Иванов Петр Дамианович : другие произведения.

Хроники Подземников: С гиканьем во тьму

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    обновил, что оставалось, возвращаться к тексту нет желания

  
  
  
  - Вот оно, это проклятое место! - и гранитная плита тяжело сдвинулась, впустив нежданный солнечный свет в сырое подземелье.
  - Ты уверен, что идти сюда вдвоем безопасно?
  - Абсолютно. Абсолютно не уверен. Однако если мы рассчитываем добыть магический кинжал, а в придачу к нему - гору золота, то нам, очевидно, следует ненадолго позабыть про страх быть околдованными, деморализованными, укушенными вурдалаком, разорванными на части восставшими мертвецами. И про другие страхи тоже нужно забыть. Пока. Потом, когда мы найдем то, что ищем, мы будем щелкать зубами от ужаса, припоминая все, что с нами здесь творилось. Но пока ничего не случилось, и мы должны быть спокойны. Поэтому держи меч наготове. И следи за факелом, а то не ровен час он погаснет, и мы с перепугу отрежем друг другу уши в кромешной тьме.
   Двое в серых плащах со всеми возможными предосторожностями спускались по прочной веревке в провал под потревоженной плитой склепа, который, согласно древней карте (а также судя по богатейшему букету разнообразной вони), являлся преддверием обширного, разветвленного подземелья, населенного нечистью.
   Люди в плащах называли себя Подземниками. Другие называли их самих Гробокопателями. Двое путников принадлежали к редкому и не слишком уважаемому сословию в Империи Благоденствия, которое промышляло разорением склепов и сакральных подземелий, оставшихся со Старых времен, и, как следствие, полных неожиданных сюрпризов навроде магических предметов или сокровищ, способных скрасить жизнь одного или двух, или целого полка Подземников.
   Работа у Подземников была довольно рискованной. Короли, чародеи и демоны, некогда приложившие руки (или что там у них) к возведению изощренных сооружений, несомненно предполагали, что в мире есть и будет множество людей и нелюдей, обуянных здоровым любопытством и нездоровой жаждой колдовских знаний или банальной наживы. Исходя из этого несложного и вполне резонного предположения, творцы многочисленных подземелий наполнили свои детища мириадами ловушек, и толпами жутких чудовищ, жаждущих отхватить кусок-другой от бренного тела излишне продвинувшегося в своих поисках исследователя могил.
  Здесь, в тринадцати локтях под основанием декоративного склепа, находилась центральная - она же подземная - камера захоронения, в середине которой покоился наглухо запечатанный саркофаг одного из некогда живых обитателей подземелья, последнего отпрыска угасшего старинного рода - еще при жизни изрядно обедневшего человека, потерявшего все, кроме места в семейном склепе. Гораздо более интересные его родственники покоились в никогда не знавших солнечного света закоулках извилистых лабиринтов, укутанных сетями охранных заклятий, и населенных нездоровыми порождениями колдовских фантазий.
   С глухим шлепком меньший из Подземников спрыгнул со спущенной сверху, с потолка камеры, веревки. Подошвы кожаных сапог утвердились на крышке саркофага, от удара поднялось облачко вековой пыли. Следом в проеме сверху появились отчаянно болтающиеся ноги его напарника, и вскоре Харард (его звали именно так, а его меньшего приятеля звали Снурри) уже занимался подготовкой факелов к опасному предприятию.
  Итак, уважаемый Харард-Медленная-Рука, я вижу, что работа у тебя идет споро дальше некуда, - саркастически заметил меньший Подземник, глядя на то, как впопыхах, роняя куски тлеющей ветоши, Харард безуспешно запаливал один из факелов, отсыревший до этого, и не успевший просохнуть ('Клянусь бородатыми богинями Севера, Снурри, я не уснул - меня свалил с коня злой демон Шушу, который приходит на рассвете!!! Да пусть я превращусь в лягуху, если это не Шушу выбил торбу с факелами у меня из рук прямо в придорожную канаву!!!'). - Знаешь, старичок Харард-Огнеборец, - вкрадчиво молвил Снурри, продолжая следить за суетливыми манипуляциями подельщика, - Утром твой нелепый рассказ про демона Шушу показался даже смешным. Я уже было подумал, что в тебе проснулось чувство юмора, мой большой глупый приятель. Но сейчас ты меня разочаровываешь. Ты стряхиваешь пот со лба, воровато озираешься (что правда, то правда - глазки Харарда зыркали по сторонам, слезились, часто-часто моргали. Впрочем, Снурри и сам точно также не забывал поглядывать в сторону углов склепа, терявшихся в темноте), бормочешь что-то такое дремучее, свое, родное, варварское. Ты просто боишься остаться в темноте. А ведь это по твоей гадкой милости мы сейчас будем играть с вампирами в прятки. Вот только эти твари, в отличие от нас с тобой, неплохо видят в темноте, - этот укол был направлен на и вправду слабое зрение Харарда, который видел так плохо, что стесняясь и краснея, цеплял на уши в особо ответственные моменты пару медных загогулин с перекладинкой у переносья, на которой примостились два дымчатых стеклышка - подарок одного мага-шарлатана, Харардова приятеля из далекой восточной страны Заб-Ас-Мтези. Харард свято уверовал, что упомянутые стеклышки безгранично обостряют его зрение, а иногда помогают увидеть некоторые невидимые вещи или существ. К слову сказать, такие штуки встречаются на самом деле, но это был, конечно, не тот случай. Со временем у Снурри сложилось стойкое мнение, что Мощногляды - так их уважительно называл Харард - обострили только одно качество у Харарда: его воистину обезоруживающую глупость. Тот приятель, конечно, наврал, рассказав про якобы волшебные свойства дареных стекол. Он просто наслушался подобных баек, когда подрабатывал на тамошних ярмарках гадателем по обезьяньим экскрементам. Чего еще ожидать от ярмарочного колдуна из страны под таким дурацким названием - Заб-Ас-Мтези!!!
  
  Пока Снурри в сотый раз мысленно и на словах испепелял своего подельщика за глупость и нерасторопность, отсыревший факел доказал-таки, что окончательно просох, и бодро зашипел, плюясь ворохами искр, бесстыдно чадя в потолок.
  - Ну вот, страх остаться в темноте сыграл свою положительную роль, Харард-Победитель! Ты превозмог самое себя, и возжег пламя надежды! - Снурри отобрал занявшийся огнем факел у Харарда, и утвердил под потолком, впихнув в щель в каменной кладке. Этот факел был непростой: он горел неярким, но очень живучим огнем, поскольку был пропитан особым составом, об ингредиентах которого в приличном обществе лучше умолчать. Факел беспощадно искрил и чадил, однако несколько таких маяков-осветителей, установленных на пути к выходам, частенько спасали жизни Подземникам, улепетывавшим от орд нечисти за спиной, куда глаза глядят. Ведь глаза обычно глядят на свет.
  Укрепив в каждой стене колодца склепа по факелу-маяку, искатели нелегкой наживы приступили к основному этапу предприятия. Снурри разложил на удобной для этих целей крышке саркофага заплесневелый пергамент, с запечатленными на нем полустертыми закорючками. Грязный палец отправился в путешествие по дорожкам из букв жутко древних алфавитов, губы зашептали: '...Хапус...щамус...йогли...черт, вот ведь понаписал этот Джиндо!' Наконец, Снурри отложил чтение и откашлялся:
  - Значит так, не слишком уважаемый Харард. Я удостоверился, что мы оказались в точности там, где хотели. А именно - в самой гнусной дыре нашей плоской как блин планеты. Нет, не так. Нашей плоской как золотая монетка планеты. А теперь смотри сюда, да не забудь нацепить Мощногляды! Видишь, вот этот крестик на схеме? К слову, он ничего не означает, просто узор. Зато закорючка справа от него - это то, что мы ищем. Чертовски дорогой ритуальный кинжал одного из прародителей уютно упокоившегося здесь рода. Кинжал этот, как водится, с сюрпризом: выкачивает жизнь из руки владельца, поэтому вот, - Снурри протянул Харарду припасенную засушенную кисть руки мертвяка, - эти сухие пальчики будут сжимать рукоять кинжала-убийцы, в них жизни все равно нету!. - Харард не без отвращения взял костлявую длань и примостил за поясом. Снурри же продолжал: - Мне нравятся здешние племена, ведь они унаследовали от своих предков главное - любовь к украшательству. Золото и драгоценные камни, причем магически 'заряженные' от кинжала - вот что мы огребем здесь, если повезет. Сложность в том, что сокровища, похоже, охраняют сонливые вампиры.
  Здесь необходимо сделать краткое отступление, чтобы пояснить слова Снурри. В своих вводных речах меньший Подземник использовал специфические жаргонные выражения, присущие только Подземникам. Например, слово 'заряженные' у Снурри означало, что предметы, называемые 'заряженными', получили вторичные магические свойства от кинжала, с которым вместе долго хранились, стали в некотором роде похожими на сам артефакт. Всякий более или менее сильный волшебный предмет стремится распространить свое волшебство на окружающую среду. Это должен знать каждый школяр, и больше об элементарных магических свойствах я здесь изъясняться не буду. 'Сонливые вампиры', в свою очередь - вовсе не добродушные лентяи, родившиеся по злой иронии судьбы кровопийцами. Сонливые вампиры - ловкие и смертельно опасные твари, находящиеся в состоянии вечного оцепенения, которое прекращается лишь тогда, когда потревожена паутина охранных заклинаний. Проснувшийся сонливый вампир очень голоден, и практически не способен рассуждать, по крайней мере, на тему человеколюбия и всеобщего братства. Поэтому Снурри особо заострил внимание приятеля на ожидаемых проблемах с этими созданиями тьмы.
  Что ж, Харарду не впервой было слышать о сонливых вампирах. Северянин не раз сталкивался с ними во время своих похождений, и всякий раз им со Снурри удавалось выйти сухими из воды.
  Любое существо можно одолеть. Хитростью ли, силой ли - другой вопрос. Любой Подземник расскажет тысячу способов окончательного и бесповоротного умерщвления вампира (а сонливый вампир по уязвимости незначительно обставляет обычных вурдалаков), но не любой Подземник (а скорее всего - ни один) может похвастаться тем, что хотя бы один способ из пресловутой тысячи работает всегда. Вот и проходится импровизировать.
  - Значит, будем импровизировать, - подытожил Снурри, припрятывая пергамент за пазуху. При этих словах у Харарда в животе неприятно забурлило: незамысловатый организм восставал против Снурриных штучек, от которых ничего хорошего не жди. Снурри грешил тем, что твердой рукой (а порой и пинком) направлял Харарда в самое демоново пекло ('Сила идет впереди, Разум - позади, мой ненаглядный великан!' - одно из многочисленных присловий в запасе у Снурри), оставаясь в арьергарде 'для того, чтобы неожиданно нанести противнику могучий завершающий удар'. Или, если проще, чтобы в случае чего успеть унести ноги. Что он задумал на этот раз? Харард наморщил лоб, но вскоре сдался: предсказать следующий ход Снурри если кому и под силу, то уж точно не ему, не Харарду - неотесанному болвану в десятом поколении.
  - Что будем делать-то? На чем импровизировать? Смотри, даже веревочную лестницу не подвесили в проломе. В случае чего по единственной, к тому же короткой, веревке карабкаться надо будет, - проворчал Харард на всякий случай: - Я понимаю, конспирация, и все такое, да и разрешение от местной гильдии не получили...Но если придется спешить?
  - Не переживай, если у нас все получится, как задумано, отступать в спешке не придется! - Снурри, похоже, изобрел очередной, одна тысяча первый, способ избежать всех опасностей и победить. - Что убивает вампиров, магистр Харард? Что для них смертельно, друг мой? Правильно - только солнечный свет. Мерзавцы на дух не переносят лучиков солнца! А где мы возьмем свет в этом темном подземелье? Правильно, нигде! Какой вывод следует?
  - Ну, если буквально....что-то вроде того, что нам нужно возвращаться обратно наверх, и не лезть к вампирам в логово, так?
  - Ты как всегда оказываешься в трех шагах от правды, и ломаешь себе ногу! Мы действительно вернемся. К дыре в потолке. И заманим за собой вампиров. Они полезут за нами, и - оп-ля! - солнце своими лучами, пробивающимися из дыры, их испепелит! После этого, если будет необходимо, мы спустимся обратно, и преспокойно заберем кинжал и все золото, что есть в этой обители грусти.
   - Не нравится мне этот план. А что, если кроме вампиров в этих коридорах обитает еще кто-нибудь из нечисти?
   - Исключено, премудрый Харард. Источник сведений о вампирах - известный человек, один из Гильдии. Он сам с трудом от них сбежал, пару-тройку десятков лет назад. Если пошарить, найдем здесь в пыли брошенные им вещи. Хорошо, что он успел составить карту. Перед тем, как... Говорят, он впоследствии сам стал вампиром. Помнишь про ту ночную резню в Задрыгах?- Снурри поежился.
   - Бр-р, помню, - Харард нервно сплюнул.
   - Для того, чтобы ты не сомневался в успехе, продемонстрирую тебе вот что, - Снурри ловко выдернул из-за пазухи старое медное зеркало.
   - Я давно заприметил, Снурри, что уж больно ты горазд прихорашиваться - нахмурился Харард. От этих слов Снурри так и покатился.
   - Ихх-хи-хи-хи! Чудак, это наше оружие! Зеркало отражает не только скупую мужскую красоту, но и солнечный свет, дружище. Сейчас я вскарабкаюсь наверх, и прислоню зеркало к пролому так, чтобы лучи солнца попадали сюда через потолок, и были направлены на вход в туннели. А теперь подсади меня, будь любезен, а то я сам до нашей веревки не дотянусь, - и Снурри легко вскочил на край саркофага.
   Вскоре из дыры в потолке подземелья лился свет, отраженный поверхностью хитро наклоненного зеркала, рассеиваясь и теряясь в темноте, наполняющей туннель подземелья. Снурри завесил вход в туннель своим плащом, чтобы возможные преследователи с той стороны не увидели, что направляются навстречу собственной погибели.
  - Ну что ж, времени у нас в запасе немного, Харард. Вскоре солнце должно опуститься к горизонту, и луч уйдет в сторону от входа. Поэтому запомни, и напомни это мне, если забуду я: два поворота налево, один направо, снова два налево, три направо, миновать две развилки. Запомнил? Это порядок возвращения, на случай, если придется бежать, не заглядывая в карту и не видя маяков. А теперь тебе традиционно выпала честь откинуть полог тайны, и первым шагнуть во тьму, - Снурри вдохновенно воздел меч к потолку, - И не забудь оставлять по факелу на каждый поворот и развилку.
  Харард решительно сдвинул в сторону подвешенный в проходе плащ Снурри - на ткани заплясал солнечный зайчик - и с факелом в одной руке, с мечом - в другой, зашагал по низкому туннелю, пригнув голову. Следом в туннель скользнул Снурри, с ног до головы увешанный амулетами.
   Они шли друг за другом без слов, в тишине, нарушаемой только шипением искр от факелов-маяков, да редким хрустом раздавливаемого подошвой глиняного черепка. Доходя до очередной развилки, Харард осторожно укреплял факел в стене, запаливал от него свежий, и повинуясь указующей руке Снурри, продолжал двигаться в нужном направлении. Снурри шел сзади, внимательно осматриваясь, и время от времени касался рукой спины Харарда, делая ему знак остановиться. Заприметив что-нибудь странное, Снурри принюхивался, наклонялся, чтобы обшарить пол: чувствительные пальцы ощупывали подозрительные выемки и выпуклости в полу и стенах- за каждой из них могла быть скрытая ловушка. Губы Снурри беззвучно нашептывали самоободряющие слова и заговоры. Иногда какой-нибудь из амулетов Снурри начинал светиться или вибрировать, или вонять, обнаруживая присутствие защитной магии. Тогда оба Подземника замирали, и Снурри, как более образованный по части словесности, вслух произносил что-нибудь эдакое, по случаю, вроде 'Билиэграм, ранаэграм, тьху!' и тому подобной магической мишуры. От звука его голоса стены подземелья низко гудели, сбрасывая с себя отрезанную от них магическим словом невидимую нить еще одного заклятия. Таким образом пядь за пядью, с предельной осторожностью подельщики пробирались вглубь подземелья, к его историческому и магическому центру - камере с останками основателя рода. Именно там в грудах золотых монет лежал драгоценный кинжал, отягощенный древним проклятием. Именно там в особых потайных нишах, углубленных в стены усыпальницы, скрючилась в противоестественном сне нежить, которой в ее беспокойных замогильных снах виделось только одно: теплая человеческая кровь.
  - Итак, Харард, мы у цели - прошептал наконец Снурри. Подземники стояли перед входом в залу усыпальницы основателя рода. Харард в ответ махнул перед собой факелом. Неверный свет пробежал по внутренностям могильника, озарив находящийся в глубине обширной низкой залы саркофаг, выполненный в виде трона, и лежащий у его подножия предмет, который и был тем самым магическим кинжалом. Повсюду под ногами тихо звякали разбросанные монеты.
   Все амулеты на Снурри засветились, завибрировали и завоняли разом, отчего он вздрогнул, кашлянул, и старательно почесал нос.
  - Дальше нам заклятия не обойти, - шепот Снурри отражался от стен и зловеще изменяясь, эхом зазвучал рядом с саркофагом, словно донося его обитателю о вторгшихся нарушителях его покоя: 'Даль-ше..закля-ти-я-а....им..не обойти-и...'
  - Будем просто бежать и хватать, что попало? - шепот Харарда звучал не менее зловеще в гнетущей тишине.
  - Не что попало, а кинжал, и вон те кожаные мешки с деньгами рядом с ним. И не просто бежать, а подпрыгивая, авось меньше заклятий пробудишь. Я надеюсь, что нам не попадутся ловушки мгновенного смертельного действия, иначе мы пропали. И помни, Харард, что вампиры прячутся где-то по краям усыпальницы, и возможно, полезут загораживать проход. Поэтому режь, руби, коли! А после - беги, что есть сил, и, увидишь ты маяки или нет - два поворота налево, один направо, снова два налево, три направо, миновать две развилки. Повторяй это про себя, и возможно, тебя не разорвут на куски.
  Покончив с речью, Снурри перехватил рукоять своего короткого меча поудобнее, и оба Подземника бегом ринулись вглубь усыпальницы, нелепо подпрыгивая и бренча поклажей.
  С каждым шагом в сторону саркофага Снурри чувствовал, что цепляет все больше заклятий- в голове то звучали демонические голоса, то пение неведомых жрецов, то предостерегающий шепот никогда не виденных родителей. Бежать становилось все трудней - сам воздух душными объятиями сжимал двоих бегущих людей, замедляя их телодвижения, становясь осязаемо плотным. Вдруг объятия духоты ослабели, и бежать стало снова легко, однако мгновением позже Снурри понял, что бежит в обратную сторону, причем спиной вперед, отбрасывая пятками монеты, валяющиеся на полу. 'ГНАСХ!'-и тело изменило направление, подчиняясь выкрику, отбивающему магический морок. Снурри глянул на Харарда, натужно сопящего рядом - Харард держался молодцом, бежал быстро, несмотря на свой вес и неожиданно начавшие быстро увеличиваться в размерах уши, которые явно мешали ему передвигаться. Снурри показал Харарду на его уши, и выкрикнул на бегу: 'Осторожней!', однако получилось: 'Скотина! Денежки мои!' Харард все понял, и никак не отреагировал на невольный выпад Снурри, только выплюнул изо рта дохлую жабу. Снурри выругался и прикусил язык. Мертвые жабины глаза тоскливо смотрели с полу вослед тяжело бегущим Подземникам.
  Тем временем приятели добрались до подножия саркофага. Снурри сунул факел подмышку, сграбастал мешки с монетами. Рука сама потянулась к лежащему в двух шагах кинжалу, но Харард опередил - он сорвал у себя с пояса засушенную кисть руки мертвяка, и надавив на костяшки мертвых пальцев, заставил их сомкнуться вокруг ножен, покрытых пылью. В этот же миг вся харардова 'композиция' отправилась в мешок, немедленно затянутый шнурком. Не сговариваясь, приятели развернулись, и сиганули в обратную сторону. Отражения язычков факельного пламени яростно плясали на стеклышках Мощноглядов Харарда. Его огромные, монументального вида уши величаво колыхались, закинутые за спину. Однако не нужно было иметь развитые органы слуха, чтобы услышать вдруг загремевший из недр оставшегося позади саркофага нечеловеческий вопль: 'МЕ-Е-Е-Е-Е-СТЬ!!!', от которого кровь заледенела в жилах подельщиков, а ноги задвигались еще быстрей. Разбуженные зовом хозяина могильника, зашевелились камни на стенах. С грохотом вылетели из кладки целые фонтаны из булыжников и щебня, обнажив скрытые за стенами углубления, в которых ворочалось и урчало мерзкое скопище сонливых вампиров. Споткнувшись, Снурри выронил один из мешков с монетами, однако скорости бега даже не снизил. Мешок, упав на пол, разорвался по швам, и через образовавшиеся щели с печальным перезвоном покатились по камням монеты. Под звуки прыгающих монеток, а также шипения, издаваемого ползущими отовсюду тварями, и мягкого приглушенного топота сотен их шагов Харард и Снурри опрометью вылетели из погребальной залы. Осталось только одно - добежать до заслоненного пологом солнечного света у входа в подземелье.
  - Уф...уф....ты уверен, что мы еще вернемся за золотом, Снурри? - Кое-как выговорил тяжело дышащий Харард.
  - Нам бы вернуться на волю, Харард! - вторил ему Снурри, косясь на висящие за спиной варвара уши.
  'Два поворота налево... один направо... два налево... три направо... первая РАЗВИЛКА...ВТОРАЯ!!!...' - Харард сначала шептал, затем твердил вслух, а потом и вовсе перешел на крик, чтобы хоть как-то заглушить жуткие шипение и вой за спиной, принадлежащие настойчиво преследующим подельщиков сонливым вампирам. Снурри вырвался вперед, и первым добежал до факела, освещающего завешенный пологом проход в преддверие подземелья. Следом с сиплой одышкой приковылял Харард - мешок с кинжалом одобрительно хлопал его по ноге. Снурри обернулся назад, туда, откуда раздавался приближающийся вой вампиров. Из тьмы подземелья надвигалась настоящая волна беснующейся нежити. В облаке пыли можно было разглядеть мешанину жутких оскаленных морд. Вампиры визжали и лаяли, кусали и отталкивали друг друга, словно каждый их них хотел первым добраться до вожделенной плоти чужаков, а так оно и было. Снурри направил в сторону вампиров острие своего меча и зычным голосом прокричал:
  - СТОЙТЕ!
  Первым будто окаменел Харард. Он не ожидал театральной постановки. Вампирская орда от неожиданности притихла и остановила бег. Сотни красных светящихся глаз вперились в Снурри. Снурри тем временем громогласно продолжал:
  - ВАМПИРЫ! СЕЙЧАС ВЫ УЗРИТЕ ТО, ЧЕГО НЕ ВИДЕЛИ НИКОГДА! ВНИМАНИЕ!.......СОЛНЕЧНЫЙ СВЕТ! - и с этими словами Снурри сорвал полог.
   Харард зажмурился. Он успел на своем веку повидать всякого, в том числе и гибель вампиров от солнечного света. С плохим зрением толстяка конечно сложно было бы разглядеть весь ужас агонии умирающего кровососа в деталях, однако все из этого, что некогда удавалось-таки повидать варвару, было отвратно и мерзко настолько, что смотреть на это еще раз не возникало никакой, самой пустяковой потребности. 'Сейчас их шкуры зашкворчат на солнце, как сало на жаровне', - подумал Харард, - 'А потом они все с воем повалятся на землю и истлеют прямо на глазах'.
   Прошла почти вечность, прежде чем Харард осознал, что никаких звуков вампирской агонии его огромные слуховые мембраны не улавливают. Харард открыл глаза, и увидел, что сонливые вампиры все также непонимающе вперились своими злобными взглядами в Подземников, и что Снурри стоит, выставив меч, и, выпучив глаза, пытается сдержать нервическую икоту.
  - Харард, видишь ли ты то, что вижу я? - тихо, сквозь зубы спросил Снурри, не меняя позы.
  - Да, Снурри, я также как и ты не наблюдаю солнечного света, - ответил Харард, покачивая мешком с переваливающимся внутри него кинжалом.
   Случилось страшное. Солнечный свет, на чудодейственную силу которого так опрометчиво надеялся Снурри, когда прилаживал медное зеркало к пролому в потолке преддверия подземелья, более не светил, озаряя тьму туннеля. Кто-то (уж точно не доброжелатель) на поверхности земли либо убрал зеркало, либо по собственному недоброму разумению накрыл пролом сверху.
  Вампиры, в один миг словно осознав, какая опасность им грозила, и как легко и позорно она устранилась, взревели, и прыгая друг через друга, наперегонки бросились к опешившим от такого поворота событий Подземникам.
   - Братец Харард, готов ли ты принять смерть в этом подземелье? - напряженно уставившись в набегающую толпу, промолвил Снурри.
   - Отвечу честно: нет, братец Снурри...
  Обменявшись этими словами, Харард и Снурри запрыгнули на крышку саркофага, и, дружно ухватившись за свисающую с потолка веревку, вместе начали карабкаться вверх по ней к пролому в потолке, из которого так предательски перестал идти дневной свет. Харард отчаянно пытался сбросить с сапога уже успевшего как следует цапнуть за каблук вампира. Последний оставшийся у Снурри мешок с золотом норовил выпасть из слабеющих снурриных зубов, однако Снурри держался, причем из последних сил. Харард тем временем яростно боролся с собственными ушами, окончательно отвисшими вниз, и раскачивавшимися подобно двум огромным маятникам. Мочки этих противоестественно развитых частей харардова тела служили отличной мишенью для вампирских челюстей, кроме того, уши дразняще качались, чем приводили подскакивающих тварей в совершенное неистовство. То и дело когтистые лапы задевали Снурри, и Снурри выкрикивал - 'Ой!', не оставляя попыток выбраться наверх.
   Харард и Снурри карабкались настолько быстро, насколько позволяли их силы, и мешки с добром, зажатые в зубах (и не забудем про харардовы уши). Однако за сонливыми вампирами оставалось бесспорное численное преимущество, вскоре они им с ошеломляющим успехом воспользовались, дружно уцепившись за кончик веревки, затем за сапог Харарда, затем за тех своих сородичей, что успели зацепиться за уже отмеченный вампирским клыком сапог. Таким образом, за непродолжительное время Харард обнаружил целые гроздья тварей, болтающихся на его сапогах. Вампиры яростно щелкали клыками, норовя прокусить прочную кожу обуви. Харард не терял присутствия духа, однако отчего-то громко и с ужасом кричал. В ту же самую секунду Харарду послышался приглушенный крик сверху. Нет, не послышался, кто-то и в самом деле что-то громко говорил там, на поверхности земли. Кажется, это было 'Эй, там кто-то из людей! Вроде как вопят чего-то!'. Затем отверстие в потолке, заваленное чем-то или закрытое тряпкой, неожиданно озарилось благодатным дневным светом, отчего твари, висевшие на харардовом сапоге, задымились и с визгом свалились на головы тех вампиров, что бесновались внизу, на крышке саркофага. Из вновь открытого пролома просунулись две пары густо волосатых, но явно человеческих лап, и в мгновение ока оба героя оказались снаружи, растерянно жмурящиеся от яркого солнца, трогательно прижимающие к себе мешки с только что награбленным. Трое или четверо людей - а это были, несомненно, люди - стояли совсем рядом, но из-за яркого света лица их и одежда были неразличимы.
  - Спасибо, добрые путники, - дрожащим голосом поблагодарил ослепительно яркие силуэты спасителей Снурри, - Мы тут гуляли, и того.....провалились....если бы не вы....
  - Не за что, Снурри, - перебил один из силуэтов, в следующий момент Снурри получил мощнейший удар поддых, от которого перестал хотеть дышать, и погрузился во тьму.
  
  **********************************
  Снурри брел по выжженной солнцем пустыне. Он был один, из поклажи имел только пустую торбу, очень хотел пить и отдыхать. Как назло, никто не объяснил Снурри, как добраться до ближайшего места, где есть вода, и вообще, что за пустыня такая, в которой он оказался? Снурри посмотрел под ноги, и увидел змеящийся прерывистый след ящерки на белом песке. След, петляя и извиваясь, уводил куда-то в сторону, и, поскольку Снурри понятия не имел, куда ему идти дальше, он принял важное для себя решение - следовать за следами обитателя песков. 'Странно, что ветер до сих пор не занес следы песком,' - где-то на пределе сознания шевельнулась мысль, впрочем, ветер был довольно вял, и едва двигал верхушки скудной карликовой растительности, кое-как уцепившейся за живую подвижную шкуру пустыни. 'Как же я попал сюда, демоны меня разорви? ' Снурри силился вспомнить, откуда он идет, но не мог, и лишь настойчивое ощущение того, что он должен вспомнить что-то важное, не покидало Снурри. Солнце смещалось вдоль горизонта, Снурри едва передвигая ноги, шагал вдоль дорожки крохотных следов. 'Сколько можно так идти? И какая разница, куда идти, если следы на песке все равно не ведут никуда?' Решительно развернувшись, Снурри сошел с дорожки следов, и зашагал, удаляясь от нее с каждым новым шагом. Вдруг на краю зрения что-то промелькнуло, какое-то движение возникло и пропало. Ящерка, он ее нагнал? Куда же теперь ему идти, если она больше не сможет указать Снурри путь? Снурри вгляделся туда, где, как ему померещилось, что-то двигалось мгновением назад. Кроме песка, и чахлых колючек, ничего не попадалось, хоть тресни. 'Вот я и схожу с ума, ' - подумалось Снурри. Он двинулся дальше, оглядываясь изредка, так, на всякий случай. Через еще некоторое время Снурри заметил, что периодически кто-то или что-то перемещается вне пределов обзора, кто-то заметный лишь боковым зрением. Как только Снурри поворачивался в сторону, где ему виделось очередное движение, окружающая обстановка, только что нарушенная чьим-то загадочным присутствием, тотчас принимала обычный вид, как будто шутник, мерзко ухмылявшийся у тебя за спиной, быстро делает скучающее лицо, заметив, что ты смотришь на него. - Эй, кто ты такой? - от нечего делать Снурри решил поговорить со своим таинственным невидимым спутником, косясь по сторонам, - Ты преследуешь меня? Зачем? Я все забыл, поэтому лучше расскажи мне все! Что я должен вспомнить? В ответ только ветер шуршал гонимыми им песчинками. Однако явственное ощущение чьего-то присутствия сохранялось. Снурри наклонился, набрал в ладонь пригоршню мелкого песка. Когда в следующий раз тень промелькнула невдалеке справа, Снурри, не оборачиваясь, бросил в ту сторону песок. И тут же в ответ в ногу мягко ударила горсть песка, брошенного неведомо откуда. Снурри, обрадовавшись ставшему реальностью нечаянному спутнику, засмеялся - потрескавшиеся губы заболели, - отряхнул штанину: - Ага! Ну получи еще! - и снова бросил горсть песка в сторону, теперь уже совсем наобум. И снова в ответ ему в спину прилетел песок. Снурри захохотал, и позабыв об усталости, побежал вприпрыжку, крича: - А ты так можешь? А ну, догони меня! Невидимка явно не отставал: легкая тень мелькала то слева, то справа, видимая краем глаза. Усталость все-таки взяла свое, и вскоре Снурри замедлил бег, а потом вовсе остановился, опустив голову, упершись ладонями в полусогнутые колени.
  - Сам себя загнал, - сказала тень.
  - Х-ха, точно!, - ответил Снурри, шумно вдыхая ртом сухой воздух. И осекся. Медленно подняв голову, Снурри увидел ее. Тень стояла прямо перед ним, смотрела, слегка искоса, оценивающе, улыбалась.
  Ты сделал все правильно. Ты убегал, вместо того, чтобы догонять, пошел не по следам, и бросал песок в свою тень. Поэтому я скажу, что ты забыл, и что ты должен вспомнить.
  Скажи, тень, это важно для меня! Что я должен вспомнить? О чем я забыл?
  Ты забыл, что ты все еще живой, Снурри, и что ты должен немедленно очнуться, чтобы что-то предпринять для спасения собственной, да и не только, жизни.
  На Снурри обрушился шквал воспоминаний. Он вспомнил подземелье, сонливых вампиров, кричащего от ужаса Харарда, и этих двоих, которые их вытащили оттуда, а потом напали. В голове поплыло, песок качнулся под ногами. Окружающая реальность заколыхалась, теряя очертания. Снурри почувствовал, что и сам теряет первоначальную форму, изменяясь и расплываясь. Тень заметила метаморфозы, происходящие со Снурри:
  - Ну вот ты и возвращаешься. Поскольку я вижу, что у меня мало времени, просто дам тебе одну полезную вещицу, - и с этими словами тень протянула Снурри что-то в зажатом кулаке. Снурри протянул в ответ руку с раскрытой вверх ладонью, и на нее упало что-то, что Снурри обязательно разглядел бы, не исчезни он в то же самое мгновение из пустыни в ничто.
  ******************
  Жаркое пламя дышало ему прямо в лицо. Снурри не мог двигаться, руки его затекли, поскольку были привязаны к кушетке, на которой он очень неудобно лежал. Низкий сводчатый потолок освещало открытое пламя из огромной печи. Голые по пояс, раскрасневшиеся бородачи в мясницких фартуках орудовали у огня разными жуткими железками. Это было бы похоже на кузню, но бородачи не ковали: они готовились пытать. Снурри с трудом повернул голову вбок, и увидел покрытого потом Харарда, точно так же накрепко привязанного к соседней кушетке. Похоже, над ним уже провели экзекуцию, волосы на бороде варвара были подпалены и дымились, а на руке, которую было видно со стороны, краснели свежие волдыри ожогов. Уши варвара, все такие же огромные, трагически трепетали с каждым новым вздохом.
  - Старичок, ты живой? - произнести это у Снурри получилось таким хриплым загробным голосом, как будто он сам и был старичок, к тому же не вполне живой.
  - Ух-ух, Снурри... то, что ты очнулся, вовсе ... не удача ...для тебя! Было так больно, что мне показалось, будто целая банда демонов грызет мои руки! - глаза Харарда слезились то ли от жара, то ли от испытанной только что боли: - Они ...говорят, что... только начали!
  - Кто они, Харард?
  - Они Подземники, Снурри, такие же как я и ты. Они хотят..
  - Довольно, громила, я сам задам все свои вопросы! - третий голос, дребезжащий и надменный, вмешался в разговор. Снурри перевел взгляд на щуплую фигурку, выдвинувшуюся из-за силуэтов палачей.
  - Добро пожаловать в Гильдию Подземников Рабарраса, господин Снурри! Человек придвинулся к Снурри, и наклонил к нему лицо, сморщенное, стариковское, с трещиной ухмылки посредине.
  - Я давно искал вас, и вот я вас нашел! Осведомители передали мне вести из ваших земель. Мне сказали, что некие Подземники собираются самовольно грабить склепы в вотчине нашей Гильдии. Не скрою, меня это разозлило, и...завело, что ли? Еще никто не осмеливался грубо попирать законы Гильдии на нашей земле. Я отправил десятки людей во все уголки наших цеховых территорий. Люди имели приказ задержать двоих гробокопателей, по имени Харард и Снурри, незаконно проводящих подземные работы в сфере юрисдикции Гильдии Подземников Рабарраса, без разрешения Гильдии. Чуточку везения, времени, и один бродяга из числа моих осведомителей случайно наткнулся на дырку в полу посреди склепа на Первом кладбище Рабарраса. Стоило ему сообщить о находке в наше звено Укрепления Порядка, как солдаты Гильдии схватили вас обоих. С поличным. Уважаемый Снурри, воспринимаете ли Вы то, что я излагаю? - крючковатый нос старикашки шевельнулся.
  Снурри не ответил, только сглотнул. Пить хотелось так сильно, что сошел и бы бокал с песком.
  - Так я продолжу? И вот, наконец, вы оба находитесь в каземате замка Гильдии, живые и, кхгм, пока здоровые. Но Вы, уважаемый Снурри, почему-то не приходите в сознание (тот, кто Вас ударил, уже получил свои двадцать плетей), а Ваш приятель Харард не отвечает на мои такие простые, такие понятные вопросы! Я этого не понимаю, и выражаю свои тревогу и обеспокоенность причинами, по которыми мы не можем никак перейти к нормальному, положительному общению, господин Снурри! Я хочу знать немного, всего лишь кое-что, что было бы интересно Висящему Мастеру. Если Вы мне это скажете, мы простим вам ваше вторжение в круг интересов нашей гильдии, и дозволим уйти из Рабарраса живыми. Даже исправим исковерканные магией уши Вашего приятеля. Итак. Мой первый вопрос будет к Вам, господин Снурри, поскольку господину Харарду сейчас будет не до вопросов, - тут же к Харарду подошли двое звероподобных палачей в фартуках, заляпанных бурыми пятнами, вооруженные светящимися тусклым красным свечением раскаленными щипцами, - Я спрашиваю, господин Снурри, кто обратился к вам с заказом на Кинжал-Высасывающий-Жизнь? Кто дал вам карту ренегата Джиндо? Кто этот человек? Этот ведь одно и то же лицо, правда, Снурри из Грязей? Киннан, Бак! - коротко выкрикнул крючконосый - Пощекочите уши громилы! - в эту же секунду Снурри услышал шипенье раскаленного металла о человеческую кожу, и затем громкий вопль Харарда.
  - Подождите, вы! Перестаньте его мучить, я расскажу все, что вы хотите знать! - выкрикнул Снурри. Старик сделал быстрый знак рукой, и палачи оставили в покое стонущего от боли Харарда. Снурри поерзал на месте, и с удивлением обнаружил, что в кулаке у него что-то зажато. Тихонько, чтобы никто не заметил, Снурри разогнул один палец, и скосив глаза, увидел, что держит в руке маленький гвоздик, с непонятными буквами, нанесенными на шляпку. Гвоздик был из металла странного розового оттенка. Тень! Это дала ему Тень в его видении!
  - Говори же, Снурри, я теряю терпение! - старик вперился в Снурри своими воспаленными глазами..
  - Сейчас, я э-э-э-э, вспомню....вот ведь, как сильно меня пристукнули ваши оглоеды из Укрепления Беспорядка, вспомнить трудно!
  - Добавьте солдату еще двадцать плетей! - нервно выкрикнул куда-то в сторону старик. Тотчас кто-то в дальнем конце каземата ритмично заорал от боли под свист и щелканье бича. - Следует ли нам также вторично пощекотать Вашего лопоухого друга, господин Снурри?
  - Нет-нет, я кажется, вспомнил! Его зовут ... Лохматый Трун! Лохматый Трун из Грязей! Он заказчик! - в то же самое время Снурри принялся незаметно для посторонних высвобождать руку из петли, растягивая петлю, и изгибая под противоестественными углами пальцы.
  - Очень приятно, что общий язык мы все-таки нашли! - потирая сухонькие ладошки, промолвил старик. Из-за его спины выкатился зубастый, бритый наголо мужичонка, и зашептал старику в ухо. Слушая, старик жеманно закатил глаза. Закончив шептать, мужичонка исчез так же, как и появился. Старик нахмурился, и сказал:
  - Мне говорят, что в Грязях не знают про такого человека, по имени Лохматый Трун. Подумайте хорошенько, господин Снурри, не вкралась ли здесь ошибка? С трудом верится, что Подземник решился обмануть Младшего Магистра Гильдии, тем более на чужой территории!
  'Стоит ли называть ему заказчика? Нас все равно, скорее всего, не отпустят отсюда живыми. Наша вылазка без разрешения местной Гильдии - тяжкое преступление, хуже, чем мародерство. По Договору между Гильдиями, Младший Магистр имеет право наказать нас как отступников, а по здешним меркам правильным наказанием для чужаков всегда была и будет смертная казнь! Но не могу же я сдохнуть за просто так, ведь у меня в кулаке волшебный гвоздик! Для чего-то же Тень дала мне гвоздь!' - Снурри напряженно размышлял, и заодно поочередно выставлял из суставов пальцы, высовывал их из стягивающей веревочной петли один за другим, не нарушая позы. Разговаривать и хрустеть костями одновременно давалось с великим трудом.
  - Хорошо, господин Младший Магистр, ...я немного поначалу перепутал имя, но я уже все отчетливо вспомнил. Только вот ...сказать вслух не могу. На ухо - извольте, а при всех - никак. Уж больно имечко громкое! - рука с гвоздем в кулаке практически освободилась от веревки, хотя со стороны казалось, что рука все еще привязана петлей к кушетке, настолько старательно прижимал ее Снурри.
   Младший Магистр затрясся от нетерпения и ощущения близкого триумфа. Еще бы! Интересная обещается картина. Некто очень известный из Восточных провинций Благоденствия тайно подсылает грабителей могил в Рабаррас. Грабители добывают кинжал-убийцу, пользуясь картой отступника Джиндо - личного врага Висящего. Не иначе, копают под Висящего Мастера! Его опасения были не напрасными. Где-то в Совете Мастеров созревает интрига против Висящего. Младший Магистр уже представил себе возможный план действий заговорщиков: украденный Кинжал попадает в руки несведущего коллекционера, тот умирает от воздействия черной магии Кинжала, это становится известным в Совете Мастеров Гильдий Подземников, и Висящего обвиняют либо в пособничестве убийству коллекционера, либо в слабости власти над обстановкой в территории юрисдикции Гильдии Подземников Рабарраса. Это может привести к смещению Висящего Мастера с должности члена Совета, и даже....Магистр поежился. Он не хотел думать обо всем что может быть.
  - Говори, Снурри, это имя, мне на ухо. Я надеюсь, мне не придется жечь тебя железом. - Младший Магистр на миг утратил, и тут же вновь обрел спокойствие. В конце-концов, ему же удалось пресечь пропажу Кинжала, а это значит, планы заговорщиков, какими бы они ни были, нарушены, и Висящему Мастеру не грозит прямая опасность.
  Снурри вытянул губы трубочкой, обнаруживая полную готовность сказать имя, как только ухо Магистра окажется на достаточном расстоянии. Младший Магистр наклонился к Снурри вплотную, брезгливо зажав пальцами нос.
   Снурри приподнялся на локте, и что есть силы нанес Магистру удар гвоздем в ухо. Острие вошло в плоть так же легко, как нагретый нож входит в сырную голову. Магистр охнул и повалился было на Снурри, но был тут же сброшен на пол. Старческое тело скорчилось в агонии возле кушетки, с которой уже спрыгивал, сдергивая со второй руки петлю, Снурри. Бородатые палачи не мигая, уставились на Снурри: они не подготовились к такому повороту событий. Это как если бы жареный кабан соскочил с вертела и направил на собравшуюся было отобедать публику клыки! Снурри с хрустом вставил пальцы только что освобожденной руки обратно в положенные суставы, наклонился к умирающему Магистру, и достал из ножен у него на поясе длинный тонкий кинжал с золоченой рукоятью. Перепрыгнув через свою кушетку, Снурри махнул перед носами палачей кинжалом, отчего те опешили и отступили назад, к печи, робко побросав клещи. Возле чана с водой, которой надлежало приводить в чувство потерявших сознание узников, одиноко стоял привратничий топор, за который немедленно схватился один из палачей попроворнее. Снурри, не дожидаясь рубящего удара в темя, резанул по веревкам, стягивавшим могучее, но пока бесполезное тело Харарда. Разрезанные петли спали с харардовых рук, и он смог подняться с кушетки. Потирая затекшие руки, Харард утвердился ногами на полу, осмотрелся, оценивая шансы. Палач как раз занес топор, и шагнул навстречу Харарду. Снурри сделал выпад - из шеи палача захлестала кровь, он закачался, и выронил топор, который тут же подхватил Харард. Раскручивая смертоносное орудие над головой, Харард стал продвигаться к выходу из каземата. Следом за ним, попугивая кинжалом заплечных дел мастеров, трусливо прыгающих вокруг, скорым шагом шел Снурри.
  - Вот мы и снова в деле, Харард - Мясник!
  - Ох, не нравится мне это наше дело, Снурри!
  
