Михаил Найми

Книга Мирдада

История монастыря, который когда-то назывался Ковчегом

Блуждающий монах

В глубине Молочных гор, на Алтарной вершине, возвышается монастырь. Некогда он назывался Ковчег. Время не щадит его, и скоро на этом месте останутся лишь руины. Он появился здесь вскоре после Потопа.

Множество сказаний повествует о Ноевом Ковчеге. Одну такую историю услышал я от жителей селения, в котором жил как-то летом. Сидя в тени гор, я внимал рассказу.

"Спустя годы после Потопа Ной с семьёй, которая к тому времени разрослась, добрался до Молочных гор. Здесь они обнаружили плодородные долины, полноводные реки и мягкий климат, и решили поселиться в одной из долин.

Когда Ной почувствовал, что дни его сочтены, он призвал к себе сына Сэма, чьи помыслы отличали глубина и возвышенность. Когда тот пришёл, Ной обратился к нему: "Сын! Урожай лет твоего отца более чем богат. Ныне последняя копна ждёт своего серпа. Ты и твои братья, и ваши дети, и дети ваших детей заселите Землю, и семена ваши будут как песчинки в море, потому что так обещал Господь.

Но одна мысль терзает меня на закате моих дней. Вскоре люди забудут о Потопе, о плотских страстях и злобе, послуживших причиной наказания. Они забудут и о Ковчеге, и о Вере, что помогла нам пять тысяч сто дней бороться с яростью глубин. И не вспомнят они о Жизни, Которую несёт собой наша Вера, хотя станут сынами Её.

Дабы этого не случилось, прошу тебя, сын, воздвигни алтарь на самой высокой вершине здешних гор и назови её Алтарной. Затем вокруг алтаря построй дом, формой как ковчег, но меньше, и назови его Ковчегом.

Над сим алтарём я хочу в последний раз возблагодарить Всевышнего. Я зажгу огонь и прошу тебя беречь и поддерживать его, чтобы он горел вечно. Дом же станет прибежищем группы избранных людей. Их всегда должно быть девять, и станут они зваться Братством Ковчега. Когда один умрёт, Бог тут же приведёт кого-то на место ушедшего. Они не будут покидать монастырь до конца своих дней, ведя жизнь уединённую, исполняя заветы нашего Ковчега. Поддерживая огонь Веры, будут они молить Всевышнего наставить их на путь истинный, и будут молиться за каждого из братства. Существовать они смогут на пожертвования верующих".

Сэм прервал его и спросил, почему их должно быть девять. Ответ гласил: "Девять - ибо таково было число тех, кто правил Ковчегом".

Сэм смог насчитать восемь человек: его отец и мать, он с женой, да двое его братьев с жёнами. Поэтому слова отца показались ему ещё более странными. Ной, видя его затруднение, продолжил: "Я открою тебе тайну. Девятый пассажир прокрался на корабль тайком. Только я знал о нём, и только я мог его видеть. Он был моим рулевым. Не спрашивай меня больше, но не забудь построить комнату и для него. Таково - моё желание, Сэм. И тебе предстоит исполнить его".

Сэм сделал всё, как велел отец.

Когда Ной покинул этот мир, дети похоронили его под алтарём в Ковчеге.

С течением времени Ковчег стал принимать пожертвования верующих больше, чем это было необходимо, чтобы прожить. С каждым годом богатство монастыря росло. Монахи приобретали земли, золото, серебро и драгоценные камни.

Несколько поколений назад, когда один из девяти братьев умер, в ворота монастыря постучался странник и попросил принять его в братство. Его должны были принять в ту же минуту, ведь он был первым, кто постучался в ворота храма после смерти брата. Но Старейшиной братства на тот момент оказался человек своенравный и жестокосердный. Ему не понравился вид странника: тот был бос, оборван и изранен. И Старейшина отказал ему под предлогом, что он недостоин стать их братом.

Странник настаивал, чтобы его приняли. Старейшина разозлился и приказал ему убираться. Но странник продолжал стоять у ворот. И Старейшина согласился взять его в качестве слуги.

Долго после этого Старейшина ждал, когда же Провидение пошлёт им брата взамен умершего. Но никто не пришёл. Так впервые в истории Ковчега в храме стали жить восемь братьев и один слуга.

Прошло семь лет. Ничьё богатство не могло сравниться с богатством братии. Земли монастыря простирались на многие мили вокруг. Старейшина был счастлив и стал выказывать расположение страннику: "Ты принёс Ковчегу удачу".

Но на исходе восьмого года всё изменилось. Братство охватили враждебные настроения. Старейшина приписал неудачи страннику и решил выслать его из монастыря, но было уже поздно. Монахи под предводительством странника больше не подчинялись правилам, им было всё равно, что говорил Старейшина, они не желали его слушать. В течение двух лет братья распродали всё имущество. Тем, кто арендовал монастырские земли, они отдали их в свободное владение. На третий год они покинули монастырь. Но самое страшное, странник наложил на Старейшину проклятие. Отныне Старейшина должен был оставаться в монастыре до скончания дней, а уста его навеки сомкнулись - Старейшина стал нем.

Нашлось немало свидетелей, уверявших меня, что много раз видели Старейшину. Иногда днём, иногда ночью, бродит он среди стен опустевшего, разрушенного временем храма. И никому не удавалось заставить его произнести хоть слово. Каждый раз, почувствовав чьё-либо присутствие, он исчезает.

История лишила меня покоя. Образ одинокого монаха, блуждающего по дворам святилища там, на пустынной Алтарной вершине, захватил моё воображение. Он возникал перед моим мысленным взором, и желание тянуло меня к храму.

В конце концов, я сказал себе: "Я пойду туда".

Каменный склон

К западу от моря стоит Алтарная вершина, открытая ветрам. Угрюмо и неприветливо смотрит она на мир, а на верху расположен бывший храм. К нему ведут две тропинки, каждая бежит по краю обрыва, одна - с севера, другая - с юга. Я же решил идти своим путём. Посередине между двумя тропами, спускаясь с вершины и доходя почти до подножья, виднелся ровный склон, который показался мне самой лёгкой дорогой к вершине. Склон притягивал меня, и я решил пойти по нему.

Когда я рассказал о своём желании одному из местных жителей, он воззрился на меня, и, сложив ладони, воскликнул:

"Каменный склон? Не будь глупцом! Разве тебе не дорога жизнь?! Многие пытались сделать это до тебя, но никто не вернулся, чтобы рассказать о своих страданиях. Каменный склон? Нет, ни за что!"

Он стал настаивать на том, чтобы провести меня в горы. Я отклонил его предложение. Его ужас подействовал на меня с точностью до наоборот. Он лишь укрепил мою решимость.

И ранним утром, когда тьма уже почти рассеялась, я стряхнул с себя сны, взял посох, семь буханок хлеба, и отправился в путь, на Алтарную вершину. Дыхание угасающей ночи, ритм зарождающегося дня, желание узнать тайну блуждающего монаха, и ещё более настойчивое желание освободиться от себя, хоть бы и на миг, каким бы кратким он не был,окрыляло меня и будоражило кровь.

Я отправился в путь с песней в сердце и намерением исполнить задуманное. Но когда я достиг подножия склона и окинул предстоящий мне подъём взглядом, песня застряла у меня в горле. То, что издали виделось ровной тропой, на деле оказалось кручей. Всюду, куда ни посмотри, в высоту и в ширину, - лишь камни, острые, как шипы, и плоские, как заточенные ножи. Никаких признаков жизни. Впечатление было гнетущим. Я ощутил, как страх ледяной волной окатил моё сердце. И всё же я не хотел отказываться от своего плана.

Вспомнив горящие глаза человека, отговаривавшего меня от этой затеи, я призвал всю свою решимость и стал взбираться по склону. Вскоре я понял, что, уповая лишь на помощь своих ног, я не сильно продвинусь вперёд. Я скользил на каждом шагу, а шорох осыпающихся камней походил на предсмертный хрип, казалось, исполин, задыхающийся в агонии на дне пропасти, посылает мне вдогонку своё последнее проклятие. Чтобы хоть как-то двигаться, мне приходилось цепляться за камни ступнями, руками и коленями. Как же позавидовал я тогда ловкости горного барана!

Я карабкался зигзагами всё выше, не давая себе возможности отдохнуть, потому что боялся, что ночь застанет меня в пути. Мне не хотелось возвращаться.

День был уже на исходе, когда я ощутил приступ голода. До этого я не думал ни о еде, ни о питье. Буханки хлеба, завёрнутые в платок, которым я обвязался вокруг талии, сейчас казались бесценными. Я присел, достал хлеб и уже приготовился проглотить кусок, как звон колокольчика, а с ним плач тростниковой флейты заставили меня остановиться. Я был поражён. Сколь необычно было слышать подобные звуки здесь, в этой каменной пустыне!

Из-за скалы, справа от меня, появился чёрный баран. Не успел я удивиться, как меня окружили бараны. Из-под их копыт тоже сыпались камни, но не так оглушительно, как это было в пору моего подъёма. Вдруг всё стадо под предводительством вожака бросилось к хлебу. Они уже почти выхватили его у меня из рук, но тут раздался голос пастуха. Это был высокий, сильный, с лучезарной улыбкой молодой человек. Набедренная повязка была единственным его одеянием, а тростниковая флейта - единственной ношей.

-Мой вожак - избалован,- произнёс он.- Я кормлю его хлебом, когда он у меня есть. Но те, у кого есть хлеб, редко посещают эти места.- Он повернулся к барану и сказал. - Видишь, как благосклонна - к нам Судьба, мой преданный вожак? Никогда не ропщи на Судьбу.

Он нагнулся и взял буханку. Полагая, что он - голоден, я предложил ему:

-Мы разделим эту еду. Здесь достаточно хлеба для нас обоих и для вожака.

Но он кинул первую буханку баранам, затем вторую и третью, и так все семь буханок, откусывая от каждой по кусочку. Я был потрясён и содрогнулся от гнева. Но, осознавая, что теперь уже ничего не исправишь, решил успокоиться и держать себя в руках. Взглянув на пастуха, я произнёс:

-Теперь, когда ты скормил хлеб голодного человека баранам, не уж то ты не напоишь его овечьим молоком?

-Молоко моих овец - яд для глупцов, а я бы не хотел, чтобы мои овцы были повинны в смерти, пусть даже дурака.

-Но в чём же - моя глупость?

-В том, что ты взял с собой семь буханок хлеба, будто путешествие займёт семь жизней.

-Что же, по-твоему, мне надо было взять семь тысяч?

-Ни одной.

-Отправляться в такое долгое путешествие без еды - ты это мне советуешь?

-Путь, который не снабжает путника, не стоит того.

- Значит, мне нужно есть камни и запивать их потом?

-В твоей плоти - достаточно еды, а в крови - влаги.

- Ты насмехаешься надо мной, пастух. И всё же я не буду смеяться над тобой в ответ. Кто съел мой хлеб, хоть и оставил меня голодным, становится моим братом. Дело к ночи, и я должен продолжить свой путь. Не скажешь ли ты мне, далеко ли ещё до вершины?

- Ты - близок к Забвению.

Он поднёс флейту к губам и зашагал, унося с собой мотив, звучавший, точно жалоба из преисподней. Вожак пошёл следом, а за ним потянулось и стадо. И долго ещё я различал сквозь гул осыпающихся камней их блеяние и плач флейты.

Отогнав мысли о еде, я попытался восстановить силы и решимость, отнятые у меня пастухом. Если уж ночи суждено застать меня средь этих глыб, то я должен, по крайней мере, отыскать место, где мог бы вытянуть уставшие ноги, не опасаясь скатиться вниз. И так, я принялся ползти вверх по склону. Глянув вниз, я едва мог поверить, что взобрался так высоко. Подножия горы уже не было видно. Вершина же казалась достижимой.

Когда стемнело, я добрался до грота. И хоть камни и нависали над пропастью, дно которой терялось во мраке, я всё же решил заночевать здесь.

Камни, исполосовавшие мою обувь, не пощадили и моих ног. Кровь на ступнях запеклась, и когда я попытался снять сапоги, мне пришлось отдирать их. Мои ладони также были изранены, а ногти походили на кору, сорванную с сухого дерева. Одежда же превратилась в лохмотья. Голова была тяжёлой, будто налитая свинцом, и я не мог думать ни о чём, кроме сна.

