развернулся, и наставил ствол револьвера на сумрак.

-Сейчас я с ними разберусь! - лишенным уверенности тоном промолвил он, и двинулся в холл. Эдвин крался за ним, примериваясь для удара, который, быть может, придется нанести раньше времени, чтобы упредить пальбу.

Они достигли залы холла, и едва Джибли сделал первый шаг по направлению к лестнице, его словно ударило молнией. Он дернулся на месте, и воскликнул:

-Бог мой!

На лестнице колыхался освещаемый одиноким лучом лунного света силуэт. Фигура молодой женщины, угадываемая сквозь белые, укутывавшие ее одежды, выглядела настолько убедительно зловеще, что Эдвин и сам застыл от удивления. А если это был...Внезапно и неосознанно Эдвин, повинуясь толчку развернувшейся внутри него незримой пружины нанес удар Джибли сзади. Джибли схватился за собственный затылок, обмяк, и повалился на пол, выронив револьвер. Призрак на лестнице вскрикнул, сбросил свою тогу.

Эми - а это, конечно, была она - бросилась вниз по лестнице, и портьера в ее руке взлетела, потянувшись следом подобно шлейфу кометы.

-Он жив, Эдвин? - она тяжело дышала.

-Не знаю, Эми...У нас не осталось времени. Ты должна бежать, скоро здесь будут полицейские. Джибли вызвал их из дому. Скорей, давай завернем статуэтку в портьеру! - и они оба бросились к постаменту с Махадеви.

Эдвин бережно укутал Махадеви в портьеру. Глаза Махадеви сверкнули напоследок, и скрылись под тканью. Эми приняла сверток из рук Эдвина. Эдвин посмотрел на нее. Как же она изменилась за это время! Она была непохожа на себя ту, до их размолвки, повзрослела... Эдвин взял ее за локоть:

Эми, ты должна сделать еще одну вещь. Ударь меня по голове этой рукоятью. На мне должны остаться следы нападения. Сделай это для меня, для нас обоих! И немедленно убегай! Я разыщу тебя позже!

Эми неловко перехватила сверток, и взяла рукоять мельнички для специй.

Эдвин покорно наклонил голову, подставляя затылок под удар.

В следующее мгновение в голове словно взорвался динамит, и Эдвин потерял сознание.

***********************************

Инспектор допрашивал Фицпатрика и Джибли все следующее утро. Джибли, прижимая лед к ушибленному затылку, вздыхая, охая, с упоением нес ахинею про разбушевавшихся в доме на Уайтчепел призраков. Эдвин даже не ожидал от него такого прорыва воображения и обнаружившейся непредвзятости взглядов на потустороннее. Сам Эдвин повторил собственную историю, пытаясь выглядеть не вполне уверенным в мистической природе появления женщины в белом, случившегося в галерее. Инспектор внимательно выслушал обоих, слегка морщась на словах о призраке, записал показания, и отпустил джентльменов по домам до особого указания.

Эдвин мчался к дому Эми как на крыльях. Он, хотя и не был здесь давно, безошибочно разыскал дом среди верениц одинаковых серых громадин окраины Ист-Энда. Забежав в подъезд, Эдвин взлетел по лестнице вверх, и постучал в двери квартиры Каттерингов.

Ему открыла миссис Фезер, экономка. Эдвин хотел было войти, но миссис Фезер застыла в дверном проеме, с очевидностью давая понять, что Эдвин не допущен.

-Добрый день, миссис Фезер..

-Добрый день, мистер Фицпатрик. Да только добрый ли он, раз вы явились сюда? - с плохо скрываемым раздражением промолвила миссис Фезер.

-Миссис Фезер, мне необходимо увидеться с...

-Ее нет. Она уехала в Ковентри утром, - перебила его миссис Фезер. - Она оставила вам конверт. Последнее, что я могу сделать для вас - это передать его вам, мистер Фицпатрик - отчеканила миссис Фезер, и протянула Эдвину конверт. Эдвин в нерешительности взял его.

-Всего доброго, мистер Фицпатрик - закончила краткий разговор миссис Фезер, и, не дожидаясь ответа, захлопнула входную дверь перед носом Эдвина.

****************************************************

Эдвин вышел на улицу. Занимался дождь. Крупные капли разбивались о его шляпу. Эдвин вскрыл конверт. В нем оказались два кусочка бумаги. Один был билетом на поезд до Ковентри, с Кингс-Кросс, вторым была записка, написанная каллиграфически аккуратным девичьим почерком:

"Дорогой Эдвин!

Как только я увидела тебя вчера, я поняла, что ты не испытываешь ко мне никаких чувств. Ты даже не узнал меня. Это печально, но это не изменит моего намерения быть с тобой всегда. Я слишком долго люблю тебя, чтобы запросто расстаться с возможностью потерять тебя, не обретя. Тебя, чье сердце когда-то принадлежало моей сестре. О, если бы ты знал, Эдвин, как я завидовала ей! Как я провожала вас взглядом, когда вы прогуливались возле нашего дома! Как плакала я, оставаясь наедине со своей любовью...и даже не могла поделиться своими переживаниями с моей сестрой...как и она не могла, и не стала бы делиться со мной своею любовью к тебе!

Теперь я знаю, что ты приедешь ко мне, где бы я ни находилась. У меня в руках та, что ты единственно любишь по-настоящему - эта бездушная статуэтка, твой фетиш, ради которого ты подвергал опасности любящее тебя сердце, твоя языческая богиня, которой ты вполне готов был принести самого себя в жертву, и ради которой ты избавился от надоевшей тебе настоящей, любившей тебя беззаветно и бескорыстно женщины, с кем тебе оказалось не по пути. Она была слаба, и потому отказалась от участия в твоей авантюре. Я оказалась сильнее, и я получила тебя, милый Эдвин. Я и тогда, в тот вечер, тоже была сильной. И потому никому не рассказала про флакончик от мышъяка, что нашла в кармане твоего плаща. Мышъяка, убившего Эми. Как хорошо, что она рассказала мне про Махадеви...Перед тем, как умерла.

Приезжай поскорей, любимый! Ковентри, конечно, не Дорсетшир, но нисколько не хуже.

Твоя навеки,

Руби Каттеринг.

P.S. Как ты, верно, уже узнал, никакой сделки с коллекцией на следующий день не планировалось".

Эдвин сложил записку. Убрал в карман. Раскрыл брегет. До поезда оставалось три часа. Нужно было спешить. Эми ждет.