   Открыв ударами двух правых ног двери пыточной, Харард и Снурри выбежали на лестничную площадку, которой заканчивался коридор каземата. Темные от грязи и блестящие от влаги ступени, изгибаясь, вели наверх.
  - Никак, мы прямо в замке Висящего Мастера, Снурри, - выдохнул Харард.
  - Значит все-таки пропали! - задорно выкрикнул Снурри, прибавив шагу, и едва не поскользнулся в остро пахнущей луже отвратительного чего-то.
  Позади, в пыточной, нестройно кричали приходящие в себя палачи.
  Лестница, после нескольких не вполне убедительных изгибов, любезно вывела Подземников в анфиладу безлюдных замковых комнат. Мрачные и скудно освещенные, эти комнаты очень точно отражали суть жизни сообществ, в которые сбиваются представители одного с Харардом и Снурри сословия. Со сходящихся клином потолков свисали толстые, изъеденные временем цепи. Эти цепи, служившие в другой жизни подъему чрезровных мостов, почитались всеми Подземниками как талисманы, и добывались исключительно на руинах затерянных городов, чтобы своеобразно украсить суровый облик главного сооружения Гильдии. Стены, сложенные из крупного камня, были нарочито грубо обработаны, и почти лишены всякого декора, свойственного другим, менее одиозным интерьерам в, к примеру, том же Рабаррасе. За освещение комнат и коридоров отвечали массивные факела, чье тяжелое колыхающееся на сквозняках пламя было весьма привычно глазам бывавших здесь Подземников в силу образа их нелегкой жизни. Вместо ковров или вощеного паркета, пол в центральных залах замка был устлан шкурами диких зверей разных, часто неопознаваемых пород. Ходить по такому полу хоть и приятно, из-за его очевидно ощущаемой ступнями мягкости, а в то же время и жутковато, в особенности, когда нога наступает на чье-нибудь заостренное ухо, редкий мех на котором стерся от многих тысяч шагов и от воздействия не знающей уважения к чужому труду гусеницы-шерстоедки. Помещения, использовавшиеся под хозяйственные и ремесленные нужды, и вовсе имели полы из камня, а то и из земли, если к тому же находились не выше ее уровня. Замки Подземников снаружи и внутри очень походили один на другой. Это объяснялось тем, что, как и у каждой гильдии в Империи, у Гильдии Подземников объединяющие начала устанавливались и поддерживались не только в уставах, обычаях и цеховых уложениях, но и в возведении сооружений, и других внешних сторонах жизни Гильдии. Мастера любили повторять, что Подземник, в каком уголке страны он бы ни оказался, всегда почувствует себя как дома, когда окажется в вотчинном замке среди похожих друг на друга людей, выглядящих и одевающихся также как и он сам. Несмотря на это, Подземники, прибывавшие с визитом из одной Гильдии в другую, предпочитали рядиться в пестрое, и искать ночлег где-нибудь на разбитном постоялом дворе. Так или иначе, наставники поощряли ношение членами Гильдии одежды одинаковых цветов и покроя. Цвета, конечно же, были мрачнее некуда - унылое сочетание черного, серого и коричневого должно было подчеркнуть благородную печаль, составляющую самый смысл раскапывания могил, производимого на профессиональной основе. Почти такая же печаль, только с оттенком нищенства, по замыслу основателей Гильдии, должна была осенять и быт рядовых Подземников, для чего уставы были регулярно пополняемы многочисленными и малообъяснимыми ритуалами и правилами, вроде Священной дополнительной десятины, Исконного дележа добычи с наставником (каждый Подземник обязан был при вступлении в Гильдию выбрать себе наставника из числа настоятельно рекомендуемых кандидатур), и других не менее справедливых норм, по сути представлявших из себя разновидности имущественных поборов. В результате постепенных и планомерных реформаций, проводимых отцами Гильдии, она превратилась в некое противоестественное подобие жреческого ордена, адепты которого постоянно совершенствовались в ограблении мертвых, не получая взамен сколь-нибудь ощутимой карманом отдачи. Благами, добываемыми бедным большинством, пользовались лица, принадлежавшие к привилегированному меньшинству, включавшему в себя разветвленный штат нахлебников и шарлатанов всех мастей. Естественно, что хаос и мрак, с которыми постоянно имели дело Подземники, полусознательно были отражены и в бытии подавляющего их большинства, и в окружающих предметах, и в их умах.
   Беспрепятственно миновав очередную залу, с трудом дышащие спертым воздухом Харард и Снурри уселись прямо на толстые шкуры, чтобы среди запревших мехов кратенько обсудить дальнейший план действий.
  - Итак, уважаемый варвар, - начал Снурри: - какова ситуация, в которой мы с тобою оказались? Ситуация такова: мы не выполнили заказ Хромого, потеряв с трудом обретенный Кинжал-Высасывающий-Жизнь, нарушили законы Гильдии, незаконно вторгшись во владения Подземников Рабарраса, и лишились всей поклажи. Кроме того, мы совершили убийство как минимум одного человека, и за это нас если и погладят, то не по голове, а по шее, и чем-нибудь остро заточенным. Где-то в подвалах крохотные мозги тюремщиков изобретают сейчас несложный, но беспроигрышный план погони. Кроме того, у тебя отросли гигантские уши, которые хоть и будут пользоваться популярностью в цирке, но никак не украсят в приличном обществе, и более того, доставят массу хлопот тому смельчаку из магов, что решится подлечить тебя от внезапно постигнувшей хвори. Это с одной стороны. С другой же стороны, мы посетили замок Висящего Мастера, несомненно, достойнейшего из предводителей Гильдии, имели счастливую возможность проучить одного из напыщенных выскочек-магистров, освободились от стягивавших нас пут, и сбежали от преследователей (при этом Снурри выразительно глянул в сторону, откуда с минуты на минуту должны были появиться бряцающие оружием солдаты из чего-то там Порядка). Иными словами, мы свободны. И более не являемся, я думаю, членами Гильдии Подземников. Не сегодня-завтра Мастер Эвасиус получит от подручных Висящего сведения о наших злодеяниях, и заочно приговорит нас к жестокой, но справедливой каре, пережить которую караемому по определению не суждено. Хромой будет отрицать всякую связь с нами, сделает вид, что никогда и слыхом не слыхивал про нас. Поэтому все, что мы можем сейчас сделать, это быстро покинуть гостеприимный замок Висящего Мастера, изменить внешность, и взойти на борт ближайшего корабля, следующего в сторону края земли. Родные места останется вспоминать с любовью и тоской, за кружкой дрянного эля в забубенном кабачке на обочине мира. Я искренно желаю нам обоим удачи, и, если тебе нечего добавить, предлагаю использовать одно из немногочисленных окон для того, чтобы как можно более резво выбраться из замка.
   Харард не ответил, лишь поведя из стороны в сторону парой обвисших ушей. Вскочив на ноги, он от души зашвырнул трофейный топор в сторону ближайшего окна. Разноцветный витраж нехотя, будто подумав о чем-то своем, со звонким грохотом низвергся из рамы. Снурри подтянулся на подоконнике, и высунулся всем торсом в окно. Уважительно присвистнув, Снурри изрек: - Прыгать придется довольно высоко.
   Харард пожал плечами. Не имея другого выбора, Снурри и Харард по очереди сверзились из окна прямо на коротко стриженый газон, украсивший замковый двор, при этом Харард сломал седалищем один из произраставших здесь в изобилии карликовых кустов.
   Газон разделялся на две части мощеной дорожкой, уводящей в сторону замковой стены, заметной издалека. За стеной, окутанные туманом, виднелись остроконечные крыши, флюгеры и вымпелы Рабарраса. В это время из-за угла замка появилась группа вооруженных солдат из частной армии Гильдии, отчаянно жестикулирующих меж собою. Завидев бегущих со всех ног приятелей, солдаты встрепенулись, забыв про разговор, обнажили мечи, и бросились вслед за Снурри и Харардом, которые, будучи сильно утомленными, не могли поддерживать серьезный темп бега. Вслед за солдатами едва поспевал тот самый плюгавенький человечек, который в пыточном подвале шептал на ухо ныне почившему Младшему Магистру. Его лысина блестела на солнце мелкими капельками пота. Он неловко размахивал руками, в одной из которых у него был зажат почти игрушечный меч, а в другой - платок, украшенный кружевом. Харард и Снурри что есть силы бежали в сторону замковых ворот, створ которых был уже так близок, однако несмотря на все свое обмундирование, бодро выглядящие солдаты бежали заметно быстрее наших героев, и вскоре один из служителей порядка настиг Харарда, и попытался ткнуть его на бегу мечом в спину. Харард дернулся как ужаленный, меч солдата уколол воздух рядом с его плечом, не задев туловище и ухо. Удачно избежав ранения, Харард, тем не менее, сбился с темпа, из-за чего левая нога ступила на землю раньше, чем правая нога оторвалась от земли, в результате обе встретились в весьма неловкой обстановке, можно сказать, заплелись, и Харард с горестным воем растянулся на булыжниках дорожки. Авангард солдат настиг пытающегося подняться Харарда, и тяжелые сапоги один за другим принялись охаживать ребра и бока варвара, скорчившегося на дорожке. Завидев, что дело приняло плачевный оборот, Снурри остановился, неуверенно глянул в сторону вожделенных, широко распахнутых замковых ворот, и повернул назад, громко проклиная Харарда, Хромого, Джиндо, Висящего Мастера и его слуг, и еще множество так или иначе участвовавших в судьбе Снурри людей и нелюдей, прямо или косвенно проложивших для него тропинку сюда, на место, где ему, очевидно, предстояло сейчас расстаться с жизнью. Потрясая кинжалом с золоченой рукоятью, Снурри оскалил зубы, и бросился на ближайшего из солдат, увлеченно пинавших Харарда. Все остальные немедленно отвлеклись, и вскоре широкие и прямые лезвия мечей засвистели в воздухе. Если б не природная ловкость Снурри, и не его подготовка в бытность учеником, солдаты неминуемо нашинковали бы подземника в салат в первое же мгновение. Делая в разные стороны выпады с бесполезным против мечей кинжалом, Снурри крикнул - Харард, как ты? Можешь подняться? Однако Харард что-то нечленораздельно сипел в ответ, стоя на четвереньках, сплевывал кровь в траву у дорожки. Тем временем на место действия подоспел лысый человечек с игрушечным мечом и платком. - Стойте! - закричал он солдатам, по-бабьи махнув платком - Их нужно взять живыми!
  - Их уже брали один раз живыми! И что? Эти канальи убили Младшего Магистра, и подставили под плети нашего Хаспара! - прорычал один солдат, отличавшийся от остальных шрамом через все и без того несимпатичное лицо.
  - Я приказываю, капитан, остановитесь, этих людей повелел задержать и доставить ему Висящий Мастер!
  Солдат со шрамом неохотно буркнул другим солдатам, чтобы те опустили оружие. Снурри воодушевился, хотя и не знал, зачем после всего что было, он нужен живым, да еще и самому предводителю Гильдии Подземников Рабарраса. Лысый шумно дышал, отирая платком пот со лба. Преследование далось ему нелегко.
  - Бросай кинжал и сдавайся, отродье - ты слышал, что сказал господин Пешта? Тебе же будет лучше - капитан выразительно повел острием своего меча.
  Снурри не пришлось уговаривать. Видя, что Харард не в силах больше продолжать сопротивление и вообще движение, а также поняв, что жизнь Снурри хоть кому-то еще нужна, он принял единственно верное решение, и вытянув руку с кинжалом, разжал пальцы. Выбив из булыжника искру, кинжал остался лежать на дорожке. Человечек нагнулся, и цепкой ручкой заграбастал кинжал Магистра.
  - Я надеюсь, господин Пешта не даст возможности господину капитану рассказать вдруг Висящему Мастеру, что задержанные Снурри и Харард сбежали или разбились при падении из окна? - ухмыляясь, поинтересовался у лысого Снурри, пока один из солдат, злобно кривясь, стягивал снуррины запястья тонкой, но прочной веревкой.
  - Я гарантирую вам, что вас доставят на прием к Висящему живыми - в тон ему ответил лысый. Он, похоже, не разделял бурных чувств солдат к нашим героям, и не испытывал ни малейшего расстройства от мысли о смерти Младшего Магистра, которому еще недавно он так подобострастно нашептывал на ухо. 'Видать, лелеет в мечтах занять его пустующее с недавних пор место' - подумалось Снурри, пока он шагал рядом с пошатывающимся Харардом, подгоняемый грубыми тычками в спину. Следом шагали солдаты, держа наготове мечи.
   Обогнув с восточной стороны замок, процессия, состоящая из пойманных Подземников, вероятного претендента на пост нового Младшего Магистра гильдии Подземников Рабарраса, а также горстки недовольных отсрочкой расправы солдат, приблизилась, наконец, к входу в покои Висящего Мастера. 'Ну и дела' - размышлял Снурри, озираясь по сторонам - 'Никогда бы не подумал, что буду в гостях у самого важного Подземника Рабарраса. Зачем мы ему, интересно, нужны? Младший Магистр упоминал имя Джиндо-ренегата, Может быть, Висящий Мастер ищет автора карты, этого Джиндо с Побережья? Странно, ведь Джиндо лет десять как исчез. То ли умер, то ли в вампира превратился. А ну как Висящий прознал о прошлогоднем нападении на деревню у Побережья, где, говорят, видели Джиндо в страшном вампирском обличье. Что за фигура такая - этот Джиндо? Так, смутьян...Кто знает? Да и что мне об этом судить-рядить, если все равно казнят' - Висящий Мастер никак не отличался от других предводителей великодушием. Так или иначе, момент вынужденной аудиенции приближался с каждым новым шагом вдоль аллеи, обрамленной рядами статуй древних предводителей, направленным в сторону входа в покои Висящего Мастера. Вместо обычного для мостовых булыжника, дорожка, а вернее - дорога, - ведущая к массивным воротам в ту часть замка, которую занимали покои, - была выложена белыми плитами из полированного камня. Снурри, опустив голову, с завистью смотрел на то, как насекомые снуют туда-сюда по белокаменной поверхности всяк по своим насекомьим делам. Мелкую живность нимало не заботило, что шагающий в опасной близости от них великан скоро будет болтаться на виселице, или грузно свалится набок, а отрубленная голова покатится по эшафоту, часто-часто моргая глазами, и кто-то из зрителей в толпе громко вскрикнет 'Ой! Вот удача!' На западе Империи традиционно считается, что счастье будет тому, кому на казни подмигнет приговоренный. Вот и ходят они, и смотрят за тем, как казнят преступников. Хоть бы не удавили тайно, в подвале, как поступают с ведьмами и черными колдунами.
  Харард, весь в кровоподтеках и царапинах, согбенный как старик, едва передвигая ноги, прошел во входные ворота. Всходя на широкие ступени крыльца, Снурри оглянулся и посмотрел на стены замка, на небо над ними, на башни города, выглядывающие из-за зубцов стен. Мысленно попрощавшись со всем белым светом, Снурри вошел в покои Висящего Мастера.
  Хромой испытующе поглядел сначала на Снурри, потом на Харарда. 'Ну что, возьметесь за работенку? Риск велик, но и награда высока. Кроме главной вещи, которую отдадите мне, забирайте все, что найдете там. Вот тебе карта, Снурри, о которой я говорил. Я тебе уже все рассказывал, и про Кинжал, и про ловушки, так что сам объясни подробности своему подельщику, хотя я смотрю на него и сомневаюсь, что поймет хоть толику.' Харард насупился, но Снурри потянул его за рукав, и утвердительно кивнул головой Хромому. 'Вот и хорошо. Немедленно отправляйтесь в путь, утренний караван скоро пройдет по главной улице'.
   Снурри вспомнил последний разговор с Хромым. Неужели кто-то из окружения Хромого выдал Младшему Магистру, что подземелье в ведении Висящего Мастера собираются обокрасть? Как еще Магистр узнал бы имена Харарда и Снурри до того, как увидел их в пыточном подвале? Разве что воспользовался услугами сверхопытного предсказателя или ясновидца. Но если кто-то из людей Хромого доносил о делах Хромого, то почему от Магистра укрылось имя заказчика? Во всей этой истории было много непонятного, однако времени размышлять больше не оставалось, потому что Снурри и Харарда привели в комнату Ожидания. Разряженный в пух и прах церемониймейстер стукнул посохом в пол и с выражением произнес: - Господин Висящий Мастер, глава Гильдии Подземников Рабарраса, член Совета Мастеров, ждет вас!
   В Совете Мастеров всего пять человек. Их количество образует магическое число Звезды, защищающее благополучие всех Гильдий Подземников Империи. Число Гильдий, связующим звеном которых является Совет Мастеров, также равняется пяти. Каждую Гильдию Подземников представляет один Мастер, он же и возглавляет на своей территории деятельность своей Гильдии. Мастер Эвасиус стоит во главе Гильдии Подземников Восточных провинций, Мастер Бруно возглавляет Гильдию Подземников Побережья, Мастер Фаэмнир-Летописец - Гильдию Подземников Северных провинций, Мастер Тэлле-Ши-Тэлле - Гильдию Подземников Запада, Висящий Мастер (настоящее имя его давно забыто) держит в руках бразды правления Гильдией Подземников Рабарраса, занимающей самую маленькую территорию в Империи (город Рабаррас и его предместья), но территорию, на которой в великом множестве разбросаны подземелья, большинство их которых не нанесено на карты и по сей день. По существу, все Гильдии Подземников вместе составляют одну, но, тем не менее, предводители Гильдий во все времена избегали полного единства, намеренно поддерживая территориальное разделение, что позволяло лично иметь власть над обширной территорией, не советуясь с другими на предмет рационального (то есть выгодного для себя) ее использования. Лишь для разрешения особо важных вопросов, имевших главенствующее значение для всех Подземников Империи, собирался Совет Мастеров, и пятеро сообща решали, что делать остальным многим тысячам. В остальное время отношения между членами Совета носили скорее церемониальный характер, нежели характер совместного распоряжения властью. Исторически вышло так, что каждый Мастер на своей территории добился определенного, ни с чем не смешиваемого, суверенитета. В каждой Гильдии существовало целое сборище Магистров, выполнявших функции советников Мастера, и конечно, всякий тянул и без того дырявое одеяло на себя. Однако избежать развала связующих начал между Гильдиями Подземников позволяла обширная система общих для всех территорий законов и правил, которые копились веками, и утверждались в том числе Советами Мастеров, во все времена управлявших Подземниками Империи.
   Дубовые двери высотой в два человеческих роста лениво распахнулись, открыв проход в Зал Приема. Первым в зал зашел лысый Пешта, успевший пристроить кинжал Младшего Магистра себе на поясе, рядом с собственным недо-мечом. Таким образом, увешанный оружием, господин Пешта представлял собой комичное зрелище, напоминая своим видом предводителя банды карликов-разбойников, только что одолевшего в неравном поединке мышь. Задрав кверху нос, лысый продолжатель дела Младшего Магистра чинно прошествовал к начертанной на полу линии, за которую просителям переходить было строжайше запрещено. Следом группка солдат во главе с капитаном погоняла еле плетущихся Харарда и Снурри. Снурри обратил внимание на прочные веревки, лоснившиеся от масла, натянутые повсюду под потолком. Харард едва не задел головой одну из них. Подойдя к линии, Пешта почтительно склонил голову, и с должной дрожью в голосе изрек:
  - Мастер, я преследовал их, схватил их, и привел их к тебе. - При этих словах украшенный шрамом капитан солдат скривил рожу, как от приступа зубной боли.
  Тот, к кому обратился Пешта, находился в темном алькове, из которого во все стороны как паутина расходились веревки, поддерживаемые крюками и колесиками, торчащими из потолка и стен, образовывая хитрую систему непонятного свойства. Вместо ответа на речь Пешты, веревки задвигались, что-то заскрипело и зажужжало, и из темноты алькова показался загадочный силуэт, похожий в сумраке на подвешенный на нескольких веревках мешок, не касавшийся пола. Собственно, это и был кожаный мешок, да не простой, а перетянутый со всех сторон ремнями да веревками, и не пустой внутри. Из особых прорезей в мешке вниз свесились истонченные руки и ноги человека, а сверху выглядывали плечи и голова, поддерживаемая деревянным жабо. С жужжанием и мягким поскрипыванием влекомый веревками мешок с Висящим Мастером - а это и оказался Висящий Мастер, тот, кто был в мешке, - плавно переместился ближе к запретительной черте, с другой стороны от которой стояли участники потасовки во дворе замка. Остановив ход, мешок еще какое-то время покачивался на веревках.
   Снурри подозревал, что прозвище Висящему Мастеру дали не за просто так, но чтобы человек и вправду висел на веревках.... Из всех Мастеров Снурри видел раньше только Эвасиуса, когда тот появлялся на людях во время всевосточных сходов. Висящий вовсе не был похож на бодренького старикашку Эвасиуса. Тело его иссохло и истощилось, руки и ноги безжизненно болтались над полом. Сморщенная, как зимняя тыковка, голова Висящего склонилась набок, несмотря на поддерживавший ее воротник, испещренное морщинами лицо было лишено всякой живости, и очертаниями как нельзя более близко напоминало козлиный череп, и только в выцветших от времени глазах, на дне, светился живой ум.
  - Выйдите все, кроме этих двоих, - устало произнес скрипучий голос Мастера, и ссохшийся палец указал на Снурри и Харарда. Харард подслеповато щурился, пытаясь разглядеть в деталях невиданное чудо, заговорившее вдруг, во что он поверить не смог бы, если б не услышал собственными огромными ушами. 'Господин' Пешта попятился, жестом увлекая за собой солдат. Капитан неуверенно зашагал к выходу, косясь на оставленных без присмотра Харарда и Снурри. Снурри в это время озирался в поисках какого-нибудь окошка или дополнительной двери, в которые можно было бы сбежать. Харард прикидывал, можно ли успеть накинуть одну из многочисленных веревок на шею Висящему. Подумав, Харард отбросил эту мысль, решив, что до шеи и высоко, и трудно из-за воротника и своих связанных рук, добраться. Двумя скрученными руками Харард с трудом поправил начавшие было сползать штаны - пояс с него сняли вместе с курткой палачи, пока он валялся в подвале без сознания.
  Дубовые двери с громким стуком затворились, и в Зале Приема остались - кто стоять, кто висеть - трое. Однако даже безнадежному дураку было бы ясно, что с той стороны к двери прильнули несколько пар ушей. Принимая во внимание боевые ранения на капитане солдат из Звена Укрепления Порядка, внимающих ушей вполне могло быть и нечетное количество.
  Поскольку Снурри не имел предположений насчет причины своего пребывания на приеме у Висящего Мастера, первым заговаривать он не стал. В результате в зале воцарилась неловкая тишина, которую, однако, вскоре нарушил голос Висящего Мастера:
  - Вы совершили чудовищную ошибку, согласившись добыть для вашего поручителя Кинжал-Высасывающий-Жизнь.
  Харард и Снурри переглянулись. Это они поняли и сами. Вернее, им дали понять. Висящий Мастер замолк, потом снова заговорил:
  - Своим вторжением в место упокоения Кинжала вы закрутили колесо Мельницы, пророчество начало сбываться. - Мастер снова замолчал, даже как будто смежил веки.
  Снурри не слышал никаких пророчеств, связанных с Висящим Мастером, загадочной Мельницей или Кинжалом-Высасывающим-Жизнь. Ни в карте Джиндо, ни в словах Хромого ничего такого не было. Снурри хотел задать Мастеру вопрос, но тот оборвал его, махнув рукой, отчего мешок с его телом качнулся на веревках:
  - Не нужно говорить. Сейчас слушай, - голос Висящего Мастера был глух, как будто доносился из могилы, до которой, судя по всему, ему было не так уж и далеко: - Вы, конечно же, нарушили правило границы Гильдии. Ваш поступок на Совете был бы рассмотрен как преступление, не иначе. Однако мне известно, что вы действовали не по своей воле, а по наущению. Магистр Гранаш, по прозвищу Хромой, верный пес Мастера Эвасиуса, отправил вас сюда, на эти опекаемые мною скорбные земли, чтобы сотворить беззаконие, которое и свершилось вашими руками. Некоторые из моих людей поспешно решили, что вы были посланы сюда, чтобы очернить мою репутацию в Совете, совершив дерзкое похищение магического предмета у меня из-под носа. Этот мой Младший Магистр, старый, никуда негодный раб...Пешта будет куда как полезней...Я понимаю, что на самом деле вашими действиями руководила вовсе не тайная зависть ваших предводителей. Мой слуга, которого вы убили в каземате, показал мне мешок с монетами, отобранный у одного из вас. Откровенно говоря, мне все равно, зачем вы пришли на мою территорию. Кинжал-Высасывающий-Жизнь никогда не представлял особую ценность для меня и моих людей. Это не более чем старинная колдовская игрушка, некогда оказавшаяся в руках безответственного человека, чей дух теперь населяет захоронение, в котором вас поймали... - Мешок с помещенным в него старцем медленно наклонился, одна из веревок, издав тонкое 'тин-нь!' натянулась: - Меня заинтересовало другое, и поэтому вы оба живы. Ты, - Мастер указал изогнутым пальцем на Снурри, - убил Младшего Магистра ударом в ухо, нанесенным крошечным предметом, гвоздем из розового металла, с тайнописью на шляпке. Наверное, тебя натаскивали на этот прием, но мне важно вот что. Само орудие, этот гвоздь, ведь ты его не сам сделал, и не купил в лавке, так? - Висящий вопросительно посмотрел на Снурри окруженными сетью морщин глазами: - Тебе его дал Хромой Гранаш, вместе с картой захоронения, верно? Кроме личной наживы, ты передал мне привет от Джиндо, его посмертный привет мне, тому, кто более всех пострадал от его безумств! Мы до сих пор в опасности! - Видимость гнева тенью пробежала по пергаментному лицу Мастера. Снурри не понимал смысла и одного слова из того, что мямлил несомненно спятивший старик. Снова было упомянуто имя Джиндо-с-Побережья, решительно непонятно, зачем. Похоже, старик находился в постоянном бреду.
   - Не делай вид, что не понимаешь меня, заморыш, - просипел, будто читая мысли, Висящий: - Хромой научил тебя притворяться, но мне на это плевать! Уж я-то знаю, что ты не просто так достал из-за пазухи гвоздь из розового металла! - Тут старика охватил судорожный кашель. Прокашлявшись, он, уже более спокойным тоном продолжил: - Я был в Совете, еще когда Джиндо был жив. Я тогда был уже немолод, но все еще здоров. Я видел, как Джиндо сходил с ума, видел это каждый день. Я хотел это остановить, и другие...мне..помогали..но он презирал нас, потому что владел тайной, которая делала его сильнее нас всех вместе взятых...мы ничего бы не сделали с ним даже вчетвером при помощи всех своих людей, если бы только чародеи нам не помогли. Была битва. Мы, вместе с чародеями и их воинством, против Джиндо и его орды. Джиндо сдался, как только понял, что силы колдовства на нашей стороне. Но он взял свое, это колдун-Подземник, он проклял нас всех...Прошли годы...и никто из Мастеров, состоявших тогда в Совете, не умер своей смертью. И только я остался жив. Но и меня не обошло его проклятие. Однажды ночью... мне приснилось, что руки и ноги мои сковало словно цепью, а тело обездвижело, что я не могу и шагу сделать без жуткой боли с головы до ног. Я прекрасно помню то утро... Я проснулся весь в поту, уверенный, что это Джиндо-ренегат наслал на меня проклятье. И тогда я понял, что вправду не смогу сделать и шагу, не смогу пошевелить и пальцем без того, чтобы испытать боль. И я не могу...никак...я пытался...это вытащить, но никак.. Эта боль...я живу с ней вот уже пятнадцать лет...не могу привыкнуть к мысли о том, что...эту боль может причинять такой крошечный предмет... - сказав это, Мастер начал медленно поворачиваться на веревке вокруг своей оси до тех пор, пока Снурри и Харард не узрели собственными глазами его укутанную мягкой накидкой спину, пониже которой, выглядывая через специальную прорезь в кожаной люльке, торчала верхушка гвоздя из металла, отсвечивавшего розовым. На шляпке Снурри безошибочно разглядел те же знаки, что были на таком же гвоздике, подаренном ему Тенью.
   Следует ли говорить, что, несмотря на весь трагизм, с которым Висящий Мастер поведал нашим героям грустную историю своего увечья, Снурри и Харард еле удержались от того, чтобы разразиться хохотом от зрелища, которое предстало их взглядам. Оказалось, что самый старый из Мастеров Подземников, самый влиятельный и могущественный предводитель имеет недомогание весьма пикантного свойства, заключающееся в гвоздике, намертво торчащем из его седалища, из-за чего старичок не мог толком шевелиться в течение почти двух десятков лет!
   История, рассказанная Висящим про бунтовщика Джиндо и Проклятый Совет была знакома Снурри и Харарду. Эту басню из уст в уста передавали наставники подмастерьям, а обученные грамоте Подземники заносили в свои бытописания, на память, стало быть, потомкам. Все, о чем говорил Висящий Мастер, присутствовало в общепринятой, хрестоматийной версии истории про восстание Джиндо, кроме двух вещей: Висящий Мастер упомянул о том, что Джиндо владел какой-то тайной, которая делала его сильнее всех членов Совета Мастеров Гильдии, что наверняка было связано с высшей магией Старых Времен, и последнее - история про волшебный гвоздик, который нельзя извлечь из...кхгм..тела. Снурри задумался. Прихоть магических сил свела воедино его судьбу с судьбой Висящего Мастера из Рабарраса, используя для этого такой необычный предмет из странного материала, и проведя Снурри через череду не вполне заурядных событий. Неужели Хромой на самом деле нарочно отправил Снурри и Харарда на верную погибель, только чтобы они передали Висящему Мастеру так чудовищно выраженный намек на то, что жив кто-то из подручных его врага, и до сих пор они готовы нанести удар по Совету? Несмотря на то, что последние события развивались, по мнению Снурри, независимо от каких-либо предваряющих замыслов, - уж очень все происходящее было сумбурным и беспорядочным, - вероятность того, что высказанные опасения Висящего Мастера не лишены оснований, все-таки оставалась высокой. Хромой был хитрая бестия, и вдобавок владел волшбой, а потому запросто мог задурить Снурри голову мороком про Тень, сующую тайком в кулак розовый гвоздь. Стоило Снурри выпасть из сознания, как морок, наоборот, проснулся в снурриной голове, и исподволь толкнул Снурри на невероятный поступок - хладнокровный удар в ухо, нанесенный несчастному Младшему Магистру. Собственно Хромому нужно было только заранее довести до сведения лазутчиков Висящего Мастера, что в Рабаррас на незаконное разграбление отправились Подземники по имени Снурри и Харард, имеющие при себе карту, нарисованную некогда бунтовщиком Джиндо-с-Побережья, вроде бы мертвым ныне, да без всяких тому доказательств. Какую же роль играл в такой возникшей у Снурри в голове картине Магистр Гранаш-Хромой? Предупреждал ли он Висящего Мастера о грозящей тому опасности, исходящей от его давнего, заклятого врага? Или Хромой связан с кругом Джиндо, который то ли есть, то ли не было его никогда? А может это лично Эвасиус навострил Хромого на то, чтобы навредить Висящему Мастеру? В одном Снурри был уверен: сведения о пути и продвижении Снурри и Харарда собирал для Висящего Мастера лысый Пешта. Еще в пыточной Пешта очень быстро сообразил, что в деревне Грязи нет человека по имени Трун. Либо он лично помнил всех жителей славных Грязей, либо все-таки по иным причинам с самого начала, в отличие от почившего Младшего Магистра, Пешта знал, что Снурри плетет небылицу про заказчика Кинжала. А раз патрон Пешты, Младший Магистр Гильдии Рабарраса, не был осведомлен о том, что Снурри и Харарда послал в Рабаррас Магистр Гранаш, служащий самому Мастеру Эвасиусу, значит Пешта это просто от него скрыл, и, желая подвинуть Младшего Магистра с места, самостоятельно, минуя Младшего Магистра, донес Висящему Мастеру об участии Хромого Гранаша в деле. Возможно, Пешта заранее знал от Хромого, что Младший Магистр умрет. Могло быть даже, он сам попросил Хромого 'устроить' этот номер. От вопросов и предположений у Снурри пухла голова. Харард тем временем озабоченно мял двумя не особо стянутыми веревкой пальцами необъятное полотнище опухшего во время последней драки правого уха.
   Отбросив пока рассуждения на понятную, в общем-то, тему взаимных происков наставников Гильдии, Снурри отметил про себя, что так и остался в неведении относительно смысла того, с чего Висящий Мастер начал свой монолог. А именно упомянутого стариком некоего пророчества, исполнение которого, дескать, завязано на Снурри и его лопоухом приятеле. Осталось только с покорностью ожидать, что прикажет ему, Снурри, выполнить Висящий Мастер, а он, несомненно, прикажет что-то делать, так как уверен, что Харард и Снурри играют не за последнюю карту в игре, затеянной Хромым. Главное, чтобы у Висящего сохранилась уверенность в том, что Харард и Снурри в силу своей важности нужны ему живыми. Поэтому Снурри решил довериться случаю, что, учитывая обстоятельства последнего дня, перестало быть для него непривычным делом:
  - Великий Мастер... - Снурри преклонил колено, пихнув локтем в голый бок Харарда. Харард с некоторым запозданием последовал примеру Снурри, упав на свое колено. - Ваша мудрость не знает границ, - брови старика при этих словах слегка приподнялись, - Мы действовали по наущению Магистра Гранаша, господин Пешта был совершенно прав, донося вам об этом, - на лице старика от услышанного проявилось некое подобие удивления (зародившегося наверняка по поводу упоминания Пешты) и легкого интереса. - Что же мы можем сделать для вас, великий Мастер, чтобы смыть с себя позор отступничества, и заодно помочь вам избавиться от проклятия, мучающего вас долгие годы?
  Старик издал хриплый смешок:
  - А ты уверен, заморыш, что сможешь мне к тому же помочь избавиться от гвоздя?
  - Истинно так, великий Мастер! Гвоздь, который оказался в моей руке, против воли нанесшей удар вашему слуге, был и вправду не сделан моими руками, и не куплен в лавке. Магистр Гранаш внушил мне сновидение, из которого возник гвоздь. Похожесть обстоятельств двух происшествий с этим необычным предметом, и мое определенное отношение к ним, дают мне возможность попытаться понять сущность загадки, загаданной отступником Джиндо и Магистром Гранашем.
  - Значит, Хромой все-таки из них.....И Эвасиус, возможно, тоже...- в ответ старик забормотал себе под нос, - Пешта!!! - неожиданно громко крикнул он закрытым дверям.
  Тяжелые двери немедленно распахнулись. В зал Приема вломились давешние солдаты с оружием наготове, озиравшиеся в поисках обидчиков Висящего Мастера. Среди солдат крутился и сам Пешта. Убедившись, что Снурри и Харард ничего вредоносного не творят, и что с Висящим Мастером все в порядке, солдаты стушевались. Выходило, что опять не найдется повода прикончить этих двоих чужаков.
  Висящий Мастер неожиданно твердым голосом приказал:
  - Пешта, верни им их куртки, плащи, оружие, и всю поклажу, кроме того, что никогда не принадлежало им. Дай им мула, и запас еды для них и животного на переход до границы восточных земель. Скажи своим шпионам, чтобы следили за этими двумя Подземниками повсюду, на всем их пути. Знай, но никому не говори, что я отправил их искать Джиндо или его преемника, затем, чтобы пророчество не сбылось. - Пешта выпучил глаза, ошарашенно посмотрел на Снурри и Харарда, и выбежал вон.
  - Ты понял, заморыш, чего я от вас хочу? - обратился Висящий Мастер к Снурри, - Вы должны отправиться в свою Гильдию, к своему Магистру, и неважно какими путями добраться до Джиндо, если он жив, потому что я уже начинаю сомневаться, что он мертв, или же, если все-таки Джиндо мертв - добраться до того, кто хочет стать преемником Джиндо. Добравшись до него, кто бы он ни был, вы укажете моим людям на него. Лазутчики Пешты вас найдут, через них вы будете передавать мне собранные сведения. Если вы получите приказ убить кого-то, вы исполните приказ немедленно, а иначе я отдам еще кому-нибудь приказ убить вас обоих. В круг предводителей вашей Гильдии Восточных провинций войти довольно сложно, поэтому вам придется постараться, чтобы разгадать замыслы Магистра Гранаша и тех, чьи поручения он исполнил, отправив вас сюда. Вскоре состоится заседание Совета Мастеров Гильдии. К этому моменту я должен буду знать, какие силы хотят завершить пророчество.
   Снурри и Харард послушно попятились вслед Пеште, почтительно согнувшись. Одновременно задвигались и натянулись канаты, державшие мешок, в котором покоилось дряхлое тело старого Мастера. С шорохом и жужжанием паутина веревок уже почти втянула Висящего Мастера в альков, из которого он ранее появился, как Харард звучно спросил, виновато глядя на пожимающего плечами Снурри:
  - А что за Пророчество? Что значит 'завершить пророчество'?
  Внезапная тишина упала на Зал Приема. Движение веревок остановилось. Висящий Мастер, чей 'кокон' уже наполовину скрылся из поля зрения, с плохо скрываемым раздражением промолвил:
  - Если вы оба не подходите для этого дела, то вам не стоит знать, что это за пророчество. Если же вы приложите все должные усилия для выполнения моего приказа, содержание Пророчества для вас не будет тайной. Или нужно как следует за вас все разжевать? Если так, то вы оба мне, в сущности, без надобности. Своими поступками вы и так показали, что стремитесь как можно скорее умереть...
   Снурри возмущенно возразил:
  - Нет-нет, мы готовы, Мастер. Мы осознаем важность Вашего приказа, и способны его выполнить! Мы немедленно отбываем на восток! С этими словами Подземники покинули Зал Приема, полагая, что никогда сюда не вернутся.
   Слово Висящего Мастера было законом - по крайней мере, на территории замка Гильдии Подземников Рабарраса, - и вскоре Снурри и Харард получили назад свои личные вещи, за вычетом Кинжала-Высасывающего-Жизнь, и мешка старинных монет, который утащил из подземного склепа Снурри. Харарду торжественно вернули Мощногляды, одно из стеклышек которых треснуло. Снурри напоили мутноватой, но вполне пригодной для питья водой. Кроме того, в распоряжение подельщиков были предоставлены нездорового вида мул, печально глядевший на своих новых хозяев воспаленными глазами, две переметные сумы, набитые несвежей пищей, и замшевый кошель с некоторым количеством имперских реалов - золотых и серебряных - ставших своеобразными подъемными от Висящего Мастера.
   Итак, приятели неожиданно заполучили свободу в обмен на обещание раскрыть козни неизвестных, затеянные против Висящего Мастера из Гильдии Подземников Рабарраса. Из всей заварушки Харард и Снурри вышли с минимальными потерями, если не считать утрату того, за чем, собственно, Подземники и прибыли в свое время в окрестности города, а также обретение изуродованных великанских ушей Харардом. Кроме того, в изменившихся условиях отпадала необходимость покидать большую землю или скрываться - Висящий Мастер великодушно пренебрег возможным с его стороны возмездием за проступок, совершенный на чужой территории Снурри и Харардом. В связи с этим, приятели могли бы преспокойно вернуться в свою Гильдию. Но в этом было одно 'но' - если Хромой все же нарочно затеял историю с походом в земли Рабарраса за магическим кинжалом, чтобы как-то досадить Висящему Мастеру, - то безмятежное возвращение не солоно хлебавших Харарда и Снурри в родную Гильдию могло бы показаться Хромому по крайней мере подозрительным. Поэтому Харард и Снурри, покидая стены гостеприимного замка, решили предоставить себе небольшую отсрочку возвращения в родные земли с тем, чтобы разобраться со здоровьем Харарда, пошатнувшимся явным образом от воздействия охранных заклинаний, и дать себе время подумать, а что же на самом деле предстоит им обоим сделать, чтобы в конечном итоге хотя бы остаться в живых.
  - Вот теперь ты сам видишь, какой это красивый город, Харард-Путешественник - Снурри со знанием дела указывал Харарду, куда глазеть. - Вот, здесь продают лучшие колбасы в городе, а здесь находится театр. Ты знаешь, что такое театр? Нет, это не ширма с дерущимися куколками наверху, дружок. Театр - это целое здание с множеством мест для зрителей и Сценой - что-то вроде арены, - на которой еженедельно проходят костюмированные представления. Да-да, с дерущимися ряжеными артистами, ты-таки прав! Эй, карлик, а ну не трожь моего мула, а то как всыплю, не обрадуешься! - последняя фраза была адресована низкорослому косоглазому, и вдобавок горбатому, человечку, суетящемуся поблизости. Человечек что-то проворчал себе под нос, и скрылся в толпе. Продвигаться в толпе людей в центре большого города надлежало с осторожностью, чтобы трудами местных воришек не лишиться чего-нибудь из вещей. Поэтому Снурри и Харард держали ухо востро, и зыркали глазами по сторонам, отпугивая подозрительных людишек сурово сдвинутыми бровями и видом ладоней, покоившихся на рукоятях мечей. Шагая по наводненной людьми улице, приятели не чувствовали себя уверенно. Где-то здесь, среди прохожих, затесались соглядатаи Пешты - прихвостня Висящего Мастера. Их взгляды прямо-таки жгли спину Снурри. Взгляды обычных прохожих тоже жгли, но уже не спину Снурри, а колыхающиеся уши Харарда, покрасневшие от охватившего Харарда смущения. Некоторые открыто тыкали в Харарда пальцами, смеясь и обсуждая что-то обидное друг с другом. Некоторые приставляли ладони к своим ушам, и шевелили пальцами, изображая величественное покачивание харардовых слуховых отростков. В результате Харард был вынужден крепче затянуть веревочку капюшона у себя на шее, закрыв тканью обвисшие мочки ушей от не в меру любопытных наблюдателей и насмешников.
  - Эх, ухлопают нас здесь, Снурри, чует мое сердце! - Харард недоверчиво озирался - Люди тут гнилые, с червоточинкой, вороватые! А у нас на лбу написано, что не местные.. Если сейчас так жутко, что же будет завтра?...
  - Что бы ни ждало нас завтра, сейчас нам нужнее всего хороший сон на мягких постелях, по возможности без клопов по соседству. Поэтому, если мы хотим встретить эту ночь в тепле и уюте, нам следует как можно быстрее отыскать поблизости трактир, в котором были бы свободные места. Вторым номером нашей программы должно стать магическое излечение тебя, мой друг Харард, от почти простудного заболевания ушей, редкая разновидность которого тебя поразила так нещадно.
   Беседуя, и заодно жуя любезно предоставленный Пештой хлеб, приятели шагали по заполненным людьми и животными улицам шумного Рабарраса.
   Поскольку Снурри и Харард впервые с момента их пленения смогли собраться с мыслями и, были предоставлены самим себе, настала очередь и нам отвлечься от описания их собственных действий ради того, чтобы немного больше узнать о городе Рабаррас, название которого многажды упоминалось выше, но о котором читающему эти строки пока практически ничего неведомо.
  Рабаррас, по существу, является самым крупным из городов, сохранившихся до сих пор, первый камень в строительство которых был заложен еще в Старые Времена, на заре так называемого Туманного Века. В Старые Времена, как известно, не все города закладывались людьми, многие были построены другими, ныне канувшими в безвестность существами, о чем свидетельствуют немногочисленные и разрозненные, но тем не менее внушающие доверие источники, прежде всего - колдовские книги Гильдии Чародеев. Но более всех документов о сгинувших расах свидетельствовали их постройки, и изготовленные ими предметы. Целые кварталы зданий в Рабаррасе, основанные в древности, отличались по своему внешнему виду и использовавшимися при строительстве материалами от сходных по предназначению построек современного нам и нашим героям периода. Обычная, без архитектурных витиеватостей, домовая постройка в типичном западном городе (а Рабаррас в этом смысле немногим отличался от других, менее примечательных городов западных провинций) представляет собою сложенное из крупного кирпича или тесаного камня строение с высокой двускатной крышей, застеленной красной или коричневой черепицей, с небольшими узкими окнами, защищаемыми от лиходеев ставнями, окруженное деревянным забором, а то и частоколом, с входными воротами из мореного дуба или железнодрева. Так или иначе, все строения современности, - бедные ли, богатые ли, - походили друг на друга, но не на здания, построенные в Старые времена. Здания, построенные древними, выглядели так, как будто в них еженощно проходят ведьмины шабашы: настолько устрашающе, но и в то же время красиво, были оформлены фасады этих приземистых, насыщенных деталями многосложных построек. Многочисленные скульптурные и резные изображения на фронтонах, сюжеты которых были почерпнуты из древних мифов и настоящей истории сотворения мира, как нельзя более точно характеризовали демонический стиль, в котором были выстроены здания, составлявшие старые кварталы города. Крыши этих зданий могли быть сделаны целиком из камня, глыбы которого, особым образом разрезанные и обработанные в плиты, смыкаясь, образовывали сложных форм купола, шатры и другие не менее занимательные фигуры, венчавшие эти дома с незапамятных времен. Надо отметить, что Рабаррас считался уникальным городом в силу именно того, что был прямо-таки заставлен зданиями просто старинной, и очень древней построек. Было бы нечестным заявить, что только здесь сохранилась архитектура Старых Времен, однако в других местах Империи Благоденствия подобные строения были многократно перестроены постоянно менявшимися владельцами под свой бытовой или религиозный уклад, и в результате безвозвратно утратили свой первоначальный, а значит истинный, облик, превратившись в подчиненные, прижитые части новой архитектуры. Но только не в Рабаррасе. Здесь в изначальном виде сохранились целые районы, улицы, площади города. Все объяснялось тем, что в Туманный Век, когда на смену богам Старых Времен приходили молодые боги, когда Посторонники ушли на границы, жители Рабарраса упорно не хотели меняться в угоду времени и новым правителям, а тайком берегли и исполняли старинные обычаи, передавали друг другу древнее знание, само по себе не позволявшее им позабыть о сохранении традиций. Дети тех людей, и их дети, и дети их детей, сохранили в себе частички древних жителей того города. Им было удобно жить в таких же домах, в каких жили их многочисленные предки. Конечно, подобные настроения не могли в официальной пропаганде быть истолкованы иначе, чем как еретические, однако, несмотря на периодические погромы Гвардии, облик старого города упорно не менялся, как не менялись его горожане, помнившие давно забытых другими жителями Империи богов.
  Город, если посмотреть на него с высоты птичьего полета, напоминал распластавшуюся привольно (насмешник скажет - дохлую) черепаху: центральная часть города располагалась на пологом широком холме, и была заполнена зданиями городской знати, и постройками, в которых размещались городские имперские службы. Концентрические круги разномастных стен расходились от центра города. Эти стены были построены в разное время, и часто отличались друг от друга и кладкой, и материалом, но все были объединены одной целью - служить надежной защитой центру города в случае, если враг ворвется в город. Глядя на эти стены, можно увидеть, как веками развивался Рабаррас, и какие из зданий приходилось выносить за пределы центра с тем, чтобы в последующем защититься новой, более высокой, прочной, и покрывающей большую площадь стеной. В геометрическом центре города, на вершине холма, вытянулась острыми шпилями в небо городская ратуша, почтенное обиталище градоначальства. Площадь подле ратуши отводилась под Лобное место, в окрестностях его время от времени раздавался дружный стук множества топоров и молотков, при помощи которых горожане возводили эшафоты для экзекуций. Собственно казни устраивались по строго определенным дням - власти города отличались крайним консерватизмом даже в вопросах преступления и наказания, и осужденных на казнь некоторое время держали в темницах в ожидании традиционного календарного дня, когда двери их камер открывались, и люди в колпаках, скрывавших лица, отводили стадо обреченных узников под звуки колокольного звона на заклание, на площадь, заполненную толпами горожан, обступавших пахнущий свежим деревом эшафот. По окончании судного дня с площади сметали бурые опилки и песок, и лобное место пустовало до следующего Судного дня по календарю.
  От крепостных стен по периметру центральной части Рабарраса в четыре стороны света расходились ряды вытянутых в длину высоких каменных домов, своим расположением на карте города напоминавшие лапы гигантской черепахи. Эти дома, по большей части действовавшие как доходные, с полагающимися им крышами красной черепицы были построены относительно недавно - два или три столетия тому назад, и выполняли единый замысел - удерживать своим присутствием форму и направление четырех соответствовавших им улиц - Северной, Западной, Южной и Восточной. План городских архитекторов имел в основе простую, и оттого особенно сильную по части магии символическую фигуру - крест, наложенный на большой круг, включающий в себя множество меньших кругов с единым центром. Это служило защитой от стихий, и внешних врагов. По счастью, нахождение Рабарраса в континентальной части Империи и без особой магической защиты обеспечивало его жителям довольно мягкий климат, лишенный резких смен направления и силы ветра, погоду без слишком жарких или, наоборот, холодных дней. Общая умеренность климатических условий не давала возможности силам природы разбушеваться, и поэтому ураганы, половодья, колебания тверди и тому подобные ненастья посещали Рабаррас и его окрестности редко. В результате ведение хозяйства было в целом безопасным и выгодным делом, а однажды выстроенные здания стояли веками, и по этим причинам жители Рабарраса могли чувствовать себя вполне счастливыми оттого, что сама природа создала для них все условия для благоприятной жизни. Что же касается внешних врагов, натиск которых долженствовали пресекать толстые крепостные стены города, то враги, безусловно, были, и не столько у города, сколько у Империи в целом. Конечно, кочевники Юга со своими таборами сюда не добирались, однако порой Рабаррас попадал в центр междоусобных войн, возникавших между местными феодалами, а иногда оказывался на пути очередных стихийно сколоченных армий бунтовщиков, не единожды в истории тщившихся захватить столицу Империи, и скинуть власть Императора (ну а если не выгорит, разграбить город из тех, что побогаче). Несколько раз бунтовщики пытались взять город приступом, и всякий раз их усилия пропадали даром, по крайней мере, центральную часть - 'панцирь черепахи' - врагам не удавалось захватить никогда. Именно благодаря этому, а также любви горожан к своей, пусть и смутной, истории, Снурри и Харард имели сейчас возможность с любопытством рассматривать странные и вычурные постройки Старых Времен, мимо которых они неторопливым шагом шагали, деловито толкаясь и поругиваясь со спешащими во все стороны людьми.
  - Вот, трактир, - наконец, произнес Снурри торжествующе. Подземники остановились перед мощным дубовым домом на толстенных сваях. Прямо под домом зияла выгребная яма, откуда расползались зловонные миазмы. Снурри взошел по дощатому помосту к воротам, и ухватился за массивное бронзовое кольцо, служившее рукоятью створки ворот. Потянув за кольцо, Снурри открыл ворота, и сделал Харарду знак рукой. Харард втолкал упиравшегося и мычавшего мула через ворота во двор, пол которого также был деревянным, сложенным из брусьев, Грохоча подошвами (и копытами) по деревянным перекрытиям, заваленным разнообразными отбросами, Снурри, Харард и мул прошли через двор к конюшне, где мул был безо всяких церемониалов примотан пеньковой веревкой к столбу и оставлен в раздумьях наедине с копешкой овса, предназначенного ему в качестве сегодняшнего ужина, и следующего за ним на утро завтрака. Посчитав, что хозяйский долг перед животным выполнен в полной мере, приятели зашли в трактир, хлопнув входной дверью.
  Стук, с которым закрылась входная дверь за появившимися в трактире Подземниками, нарушил атмосферу тишины и сонливости, царившую в трактире. Все здесь - и посетители, и мебель, и летающие у стойки мухи, и даже воздух - было каким- то вялым, растекшимся по дому. Словно желе, ворочалось пиво в кружках немногочисленных посетителей, там и сям в вальяжных позах откинувшихся на резных стульях с высокими спинками. Запах жареного лука и пива впитался в дерево, из которого было сделано почти все здесь, кроме разве что камина. Огонь за каминной решеткой словно уснул, безуспешно раздумывая, которое из сваленных горкой поленьев ему скушать следующим. Потолок, с трудом поддерживаемый балками из почерневшей и отсыревшей от времени древесины, низко нависал сверху. К одной из потолочных балок прилепился ветхий светильник, в прошлой жизни бывший колесом телеги, а теперь из последних сил удерживающий штук пять или шесть сальных свечей, обмотанных нитями, по периметру обода. Под светильником, за липкой от пролитого пива стойкой, дремал хозяин - грустный чернобородый толстяк в фартуке поверх видавшей виды красной атласной жилетки, стягивавшей выращенное тяжким трудом и элем пузо. Отблески пламени из камина тускло мерцали на золотой серьге в ухе бородача, покачивавшейся в такт мерному дыханию своего хозяина.
  Начавшие было закрываться глаза содержателя трактира прояснились при виде новых посетителей, в них появилось что-то вроде мысли. Трактирщик на мгновение покосился на стыдливо прикрытые капюшоном уши-лопухи Харарда, беззвучно пошевелил губами, словно репетируя свою речь к гостям, и, наконец, произнес неожиданно гулким и низким голосом:
  - Доброго вам дня, странники! Добро пожаловать в наше скромное обиталище! - и рот его растянулся в улыбке.
  - Добрый день хозяин, да только всякий день, как и этот, к вечеру близится, - Снурри покосился на сидящих за столиком неподалеку то ли трубадуров, то ли бандитов, лениво отхлебывавших пиво. - А за вечером ночь наступает, и всякой живой твари потребен отдых, - и сказав это, Снурри ловко подкинул в воздух золотую монету. Имперский реал, искрясь, закрутился на лету, и через несколько мгновений зазвенел о стойку. Поросшая с тыльной сторонами курчавыми волосами ладонь трактирщика мгновенно пришлепнула монету. Трактирщик прикусил реал зубом, спрятал в карман засаленного фартука, и тряхнул кудрями: - Пожалуйте по лестнице вверх, и налево, - и также ловко, как Снурри только что, извлек из фартука медный ключик и бросил Снурри. Снурри сжал ключ в кулаке.
  - Прошу вас располагаться в вашей комнате как вам удобно, и незамедлительно возвращаться сюда, потому как бочка свежего пива давно соскучилась в ожидании достойных собеседников на вечер, - хозяин трактира многозначительно подмигнул. Снурри непроизвольно облизнул губы. Жажда навалилась на него так, как будто загодя притаилась, подлая, где-то поблизости, и именно сейчас, почувствовав, что Снурри особенно беззащитен, решила нанести свой коварный удар. Снурри представил, сколько пива бултыхается в бочке, и оценил, что, пожалуй, при незначительной поддержке Харарда, будет в состоянии осилить это количество без особого труда.
  Едва бросив поклажу в комнате, и умывшись застоялой водой из бадьи, прикрытой льняной занавесью, Харард и Снурри вприпрыжку бросились вниз по лестнице в трактир, где в награду за быстроту и натиск получили по полной кружке прохладного ароматного напитка янтарного цвета. К пиву прилагался ужин, состоявший из хорошенько проваренной баранины, облитой остро пахнувшей подливой, и заправленных маслом овощей, от груза которых тарелка едва не треснула. Орудуя ложками, приятели не произнесли ни слова до тех пор, пока не почувствовали, что желудки их снова, как бывало и прежде, полны еды, а в голове приятно кружит сквознячок, вызванный очередной порцией пива. Все это время трактирщик безмолвно находился рядом, около столика, знаками и затрещинами погоняя подмастерья, суетившегося с едой и напитками по всему трактиру. Когда, наконец, ослабив начавшие мешать пояса, Харард и Снурри удовлетворенно раскинулись на стульях, хозяин чинно присел на соседний стул. Откуда ни возьмись, в волосатой руке трактирщика появилась кружка с пивом. Легонько стукнув ею о кружки Харарда и Снурри, трактирщик произнес:
  Ну как вам наше гостеприимство, да угощенье?
  Все...превосходно, - сыто промямлил Снурри.
  Стовеликое спасибо - вторил ему Харард.
  На здоровьице, добрые люди, мы всегда рады хорошим гостям, - и трактирщик ласково погладил карман, в котором грел его душу через одежду золотой реал. - хоть и не в глуши живем, а щедрых постояльцев и просто приятных людей теперь редко видим, - он как бы извиняясь качнул головой в сторону компании забулдыг за одним из столиков. - Все больше разный сброд захаживает. Раньше было так, что за день и вечер карман вот этот золотом доверху наполнялся, а теперь, - трактирщик вздохнул - теперь любой монетке рад буду. Боится честной народ путешествовать, неспокойно на дорогах стало, вот и на ночлег ко мне мало проезжих приходит. А ведь у меня - заведение! - он выразительно воздел перст к потолку, и Снурри согласно кивнул, вроде как подтверждая: да, мол, заведение у тебя, каких поискать. Хозяин тем временем продолжал: - А те, что ночлега все-таки ищут, все какие-то себе на уме, а то и вовсе бандиты попадаются. Один намедни заселился, наелся, напился, а вместо того, чтобы расплатиться, нож мне к горлу приставил, да и выручку всю потребовал. Пришлось его того, скрутить - хозяин сжал кулаки, и покрутил ими для наглядности.- кое-как справился, годы-то уже не те... А вы, господа хорошие, откудова будете, и куда направляетесь?
  Снурри и Харард переглянулись. Снурри ответил:
  - Мы сами из Грязей, что на востоке, были тут по делу, а завтра возвращаемся обратно.
  Услышав это, хозяин слегка нахмурился. Сегодняшние гости были такие же странные, как и все остальные: приезжали вот в Рабаррас, ехали, поди, долго, а назавтра уже уезжают обратно. Раз пришли к нему, значит жить негде, а раз с деньгами, значит жить есть на что, но почему к нему пришли, а не в другие трактиры или на постоялые дворы? Опять же, при деньгах люди, а одежда на них старенькая, потрепанная. И эти уродливые уши у здоровяка...Надо бы на всякий случай Гвардии донести...
  - Я вам вот что расскажу тогда: в Грязи отсюда две дороги идут, Малая и Великая, та, что по Всей Империи простирается. Вы-то сюда по Великой добирались?
  - По ней самой. С торговцами в обозе.
  - Ага, ну значит, Великая дорога стороной петляет, и крюк делает на север возле Темнолесья, видали ведь?
  - Видали, - Снурри вспомнил, что видел деревья Темнолесья, провожавшие путников у дороги в течение полудня пути.
  - Ну вот, а Малая дорога прямехонько через Темнолесье идет..шла, накоротке. Там с недавних пор повадился всякий лихой люд ошиваться, да нечисть лесная пробудилась ото сна, вот и перестали путники дорогой этой ходить. Раньше можно было объединиться, нанять охрану из местных или попросить Гвардию, да и пойти по короткой дороге. А нынче совсем гиблым это место стало, так что не вздумайте домой через Темнолесье возвращаться. Мало того, что там лютует разбойник по прозвищу Кочерыга, от которого торговцы и путники не знают спасения, так еще и творятся черные колдовские дела! Люди, из тех кто посмелее, ходят через Темнолесье, да только многие не возвращаются. А те, кто был там, рассказывают, что прямо из чащи демоны глядят и вопят так, что кровь из ушей льется, а над соснами да елями - черный дым коромыслом. Как представлю, что там такое творится - жить не хочется.
  - Благодарю за науку, хозяин, но мы пойдем в Грязи Великой дорогой, с попутным обозом. Так что в чаще нам делать нечего.
  - Вот и славно. А то я забеспокоился, всякое бывает. Не жалко добрых советов для хороших людей! Расскажу-ка я по случаю одну историйку, которая случилась на самом деле... - И трактирщик принялся потчевать дорогих гостей своими длинными, и, без сомнения, вымышленными от начала и до конца рассказами.
   Когда Снурри надоели байки трактирщика, а Харард начал клевать носом, приятели вежливо распрощались с хозяином, и поднялись наверх, где без сил свалились на свои кровати, чтобы забыться крепким сном до следующего утра. Последнее относилось скорее к Харарду, чем к Снурри, потому что Снурри ворочался еще некоторое время под мощный храп северянина, а потом он все-таки уснул, и ему снились бессмысленные, не связанные друг с другом картины, частью повторявшие последние события, а частью - собственные измышления Снурри на тему заговоров, предательств и пророчеств, однако ничего из увиденного во сне не напоминало необычайное видение, предварившее то, что случилось с Подземниками в замке Гильдии.
   Проснувшись наутро, приятели получили плотный завтрак, щедро приправленный новой порцией хозяйских историй. Покончив с едой, Снурри расплатился с трактирщиком, пожелал ему больше постояльцев, и вскоре Харард и Снурри покинули гостеприимные стены трактира с тем, чтобы перед путешествием найти ближайшего лекаря. Адрес лекарской лавки тактично напоследок подсказал хозяин трактира, прощаясь с Харардом.
   Дорога до упомянутой лавки оказалась неблизкой. Следуя полученным указаниям трактирщика, Снурри и Харард петляли по узким проулкам, пока, наконец, не наткнулись на лачугу с покосившейся вывеской: 'Знахарь Прокуд. Мигрень и подагру не лечит'. Мул, опустив голову, начал искать в грязи что-то потребное ему, мулу, в пищу, а Снурри и Харард направились внутрь.
   На входе на приятелей накатила волна многосложного травяного аромата. Лавка представляла собою невеликую комнату, которую по стенам до потолка опоясывали многочисленные полки, уставленные разнокалиберными склянками, шкатулками, горшочками, заполненными лекарскими штуковинами: мазями, порошками, жидкостями всех цветов радуги. В одном из сосудов из прозрачного стекла пузырилась отвратительного иссиня-черного цвета масса. 'Если этим лечат, то я, пожалуй, скорее, попрошу демона Шушу избавить меня от ушей-гигантов, чем этого Прокуда' - подумалось Харарду, когда он осматривал содержимое склянок. С потолка свисали пучки трав и вязанки веток, одну из которых Харард неосторожно задел головой, входя в лавку. Ветка неожиданно ожила, зашевелилась, потянула свои отростки к волосам Харарда. Он невольно отшатнулся, защищаясь рукой.
  - Не бойтесь, он безвреден. Это Поползень. Пока он не засушен, как следует, все норовит уползти, - из дверного проема возник благообразный пожилой лекарь в белом балахоне, с белой же бородой в пояс. Это был Прокуд. Его подслеповато прищурившиеся глаза глядели на Подземников сквозь стеклышки, оправленные проволокой, нацепленной на уши.
  - Мощногляды! - удивленно и с завистью сказал Харард. Стекла его собственных Мощноглядов треснули, когда Подземников пленили люди Висящего Мастера, и теперь, опасаясь, что волшебные свойства Мощноглядов могут улетучиться, Харард припрятал их на дно дорожной сумы, обмотав тряпкой для пущей сохранности, и твердо решил не доставать Мощногляды без особой надобности.
  - Что вы сказали, не понимаю? - Прокуд вопросительно посмотрел на Харарда. Снурри не дал Харарду ответить, произнеся:
  - Добрый день, уважаемый Прокуд. Мой друг приболел и бредит. Его нужно лечить. Посмотрите на его уши.
  Лекарь поправил на переносице очки, и подойдя к Харарду, внимательно осмотрел одно из его ушей. Тонкие пальцы ощупали мочку:
  - Магия?
  - Да, из склепа, - вставил Снурри. Старик повернулся к Снурри, вопросительно поглядел на этот раз на Снурри.
  - Мы из Гильдии Подземников. Это наша работа - лазать по усыпальницам. - уточнил Снурри в ответ на непонимающий взгляд лекаря.
  - Хм-хм....хорошо, - задумчиво, и как-то рассеянно ответствовал Прокуд. После чего развернулся, и ни слова не говоря, скрылся обратно в дверном проеме.
   Снурри пожал плечами. Чудной старик! Поглядел, сказал 'хорошо', и вышел вон. Однако переспросить у лекаря, а что же тут такого хорошего, приятели не решились, а вместо этого как вкопанные стали посреди комнаты, с разинутыми ртами разглядывая предметы, в изобилии расставленные по полкам.
   Вскоре Прокуд вернулся, держа в руках туесок и пергамент.
  - Вот, на пергаменте записано, как делать мазь для втирания. - произнес Прокуд, - Однако не все так просто. Для излечения не хватает важного ингредиента. Ингредиент этот - редкая травка, называемая Желтоцветом, растет в Темнолесье, а там я давно не был, потому что стар ходить по буреломам. Вот, возьмите туесок, в нем налита смесь, в которую нужно добавить измельченный стебель желтоцвета. Все нужные заговоры я наговорил. Траву найдете сами, в пергаменте нарисовано, как она выглядит. Больше ничем помочь не могу.
   При упоминании Темнолесья у Снурри засосало под ложечкой. Еще накануне он выслушал массу жутких историй про это гиблое место, а теперь вот им предлагают туда наведаться за редкой травой для лекарства.
  - Но Темнолесье с некоторых пор опасно для прогулок - заявил Харард, озабоченно глядя на лекаря.
  - С некоторых пор опасно для здравия иметь уши-переростки - парировал Прокуд, - не ровен час, зацепятся за сук, да оторвутся.
  - А в Темнолесье не обязательно цепляться. Разбойники да нечисть оборвут и уши, и руки, и ноги, и башку - с досадой молвил Харард, на что Прокуд развел руками, и принялся что-то искать на полке. Харард и Снурри подумали, что сейчас он что-нибудь им даст вместо желтоцвета, но Прокуд и не думал возвращаться к беседе. С отчаянием в голосе Харард громко спросил:
  - А где хоть растет-то этот желтоцвет? В каком месте Темнолесья?
  - А везде, ищи внимательней, да и не ошибешься. - старик ответил, не поворачивая головы. Поиск чего-то очень нужного ему на полке продолжался.
   Поняв, что больше Прокуд ничего не расскажет, Харард и Снурри покинули лавку.
   - Ну что ты думаешь, Снурри, стоит ли нам рискнуть? - спросил осторожно Харард.
  - Все, что я могу сказать тебе, это то, что лучше костьми лечь, чем всю жизнь иметь на голове два таких чудовищных отростка.
  На этом решение было принято и утверждено. Однако для выполнения наказа Прокуда помимо коротких мечей, которые несли с собой Снурри и Харард, приятелям, так уж вышло, стали необходимы легкие доспехи и лесные плащи.
  - Может быть, найдем портного или кузнеца - у них доспехи бывают? - предложил Харард.
  - Пойдем, мой неунывающий друг, найдем портного, поищем кожаные наручи. Все равно нам нужно сменить нашу серую одежду Гильдии на более приятную глазу, и менее приметную для соглядатаев Пешты и лесных бандитов, буде такие найдутся.
   Мастерская портного, в отличие от лавки Прокуда, отыскалась очень быстро. Вскоре Снурри и Харард беседовали с худеньким портняжкой, измазанным мелом, и вооруженным портновской линейкой для рисования выкроек и снятия размеров. Оказалось, что подходящей для лесных походов одежды для путешественников у портного не пошито, а есть только серые балахоны, как две капли воды похожие на официальное одеяние Гильдии Подземников. В ответ на предложение взять более привычную для господ Подземников одежду мышиного цвета, Харард и Снурри вежливо отказались, и отправились на поиски другого портного. Каково же было их удивление, когда портной (дом которого они искали, между прочим, очень долго), едва взглянув на Снурри и Харарда, произнес: - Простой городской одежды нет. Есть одежда вашей Гильдии. И отвернулся, пряча глаза. Приятелям ничего не оставалось, кроме как удалиться с пустыми руками на поиски портного, торгующего не только одеждой Гильдии Подземников, но и обычным платьем. Следующий портной ухмыльнулся в ус, и сказал: - Ищете одежду другой Гильдии или гражданскую? Не имеем-с! Можем предложить вот это - и портной продемонстрировал все ту же серую хламиду, на ношение которой Снурри и Харард были обречены не только уставом Гильдии, но и, похоже, самой судьбой.
  - Послушайте, любезный, мы же не вчера родились на свет. Я прекрасно понимаю, что вы портной, а значит кушаете свой хлеб, купленный на деньги, заработанные на продаже одежды. Почему же вы не торгуете ходовой одеждой, а предлагаете нам купить то, что итак на нас надето, и вдобавок никогда не будет куплено нормальным человеком? - начал Снурри вкрадчиво. Что-то здесь было не так. Удивительно, но ни этот, ни предыдущий портной не держали прилавков, а значит не выставляли вещей, предлагаемых к продаже. - Может статься, дело в нас самих, а? Может, вы не всем продаете то, что шьете, а? - Снурри заинтересованно посмотрел на портного. Портной вторично ухмыльнулся. - Милорд, нам запрещено обсуждать вопросы торговли нашим товаром. - промолвил он. Ого! Все тут непросто с самого начала, так Снурри и думал!
  - И все же, почему бы вам не объяснить для нас, путников, что случилось со здешними одежных дел мастерами? Кто запрещает продавать гражданскую одежду Подземникам? Портной задумался, прикидывая что-то про себя. - Висящий Мастер, будь он неладен.
  - Кто-кто? - не понял сразу Снурри. В голове как-то с трудом укладывалось, что предводитель одной из многочисленных гильдий указывает людям из другой гильдии, притом по делам, не имеющим отношения к его собственным!
  - Дело в том, уважаемые милорды, что Висящий мастер с некоторых пор стал основным поставщиком дешевой и качественной шерсти, из которой шьется вся одежда в Рабаррасе. Вы были на главной площади? Там раньше находилось здание Гильдии Ткачей Рабарраса. Этой Гильдии в Рабаррасе уже давно не существует, чаяниями Висящего Мастера, между прочим. А вы, сразу видать, сами из подземников будете, да только не из местных, прав я?
  - Прав, конечно, продолжай рассказывать.
  - Так вот, когда-то в Рабаррасе была гильдия Ткачей. Жили себе Ткачи и не тужили. Шелком не занимались, лен в Рабаррасе не в почете, поэтому работали Ткачи с шерстью - и дешево, и надежно. Покупали у пастухов овчину, и ткали шерстяные ткани на любой вкус - и тебе толстые, для зимы, и тебе тонкие, невесомые, для лета. Так бы и было по сию пору, да однажды предводителю одной из местных гильдий - надеюсь, вы понимаете, о ком идет речь - пришла в голову некая мысль, которая вскоре была воплощена. Неизвестно откуда, а может отовсюду, в Рабаррас стали проникать обозы с дешевой, а главное уже готовой тканью из овечьей шерсти всех размеров и расцветок. Портные перестали использовать ткань, которую изготавливали Ткачи, и полностью перешли на привозную. А Ткачи собрали скарб, пожгли свои станки прядильные да ткацкие, и покинули город. С тех пор в Рабаррасе нет собственной шерстяной ткани, и нет Гильдии Ткачей.
  - Занятная историйка. А каким боком здесь Висящий Мастер? - недоумевающее спросил Харард.
  - А таким, что это он направлял в Рабаррас те обозы. И купцами в них подряжались его люди, подземники. Он это все затеял, он и проделал. Никому неведомо, откуда у Висящего столько овчины по такой цене. Портным ведь удобно мало тратить на пошив одежды, и много зарабатывать на ее продаже. Вот и берем у Висящего ткань, да о том помалкиваем. Но в обмен на дешевизну ткани мы вынуждены выполнить одно условие, которое поставил нам Висящий Мастер: мы не имеем права продавать членам Гильдии Подземников иную одежду, кроме одежды, сшитой по лекалам вашей Гильдии. А чтобы избежать ненужных вопросов со стороны Подземников, мы не выкладываем готовые образцы одежды на прилавок. Чтобы врать было легче. Теперь я объяснил странности с портными?
  - Почти исчерпывающе. Осталось только уяснить, зачем Висящему одевать нас в мышиные плащи и капюшоны. Ну да ладно, пропустим пока это. Нам нужна другая одежда, она у вас есть?
  Портной потупил очи:
  - Но нам строго-настрого запрещено Висящим...
  - Я скажу откровенно: мы не в ладах с предводителем здешней Гильдии Подземников, и хотим скорее скрыться в Темнолесье, а для этого нам нужна лесная одежда: зеленые плащи, куртки, штаны. - перебил Снурри портного. Портной переменился в лице, и воодушевленным голосом бодро выкрикнул:
  - Вот как? В таком случае найдется у меня кое-что для господ путешественников!
  Очевидно, поставщика шерстяных тканей портные не очень-то жаловали, хоть и принимали то, что он поставлял. Через некоторое время друзья со слегка полегчавшими кошельками, шагали по мостовой в новенькой одежде, укутанные в темно-зеленые охотничьи плащи, к Восточным Городским Воротам, откуда начинались Великая и Малая дороги, разными путями ведущие к восточным провинциям, в том числе и в Грязи, на родину Снурри.
  **********************
  