Сколько я проспал, я не знал. Я проснулся оттого, что какая-то сила тянула меня за рукав. Испугавшись и ещё не до конца придя в себя, я приподнялся и увидел перед собой девушку с фонарём в руке. Она была обнажена. Черты её лица и фигура были изящны и тонки. За рукав же меня тянула старуха, настолько же безобразная, насколько красива была девушка. Озноб прошиб меня с головы до пят.

-Видишь, как благосклонна - к нам Судьба, детка?- произнесла старуха, наполовину стащив с меня куртку.- Никогда не ропщи на Судьбу.

Язык отказывался мне повиноваться. У меня не было сил ни говорить, ни сопротивляться. Я призывал свою волю, но казалось, она покинула меня навсегда. Беспомощный, я был в руках этой старухи и её дочери, несмотря на то, что мог бы выгнать их из пещеры, если бы захотел. Но у меня не было сил даже захотеть.

Не удовлетворившись курткой, старуха стала раздевать меня дальше, до тех пор, пока я не оказался голым. Раздевая меня, она отдавала одежду девушке, и та облачалась в неё. Фонарь отбрасывал тени на стену пещеры. Казалось, они исполняли какой-то танец - силуэты двух женщин сливались с силуэтом моего обнажённого тела, разъединялись вновь,- и картина эта наполнила меня ужасом и отвращением. Я наблюдал за ними, не понимая, что происходит, и не мог произнести ни слова, хотя слова сейчас мне были необходимы, они были бы единственным моим оружием в том положении, в котором я оказался. Наконец я произнёс:

-Если ты, старая женщина, потеряла стыд, то я нет. Я стыжусь своей наготы, даже перед такой бесстыжей ведьмой, как ты. Но ещё более мне стыдно перед невинностью этой девушки.

-Она унесёт твой стыд, ты же облачись в её невинность.

-Зачем девушке носить изодранные мужские лохмотья, того, кто заблудился в горах в такую ночь?

-Возможно, чтобы облегчить его ношу, а также согреться. Бедняжка дрожит от холода.

-Ну, а если мне станет холодно, что мне тогда делать? Тебе меня не жаль? Моя одежда - это всё, что у меня есть сейчас на этом свете.

-Чем меньшим обладаешь ты, тем менее ты этим одержим. Чем большим обладаешь ты, тем более ты этим одержим. Чем более ты одержим, тем меньше ценен. Чем менее ты одержим, тем больше ценен.

Пойдём отсюда, дитя моё.

Она взяла девушку за руку и собралась уходить. Сотни вопросов наполняли мой ум, но лишь один сорвался с моих губ:

-Прежде чем ты уйдёшь, женщина, не будешь ли ты так добра, сказать мне, далеко ли я нахожусь от вершины?

-Ты - на краю Чёрной пропасти.

Их тени мелькнули в последний раз, когда они вышли из пещеры и исчезли в ночи. Волна холодного воздуха обдала меня с головой. За ней последовали ещё более тёмные и ещё более холодные волны. Казалось, что стены пещеры дышат холодом. Меня начало трясти. Мысли проносились в голове: бараны, пасущиеся на камнях, насмешливый пастух, эта старуха с девушкой, я, голый, в синяках и ссадинах, голодный, холодный, в полубреду, в этой пещере, на краю пропасти... Близок ли я к своей цели? Доберусь ли я до вершины? Кончится ли когда-нибудь эта ночь?

Однако постепенно я начал приходить в себя, и тут услышал лай и увидел перед собой свет.

-Видишь, как благосклонна к нам Судьба, возлюбленная моя? Никогда не ропщи на Судьбу.- Голос принадлежал старику, сгорбленному, с длинной бородой и трясущимися коленями. Возглас его был обращён к женщине, такой же древней, как он, беззубой, лысой, тоже сгорбленной и трясущейся. Не обращая на меня внимания, он продолжал всё тем же голосом, который, казалось, с трудом вырывался из горла.- Превосходные хоромы для нашей первой брачной ночи и чудесный посох взамен того, что ты потеряла. С таким посохом ты больше никогда не споткнёшься, возлюбленная моя.- Он поднял мой посох и отдал ей. Она склонилась над ним, поглаживая морщинистой рукой. Затем, будто только сейчас заметив меня, он добавил. - Путник сейчас уйдёт, любовь моя, и мы останемся одни и насладимся волшебными снами.

Его слова, подкреплённые рычанием собаки, прозвучали для меня как приказ, которому я был не в силах противостоять. Исполненный ужаса, я наблюдал за происходящим, будто во сне, и я встал и направился к выходу из пещеры, пытаясь произнести хоть слово, чтобы защитить себя. Наконец мне это удалось:

-Вы взяли мой посох. Неужели вы будете так жестоки, что выгоните меня из пещеры, которая является моим прибежищем на эту ночь?

-Блаженны - не имеющие посоха, ибо не собьются они с пути. Блаженны - бездомные, ибо они - уже дома. И только заблудившимся, таким, как мы, нужен посох. И только привязанным к дому, таким, как мы, нужен дом.

Так они пели, готовя себе ложе, вонзая длинные ногти в землю и разравнивая её. Они пели, не обращая на меня внимания. Я закричал:

-Взгляните на мои руки! Взгляните на мои ноги! Я - странник, сбившийся с дороги, потерявшийся на пустынном склоне. Я кровью умастил свой путь. Я не знаю, куда идти дальше по этой горе, так хорошо знакомой вам. Вы что? Не боитесь кары Небесной? Дайте мне хотя бы ваш фонарь, если уж не разрешаете мне остаться в пещере этой ночью!

-Любовь невозможно опустошить. Свет невозможно разделить. Люби и увидишь. Свети и будешь. Когда закончится ночь, и погаснет день, а Земле наступит конец, куда отправится путник? Найдётся ли тот, кто отправится в путь?

Я решил прибегнуть к мольбам, хоть и понимал, что от этого будет мало прока, поскольку непреодолимая сила выталкивала меня из пещеры:

-Добрый старик, добрая женщина! Я окоченел и еле разговариваю от усталости, я не буду для вас ложкой дёгтя в бочке мёда. Я тоже когда-то вкусил любви. Я оставлю вам мой посох и моё убежище, которое вы выбрали для вашей брачной ночи. Но лишь об одном прошу вас взамен: поскольку вы не даёте мне ваш фонарь, не будете ли вы столь любезны проводить меня к выходу из пещеры и указать мне путь к вершине? Я потерял направление и равновесие. Я не знаю, высоко ли я забрался и сколько мне ещё идти.

Не обращая внимания на мою просьбу, они продолжали петь:

-Кто поднялся так высоко, остался внизу. Кто решил, что других обогнал, отстал. Слишком чувствительный лишился чувств, красноречивый остался без слов и говорить перестал. Прилив и отлив - лишь течение одно. Без указателей выйдешь туда, куда надо. Тому, кто отдать готов, будет сполна воздано. А слишком великому всё будет мало.

Я умолял их сказать, в какую сторону мне идти после выхода из пещеры. Ведь смерть могла поджидать меня на каждом шагу, а я не хотел умирать. Я ждал ответа, но они запели другую песню, оставив меня в ещё большем недоумении и негодовании, чем прежде:

-Горы и скалы, и твёрдые камни. Мягкое, нежное дно пустоты. Ястреб и ворон, олень и улитка, лисы и зайцы, мышь и коты. Общего яда отведав, общей вкусили беды. Смерть посулит благодарность, коль ей доверишься ты. То, что - внизу, оно ж - и вверху. Умри, чтобы жить, иль живи ради смерти.

Свет фонаря мерк по мере того, как я полз на четвереньках к выходу из пещеры. Собака преследовала меня, будто хотела убедиться, что я уйду. Темнота была такой густой, что я ощущал её тяжесть, от которой слипались глаза. Я больше не мог оставаться в пещере, и собака сзади подтверждала это.

Осторожное движение. Ещё одно. Третье - и я почувствовал, как гора выскользнула у меня из-под ног, водоворот захватил меня, и, задыхаясь, я ощутил, что лечу вниз...

Последнее, что мелькнуло в сознании, когда я кружился в пустоте Чёрной пропасти, были те жених и невеста. Последние слова, которые я пробормотал перед тем, как моё дыхание замерло, были их слова:

"Умри, чтобы жить, иль живи ради смерти".

Хранитель Книги

"Восстань, путник! Ты достиг цели".

С этими словами ко мне вернулось сознание. Я почувствовал жар и сухость в теле, и понял, что изнываю от жажды. Я приоткрыл глаза. Сперва я ничего не мог разобрать, так как солнце било мне в лицо, но через несколько мгновений я увидел склонившегося надо мной человека в чёрном одеянии. Я лежал на земле, а он смачивал мне губы водой и отирал кровь с моих ран. Определить его возраст было почти невозможно. Взгляд его был глубок и проницателен. Вид его, пожалуй, можно было назвать грозным, если не устрашающим - грузного телосложения, с крупными чертами, косматой бородой и копной спутанных волос, он производил впечатление человека большой физической силы. Несмотря на это, его прикосновения были мягкими и ободряющими. Он помог мне сесть. Я спросил:

-Где - я?

-На Алтарной вершине.

-А где - пещера?

-За тобой.

-А где - Чёрная пропасть?

-Перед тобой.

Как же велико было моё изумление, когда я увидел перед собой пропасть, а оглянувшись, обнаружил пещеру. Я сидел на краю. Я попросил мужчину отвести меня в пещеру, и он исполнил мою просьбу.

-Кто вынес меня из пропасти?

- Кто привёл тебя на вершину, должно быть, спас тебя.

-Кто - это?

-Кто сковал мой язык и велел оставаться здесь, на вершине, сто пятьдесят лет.

-Значит, ты и есть блуждающий монах?

-Он самый.

-Но ты разговариваешь, а тот - нем.

-Ты развязал мой язык.

-Но он сторонится людей, а ты, похоже, меня не боишься.

-Я избегаю всех, кроме тебя.

-Ты прежде не видел меня. Почему же ты избегаешь всех, кроме меня?

-Сто пятьдесят лет я ждал твоего прихода. Сто пятьдесят лет, не пропуская ни единого дня, в любую погоду, мои глаза вглядывались в даль склона, ища человека, который взойдёт по нему, как ты, без посоха, одежды и еды. Многие пытались сделать это, но ни один из них не был без посоха, без одежды и без еды. Я наблюдал за тобой вчера целый день. Я оставил тебя ночевать в пещере, а утром, на заре, нашёл бездыханным. И всё же я не сомневался, что ты - жив. И вот, ты сейчас - живее, чем я.

Ты умер, чтобы жить, а я живу, чтобы умереть. Да! Слава его имени! Было так, как он обещал. Всё так, как должно быть. Ты - избранный.

-Кто?

-Благословен будет тот, в чьи руки я отдам Святую Книгу, кто познакомит с Ней мир.

-Книгу?

-Его Книгу, Книгу Мирдада.

-Мирдад? Кто такой - Мирдад?

-Возможно ли, что ты не слышал имени Мирдада? Странно. А я думал, что его имя распространилось по миру так же, как оно наполняет землю под моими ногами, воздух, который меня окружает, и небеса надо мной. Священна - эта земля, странник, его ступни касались её. Священен - этот воздух, его лёгкие наполнялись им. Священно - здешнее небо, Мирдад смотрел в него.

Монах нагнулся, поцеловал землю три раза и замолчал. Какое-то время мы не произносили ни слова. Наконец я сказал:

-Ты говоришь загадками. Кто - этот человек, которого ты называешь Мирдад?

-Выслушай меня, и я расскажу тебе то, что мне позволено рассказать. Меня зовут Шамадам. Я был Старейшиной Ковчега, когда один из девяти монахов умер. Едва душа ушедшего отлетела в мир иной, как мне сказали, что у ворот храма дожидается странник. Я сразу понял, что Провидение привело его к нам, чтобы он занял место умершего брата. Я должен был бы возрадоваться, что Господь всё ещё не оставил Ковчег, как и во времена нашего отца Сэма.

Я перебил монаха и спросил, правда ли то, что люди внизу рассказали мне, что будто бы Ковчег был построен старшим сыном Ноя. Он подтвердил:

-Всё, что рассказали тебе, - правда.

Затем он продолжил рассказ:

-Так вот, я должен был возликовать. Но по причине, которая находилась вне пределов моего ума, я обнаружил в своём сердце сопротивление. Ещё даже не взглянув на странника, я уже был настроен против него. И я решил отвергнуть его, осознавая, что тем нарушу закон, и, конечно, отвергну Того, Кто привёл путника к нашим вратам.