  Оглядываясь на закрывающиеся городские ворота, Косоглазый почесал свои впалые ребра. Сильно хотелось есть, но было некогда. Нужно было отправить послание господину Пеште. Подземники только что покинули пределы Рабарраса, и Косоглазый рисковал отстать от них на Малой дороге.
  Он следил за этими восточными Подземниками двое суток кряду. Кружил в толпе на улице, чтобы подобраться поближе, прикидывался старичком или карликом или еще кем, и внимательно слушал, о чем разговаривают двое - высокий, похожий на северянина, и пониже - типичный восточник. Один раз тот, что пониже, чуть не разоблачил Косоглазого, когда он стоял рядом с мулом, принадлежавшим двум Подземникам. Ан Косоглазого за грош не продашь, не купишь! Он тогда прикинулся горбатым, да уковылял по-быстрому. Вот и сейчас Косоглазый благоразумно скрылся в ближайшем переулке, как только друзья вышли из лавки портного, облаченные в новую одежду. Но перед этим он подслушал многое из того, о чем они говорили.
  Косоглазый откинул плащ, и снял со спины закрепленный на ремне 'горб', который оказался клеткой, смастеренной из прочных прутиков с парой приделанных на манер заплечного мешка ремней. Клетку было очень удобно прятать под плащом, маскируясь с ее помощью под увечного. В клетке деликатно и почти неслышно попискивали и чирикали крохотные птички, похожие на страдающих дистрофией воробьев - зяфки. Зяфки были в целом непригодными для хозяйства тварями, однако имели неоспоримо полезное свойство. Они легко обучались тому, чтобы переносить в своих лапках письма. Эта стайка - у Косоглазого было несколько стаек, дрессированных по-разному - возвращалась всегда в замок Гильдии Подземников Рабарраса, во флигель, где жил господин Пешта.
  Господин Пешта приставил Косоглазого скрытно наблюдать за тем, как двое Подземников с Востока будут добираться до Грязей. Пешта для пущей важности упомянул, что сам Висящий Мастер отправил этих двоих туда, и также предупредил Косоглазого, что эти двое хитрецов могут нарочно свернуть с пути. Насчет Мастера это он напрасно приврал, Косоглазый не делил приказы на важные и не очень. Он готов был сопровождать варвара и восточника хоть в пекло. Следить за ними было нетрудно, потому что они совсем не скрывались, не пытались запутать следы, не расходились разными дорогами. В трактире они дрыхнули как сурки, можно было бы при желании обчистить их карманы, но Косоглазый уже давно не использовал навыки, приобретенные когда-то в детстве, еще до знакомства с господином Пештой. Ему вполне хватало жалованья, которое платили ему в Гильдии. Кроме того, давным-давно Косоглазый поплатился за воровство - ему, тогда сопливому мальчишке, прилетело от здоровенного купчины, заметившего вертлявого оборвыша с его кошельком, только что срезанным с пояса. После удара в темя тяжелым кулаком, глаза враз покривились, остались на всю жизнь смотреть в разные стороны. Это обстоятельство, однако, не помешало Косоглазому научиться впоследствии читать, писать, и следить за людьми. Всему этому его научил Пешта, ставший для него наставником в нелегком ремесле. С тех пор Косоглазый работал у Пешты соглядатаем.
  Косоглазый извлек из-за голенища сапога замшевый мешочек, где хранились аккуратно сложенные кусочки бумаги. На одном из них он мелким почерком нацарапал следующие слова: 'Переоделись в охотницкую одежду у портного на Лопуховой улице. Направляются в Темнолесье за снадобьем для варвара'. Закончив писать, Косоглазый открыл дверку в клетке, наугад запустил руку, и извлек одну из птичек, шебуршавшихся среди прутьев. Осторожно обернув бумажкой с посланием лапку зяфки, Косоглазый подвязал бумажку нитью. Подбросив птичку высоко вверх, Косоглазый громко свистнул. Этот свист словно привел в чувство замешкавшуюся от резкого броска в воздух птичку. Зяфка чирикнула, и полетела через городскую стену обратно в Рабаррас, безошибочно определив направление, в котором находился дом господина Пешты. Некоторое время Косоглазый стоял, застыв, провожал птицу взглядом ничего не выражавших глаз. После Косоглазый закинул клетку на спину, поправил ремни, набросил сверху клетки плащ. На горизонте виднелись зубцы верхушек деревьев Темнолесья. Соглядатай двинулся вперед по дороге, от заброшенности начавшей зарастать травой.
  