Когда же я открыл ворота и увидел его, юного, моё нутро переполнилось желчью, которую я был готов излить на него. Раздетый, разутый, очевидно, изголодавшийся, лишённый средства защиты, даже посоха, он выглядел беспомощным. И всё же, благодаря свету, исходившему из его глаз, он выглядел более защищённым, чем рыцарь, облачённый в латы с ног до головы, и старше, чем ему можно было дать на вид. Всё внутри меня восставало против этого юноши. Я жаждал его погибели. Не спрашивай меня, почему. Может потому, что взгляд его был столь проницателен, что обнажал мою душу, и я испугался, я не хотел открывать её никому. А может, его чистота, сорвав покрова, выявляла мою грязь, и я расстроился, что нечем укрыть её. Возможно, между нашими звёздами шла многовековая вражда. Кто знает? Лишь Он может сказать.

Я произнёс, что он не может быть принят в братство, и повелел ему убираться. Он стоял на своём и советовал мне передумать. Его совет я воспринял, как оскорбление, и плюнул ему в лицо. И снова он был твёрд и настойчив. Вытирая лицо, он посоветовал мне изменить решение. Когда он вытирал слюну с лица, мне показалось, что это я оплёван. Я чувствовал, что проиграл, и в глубине души признал, что битва была неравной, что он - сильнее меня.

Моё уязвлённое самолюбие не сдавалось до тех пор, пока не увидело себя растоптанным и брошенным в грязь. Я уже почти был готов исполнить просьбу этого человека, но прежде мне хотелось усмирить его. Конечно, это было невозможно.

Он попросил принести ему что-нибудь, во что он мог бы одеться, и что-нибудь поесть. Тут я снова воспылал надеждой. Вооружённый голодом и холодом против него, я верил, что смогу победить. Это было жестоко с моей стороны, но я отказался подать ему кусок хлеба, сказав, что монастырь живёт на пожертвования и не может разбрасываться своим имуществом. То была ложь, поскольку монастырь был богат. Я хотел заставить его умолять. Но он не умолял. Он просил так, будто имел право, и в его голосе мне послышался приказ.

Схватка наша продолжалась долго, но никто не выиграл. Победителем был он, с самого начала. Чтобы скрыть своё поражение, я предложил ему остаться в монастыре в качестве слуги. Это, как мне казалось, усмирит его. Тогда я не понял, что это я был просителем, а не он. Чтобы утвердить моё унижение, он согласился на моё предложение. Если бы я знал тогда, что, беря его в монастырь, я тем подписывал себе приговор. До последних дней я цеплялся за иллюзию, что я, а не он, - хозяин Ковчега. Ах Мирдад, что же ты сделал с Шамадамом! Ах Шамадам, что же ты сделал с собой!

Две слезы, скатившись, оросили его бороду. Его рассказ тронул моё сердце, и я произнёс:

-Умоляю, не рассказывай мне больше о человеке, воспоминания о котором обращаются в слёзы. Но он ответил:

-Не волнуйся, посланник. То былая гордыня Старейшины вымывается слезами желчи. Былая власть его скрежещет зубами, сопротивляясь власти Святого Духа. Пусть гордыня рыдает, это её последние слёзы. О, если бы мой взгляд не был столь затуманен земными благами, когда впервые встретился с тем Небесным взглядом! О, если бы мои уши не были столь забиты мудростью земной, когда впервые услышали Божественную мудрость! О, если бы язык мой не был столь косен сладостью плоти земной, когда впервые столкнулся с языком Духа! Да, я пожал и пожну ещё плоды моих иллюзий!

Семь лет он прожил среди нас в качестве слуги: кроткий, услужливый, он ни на что не обижался, всегда был готов придти на помощь, выполнить любую прихоть наших братьев. Он не ходил, а парил в воздухе. Ни одного слова не слетело с губ его. Мы думали, что он принял обет молчания. Некоторые поначалу пытались дразнить его. Он принимал их выпады со смирением и вскоре заставил нас уважать его молчание. Остальные семь братьев восхищались его спокойствием и становились мягче и терпимее. Меня же такая невозмутимость тяготила и раздражала. Много раз пытался я вывести его из себя, но тщетно.

Он назвался Мирдадом. Он откликался лишь на это имя. Больше мы не знали о нём ничего. Несмотря на то, что никогда и ничем он не привлекал к себе внимания, его присутствие ощущалось всеми, настолько остро, что мы редко разговаривали при нём, даже о чём-то для нас важном, и осмеливались заговорить после того, как он удалялся к себе в келью.

То были годы изобилия, семь лет Мирдада. Имущество монастыря увеличилось всемеро, а то и больше. Моё сердце смягчилось, и, видя, что Провидение нам больше никого не посылает, я решил переговорить с братьями и принять его в наше братство.

Дальше случилось то, чего никто не ожидал. Мирдад разомкнул уста, и буря вырвалась наружу. Он дал волю всему, что долго скрывал, и оно хлынуло потоком, которому невозможно было сопротивляться. Братья были захвачены его напором, все, кроме Шамадама, который боролся с ним до последнего. Я надеялся повернуть течение вспять с помощью своей власти Старейшего в монастыре, но братья не признавали ничьей власти, кроме Мирдада. Мирдад был Мастером, Шамадам - изгоем. Мне даже пришлось пойти на хитрость. Я обещал некоторым братьям награду из золота и серебра, другим я посулил плодородные земли. Я уже почти преуспел в своём намерении, когда Мирдад узнал о моих стараниях и развеял их, лишь несколькими словами.

Странны и сложны были его идеи. Они записаны в Книге, о них мне говорить запрещено. Но его красноречие сделает чёрное белым, а белое чёрным - столь глубоко и сильно его слово. Чем я мог противостоять такому оружию? Ничем, кроме монастырской печати, которая хранилась у меня. Но и она оказалось бесполезной. Благодаря его призывам, братья заставляли меня ставить печать и подпись под всеми документами, которые они составляли. Постепенно они раздали все земли монастыря, которые были пожертвованы нам верующими в течение многих лет. Затем Мирдад начал отправлять Братьев в соседние деревни, нагружая их дарами для бедняков. В последний День Ковчега, который был одним из двух ежегодных праздников в монастыре (вторым был День виноградной лозы), Мирдад завершил свои безумства тем, что приказал Братьям снять с монастыря все украшения и раздать прихожанам.

Моё сердце было готово разорваться от ненависти к Мирдаду. Если бы ненавистью можно было убивать, то пламя, бушевавшее в моей груди, испепелило бы тысячу Мирдадов. Но Любовь его была сильнее моей ненависти. Битва была неравной. И моя гордыня не сдавалась до тех пор, пока не увидела себя раздавленной и втоптанной в грязь. Он разбил меня, не борясь со мной. Я же боролся с ним, а победил себя. Как часто, с Любовью и Терпением, он пытался отвести пелену с глаз моих! Как часто я искал большего, и тем лишь уплотнял пелену на моих глазах! Чем более кроток был он со мной, тем больше я его ненавидел.

Мы были двумя полководцами на бранном поле - Мирдад и я. Он был легионом, я же - воином-одиночкой. Если бы братья помогли мне, я бы в конце концов его одолел. И тогда я заставил бы его страдать. Но братья были на его стороне. Предатели! Мирдад, ты отомстил за себя.

На сей раз слёзы полились ручьём, Шамадам молчал, всхлипывая. Наконец, Старейшина поклонился и, три раза поцеловав землю, произнёс:

-Мирдад, мой повелитель, моя надежда, моё наказание и моя награда, прости горечь Шамадама. Голова змеи сохраняет яд даже после того, как её отсекли. Но она не может укусить. Ты видишь, Шамадам теперь - лишён зубов и яда. Поддержи его своей Любовью, чтобы он увидел день, когда из уст его польётся мёд так же, как из твоих. Ты обещал. Сегодня ты освободил его из плена первого, не дай же ему долго томиться во втором.

И он принялся говорить о том, что это был за плен. Однако голос его теперь стал мягким и густым, так что я едва верил своим ушам, словно не с этим человеком я только что разговаривал.

-В тот день он созвал нас в этой пещере, где он учил Семерых. Солнце уже садилось. Западный ветер нагнал тумана, который наполнил ущелье и повис над землёй, как покрывало. Туман доходил до этой горы, и она напоминала берег моря. К западу на горизонте застыло облако, заслонившее солнце. Мирдад обнял каждого из Семерых. Видно было, что чувства переполняют его, но он сдерживал себя. Затем он сказал:

-Долго жили вы в вышине, сегодня же в глубины вам сойти предстоит. Если не возвыситесь вы спуском своим и не присоедините долины к вершинам, высота всегда будет искушать вас алчностью, а глубина ослеплять.

Повернувшись ко мне и глядя мне в глаза, он продолжил:

-Что до тебя, Шамадам, твоё время ещё не пришло. Ты станешь дожидаться моего возвращения здесь, на вершине. И пока будешь ожидать своего часа, ты станешь хранителем Книги, Которая находится в железном сундуке под алтарём. Смотри, чтобы ни одна рука не касалась Её, даже твоя. В своё время я пришлю к тебе посланника, который заберёт Книгу и отдаст миру. Ты узнаешь его: он поднимется на вершину по склону. Он начнёт своё путешествие одетый, возьмёт с собой посох и семь буханок хлеба, но ты найдёшь его перед этой пещерой бездыханного, нагого, без посоха и без пищи. До его появления уста твои будут сомкнуты, и будешь ты сторониться людей. Его вид освободит тебя из плена молчания. После того, как ты отдашь ему Книгу, ты превратишься в камень и будешь охранять вход в эту пещеру до моего возвращения. Из этого плена лишь я смогу освободить тебя. Если ожидание покажется тебе долгим, то удлинится оно, если же ты сочтёшь его кратким, то станет оно ещё короче. Терпи и веруй.

Он обратился к Семерым, и, махнув им рукой, сказал: "Братья, идите за мной".

И зашагал вниз по склону. Он шёл, высоко держа голову, смотря вперёд, едва касаясь земли. Когда они достигли края, где начинался туман, солнце пробилось сквозь тучу, образуя в небе проход, озарённый светом. Мне показалось, что Мастер и его Семеро спутников отделились от горы и пошли через этот проход к солнцу. Как же горько мне было оставаться здесь одному.

Шамадам обмяк и замолчал, склонил голову, закрыл глаза и несколько раз вздохнул. В таком состоянии он пребывал долго. Пока я искал подходящие слова, он поднял голову и сказал:

-Ты - возлюбленный сын Судьбы. Прости меня, я много говорил. А как иначе? Может ли тот, чей язык был скован полтора столетия, сбросив оковы, произнести лишь "да" или "нет"? Может ли Шамадам быть Мирдадом?

-Позволь задать тебе вопрос, брат Шамадам.

-Слова твои ласкают слух. Давно никто не называл меня братом. Последний раз это было, когда мой единственный брат умер много лет назад. О чём ты хотел спросить?

-Если Мирдад - Учитель, то мне странно, почему в наши дни никто не слышал ни о нём, ни о семи братьях?

-Возможно, Мирдад ждёт своего часа. А может, учит под другим именем. В одном я уверен, Мирдад изменит мир так же, как он изменил Ковчег.

-Должно быть, он давно умер.

-Мирдад сильнее смерти.

-Ты хочешь сказать, что Мирдад уничтожит наш мир, как он уничтожил Ковчег?

-Нет! Он освободит мир так же, как освободил Ковчег. И затем он зажжёт Свет, Который люди, похожие на меня, похоронили под толщей иллюзий и прозябают в темноте. Он возродит в человеке то, что человек успел разрушить. Скоро Книга будет в твоих руках. Прочти Её, и ты увидишь Свет. Подожди здесь, я скоро вернусь. Тебе нельзя идти со мной.

Он встал и вышел. Я тоже вышел наружу, но дошёл лишь до края пропасти.

Что за картина открылась моему взору! Пейзаж, раскинувшийся вокруг, насыщенный невиданными цветами и оттенками, покорял. Мне почудилось, будто я растворяюсь в нём, растекаюсь капельками по поверхности - по морю, такому спокойному, подёрнутому дымкой, по холмам, то изгибающимся, то отклонившимся назад, но всё же вырастающим один за другим, образуя гряду, возносясь всё выше от моря до вершин Молочных гор, по селеньям, приютившимся на склонах, утопающих в зелени, по долинам, свившим свои гнёзда меж гор и утоляющим жажду из плачущего сердца хребта, со множеством людей, занятых повседневным трудом, и животными, пасущимися на лугах, по оврагам и лощинам, этим шрамам, нанесённым Временем на некогда молодое чело гор, я словно унёсся с ветерком в небо и вместе с тем остался на земле.

Лишь созерцание Каменного склона вывело меня из состояния отрешённости и вернуло мои мысли к монаху, к его рассказу о себе, о Мирдаде и о Книге. Думая об этом, я не мог не восхититься той рукой, которой отправила меня в путь за одним, чтобы обрести другое. Я возблагодарил её.

Монах вернулся и, протягивая мне свёрток, завёрнутый в пожелтевшую от времени ткань, сказал:

-Отныне мой долг становится твоим. Будь верен в выполнении его. Теперь же пришёл час моего второго плена. Уже скрипят врата моей тюрьмы, открываясь навстречу мне, и близок тот миг, когда они захлопнутся за мной. Долго ли будут они закрыты, знает лишь Мирдад. Скоро о Шамадаме не вспомнит никто. Ах, как больно пребывать в забвении!.. Но зачем я всё это говорю? Мирдад не за бывает ни о ком. Кто живёт в его памяти, будет жить вечно.

Повисло молчание, а когда Старейшина поднял голову, то я увидел, что глаза его полны слёз. Он прошептал:

-Теперь ты спустишься в мир. Но ты - наг, а мир не терпит наготы. Ведь даже душу пытаются там облечь в лохмотья. Моя одежда больше не нужна мне. Я пойду в пещеру, сниму её, и тебе будет, чем прикрыться, хотя одежда Шамадама подходит только Шамадаму. Мне остаётся лишь пожелать, чтобы не была она для тебя тяжкой ношей.

Я принял его предложение в молчании. Когда Старейшина ушёл в пещеру, я раскрыл Книгу и начал переворачивать пожелтевшие, выцветшие листы.

Вскоре я обнаружил, что глаза мои прикованы к первой странице. Я попытался прочесть то, что там написано. Книга захватила меня. Я читал, всё больше погружаясь в текст.

Я подсознательно ждал, что Старейшина закончит раздеваться и позовёт меня, чтобы забрать одежду. Но минуты шли, а меня никто не звал.

Оторвав взгляд от Книги, я повернулся и заглянул в пещеру. Я увидел одежду, лежащую на камнях. Но Старейшины там не было. Я позвал его несколько раз, каждый раз громче. Ответа не последовало. Я удивился и заволновался. Другого выхода из пещеры, где я стоял, не было. Старейшина не выходил из пещеры - в этом я был уверен. Может, я беседовал с призраком? Но нет, то был человек, из плоти и крови, я ощущал его присутствие каждой клеткой своего тела. Кроме того, в руках я держал Книгу, Которую он принёс, а в пещере лежала его одежда. Что если он - под ней? Я подошёл и собрал вещи. Никого.

У меня мелькнула мысль: вдруг Старейшина каким-то образом выбрался из пещеры и свалился в Чёрную пропасть? Я бросился к выходу. Выбежав, я сделал несколько шагов и наткнулся на глыбу, стоящую на краю пропасти. Раньше её здесь не было. Валун напоминал сидящее животное, но голова была похожа на человеческую, с грубыми, тяжёлыми чертами, широким подбородком, поднятым вверх, челюсти сжаты, губы сомкнуты, глаза устремлены на север.

Книга

Перед вами Книга Мирдада, записанная Нарондой, младшим и нижайшим по чину из братьев. Сей путеводитель - Маяк и Небеса для тех, кто ищет выход за пределы.

Глава 1

В тот вечер восемь монахов собрались за обеденным столом. Мирдад стоял по одну сторону, дожидаясь, пока остальные станут с другой.

Одно из правил Братства было стараться как можно реже произносить слово "Я". Брат Шамадам хвастал своими достижениями на посту Старейшины. В доказательство того, что он приумножил наши богатства и упрочил тем положение Ковчега, он приводил множество цифр. При этом он часто употреблял нежеланное слово. Брат Майкайон заметил ему это, и разгорелся спор. Речь велась о целесообразности данного правила и о том, откуда оно взялось - отец ли Ной так постановил или наш первый брат Сэм. Спор привёл к взаимным упрёкам, а упрёки ко всеобщему замешательству, когда много было сказано, но мало понято.

Желая обернуть всё в шутку, брат Шамадам обратился к Мирдаду и произнёс:

-Средь нас есть тот, кто - могущественнее патриарха. Мирдад, укажи нам путь из лабиринта слов!

Все посмотрели на Мирдада. И он впервые за семь лет разомкнул уста и произнёс:

-Братья Ковчега! Насмешка породила желание Шамадама, и предвосхитила решение. Войдя в Ковчег, Мирдад уже выбрал и место и час - эти обстоятельства, когда разомкнутся уста его и спадёт вуаль, и раскроется сущность его перед вами и перед миром.

Семью печатями Мирдад сковал уста свои. Семью вуалями сокрыл своё лицо. Всё это сделано затем, чтоб смог он научить и вас, и мир, когда вы будете готовы принять его учение о том, как разомкнуть уста и сбросить пелену с очей, и как раскрыть вам в полноте Небесного блаженства, что вам принадлежит и чем являетесь по сути. Глаза вам застит пелена, и потому, куда б ни обратили взор, вы не увидите ничего, кроме вуалей. Уста вам сомкнуты печатями, и слово, любое, что произнесёте, будет мертво. Ведь какова ни есть природа вещи, ей формой будет пелена, накинутая жизнью, чтоб эту вещь прикрыть и ограничить. И взгляд ваш - лишь вуаль, и как же может он показать вам что-либо другое, кроме вуали или пелены? Слова - лишь вещи, закосневшие в слогах и в буквах. Как же могут ваши уста, что есть печать, произносить что-либо кроме штампов? Прикрыть вуалью может взгляд, но не проникнуть сквозь неё. Запечатлит язык, но не отверзнет он засовы. И нет нужды ждать большего от них. Они - суть части тела, и работа их - такова, и ей они - прилежны. Прикрыв и наложив печать, они взывают к вам узнать, что там таится за вуалью, и отомкнуть задвинутый засов. Хотите ли узнать, что - за вуалью? Тогда вам нужен глаз другой, не тот, что веком и ресницами прикрыт. Уйти от штампов вам помогут уста другие, не те, что нам - знакомы. Начните же с того, что научите глаз увидеть верно, коль хотите увидеть верно вещи. Не глазом вы должны смотреть, но сквозь него, дабы узреть, что скрыто за вуалью. Начните же с того, что научитесь вы верно говорить, коли хотите произносить слова другие верно. Не языком и не устами речь ведите, но через них вам должно говорить, чтоб выразить слова, что закоснели.

Когда же вы начнёте видеть верно, говорить, тогда узрите себя, и словом выражать себя начнёте. Всему присущ, за всем сокрытый, так же, как в слове и за словом, пребываешь лишь ты, провидец и оратор.

И если мир останется загадкой, то потому, что ты - загадка. И если речь на лабиринт похожа, то потому, что ты - лабиринт.

Оставьте же события и явления, и не пытайтесь что-то изменить. Ведь видятся они нам тем, чем видятся лишь потому, что кажетесь вы лишь тем, чем кажетесь. Они не видят и не говорят, вы наделяете их как взглядом, так и речью. Если вы решили, что кто-то грубо говорит, на свой язык взгляд вы оборотите. И если чей-то вид для вас ужасен или некрасив - ищите сор в глазу своём.

Не у вещей просите вы раскрыться и вам предстать в ином, желанном свете. Раскройтесь, и тогда для вас всё, что вокруг, раскроется. И также не просите разомкнуть уста других, с себя засов снимите, и всё вокруг заговорит.

Ключ к раскрытию себя, к тому, чтоб снять оковы с губ своих, находится у слова одного. Вы слово то меж губ своих храните. Средь слов других оно - легко и вместе с тем оно же - полновесно. Мирдад назвал его ТВОРЯЩИМ СЛОВОМ.

Мастер замолчал, и воцарилась тишина, полная волнения и ожидания. Не выдержав, Майкайон произнёс:

-Наши уши жаждут СЛОВА. Наши сердца томятся желанием познать тот ключ. Скажи же нам, Мастер, умоляем.

Глава 2

МИРДАД: Когда вы говорите "Я", тот час же в сердце вы произнесите: "Боже, да будь моим прибежищем от всех печалей слова "Я" и проведи меня в блаженство слова "Я". Ведь в слове том душа всех слов сокрыта. Познайте это лишь однажды, и уста наполнит сладость, и любое слово восторгом жизни будет полно. А если запертым останется оно, то полон будет горечи язык, и слово каждое, сошедшее с него, яд Смерти источать во веки будет.

Слово "Я" - Творящее. И если из него не извлечёте силы, не обретёте мастера могущество, то стоном ваша песня будет, и в мирный час познаете вражду, и светлый день вам тьмою обернётся.

Ведь ваше "Я" сознанье бытия озвучит и, оживив, и вес, и меру даст. Неслышное оно звучать заставит, и сделает невидимое видным, чтобы смотря, могли увидеть вы невидимое, слушая, услышать беззвучное. Пока же вы глядите глазами, ушами слышите, и, если б не они, вы не могли б ни то и ни другое.

Одной лишь мыслью, начатою с "Я", вы вызовите море дум. И море то - творенье "Я", что есть одновременно и мысль, и мыслитель. И если мысли ваши причиняют боль, царапают иль ранят, то знайте же, что это "Я" их наделило жалом и когтями.

Коль скоро нечто способно наделять, оно же может и лишать.

Одним лишь чувством "Я" вы наполняете колодец чувств, что - в сердце вашем. Тот колодец - творенье "Я", что есть одновременно и чувство, и кто чувствует. И если ваше сердце придавлено тяжёлой ношей, то это ваше "Я" ту тяжесть водрузило.

Коль скоро нечто отяжеляет сердце, оно же и от тяжести освободить способно.

Одним лишь словом "Я" вы жизнь даёте армии Небесных слов, и каждое есть символ вещи, она есть символ мира, а мир собою являет часть Вселенной. А она - творенье "Я", что есть одновременно и материал, и зодчий. Если же Вселенная заселена созданиями ада, то это ваше "Я" дало им право жизни в мире вашем.

Коль скоро нечто способно сотворить, оно же может уничтожить.

Каким является творец, таким же будет и творение его. Ведь разве кто-то способен сотворить произведенье большее себя? Иль меньше? Только лишь себя способен породить на свет творец.

"Я" есть фонтан, родник, откуда всё рождается, куда в свой срок уходит. Каков - источник, таков - и поток, что изливает он.

"Я" есть волшебный посох, и не сможет рожденье дать чему-нибудь другому, кроме того, что маг хранит в душе. Каков - волшебник, таковы - и чудеса.

Каково - Сознанье, такое - ваше "Я". Какое - ваше "Я", таков - и мир. И если чист - ты и определён в значеньи, то мир твой будет прозрачен и определён. Слова твои не станут лабиринтом, дела твои не будут боль нести. А если "Я" твоё - туманно, непонятно, тогда и мир твой - призрачен и вял. Слова твои запутают любого, поступки же оплотом боли станут.

А если "Я" твоё - сильно и постоянно, то постоянен и вынослив будет мир, тогда ты сможешь Время превозмочь и превзойти Пространство. Если "Я" твоё - непостоянно, преходяще, твой мир окажется непостоянным, слабым, и дуновеньем, струйкой дыма ты улетишь в небытиё.

Едино - твоё "Я", един - твой мир, и ты - в согласье вечном с Небесами и с жителями мирными Земли. Но если дробно - "Я", разбит на части мир твой, и вечный спор ведут они, и меж собою век они воюют.

"Я" есть опора, центр твоей жизни, источник всех вещей, они оттуда расходятся и мир твой наполняют, и наполняют также место, где меж собою сходятся они. И если "Я" - устойчиво, то мир - устойчив твой, и никакие силы увлечь тебя не смогут ни вправо и ни влево. А если "Я" шатается, то станешь ты листком, что кружат потоки ветра.

И вот! Твой мир - устойчив, убеждён лишь в неустойчивости. Без определения определён. И постоянен в непостоянстве он. Един же - лишь во многом.