  Дорога в Темнолесье оказалась долгой. Приятели шли пешком, изредка по очереди пересаживаясь на мула. Под грузом седока (в особенности когда седоком был Харард) мул начинал угрожающе пошатываться, норовя свалиться с копыт, после чего приходилось спешиваться, чтобы дать животному отдых. Шагая, Снурри размышлял о том, что же будет, когда они вернутся в Грязи, и предстанут пред очи магистра Гранаша. Как бы то ни было, Хромому-Гранашу нужны не жизни Харарда и Снурри, ему нужно другое: либо добыть Кинжал, либо уязвить Висящего Мастера. Кинжал они потеряли, и Хромой его теперь вряд ли получит. Висящий Мастер был, несомненно, уязвлен их действиями, настолько, что не казнил нарушителей местных законов и собственного покоя, а наоборот, отправил их в стан предполагаемого врага. Таким образом, скрыв детали обстоятельств, сопровождавших освобождение Харарда и Снурри из каземата, и указав Гранашу при будущей встрече на то, что подручные Висящего Мастера заранее знали о готовящемся в Гильдии Подземников Восточных провинций ограблении подземелий Рабарраса, Харард и Снурри могли бы выйти сухими из воды, и свалить ответственность за провал предприятия на предателя из круга Хромого. А если даже и сам Гранаш подставил Снурри и Харарда, то он ничего им не сделает, потому что будет уверен, что приятели его не подозревают, а значит, не донесут на Гранаша Эвасиусу или кому-нибудь еще. Снурри правда предполагал, что в кругу Висящего Мастера могут быть соглядатаи магистра Гранаша, которые не преминут донести Гранашу-Хромому о предательстве Снурри и Харарда, но иного выхода, кроме как вернуться в Грязи, не видел. Лучше признаться во всем своим, чем быть преследуемым чужими.
  Лето было в самом разгаре, и хотя близился вечер, солнце стояло еще высоко, а тени от деревьев едва перекрывали дорогу. Ели, сосны и лиственницы вздымались вокруг. Синее ясное небо раскинулось над головой, бездонное, безмятежное, безучастное. Путники шагали, осматривая обочины - не выглянут ли из придорожной травы метелки желтоцвета, похожие на рисунок Прокуда. Харард, не обладая достаточной памятью, поминутно сверялся с пергаментом, который дал им старый лекарь в Рабаррасе. Критично склонив голову, Харард подходил к очередному более или менее похожему на искомый цветок растению, прищурясь, разглядывал его, цокал языком, и разочарованно возвращался на дорогу. Вскоре стало ясно, что на редколесье желтоцвет не найти, и придется идти дальше, туда, где дорога поворачивает вглубь, в боры.
  В бесплодных поисках прошло время. Постепенно солнце стало клониться к закату. Воздух наполнился духотой и ощущением близкого дождя. Небо потемнело, насытилось синевой. Просветы между деревьями поредели, а переплетения ветвей наоборот стали гуще, спутанней. Тьма из чащи подходила ближе к границе леса, ближе к дороге. Порой Снурри казалось, что кто-то наблюдает за ним из-за ветвей. Нужно было гнать от себя подобные мысли, однако взгляд рассеянно блуждал по мелкой растительности у дороги, и напротив, сосредотачивался на сгустках шевелившейся меж деревьями темноты. Мул спотыкался, останавливался, чтобы пожевать придорожной травы, приходилось ждать его. Жуя, животное периодически впадало в состояние оцепенения, из которого его следовало выводить пинком в бок.
  Наконец, вдоль начали попадаться самые старые, мощные и высокие деревья. Пора было сходить с дороги в лес. На деревья опустились сумерки. Мул сопротивлялся и жалостливо мычал, когда его тянули за уздечку. Снурри и Харард пробирались по многолетним завалам, образованным павшими стволами и ветками. Высматривать в траве становилось все труднее из-за усиливавшейся темноты. Вместе с темнотой пришла тишина. Тишина была недоброй, неживой какой-то, заставляла излишне напрягать слух, в особенности, когда уши улавливали очередной треск ветки неподалеку, или возню птенцов в дупле. Харард прибрал мочки ушей под завязки плаща, чтобы случайно не зацепиться за сучья, в изобилии торчавшие отовсюду. Вскоре пришлось запалить факел, и освещать им пространство под ногами. 'Где же эта проклятая трава?' - думал Снурри - 'Что если лекарь нас обманул, и услал в лес по какой-то своей непонятной злобе?' Неожиданно Харард, шедший чуть впереди, радостно вскрикнул. Снурри встрепенулся, и подбежал к тому месту, возле которого остановился варвар, привлеченный чем-то в траве. Приблизившись, Снурри увидел крошечные метелки цветов желтоцвета. Это был именно желтоцвет, точь-в-точь как на рисунке, в чем не было ни малейших сомнений. Харард аккуратно сорвал цветок.
  - Возвращаемся на дорогу, пока не заблудились, - сказал ему Снурри, и дернул за уздечку мула.
  - Может быть, сначала мне выпить зелье? - робко высказал свое пожелание Харард.
  - А чем ты собираешься толочь желтоцвет? Чем измельчать будешь?
  - Зубами, вестимо, придется...
  - Хорошо, я готов подождать немного, ровно до тех пор, пока ты не поперхнешься этими отвратительными жалкими стебельками.
  Харард принялся сосредоточенно жевать откушенный стебель вместе с цветами. Ожидание скорого исцеления прибавило ему бодрости, и лицо его засветилось в сумерках чем-то, похожим на маленькое варварское счастье. Однако улыбка очень быстро сползла с лица Харарда, потому что сок, питавший желтоцвет силой, оказался отвратительным на вкус, вяжущим во рту, и вдобавок вызывал ощутимую дурноту. Харард скривился, но не переставал жевать. Снурри, видя неудобства, испытываемые приятелем, предложил препоручить пожевать часть растения затравленно озиравшемуся по сторонам мулу, но Харард отказался, издав непродолжительное 'НГЭ-Э-Э-Э'. Прожевав, наконец, Харард отправил в рот остатки желтоцвета, и сызнова заиграл желваками, морщась и давясь целебной, но неприятной в употреблении травой. Тем временем мул, охваченный нараставшим беспокойством по поводу приближающейся ночи и различных еле ощутимых природных звуков, тревоживших его чуткий слух, всем своим видом демонстрировал, что путникам пора выдвигаться собственно в путь, и что у него, мула, совсем не осталось времени на занятия, подобные тому, которому посвятил себя Харард во спасение собственных ушей. Мул озабоченно топтался на месте, тряс кудлатой башкой, скалил желтые будто от курения трубки зубы. Своими движениями он в этот момент здорово напоминал дикого скакуна. Однако Снурри понимал: стоит оседлать мула, как кажущееся сходство рассеется, как утренний туман в жаркий полдень.
  Не дожидаясь, пока сок желтоцвета разъест голову изнутри, Харард выхватил туесок, в котором булькнуло варево Прокуда, и залпом запил прожеванную только что зелень. Звучно сглотнув, Харард застыл в ожидании, ухитряясь коситься одновременно налево и направо (так показалось Снурри), словно пытаясь от начала и до конца проследить за тем, как его многострадальные уши примут изначальные форму и размер.
  Сначала не произошло ничего. Харард стоял неподвижно, вслушиваясь в мелодичные звуки, с которыми бурлила в желудке только что выпитая смесь. Пальцы обеих рук он аккуратно возложил на мочки ушей, как трубадур касается струн арфы перед первым аккордом. Однако пальцы не ощущали изменений. Проведя в такой преисполненной достоинства, но лишенной смысла позе почти с минуту, Харард разочарованно вздохнул, и уже приготовился было сказать о том, что ничего не вышло и пора идти, как его уши стали расти. Снурри не поверил своим глазам: вместо того, чтобы уменьшаться, органы слуха Харарда продолжали увеличиваться в размерах. Когда Харард покачнулся от тяжести налившихся бесполезной силой своих ушей, а лицо его приобрело выражение полной безнадежности и панического ужаса, уши вдруг приостановили свой противоестественный рост, и резко опали, увяли, так сказать. Немедленно начался обратный процесс: уши уменьшались, мочки ушей заползли сначала на плечи, потом перевалили через ворот плаща Харарда, игриво огладили его нижнюю челюсть, и впрыгнули на положенное им место, застыв по бокам головы на местах, где и были назначены к нахождению природой.
  - Ну вот видишь, Харард - Чародей, у тебя все получилось, - промолвил Снурри. - Кстати, а может, стоило попробовать зелье без желтоцвета, а? Может, оно подействовало бы еще в городе? Я допускаю, что старик Прокуд - озорник и затейник.
  - Какая разница, Снурри, ведь я снова здоров, и готов положить на обе лопатки хоть демона Шушу!- возвращение прежнего облика обнадежило и воодушевило Харарда.
  - Ну что ж, я все-таки надеюсь, что такая возможность не выпадет нам этой ночью, - и Снурри сделал мулу недвусмысленный знак идти, пнув его под жирный, украшенный длинным хвостом зад. Пинок был излишним: мул, по спине которого, верно, уже бегали муравьи страха от ощущения своей уязвимости в ночном лесу, с готовностью зашагал вперед, хоть и сильно утомился.
  Несмотря на то, что приятели, как им казалось, недалеко отошли от дороги в лес, возвращение назад представилось затруднительным. Подземники хорошо ориентировались в типах и схемах погребальных подземелий, видах ловушек и охранной магии, бытовавших в склепах и захоронениях, однако мало смыслили в том, что называется следопытством. Иными словами, следы, оставленные ими на пути в чащу, найти сейчас, в изменившихся с течением времени суток условиях, стало для Снурри и Харарда довольно сложной задачей. Поскольку вонючие факелы-маяки еще горели, по крайней мере было возможно не попасть ногой в яму, присыпанную хвоей, и не споткнуться об особенно хитро изогнутый палый сук. Вооружившись верой в неизбежность выхода на дорогу, Снурри и Харард, внимательно осматриваясь в поисках собственных следов, продвигались, как им казалось, обратно. Прошло уже гораздо больше времени, чем когда они только сходили с дороги, однако лес становился только гуще, узловатые ветки оплетали все вокруг, заставляя постоянно пригибаться, смотреть в оба, чтобы не ткнуться в ветку лицом. Луна едва светила сквозь толщу облаков. Снурри почувствовал себя утопленником, прогуливающимся по дну океана, настолько плотным был воздух. Хотя Снурри помнил, что с дороги они сходили, повернувшись к луне спиной, он уже не был уверен, что повернувшись к ночному светилу лицом, они выйдут обратно на дорогу. Тем не менее, других предположений у Подземников не имелось, кроме, пожалуй, одного: они заблудились.
   Слух приятелей тем временем, привык к наступившей вместе с ночью тишине, и теперь, на его периферии, можно было различить тихие и невнятные звуки, источники которых приятели, как ни силились, установить не могли. В самом деле, какой безумный дровосек найдет в себе смелость постукивать топором в ночной чащобе, или что за люди собрались посреди леса за негромкой беседой? Возможно, однако, что кровь стучала в головах усталых путников в ритм биению сердец, или воображение играло злые шутки. Привычные объяснения всем этим постукиваниям, бормотаниям, и еще чему-то похожему на кашель, подходили мало. Определенно, все ж таки это лесные духи и всякие необычные существа начинали с приходом ночи свою потайную, недоступную для понимания человеком жизнь. Тихо шелестели верхушки высоких деревьев, хотя ветра здесь не бывало, похоже, с сотворения мира. Казалось, и деревья общались между собой на понятном только им языке, может быть даже разговаривали друг с другом про этих двоих людишек и их животное, заблудившихся в лесу в такой недобрый для них час. 'Интересно, а водятся здесь хищники?' - подумалось Снурри, и он сглотнул. Харард шагал рядом, машинально похлопывая мула ладонью по крупу, чтобы тот не отвлекался от ходьбы и не уснул. Конечно же, мул в нынешних условиях и не думал засыпать. Очевидно, он, в бытность на службе у Висящего Мастера, вел сугубо ночной образ жизни, поскольку, несмотря на глубокую ночь, с широко раскрытыми глазами озирался кругом, а копытами перебирал эдак шустро, будто те несли его сами. Приходилось даже одергивать поводья, чтобы бодрствующее изо всех сил животное не свернуло с той невидимой тропы, которую нарисовало воображение Подземников в качестве спасительного пути.
  С каждой новой минутой ходьбы, дальнейший путь казался все более бессмысленным. Мул прихрапывал, но не от сонливости, а от возбуждения, косясь куда-то назад. Может быть, он видел что-то, чего не наблюдали двое сопровождавших его людей. Снурри и самому казалось уже не впервые за эту ночь, будто кто-то ходит кругами возле медленно передвигающейся процессии подземников и мула, то треснет сучком на земле шагах в двадцати в чаще, то зашуршит жухлой хвоей, то быстро и почти бесшумно забежит вперед, чтобы затаиться и наблюдать из ветвей. Ощущение чьего-то присутствия не добавляло уверенности в себе, однако на Снурри были надеты его амулеты, и эти амулеты не подавали признаков присутствия злой и потусторонней силы. Хотя...делались они для других целей, и были рассчитаны прежде всего на подземную нежить, которая все-таки другой природы в отличие от жути лесной. Снурри не очень хорошо знал здешние легенды о существах и духах, населявших Темнолесье, однако еще с детства помнил, что в лесах обитают такие создания, что одно только упоминание их названий после полуночи заставит сжаться от боли и страха сердца вполне здоровых людей, и волосы на головах иных храбрецов зашевелятся от ощущения древнего зла. Многие из зловещих порождений леса были похожи на людей и животных одновременно, приводя в ужас и тех, и других. Другие же своим видом никак не укладывались в обыденное представление, потому что имели крайне невероятный и настолько ужасающий облик, что лучше было бы не заглядывать в застывшие глаза тех, кто умер от страха при встрече с этими тварями. Третьи и вовсе были невидимы, не имея материального тела, что, впрочем, не мешало им путать своих жертв иллюзиями, заводя в чащобу, где никогда не ступала нога человека, и выпивать их кровь без остатка. Только таких, налитых человеческой кровью, и можно было увидеть этих страшилищ. Снурри передернуло от страха и отвращения. Он не был робкого десятка, хотя никогда не лез по своей воле в пекло, однако твари из подземелий были как-то более понятны и близки ему, чем те, кто населял леса или, допустим, горы. Мертвяки и вампиры из могил - это было то, с чем Снурри учили иметь дело сызмальства. Подземелья всегда где-то начинались и заканчивались, и имея на руках карту, заблудиться было трудно, особенно, когда знаешь, где тебя могут ожидать ловушки. Здесь же, на местами хоть и стесненном из-за многочисленных монументальных растений, а вообще-то обширном, пространстве любой рисковал потерять верное направление. Здешние чудовища - вымышлены они или реальны, неважно - казались Снурри настолько чуждыми его восприятию, настолько необычайными, что Снурри невольно проникся уважением к этому, как его, Кочерыге, который, как говорили в Рабаррасе, разбойничает здесь, а значит, и живет в этом полном призраков лесу.
  Ходьба начинала уже утомлять, и Снурри все более склонялся к мысли, что лучше бы было остановиться на ночлег прямо здесь. Но само его существо будто нашептывало: 'не останавливайся, иди, останавливаться нельзя!'. Эти противоречивые мысли вертелись в голове, и никак не покидали Снурри. С одной стороны, Харард и мул, да и сам Снурри, уже устали плутать в темноте, а с другой стороны, по спине все настойчивей царапали крохотные коготки страха, обостряя чувства, заставляя идти и идти вперед, навстречу то ли долгожданному освобождению из очередного плена, то ли лихой беде. Харард рядом шагал молча, с виду крепко задумавшийся, что вообще не было свойственно ему по его варварской натуре.
  - Как думаешь, Харард - Путешественник, в правильном ли направлении идем? -спросил Снурри негромко, как будто опасаясь, что их разговор услышит мул, и с негодованием изобличит тщету и непродуманность действий Снурри. Харард как-то странно посмотрел на Снурри и приложил палец к губам. Тихо! Снурри примолк. Вот теперь становилось по-настоящему беспокойно. Даже варвар, органы чувств которого никогда не годились для дела, что-то услышал или почуял. Снурри на всякий случай стал ступать мягче, с пятки на носок, стараясь не нарушить кажущуюся тишину треском случайно сломанной шишки или веточки. Он это умел. Прислушавшись, Снурри краем слуха ощутил скорее намек на далекий шум, неслышное гуденье, исходившее оттуда, куда они направлялись, и шагать в ту сторону сразу же расхотелось.
  - Ты слышишь, Снурри? Слышишь, оттуда? - Харард ткнул пальцем вперед и остановился.
  Вместо ответа Снурри припал ухом к земле. Земля лучше передает далекие звуки, чем неверный, дрожащий от ночной жары воздух. Напрягая слух, Снурри прижался к земле, нечаянно уколов щеку еловой иголкой. Сначала земля была безмолвна, но затем Снурри услышал далекий, едва различимый гул. Низкие басовые звуки множества ударов ритмичными волнами накатывали издалека.
  - Теперь ты слышишь? Будто армия марширует, - как-то растерянно сказал Харард, и осознав, что так оно и есть, Снурри покрылся холодным потом.
   Он искренне надеялся в этот момент, что безымянное ночное воинство пройдет там, далеко, стороной. Фантазия услужливо подсовывала образы тысяч мерно шагающих куда-то по лесу теней давно умерших воинов, не нашедших себе покоя после смерти, и вечно бредущих во тьме в поисках мести тем, кого тоже давно не было среди живых. Снурри, как ему почудилось, явственно услышал барабанную дробь. Разве обычные люди, будучи в своем уме, станут шататься по чащобам, да еще оглашать воздух стуком барабанов? Не Гвардейцы же, в самом деле, решили ни с того ни с сего рассчитаться с разбойником Кочерыгой именно в полночь! Солдаты Гвардии, небось, дрыхнут по своим городским квартирам или в казармах за толстыми крепостными стенами во многих лигах от этого растреклятого места. Снурри безотчетным движением извлек из ножен меч, как если бы ожидал, что из тьмы вокруг выступят сотни колыхающихся силуэтов - авангард армии призраков с изорванными знаменами в костлявых руках. Харард понимающе кивнул, и принялся обвязывать морду вяло сопротивлявшегося мула тряпкой, чтобы тот своими всхлипами не выдал приятелей таинственным, и оттого жутким врагам, которые, казалось теперь, притаились за каждым деревом, и ждали, когда кто-нибудь из наших путников утратит бдительность, чтобы тут же наброситься на него и лишить жизни, или даже, что гораздо хуже - лишить самой души.
   Дальше пошли с удвоенной осторожностью, затушив факелы. Отсутствие конкретного направления затрудняло передвижение, но Снурри доверился интуиции, которая, хоть и неохотно, подсказывала, что шагать нужно в ту сторону, откуда едва просвечивали сквозь толстую пелену туч и сети ветвей скудные отблески луны. Подземники пробирались через густые заросли колючего и резко пахнущего смолой кустарника, цепляясь плащами за исковерканные ветки. Прокладывать себе путь, да еще и бесшумно, становилось все труднее. Похожих прогулок в жизни Снурри бывало немного, и, видя как одно павшее дерево на пути сменяет другое такое же, Снурри начинал задумываться, а не петляют ли они, верный ли путь выбрали, смогут ли вернуться к дороге. На мгновение выглянула из-за облака луна, полностью обнажив свои круглые бока. Лес осветился неярким, но ровным светом, очертания верхушек деревьев стали выглядеть более четкими. Больше всего в этот момент Снурри боялся наткнуться на их собственные...- Следы! - прервал его мысли голос Харарда. Здоровяк рассматривал что-то в траве. Снурри наклонился и увидел перед собою в мутной каше из перегноя пару четких отпечатков ног, обутых в сапоги. - Я думал, что это за темная лужа, не провалиться бы нечаянно, присмотрелся, а тут и луна засветила, гляжу - вот они, следы! Похоже, мы вернулись на круг, Снурри! - упавшим голосом заключил Харард.
   - Не унывай, мой зоркий друг, очень может быть, что это следы нашего схождения с дороги, а это значит, что мы идем безошибочно, - ответил ему Снурри, однако сам он не очень верил в то, что говорил сейчас. 'Проклятая луна!' - сжав кулаки, Снурри посмотрел на низкое иссиня-черного цвета ночное небо, мысленно обратившись к нему: 'За что нам такое испытание! Куда делась дорога? Сколько нам еще петлять?' Беззвучный вопль Снурри, натурально, остался без ответа. Устало опустившись на корточки, Снурри бросил свой меч. Металл с синим отсветом упал на роковой отпечаток следа. Внезапно Снурри прищурился, глядя на место, где лежал меч, затем протянул руку, сдвинул лезвие меча в сторонку.
  - Харард, не сочти за труд, осмотри землю вокруг.
  Варвар послушно упал на четвереньки, вперившись в влажную жирную землю напряженным взглядом. Снурри тем временем вдавил перегной подошвой сапога рядом с отпечатком найденного Харардом следа.
  - Нашел что-нибудь?
  - Да, цепочка следов продолжается, - пропыхтел Харард.
  - Это не наши следы, Харард - Разведчик. Размер обуви меньше моего, и дорожка следов всего одна, да не такая четкая, как свежие отпечатки наших сапог рядом. Что это означает, есть ли соображения? - саркастически спросил Снурри, стряхивая липкую смолистую хвою с колен.
  - Человек небольшого росту проходил здесь значительное время тому назад, - предположил Харард.
  - Верно! Знаешь, что я думаю? - Снурри вернул меч в ножны. - За нами кто-то следует по пятам. Точнее, следовал. С тех пор, как мы удалились от Малой дороги и погасили факелы, этот любитель ночных прогулок в одиночестве точно так же заблудился, и зашел вперед. Что это нам дает? Ничего, кроме уверенности в том, что наши скромные персоны все еще кому-то интересны.
  - Разбойники?
  - Нет, сдается мне, что это скорее шпион Пешты из Рабарраса, или шпион, приставленный к нам людьми Хромого еще раньше, когда мы только сунулись в ту могилу. Не зря мне казалось, что кто-то за нами следит, и в городе, и на Малой дороге! Выходит, выполняется приказ Висящего Мастера. Как бы то ни было, нам тем более нельзя оставаться на месте. Попробуем отклониться от направления, в котором убежал не в меру расторопный лазутчик.
  Снурри решительно зашагал прочь. Харард посмотрел ему в спину, и молча двинулся следом, потянув за уздечку мула. В воздухе висела тишина. Верхушки высоких старых деревьев едва шевелились, нашептывая друг другу неслышимые человеческим ухом слова. Если бы Подземники были не всего лишь людьми, а великанами, или умели бы летать, или хотя бы высоко прыгать, тогда взлети они, или подпрыгни, - и увидели бы в бесконечной темноте, за горизонтом из мириад елей и сосен, далекое полыхающее зарево битвы, живое и движущееся.
  **************
  
   Косоглазый был вне себя от ярости, его челюсти быстро двигались, пережевывая сухарь, извлеченный из припасов. Он проклинал себя самого за то, что позволил этим Подземникам одурачить себя. Вот ведь, как придумали хитро! Болтали, что за травкой лечебной в лес завернут, а сами взяли, да и скрылись, запутав следы. Подгадали свое бегство аккурат к наступлению темноты! Как теперь сообщать господину Пеште? Косоглазый был зол, и чувствовал себя обессиленным. Пол-ночи он преследовал Подземников, выискивая оставленные ими следы, и не заметил, как сам отдалился от дороги. Купился-таки на их штучки. А ведь господин Пешта предупреждал, что они люди лихие, могут всякое вытворить. Это еще с города началось! Ведь не прятались совсем, запросто по улицам бродили, рты пораскрыв, будто какие деревенщины. А Косоглазый поверил, что они-таки простаки. Не бывает у Подземников простаков. И уж эти двое оказались хитрее некуда. Даже их мул нигде не нагадил, а то бы хоть по запаху найти было можно! Убирают они за ним, что ли? Или уже ухлопали скотину, да в овраг сбросили, чтоб оторваться от преследователя. Лежит мул на дне оврага, воняет...Косоглазый на всякий случай принюхался, раздув широкие плоские ноздри, втянул воздух. Ничего. Вокруг было тихо, как на кладбище, ни ветерка. Косоглазый вздохнул, извлек из заплечной клетки сонную зяфку, и привязал к ее лапке криво нацарапанное послание: 'Потерял ихние следы в Темнолесье. Покуда ищу'. Птичка встрепенулась, и упорхнула в темное небо, выпущенная мозолистой ладонью. Косоглазый одним движением утер лицо от крошек, выпил глоток воды из кожаной фляжки, и скрылся в гуще чернеющих в темноте деревьев.
  
  Сегодня ночью Бьяри-Оборванцу поручили заступить в дальний дозор у Малой дороги. Бьяри не впервой было сидеть в дозоре, да и занятие не из сложных. Главное - отыскать заранее уготованный лабаз, схорониться, а там - сиди себе, в ус не дуй - ни люди прохожие не заметят, ни ночные хищники. В этот раз служба ночного дозорного началась неудачно. Бьяри, даром что был сыном охотника, долго не мог найти зарубки на соснах на пути к своему посту. Отец бы, наверное, засмеял, да где он сейчас, бьярин отец, поди найди! Сбежал от них с матерью с какой-то бабой из города, почитай, лет семь назад уже. С той поры Бьяри его и не видывал, а матери обещал, что если отца где-нибудь встретит - башку тому ножом отхватит. И вообще себе думать о нем запретил. Хотя иногда думать об отце было приятно, потому как и отец человеком был веселым и нескучным, и сами воспоминания были прямиком из детства, которое когда-то было, и казалось, что не закончится никогда, а потом рраз, и прошло. А с ним и жизнь - кувырком, да так, что и не забудешь никогда, а и думать об этом препротивно. Вспомнилось Бьяри, как его, едва подросшего парня, хотели забрить в рекруты, когда узнали, что он безотцовщина, да только он хлыщу канцелярскому, который из Рабарраса в деревню за рекрутами приехал, морду набил, и от конвоя убег прямехонько в лес. С матерью с той поры только изредка встречался, когда отряд стоял лагерем неподалеку от бывшей когда-то родной деревни. На одном-то месте нельзя было долго находиться, бьярины дружки по всей округе объявлены вне закона, бандиты, дескать. Сельчане, мать рассказывала, все шептались меж собою про Бьяри, все косились на мать, завидя ее на улице. Боялись они, что Бьяри и его дружки ночью в деревню завалятся, и всех перережут, а дома пожгут. Вот ведь увальни глупые - не понимают, что такие, как Бьяри, для них, убогих, и стараются. Уходят в леса, ловят путешествующих богатеев, трясут их хорошенько, пока все денежки не высыплются, а все зачем? Затем, чтобы помогать беднякам! Не понимают они этого, чураются, деньги вот от Бьяри принимать не хотели, когда он в очередной вечер заявился к матери в гости, хлопнул лопуховой настойки, и ну ходить-бродить по деревне, деньги сельчанам раздавать. Они вежливо отказывались, все уйти поскорее норовили, на дела ссылались. Ха, дела! Пришлось одного мужичонку за ворот покрепче ухватить, да в глаза построже поглядеть, чтобы прочувствовал важность момента, стало быть. Мужичонка прочувствовал, покорно сжал в кулаке дареную монетку, и скрылся, а Бьяри, хмельной, вслед ему, глупому, хохотал да улюлюкал. Чтобы знал, как от счастья своего трусливо отказываться. Эх народ, совсем его богатеи забили да унизили, не понимает горести своего положения!
  Такие невеселые мысли одолевали Бьяри не хуже комаров, которых рядом с лабазом было немало. Лабаз, в котором вот уже полночи, скрючившись, проторчал Бьяри, представлял собой искусно сплетенное из ветвей убежище, наподобие низенького шалаша, который притулился, как гнездо, в развилке старого толстого дерева. Никаких лесенок с лабаза вниз к подножью дерева не свисало, сам лабаз был надежно укрыт в кроне дерева, поэтому даже будучи вблизи, у корней, заметить дозорного необученный следопытским приемам человек затруднился бы. Таких лабазов - постов, как называет их приятель Цикля, который сбежал в отряд из солдат, а потому слывет человеком, в военном деле сведущим - по всему Темнолесью тьма-тьмущая. По-другому и нельзя, потому что слава о разбойниках, к отряду которых присоединился некогда Бьяри, загремела с недавних пор по всей округе, а может, и по всей Империи. Атамана называли не иначе как опаснейшим проходимцем, по городам и весям чиновные люди расставляли на площадях щиты с намалеванными портретами Кочерыги, чтобы легче было его узнать и изловить. Да только Темнолесье - большое, а Кочерыга - осторожный, и изловить его никому еще не удавалось. Многие пытались, да никто не смог. Зашли в лес, и канули, будто и не бывало. Небось, хвалились своим воинским искусством, бряцали доспехом, да ловко ловили платочки, подброшенные романтически настроенными городскими дамочками, когда выезжали на 'охоту' за атаманом... Бьяри вздохнул. Кочерыга, конечно, жестокий. Но и поделом им всем, жаждавшим пленения, или того хуже, смерти, Финдульфа Кочерыги - защитника всех бедных и угнетенных!
  Размышляя о всяком таком разном, Бьяри, тем временем, не забывал поглядывать на освещенную лучами смутного лунного света дорогу, терявшуюся вдали, и время от времени слушать - не заскрипит ли колесо походной повозки какого-нибудь господина с увесистым кошельком на поясе, не забренчат ли монеты в сундуке с вещами путешественника, изрядно задержавшегося в дороге. А то вдруг промчится легкая дамская карета, а в ней - девица, решившая сбежать к своему дружку, избавиться от опеки родителей, бросить кукол да музицирование. Вот бы и ему, Бьяри, такую себе выкрасть! Хотя, наверное, проку от такой фифы мало, капризничать, поди, будет, да печеньев требовать каждодневно. Нет, Бьяри нужна в жены девка простая, работящая, такая, что и посреди леса жить было б можно...
   Рядом с дорогой с шорохом шевельнулись кусты. Мысли о девицах и каретах тут же выветрились из лохматой головы Бьяри, и он напряг зрение и слух, пытаясь разглядеть ночного гуляку, вздумавшего выйти к дороге. На всякий случай осторожно вынул стрелу из колчана, положил перед собой наготове. Мало ли какой зверь может шастать по кустам, может, и выстрелить придется. Лабаз, конечно, был незаметен глазу со стороны, но хищники полагаются на нюх, а уж запах у Бьяри был не менее человеческим, чем у любого другого человека, пусть даже ежедневно плескающегося в бадье с нагретой водой. К тому же лес нынче сделался неспокойный, тут и там порой на земле встречались такие следы, что аж волосы дыбом - и кто только может на эдаких лапищах с когтищами бегать!
  Скрюченный, с мешком на плече, на дороге появился низкорослый горбун. Бормоча себе под нос неразборчиво-злобные ругательства, горбун довольно резвым шагом двинулся по дороге в сторону Грязей, на восток. Вот так гостенек пожаловал! Чтобы пешим порядком, да так далеко от жилья! Не иначе, чародей за своими чародейскими травами вышел, оттого, поди, и не устрашился в лесу ночью бродить. Можно, конечно, горбуна пристрелить или изловить, да только на что Бьяри чародеи - хоть мертвые, хоть живые, не солить же их? Нет, пожалуй, даже лагерь предупреждать не нужно, пусть горбун ковыляет, куда его душеньке угодно, если что - ближние дозорные его мигом укокошат, трескуна такого.
  Бьяри какое-то время проследил взглядом за горбуном, пока тот не скрылся среди стволов деревьев, за поворотом, и, зевнув, перевернулся с живота на бок, а то тяжело так целую ночь лежать, ничком, затекает даже то, что, вроде бы, затекать-то не должно. На боку было гораздо удобнее. Бьяри на мгновение смежил веки, и тут же услышал еще один шорох, на этот раз более громкий, и с другой стороны: не оттуда, откуда горбун появлялся, и не оттуда, куда он ушел. Бьяри, внутренне негодуя из-за наглости бродячих чародеев, беззвучно изменил позу, ухватил лук, приладил стрелу к тетиве, и начал сосредоточенно искать взглядом источник звука. Особых усилий предпринимать не пришлось, потому что те, кто появились на дороге на этот раз, особенно не таились. Их было двое - один рослый и упитанный, второй пониже, и худой. Здоровяк тянул за собой на веревке старого мула. 'Мул точно больной, долго не протянет' - подумалось Бьяри, глядя на заплетающиеся копыта животного. Поскольку путников было двое, Бьяри извлек из колчана еще одну стрелу: 'Эта - для бугая' - решил Бьяри.
  