Твой мир - суть колыбель, надгробным камнем ставшая. Твой мир - надгробие, что стало колыбелью, дни поглощают ночь, а ночь извергнет дни, мир объявил войну, война же ищет мира, сквозь слёзы смех, рыданье сквозь улыбку.

Твой мир томится в родовых потугах, а повитуха-Смерть те роды принимает.

Твой мир есть сито, ни одна ячейка не схожа с остальными, ты же просеиваешь то, что не процедишь сквозь такое сито.

Твой мир против себя настроен, поскольку "Я" твоё - разделено.

Твой мир препятствий и барьеров - полон, поскольку "Я" твоё тебе барьером служит. Оно оставит что-то за оградой, под тем предлогом, будто не подходит, другое же оно впускает внутрь и говорит: "То - часть моей природы". Но то, что за забором, рвётся внутрь, а что - внутри, то просится наружу. Они ведь - дети матери одной, и с ними твоё "Я", и им не нужно противостоять друг другу.

Но ты не рад союзу, ты вновь пытаешься разъединить Неразделимое. Противишься слиянью, избавляешься от жизни, надеешься вбить клин меж тем, что мнится тебе твоим, и тем, что, как решил ты, тебе чуждо.

Поэтому слова людские сочатся ядом. Потому дни человека горе омрачает. Поэтому полны - и ночи болью.

Монахи! Мирдад соединит раздробленное в вас, чтоб жили вы в ладу с собою, в ладу со всем, что во Вселенной есть.

Он ваше "Я" освободит от яда, дабы вкусить вам сладость ОСОЗНАНЬЯ.

Мирдад научит вас соизмерять, дабы познать вам радость РАВНОВЕСЬЯ.

Мастер замолчал, и наступила тишина. И первым заговорил Майкайон.

Майкайон: Волнующи - слова твои, Мирдад. Они распахнули перед нами множество дверей, но мы так и остались на пороге. Веди нас за пределы, веди нас внутрь.

Глава 3

МИРДАД: Но несмотря на то, что в своём "Я" центрированы - вы, однако, всё же, заключены вы в "Я" Всевышнего.

Божественное "Я" - вечность, нетленное, единственное слово. В нём Бог - Первичное Сознанье - проявился. А если бы не это, был бы Он лишь молчаливым Абсолютом. Но словом сим Он сотворил Себя. Бесформенный, с Ним форму принимает, приняв которую, все существа затем к Бесформенному снова возвратятся.

И, ощутив СЕБЯ, помыслив о СЕБЕ, и о СЕБЕ сказав - не нужно Богу произносить что-либо, кроме "Я". Поэтому слово "Я" - Его единственное. Лишь Оно есть СЛОВО.

Всё сказано, когда произнесёт Он "Я". И все миры, что видны иль неявны, и всё, что родилось, и всё, что ждёт рожденья, и время, то, что ныне есть, и то, что лишь наступит, отозвалось, объединилось в этом Слове. Им сотворено. Через Него и существует.

Лишь отзвук, в пустоте То Слово, Что не наделено значением, Оно - проказа, если не несёт в Себе единства.

Однако Слово Божие - не отзвук, не свищ на языке и не проказа. Лишь те слова становятся такими, что Осознанья свыше лишены. Ведь Осознанье - это Дух Святой, Что оживляет Слово, наполняет Сознанием Его. Ведь Осознанье - суть То, Что в равновесие приводит весы, а чаши их - Первичное Сознание и Слово.

Первичное Сознанье - Слово - Дух Осознанья - ТРОИЦА БЫТИЯ. Все Трое есть Одно. Одно является Тремя, и равнозначно, и равномерно, и равно во времени - то есть самоуравновешивание, самопознанье, самонаполненье. И никогда ни больше и ни меньше. Всегда - в покое и непреходяще. Оно - суть СОВЕРШЕНСТВА РАВНОВЕСЬЕ.

И человек зовёт Его Господь, хотя Оно, чтоб именем назваться, чудесно слишком. Несмотря на то, священно Его имя, и священны уста, что эту святость сохраняют.

И кто иной быть может человек, если не Божий сын? И разве может он отличаться чем-нибудь от Бога? Ведь жёлудь дуб в себе хранит? А человек в себе скрывает Бога?

А это значит, что и человек, Святой являясь Троицей, несёт в себе Сознанье, Слово, Осознанье. Так почему же не уравновешен он настолько же, насколько Бог?

Коли хотите узнать ответ на ту загадку, внемлите мне.

Глава 4

Человек есть бог-младенец. Время же - пелёнки. Пространство окружающее - также. И тело вместе с ним, а также чувства, и всё, что могут воспринять они. И мать знает, что пелёнки - это не малыш. А вот малыш не ведает того.

И человек закутан в ограниченья с головою, и с возрастом меняются они, и так всю жизнь. Поэтому сознанье его всегда меняется, и слово, что призвано сознанье отразить, всегда туманно, неопределённо, и мутно понимание, и жизнь - вне равновесья, замешательство ж - огромно.

Он, страждущий, о помощи взывает. И крик его теснится сквозь века. И вздохами насыщен воздух. Море - солоно от слёз его. Земля - испещрена его могилами. Оглохло небо от его молитв. Всё это происходит потому, что он пока не знает значения его "Я", что для него - Суть то же, что пелёнки - для младенца.

Он произносит "Я" и разделяет Слово надвое: его границы - суть одно, его бессмертное Божественное "Я" - другое. Он силится делить Неразделимое. А Бог не позволяет. Ибо Неделимое не может быть разделено. Лишь незрелость людская может то вообразить. И человек-младенец обрекает себя на битву и ведёт войну против нетленной Сущности, считая Её угрозой для себя.

И в битве той он разрывает плоть свою на части, он проливает кровь свою. А Бог за битвой той с Любовью наблюдает. Ведь знает Он, что оковы Человек срывает, что изливает Он на землю желчь, чтобы, избавившись от них, Он смог узреть Единое в единстве.

И в битве той судьба его - бороться, и кровью истекать, теряя силы, и всё лишь для того, чтоб пробудиться и вновь соединить раздробленное "Я" своею плотью и запечатать кровью.

Поэтому, да будьте осторожны, употребляя слово "Я", заботьтесь о Его предназначеньи. Ведь до тех пор, пока ограничения звучат в том слове, а не младенец в Нём отражён, служить Оно вам будет лишь решетом, а не горнилом Божьим, и сеять сквозь Него тогда придётся вам суету сует, чтоб Смерть в конце концов на дне увидеть.

Глава 5

Божественное Слово - суть горнило. Что создаёт Оно, то тут же тает, сливается в Едином, ничего не принимая как достойное, и также не отвергая ничего как нечто недостойное Его. Наполненное Духом Осознанья, Оно знает, Оно и сотворённое Им есть одно и то же. Ведь отвергая часть, ты отвергаешь Целое, а Целое отвергнув, отвергнешь и себя. И потому Оно всегда - едино по цели и по смыслу.

Решето есть Слово человека. Всё созданное Им находится в тисках и под ударом. Всегда есть выбор - или друг, иль враг. Но часто так бывает, что друзья вчерашние врагами завтра станут, тот же, кто врагом вчера являлся, - друг твой ныне.

Война бушует, в которой ЧелоВек с собой воюет, лишь потому, что Духа Святого Ему не достаёт. Ведь Дух Святой наполнит осознаньем, что ЧелоВек и то, что сотворил Он, - едино, что отвергать врага, всё то же, что отвергнуть друга. Ведь оба слова "враг" и "друг" творенья его "Я".

То, что сегодня отвергаешь ты, считая злом, другому покажется как благо. Разве может одно быть сразу тем и тем, друг другу противоположным? Ни то и ни другое, только "Я" твоё решило, что это - зло, другое "Я" решило увидеть в том же благо.

Коль способно нечто создавать, оно же может уничтожить. И так же, как создал ты врага, ты его способен уничтожить, иль другом можешь ты его назвать. Однако "Я" твоё должно горнилом быть и озарённым Духом Осознанья.

Поэтому молитесь лишь только об одном - об Осознаньи.

Не будьте решетом. Ведь Слово Бога - это Жизнь, а Жизнь - горнило, всё в горниле том сотворено в единстве нераздельном, всё в равновесии находится, и всё достойно - Автора, Той Троицы Святой. Насколько больше это вас достойно?

Не будьте решетом и жизнь ваша наполнится, и станет богатою настолько, что никакое сито не сможет вас на части раздробить.

Не будьте решетом. Ищите в Слове знанье, чтобы знать слова свои. Познав слова свои, сумеете вы решето предать огню. По сути ведь одно - и ваше слово, и слово Бога, если только ваше "вуалью" не завешено.

Слово Бога - вечно во Времени, в Пространстве - бесконечно. Было ль время, когда бы Бог покинул вас? И есть ли место, где вы могли бы быть без Бога? Тогда зачем в часы и месяцы заковывать вам Вечность? Зачем длиной соизмерять Пространство?

Слово Бога есть Жизнь, Которая ещё не рождена, а потому не может умереть Оно. Жизнь ваша окружена и смертью, и рожденьем. Но скажите, не жизнью ль Бога разве вы живёте? И может ли Бессмертное являть Собой источник Смерти?

Слово Бога в Себя включает всё. В Нём нет преград. Тогда как ваше слово заборами окружено.

Ваши кровь и плоть - не только ваше тело. Бесконечны, бесчисленны - те руки, что познали вместе с вами богатство Неба и Земли, откуда проистекает ваша плоть и то, куда она вернётся.

Также свет ваших очей не есть лишь ваш, а то - колодец Света, всего, что солнце озаряет. Что видели бы ваши глаза, если б во мне не стало Света? То мой Свет меня же видит вашими очами. И то ваш Свет глядит на вас через меня. Будь я тьмой, и ваши глаза, глядя на меня, тьмой бы стали.

И так же то дыхание, что грудь вам наполняет, есть не только ваше. Все, кто когда-то воздухом дышал, и те, кто ныне дышат, вашу грудь вздымают. Не Адамово ль дыханье - то? Не сердце ли Адама в вас стучится?

И мысли ваши не одним лишь вам подвластны. Океан всеобщей мысли считает их своими, все, кто мыслит, кто с вами делит этот океан, на них имеют право.

И сны, что снятся вам, не только ваши. Вселенная спит вашим сном.

Ваш дом не только вам принадлежит, гостям, мышам, котам, собакам, мухам и всем, кто вместе с вами в нём живёт.

Но знайте об оградах и заборах. Окружены забором - вы пребываете в обмане. Забор убрали - вышли вы на Правды Свет. Внутри же той ограды, оглядываясь, вы лицом к лицу со Смертью встретитесь, и это есть Обман под именем другим.

Неотделим - от Бога ЧелоВек. И от других людей неотделим - Он, и от всех существ, что Словом сотворены.

Вы - облака, а Слово - океан. И чем бы было облако, коль океана не было бы в нём? Да, глупым будет облако, что жизнь потратит лишь на то, чтобы на месте в пространстве закрепиться, чтоб форму и вместе с ней названье сохранить. Что за плоды пожнёт оно в итоге? Разбитые надежды, боль и горечь от тщетности своих усилий. Не потеряв себя, найти Себя не сможет. Не умерев и форму не отринув, не сможет и увидеть Океан, Который - его Сущность.

И ЧелоВек есть облако, что Бога в себе несёт. А если же он - пуст, и нет Себя в нём, то он Себя найти не сможет. Какая же в том - радость, какая радость - в том, чтоб быть пустым!

И если потерялись вы в одном лишь Слове, не сможете понять то слово, которым являетесь вы, ваше "Я". А что за радость быть потерянным!

Молитесь, просите Осознанья. И когда Осознанье вас наполнит, вам распахнутся двери в необъятность Бога, и с радостью вам всё отзовётся, когда произнесёте "Я".

Тогда для вас оружием Смерть станет, и с ним в руках вы победите Смерть. И сердце ваше примет Жизни дар - в объятия свои Она вас примет и даст вам ключ от сердца безграничного Её. А ключик тот Любовию зовётся.

Шамадам: Не думал, что из тряпки и метлы можно выжать столько мудрости (намекая на то, что Мирдад - слуга).

МИРДАД: Для мудрого всё является вместилищем мудрости. Для глупца мудрость является глупостью.

Шамадам: Ничего не скажешь, твой язык хорошо подвешан. Почему же ты смирял его так долго? И всё же слова твои - трудны для восприятия.

МИРДАД: Нет, Шамадам, мои слова легки. Твоё же ухо тяжестью своею придавлено к земле. Но горе тем, кто, слушая, не слышит, кто смотрит, ничего не видя.

Шамадам: Я слышу и вижу хорошо, возможно, даже слишком хорошо. И всё же, никогда не слышал я большей глупости чем то, что Шамадам и Мирдад - суть одно и то же, что мастер и слуга - подобны.

Глава 6

МИРДАД: Мирдад - слуга не только Шамадама. Ты можешь перечесть ли своих слуг?

Есть ли орёл или сокол, есть ли кедр или дуб, есть ли гора или звезда, есть ли океан или озеро, есть ли ангел иль король, которые не служат Шамадаму? И разве мир не служит Шамадаму?

Не только лишь Мирдад - хозяин Шамадама. Ты можешь перечесть своих хозяев?

Есть ли жук или блоха, есть ли сова иль воробей, есть ли трава или дерево, есть ли камень иль ракушка, есть ли росинка или пруд, есть ли нищий или вор, которым не служил бы Шамадам? И разве он не служит миру? Ведь, выполняя каждый день свою работу, мир что-то делает за вас, а вы, работая, осуществляете работу мира.

Да, голова - хозяин животу, но и живот той голове хозяин.

Нельзя услугу оказать тому, кто в тот миг не служит. И тот служить не может, кто услуг не принимает.

Слуга - хозяин своего хозяина. А тот - слуга слуги. И да не станет кланяться слуга. И да не станет хозяин заноситься. Умерь хозяина гордыню, вырви с корнем подобострастие слуги.

Мир - един. Вы же - слоги в Слове, на деле вы - едины. Никакой же слог не будет знатен более другого. А множество слогов составят один лишь слог, и имя ему Слово. Такими односложными должны вы стать, если хотите познать экстаз Любви к себе, Которая Любовью ко всем является.

Не как хозяин со своим слугой, не как слуга с хозяином я говорю с тобою, Шамадам, как с братом брат. И потому слова мои тебя столь угнетают.

И если пожелаешь, отвергни ты меня. Не говорил я разве, что моя плоть - ни что иное, как плоть твоя? Не стану в спину вонзать тебе кинжал, чтоб не истечь мне кровью. Вложи язык свой в ножны, если не хочешь кровь пролить. Раскрой своё мне сердце, если хочешь его от боли уберечь.

Лучше быть лишённым языка, чем наделённым таким, что исторгает шипы. Слова, им порождённые, не смогут ни что иное, как сжигать, покуда язык, что произносит их, не будет Осознаньем озарён.

Ищите ваше сердце. Разрушьте все преграды на внутреннем пути. Отбросьте прочь пелёнки, укутавшие ваше "Я", считайте единым вы его со Словом Бога, всегда в покое и с собой, и также с бесконечными мирами, рождёнными из "Я".

Так учил я Ноя.

Так учу и вас.

Мирдад удалился к себе в келью, оставив нас в смущении. Братья стали расходиться. Уходя, каждый говорил, что он думает о Мирдаде.

Шамадам: Нищий, возомнивший себя королём.

Майкайон: Он - тот невидимый пассажир Ковчега. Ведь он сказал: "Так учил я Ноя"?

Абимар: Запутанный клубок.

Микастер: Звезда иного небосклона.

Беннун: Великий ум, противоречий полный.

Цамора: Удивительная арфа, настроенная в неведомом ключе.

Химбал: Странствующее слово, ищущее друзей, что смогут выслушать его.

Глава 7

Была вторая половина третьего часа ночи, когда дверь моей кельи приоткрылась, и я услышал шёпот Майкайона:

-Наронда, ты не спишь?

-Сон не посетил меня этой ночью, Майкайон.

-И моих глаз сон не коснулся. А он? Ты думаешь, он спит?

-Ты имеешь в виду Мастера?

-Ты уже называешь его Мастером? Возможно, оно - и так. Я не могу заснуть, пока не выясню, кто - он. Пойдём к нему.

Мы на цыпочках вышли из моей кельи и вошли в ту, где жил Мастер. Свет луны, проникая в щель под потолком, освещал постель на полу. Она была не смята, и по всему видно было, что в эту ночь на ней никто не спал. Того, кого мы искали, в келье не оказалось.

Мы уже готовы были уйти, но раздался голос, и мы узрели его лик. Мастер стоял на пороге кельи.

МИРДАД: Не тревожьтесь, садитесь с миром. Ночь скоро растворится на восходе. Благоприятен - час для растворенья.

Майкайон: Прости нас за вторженье. Мы не могли уснуть.

МИРДАД: Сон - краткое самозабвенье. Лучше утопить своё я, и пробудиться, чем пить самозабвенье из напёрстков сна. Что привело к Мирдаду вас?

Майкайон: Мы пришли узнать, кто - ты.

МИРДАД: Когда с людьми я говорю, я - Бог, когда же с Богом - человек. Узнал ли ты, Майкайон?

Майкайон: Ты богохульствуешь.

МИРДАД: Перед Богом Майкайона - возможно, перед Богом Мирдада - никогда.

Майкайон: А много ли богов? Столько же, сколько людей? Раз ты говоришь об одном боге Майкайона и о другом боге Мирдада?

МИРДАД: Не множество есть Бог, Он есть Единство. Теней же - много человека. По куда он отбрасывает тень, бог человека - только тень его. И только те, кто не имеет тени, находятся в Свету. Они лишь знают Бога. Ведь Бог есть Свет, лишь Свет способен Свет познать.

Майкайон: Не говори загадками. Бессильно - наше понимание.

МИРДАД: Загадкой будет всё для человека, имеющего тень. Пока же он одалживает свет, он будет спотыкаться, и тень ему преградой будет. Когда же Осознаньем воссияет, исчезнет тень, исчезнут и загадки.

Скоро соберёт Мирдад все тени ваши и в солнечных лучах сожжёт. И то, что кажется загадкою сейчас, прольётся светом Истины, и не нужно станет объясненье.

Майкайон: Так не скажешь ты нам, кто - ты? Быть может, мы бы лучше тебя поняли, знай мы твоё истинное имя, твою страну и предков.

МИРДАД: Ах, Майкайон! Ведь, как орла, на волю пущенного, в клетку пытались бы вы снова посадить, так же пытаетесь вы заковать Мирдада в оковы и "вуалями" сокрыть. Каким же именем он назовётся, тот человек, который уж - не в "клетке"? В какой стране он может проживать, тот человек, в котором Вселенная живёт? Кого он может предками назвать, коли от Бога он произошёл? И если хочешь, Майкайон, узнать меня, познай ты Майкайона.

Майкайон: Быть может, ты - миф, облачённый в человеческие одежды?

МИРДАД: Да, однажды люди скажут: Мирдада не было, всё это - миф. Но скоро вы поймёте то, что миф - реален больше, чем любая реальность человека.

Сейчас мир - невнимателен к Мирдаду, Мирдад к нему - внимателен всегда. Узнает скоро мир Мирдада.

Майкайон: Ты, случайно, не тот ли Тайный Пассажир Ковчега?

МИРДАД: Я - Потаённый Пассажир Ковчега, Что сражается с потопом иллюзий. Принимаю вахту Я каждый раз, как только капитаны попросят Моей помощи. А ваши сердца, хоть и не ведают того, ко Мне уже давно взывают. И вот! Мирдад уж - здесь, вас направляет, чтоб вы смогли мир вывести из бездны, потопа величайшего избегнуть.

Майкайон: Значит, грядёт ещё одно наводнение?

МИРДАД: Грядущее - не то, что смоет Землю, а что проявит Небо на Земле. Не то, что смоет человека след, а что откроет Бога в ЧелоВеке.

Майкайон: Да возможно ли это! Недавно в небе сияла радуга. Как можешь ты говорить о Потопе?

МИРДАД: Его ярость - куда сильней, чем та, что Ной застал.

Земля, водой залитая, - весенних надежд полна. Она - не та Земля, что мечется в агонии кровавой.

Майкайон: Должны ли мы проследить за окончанием? Ведь нам было сказано, что приход Тайного Проводника возвестит конец?

МИРДАД: Не тревожьтесь о Земле. Она - так молода, и слишком груди Её полны. И много поколений выкормит Она.

И не тревожьтесь вы о ЧелоВеке, хозяине Земли, неразрушим - Он.

Да, ЧелоВек - неистощим. Неисчерпаем - ЧелоВек. И ЧелоВекОМ войдёт Он в кузницу, а выйдет Богом.

Внимательны, готовы будьте. Смотрите же и слушайте, чтобы ваши сердца смогли узнать тот голод, который утолите вы однажды, и, утолив, наполнитесь навеки.

Должны всегда вы быть полны, чтоб жаждущих суметь наполнить. Должны всегда вы быть сильны, устойчивы, чтоб поддержать колеблющихся, слабых. Всегда должны готовы быть вы к буре, чтоб дать приют бездомным и бродягам, лишённым крова. Всегда должны вы быть светлы, чтобы вести бредущих в темноте.

Ведь слабые обузой будут слабым. Но сильный им всегда придёт на помощь. Ищите слабых, ибо слабость их - то ваша сила.

Голодный голод вызовет в голодном. Для сытых они - благо. Ищите же голодных, ибо ваша полнота есть то, чего они так жаждут.

Слепые - камень преткновенья для слепых. Для видящих они - пути знаменье. Их тьма - ваш свет.

В этот момент мы услышали звук горна, созывающего на утреннюю молитву.

МИРДАД: Цамора провозглашает новый день. Он - чудо новое, которое легко вам прозевать меж тем, когда сидите и встаёте, меж тем, когда своё набьёте чрево, когда опустошаете его, меж тем, как орошаете язык словами праздными и делаете много из того, что лучше бы не делать.

Майкайон: Нам не следует молиться?

МИРДАД: Идите! Молитесь, как молиться вас учили. Молитесь вы хоть как-нибудь. И всё, что делать вы должны, свершайте, пока не станете владеть собой и не научитесь учиться, пока молитвой слово ваше каждое не станет, а дело каждое - союзом с волей Божьей. Идите с миром. Позаботится Мирдад, чтоб завтрак ваш был сытным и полезным.

Глава 8

В тот день мы с Майкайоном не пошли к заутрене. Шамадам заметил наше отсутствие. Он прознал о нашем ночном визите к Мастеру и был недоволен. Но он не выразил этого, выжидая подходящего момента.

Остальных братьев взволновал наш поступок, и они сгорали от любопытства, желая узнать причину. Некоторые думали, что это Мастер посоветовал нам не ходить на молитву. Другие ломали голову над тем, кто же - он, и утверждали, что он позвал нас к себе ночью, желая открыться лишь нам одним. Никто не верил, что он был Тайным Пассажиром Ковчега Ноя. Но всем хотелось увидеться с ним и о многом расспросить.

Свободное от обязанностей время Мастер проводил в пещере, нависающей над Чёрной пропастью. Между собой мы звали её "убежищем". После обеда все, кроме Шамадама, отправились туда. Мы застали Мастера погружённым в медитацию. Лицо его светилось, и оно стало ещё светлей, когда он открыл глаза и увидел нас.

МИРДАД: Как быстро отыскали вы гнездо своё. Рад за вас Мирдад.

Абимар: Наше гнездо - Ковчег. Почему ты называешь гнездом пещеру?

МИРДАД: Ковчег сей храмом был когда-то.

Абимар: А сейчас?

МИРДАД: Сейчас - кротовая нора!

Абимар: Восемь счастливых кротов и Мирдад девятый!

МИРДАД: Легко смеяться, трудно всё понять! Насмехаясь, насмешник становится предметом осмеянья. Зачем же зря трудиться, пустословя?

Абимар: Да ведь это ты насмехаешься над нами, называя нас кротами. Когда и чем заслужили мы это названье? Разве мы не храним огонь, который некогда нам доверил Ной? В прежние времена Ковчег был лишь лачугой, служившей пристанищем для горстки нищих. Теперь это - дворец, побогаче, нежели многие другие дворцы. Границы его - сравнимы с границами королевских владений. И если уж мы - и кроты, то неплохо обжили мы свою норку!

МИРДАД: Огонь Отца горит, но лишь на алтаре. В чём - его польза, коли ты - не алтарь, а сердце - не дрова и масло?

Ковчег - наполнен златом, серебром сверх меры, и он скрипит, трещит по швам, готовый развалиться. А тот Ковчег, что был вначале, был переполнен Жизнью, не нёс в себе он груза мёртвого и в бездну пасть не мог.