  *********************************************
  
  
  ...После обильного, шедшего весь вечер накануне, дождя дорогу развезло, лошади и мулы поскальзывались в жидкой хлюпающей грязи, оступались, сталкивались друг с другом, отчего обоз то и дело останавливался, утомленные непогодой погонщики крыли руганью ни в чем не виноватых животных, щелкали хлысты. Мрачные силачи и акробаты выпрыгивали из своих телег, толкали увязшие повозки 'И-рраз! И-рраз!', погонщики тянули лошадей за вожжи, зло били плетьми, лошади таращили глаза, косились на своих мучителей, силились вырваться из плена бурой глинистой грязи. И обоз двигался дальше, медленно полз, как ползет в нору вялая, объевшаяся кроликом змея. Время от времени на дороге попадались островки, мощеные булыжником - остатки Старой дороги - и тогда окованные железом ободы колес кибиток грохотали по камню так, как грохочет в барабаны разом сотня неумелых барабанщиков.
  Позади основного обоза упряжки буйволов упрямо тянули за собой огромные, некоторые - двухъярусные, возы, крытые не полотняными тентами, как прочие, а деревянными крышами, сколоченные грубо, но крепко, на совесть. Из забранных решеткой окошек этих великанских фургонов доносились глухое рыканье, грозный рев, многоголосые вопли животных, которые никак не могли привыкнуть к тому, что их куда-то опять везут, заперев на замки и засовы двери темниц на колесах. Из тьмы загонов на проплывающую мимо панораму смотрели дикие, светящиеся в отсветах факелов и фонарей глаза.
  Кибитки с людьми двигались в голове этой растянувшейся по дороге змеи. Размалеванные выгоревшими на солнце, поблекшими от дождей картинками, тенты дрожали и колыхались на ветру, кибитки раскачивались на уныло скрипевших осях. Фонари и утварь, которой не находилось места внутри, закрепленные пенькою на телегах, тряслись и стучали о борта и друг о друга.
  Внутри кибиток, за плотно задернутыми занавесями, в тусклом свете масляных светильников, сидели и лежали люди. Чьи-то пьяные голоса тянули одну и ту же песню, кто-то громко храпел, кто-то играл в кости, бранясь при каждом резком качке фургона на судьбу за загубленный бросок, кто-то шептал заклинания от мигрени. Все эти звуки сливались в единое монотонное бормотание, растворялись в насыщенном влагой воздухе, и бродяга-ветер похищал их, уносил их высоко и далеко, и сжимая эти звуки в невидимую пригоршню, швырял в чащу окрестного леса, где они безвозвратно исчезали, и только ветви деревьев чуть колыхались на внезапном ветру.
   С рассветом обоз окунулся в пелену тумана. Животные встревожились, будто бы почуяв подступившее вместе с туманом лихо, управлять вьючным скотом стало еще несподручней. Туман был непростой - он, как дым от пожарища, клубился и курился, слоями ниспадая с высоты вершин придорожных сосен, накрывая крыши кибиток, путаясь под колесами, застилал дорогу. В тумане случается всякое, а потому те, кто не сидели на козлах и не передвигались верхом в дозоре, заткнули окна фургонов, затянули шнуры на занавесях, в разговорах нарочито повысили голоса, чтобы не ровен час не услыхать из тумана слабый зов, да не увидеть мельком подле дороги одинокую тень, жестом бесплотной руки подманивающую к себе, в толщу белесой мглы. Говорят, что клубящийся туман появляется в тех местах, где по какой-то неведомой прихоти тайных сил или по недосмотру беспечных богов ткань нашего мира рвется, и обнажает путь в мир другой, в котором вечно скитаются мертвецы и дети, которым не суждено родиться. Они, эти обитатели загробных земель, жаждут заманить в свой полон живого человека, чтобы вчистую высосать из него жизнь, наполниться ею, и наполнившись ею, может быть, когда-нибудь вернуться на землю живых.
   Крида не верила в истории про загробный мир, но с детства знала, что животные, обитающие на востоке Благоденствия, бывают пострашнее мифических созданий. Многие путешествия из одного конца Империи в другой дали Криде возможность увидеть животный мир во всем его многообразии, хотя от лицезрения иных из его проявлений Крида с легкостью отказалась бы. Что ж, такова участь бродячего артиста - видеть целый мир помимо своей воли. Напрасно говорят, что бродячие артисты свободнее других. Свобода бродяги заканчивается бортами фургона. Ну, или полотняными стенами шатра, если речь шла об одном из длительных привалов, на которые цирк останавливался, чтобы дать очередное представление. Крида иногда задумывалась, в чем же причина таинственного противоречия, разделившего Криду на две половинки, одна из которых только и мечтала, что осесть на одном месте, за высоким забором, где никто ее не то что не потревожил бы, а даже и не узнал о ее существовании без ее самой на то желания. Другая половинка звала Криду вдаль, за горизонты, через леса, из города в город, из деревни в деревню, за границы Империи в Серость, и обратно. Эта вторая, беспокойная, сторона побуждала Криду продолжать принимать участие в жизни (а порой, так или иначе, и смерти тоже) безнадежных бродяг, соединенных одной судьбой, соседей в этой вечной неприкаянной деревне на колесах. Кроме внутренней потребности к путешествиям, была, конечно, и насущная необходимость своим трудом добывать себе пропитание. Крида, как и многие дети на Побережье, рано осиротела. Матери она не помнила совсем, а отец - хмурый, почти не бывавший трезвым молчаливый рыбак, однажды, как обычно, вышел в море вместе со своими артельщиками на старой барке, да и не вернулся. Дело для рыбацкой семьи не сказать, чтобы необычное. Шторм и буря, вызывающие кораблекрушения - частое явление весной и осенью в морях, омывающих берега Благоденствия на северо-востоке. Крида не помнит, как именно она переживала смерть отца, помнит только, как единственная оставшаяся у нее тогда родственница - бабка, держала ее за плечи и шептала: 'Ну ничего, моя сахарная, мы еще поймаем Большого Тунца, мы еще выкарабкаемся из этой напасти'. Бабка была несгибаемая старуха с извечной дымящейся трубкой в зубах...зубы у нее, как ни странно, почти не выпадали, хотя в целом хвастаться здоровьем бабке не было причин. И вот, когда и бабка со словами 'Держись, моя принцесса, в это плавание я ухожу надолго' отдала богам душу, Криде пришлось наняться в услужение местному старосте - скупому жирдяю, заставлявшему Криду пересчитывать посуду после каждого посещения жирдяева дома его друзьями. Крида жила в хлеву, в награду за свой труд получала ежедневную тарелку ячменной крупы, разваренной до состояния киселя, в которой плавали такие же разваренные и развалившиеся куски рыбы, не допущенной поваром старосты к столу хозяина ввиду мелкости и ненадлежащей кондиции. Местные рыбаки, носившие старосте рыбу в порядке оброка, прознали о том, что мелочь достается слугам, стали назло прикатывать бочки, в которых сверху лежали две-три крупные рыбехи, а под ними, до самого дна, бочки были забиты мелочевкой. От этого повар, сортировавший рыбу, делался зол, и ругал почем зря 'подлых чешуйщиков', плюющих-де на законы Империи и не уважающих представителя власти.
  Со временем к обычному вознаграждению за работу - плошке рыбно-крупяного варева - в качестве сомнительной приправы добавились маслянистые взгляды, а потом и недвусмысленные притязания троих сыновей старосты, здоровенных болванов, великих любителей ухватить местных девок за места, какие помягче. Такие же попытки пережила и Крида. Все они по очереди, начиная со старшего, и заканчивая младшеньким, щербатым ублюдком, нет-нет да и зажимали щуплую девчонку в застиранном платье с чужого плеча где-нибудь во дворе, и, дыша в лицо луком, с ухмылкой, как бы в шутку, предлагали 'пожениться сейчас, а потом еще, если понравится'. Крида в ответ молча била в оскаленные зубы сухим кулачком, и, не теряя времени, выигранного неожиданностью, убегала в хлев, в котором искать ее не искали из брезгливости, и там плакала и злилась, и жгла человечков, которых сплела сама из соломы заместо кукол, жгла потому, что в те минуты они казались ей похожими на старостиных сынков. Когда Крида еще немного подросла, и тело ее приняло, несмотря на скудный рацион, более округлые, а значит, более привлекательные для мужчин, формы, она поняла, что однажды, не приведи Фиола-Защитница, упомянутое 'сейчас' может случиться невзирая на ее сопротивление, и решила уйти от старосты и его похотливых отпрысков. Выслушав ее недолгий и сбивчивый рассказ, староста изобразил на одутловатой харе искреннее расстройство, которое на самом деле, несомненно, было желудочного свойства, и сделав очи горе, поведал Криде с грустью о том, что, оказывается, прикипел к ней всей душой, и даже замуж хотел выдать за младшего - оболтуса без всяких 'першпектив', - а она, значит, его надежды схоронить живьем желает. Отпустить ее он согласился сразу, спросил только, чем она заниматься будет, куда пойдет, и, получив ответ 'чем бы ни занималась, все лучше, чем здесь', еще больше расстроился. Он уже было попрощался с ней, как вспомнил, что, оказывается, Крида задолжала ему немного денег, всего-то триста золотых монет, за крышу над головой, да гостеприимство, не более, чем за пять годков. Смущаясь, староста попросил девушку не торопиться покидать его 'скромный приют', а отработать долг. Крида запомнила, как тогда ее затрясло, и как она вцепилась в столешницу, чтобы то ли не хлопнуться в обморок, то ли не наброситься и разодрать ногтями мерзкую старостову морду. Впрочем, долго ей отрабатывать долг старосте не пришлось, потому что вскоре возле деревни разбил шатры бродячий цирк, и его хозяин, столуясь у старосты, приметил шуструю девицу, подававшую блюда к обеду. Похихикав и пошептав на ухо старосте, хозяин цирка подозвал Криду, и предложил ей пойти кочевать вместе с его артистами.
  Крида поначалу заподозрила недоброе, особенно увидев, как, глядя в ее сторону, перешептывались и скалились староста и его гость, но когда уже хотела отказаться, и даже раскрыла рот, чтобы заявить об этом, хозяин цирка вдруг посмотрел на нее совсем другими глазами. В этих глазах она увидела, что его смех, его болтовня со старостой - притворство, что он не собирается купить себе утеху, что хочет зачем-то изменить ее судьбу, и самое главное, вовсе не желает ей зла. Лицо его сделалось тогда на мгновение серьезным, и он подмигнул Криде, мол, знаю я, что ты догадалась. Губы Криды сами собой пролепетали слова согласия, староста и хозяин цирка ударили по рукам, и, выбегая в сени, Крида услышала за спиной звон монет, поменявших хозяина.
  Так она стала циркачкой.
  Хотя, конечно, это не совсем верно, на самом деле циркачкой она стала, когда научилась своему ремеслу. Поначалу же ее определили приглядывать за собаками, которые остались без дрессировщика, а выгонять их, ученых, было жалко. 'Съели они его, не по душе пришелся' - объяснил ей тогда Зуой, подручный хозяина цирка, темнокожий уроженец Заб-Ас-Мтези, атлетического вида мужчина с легкой проседью в курчавых волосах, выполнявший обязанности распорядителя по хозяйству, а заодно ведавший за порядком. Крида сначала поверила в историю Зуоя, и в первое время боялась заходить в вольеры к псам, кормила их через прутья. Потом ей рассказали, что дрессировщик ушел из цирка, потому что, не ценя свободу других, свою свободу ценил очень высоко, гораздо дороже, чем ему платили за его трюки с собаками.
  Собаки сразу проявили к Криде свою собачью симпатию. Их было пятеро, и все они, всякая по своему, вполне сознательно стремились завоевать кридино внимание, и чаемую ласку. Приятели-артисты удивлялись, бывало, проходя мимо вольеры, в которой, окруженная сворой псов, копошилась со щетками и гребнями Крида, тому, как быстро она спелась с этими зверюгами, на домашнее происхождение которых указывали, пожалуй, лишь висевшие книзу уши, да хвосты, загнутые крючком. В остальном же - в выражении морд, в устройстве клыков, да и всего тела - собаки выглядели настоящими хищниками, дикими, умными, почти как загадочные Посторонники с южных границ Серости. Крида же чувствовала, понимала, знала, что за свирепым обликом скрывались не менее тонко устроенные, чем у людей, души, и каждый пес был со своим характером, капризами, страхами и симпатиями, сильными и слабыми чертами. Иногда ей казалось, что она может понимать их собачий язык, иногда она думала, что и ее слова понимают собаки. Она расчесывала их, кормила их, и разговаривала с ними, и видела в их влажных глазах все нужные ей ответы. А через некоторое время Зуой передал Криде привет от хозяина, и заодно сунул своей лапищей Криде в руки мешок, ворочавшийся и урчавший.
   В мешке был подарок от господина Ребуса - так называли хозяина цирка артисты - Криде. Подарок был похож на щенка, только очень уж страшного, голого, когтистого, с вытянутой широкой головой, и не по-щенячьи развитыми зубами и мускулами. Одним словом - уродец. Держать его было негде, выбросить было нельзя (Зуой бы этого...не понял), да и жалко, а потому Крида принесла щенка в вольер к собакам. Собаки завыли и зарычали, окружили звереныша, явно не принимая его не то что за своего, а вообще за собаку. 'Ой, какое чудовище!' - взвизгнула дамочка-жонглерша, оказавшаяся возле вольеры в тот момент. Крида наградила ее презрительным взглядом, и, усевшись на корточки среди собак, принялась вслух уговаривать их не сторониться малыша, и взять к себе в стаю. Собаки не слушали ее слов, волновались, расхаживали по вольеру, исподлобья зыркая на новенького. Он пугал и тревожил их своим внешним видом, лишь отдаленно напоминая сородича, и они рассматривали его не просто как чужака - как угрозу. И когда Крида было решила убрать щенка от собак, унести к себе в кибитку, она вдруг услышала глухой, трудный голос у себя в голове: 'Я - боюсь их...Страшно...Хочу спрятаться...'. Она вдруг осознала, что этот голос - мысли маленького уродца, которого она только что принесла. Повинуясь неведомому побуждению, Крида, не раскрывая рта, подумала, мыслями обращаясь к щенку. 'Не бойся, я не дам тебя в обиду! Я им все объясню!' И начала молча объяснять.... И услышала в ответ пять беззвучных 'Мы тебе верим'...Затем ее кто-то окликнул снаружи. Охмелев от счастья, вызванного таким неожиданным открытием, Крида обернулась, и увидела Ребуса, который стоял у вольера, сложив руки на груди, и безмятежно улыбался. 'Теперь ты поняла, почему я взял тебя с собой?' - подумал он, глядя на нее. 'Да, теперь я поняла' - ответила она. Так Крида открыла в себе бесценный для укротителя дар Молчания.
  С тех пор она стала работать на арене. Собаки понимали ее, и понимая ее, выполняли самые невероятные трюки, чем заслужили благодарность зрителей со всех концов Империи. Пушок - так она назвала щенка - уже вырос, и наравне с другими прыгал и скакал, и кувыркался на арене под восторженные крики и хлопки зрителей, дивившихся на диковинное чудище, выделывающее сугубо собачьи трюки, и ведущее себя, как собака.
  Крида посмотрела в окошко, отодвинув занавесь. Было белесо-темно и ничего толком не видно, и запах сырости от прошедшего дождя витал в воздухе, смешанный с туманом. В хвосте обоза, в крытом досками фургоне-вольере спали тревожным сном, и она чувствовала это, ее собаки, все, кроме Пушка, который умудрялся засыпать даже в самые жуткие минуты, и всем своим видом демонстрировал полное несоответствие своего распорядка дня распорядку своих старших мохнатых приятелей. Крида задернула занавесь, сделала глоток подогретого вина. Вино было плохое, вызывало дурноту при приеме в больших количествах (случаи, о которых Крида не любила вспоминать, как не любили вспоминать о них же те, кому довелось побывать кридиными собутыльниками, случаи, о которых Криде напоминали хмурые взгляды свидетелей ее сумасшедших выходок, а ее горе-собутыльникам - напоминали следы на мякотях от зубов кого-нибудь из шестерых псов). В небольших же количествах, если размешать вино с травяным настоем и подогреть на горелке, оно приобретало вполне полезные свойства, например, согревало, как сейчас, живым теплом, которое разлилось по телу приятными ручейками, и наносило в голову шальных и забавных мыслей, отвлекающих от незамысловатости будничного. Закутавшись по шею в шерстяное одеяло, Крида катала в руках медную флягу с винно-травяным напитком, и, погрузившись в размышления да воспоминания, равнодушно, глядя как бы сквозь наклонившиеся над игральной доской фигуры, наблюдала за игрой в койя-панч, в которую, не в пример азартно, играли ее соседи по кибитке - двое акробатов Стил и Хехго, и плясунья по имени Ники. Хехго жевал табак, высокомерно поглядывая на соперников поверх своей колоды, Стил сосредоточенно вычислял следующие ходы своих товарищей, морща лоб, и закатив глаза, Ники же с деланно-рассеянным видом перебирала выбывшие из игры фишки, бралась то за фигурку лучника, то за фигурку эльфа, то за принца, и тут же бросала обратно в кучку оловянных миниатюр, выполненных неизвестным подмастерьем по-простому, приблизительно, и даже некрашеных, в отличие от миниатюр, которые обычно делают для богатых игроков в койя-панч. Несмотря на свой внешнюю рассеянность, Ники выиграла уже половину крошечного войска Стила, и основательно прошлась по теперь уже нестройным рядам оловянных фигурок Хехго, хотя он и довольно успешно в свой последний ход выбросил семерку на девятигранной кости, передвинул фигурку, означающую ураган, через шесть пустых клеток на клетку доски, занятую городом, принадлежащим Ники, и торжественно убрал фишку города с доски, отчего Ники утратила право на один бросок из пяти дополнительных, положенных ей соответственно количеству заботливо 'выстроенных' ею во время партии 'городов'. Когда-то Криде была не менее интересна эта игра, и она с воодушевлением принимала в ней участие, пусть на деньги в нее никто здесь не играл, а фигурки, выигранные в ходе партии, победитель раздавал обратно соперникам, поскольку покупать новые фигурки проигравшим было бы накладно, да и копить всякую дребедень ни у кого из игроков не было никакого желания. Потом интерес поутих, в основном потому, что соперники утверждали, что Крида читает их мысли так же, как читает мысли своих собак. Криду даже пытались, сговорившись, уличить, но ничего не выходило, и было так потому, что Крида попросту не умела тогда, и до сих пор не научилась, читать мысли обычных людей. Дар Молчания заключался в способности понимать животных, и тех немногих из людского племени, кто сам обладал этим даром. Именно поэтому владевшие Молчанием не могли заработать этим на кусок хлеба иначе, как укрощая животных, ведь кроме животных, их чудесную способность говорить, не раскрывая рта, никто не замечал и в общении не использовал. Однако на всякий случай, чтобы не смущать людей, Криде пришлось прекратить принимать участие в массовых игрищах, и лишь изредка, когда было совсем скучно и не хотелось ни о чем жизненном думать, Крида садилась за игральную доску, исчерченную кругами и клетками, и расставляла на доске свое королевство.
  Сейчас она просто глядела на то, как трое ее друзей проводили время за дурацкой игрой. Стил так и не смог придумать нетривиального хода, и теперь, проиграв все, что имел, дулся на соперников, а заодно натягивал, изгибаясь в тесноте, теплую рубаху, в которой ему предстояло идти сменять дозорного в арьергарде обоза уже совсем скоро, судя по уровню жидкости в масляных часах, болтавшихся под потолком, и изредка глухо бивших жестяными боками по деревянному ребру кибитки, одному их тех, на которые крепился полотняный тент, укрывавший пассажиров кибитки от ненастья во время бесконечной дороги. Стил откинул полог, выглянул наружу, свистнул дозорному, которого должен был менять на посту. Затем он легко выпрыгнул из кибитки, распахнув полог, отчего впустил внутрь прохладный воздух. Крида услышала удаляющийся чавкающий звук быстрых шагов, и на этом игра была закончена. Ники, поежившись от внезапно налетевшего сквозняка, бросилась подвязывать полог шнурами. Хехго - крепыш с выдающейся нижней челюстью - взялся разогреть на горелке воду, и теперь безуспешно орудовал огнивом над пропитанной горючим веревочной косицей, торчавшей из начищенной до блеска туши горелки, закрепленной ко дну кибитки при помощи гвоздей. Ники повернула в свою сторону наименее заляпанную жиром стенку потолочного фонаря, и раскрыла книгу в потертом переплете, чтобы немедленно приступить к ее прочтению. Начала, как водится, с разглядывания картинок, тщательно нанесенных на страницы разноцветной тушью.
  Впереди был хмурый, непогожий день...И когда уже, наконец, они прибудут в Рабаррас? Дорога не обещала быть короткой, однако время в пути на этот раз шло особенно медленно, Крида уже и не знала, куда себя подевать, чем занять себя. Несколько раз она выбиралась из фургона, и бегала по грязи к еле-еле катившейся телеге с вольером, под дощатой крышей которого сидели ее собаки. Она забиралась к ним, со знанием дела расспрашивала их об их пожеланиях к уходу, просила поделиться впечатлениями от нынешнего переезда. Стороннему показалось бы, что собаки молчали в ответ, однако в действительности Крида слышала в голове отрывистые их слова, означавшие, что собаки ее понимают, и хотят ей, в свою очередь, о многом рассказать. По пути обратно в свою кибитку Криду обгоняли конные дозорные с пиками - и среди них попался в том числе и Стил, - которые перемещались от кибитки к кибитке с обоих флангов обоза, и высматривали, все ли в порядке, нет ли где происшествий. В голове обоза, на козлах двухэтажной кареты Ребуса, бороздившей грязь на трех парах надежных колес высотой в человеческий рост, восседал Зуой в намотанном на голову пестром платке. Рядом с собой он всегда в пути держал боевой топорик с коротким обухом, который можно было в случае чего метнуть во врага, а за спиной Зуоя болтался на ремне арбалет, который при необходимости заряжался смертоносными болтами в течение пары мгновений. Время от времени к Зуою подлетал всадник с докладом о происшествиях, и Зуой важно кивал курчавой головой, слушая, подтягивал вожжи в руках, иногда одергивал их, и тогда трясли гривастыми головами то один, то другой из десяти запряженных в управляемую Зуоем карету скакунов. Ребус же почти не показывался снаружи, проводя все время в карете. Он никогда не был любителем находиться на людях, и даже на представлениях не выходил приветствовать публику, что некоторые считали признаком дурного тона, но для самого Ребуса выбора просто не было. Ко всему, Ребус захворал в последнее время, и всюду высылал разговаривать вместо себя Зуоя, а сам просиживал в полутьме своей массивной, обустроенной не хуже иного дома, трехосной кареты на огромных колесах.
  От периодических пробежек вдоль обоза Крида замерзла, и, вернувшись в очередной раз, плотнее укуталась в одеяло, и прислонилась щекой к обитой войлоком стенке фургона, чтобы немного поспать.. Вскоре она задремала, и сквозь сон слышала, как Ники вполголоса бормочет слова читаемой ею вслух книги, а Хехго с характерным шлепанием металла о ладонь жонглирует тремя маленькими, но весьма тяжелыми железными шарами. Порой шел дождь, и крупные капли плюхались на полотняную крышу кибитки, разбивались, и стекали под беспрестанно вертящиеся колеса.
  Обоз тем временем углубился в совершенную чащобу, деревья здесь были кривыми, высокими, старыми, а дорога была давно не езжена и не хожена.
   День прошел на удивление быстрее, чем ожидалось, близился вечер, и Крида, очнувшись от дремоты, пожевала немного вяленого мяса с лепешкой, запив еду крепким малиновым чаем, приготовленным Хехго. Ники уже уснула, убаюканная привычным, однообразным скрипом колес, книжка выпала у нее из рук, и валялась, раскрытая на первых страницах. Хехго тоже угомонился, и сейчас вовсю похрапывал, отвернувшись лицом к стенке. Крида, глядя на идиллическую картинку, и сама зевнула, прикрыв инстинктивно рот ладонью.
   В этот момент фургон дернулся, и стал. Где-то впереди заржали кони. Крида услышала встревоженные крики людей, и поспешила набросить на плечи плащ. Откинув полог, она спрыгнула с высокого борта кибитки прямо в мутную лужу на дороге. Чертыхнувшись, Крида стряхнула с башмака грязь. Низ юбки был заляпан мелкими коричневыми брызгами. Отложив чистку юбки на потом, Крида вгляделась вдаль, где маячили факелы авангарда дозорных. Цепочка огоньков уводила за поворот, скрываясь меж деревьев, слышались возбужденные выкрики. Крида оглянулась назад, и едва успела отпрыгнуть в сторону - ее едва не сбил с ног конь Стила. Стил вцепился в коня, изо всех сил часто-часто ударяя по взмыленным бокам каблуками. Крида хотела позвать Стила, но он даже не взглянул в ее сторону. Пика его болталась на ремне за спиной, и он так прижался к крупу животного, что казалось, он хочет проколоть этой пикой, как странного вида рогом, всякого попавшегося на пути. Обдав Криду дополнительной порцией грязи, всадник умчался вперед, к голове обоза, где, по всему было видно, что-то назревало.
   Обоз остановился. Животные, запертые в клетках и вольерах на колесах, с тревогой зарычали, замычали и залаяли. Люди выпрыгивали из своих кибиток, кто в чем был, и криками вопрошали друг у друга, что такого произошло там, впереди. Возница кибитки - невозмутимый пожилой молчун по имени Гукуш, привстал на козлах, и свистнул три раза - два коротких, один длинный свист. Четыре коротких свиста донес ветер из-за поворота.
  - Плохо дело, сестрица. На нас, кажется, напали, - не разжимая зубов, процедил Гукуш, вытягивая одновременно из голенища своего высокого сапога длинный нож с матово-серебристым клинком, - Тебе лучше спрятаться в кибитке.
   В этот момент из-за кибитки выглянул Хехго, протирая заспанные глаза, набрасывая на голову капюшон. Бросив единственный взгляд на Криду, лицо которой в этот момент побледнело, будто она увидала прикуривающего от луны демона, Хехго все понял, и ринулся обратно в фургон, где, закутанная в старый дырявый плащ, среди сундуков с реквизитом пылилась сабля. В кибитке раздался шум передвигаемых предметов, и вскоре Хехго уже бежал в сторону скопления факельных огней, пытаясь на бегу пристроить саблю за кушаком. Туда же бежали и другие вооруженные мужчины, кто поодиночке, кто в нестройной группке с соседями. Таков был закон бродяг: встречать опасность сообща.
  Возле фургонов оставались женщины и дети, да возницы, которым не положено было покидать козлы. И те, и другие, и третьи держали в руках разномастное оружие, или просто предметы обихода, которые могли сгодиться не только по хозяйству, но и в схватке с неизвестным пока врагом.
  'Собаки!' - вспыхнула мысль, - 'Нужно выпустить из вольера собак!' - и Крида припустила в обратном направлении, оскальзываясь, и ругаясь.
  Оказавшись возле фургона, в котором находился вольер с ее питомцами, Крида негнущимися пальцами извлекла ключ из льняной сумы на поясе, и отомкнула замок. Двери вольера скрипнули, открываясь, и в кридино лицо тут же ткнулись три или четыре влажных собачьих носа. 'Вон из вольера! Затаиться в кустах' - мысленно приказала Крида собакам, и они, поскуливая от удивления ее 'тоном', бросились из вольера врассыпную, пачкая лапы в грязи и сминая кустарник по краям дороги. Последним, как предводитель, из вольеры протрусил Пушок, оскалив свою пасть как бы в ожидании той напасти, из-за которой его понадобилось сгонять с привычного места. Вильнув покрытым мелкими чешуйками хвостом, Пушок, в сопровождении треска ломаемых им сучьев, послушно удалился на поиски временного укрывища, как приказала ему хозяйка.
  Собаки были освобождены, теперь нужно было убедиться своими глазами в том, что колонну бродячего цирка кто-то или что-то атаковали.
  Крида бросилась обратно, и вскоре достигла начала обоза. Возле первой кибитки уже собралось пол-обоза людей. Толпа гудела как улей. Дорогу впереди завалило огромнее, покрытое гладкой зеленоватой корой, Век-Дерево, задрав свои исполинские корни в комьях земли кверху.
  На поваленном стволе в непринужденных позах стояли и сидели люди в охотничьих плащах, вооруженные луками и мечами. Внизу, будто под балконом, стояли десятки человек, взволнованных появлением вблизи обоза таинственных незнакомцев. Пользуясь общей неразберихой, Крида подобралась поближе к поваленному дереву, и попыталась как следует разглядеть странных 'охотников'. Один из них, опираясь на длинный, высотой чуть менее его роста, лук, высокомерно обвел взглядом всех вольных и невольных свидетелей происходящего. Сотни глаз смотрели на него с не скрываемым подозрением, однако незнакомца это не смутило.
  - Итак, уважаемые циркачи-путники, - с пафосом воскликнул незнакомец, очевидно, продолжая начатую недавно речь: - Меня зовут Финдульф, также известный под прозвищем Кочерыга, и я оказался на пути вашего обоза, поскольку испытываю нужду в деньгах! Мне известно, что недавно у вас было представление в Пригрязье, а значит, с деньгами у вас полный порядок. Порядок вы имеете удовольствие наблюдать и в моем лесу. За исключением, пожалуй, того, что вы не заплатили мне за проезд по моему лесу, что лично я не рискнул бы отнести к проявлениям порядка. Учитывая это досадное обстоятельство, я предлагаю вам с легким сердцем расстаться с деньгами, а также с кое-каким имуществом, которое я выберу сам. Это восстановит порядок, который был с такими многими трудами, с таким тщанием, наводим мною и моими, - на этих словах Кочерыга не лишенным изящества жестом руки повел в воздухе, словно рисуя эпических размеров полотно, изображающее толпы его сподвижников: - друзьями в течение очень долгого времени. Кочерыга на мгновение умолк, словно ожидая бурных аплодисментов от благодарной публики, как будто он только и мечтал, что поменяться хотя бы раз местами с артистами, и занять их место на сцене. Однако циркачи смотрели на разбойника угрюмо, и только красноречиво направленные в их сторону стрелы разбойников, осадивших окрестные кусты кругом, сдерживали людей от открытого проявления их недовольства. Артисты напряженно внимали бандиту. Кочерыга тем временем продолжал:
  - Прошу вас быть уверенными в том, что, как только я и мои люди получат полную и надлежащую сатисфакцию, ваш обоз сможет безо всяких дальнейших препонов продвигаться далее на запад, в город Рабаррас, как я подозреваю. И даже дерево мы поможем убрать. Если же какая-то залетная шелуха задумает причинить вам, добрые путники, какие угодно неудобства, я лично перережу глотки виновным. Обещаю вам, мои уже почти друзья, что на всем пути следования вас будут скрытно сопровождать мои люди, мои лесные братья, которые не дадут вас в обиду, - и Кочерыга вновь картинно повел рукой в направлении торчащих из кустарника наконечников стрел, владельцев которых не было видно из-за густой, как редечный суп, листвы: - а теперь прошу, возвращайтесь в свои кибитки, но ненадолго, а чтобы собрать деньги. А если кто-то вдруг забудет обратную дорогу, я ему напомню. Ваш обоз не сдвинется с места, пока мои люди не уйдут с тем, что мне нужно.
  На этих словах лицо Кочерыги на миг изменилось, в нем проявились хищные, недобрые черты, как будто рябь пробежала по воде.
   Из группы циркачей вперед вышел Зуой. Его фигура возвышалась над всеми, и он в эту минуту казался таким высоким, что мог бы, наверное, протянуть руки и подхватить выскочку-разбойника, самонадеянно воцарившегося на стволе павшего дерева. В разноцветном платке, по обычаю повязанном на голове, с арбалетом, заброшенным за спину, могучий темнокожий гигант смотрелся и экзотично, и внушительно. Позади откинулась занавесь на одном из окон кареты Ребуса. Крида медленно подошла к группе циркачей, стоящих за Зуоем, и присоединилась к ним.
  - Я - главный здесь, Кочерыга, и мое имя Зуой, - спокойно прогудел Зуой: - говори со мной. Я слушаю твои условия. Ты хочешь денег? Мы дадим тебе денег. Но не все, что у нас есть. Потому что нам нужны вода, еда и одежда, чтобы худо-бедно выжить. Ты хочешь, чтобы бедные люди не могли выжить? Ты хочешь забрать наше имущество. Но не говоришь, какое. Не хочешь ли ты забрать все, что у нас есть? Не хочешь ли ты обобрать бедняков, Финдульф-Кочерыга?
  Циркачи - акробаты, борцы, жонглеры, рабочие сцены, одобрительно зашушукались в ответ на эти слова Зуоя. Он задавал Кочерыге правильные, по их мнению, вопросы. Кочерыга почувствовал, что риторика не на его стороне. Он подбоченился, наклонился вперед, и ответствовал, прищурясь:
  - Ты говоришь дело, Зуой. Я не обижу бедняков почем зря. Я - народный разбойник, и граблю богатых, чтобы поделиться с бедными. Я не лукавил, когда говорил, что мне нужны деньги. Они и вправду мне нужны. Но не только мне - кругом, на многие переходы, тысячи людей погибают от холода и голода, мучаются от нищеты и ненастий. Я - их единственный заступник и покровитель. Я и мои люди, которые и сами когда-то были крестьянами, и возделывали скудные земли, чтобы отдать выращенное богатеям как оброк, этот узаконенный господином нашим Императором (это слово он произнес с особо саркастическим нажимом) грабеж. Ты говоришь: 'Кочерыга хочет, чтобы мы не выжили'. Хочешь ли ты 'выжить', когда другие умирают вокруг? Когда у обездоленных отнимают последнее, и никто, слышишь, Зуой, никто не желает встать на их защиту? Если тебе небезразлична судьба беззащитных бедняков, ты поймешь меня, и добровольно расстанешься с деньгами. Конечно, я не заберу все. Мне нужны две трети от имеющихся у вас денег. Но для того, чтобы отсчитать две трети, мне нужно видеть все. Ты спросил: 'Что еще хочешь забрать, Кочерыга?' Лошадей. Я заберу лошадей. Конечно, не всех. Я не допущу, чтобы люди вынуждены были впрягаться в ярмо как животные, чтобы волочь свои кибитки. Я забираю у вас скаковых коней, на которых ездят ваши невнимательные дозорные. С этого дня дозорные будут ходить пешком. Они вам конными не нужны, потому что я поставлю по флангам, и позади обоза свое охранение. И последнее, что я забираю, это вон та карета, из которой трусливо подсматривает за нами твой хозяин! - и Кочерыга показал пальцем в сторону трехосной кареты Ребуса. Занавесь на окне тотчас опустилась.
  Зуой поморщился, как от зубной боли. Он не любил, когда про его хозяина говорили грубые слова. Сжав кулаки, он продолжил начинавшую затягиваться беседу, и голос его был ровным, как будто он не вел переговоры с разбойником, а беседовал с соседом по фургону:
  - Ты не получишь ни лошадей, ни карету. Лошади - наши помощники в пути. Карета господина Ребуса честно заработана им. Он не относится к богатеям, о которых ты говоришь. И я знаю, Кочерыга, что более чем о крестьянах ты заботишься о том, чтобы набить собственный карман. Ты и твои бандиты ничем не лучше упырей в перстнях! А теперь дай нам проехать, и мы заплатим тебе...По приезду в Рабаррас! - произнес Зуой твердо, и даже с нажимом, отчего разбойники, расположившиеся рядом с главарем, стали переглядываться, как бы вопрошая, а не набить ли стрелами этого нахала. И, казалось, даже кусты вокруг, за которыми в засаде прятались остальные бандиты, также смущенно зашелестели в ответ на выпад Зуоя.
  Кочерыга понял, что его пытаются оскорбить, однако не подал виду. Зуой, очевидно, порывался что-то еще сказать, чтобы Кочерыга не жалел о том, что с циркачами разговаривать скучно, однако сзади раздался голос:
   - Погоди, Зуой, не горячись, давай подумаем, как нам быть.
  Толпа циркачей расступилась, и Кочерыга увидел еле передвигающегося, опираясь на посох, болезного вида человека в видавшем виды бархатном халате. Это был Ребус, который, как оказалось, все это время ковылял от кареты.
  Кочерыга посмотрел на Ребуса, и понял, что тот его не боится, и дествительно хочет принять общее решение. Которое, по разумению Кочерыги, должно было полностью быть похожим на решение самого Кочерыги: получить деньги как можно больше, и как можно быстрее. Поэтому Кочерыга сказал лишь:
  - Ночь настала. Я разожгу костер, возле которого вы будете складывать деньги, - и с этими словами Кочерыга безо всякой опаски спорхнул с дерева, выхватив у одного из своих сообщников факел. Откуда-то сбоку, из зарослей кустарника, выбежали трое оборванцев с луками в колчанах за спинами, и выбросили на землю между Кочерыгой и Зуоем кипу хвороста. Кочерыга поднес к хворосту факел - пламя тут же занялось, язычки его разбежались по сухим веткам. Сделав знак своим людям следовать его примеру, Кочерыга непринужденно присел возле костра.
  - Никто не уйдет, Зуой, я не шучу, - закончил он. - Когда на небе загорится седьмая звезда, я убью одного из твоих людей. Может быть, тебя. А может, твоего вышедшего некстати на прогулку хозяина. И скажу, скольких убью еще, когда загорится восьмая звезда.
  Зуой заскрипел зубами, однако развернулся и пошел по направлению к карете Ребуса, придерживая Ребуса под руку. За ними, озираясь на торчащие отовсюду стрелы из натянутых бандитами луков, зашагали мужчины из обоза. Их было немало, однако циркачи - не воины, и вооружаются обычно очень уж небрежно. К тому же, воинство Кочерыги, судя по многочисленным теням, мелькавшим вокруг обоза, насчитывало много больше боеспособного люда, и за ними было преимущество в позиции. Крида поспешила вослед за мужчинами. Циркачи сбились в тесную толпу, и начали тихо объясняться, что же делать, да как поступить. Вышли Стил, который уже успел спешиться, и еще один парень, совсем молоденький. Сбивчиво, поправляя друг друга, они довели до большинства созревший только что в их головах план. В соответствии с этим планом, нужно было начать приносить деньги, и бросать их в общую кучу рядом с костром, разложенным людьми Кочерыги. Однако делать это нужно было медленно, не торопясь. Кочерыга, видно, все равно никуда не спешил, и ради денег готов был просидеть тут хоть всю ночь. Не дожидаясь, когда ночь обнимет небо до горизонта, и на нем зажгутся первые семь звезд, нужно напасть на авангард Кочерыги, и взять его живым в заложники, чтобы разменять его жизнь на дальнейшую дорогу. А пока нужно готовиться к атаке, и, делая вид, что ищешь деньги, доставать из тайников да хранилищ оружие, все, какое только есть в наличии, прятать его в одежде. Зуою надлежало торговаться с главарем из-за кареты, чтобы отвлечь внимание разбойников от действий циркачей, и потянуть время.
  И началось долгое, утомительное и унизительное хождение туда-сюда. Вереницы мужчин тянулись вдоль обоза. Женщин, детей и стариков усадили в кибитки, возницам строго-настрого приказали быть готовыми к тому, чтобы попытаться развернуть свои повозки в обратную сторону, и угнать обоз на восток, по своим следам. Люди потихоньку извлекали отовсюду кто меч, кто арбалет, кто просто серп какой-нибудь или нож побольше, и прятали за пазухами или под кибитками. Сотни глаз наблюдали за ними с той стороны, из леса, сотни стрел были готовы в любое мгновение сорваться с тетивы, и пронзить того, кто вел себя угрожающе или просто излишне подозрительно, по мнению разбойников, притаившихся в многочисленных засадах вокруг.
  Кочерыга в это время безмятежно сидел на расстеленном по земле плаще, обхватив руками колени, наблюдал за тем, как прирастает монетами кучка разноцветного металла возле костра, и молчаливо, прищурясь, внимал Зуою, который отрывисто убеждал Кочерыгу оставить карету Ребусу. Два десятка обнаженных клинков подрагивали в отсветах пламени, частоколом окружая главаря разбойников. Из-за этого частокола Зуой не смог бы до него дотянуться. Подходили по очереди новые люди, и бросали горсти монет. Это была плата за проезд по лесу, в котором он был почти хозяином. Почти, потому что Темнолесье вообще-то всегда - само по себе.
  Крида не вернулась к своей кибитке, оставшись в начале обоза, возле одного из фургонов. Ей хотелось видеть, когда именно Зуой подаст тайный сигнал к атаке, а кроме того, она нет-нет да и поглядывала в ту сторону между деревьев у обочины, откуда на нее смотрели шесть пар внимательных собачьих глаз. Собаки ожидали вместе с ней.
  Когда Крида, наконец, увидела, как изменились выражения лиц многозначительно переглядывавшихся мужчин, она поняла: сейчас Зуой начнет действовать. Вот к Кочерыге, а точнее, к куче денег как бы по случайному стечению обстоятельств подошли одновременно с десяток мужчин. Вот Зуой достал свою моряцкую глиняную дудочку, и свистнул в нее два раза. Это и означало атаку. Крида невольно вскрикнула, и тут же прикрыла рот рукой. Где-то далеко позади Пушок навострил уши, выскочил, готовый сорваться на помощь хозяйке из своего укрывища в яме рядом с дорогой.
  Десять смельчаков с воплями выхватили свои короткие мечи и ножи из-за пазух, и бросились на Кочерыгу. Один из циркачей тут же упал замертво, между лопаток у него торчало оперение разбойничьей стрелы, бдительно пущенной из кустов. Кочерыгу в мгновение ока обступили, защищая, плотно сбившиеся в кучу разбойники. Мечи, ножи, сабли, и другие не менее острые предметы скрестились друг с другом, и многоголосый хор звонов и скрежетов ударил в уши свидетелям схватки, скоротечной, и безрезультатной... Остальные циркачи, увидев, что Зуой напал на Кочерыгу, бросились к месту схватки, хватая кто камень с дороги, кто доску, кто хоть с голыми руками, да с грозным кличем. Из кустов вдоль дороги засвистели стрелы. Одни летели, слепо тыкаясь в борта телег и фургонов, исчезая в густой листве с той стороны дороги. Другие находили свои цели, и тогда раздавался крик, и бегущий человек, не в силах остановиться, летел кувырком в грязь, роняя оружие... Кочерыга заранее дал приказ стрелять во всякого, кто окажет сопротивление. Шайка выполняла его приказ, как могли. К крикам умирающих и раненых примешались испуганные вопли женщин из кибиток - свидетельниц начинавшегося избиения. Пренебрегая явной опасностью быть убитыми, женщины выпрыгивали из кибиток, и бежали к скорчившимся в грязи телам, чтобы оттащить под защиту фургона, перевязать, сделать все, чтобы раненые выжили... Крида смотрела на это, застыв в оцепенении, и не обращала никакого внимания на пролетающие рядом стрелы и арбалетные болты. С двух сторон летела смерть, и отовсюду доносились горестные крики. Возле денежной кучи схватка становилась все более драматичной. Кочерыга кричал что-то о необходимости одуматься, и одновременно размахивал своей кривой саблей. Зуой, оскалив зубы, левой рукой душил одного разбойника, а правой - другого, глядя при этом на укрывшегося за спинами своих людей Кочерыгу так, как будто хотел не утерять того из виду, чтобы добраться, и сделать ему то же самое. Люди, сопя, и выплевывая проклятия, вцепились друг другу в глотки, лезвия мечей с хрустом прорубали кости, потасовка превратилась в кучу малу, перекатывавшуюся со страшными звуками по дороге, оставляя за собой жуткий след из брызг и луж крови, отрубленных пальцев и кистей рук, брошенного или выбитого оружия.
  Крида, пригибаясь, проклиная вслух бессердечных разбойников, бросилась в сторону одного из упавших на землю циркачей, бедро которого только что со свистом пронзила стрела,. Оттащив раненого под телегу, она, уперевшись в колесо, вырвала по счастью не зазубренный наконечник из его тела, и тут же принялась перевязывать его ногу оторванным от плаща куском ткани. Раненый стонал от боли, и сжав зубы, выкрикивал все известные ему ругательства в адрес бандитов и Кочерыги лично, а также его ближайших родственников. Кровь быстро пропитала повязку, и Криде пришлось расстаться со шнурком, которым она подвязывала плащ. Затянув повязку на ноге потуже, Крида ободряюще хлопнула циркача по плечу, и выбралась из-под телеги в поисках тех, кому требовалась ее помощь. В них недостатка не было.
  Тем временем, побоище в голове обоза продолжалось. Силы складывались не в пользу циркачей, и разбойники стали постепенно теснить их на обочину дороги. Ближайшие к месту боя лучники разбойников, теперь уже не таясь, выбежали из кустов, и расстреливали в упор, кого могли, и чертыхались оттого, что в этакой свалке невозможно было как следует прицелиться. В тыл к этой группе неожиданно зашли несколько атлетов с длинными брусьями в руках, которыми, как дубинами, они стали выколачивать оторопевших стрелков, как выколачивают залежавшийся пыльный ковер. Ободренные успехом вылазки своих товарищей, соратники Зуоя с воинственным кличем подналегли на ряды разбойников, хотя от перевеса в пользу Зуоя было далеко, как до самых отдаленных стран Серости Дикой...Опыт и лучшая вооруженность сыграли свою роковую для циркачей роль. Вот неловко завалился набок один из жонглеров, вот уже Стил согнулся от боли с иссеченной лезвиями сабель рукой, и Зуой пошатнулся от удара кистеня, закрыв рукой лицо, мгновенно облившееся кровью...
  Крида поняла, что защитниками обоза осталось держаться совсем немного. Что сделают разбойники с беззащитными стариками, детьми и женщинами, когда разделаются с мужчинами? Крида не хотела даже думать об этом. Она подхватила тлевший в грязи факел, и рывком вскинув его вверх, отчего он тут же вспыхнул заново, закричала:
  - Люди, бегите! Бегите! - и побежала сама, петляя, чтобы отвлечь на себя внимание затаившихся по обочинам стрелков. Ее услышали и друзья, и враги. Кто-то начал в суматохе распрягать лошадей, отрезая ремни и вожжи, циркачи бросились кто куда из своих кибиток. Замелькали свет и тени, факелы летели в листву, и посреди этого безумия что есть силы кричала Крида, прыгала, бежала, и бесновалась, став для опешивших стрелков единственной досягаемой мишенью, приковав к себе всеобщее внимание. Однако стрелы не торопились изрешетить Криду: она вовремя, будто увидев, откуда стреляют, пригибалась, и петляла как заяц на бегу, и подбрасывала факел в воздух, отчего сети теней вокруг нее резко меняли направление, как будто клетка с птицей качалась на цепочке, и это сбивало лучников Кочерыги с верного прицела. Вызволенные из упряжей лошади, закатывая глаза и храпя, прыгали через кусты с превратившейся в безумный кипящий огненный поток дороги во тьму леса, сбивая копытами разбойников. Тут и там вспыхивали короткие и жестокие схватки, в ход шло все вплоть до столовых приборов и разбираемых попутно кусков повозок.
  Тучи, невидимые на ночном небе серые громады, разошлись, гонимые ветром, темные небеса озарила убийственно-яркая полная луна, и Темнолесье осветилось ее лучами настолько ярко, что никто бы не увидел, как зажигается на небе седьмая звезда.
  Соратники Зуоя сплотились плечо к плечу, готовые умереть в последней схватке. Разбойный люд окружал группу циркачей во главе с Зуоем. Бандиты воинственно вопили, потрясая оружием, разъяряли себя еще больше. Кочерыге показалось, что победа над непокорными бродягами уже у него в руках. Он раскрыл рот, чтобы позвать в атаку за собой свое потрепанное воинство, однако вместо своего крика Кочерыга услышал громогласный вой трубы, потрясший лес вокруг. Как будто ураган поднялся, и ветви деревьев на востоке закачались, птицы пробудились и целыми стаями с криками кружили теперь в панике над Темнолесьем. Что за гигантский егерь вышел на охоту? Кочерыга впервые в жизни столкнулся с подобным, и не мог понять, предвестником чего был этот трубный вой, звук охотничьего рога размером, несомненно, с гору. И тут же земля задрожала от боя боевых барабанов... 'Рррууууууууу!!!' - взревела труба...
   Раздавшийся звук привел в оторопь обе стороны затянувшейся схватки. Люди стали невольно опускать оружие, и вглядываться в расходящиеся волнами ветви деревьев на северо-востоке, словно ожидая, как оттуда выскочит, сотрясая великаньими шагами землю тот, кто оказался в состоянии повергнуть своей демонической песнью в ужас все Темнолесье. 'РРррууууу!!!' - все громче и все ближе подбирался вой таинственной трубы, и все ближе грохотала дробь боевых барабанов. Потом все стихло. Повисшая на мгновение тишина была оглушительной.
  В следующую секунду раздался топот множества ног, и на дорогу из чащи, ломая ветви и целые деревца, хлынула бесконечная волна отвратительных тварей. Они были низкого росту, заросшие мехом, с жуткыми свиными рылами, и длинными загнутыми клыками на нижних челюстях. На тварях была грубая, примитивная одежда, а в толстых, густо поросших сизым мехом четырехпалых руках они держали свое оружие, такое же грубое, сделанное в пещерах, никогда не видевших света. Бурлящий поток тролльей орды, подсвеченный множеством факелов, на глазах превратил заповедный лес в мешанину из выкорчеванной растительности и комьев земли. Крида вглядывалась вдаль, и не могла разглядеть, где же заканчиваются их ряды. У горизонта огоньки факелов образовывали сплошное колыхавшееся зарево. Если в хозяйстве у сказочных великанов существуют великанские ведра, наполненные доверху троллями, то сейчас сразу десяток таких ведер был выплеснут на Темнолесье, прямо на дорогу. Лес взорвался их звериными воплями.
  Крида закрыла ладонями уши, не в силах вытерпеть многоголосые визг и хрюканье полчищ разъяренных чудовищ, появившихся неизвестно как неизвестно откуда. Тролли прыжками преодолевали препятствия. Налитые кровью, их глазенки жаждали крови, их вопли вселяли ужас. Существа раскручивали над головами секиры с широкими зазубренными лезвиями, насаженными на едва обработанные кости. 'Человеческие' - мелькнула догадка, и Крида в смятении бросилась за остальными спасающимися бегством женщинами. Спотыкаясь о коряги, оцарапавшись о хвою, она оставляла позади дорогу, все глубже и глубже уходя в лес. Следом за ней, на отдалении, между деревьями мелькали шесть быстрых теней.
  *********************************
  Надвигающаяся с поразительной быстротой волна троллей будто отрезвила сражающихся у обоза людей. Циркачи и разбойники, только что ожесточенно дравшиеся друг против друга, теперь в растерянности показывали клинками в сторону надвигающейся угрозы, гораздо более опасной, чем битва с себе подобными. Зуой стряхнул с себя ослабшие объятья троих или четверых бандитов, которые попросту оцепенели, уставившись в сторону быстро приближавшихся троллей. Он поднял с земли выпавший было из руки топорик, подбросил на руке, как бы примеряясь, сколько троллей он сможет зашибить его броском. В это время Кочерыга, вытирая со щеки чужую кровь, снимал с шеи порезанный в нескольких местах и запутавшийся на руке плащ. Развязать шнурок у шеи не получилось, и Кочерыга без колебаний, оттянув его, отхватил саблей. Плащ упал к его ногам. Две группы людей - разбойников и защитников обоза - стояли, озаренные светом факелов и сиянием луны, в нерешительности друг против друга, не понимая, то ли возобновлять драку, то ли повернуться к троллям лицом и спинам друг к другу, то ли бежать, бежать прочь.
  Зуой отыскал в толпе разбойников Кочерыгу. Их взгляды встретились, и двое врагов, секундой назад готовых было изрубить один другого в щепки, в одночасье ... превратились в союзников поневоле, без единого примирительного жеста, без единого слова из лексикона военной дипломатии. Кочерыга коротко выкрикнул своим: 'Защищаться!', и разбойники, все еще яростно глядя на отвечавших взаимно угрюмыми взглядами циркачей, стали с ними в одном ряду, приготовившись к столкновению с улюлюкающей ордой. Зуой отобрал из рук у ближайшего из разбойников, которого он до этого душил своей железною рукой, кистень с шипастым ядром на цепочке. Кто-то из людей Кочерыги помог подняться истекающему кровью Стилу, и дал ему пику, чтобы Стил мог защищаться. Стил выступил вперед, и упер древко пики в мысок сапога, готовый метнуть ее движением ноги, особым сильным броском. Со всех сторон к стихийно объединившемуся войску людей присоединялись раненые, которые смогли найти в себе силы взять в руки оружие.
  Возле павшего Век-дерева одиноко догорал костерок, освещая денежную кучу.
  Тролли с треском вломились в ряды щитов, насаживаясь на выставленные в защите копья, теряя конечности под ударами мечей. Первая волна троллей была изрублена в одно мгновение. Но за ней тут же последовала новая, и несколько выпущенных троллями секир поразили тех из людей, кто не успел перевести дух и приготовиться ко второй атаке. Громкий грохот множества лезвий о множество щитов возвестил о том, что люди выдержали новый удар. Те, кто стоял во вторых рядах, тянулись через головы товарищей, чтобы достать до врагов длинными саблями или пиками. Тролли же наседали, хрюкая и визжа, как настоящие свиньи, без устали размахивая своими секирами. Вскоре задние ряды троллей набежали на первые, насадив многих впереди бегущих на наконечники выставленных копий, и тролли стали карабкаться по трупам своих соратников, чтобы перехлынуть через частокол из копий. Однако люди из вторых рядов тут же ловили троллей на пики, и еще в воздухе изрубали саблями и мечами. Тролли же не знали испуга: их нисколько не смущали ни потери, ни то, что люди не отступили со своей позиции ни на шаг. Они прибывали и прибывали, и вскоре заполнили весь окружающий лес до горизонта. Смрадное скопище переворачивало повозки, тролльи секиры летели в защитников, глубоко вонзаясь в щиты, а часто - прямо в тела.
  Зуой спокойно и сосредоточенно размахивал кистенем, вышибая дух из яростно визжавших троллей, а тех, кто отказывался валиться наземь бездыханным от удара кистенем, Зуой потчевал ударами топорика, который держал в другой руке. В один из моментов он оказался плечом к плечу с Финдульфом Кочерыгой, и, вспомнив о том, что именно по его, Кочерыги, вине, бродячий цирк оказался добычей полчища троллей, чуть было не рубанул разбойника по темени топором, да передумал, потому что пришлось отражать очередную атаку. Кочерыга этого даже не заметил, поскольку был занят отдиранием от себя вцепившейся буквально мертвой хваткой тролльей лапы, которую парой мгновений раньше разлучил с тролльим же телом пришедший в трудную минуту на помощь подручный Финдульфа - ловкач Цикля, палаш которого не знал промахов.
  Тролли сосредоточили основной удар без изысков, на центре позиций людей. Они наседали так рьяно, такими несметными полчищами, что центральная часть боевых порядков защитников провалилась, люди попросту побежали с дороги в чащу, а вслед им летели тролльи секиры. Фланги, тем не менее, еще держались, однако подступала усталость, тролли же усталости познать не успевали, а умирали, можно сказать, полными сил.
  Кочерыга увидел, как бегут люди из центра на обочину, и далее в лес. Выкрикнув замысловатое ругательство, он бросился туда с горсткой разбойников, чтобы перерубить хлынувший в образовавшуюся брешь поток неприятелей, и не допустить окружения врагом какого-нибудь из флангов. Зуой остался на какое-то время, сражаясь, где стоял, но в конце-концов вынужден был присоединиться к Кочерыге, поскольку сам увидел, обернувшись, как за спинами защитников между деревьев уже замелькали силуэты троллей, поодиночке прорвавшихся в тыл людям. В такой ситуации оставлять войско отделенным тролльим клином на две части было нельзя. Зуой попытался продвинуться в сторону прорыва. 'Главное, чтобы твари не добрались до кареты господина Ребуса' - думал Зуой, выдергивая подзастрявший топорик из очередной валившейся на землю волосатой туши. Однако через некоторое время тролли оттеснили защитников к обочине, и до кареты, в которой укрылся хозяин цирка, чудовищ отделяли какие-то три шага.
  Зуой бросился спасать хозяина. Перемахнув через сцепившихся на земле в борьбе тролля и разбойника, он яростно проложил себе подобие живого, а вернее, мертвого коридора в толпе чудовищ, к карете Ребуса. Забежав в карету, Зуой был немало удивлен отсутствием в ней того, кто в ней определенно еще недавно был, и выходить надолго не собирался, особенно если учесть последние события, связанные с ограблением обоза, переросшим в побоище. Смахнув пот со лба и переведя дух, Зуой выскочил наружу через двери с другой стороны кареты.
  Меньше всего он ожидал, что увидит Ребуса среди сражающихся. Однако щуплая согбенная фигурка, мелькавшая впереди, принадлежала именно Ребусу. Придерживая себя за бок, он ковылял прямо на троллей. Он был без обычного посоха, и каждый шаг - это было видно - давался ему с трудом. 'Он сошел с ума' - сделал вывод Зуой, и помчался вызволять безумного хозяина.
  Тролли их тех, что сражались в первых рядах, завидели Ребуса, и, как будто посчитав его особенно важной мишенью, дружно стали продираться к нему, спокойно шагавшему в самую гущу сражения.
  Ребус остановился. Он понял, что тролли выделили его из толпы других защитников, и уже собираются всей массой напасть на него. Ребус поднял руки, и закрыл ладонями уши, будто пытался заглушить шум и лязг битвы. Едва прикрыв глаза, Ребус беззвучно зашевелил губами.
  Троллья орда громогласно взревела, и тролли, бросая оружие, стали отступать. Эти полуживотные не смогли устоять перед даром Молчания, такой подарок оказался им не по зубам. Все, что сделал Ребус - это приказал им испугаться и бросить оружие. Тролли почти в точности выполнили его приказ! Почти в точности, потому что тот, кто знает о повадках животных, сразу предположил бы, что неодолимое желание убежать овладело троллями вне приказа Ребуса. Они просто вели себя так, как ведут себя животные, оказавшиеся в беде. Пытались как можно скорее убежать из опасного места, которым, используя дар Молчания, нарек место битвы Ребус, и нарек так громко, что его беззвучные слова оглушили и смяли скудные души бесноватых созданий тьмы.
  Люди радостно закричали. Одни думали, что тролли не выдержали отпора, который они им дали, иные сделали в целом правильный вывод о том, что Ребус - не простой человек, а к волхованию склонный, и способный постоять за себя, да и за других тоже.
   Лес вокруг дымился, превратившись в вытоптанную просеку, усеянную чужеродными вещами. В этом дыму тролли улепетывали, сломя головы, повинуясь приказу Ребуса, не делая попыток повернуть назад, в атаку, и даже не оглядываясь. В это же самое время женщины, дети и старики из циркового обоза бежали по лесу, оставляя колючим ветвям на память лоскутья одежды, в другую, противоположную сторону. Посреди этого безумия, на развороченной дороге, толпились циркачи и разбойники, израненные, смертельно уставшие от драки.
  Зуой подбежал к задумчиво вглядывавшемуся в спины улепетывавшему воинству троллей Ребусу, задыхаясь от усталости:
  -Господин Ребус, вам нельзя было выходить, снаружи опасно, вас могли ранить! - выпалил Зуой.
  Ребус повернулся к нему, посмотрел блуждающим взором, как будто мимо, куда-то вдаль:
  - Мне незачем прятаться, Зуой....Мой час настал...
  - Что вы такое говорите, господин! Мы отбили их нападение, и с разбойниками уже не деремся! - и Зуой на всякий случай глянул в сторону поневоле союзнического войска. Люди были слишком утомлены, чтобы немедленно возобновить прерванное выяснение отношений, и сидели прямо там, где были застигнуты нападением троллей, и где только что сражались с ними. - Сейчас разберемся, что к чему, и начнем собирать по лесу спасшихся людей!
  - Не нужно, Зуой...- устало, так, как будто тоже вовсю махал оружием до этого, промолвил Ребус. - Пообещай мне, что кое-что расскажешь одному человеку, если останешься жив сегодня....
  Зуой с жалостью и печалью посмотрел на хозяина. Ребус, и это было очевидным, не выдержал напряжения сегодняшнего кошмара, и тронулся умом. Это означало для Зуоя, что цирком более некому править твердой, но мудрой рукой. Ну ничего, он вернет хозяина к жизни, когда все успокоится!
  - Конечно, господин Ребус, я обещаю, - сказал Зуой вслух, и это относилось и к просьбе хозяина, и к собственным мыслям.
  Кочерыга с презрением наблюдал за тем, как Зуой помогал Ребусу забраться в карету. Этот здоровенный мужичина вел себя как низменный раб, готовый целовать ботинки своего господина. Кочерыга сплюнул, и принялся оттирать клинок меча от крови. К его величайшему разочарованию, денежная куча, из-за которой сегодня несколько человек лишились жизней, и множество были лишены пары-тройки частей тела, в переполохе схватки с троллями оказалась рассеяна повсюду. Монеты тут и там виднелись в взбаламученной грязи, но собрать их все было бы невозможным даже за весь предстоящий вскоре день. Это волновало Кочерыгу также навязчиво, как и появление невиданного ранее противника. Тролли никогда не захаживали в Темнолесье. Да что там захаживали - Кочерыга вообще не слышал, чтобы эти гнусные отродья когда-либо собирались в войско, и нападали на кого-нибудь организованным порядком! Однако это случилось сегодня ночью, и отрицать это Кочерыга не мог. Люди его были удивлены и смущены не меньше своего главаря.
  Циркачи и разбойники, в запале сражения смешавшиеся друг с другом, теперь снова образовали две группы. Усталые, люди уже не помышляли о драке между собой, однако смотрели друг на друга решительно и с вызовом, готовые не дать себя в обиду.
  Финдульф Кочерыга собрал своих людей вокруг себя, чтобы довести до них свой приказ. Кроме того, Кочерыга допускал, что сумасшедший великан Зуой неожиданно бросит на Кочерыгу своих бродяг, уж очень многозначительно поглядывали они из своего 'лагеря' в сторону предводителя разбойников Темнолесья.
  - Братья! Только что на нас напали невиданные ранее твари! Не знаю, чего они хотели - отбить ли нашу по праву добычу, поубивать ли из какого-то богомерзкого развлечения всех людей в округе. Не знаю также, сколько их еще осталось, и есть ли среди этой своры другие чудовища, ростом повыше, и весом побольше. Уверен я только в том, что такие настойчивые гости просто так уйти не могли. Наше Темнолесье в опасности. Поскольку многие важные сведения о нежданном враге у вашего вожака отсутствуют, он вынужден, видя, что лесное воинство понесло значительные потери в ходе только что прерванной драки, увести вас прочь, в лагерь, чтобы перевести дух!
  - И укрепить позиции! - вставил умную фразу Цикля, который когда-то служил в имперской армии, если конечно его рассказы про службу не были враками.
  - Да, и...укрепить позиции. Цикля, отряди пятерых человек обойти лабазы, пусть расскажут дозорным, что случилось, и идут в лагерь. Огней не зажигать, спать тоже нельзя. Да, и где-то в округе бродит Зверь-Поводырь, расскажи тем, кто не знает, чтобы держали ухо востро. Все остальные, собирайте свое оружие, которое поразбросали, идем в лагерь. Убитых придется оставить здесь, о них лучше всякого могильщика позаботится зверье.
  Разбойники принялись шарить по земле в поисках утерянного имущества, нисколько не жалея о том, что лишились денежной добычи. Лица их были необычайно задумчивы. Никто из них никогда не встречал до сегодняшнего вечера столько нечисти сразу, и тем более в бою.
  Циркачи тем временем разбрелись по окрестностям, выкрикивая имена тех, кто бежал с места сражения. Кто-то не успел убежать далеко или просто нашел неподалеку более-менее надежное укрытие, и потому теперь возвращался на крик и на свет факела. Кто-то, напротив, успел удалиться от дороги на большое расстояние. Таких нужно было искать дольше. Кто-то же вовсе сгинул в полном напастей ночном лесу, и уже не мог услышать криков ищущих его приятелей. То тут, то там между деревьев обнаруживалась брошенная впопыхах поклажа, а то и топчущиеся лошади с болтающимися срезанными вожжами, и наспех распряженные. Оставшиеся у обоза люди собирали разбросанные вещи, ставили на колеса перевернутые повозки. Зуой стегал бичом лошадей в упряжке кареты Ребуса, осыпая вслух проклятиями Кочерыгу, троллей, и того болвана из Грязей, как бишь его звали, который посоветовал бродячим артистам срезать путь по Малой Дороге. Лохматые тяжеловозы волокли за собой тяжелую карету по развороченной тысячью башмаков грязи. Ребус сидел в беспрестанно раскачивавшейся карете, и отсутствующе глядел в окно, а по стеклу снаружи вниз стекала тоненькая струйка чьей-то густой как смола крови.
  Выведя карету на более-менее чистое место, Зуой спрыгнул с козел, передав вожжи одному из циркачей, и принялся раздавать короткие указания не знавшим, что делать людям. Женщины бродили вдоль дороги, растерянно то подбирая, то бросая какие-то вещи, и свои, и чужие, заглядывали в безжизненные лица мертвых, распластавшихся повсюду...С нескольких телег сообща сбросили все имущество. По приказу Зуоя на эти телеги нужно было укладывать убитых. Их волоком подтягивали одни, а поднимали и укладывали рядом другие. Зуой глядел на это, сжимая рукоять топорика, и по смуглому лицу его ходили желваки.
   - Эй, Зуой! - окликнули его сзади. Зуой обернулся. К нему осторожно приближался Финдульф Кочерыга, косясь на его топорик, - Вы должны оставить все здесь, в том числе и ваших убитых людей, и поклажу, и повозки. Идите за нами, мы выведем вас к нашему лагерю... Здесь оставаться больше нельзя, неизвестно, как скоро эти твари вернутся. Нужно быть налегке. Мои люди уходят прямо сейчас. Пусть те, кто потерялся в лесу, сами ищут себе дорогу. Если ветер подует в сторону тварей, твари не почуют нашего запаха из-за запаха мертвых.
  - Уходи, - процедил Зуой, и отвернувшись, зашагал прочь, туда, где нужна была его помощь.
  Финдульф помедлил немного, и махнул в сторону своей братии рукой. Разбойники нестройной колонной двинулись в чащу. Финдульф быстрым шагом поравнялся с Циклей, который шел в арьергарде. Цикля о чем-то крепко задумался. Затем заговорил:
  - Финдульф?
  - Что?
  - Слышишь, снова птицы закричали в той стороне?
  - Да, нужно прибавить шагу. Скажи десятникам, чтобы подгоняли своих остолопов. Знаю, что они устали, но нужно...
  - Мне сдается, мы все равно не успеем. - перебил его Цикля. Он остановился, и вынул палаш из ножен.
  - Цикля, ты рехнулся? Собираешься вернуться и помочь бродягам? Мы же еще недавно убили нескольких, потому что они не хотели отдавать нам свое добро! Этот их Зуой сам отказался идти за нами! И ты подзабыл, сколько было троллей в напавшей орде? - Кочерыга остановился вслед за Циклей.
  Цикля впервые в жизни не обращал внимания на слова главаря. Он неотрывно смотрел в сторону, откуда они только что ушли. Финдульф обернулся, и увидел между деревьями колыхающееся море факелов. Даже над деревьями, прямо в воздухе, мелькали стайки огоньков. Подул ветер, и донес до ушей отчаянные крики тех, кто остался там, на дороге, вместе с Зуоем... 'Ррууууууууууууууу!!!!' - взревела невидимая труба, и залпом ударили в ночи боевые барабаны.
  **************************
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Их было не меньше десятка, коренастых, сутулых, припадающих на лапы. Теперь Крида могла их разглядеть во всех подробностях. Лучше бы судьба избавила ее от этого, а одарила бы спасительным подарком - быстрой и безболезненной, по возможности, смертью. Но смерть медлила приходить, она смеялась над Кридой в отсветах факельных огоньков, отражавшихся в крохотных, прищуренных глазках, полных крови. Тролли окружили ее, загнав как косулю, на неизвестную богам полянку. Они преследовали ее, отбившуюся от основной группы спасавшихся женщин, и пригнали сюда, где уж точно ни одна живая душа не смогла бы прийти ей на помощь. Крида не кричала и не звала на помощь, и не потому, что это было бесполезно. Просто она не смогла бы в этот момент выдавить из себя даже тихого, идущего из горла сдавленного выкрика. Горло как будто набили жестью, и тело охватило ранее незнакомое оцепенение. 'Это смерть забрасывает свои сети' - вдруг вспомнилось одно из многочисленным бабкиных присловий из детства. Тролли, тяжело дыша (из-за коротких лап-ног и тяжелого торса троллю труднее, чем человеку, передвигаться бегом на большие расстояния), пятились боком, в зловещем хороводе окружая Криду, мускулы их находились в постоянном движении, и сильные лапы-руки сжимали, покачивая, смертоносные секиры с костяными топорищами. Узкие, похожие на змеиные, зрачки в их глазах жили своей жизнью, следя за Кридой, перемещаясь по глазному яблоку, а иногда веки, быстро опускаясь сверху, скрывали их, чтобы тут же снова открыть. Шерсть на загривках, у одних свободно спадавшая к низу, у других - переплетенная кожаными лоскутьями, лоснилась от пота, и на расстоянии нескольких шагов, отделявших Криду от троллей, несло мерзким жирным запахом шерсти, прелой, свалявшейся, залитой потом и кровью. Тролли были почти неодеты, за исключением длинных, до колен, набедренных повязок из шкур диких животных, и повязки раскачивались в такт осторожным шагам их хозяев. Тролли готовились напасть на Криду. Странно, но Криде показалось, что ее не собираются убивать сразу, по крайней мере, несмотря на полное ее одиночество перед лицом опасности, и на полное отсутствие всякого оружия, никто из них не собирался ударить ее топором. А могли бы без особого труда разрубить с одного удара на две половинки. Уж очень сильные, обтянутые бугрившимися мышцами, были у троллей лапы-руки. Уж очень острыми выглядели лезвия их секир. На металле лезвий подсыхали бурые кровяные потеки.
  'Где же вы?' - мысленно выпалила Крида, озираясь по сторонам, глядя мимо чудовищ, в чащу, откуда должны были появиться собаки. Тролли увидели, что Крида ищет что-то взглядом. Один из них встревоженно огляделся, но ничего не увидел, и обернул морду обратно к Криде, ощерив свои почерневшие кривые зубы, растянул пасть в улыбке. Тролль двинулся к Криде, полусогнувшись, отчего напомнил Криде старого лакея на службе ненавистного старосты. Лакей был настолько стар, что сгорбился, согнулся от тяжести лет, и ростом стал не больше вершка, и когда подавал пищу и вещи, привставал на специальную скамеечку, которая была приготовлена для него, скорчившегося с годами немощного человечка. Хозяин называл лакея не иначе как Пауком, за его манеру пятиться вприпрыжку, приволакивая ногу за собой. Походка, которой тролль сокращал расстояние между Кридой и собой, была, пожалуй, единственным, но очень стойким ощущением, которое вызывало в памяти образ того старого больного слуги. Тролль продолжал щериться, и смрадное зловоние его дыхания обдавало Криду с ног до головы. Он бросил свой топор в траву, и растопырил лапы, очевидно, собираясь схватить Криду живьем.
  'Мы уже....идем..' - раздался в голове 'голос' Пушка. В ту же секунду шесть живых молний бесшумно ударили разом со всех сторон поляны. Тролли один за другим валились наземь, хватая себя за горло, пытаясь сбросить намертво вцепившихся зубами в глотки животных. Собаки действовали молча, без единого звука. Так же собранно они работали и на арене, выполняя самые трудные фокусы.
  Хрустели переламываемые мощными челюстями гортани, тролли хрипели и катались по земле, и таращили свои глазенки, пытаясь сделать вдох.
  Вскоре все было кончено. Несколько подыхающих тварей корчились в судорогах, остальные с воем и уханьем скрылись в чаще. Из оцепенения Криду вывел Пушок, лизнувший ее ладонь шершавым длинным языком. Крида инстинктивно отдернула руку, и обтерла о рукав.
  Собаки были слегка растрепаны в схватке, но не ранены. Крида поблагодарила каждую, погладив всклокоченную на холке шерсть, запустив пятерню в мех. 'Быстрей..нужно..бежать..чую их...' - беззвучные слова Пушка пронзили мозг.
  'Выведите меня к людям!' - Крида посмотрела в глаза Пушка, и бросилась вслед за собаками в чащу.
  Через некоторое время на поляну шумно, озираясь, вывалил целый отряд троллей, которые принюхивались, фыркая, беспокойно шарили взглядами по кустам, скалили клыки, жгли чадившие сучковатые палки-факелы. Среди троллей тяжело топтали траву высокие, лишенные шерсти создания с короткими толстыми руками. Вместо шерсти, которая на них не росла от природы, тела этих существ, будто погруженные в мешки из складчатой румяной, как у человека, кожи, были покрыты слоем слизи, источаемой множеством пор, делавших тело похожим на рыхлую губку. Морды этих созданий были пародией на человеческое лицо - большие, гораздо больше человеческих, глаза без зрачков, подернутые матовой пленкой, выдающиеся вперед низкие лбы, носы-дырочки, и жалостливо-скривившиеся, с пухлыми по-детски губками, рты над слабыми подбородками. Головы чудовищ были гротескно-огромными, раздутыми у темени, перетянутыми продольной жилой от лба до затылка, а в утробе при каждом шаге что-то булькало и урчало, как живое. Тряся перед собой негнущимися, непропорционально короткими ручонками, существа осторожно, как бы ощупывая пухлыми ступнями землю, разбрелись по поляне и окрестным зарослям, провожаемые грубыми воплями троллей. Из всего этого балагана выделялась особняком державшаяся фигура явно человеческих очертаний и осанки, оседлавшая вороного шалого коня, с храпом косившегося на пакостно-румяных верзил, вовсю топтавших полянку. Всадник был укутан с головы до ног в ярко-алого цвета плащ, который ниспадал по крупу коня почти до земли, как попона, на голову всадника был наброшен капюшон, а в руке он держал длинный меч с тонким, по-змеиному изогнутым клинком. Лицо всадника скрывала металлическая маска, тускло отблескивавшая в факельном свете розовым. Всадник молча оглядел место схватки сквозь безжизненные прорези в маске, и, ударив шпорами коня, скрылся в ночи.
  