Всё станет грузом для того, кто верит в Божественный источник свой. Пусть целый мир внутри него, и всё же не несёт он груза.

Пока вы не избавитесь от серебра и злата, в пучину они будут вас тянуть. Ведь ЧелоВека держит всё, за что Он держится. Ослабьте хватку, за вещи не держитесь, если не хотите, чтобы они держали вас.

И не пытайтесь что-то оценить, ведь даже пыль - бесценна. Буханка хлеба сколько может стоить? А Солнце, Воздух, Океан, Земля? А пот и слёзы пахаря, того, кто вырастил пшеницу? А руки пекаря, испёкшего буханку, сколько стоят?

Не ставьте цену ни на что, коль не хотите, чтобы на вашу жизнь поставил кто-то цену. Жизнь ЧелоВека - не дороже того, что - дорого Ему. Остерегайтесь, чтоб жизнь для вас бесценная не стала бы дешёвкой вроде золота Ковчега.

Куда ни глянь, лежит земля Ковчега. Но даже будьте вы хозяевами мира, не избежите всё же вы границ. Мирдад вам предлагает бесконечность. Ведь Море - только капля на Земле, и всё же опоясывает Землю. А ЧелоВек, Он - суть всё то же море, без конца и края. Не стоит по-детски мерить с головы до ног Его и думать, что вы границы отыскали.

Быть может, в норе своей вы счастливо живёте, но как кроты, что трудятся во тьме. И чем ходы их глубже и сложнее, тем дальше они прячутся от Солнца. Я знаю ваши лабиринты. Вы - горстка, говоришь ты, лишены - вы соблазнов суетных и искушений, молитвам посвятили вы себя, общенью с Богом. Но странны и темны - дороги ваши, что с миром дальним связывают вас. В Ковчеге слышу я дыханье страсти. Я вижу, что в него проникла зависть и точит ваш Божественный алтарь. Хоть братством небольшим себя зовёте, но сколько армий скрыто в братстве том!

Будь вы, хозяева норы, как говорите, давно б уже прорыли ход не только на земле, но и на солнце и на других светилах небосклона.

Усердно крот свой ход копает, но вам не нужно пальцем шевельнуть, чтоб к свету проложить себе дорогу. Вы, сидя здесь, в гнезде, вперёд воображение пустите. Оно - ваш проводник. Оно вам путь Божественный проложит среди сокровищ бездорожья, что царством вашим зиждется пока. Ему доверьтесь и за ним идите, наполнив сердце смелостью, отвагой. Его следы, следы воображенья, оставленные на звезде, послужат знаком вам, приметой, что вы укоренились там. Ведь вы не можете представить ничего, что не было бы в вас или хоть частью вас.

Занять не может дерево земли той больше, что занимают его корни. Но ЧелоВек объемлет Бесконечность, поскольку в Ней укоренён.

Не стоит ограничивать себя. Займите всё пространство, чтоб не было бы мест, где б вы не побывали. Распространитесь, чтоб мир был там, где - вы. Растите ввысь и вширь и встретьте Бога, там, где встретитесь с Собой. Распространитесь! Станьте больше!

Зачем же вам трудиться в темноте, уверовав, что тьма непроходима? И если слепоты своей не стыдно, и если не стыдитесь темноты, то помните о светляках хотя бы, что видят в темноте.

Нет темноты. Есть только степень освещённости, своя для каждого, смотря кому, что - нужно. Ваш день вечернею зарёю увидит феникс. А у лягушки ночью день. И если тьму разоблачить, она не станет облаченьем?

Учитесь быть открытыми и вещи без вуали лицезреть. Если ничто раскроет ваши тайны, оно прикрытьем станет. Ведь крышка знает, что в горшке хранится. Но жалок - тот горшок, что до краёв наполнили червями и сняли крышку.

Выдох ни один не может быть исторгнут из груди, чтоб скрытое всё ветру не поведать. Взгляд ни один не соскользнёт с очей, в себя все ваши страхи и улыбки, желанья и надежды не вобрав. Сон ни один не постучится в дверь, ко всем другим дверям не подойдя. И потому следите вы за тем, как смотрите. Следите и за тем, какому сну вы распахнёте двери.

Хотите жить без боли и забот? Мирдад вам путь укажет.

Глава 9

Мастер: Укажи нам путь.

МИРДАД: Вот вам путь к свободе от забот и боли:

Должны вы думать так, как будто мысли ваши на Небесах начертаны огнём, чтоб каждый мог их видеть. И так оно и есть.

Должны так говорить, как будто мир - одно большое ухо, что хочет вас услышать. И так оно и есть.

Дела свершайте так, как будто каждый поступок ваш в вас эхом отразится. И так оно и есть.

Желайте так, как будто вы - желанье. И так оно и есть.

Живите так, как будто Бог нуждался в вас, чтоб жизнь свою прожить. И так оно и есть.

Камбал: До каких пор ты будешь играть с нами в загадки? Ни один человек, ни одна книга ещё не говорила с нами так.

Беннун: Открой себя, чтобы мы знали, как нам слышать тебя. Если же ты Тайный Пассажир Ковчега, то докажи это.

МИРДАД: Ты хорошо сказал, Беннун. У вас ушей так много, что не слышите. Имей же вы одно, но то, что слышит меня и осознаёт, от доказательств отказались бы.

Беннун: Тот Тайный Пассажир придёт к нам, чтоб вершить Страшный Суд, чтоб судить мир, и мы, хранители Ковчега, должны быть с Ним в суде. Пора ли нам готовиться к Суду?

Глава 10

МИРДАД: Ни капли осужденья нет в словах моих, но только Осознанье. Я здесь не для того, чтоб Мир наш осудить, а чтоб освободить от осужденья. И только лишь невежество рядится в парик и мантию, оно чертит законы и границы, ведомое желаньем наказать.

Невежеством является суждение Невежества. К примеру - ЧелоВек. Не был бы Он невеждой, не стал бы разделять Себя надвое, тем призывая Собственную смерть и смерть всего, что Он творит в разъединённом мире.

Нету Бога и ЧелоВека, есть только БогоЧеловек иль ЧеловекоБог. Едино - всё. Однако Единое сейчас - разделено и преумножено.

Единство Бога - вот Закон, Который был всегда. Закон, Который Себя провозгласил. Ему не нужно ни судов, ни судей, чтобы Его признали повсеместно, чтоб уважали в Нём достоинство и силу. Вселенная - вот явное свидетельство того. Ну, а неявное - Тот Глас, Что возвещает Закон для всех, кто может слышать.

Ведь море, хоть оно - огромно и очень глубоко,- лишь капля?

Земля, хоть широка - она, - лишь сфера неба?

Планеты, хоть много - их, - Вселенная одна?

А Человечество? Ведь Оно - один лишь ЧелоВек. А ЧелоВек с Его мирами - Единство.

Единство Бога есть Закон существованья. Другое имя этому - Любовь. И знать Его, с Ним жить в согласьи, то значит жить в согласьи с Жизнью, а следовать другим законам, то значит следовать законам Смерти и небытия.

Жизнь собирает воедино. Смерть разрывает на куски. Жизнь свяжет вместе. Смерть вас разделит. А ЧелоВек же - двойственен, и Он - посередине. Он собирает через разделенье. Он связывает, только развязав. Сбирая, связывая, следует Закону, и Жизнь ему наградой. А разбросав и развязав, грешит против Закона, и Смерть, то - приз Его.

Себя вы осуждаете, и также судить вы будете людей, ну, а они осудят и себя, и всех других? Как страшен суд, и как ужасны - судьи!

И два преступника, друг друга на виселице вздёрнувши, не так страшны, как судьи те.

И два вола в одном ярме, желающие охомутать друг друга, - не так смешны.

Не отвратительны настолько два трупа в одной могиле, приговорившие друг друга к смертной казни.

И двух слепых, друг другу вырывающих глаза, не жаль настолько.

Отвергните же вы места в судействе. Ведь чтобы осудить кого-то или что-то, должны не только знать Закон и жить в согласьи с Ним, но и уметь выслушивать все "за" и "против". Кого в свидетели возьмёте вы?

Быть может, ветер вы призовёте в зал суда? Ведь помогает он, способствует всему, что в поднебесье творится.

А может, вызовете звёзды? Участники они событий в мире всех.

Иль, может, повестку вы пошлёте всем умершим, с Адама и до наших дней? Ведь мёртвые живут в живущих ныне.

Дабы собрать всю бездну доказательств, в свидетели придётся Космос звать. Когда же сможете приветствовать вы Космос, исчезнет надобность в суде. Судейские места освободите, позвольте вы Свидетелю судить.

Кто знает всё, не станет осуждать.

Собрав свои миры все воедино, не будете вы осуждать того, кто за пределами остался. Ведь будете вы знать, что отчужденье уже есть наказанье, что наказал себя он, противопоставив миру. Не будете того винить, кто винит себя, поможете ему не осуждать себя.

А ныне Человек так перегружен ношей, что сам же и взвалил. Трудна, извилиста - его дорога. И осужденье каждое есть груз, и для судьи, и для того, кого он судит. И коль хотите, чтобы ваша ноша была легка, то не вините. И коль хотите, чтобы растворилась она в себе, чтоб утонула и чтоб навеки потерялась в Слове - пусть Осознанье правит каждым шагом, и вам дорогу гладкую укажет.

Нет осуждения в устах моих, но только Осознанье.

Беннун: А как же Судный день?

МИРДАД: Да, каждый день ваш Судный. Любой поступок, каждое дыханье - всё взвешено. И ничего не скрыто, ничто не остаётся неучтённым.

Нет мысли, нет поступка, нет желанья, что не оставят по себе следа в мыслителе и в деятеле. Все они собой являют образ того, кто мыслит, действует, желает. Всё - в чаше Жизни собрано, что - в согласии с Законом Бога. Всё, что ему противится, на чашу Смерти ляжет мёртвым грузом.

Ведь дни твои- несхожи. Какие-то проводишь безмятежно - и, значит, собираешь урожай часов, прожитых праведно.

В другие небосклон души твоей затянут облаками. Те дни - плоды часов, когда наполовину спал ты и силы Смерти отдавал, и в то же время ты был наполовину жив.

Бывает же и так, что попадаешь в бурю, и над тобой гроза бушует, и, точно щепку, в стороны кидает. Удары сверху получаешь ты, и снизу плетью хлещут, и ты лежишь лицом в грязи, и молишь об одном - чтоб никогда на свет ты не родился. Такие дни - плоды часов, что ты провёл в сопротивленьи Богу.

И то же с миром. Грозовые тучи не менее страшны, чем те, что были во времена Потопа. Откройте же глаза, и будет вам дано увидеть.

Когда вы смотрите на облака, гонимые на север южным ветром, вы говорите: скоро будет дождь. Но где же ваше здравое сужденье, чтоб также вам определять путь облаков на небе человека? Да разве вы не видите, как держат вас свои же сети?

Освобожденья день грядёт. Как страшен он! Опутали и сердце, и душу ЧелоВека те сети уж давным-давно. И разорвать их можно лишь вместе с плотью человека, переломав ему хребет. Да люди рвут и раздробляют.

Когда сосуд откроется - так будет, - оттуда выйдет всё, что было в нём. Возможно ли тогда для человека снести безумный стыд, не убежать и посмотреть сему в глаза?

Завидовать живые будут мёртвым, а мёртвые живым проклятья слать. Слова людей застрянут комом в горле, и свет им очи выжжет. Их сердца на волю пустят змей и скорпионов, и люди будут в ужасе кричать: "Откуда - гады эти?" - позабыв, что сами же их в сердце породили и выкормили.

Откройте же глаза, и вы узрите, что здесь, в Ковчеге, возведённом, чтобы служить для мира маяком, звездой быть путеводною, вы, хранители его, с дороги сбились, что вы увязли по уши в трясине. И коль маяк в ловушку превратился, печальна же - и участь кораблей!

Мирдад для вас ковчег построит новый. Он здесь, в "гнезде", его вам возведёт. Из этого "гнезда" вы в мир порхнёте, но будете нести не ветвь оливы, а Жизнь. Для этого должны вы знать Закон и соблюдать Его.

Цамора: Как же мы узнаем Закон и как станем соблюдать Его?

Глава 11

МИРДАД: Любовь - закон суть Бога.

Живёте вы, любить чтоб научиться. Вы любите, чтоб научиться жить. Другого нет урока, учить который должен ЧелоВек.