  
  Ветви беспощадно хлестали по лицу. Передвигаться в темноте, да еще бегом, было бы невозможно, не веди Криду за собой глухим лаем ее собаки. Иногда она теряла их из виду, но они тотчас чувствовали это, и сбавляли скорость, появлялись из кустов, легонько толкали в ногу мордами, вот, дескать, мы недалеко отбежали. Крида просила их отвести ее к ближайшему человеческому жилью, но с востока подул сильный ветер, и принес запах гари, который почувствовала даже Крида, а учуять слабые запахи людей на таком расстоянии не смогли бы и самые чувствительные собачьи носы. Никто и никогда специально не натаскивал кридиных собак на поиск следов людей или животных, и поэтому теперь им было очень трудно сосредоточиться на распознавании единственного нужного из мириад запахов, витавших в ночном лесу.
  С каждым очередным ударом ветки Крида ощущала попадающие на лицо брызги влаги. То ли это была дождевая вода, накопившаяся до этого в хвое, то ли ее, Криды, собственная кровь, которая, надо полагать, сочилась из царапин и ссадин, покрывших кридины лицо и руки. Думать об этом было недосуг, потому что от одной только мысли о причиненных ранах кожа начинала гореть и зудеть, и бежать становилось трудно, и даже дышать. Потому Крида просто бездумно передвигала ногами, не обращая внимания на боль от хлещущих, норовивших запутать, свалить с ног ветвей растений, и мысленно считала собственные шаги. Сначала она считала каждый шаг, потом сбилась, и стала считать десятками. Где-то на сотом десятке Крида споткнулась и в счете, и буквально, и покатилась по траве, проросшей сквозь плотный, обманчиво пружинящий ковер палой хвои. Ударив в сердцах кулачком (и тут же больно отбив руку оказавшимся некстати в траве еловым корнем), Крида попыталась встать, но вставать уже не оставалось никаких сил, и она ограничилась тем, что перевернулась навзничь, и раскинув бессильно руки, уставилась вверх, в колодец, образованный черневшими в ночи кронами деревьев, в котором точки-звезды своим далеким светом дразнили ее, брошенную, напуганную, одну-одинешеньку в этом колдовском лесу. Крида разглядывала небо, и думала, а не остаться ли ей здесь навсегда? Не это ли затерянное место - ее последний в жизни приют? Она представила, как умирает здесь, и дикие звери, от которых ее мертвое тело уже не в силах защитить ее собаки, объедают ее до костей, а крохотная полосатая змейка заползает в ее пустой как высохшая тыква, безмолвный череп, и устраивает в нем свое змеиное гнездо. 'Бр-р-р-р' - Крида фыркнула.
  'Идем..люди..близко' - Пушок навострил уши, вслушиваясь в шум раскачиваемых ветром деревьев.
  Превозмогая усталость и боль, Крида поднялась, и преодолевая стойкое желание упасть и больше никогда не вставать, последовала за собаками туда, где их чуткие носы уловили присутствие людей. Возможно, это были те, кто отбился от обоза. А может, очередные разбойники или еще кто похуже. Но Криде было все равно, отчасти оттого, что ее могли защитить собаки, а отчасти - от бескрайней усталости, в которую ее израненное тело погрузилось, как в ванну вязкого масла. Мысль о крохотной полосатой змейке не отпускала ее, и гнала вперед, и вперед.
  *******************************
   Бьяри прицелился так, чтобы попасть здоровяку под левую лопатку. Стрела должна была вонзиться тому в спину, и острием выйти из груди. Главное было - сильно и спокойно натянуть тетиву, и выпрямить руку, державшую лук. Оперение стрелы щекотало мочку уха. Наконечник - особый, тяжелый, со свинцовым колечком, - провожал острием варвара, который, ничего не подозревая, вышагивал по ночной тропинке рядом со своим приятелем. 'Вот ведь...колоброды...шастают по нашему лесу..' - подумал Бьяри, изготовившись к выстрелу. Он бы выстрелил, но ночные бродяги вдруг стали как вкопанные, как будто почувствовали опасность. Рука у Бьяри дрогнула, поскольку двигалась, упреждая тропинку варвару, а тот остановился. 'Ну ничего' - и рука плавно повела чуть вниз, исправив прицел на верный. Однако выстрелить Бьяри так и не пришлось.
   Варвар и восточник схватились за мечи, и закричали что-то взволнованными голосами. Бьяри поискал глазами адресата, к которому обращались эти двое, и увидел, что в нескольких шагах от колобродов обнажили клыки волки, целая стая. Приглядевшись, Бьяри удивился: то были не волки, а собаки, причем на каждом из псов был ошейник. 'Вот так дела...бывает же такое...колдуны навлекли на себя колдовских созданий' - подумал Бьяри. Он с интересом оглядывал из своего укрытия развернувшуюся картину, гадая, что же случится в следующее мгновение: нападут ли чудные собаки на людей, или эти двое колдунов сотворят какую-нибудь шипучую магию, и отгонят собак прочь. 'Не иначе, это зверье заслал сюда горбатый чародей! То-то он один тут шарился, выходит, они - враги...ну, не друзья - точно...' - рассудил про себя Бьяри. Впрочем, никаких решительных действий предпринять молодой разбойник не собирался, поскольку вместо двоих не заметивших его врагов в одночасье он оказался в опасном соседстве со стаей явно натасканных на человечину, внимательных псов, способных каждый в отдельности сгрызть ему что-нибудь в мгновение ока. Если он и успеет выстрелить в одного-двух животных, то остальные-то наверняка успеют за это время допрыгнуть (кто их знает, насколько высоко могут прыгнуть вверх колдовские собаки, а может, они как кошки лазать умеют) до бьяриного лабаза, и тогда прощевай, жизнь, едва начавшись!
   Поэтому Бьяри даже не шелохнулся, завидев явление стаи собак. Он никогда до этого не видел колдовских штучек, и с нетерпением ожидал, как кто-нибудь из этих двоих ночных шатунов зажжет щелчком пальцев воздух вокруг недружелюбно рычавших на них зверей. Уж колдуны-то должны это уметь, иначе им только на ярмарке фокусы показывать неразумным детишкам!
   ********************
  - Снурри, посмотри, они и на собак-то непохожи! - в голосе Харарда явственно ощущалась тревога. Меч в его руке слегка дрожал. Харард, будучи дремучим в смысле суеверий человеком, охотно верил в существовании любой нечисти, о которой только слышал в корчмах или на рынке хотя бы краем уха. В этот момент он вспомнил истории про Охотников-за-людьми, которыми его потчевали еще в Грязях. Эти злодеи натаскивали своих собак на людей, чтобы нет-нет да и изловить кого-нибудь зазевавшегося в лесу, а потом, нисколько не стесняясь, запродать живого человека за золотые монеты некроманту для его жутких 'икспириментов' над человеческими жизнью и смертью. Одно упоминание этих выродков среди чародеев повергало Харарда в мистический ужас, с которым, наверное, еще его предки, отыскав и разорив в равнинах Севера юрту трупного шамана, взирали на шаманские принадлежности, сплошь пропитанные кровушкой неудачливых путешественников, набредших на свою беду однажды на одинокий огонек в заснеженной пустыне. Харард даже помотал кудлатой головой, чтобы выгнать с души морок. Ох как не хотелось бы стать невзначай добычей некроманта!
   Тем временем, собаки были вполне реальны, и пропадать как призрак, не собирались. Харард осторожно произнес:
  - Снурри, как ты думаешь, они нас убить должны, или просто поймать? Что-то мне с трудом верится, что мы сможем скрыться отсюда...И где их охотник-хозяин?..
  - Не забивай себе голову всякой ерундой..Это не охотничьи собаки, - как-то не очень уверенно возразил Снурри. Ага, они просто вышли в лес погулять. Вшестером. Ночью.
  - Точно, Снурри, они не охотничьи..Только от этого не легче, потому что если они не охотничьи, то тогда это - лесные демоны, или их прислужники!
  - Почему же они на нас не нападают? - сказал Снурри, на всякий случай не двигаясь и не поворачивая головы в сторону Харарда, чтобы одна из псин не приведи боги не восприняла случайное движение как сигнал к атаке.
  - Может быть, хотят сначала нас как следует напугать!
  - Я знал, что не вправе рассчитывать на другие ответы от тебя, мой рассудительный друг. Стовеликое спасибо.
  - А может, они хотят продержать нас здесь до рассвета, пока сюда не придет утренний демон Шушу?
  - А может, они ничего от нас не хотят. Давай попробуем, все-таки обойти их стороной. Пойдем колонной, по одному, ты - поздравляю - в авангарде, как и подобает настоящему северному смельчаку.
  - Ну уж нет, Снурри, у меня и так зрение плохое, а сейчас, в темноте, я рискую не приметить, когда они начнут нападение.
  - Но сейчас-то ты их видишь?
  - Вижу, но не очень отчетливо!
  - Хорошо, я пойду первым. Но это - в первый и последний раз! Если мне покажется что-то странным или угрожающим, я свистну, - и с этими словами Снурри медленно двинулся, осторожно раздвигая руками кусты, не сводя глаз с напряженно застывших в нескольких шагах от них силуэтов. Харард шагал следом, а последним, нимало не переживая от общества грозных животных, в котором он нечаянно оказался сегодня, вышагивал мул, уже столько всего убоявшийся за сегодняшнюю ночь, что более бояться не было никаких сил.
   Собаки внимательно разглядывали медленно передвигавшуюся троицу. Неожиданно одна из них, наиболее крупная, и, если честно признать, не совсем на собаку похожая, коротко тявкнула. Тут же, реагируя на этот короткий сигнал, другая, шкура которой была такой лохматой, что различить, где у нее зад, а где морда, можно было только потому, что собаки не бегают как правило задом вперед, бросилась наперерез Снурри, который в это время силился проложить себе дорогу в уводящие отсюда заросли невысокого густого кустарника какой-то местной ягоды. Снурри застыл, как только мохнатое чудовище выросло перед ним, глядя на подземника своими светящимися в темноте глазищами
  - Они не хотят, чтобы мы уходили, Снурри - из-за плеча зашипел Харард.
  - Сам вижу, что не хотят! Чего же они все-таки тогда хотят?...
  В этот момент еще один силуэт появился рядом с собаками. У подземников глаза едва не полезли на лоб, и только мул оставался безучастен. Он от природы не был способен понять, отчего же это можно удивиться появлению в ночном лесу молодой хорошенькой барышни.
   Впрочем, красота и молодость скорее угадывались среди грязи и лохмотьев, в которые была облачена девушка, чем явствовали при первом рассмотрении. Девушка заметно шаталась, руки ее висели как плети.
  - Снурри, это же Дриада! - осенило Харарда. - Все как в историях: и собаки при ней, и облик ее дик и прекрасен! Здравствуй, прекрасная Защитница Леса!
  - Харард, это просто грязная измученная девчонка с собаками! Теперь понятно, почему они нас не пускали вперед. Они ждали, пока она доплетется сюда. Они заблудились, как и мы!
  - Да, здесь это - проще простого...- буркнул Харард, увидев, что идея с дриадой не нашла поддержки, да и подтверждения тоже...
  Снурри набрался духу, и решительно (хотя коленки едва ощутимо дрожали - мало ли что может случиться на самом деле!) сделал шаг навстречу юной дикарке, и покосился на лохматого пса - не сочтет ли за дерзость? Пес, однако ж, не выказал никакого неприятия, а напротив, потрусил рядом со Снурри в сторону своей хозяйки.
   При ближайшем рассмотрении девушка оказалась недурна собой, разве что сильно грязна, исцарапана, и отощала. Лицо ее выражало крайнюю степень утомления, и во взгляде читалось желание передохнуть и чего-нибудь съесть.
  - Доброй ночи, сударыня, - начал в свойственной для себя, но странной для ситуации, галантной манере Снурри, пряча меч в ножны, - Что привело вас в эти без сомнения дивные, хотя и изрядно одичалые, места в столь поздний час? 'Осторожно, Снурри, она может быть вампиром!' - зашипел едва слышно за спиной Харард, державшийся позади.
  - Они...напали...на обоз..не знаю...остался ли кто живой...- с этими словами девчонка уселась в траву, и заплакала, зло утирая слезы грязными ладошками. Снурри и Харард переглянулись. Вот это да! Не иначе, тот самый разбойник, о котором предупреждали их в Рабаррасе, шалит!
  - Это Кочерыга был, так? Он напал на ваш обоз? - Снурри попытался участливо погладить барышню по плечу, но наткнулся на взгляд холодных собачьих глаз рядом, и торопливо отдернул руку.
  - Нет..- перемежая речь всхлипываниями, отвечала чумазая беглянка - ..Кочерыга...тоже..был..но напали..другие...это были тролли... - и она умолкла, поперхнувшись душившими ее слезами.
  Тролли? Снурри не ожидал, что в границах Благоденствия когда-либо услышит это слово. Эти полумифические существа давным-давно не встречались в землях Империи, и уж тем более никто и не слыхивал о нападениях троллей на людей. 'Возможно, девчонка сошла с ума от одиноких скитаний по лесу' - решил про себя Снурри, а вслух спросил:
   - Сколько же их, троллей, было, а?
  - Не знаю..тысяча наверное...а может и больше...
  Тысяча? Целая орда троллей? Девчонка явно сбрендила. Такого попросту не могло быть! Чтобы нечисть объединялась в такие огромные полчища? Это же вранье какое-то, чепуха!
  - Снурри, а ведь мы слышали, как армия марширует..- Харард сделался необычайно серьезен.
  - Ну и что, это могли быть люди Кочерыги, или этот ее...обоз, - слабо возразил Снурри.
  - Нет...Это они маршировали, и перед тем, как напасть, в трубы дудели...а Кочерыга на нас сначала напал, а потом вместе с нами против троллей рубился...чтоб ему пусто было, лютому! - девушку захлестнул очередной приступ плача.
  Снурри и Харард в нерешительности переминались с ноги на ногу. Харард прикидывал, насколько они находились в близости от таинственного воинства троллей, колесившего по Темнолесью, а Снурри думал, как бы так вывести эту юную особу на чистую воду, а то уж больно сказочные штуки она придумала.
  Особенно про разбойника...Может, она тоже разбойница, и служит этому Кочерыге? Может, путников для него заманивает? Снурри никак не мог поверить ей, плачущей почти у его ног, окруженной молчаливыми псами, улегшимися рядышком в траве.
  - А Финдульф-Кочерыга, он-то вместе с троллями напал на вас, или сам по себе? Может, вы его голодранцев с троллями перепутали? - громко, чтобы отвлечь беглянку от рыданий, спросил Снурри.
  На этих его словах далеко позади послышался хруст ломаемых сучьев. Снурри и Харард, и шестеро собак, обернулись. Ветви одного из деревьев - пожалуй, наиболее сильного из ближайших в окрестностях - все еще качались. Очевидно, нечто крупное только что упало сверху, зацепив ветви могучего дерева. Трое собак тут же метнулись в сторону дерева, и вскоре, рыча и упираясь в траву лапами, выволокли из кустов юношу в зеленом охотничьем плаще, который нечленораздельно ругался, и кромсал воздух кинжалом, пока собаки его не схватили зубами за рукав, и тем самым почти обездвижили. Тем не менее, юноша сопротивлялся волочившим его животным, извиваясь как змея на сковороде, и выкрикивал что-то вроде '..сейчас..всем..задам!'
  - А это еще кто такой? - хором удивились Снурри и Харард. 'Наверное, ее дружок-разбойник, на подхвате,' - заключил мысленно Снурри.
  - Отпустите, тотчас отпустите, я вам говорю, а то порежу тут всех и каждого! - вопил теперь уже во весь голос парень, понимая, что без воли собак не сможет сделать ни единого самостоятельного движения.
  - Это же один из них! - взвилась тут девчонка, и вскочив, едва не набросилась на барахтавшегося в траве пленника с кулаками, но была остановлена Харардом. - Он одет так же, как разбойники Кочерыги! Он наверное сбежал с поля битвы, потому и целенький!
  - Тролль, сударыня? Один из троллей? - сочувственно спросил Снурри.
  - Я вам всем сейчас покажу, кто тут тролль! - подхватил мальчишка: - Я вам сейчас устрою, дайте только на ноги подняться!
  - Ты кто таков? - хмуро выронил Харард, для наглядности демонстрируя игравший в лунных лучах клинок.
  - Я - Бьяри-Оборванец, лесной брат из банды Финдульфа-Кочерыги, народного благодетеля! А вы, подлые чародеи, сейчас за все заплатите! - и с этими словами юноша вывернулся из, казалось бы, железных тисков собачьих зубов, оставив собакам в подарок по клочку рубахи и плаща, и ринулся обратно к дереву, с которого неудачно свалился недавно.
  - Стой! - крикнул Снурри - Мы не чародеи никакие! Мы просто все заблудились!
  Но юноша не слушал их, и вскоре уже карабкался вверх по стволу, ловко ставя ноги на узлы сучьев.
  - Воистину, странный молодой проходимец! - воскликнул Харард.
  - Сами вы проходимцы, я вас всех сейчас из лука перестреляю! - послышался голос из густой листвы.
  - Не перестреляет, собаки чувствуют, что он их боится - устало ответствовала подземникам девушка.
  - Вы что, знаете, что они чувствуют? - удивился Снурри.
  - Я их укротительница, и у меня - дар Молчания. Я понимаю их без слов.
  - Ого! Наша встреча приобретает все более явственный оттенок сумасшествия! Впервые встречаю укротительницу своры псов, да еще и способную общаться с животными без слов! Да еще и посреди леса!
  - А что тут такого? Я оказалась здесь вместе с моим цирком, бродячим цирком господина Ребуса, мы ехали в Рабаррас из Пригрязья...Да только..нет уже наверное в живых никого из наших..
  - Что ты там кричала про Финдульфа, колдунья? - послышался голос из ветвей.
  - Спускайся вниз, Бьяри-разбойник, тебе ничто не угрожает! - ответил вместо девчонки Харард.
  - Ни за что, у меня тут пост! Мне приказано с места не сходить, и во всякого мимо шатающегося да подозрительного - стрелять. Жалко, что я вас с горбатым не поубивал!
  - С горбатым? - удивился Снурри: - Это ты, Бьяри - древолаз, перепутал, не было никого с нами никакого горбатого! Разве что бедняга-мул, да только ты его не обижай такими словами, а то мы на тебя не ровен час собачек-то и спустим!
  - Делайте что хотите, гнусные волшбуны, я разжигаю сигнальный костер!
  И вправду, из густой кроны дерева, на котором притаился Бьяри, повалили клубы белого дыма.
  - Сейчас сюда прибудет дозорный отряд, и вас всех порубают в щепки, так что лучше чешите отсюда! - разбойник, хоть и прятался где-то вверху, судя по голосу, настроен был куда как решительно, что и подтверждали несомненно дерзкие нотки в его дрожавшем от собственной решительности голосе.
   Белый дым был виден очень далеко, поскольку хорошо отражал лунный свет, которым необычайно богата была эта странная, недобрая ночь.
   Прошло некоторое, не такое уж и продолжительное, время. Дым иссяк вместе с запасом сырых липовых ветвей. Бьяри всматривался в горизонт леса, туда, где, по его разумению, должен был находиться ближайший лабаз, в котором сегодня ночью сидел на страже Щекоч, пожилой, но не утративший остроты зрения и слуха стрелок, незаменимый там, где нужны навыки следопыта и охотника. Он отвечал за добывание пищи, и про обитателей Темнолесья знал если и не все, то очень многое. Он просто не мог не заметить бьяриного костра! По строжайшему указанию Финдульфа, дозорные должны были сразу зажигать ответные костры черного дыма, и передавать, таким образом, сообщение об опасности по цепочке вдоль всего леса. Однако Бьяри не видел в той стороне даже легчайшего облачка. А значит, лабаз с Щекочом накрыли. Зато в другой стороне над лесом вовсю занималось сизое марево, волочившееся вместе с дуновением ветра на запад. Бьяри наметанным глазом определил, что это горит лес. Сбивчивое вранье девчонки, выходило, не было таким уж фантастическим! С одной руки, ближайший дозорный не отвечал на сигнал белого дыма, а значит, на него напали. С другой руки, кто-то поджег лес к юго-востоку. Значится, кто-то очень шальной куролесит по Темнолесью, устраивает пожары, убивает людей Кочерыги, и гоняет по лесу девиц
  - Ну что, все своим лиходеям доложил? - выкрикнул из-под дерева Снурри. Он вытаскивал из торбы узелок с едой, чтобы накормить девушку, которая к этому времени вроде бы успокоилась, и с тяжелым выражением лица устало трепала за ухо огромную тварь с мощными зубами, покрытую колтунами то ли шерсти, то ли чешуи, которую ласково называла Пушком. Бьяри не ответил.
  - Сударыня, отведайте-ка нашей скромной еды, - предложил он и протянул ей покрытый зеленоватой радужной пленкой кусок несвежего мяса, и ломоть хлеба, слегка подсохший, но в пищу вполне пригодный. Уговаривать барышню не было никакой необходимости, потому что она тут же деловито содрала ногтями верхний испорченный слой мяса, разодрала кусок на два других - один побольше, другой поменьше - и запихнув меньший кусок в рот, да укусив черствый ломоть, принялась усиленно их жевать, а пальцы ее тем временем отщипывали от оставшегося большего куска комочки мяса. Эти комочки были немедленно скормлены собакам. Собаки вели себя достойно, не урчали и не толкались, а чинно подходили к девушке по очереди и, получив каждая свой кусочек еды, отходили в сторонку. Снурри ощущал теменем напряженный, голодный взгляд за ними сверху, из гущи ветвей, но не подавал вида.
  - Сударыня, раз уж мы повстречались здесь, позвольте мне представиться вам, и представить своего товарища. Меня зовут Снурри, а его - Харард. Мы - Подземники из Гильдии Подземников Восточных Провинций. Мы направляемся через Темнолесье в Грязи, по Малой дороге.
  - Потому что она короче, и потому что мы искали одну волшебную траву, - вставил Харард.
  Девушка кивнула, не переставая жевать.
  - Во время нашего путешествия нам было суждено сбиться с дороги, и потерять свои следы. Это можно было бы расценивать, как несомненно грустное обстоятельство, если бы не появилось приятное исключение, сделавшее наше путешествие не лишенным занятности.
  Девушка проглотила прожеванный кусок, едва не поперхнувшись.
  - И, раз уж это приятное исключение воплощено в облик юной артистки, то уместным полагаю познакомиться нам, чтобы, насколько позволяют наши цели и свободное время, пообщаться друг с другом, как общаются друг с другом люди, преломившие хлебы вдали от человеческих поселений, среди дикой растительности, под чистым небом, в общем, в располагающей к чрезвычайно простому и занимательному общению обстановке. Каково же ваше имя, и куда вы собираетесь направиться сейчас, после того, как разминулись с теми, кто составлял вам компанию до сегодняшней ночи?
  - Меня зовут Крида. Как я уже говорила, вместе с бродячим цирком господина Ребуса мы направлялись в Рабаррас. Тоже по Малой дороге. Добры люди подсказали, видно. Был дождь, и дорогу размыло. Обоз передвигался медленно, приходилось то и дело вытаскивать из грязи лошадей и кибитки. Я была в кибитке, когда разбойники Кочерыги остановили обоз. Наши мужчины вышли вперед, и наш вожак - помощник господина Ребуса Зуой - потребовал от Кочерыги, чтобы бандиты нас пропустили. Кочерыга не согласился. Его люди окружили дорогу повсюду, и готовы были стрелять в каждого, кто осмелится перечить им, или, хуже того, встанет против них с оружием в руках. Поэтому наши придумали такой план: сначала сделать вид, что подчинились требованиям разбойников отдать золото, и в это время потихоньку готовить оружие к атаке, а потом неожиданно напасть на Кочерыгу по сигналу Зуоя.
  - Мда, хороший план..сразу видно, что его придумали те, кто понятия не имеет о том, как нужно вести себя с разбойниками, - покачал головой Снурри, а про себя подумал: 'Крида...странное такое имя, как-то режет слух..'. Харард не понял, что он имеет ввиду своими словами, решив про себя, что может быть, Снурри не стал бы вести переговоров с бандитами на месте Зуоя, а просто убежал бы, прихватив то, что поценнее.
   - Не знаю, хороший, не хороший, но Зуой его одобрил, и в один момент мужчины напали на бандитов. Разбойники стали стрелять по ним отовсюду из засад вокруг дороги, и убили нескольких, а многих - ранили. Я стала носиться с факелом, и орать, чтобы наши женщины и дети разбегались. Еще я хотела отвлечь внимание бандитов на себя, но не знаю, получилось ли..
  - Несомненно, получилось, юная госпожа Крида, по-другому и быть не могло, - вставил с готовностью Снурри, но был остановлен непонимающим выражением ее лица.
  - Когда разбойники стали потихоньку окружать наших защитников, на нас неожиданно напали тролли. Они были вооружены секирами на топорищах из человеческих костей. Разбойники вместе с циркачами отразили их атаку. Но потом их стало слишком много а что было дальше, я помню плохо, потому что я сбежала. Какое-то время я бежала по лесу вместе с другими женщинами из нашего обоза, но потом наткнулась на дозор троллей, и мне пришлось повернуть в сторону, чтобы тролли не изловили всех. Мои собаки спасли меня от пленения или даже смерти, и вывели к вам. Что мне делать дальше - я не приложу ума. Прежде чем направиться в Рабаррас, мне нужно вернуться туда, где остались наши защитники и наши вещи, чтобы отыскать Зуоя или господина Ребуса. Только эти двое способны возглавить людей, наладить поиск потерявшихся, и вывести обоз из лесу в город. Если конечно от него хоть что-то осталось, а мои друзья - живы..- и Крида едва не расплакалась, ее нижняя губа по-детски выпятилась и задрожала, рот искривился, а брови насупились.
   Снурри задумался. Конечно, судьба девушки его занимала гораздо меньше его собственной. Что такое какая-то заплутавшая артистка по сравнению с плетущимся в загадочных умах сильных мира сего заговором, который грозит всколыхнуть Гильдию Подземников, и жертвами которого уже стали он и его подельщик? Что такое история потерявшейся в лесу девушки по сравнению с таинственным видением Снурри, обратившимся в явь, и безумными словами старейшего из Мастеров о начале исполнения древнего пророчества? Что такое это все по сравнению с огромной, темной как воды океана Хтат, тайной, покрывалом своим укутавшей этот мир, быть может, оказавшийся на пороге чего-то ужасного, чего-то, что навсегда его изменит, навсегда изменит жизнь всех и каждого в Благоденствии без остатка? Решительно ничего, понимал Снурри. Им с ней не по пути, по крайней мере, в Рабаррас им точно дорога закрыта. Что ж, оставалось только дать ей немного монет, и довести до обоза. А там им предстояло разойтись, чтобы уже никогда не встретиться.
  - Крида, сударыня. Я предлагаю вам нашу компанию, чтобы без помех и затруднений добраться туда, где вы расстались со своими товарищами. Мы также, учитывая явно стесненное ваше положение, поможем вам с деньгами - только не отказывайтесь! - и затем вынуждены будем вас покинуть, поскольку в Рабаррас нам путь заказан по причинам, могущим повлечь за собой серьезные для нас обстоятельства, не сулящие нам ничего приятного, а вовсе даже наоборот.
  - Я поняла. Не очень многое, но поняла. Уж больно вы затейно изъясняетесь, Снурри. Я ведь циркачка, а не фрейлина. Со мной и на 'ты' можно, и в выражениях попроще. Да и помощь ваша мне вовсе не нужна. Я здесь сама по себе, и везде, куда приду, сама по себе буду. Никто мне не нужен. У меня есть собаки, и они мне помогут, если возникнет такая нужда.
  Снурри смутился. Язычок у барышни оказался остер. Однако за резкостью ее слов скрывались скорее неуверенность и одиночество. Она, видно, была из той породы людей, которые твердят о том, что справятся со всем сами, даже когда вода скрывает макушки их, идущих на дно вместе с неудачно, зато без чужой помощи, построенным кораблем с кривенькой мачтой и дырявым днищем.
  - Хорошо, но все-таки, позвольте... позволь нам проводить тебя до твоего обоза, чтобы хотя бы быть уверенными в том, что мы расстаемся в обстоятельствах, не угрожающих тебе, госпожа Крида. Все-таки неслучайно мы встретились, неслучайно должны и расставаться! - на этих снурриных словах Харард выразительно кашлянул, приметив, как неуловимо изменился снуррин взгляд, когда он произносил последнее, глядя на сидевшую на траве, поджав ноги, Криду, укутанную в охотничий плащ, который ей дал Харард.
  Крида задумчиво кивнула. Все ж, как ни крути, глупо и самонадеяно было бы на ее месте отказываться от руки помощи, которую протягивали ей сейчас эти двое проходимцев, которые что-то натворили в Рабаррасе, и теперь скрывались в Темнолесье. Глупо, потому что более никто не мог бы ей сейчас помочь. Сказать по правде, Криде было жутковато возвращаться на место сечи. Она представляла, сколько там мертвецов устилает телами землю, как они воздевают к безучастному небу свои руки со скрюченными пальцами, словно хотят схватить воздух, и не отпускать, как скалятся их зубы в последней гримасе ярости или ужаса, как стервятники по-деловому садятся им на ребра и примериваются, какой кусок сподручнее вырвать из лишенного жизни, и теперь уже совсем беззащитного тела. А из лесу выходят то один, то другой, хищники-падальщики неизвестных ей пород, и беспрестанно обнюхивая землю, осторожно приближаются к мертвым, чтобы, убедившись в своей безнаказанности, обглодать их, и оставить лежать не похороненными на веки вечные, пока Время не съест и кости, и прах. Представляя это, Крида понимала, что, пожалуй, не вынесет вида всего этого. Кроме того, тролли могли все еще оставаться там, и лишний клинок не помешал бы. Может быть, отвергать общество этих двоих подземников было бы сейчас неразумным. Что имел в виду этот восточник, когда говорил о неслучайности их встречи? Крида отбросила эту мысль как несвоевременную. Вздохнув, она продолжила несколько более смягчившимся голосом:
  - Я согласна, и благодарю за обещанную помощь, Снурри. Мы дойдем до места, на котором наш обоз был атакован. Там я попытаюсь найти своих, и мы расстанемся. Я пойду в Рабаррас, вы - в Грязи...Или куда там вы идете.
  Снурри на этих словах обрадовался, и щелкнул пальцами, улыбнувшись Криде. Это соответствовало его представлению о дальнейших их планах. С одной стороны, долгое путешествие с дамой - несусветная мука, и Снурри не собирался до бесконечности потакать девичьим слабостям, останавливаться и делать привалы по ее прихотям тут и там, терпеть замечания, касаемые дурноты манер или подаваемой пищи, и постоянно беспокоиться о сохранности драгоценной попутчицы....Хотя...Крида, судя по всему, была не из таких. Ну и хорошо. Потому что с другой стороны, общество дамы располагало к обдумыванию произносимых фраз, что могло сделать фигуры речи более изощренными, а разговор - интересным. Интересный же разговор убивает время, как не убивает его ничто другое. Было и еще что-то, что заставило Снурри самого предложить проводить Криду до обоза, место нахождения которого Снурри толком не представлял, а потому не факт, что путешествие было бы кратким и необременительным, а сделанный крюк по лесу - невеликим, что, собственно, было довольно сильным словом против решения пойти одной дорогой с девушкой-беглянкой. Снурри вдруг понял, что их встреча сегодня произошла неслучайно, ему неизвестно было, почему неслучайно, или даже почему он так подумал, однако ж ощущение того, что не просто так пути их пересеклись, не отступало. Что-то крылось за ее именем, за ее странными собаками, за ее способностью говорить с животными. Поскольку Снурри не мог, хотя и честно старался, найти аргументы, говорящие о том, что при такой вот неслучайности их встречи Крида не является для них с Харардом врагом, следовало признать, что решение пойти вместе с 'укротительницей' на место загадочной битвы было как минимум опрометчиво-необдуманным. Однако что сказано, то сказано, отступать от своих слов было вроде как неловко.
  - Ну что ж, тогда задерживаться здесь более причин нет, - подытожил Снурри, не обращая внимания на выражение лица Харарда, красноречиво демонстрирующее, что Снурри идет на очередную авантюру, и заодно втягивает в нее Харарда. - Я предлагаю вам, сударыня Крида, оседлать наше четвероногое животное, поскольку вижу, как вы устали, и далее передвигаться самостоятельно не сможете.
  - Снурри, но мул тоже вряд ли сможет самостоятельно передвигаться с всадником, пусть и таким невесомым как наша очаровательная спутница, ведь он несет еще и поклажу, - возразил Харард.
  - Конечно, поэтому ты и я понесем поклажу на себе. Ну что ж, выдвигаемся, уже светает, а нам нужно использовать день до капли.
  Харард пожевал задумчиво травинку, затем поднялся и принялся развьючивать мула, который, не веря своему счастью, моргал своими красными от недосыпа глазами.
  - Крида, твои собаки покажут нам, куда идти? - спросил Снурри
  - Покажут, да там и показывать не надо, ветки по дороге - в лоскутках моей одежды, - Крида сделала слабую попытку улыбнуться. - Мы пойдем в ту сторону, верно, Пушок?
  Здоровенная псина, подскочив на своих длинных, с острыми не по-собачьи когтями, лапах, утвердительно гавкнула, и задрала хвост в знак одобрения. Снурри невольно пробрал холодок. Хвост ее, сам по себе выглядевший странно, свернулся в колечко, как у всех собак, но, будучи сложенным в истинно собачьей манере, слегка извивался и шевелился, как будто принадлежал ящерице или змее. Снурри дал себе обещание выяснить по пути у Криды, что это за зверь такой, и чему он обязан таким легкомысленным для подобной зверюги именем.
   Бьяри наблюдал за перемещениями подземников и их попутчицы-девицы сверху, из лабаза, отчаянно ломая в руках подобранную сухую ветку. Похоже, ему суждено было остаться тут одному. Никогда еще Бьяри не чувствовал себя таким заброшенным, разве что когда отец сбежал из дому. Теперь было еще хуже. Дозоры куда-то делись, Кочерыга, если верить девице, наткнулся на троллей, чтоб им пусто было. Мысль о том, что от банды Финдульфа Кочерыги, грозной силы, державшей крепко окрестности Темнолесья уже несколько лет, с нынешней ночи могло не остаться ничего и никого, удручала и вгоняла в тоску и безысходность. Может быть, и хорошо, что Бьяри оказался в самом далеком из дозоров в момент, когда таинственная сила обрушилась на лесных братьев. Да лучше бы сгинуть вместе с ними, чем сейчас сидеть вот так на дереве без приказов, без надежды, без будущего. И в этот момент Бьяри стало совсем тошно, и в горле заклокотало что-то, и глаза увлажнились, что он крикнул так громко, чтобы наверняка стряхнуть с себя подкатившую тоску:
  - Эй! Подождите!
   Подземники остановились. Северянин крепко держал за повод мула. Девица сидела верхом на животном, свесив ноги с одной стороны. Все они уставились на крону дерева, в которой, укрытый листьями, сидел Бьяри.
   Бьяри спрыгнул с дерева, едва удержавшись на ногах, и бегом поравнялся с путешественниками, на ходу помещая непослушный лук в колчан.
  - Возьмите и меня с собой! Раз я остался один, то сидеть в дозоре мне больше нечего. Хотя бы узнаю, что стало с нашими людьми, и с Финдульфом что стряслось.
  - А в спину не стрельнешь, Бьяри-бандит? - поинтересовался Харард.
  Бьяри потупился:
  - Нет...я ведь думал, что вы все чародеи. Редко когда простые люди по ночам в лесу шастают. А мне был приказ даден - обо всех подозрительных или сообщать, или стрелять, если вид имеют грозный!
  Подземники расхохотались.
  - Несомненно, мой друг Харард, наш мул имеет весьма грозный вид! - выпалил сквозь смех Снурри.
  - А уж как подозрительно мы его тащили за собой, когда он упирался, и норовил прилечь! - добавил Харард.
  - Бьяри. Ты можешь идти с нами. Ты должен отдать мне свой колчан, а моему приятелю - кинжал, который ты прячешь за пазухой. Это будет главным доводом в пользу того, чтобы спокойно путешествовать вместе с тобой.
  - Я согласен. - и Бьяри скинул с себя колчан на ремне, и вынул из-за отворота охотничьей куртки длинный трехгранный кинжал. - Вот, берите. Теперь вы мне верите?
  - Какой разговор! Конечно, нет! - произнес безмятежно Снурри, и набросив на плечо бьярин колчан, двинулся вперед, туда, куда своим коротким 'гав!' указала им дальнейший путь непохожая на собаку собака.
   Ночь сменилась утром, и вскоре яркие солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую крону деревьев, стали рисовать в траве загадочные узоры, прочитать которые могут разве что колдуны, да и то - в подпитии. Снурри задумчиво пинал сапогом тут и там выглядывавшие из прочей растительности шляпки грибов, Бьяри напряженно всматривался вдаль, как будто чаял разглядеть в непроходимой гуще деревьев своих разбойников, Крида, немного подремав накануне прямо верхом на муле, теперь несколько оживилась, и болтала ногами, задевая носком туфли соцветия, слушая Харарда, который не в пример обычной своей молчаливости разговорился, и, дергая несогласного с новой вехой в своей жизни мула за повод, развлекал Криду историями. Он отчаянно жестикулировал, показывая, какого размера стали его уши после посещения заколдованного подземелья в Рабаррасе, смешными гримасами изображал то Прокуда, то господина Пешту из Гильдии Подземников Рабарраса. Когда он вконец разошелся, и стал взахлеб рассказывать, как они со Снурри очнулись на пыточном столе в замке Гильдии, Снурри посмотрел на него взглядом, от которого Харард стушевался и закончил свой рассказ, не дойдя до упоминания Висящего Мастера. Хотя он и был несколько медлителен по части сообразительности, он все же понимал, что даже красивым девушкам, даже очень красивым девушкам, даже самым-самым (а уж Крида-то, по его разумению, далеко не была 'самой-самой', потому что 'самую-самую' звали Бриолла, и жизни, и весу, в ней было гораздо поболе, нежели в этой худосочной циркачке) рассказывать о вещах, от которых зависят твои жизнь и смерть - по меньшей мере, неосмотрительно и вообще, как правило, ничем, кроме плохого, не чревато. Потому Крида так и не услышала в повествовании Харарда самое основное, то, из-за чего, собственно, Снурри и Харард и оказались в Темнолесье, не считая желтоцвета. Однако она, тем не менее, оказалась внимательной слушательницей, и искренне (если и с притворством, то очень хорошо замаскированным, как решил Снурри) смеялась, когда Харард в скупых выражениях силился живописать нападение на них со Снурри сонливых вампиров в склепе племенного вождя, и когда он компенсировал нехватку витиеватых и красноречивых словесных выражений для описания тех чувств, которые наши Подземники испытали в тот ужасающий момент истины, выразительными, и даже чересчур, гримасами лица, пучил глаза, растягивал в оскале рот, изображая то ли сонливого вампира, то ли самого себя в минуты отчаянья при встрече с исчадием тьмы. Она смотрела на Харарда, смешливо наклонив голову вбок, и хихикала над очередной россказней Харарда. Мул тем временем смирился с новой для него ролью верхового животного, и безропотно нес на себе Криду, лишь изредка взбрыкивая, когда ему казалось, что про его существование эти его мучители забыли, и никак не возьмут в толк, что обязаны именно ему, мулу, тем, что тяжелая девчонка до сих пор не стоптала свои копыта, а весело и безмятежно едет верхом на его, муловом горбе. Поначалу он пробовал показать мощь своего несгибаемого характера своим спутникам, останавливаясь, и не двигаясь с места, как будто Крида весила с хорошую колоду, и тащить ее на себе было просто-напросто невозможно. Однако дьявольские отродья, эти собаки, быстро наловчились прихватывать мула то за левую, то за правую ляжки, чего его душа вынести не могла, и он вынужден был возобновлять движение по своему полному скорби пути. Харард с удивлением смотрел, как ловко управляются с зубами кридины собаки, особенно псина по имени Мушка, про которую Крида сказала, что ее предки были из пастушьих собак. Снурри, шагая неподалеку, поглядывал на Криду, недоумевая над тем, как же быстро способна женская натура менять настроения, забывать про горечь утрат, и снова идти вперед, причем туда, где и хорошего-то ничего не ожидает. Самому Снурри не хотелось ни смеяться, как Крида, ни болтать, как Харард. Он как бы поменялся с ним ролями этим погожим утром. Устранившись от участия в беседе, Снурри сосредоточил внимание на молодом разбойнике, который, как было видно по его лицу, не утратил присущей лесному люду бдительности, и был до сих пор на взводе, как будто более других жаждал попасть на место, в котором последний раз был замечен его отряд и его предводитель. Бьяри что-то беззвучно лопотал себе под нос, приставлял к бровям ладонь ребром, и вглядывался в сплошную стену зелени, и шагал быстрее других. Снурри было пожалел, что взял его с собой, однако парень мог, в принципе, помочь им в случае, если бы они вдруг в очередной раз заплутали на бесконечных, постоянно то разбегающихся, то сходящихся, тропинках, населявших Темнолесье. К тому же присутствие Бьяри не обременяло путников, поскольку разговорчивостью он не страдал, шел себе тихонько рядом, да и делов-то. Такое соседство Снурри вполне устраивало, он лишь то и дело поправлял неудобно висевший на плече бьярин колчан, набитый стрелами. Чтобы Бьяри не стало совсем скучно, Снурри снабдил его переметной сумой из числа тех, что сняли с мула, чтобы усадить на него Криду. Бьяри нес свою ношу с достоинством, без единой жалобы, и в общем, всячески демонстрировал если и не положительное участие, то собственный нейтралитет.
   Таким образом путники, ведомые беспрестанно шныряющими по окрестным кустам собаками, прошли значительное расстояние. Наступил полдень, и в лесу стало совсем светло, потому что свет более не видел препятствий для проникновения сквозь крону деревьев, чтобы подразнить своими лучами усталых людей, за исключением особо крупных, закрывавших небо от земли, а землю - от неба, листьях старых лиственных деревьев. Вокруг трещало, звенело и свистело многоголосье насекомых и мелкой живности, в изобилии населивших лес окрест. Порой перед глазами пролетала, величавая, как воздушный корабль, бабочка, неторопливо и размеренно размахивая своими великолепными, пестрыми крыльями-опахалами, обдувая лицо нечаянным потоком теплого, насыщенного пряными ароматами, воздуха. Снурри замечал, что напряжение на лице Бьяри каждым часом потихоньку растет, как будто тот ожидал, что их путешествие близится к своему логическому концу, но в этом конце Бьяри ждет что-то явно темное, ему совсем не приятное. Что ж, если он так думал, то он был прав. Так размышлял Снурри, и помахивая торбой, зажатой в руке, шагал рядом.
  
   Чем дальше они продвигались в сторону кридиного обоза, тем более зловещими, в противовес общей радостной картинке окружающей путников природы, становились вокруг начавшие появляться следы недавнего присутствия в лесу людей, а может и тех нелюдей, которых упомянула Крида в своем сбивчивом рассказе. Снурри нет-нет да замечал то лежавшую в траве смятую шапку, то фляжку, измазанную в грязи, которой на земле, поросшей густой травой, здесь обыкновенно не наблюдалось, то целый сапог, изодранный, скрюченный, будто хозяин его выпрыгнул из сапога от страха, и убежал в одном. Иной раз попадались сломанные ветви кустов, висящие, мертвея, на обрывках коры, и на них еще изумрудно зеленела молодая листва, но ей уже не суждено было окрепнуть и возродиться. Выходило именно так, как говорила Крида. В этом месте леса что-то произошло. Люди бежали, и бежали быстро, бездумно, без разбору, лишь бы избежать неминуемой угрозы, такой страшной для них, что никто из бежавших и не думал о царапинах от колючек и хвои, об изорванной в клочья одежонке, о выроненных на ходу вещах, какие только и успел прихватить там, откуда его, устрашенного, несли прочь ноги.
   Бьяри то и дело принюхивался, да слюнявил большой палец, чтобы повращать им в воздухе, как будто у него на пальце были уши, и этими ушами он хотел услышать отзвуки произошедшего здесь несчастья. Бьяри пытался уразуметь, откуда дует ветер, однако ветер был слаб, и понять, откуда берется примешивающийся к знакомым травяным да цветочным ароматам чужой, тонкий, едва теперь различимый запах горелого, Снурри как ни силился - не мог. В один из таких моментов Бьяри вдруг ускорил шаг, и вприпрыжку убежал вперед, скрывшись из виду в зарослях можжевельника. Харард выпустил повод из руки, и его меч с шелестом выскочил из ножен, Крида, задремавшая было, вскинула голову и захлопала ресницами, недоумевая, отчего встревожился великан-варвар. Снурри подумал, что Бьяри обнаружил следы присутствия разбойников, и сейчас выдаст всю компанию своим дружкам-головорезам. Снурри в сердцах стукнул рукоятью меча о наруч - дубленая кожа отпружинила - и ринулся в можжевельник, туда, где мелькала бьярина тень.
   Бьяри, как оказалось, вовсе не собирался убегать. Он стоял возле старой высокой сосны, и его пальцы ощупывали неровную поверхность коры. За этим занятием и застал его Снурри, вырубивший себе наконец проход в кустах, которые, в отличие от него, с легкостью преодолел мгновением назад юный разбойник.
  - Близко, - произнес, не оборачиваясь, Бьяри. - Мы должны пойти вот туда, - и он указал пальцем на неприметный овражек, спускавшийся к затерявшемуся среди многолетних деревьев хилому ручейку.
  - Бьяри, что там? Зачем нам туда, поведай? Там твои дружки, ждут нас в засаде? - Снурри был зол из-за выходки Бьяри, да к тому же запыхался от неожиданной необходимости быстро бежать через кустарник, и сейчас еще не вполне успокоил дыхание.
  - Да, - странно ответил Бьяри, - Сначала я увидел Явные Зарубки, а теперь вот вижу Тайные.
  - Объяснись, бандит, а не то будешь иметь дело с Харардом! - почти всерьез пригрозил Снурри, для форсу потрясая клинком. - Что за зарубки, явные-тайные. Не много ли чепухи ты изливаешь в мои бедные уши?
   Бьяри, словно очнувшись, отпрянул от дерева и оправдывающимся голосом начал:
  - Это Цикля придумал. Он у нас вроде воеводы, самый главный после Финдульфа. По правде, Финдульфу вовсе не обязательно ходить на дело, или всякие штуки придумывать, Цикля и сам бы все мог сочинить, для военного дела полезное. Он из служивых. Был... Как-то в Темнолесье случилась облава. Тысяча императорских гвардейцев, а в проводниках - два старых охотника. Охотники - народ дошлый, всякий след что в траве, что в земле, что на дереве прочитать могут, и с рождения к выглядыванию разных мелочей способности в себе воспитывают. Сам знаю, потому как сам охотился сызмальства. Для всякой надобности охотники по лесу повсюду оставляют следы - зарубки, делаемые охотницким ножом или топориком, по которым или помечают дорогу на заимку, или места, в которых обитает зверье, что привыкло охотиться на одной и той же территории. Это чтоб потом можно было вернуться. Так вот те охотники, что у гвардейцев были в проводниках, нашли наши зарубки, и напали на лагерь, разбитый одним из дозоров. Для них, охотников, зарубки - что книга для чародея: все ясно видят, и все, как по буквицам написанное, понимают. Народу в том лагере было немного, да только церемониться со взятием их в плен гвардейцы не стали. Говорили потом, что сам Император им приказал живыми разбойников не оставлять. Финдульф сильно злился потом, то ли на олухов-дозорных, почем зря понатяпавших по деревьям зарубок, то ли на гвардейцев, учинивших расправу, то ли на себя самого, что не смог этого предотвратить. Тогда Цикля в затылке почесал, да придумал дозоры делать из одного-двух человек, устраивать дозорных в лабазах на деревьях, а путь к лабазам помечать в три приема: повыше, на высоте росту, делать Враль-Зарубки, которые никуда не вели, если только в самую чащу или распадок какой, ниже человеческого росту делать Явные Зарубки, которые бы вели к последним, Тайным Зарубкам, что, в отличие от Явных, глазу не видны, а только на ощупь и различимы. Пути к лабазам так и состоят из цепочек Явных и Тайных зарубок, чтобы случайный охотник, или злонамеренный преследователь не смог отыскать ни одного лабаза, а вместо этого приплутал, ушел в сторону от наших тайных троп.
   Пока мы шли за девчонкиными собаками, я времени даром не терял, да все выглядывал кругом наши знаки. Сначал увидел те зарубки, которые ведут к Тайным, а теперь и на одну Тайную наткнулся. Три широкие царапины, одна узкая, да бугорок - значит недалеко есть лабаз. Если сверять направление по солнцу, то это непременно должен быть старый Щекоч, очень известный у нас охотник, искусник по части неприметности и укрывистости. Это ему я дымом пытался подать сигнал, когда от этих псин на дерево сиганул. Это его лабаз должен быть ближе всех.
  - А что толку, что мы выйдем на лабаз этого твоего Щекоча? - прервал свое молчание Снурри.
  - А то, что от его взгляда ничто в лесу укрыться не может, и уж кто-кто, а он точно сможет рассказать, что тут ночью стряслось, и кто куда направился, и циркачи эти, и твари, о которых рассказала девчонка. Нам нужно чуток повернуть в сторону, шагов через тыщу на его пост и выйдем.
   Снурри не знал, как поступить. Он не верил ни грешным делом Криде, ни тем более этому молодцу, стрела которого запросто могла торчать сейчас из снурриной спины на той тропинке. Неизвестно еще, не свались этот лихоимец с дерева по своему недосмотру, что бы сейчас сталось с подельщиками. Снурри предполагал, что все слова Бьяри про зарубки и про недалекий лабаз могли быть ложью, назначение которой - завести их еще глубже в чащобу, где таится засада. Вместе с тем, Снурри решительно не понимал, зачем Бьяри было бы чинить такое злодейство тем людям, которые собирались выяснить в том числе и судьбу его главаря, которого в последний раз видели у циркового обоза. Пожевав мысленно эти соображения, Снурри произнес:
  - Хорошо, но только тысячу шагов. На тысячном шаге мы разворачиваемся и уходим обратно, чтобы не сбиться с нашего пути.
  Бьяри обрадовался, и поспешил в указанном им ранее направлении, еще более отклонившемся от первоначального пути, по которому Снурри и Харард собирались выйти на Малую Дорогу.
   Снурри дождался, пока мул, ведомый Харардом, появится из посеченных кустов, окруженный свитой из кридиных собак, и двинулся вслед за Бьяри, ничего не говоря в ответ на удивленные возгласы Харарда по поводу нового выбранного направления. Крида то и дело посматривала на своих собак, как бы ожидая их возможной реакции или предчувствий близкой разбойной засады.
   Прошло совсем немного времени, и обещанная тысяча шагов - что бы это ни значило - миновала.
  Наши герои оказались у истока ручейка, который в этом месте представлял собою бивший прямо из-под земли холодный ключ, вода которого брызгами разлеталась по побегам молодых растений, и искрилась на солнце, затейливо преломляя солнечные лучики. Неподалеку от ключа высилось дерево, внешне неотличимое от остальных окрестных деревьев. Разве что стояло в месте, с которого чрезвычайно удобен был бы обзор, на взгорье.
   Бьяри вскрикнул и бросился к дереву. У его подножья, распластав руки и ноги по могучим корням, которые змеиными кольцами торчали из мягкой земли, лежал человек, едва видный в своем плаще на фоне укутавшей корни дерева молодой поросли.
   Это был пожилой человек, худой как тростинка, и он был еще жив, несмотря на подразумевавшую обратное рукоять кривого кинжала, которая выглядывала из дыры, пробитой нанесенным с чудовищной силой ударом в кожаный охотничий нагрудник.
  - Щекоч, эй, Щекоч, жив ли? - Встревоженный голос бежал впереди Бьяри.
   Бьяри склонился над умирающим, и невольно отпрянул - его сапоги испачкались кровью, которой вытекла целая лужа, а одежда Щекоча из мутно-зеленой стала темно-бурой, пропитавшись насквозь пинтами крови, вытекавшей из раны. Однако, вопреки количеству потерянной крови, старый следопыт был еще жив, и тяжко, с присвистом в гортани, дышал, и раскрывал рот, силясь рассказать что-то с тревогой осматривавшему его Бьяри. Глаза Щекоча уставились вверх, к небу, и с каждым выдохом темнели и стекленели, будто Щекоч выдыхал из себя собственную жизнь.
  - Что можно сделать, Снурри? Он же истек кровью! - беспомощно воскликнул Бьяри. Он плюхнулся рядом с Щекочем на колени в траву, и тряс старика за ворот плаща, пытаясь привести в чувство. Щекоч что-то бормотал, едва шевеля губами. Понять его речь было решительно невозможно.
  - Ничего нельзя сделать, Бьяри. Даже тот, кто ни разу не имел дело с умирающими от кровопотери, смог бы с уверенностью сказать, что долго этот человек не протянет. Думаю, нам следует поскорее расспросить его о том, что здесь стряслось.
   Позади приблизились Харард и Крида, которая так и восседала верхом на муле. Бьяри наклонился к уху старика, и заговорил с ним. В ответ старый Щекоч начал что-то бормотать Бьяри. Бьяри стал озвучивать вслух:
  - Он сидел в лабазе, когда рядом прошло воинство троллей. Войско было настолько большим, что посчитать Щекочу его численность было невозможно, хотя бы потому, что Щекоч не умеет считать до этих цифр. Как и я. Он рассказывает, что толпы отвратительных тварей, и среди них великанские животные размером с избу проходили здесь, и они несли нескольких пленников в огромных клетках, прикованных цепями к рогам этих великанов, толщиной с дубовый ствол. Он увидел в одной из клеток Кочерыгу, в другой - незнакомого темнокожего гиганта, а в третьей - нашего Циклю. Во главе войска верховодил всадник в алом плаще, чье лицо было закрыто маской из розового металла. Щекоч пытался запустить в сторону лагеря сигнальную стрелу, но его заметили...а потом...а потом..- лицо Бьяри потемнело, и он, опустив голову, провел рукой по навсегда закрывшимся глазам Щекоча.
  - Пойдем, - после короткой паузы тихо произнес Снурри, - Ты ничем не мог ему помочь....
   Вскоре наши герои вышли на просеку, состоявшую из недавно сваленных деревьев. Именно сваленных, а не срубленных, как бывает, когда прокладывают дорогу через лес.
  - Здесь они шли, эти великанские животные, о которых говорил твой Щекоч - обратился к молча шагавшему рядом разбойнику Снурри. Бьяри как будто не услышал его, погрузившись глубоко в собственные мысли.
  - Если они пленили Зуоя, значит господин Ребус - мертв, и цирка больше не существует, - вторила ему Крида. - Если эти твари переловили не всех людей, то только Зуой сможет собрать оставшихся вместе.
  - А зачем, Крида? - задал вопрос Харард.
  - А как же еще? Ни Зуой, ни я, ни остальные не можем жить без того, что было нашим домом, пусть и без садика и дворика, что давало нам пищу и работу, что делало возможным посмотреть мир. Кто я без своего цирка? Что делать всем, кто скрывается сейчас в лесу? Что они будут есть, чем заработают на жизнь? Только Зуой может помочь им, если твари не убьют его.
  - В последнем я сильно сомневаюсь, - вставил Харард, и был испепелен кридиным взглядом, отчего смутился, и показательно отвернулся в сторону. Затем в разговор вступил и Бьяри, прервав свое молчание:
  - Наша братия тоже не сможет оставаться бандой без вожака. Если Финдульфа не будет, мы начнем грызть друг другу глотки из-за того, кому быть главным, и кто получает большую долю добычи. Финдульф держал всех и каждого в страхе, и ни на минуту не сомневался, нужно ли наказывать провинившегося в чем-нибудь. Многие из нас не могли уснуть на спине из-за ссадин от хлыста. Без Финдульфа мы - свора оборванцев...по крайней мере, я - точно. Так меня и прозывали в банде.
  - Что же вы двое предлагаете - освободить ваших друзей из плена? Срубить рога великанским чудовищам одним ловким взмахом меча? Пристрелить сотню-другую троллей из твоего, Бьяри, лука? Извините, у нас другие планы. Как я и обещал, я доведу Криду до остатков ее обоза, а потом я и мой приятель варвар, не испытывая ни малейших уколов совести, двинемся своей дорогой, в Грязи. Если хотите, можете пойти с нами. Скажи им Харард, что даже по твоему разумению их мысли, если они о попытке вызволить их приятелей из плена - опасная глупость.
  - Неужели тебе наплевать, что многие люди погибнут в этом лесу, брошенные на произвол судьбы? - возмутилась Крида. Похоже, Снурри в точности угадал ее мысли.
  - Не горячитесь, сударыня. Найдете себе другого Зуоя и другой цирк. Нам же дороги собственные шкуры.
  - Даже и не знаю, что сказать, Снурри, - промолвил Харард, - С одной стороны, конечно, нам не устоять перед войском множества чудовищ. С другой стороны, нельзя подводить людей. Этим двоим - Зуою и Кочерыге - верят их люди, и зависят от них. Если мы спасем их, то сделаем большое дело!
  - Друг мой, Харард-доброхот! Давненько ли ты подвизался творить бескорыстное добро повсюду, а? Может быть, ты решил замолить свои грешки, думаешь, тебе там забудется то, как ты раскапывал могилы, долбил двери склепов, вынимал из давно мертвых пальцев драгоценные реликвии, настолько значимые для почивших, что их вместе с ними хоронили? Может статься, ты делал это из великой доброты к этим мертвецам, делал их нестяжателями хотя бы посмертно? Может быть, ты хотел сделать приятное их родственникам, остающимся в мире живых? Чтобы их мертвые предки почаще являлись им во снах, а? 'Верните, живущие, мне то, что украл Харард-Подземник!' - гнусавым, замогильным голосом каркнул Снурри для пущей убедительности своих слов.
  - Зачем ты одергиваешь его, Снурри? - не успокаивалась Крида, - Не хочешь идти - не ходи, идите своей дорогой, я и одна справлюсь..Или вот вместе с Бьяри пойдем искать Финдульфа и Зуоя. - Бьяри посмотрел на сказавшую это Криду так, как будто ему предложили спрыгнуть с самой высокой горы. Но вслух сказал:
  - Тогда верните мне мои кинжал и колчан. Я хочу встретить врагов с оружием в руках.
   Снурри раздраженно сплюнул. Вот ведь, нарвались на сумасшедшую парочку, теперь будут из Снурри кровушку тянуть. Ну да Снурри тертый калач, просто так его уломать на авантюру - непросто, в особенности, когда у него есть выбор, но нет никакого резону пускаться во все тяжкие.
  - Я все сказал, и добавить мне нечего... Идите, куда хотите. Мы идем только до обоза, а там расходимся всяк своим путем.
  - Подожди, Снурри, - прервал его Харард, - я понимаю, что не должен говорить об этом вслух, но скажи мне вот что: помнишь ли ты, что пересказал тебе Бьяри, услышанное от Щекоча?
  - Помню, как же не помнить. Гигантские животные волокли на себе клетки с пленными. Ты, небось, думаешь, я выжил из ума, и не смогу вспомнить, чем завтракал сегодня? Я ничего не ел, мой друг, а очень хочется. И думается мне, что там, где болтаются в клетках три досточтимых мужа посреди орды нечисти, нам не отвалится подзакусить..Скорее, закусят нами, и даже вкус твоей провонявшей сыростью бороды не смутит не едавших ничего вкуснее дохлой крысы троллей!
  - Нет, Снурри, я не о том. Я об их предводителе, который в красном плаще.
  - Что тебя смущает? Ты находишь цвет плаща злодейского главаря достаточной причиной для нападения на их войско в таком, какое у нас есть, количестве 'бойцов'? Думаешь, главарь вырядился слишком вызывающе, чтобы делить с тобою один лес на двоих? - Снурри изливал желчь щедро, как никогда.
  - Не плаща, Снурри, а маски, которая была у него на лице. Она была из розового металла.
   Снурри осекся. Действительно, умирающий следопыт успел рассказать о розовом металле, что явился одной из причин, по которой Снурри находился сейчас тут (а не в пыточной или холодной - съязвил внутренний голос). Однако до чего же любопытно - неужели розовый металл - не колдовской фокус, и из него даже боевые маски делают? Наверняка предводитель этих тварей хорошо знаком с розовым металлом, и не раз с ним встречался.
   С этим металлом оказалась связанной с недавних пор судьба самого Снурри, а это означало, что ввязывание во все это - не просто злая шуточка Судьбы, но странный намек. Только уж очень непонятный. Снурри хотел открыть рот, чтобы окончательно поставить в деле точку, и отказать Криде и Бьяри в помощи, но его перебил Харард:
  - Мы поможем, - промолвил северянин, и ни один мускул на его лице не дрогнул.
   И они зашагали по просеке, уходящей за горизонт, по холмам и оврагам, четверо людей, еще недавно не знавшие друг друга, а впереди, ворча и нюхая воздух, бежали собаки.
  ************************************************
  
   День еще был далек от заката, однако нашим героям не пришлось долго нагонять троллье войско, потому что тролли делают привалы не ночью, а днем, неохотно передвигаясь при свете солнца. В жилах троллей текла кровь созданий Ночи, и привычка мало двигаться днем вынуждала их делать остановки в часы, когда у человека еще есть силы.
   - Смотрите туда, я, кажется, вижу пленников, - зашептал Бьяри, показывая пальцем вглубь вытоптанной тысячами ног и лап поляны, заваленной павшими деревьями.
   Снурри, Харард и Бьяри притаились на ее краю, с наветренной стороны, укрытые кустарником. Далеко позади, в буреломе, осталась Крида, которой было указано стеречь мула, и ничем не привлекать внимания.
   Рядом смирно лежали, вытянув перед собой передние лапы, собаки, которых отправила вместе со Снурри Крида - Пенка, Мушка и Лиэннир. Пушок, и еще двое псов остались с Кридой. Крида вслух, строго, будто наставник - подмастерью, наказала Мушке охранять своих спутников-людей, и если что, вытащить из беды, помочь убежать. Мушка только тявкнула ей в ответ. И сейчас, прядая ушами, и раздувая ноздри своего черного, влажного носа, она вместе с Подземниками вглядывалась в направлении, указанном Бьяри.
   Поляна, которой еще недавно здесь не было, была шириной с три добрых городских площади. Всю ее заполнило троллье войско. Привалом эту свалку назвать было трудно: тролли не делают шатров, и имеют привычку обустраивать отдых прямо на земле, побросав свою поклажу рядом. Поэтому поляна была похожа скорее на поле брани, заваленное телами. Однако тела шевелились, и над этим живым месивом грязных тролльих тел раздавались рык и визги, которые только очень много знающий о троллях человек мог бы с уверенностью отнести к речи. Местами тролли объединялись в кучки, чтобы сожрать пойманное в лесу животное. Они не готовили пищу, им не нужны вода, огонь, и соль - они просто разрывали убитое животное на куски, и, обливаясь его кровью, жадно урча, поедали сырое мясо, иногда с рычанием бросаясь друг на друга, и отбирая у зазевавшихся собратьев куски повкусней. Смотреть на это без отвращения было нельзя.
   Снурри смотрел на развернувшееся в каких-то полуста шагах от них действо, хмурясь и морща лоб. И вот с этими они должны сегодня вступить в бой? У них они должны отбить троих пленных? Это невозможно! Даже если отнять у каждого из этих отродий его дрянное оружие, и связать каждому руки, они все равно одолеют троих человек, попросту затопчут ногами, так много было здесь троллей. И это было еще не все войско. Дальше, через поляну, просека продолжалась, хотя и была менее широкой. Это означало, что остальные, другая часть войска, ушли вперед, не дожидаясь тех, кто отдыхает при свете дня.
   На противоположном краю поляны, там, куда указал Бьяри, над растянувшимися в траве кто как троллями, возвышались щедро покрытые шерстью хребты огромных животных, внешне напоминавших своими лохмами Мушку, если увеличить ее до размера хорошей башни, и увенчать кудлатую башку парой длинных, прямых, похожих на сталагмиты рогов. Лапы этих чудовищ заканчивались чем-то вроде копыт, только каждое было величиной с пень старого срубленного дуба, и упади такая тварь на спину, задрав лапы, можно было бы на каждом из его копыт устраивать пирушку с накрытым столами, пригласив далеко не только самых близких из друзей.
   Снурри даже улыбнулся своему сравнению. Однако улыбка быстро сошла с его лица, когда он представил, как им придется встретиться с этими жуткими гигантами в бою. Внешне великанские животные выглядели невоинственно, не оглашали воплями воздух, и вообще мало шевелились, однако ясно было, что стоит им встать на все четыре лапы, и сделать пару шагов, как начнут валиться оземь растущие рядом деревья. Под толстыми шкурами ходуном ходили мускулы, и от наполнявшего воздух шипением дыхания раскачивались уцелевшие от вытаптывания березки рядом. Животные дремали. Всего их было пять - трое покрупней, и двое помельче, если это слово здесь употребимо. Высоченные, как сосны, рога на головах более крупных монстров были окованы железом - не иначе, на это дело ушли сотни мер железной породы - и предназначались, как было видно, не только для боя или прокладывания дороги. На каждом роге был закреплен крюк, а на нем - цепь, толстая, как у большого океанского парусника, спускалась вниз, поддерживая вместе со второй цепью кованую клетку размера, позволяющего вместить в нее одного или даже двух людей. Клетки, подвешенные парами цепей к рогам чудовищ, выглядели как жуткие великанские украшения, мрачные титанические диадемы, покачивавшиеся в такт дыханию своих хозяев.
   Как и сказал Щекоч, в клетках были пленники. Прищурив глаз, Снурри разглядел их. Покрытый сочившимися сукровицей ранами темнокожий здоровяк закрывал своими большими как лопаты ладонями лицо, словно не в силах был смотреть на оргию троллей, буйствовавшую внизу. Время от времени он заходился неслышным отсюда кашлем, и размазывал вылившуюся изо рта кровь по подбородку и одежде, и сплевывал ее сгустки вниз, в темя зверюги, к рогам которой была подвешена его клетка. Похоже, ему досталось больше всех остальных из узников клеток. Второй был худощавый, высокого росту, молодец с длинным прямым носом и ничего не выражающим, бесцветным лицом, на котором будто по чьей-то злой шутке прилепились глаза, разного цвета и нелепой формы, да и на разной высоте, вдобавок. Он бессмысленно глазел на троллей внизу, устало разминая суставы. Третий был коренастый и широкоплечий, с аккуратной бородкой и выдающей нижней челюстью. Он выглядел наиболее живо из всей троицы, и болтал ногами, обутыми в роскошные мягкие сапоги до колена, свесив их через прутья, и что-то покрикивал не обращавшим, впрочем, на него никакого внимания, троллям. Весь его вид говорил о том, что он нимало не озабочен своим униженным положением, и то, как он, подбоченясь, расположился в клетке, наводило на мысль, что такому, как он, легко и удобно даже хоть бы и на дыбе. По крайней мере, вид он имел вполне безмятежный, и будто не тысяча безумных тварей окружала его причудливое узилище, а добрые прихожане, только и жаждущие, что услышать слова наставлений, что, он, несомненно, и выкрикивал ближайшим к нему троллям, которые никак не хотели им внять, потому что, во-первых, были заняты пожиранием кровоточащих останков косули, а во-вторых, наверняка ни слова не понимали из человеческих ругательств.
  - Каков будет наш план? - прервал размышления Харард, который, как ни пытался, разглядеть ничего толком не мог, и только щурил уже заслезившиеся глаза.
  - Ты говоришь - наш план? - взвился Снурри. - А не ты ли явил собою вдохновителя смелой, но с неизбежным фатальным исходом, вылазки в стан врага? И ты полагаешь, что план должен быть у нас, после того, как ты под белы ручки привел меня в место, где жизнь моя потеряет в цене остатки мелочи, и будет подарена волосатым уродцам с топорами из человеческих костей просто так, как будто у них праздник, а у них, несомненно, праздник, раз посреди огромного безлюдного леса находятся четверо идиотов, готовых утолить их неуемную жажду разрушения и убийств, и любезно, а главное - безвозмездно, отдать свои бренные тела им на растерзание? Нет, Харард-Доброхот, план должен быть у тебя!
  - Перестань так яриться, Снурри, - примирительно ответил Харард, - Ты ж знаешь, что у меня с сообразительностью туго, разве ж у меня может быть какой-то план? Все, что я умею - драться и влипать в передряги. Но никто не может находить выход из любой передряги лучше, чем ты, Снурри. Может быть, и на этот раз у тебя найдется какая-нибудь идея...
   Харард притих, увидев предупредительный взмах рукой, который сделал им Бьяри, все это время наблюдавший за панорамой.
   - У нас ничего не выйдет, - заключил Снурри, - Нас слишком мало, троллей слишком много. Мы не владеем заклинаниями, с помощью которых могли бы скрытно дотянуться до клеток на головах этих чудовищ, и освободить пленников. Нужно возвращаться обратно, и уходить отсюда прочь. А ты что скажешь, Бьяри-Оборванец?
   Бьяри поморщился: - Ты прав, мы ничего не сможем сделать втроем супротив целой армии. Но я все равно попытаюсь освободить Финдульфа. Дождусь ночи, и проберусь к его клетке.
  - Болван, ночь - это для них, как день - для нас, - Снурри был беспощаден: - к тому же ночью они явно двинутся дальше, если они собираются нагонять остальную часть своего войска. Незамеченным ты не проберешься, они же настоящее зверье, и нюх у них звериный! Лучше уж попробуй свалить сосну ударом головы с разбегу, скорее получится!
   Бьяри побагровел от злости и обиды, но смолчал. Снурри попятился назад, отползая за стену из кустарника, чтобы вернуться в бурелом, где осталась ожидать их Крида. Помедлив, Харард неуклюже пополз за ним. Последним ушел Бьяри.
   Встретившая их Крида хмуро выслушала рассказ Бьяри. Снурри присел поодаль, подчеркнуто отстранившись, тихо напевал что-то себе под нос. Он всем своим видом демонстрировал, что обсуждать со своими поневоле подельщиками ему нечего.
   - Так что, видать, Снурри прав, и нам лучше уйти подобру-поздорову, - подытожил Харард рассказ Бьяри. - Все ж-таки мы не чародеи, и не можем появиться в одночасье из-под земли, и навести на целое войско морок и туман.
   Крида рассеянно поглаживала Лиэннира, одергивая порой ладонь от норовившего облизать лилового собачьего языка. Что же ей теперь делать? Ребус, если судить по рассказу Бьяри, погиб, Зуой пленен, и, чтобы освободить его, нужна целая армия. Люди из ее цирка разбежались, и еще неизвестно, выжил ли хоть кто-нибудь из них. Найдут ли люди друг друга? Да и есть ли кому искать? Крида не знала ответов на эти вопросы, и с каждой такой мыслью чувствовала себя хуже. В голове роились мрачные мысли. Вот и собаки тоже встревожились, Лиэннир выскочил из-под гладившей его ладони и стал в стойку, обратившись во внимание. Пушок отвлекся от своего занятия - он подпрыгивал рядом с мулом, пытаясь прихватить зубами одно из длинных муловых ушей - и серой тенью скрылся в чаще. Возможно, тролли выслали в окрестности дозор, и собаки учуяли это.
   Настроение у компании было подавленное хуже некуда, все молчали. Харард мрачно кусал губу, и ковырял землю острием меча. Крида сидела на камне, поросшем мхом, и вертела в руках сорванный стебелек. Бьяри возился со своим луком, который ему вернул на обратном пути сюда Снурри со словами 'Забирай свое барахлишко, я тебе его таскать не нанимался'. Снурри однообразно подвывал какую-то песенку, по всей видимости, невеселую, поскольку даже оказавшийся рядом кридин пес, имени которого Снурри еще не знал, стал подвывать вместе с ним, ничуть, надо заметить, не менее мелодично.
   Прошло время, и песенку Снурри своеобразно подхватили остальные собаки. Крида удивленно приподняла бровь. 'Пусть.. он ...не воет, мы ....тоже.. тревожимся' - услышала она голос Пенки в своей голове.
  - Снурри, ты не мог бы прекратить завывать? - попросила Крида, - мои собаки испытывают тревогу от звуков твоей песни. Они думают, что ты подвываешь от тоски или предчувствия чего-то страшного. Ты же знаешь, как реагируют собаки на чужой вой. Пожалуйста, перестань выть,- Криду аж передернуло, когда она произнесла слова про предчувствие страшного. Ее саму это предчувствие не покидало, как будто передавшись от собак. Возможно, так оно и было. Крида собралась с мыслями, и попыталась беззвучно позвать до сих пор пропадавшего где-то Пушка, однако его мысленного присутствия не ощущала. Скорее всего, Пушок ушел далеко, и кридин мысленный голос запутался в паутинах лесных звуков да разных мыслей.
   Снурри покривился, однако внял просьбе Криды, и петь прекратил.
  - Ну что, прекрасная беглянка, собралась ли ты идти дальше, или мы так и останемся здесь, выжидая ночи, когда войско троллей двинется на север? Может быть, тогда нам стоит развести костер, и попытаться добыть себе какой-нибудь еды? - задал вопрос Снурри, - Крида, мы не можем проводить тут столько времени. У нас есть и своя дорога, на которую мы должны с Харардом рано или поздно вернуться. Смею заметить, что если мы сделаем это поздно, нам не поздоровится, и, боюсь, никакая смелая барышня не рискнет вызволить нас из той передряги, в которую мы угодим тогда.
  - Я понимаю. Я должна подумать. Дождемся возвращения Пушка, и тогда я решу, пойду ли я дальше с вами.
  Этот ответ Снурри, видимо, не устроил, однако он ничего не сказал, а только закинул ногу на ногу, выказывая всем своим видом скуку и нетерпение.
   Пушок все не возвращался. Беспокойство кридино, которое сначала было смутным, как темный силуэт большой рыбины на дне захудалого пруда, вышло на поверхность души, явив свои черные лоснящиеся бока, и ухватило за горло. Определенно что-то было не так. Крида почувствовала всеми своими жилами: опасность! Голову как будто заполонил туман, и взгляд замутился, и звуки вокруг стали будто глуше. Крида никогда еще не испытывала подобного ощущения, и даже тогда, в момент, когда тролли бросились на их обоз там, на дороге, она, пребывая в животном ужасе, тем не менее не утрачивала ясности мысли. Но не сейчас - мысли тяжело ворочались, перекатывались, нехотя сменяя друг друга. Крида посмотрела туда, где сидели Харард и Бьяри. Лица их были почти неподвижны, и взгляды не выражали ничего. Харард так и застыл с мечом в руке, упертым в развороченную ямку в земле. Крида повернула голову - как неожиданно трудно ей это далось! - в сторону, где сидел Снурри. Снурри там не было. Крида поискала его взглядом, и, наконец, увидела его, бредущего, словно по кисельному болоту, тяжело переставляя ноги, в неизвестном направлении. Там, куда он шел, не было ни тропинки, ни даже просвета между деревьев. Крида поднялась со своего камня, и от охватившего ее внезапного головокружения едва не потеряла равновесие. В висках ухала звенящая тишина, и слабое 'бом-бом' на краю слуха. Это билось ее собственное сердце. Как только она собиралась окликнуть Снурри, как Снурри обернулся сам, и, улыбаясь, показал пальцем в чащу.
   Из чащи, отодвинув паутину, обвисшую пологом между деревьями, вышел человек. Лицо его находилось какое-то время в тени, пока он не сделал шаг на освещенное место.
   Это был Щекоч, живой и здоровый. Он приветственно махал рукой, как будто и не умирал на руках у Бьяри с тролльим кинжалом в сердце. Именно к нему и шел Снурри, когда Крида не увидела его на месте. Худое скуластое лицо следопыта растянулось в улыбке, словно он встретил старых друзей, которых не видел давным-давно. Странно, но Снурри тоже, судя по растерянно-радостной улыбке на его лице, обрадовался появлению чудом воскресшего разбойника, и уже заносил руку, чтобы хлопнуть того по плечу. И в этот миг Крида вдруг осознала, что именно не так в облике Щекоча. Его одежда не была испачкана кровью.
   В этот момент воздух рассек свист, и Щекоч рухнул наземь, на бок, и его рука неловко заломилась. Вместе с его падением мгновенно улетучился охвативший Криду морок. Как будто кто-то сорвал невидимую пелену. Из спины Щекоча, в месте, откуда выглядывал наконечник стрелы, хлынула черная, как деготь, жидкость.
   Снурри встряхнулся, огляделся вокруг так, будто очнулся ото сна. Он поискал взглядом того, кто стрелял в старого следопыта. Рука Снурри сама собой потянулась к рукояти меча на поясе.
  - Оставь Снурри, это я стрелял - неожиданно громко раздался голос Бьяри. Он стоял, широко расставив ноги, с луком в руке.
  - Но как ты...это же твой...- Снурри не верил своим глазам и ушам.
  - Это не Щекоч, Снурри. Это вообще не человек.
   С этими словами Бьяри подошел к скорчившемуся в траве Щекочу. Или..тому, кто выглядел, как Щекоч. Кто им притворялся. Снурри, не оправившись от первого удивления, внимательно наблюдал за Бьяри. Бьяри наклонился, и, уперевшись ногой в землю, взялся за оперение стрелы, с силой рванул на себя. Стрела вышла из тела - ее поверхность была черной от того, что служило лежавшему на земле созданию кровью. Кровь немедля начала испаряться с наконечника стрелы, шипя, и роняя мелкие брызги вниз.
   'Щекоч' скрючился, прижав руки к груди, словно хотел защититься от пинков по ребрам. Из горла его раздался клокочущий звук, рвавшийся из утробы наружу. Порой Снурри казалось, что 'Щекоч' силится что-то сказать. Снурри взглянул в его глаза, которые внезапно стали чернеть, будто в белки капнули чернил. Через мгновение зрачки в глазах 'Щекоча' исчезли, растворились в абсолютной черноте, в которую превратились его глаза. В следующую секунду тело в траве болезненно выгнулось, человек - нечто, казавшееся человеком! - раскинул руки, пальцы на руках мелко дрожали, сплетая невидимую паутину боли прямо в воздухе рядом. Вслед за этим одежда на теле стала терять свой цвет точно так же, как и белки глаз только что, темнея, и тускнея. Складки одежды пришли в движение, разглаживаясь, вытягиваясь, смешиваясь в один сплошной покров, оказавшийся кожей создания. Там, где был ворот куртки, кожа наползла на его край сверху, втягивая в себя ткань, а ткань втягивала в себя кожу. Тело 'Щекоча' стало терять свою первоначальную форму, плащ, свернувшись и порвавшись на лоскутья, втянулся в тело, и 'Щекоч' перестал быть человеком даже внешне: то, что казалось одеждой, стало теперь единым, иссиня-черным покровом, матовым, состоявшим из множества блуждающих по поверхности пятен синего и черного, постепенно вырождавшихся в терявшие подвижность чешуйки. Существо в траве умирало, и умирая, обретало свой настоящий облик, тот, что был дан ему в чащобах Темнолесья многие тысячи лет назад.
   Едва похожее на человека двуногое лежало навзничь, и его блестевшие масляным блеском глаза - две бездонные, полные тьмы дыры - недвижно уставились в одну точку, мертвея. Его тело, покрытое грубеющей на глаза шкурой, по поверхности которой зазмеились тонкие трещины, бесконечно пересекаясь, образуя крошечные островки чешуек, выглядело чудовищно чужеродным на фоне растительности, устилавшей поляну. Рот его раскрылся в судорогах, обнажив два ряда острых треугольников зубов - мелких, как у ящерицы, и явно острых, как бритвы. Снурри обернулся к Харарду, и увидел, что тот побледнел, и даже волосы, казалось, зашевелились в его бороде.
   - Бьяри....кто это...что это?..- голос Снурри был как будто из пустой бочки.
  - Это Зверь-Поводырь, - ответил Бьяри, склонившись над умиравшим монстром, как будто хотел как следует разглядеть, пережить еще одну смерть еще одного Щекоча, на этот раз - его двойника-оборотня, неизвестно какими тропинками вышедшего на них.
  - Раньше они не выходили из чащобы...Что-то, видно, выгнало их на открытые места...Они живут в занорышах - ямах, остающихся при падении старых, сгнивших до корня деревьев, - продолжал Бьяри, отвечая на немой вопрос своих товарищей поневоле: - Они умеют притворяться человеком, надевают облик однажды виденного, как плащ. Стоит Поводырю один раз взглянуть на кого-нибудь, и он превращается в этого человека, когда захочет.
  - Зачем им это? Оборачиваться людьми? - наконец подал голос Харард.
  - Это приманка, на которую они ловят свою добычу.
  - Их добыча - хищники, жрущие людей? - спросил Харард, и тут же проглотил свои слова. До него дошло, для кого нужна такая приманка.
  - Они и есть хищники, жрущие людей...
  - Я слышала истории про чудовищ, которые заманивают людей в чащу, а потом съедают...- задумчиво, сама себе проговорила Крида, - значит, вот про кого эти истории...
  - Да, это про них...Не ведаю, сколько их обитает в Темнолесье, видать, немного. Но этих немногих хватает, чтобы наводить ужас на всю округу, да и там, в городах, тоже, говорят, про них слухи гуляют. Люди треплются, что они - остатки древнего зла, порождения тьмы, извратившей живое еще тогда, когда были Старые времена. Они владеют волшбой особого, животного рода. Обычное для них дело - затуманить душу, навести туману в башке, чтобы прохожий, попавший в их сети, уснул наяву, ослаб духом, потерял способность думать, и послушно, как баран, последовал их манящему за собой жесту. Они наловчились подражать человеку, и даже по-человечески разговаривать сподобились. Или это так блазнится тем, кому они дурят голову своим звериным колдовством. Мне еще ни разу не приходилось подстреливать Зверя-Поводыря...
  - Почему ты называешь его зверем, Бьяри? - тихо спросила Крида, - ведь выглядит почти, как человек, у него есть глаза, рот, по паре рук и ног...
  - Потому что он зверь без единого чувства, и остается им, чей бы облик ни принимал - отрезал Бьяри, - И за ними охотятся так, как охотятся за зверье. Щекоч рассказывал мне, как они находили его берлогу. Когда я услышал, что они там увидели, меня стошнило. Эта тварь, это кровожадное чудовище, не знающее жалости, и желающее только одного - набить человечиной свою утробу - заслуживает многократной смерти, такой же жестокой, как его собственные злые деяния.
   Голос Бьяри зазвучал настолько убедительно, что Харард пустился глазеть по сторонам, силясь углядеть меж деревьев горящие противоестественным черным светом глаза. Кто знает, сколько этих тварей притаилось где-то неподалеку, ожидая своего часа.
   Крида приблизилась к Поводырю, внимательно разглядывая его лицо. Плечом она коснулась невольно Бьяри, который стоял рядом, и по лицу Бьяри пробежала тень смущения. Он отодвинулся, как если бы ее прикосновение было для него неприятным...Это не укрылось от взгляда Снурри.
   Крида смотрела в пустые, насквозь черные глаза Поводыря, влажно блестевшие на солнце. Она присела на корточки, и, подобрав стебелек сломанного растения, отчего-то принялась тыкать ею задумчиво в крепкую чешуйчатую шкуру мертвого существа, словно хотела проткнуть ее.
   Сзади раздался тихий шелест листвы, и среди собак возник силуэт Пушка. Он встретился взглядом своих глаз с Кридой, и облизнулся. Его морда была испачкана кровью, бурой, запекшейся, чьей-то чужой...
  - Я знаю, что мы сделаем, - сказала Крида, и бросила стебелек на безжизненное лицо Зверя.
  ******************************
  
  -Крида, ты сошла с ума! - почти в голос воскликнул Снурри, как только Крида умолкла. От внезапного волнения он позабыл про галантность - Да тебя сожрут, глупая девчонка!
  Крида, не мигая, смотрела сквозь него, и со стороны могло показаться, что либо Снуррина гневная обличающая речь оказалось убедительной, либо Крида поняла, что поторопилась с идеей. Однако Крида приняла решение, и в следующее мгновение Снурри, посмотрев в ее исполненные решимости глаза, понял, что она из таких, кто, чего бы то ни стоило, не меняет собственные решения.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"