И что же есть Любовь, как не любовь любовника, что навсегда вобрал любимую в себя, чтобы одним предстали двое?

Кого и что должны мы полюбить? Могли бы выбрать мы один лист Древа Жизни, излить ему всё своё сердце? А что же делать ветке, что вырастила лист? А ствол, что держит ветку? А как же корню быть, питающему ствол и лист, и ветку? А про кору, скрывающую ствол, мы позабыли? А почва, что ласкает корень? А солнце, море, воздух и вода, благодаря чему родится почва?

И если этот листик всей полноты любви достоин, чего тогда достойно это древо во всей своей красе? Любить лишь часть от Целого - идти путём страданий.

Но скажешь ты: "Ведь листья есть, и все они растут на древе. Одни - свежи, как розовый восход, другие ссохлись и покрылись сыпью, одни - прекрасны, но страшны - другие, есть как большие, так и лилипуты. И как же можем мы не выбирать?"

Из бледности болезни родится свежесть. А уродство - лишь палитра красоты, гуашь и кисти. А лилипут не стал бы лилипутом, не забери гигант весь рост его.

Вы - Древо Жизни. И познайте то, как разделяете себя. Не ставьте плод напротив плода, лист вперёд листа, и сук напротив ветки, не ставьте ствол возвышенней корней, и дерево - не враг земле-природе. А так бывает, если любим мы одну часть больше, чем другую, выделяем одну, как исключительную, часть.

Ты - Древо Жизни. Повсюду - твои корни, и ветви и листы. Ты - плод у каждого во рту. Каков бы не был плод на этом древе, любые ветви, корни и стволы, всё это - ты и все они - твои, все эти листья, ветви и плоды. И если хочешь ты, чтоб древо сладкий плод дарило, здоровых веток хочешь ты, тогда взгляни на корни. Какими соками питаются они?

Любовь - то сок для Жизни, гной Смерти - ненависть. Любовь, как кровь, должна бежать повсюду, вечно быть в движеньи. Пытаться подавить её - в угрозу, в чуму оборотить. А что есть Ненависть? Она - ни что иное, как эта же Любовь, что задавили иль выхода не дали. Стала ядом, и отравила всех: того, кто кормит и того, кто ест. В болезни - оба: ненависть питающий, и тот, в кого нацелена она.

А жёлтый лист на Древе твоей Жизни лишь разлучён с Любовью. Не вини его.

Иссушённая ветвь изголодалась по Любви. В том нет её вины.

Гниющий плод - лишь тот, что Ненавистью вскормлен. И не вини ты плод. Вина лежит на сердце, слепом и жадном, что источает по каплям жизни сок, что любит часть, не познавая Целого, тем отрицая и себя.

И нет Любви другой, есть лишь Любовь себя. И нет себя другого, как Всеобъемлющее "Я". Поэтому и Бог - Любовь, ведь любит Он Себя.

И если мучим ты любовью, ты не нашёл пока ещё СЕБЯ, не знаешь ты, где ключ Любви хранится. Ведь любишь часть, которая умрёт, любовь твоя - не вечна.

Любовь мужчины к женщине - то не Любовь. Лишь видимость одна. Любовь младенца к матери - ни что иное, как преддверие Любви, порог у входа в Храм. Когда все женщины начнут любить мужчин всех на Земле, мужчины женщин всех, а у детей не будет родителей одних, да и родители начнут любить детей любых, тогда Любовь познают люди. А до тех пор лишь хвастаться позволено им будет, хвалиться плотью и цепляться плоть за плоть.

И нет тебе друзей, пока хоть одного врагом считаешь. Как может сердце, что лелеет злобу, для дружбы дать оплот?

Не знаешь радости Любви, по куда для ненависти место есть. И если будешь изливать ты Жизни сок на всё вокруг, и ненавидеть червячка, то он, тот червячок, отравит жизнь твою. Ведь если любишь ты кого-то или что-то, то любишь ты себя. И с ненавистью то же. Ненавидя кого-то или что-то, ты ненавидишь лишь себя. Ведь то, что ненавидишь ты, с твоей любовью - неразрывно, то - стороны одной монеты. Коль честен ты с собой, то прежде полюбить ты должен то, что ненавидишь, и то, что ненавидело тебя, а уж потом любить того, кого ты любишь, и отвечать Любовью на Любовь.

Любовь - не вымысел, Любовь - необходимость, сильней, чем воздух, хлеб, вода и свет.

Не нужно же Любовью вам гордиться, выпячивать Её. А нужно только вдыхать и выдыхать свою Любовь, пусть так же бессознательно, свободно, как дышишь ты, вдыхая, выдыхая, и вновь вдыхая жизнь.

Любовь не нужно возвышать, она возвысит сердце, которое вместить Любовь достойно.

Искать награды за Любовь - пустое дело. Любовь является наградой за Любовь, а Ненависть - мучение за Ненависть.

И не ведите счёт Любви. Ведь лишь с Собой считается Любовь.

Любовь не даст вам в долг и не попросит. Любовь не продаёт, не покупает, но если отдаёт, то уж сполна, а если же берёт, вбирает всё. Принятие отдачею зовётся. Когда ты даришь, тут же и берёшь. И потому всё - то же, что - сегодня, что - завтра, что - всегда.

И так же, как река, опустошаясь, впадает в море и, сливаясь с ним, становится богаче, так и вы должны опустошить себя в Любви, чтоб снова вам наполниться Любовью. А пруд, что морю дань нести скупится, в болото превращается тогда.

В Любви нет "больше" или "меньше". Когда в попытках посчитать с линейкой ты к Любви подходишь, тот час вспорхнёт и растворится в Небесах, оставив от Себя лишь след воспоминаний.

В Любви нет "здесь" и "там", "сейчас", "тогда". Любви все возрасты - покорны, любое время года Ей подходит. Куда б ни шёл, везде Любовь находишь.

Любовь границ не знает и препятствий. Коль на пути её лежат страданья, она Любовью зваться уж не вправе.

Я часто слышу: мол, Любовь - слепа, в возлюбленном не видит недостатка. Но слепота та - подлинное зренье.

Смогли бы вы всегда так слепы быть, чтобы не замечать изъянов?

И чист, и ясен - взгляд Любви, направлен в глубину. Когда же ваших глаз Она коснётся, тогда поймёте вы, что в мире нет того, что недостойно было бы Любви. И только глаз, что - ранен, что - разделён с Любовью, ищет места, где нет Любви. И все изъяны, которые находит, то - лишь его изъяны.

Любовь концы все сводит воедино. А ненависть спешит разъединить. Скала, которую Алтарной вы зовёте, развалится на части, коль её рука Любви удерживать не станет. И твоё тело избежит растленья, коль ты его полюбишь.

Любовь - то Мир, навеянный мелодиями Жизни. А Ненависть - Война, что разбудили ветры Смерти. Что выбираешь ты: Любить и пребывать в Покое, иль ненавидеть в состоянии войны?

И вся Земля живёт в тебе, и Небеса в тебе. Так возлюби же Землю, всех Её детей, коли захочешь возлюбить себя. Так возлюби же Небо, всех Его Господ, коли захочешь возлюбить себя.

За что ты ненавидишь Наронду, Абимар?

Всех ошеломил вопрос Мастера и то, как изменился его голос. Мы же с Абимаром лишились дара речи: ведь мы скрывали нашу враждебность друг к другу и надеялись, что никто не догадывается. Все смотрели в нашу сторону и ждали ответа от Абимара.

Абимар (взглянув на меня): Наронда, это ты рассказал Мастеру?

Когда Абимар произнёс "Мастер", моё сердце запело от радости, поскольку из-за этого слова мы и поспорили, ещё задолго до того, как Мирдад открылся нам. Я настаивал, что он - учитель, явившийся нам, чтобы открыть людям путь к просветлению, Абимар же утверждал, что он - обычный человек.

МИРДАД: Не смотри искоса на Наронду, Абимар. Он не повинен в том, за что его винишь.

Абимар: Тогда кто? Кто сказал тебе? Неужели ты умеешь читать мысли?

МИРДАД: Шпионы иль чтецы умов Мирдаду не нужны. Вот если б ты любил Мирдада, как любит он тебя, ты прочёл бы, о чём мечтает он, и осознал бы, что в сердце у него.

Абимар: Прости глухого слепца, Мастер. Открой мне глаза и уши, ибо я горю желаньем видеть и слышать.

МИРДАД: Любовь - единственный волшебник. И если хочешь видеть ты, впусти Любовь в глаза, и если хочешь слышать ты, в ушах твоих Любовь пусть поселится.

Абирмар: Но у меня нет ненависти ни к кому, даже к Наронде.

МИРДАД: Отсутствие ненависти не означает присутствие Любви, Абимар. Любовь есть действенная сила. Коль Она не правит каждым твоим жестом или шагом, не сможешь ты тогда найти свой путь, и коль Она не наполняет желанье каждое твоё и мысль, пусты окажутся желанья, а мысли станут панихидой дней твоих.

Теперь же сердце моё оборотилось в арфу, зовёт меня исполнить песню. Где же твоя арфа, Цамора?

Цамора: Принести тебе арфу, Мастер?

МИРДАД: Да, Цамора.

Цамора поднялся и отправился за арфой. Остальные переглядывались между собой в недоумении, однако сохраняли спокойствие.

Когда Цамора вернулся с арфой, Мастер принял её у него из рук и склонился над ней, настраивая струны. Затем стал играть и петь песню.

МИРДАД: Бог - твой капитан, плыви, мой Ковчег! И пусть бушует ад, всю ярость изрыгая, терзая мертвецов, живых же убивая, расплавится земля, пустая и нагая, Бог - твой капитан, плыви, мой Ковчег!

Любовь же - компас твой, плыви, мой Ковчег! На север ли, на запад, на юг ли, на восток, раздай добро тому, кто в том увидит прок, с пути ты не свернёшь, хоть будет путь далёк, Любовь ведь - компас твой, плыви, мой Ковчег! А вера - якорь твой, плыви, мой Ковчег! Пускай грохочет гром и молния сверкает, и горы, и моря от ужаса рыдают, и Божья искра в сердце человека угасает, её раздует вера - якорь твой, плыви, мой Ковчег!

Мастер перестал играть и склонился над арфой. Никто не перебирал струны, но арфа продолжала петь: "Бог - твой капитан, плыви, мой Ковчег!" Губы Мастера были сжаты, но голос его разносился далеко за пределами пещеры, волнами окутывал горы, и долины, что лежат внизу, и море, что дышит беспокойно, и небеса, что смотрят свысока. В его голосе звучал звёздный дождь, искрилась радуга, слышалась дрожь земли, завывал ураган, а иногда веял бриз, или заливался песней соловей.

Глава 12

Прошло три дня. Семеро собрались вместе и отправились в пещеру. Мастер приветствовал нас так, будто уже давно ждал.

МИРДАД: И вновь я приветствую вас, птенцы мои, возвратившиеся в гнездо. Расскажите Мирдаду о ваших мыслях и желаньях.

Майкайон: Единственное наше желанье - быть рядом с Мирдадом, чтобы могли мы слушать и внимать его Истине, тогда и мы, возможно, станем такими же, как он. Однако его молчание приводит нас в трепет. Может, мы обидели его чем-то?

МИРДАД: Не для того, чтобы изгнать из сердца вас, молчу я три последних дня, но для того, чтоб стали ближе вы сердцу моему. Ведь кто знает тайну тишины, её покой, не может быть обижен иль обидеть.

Майкайон: Выходит, молчать лучше, чем говорить?

МИРДАД: Речь, даже самая прекрасная - лишь ложь правдивая. Тогда как молчанье открытой правдою зовётся.

Абимар: Получается, что слова Мирдада хоть и честны, но всё же ложь?

МИРДАД: И слова Мирдада - ложь для всех, чьё "Я" - не едино с "Я" Мирдада. Когда же черпать станете вы ваши мысли из одного источника, и все желания искать в колодце нашего единственного "Я", тогда слова не будут больше ложью.

Когда моё и ваше "Я" сольются воедино, так же, как "Я" моё и Бога, тогда без слов общаться сможем мы и Истину услышим в Тишине.

Пока моё и ваше "Я" не суть одно и то же, я вынужден вовлечь вас в слов войну, которую могу я выиграть вашим же оружьем и к моему источнику вас привести.

Тогда вы в мир пойдёте и научите людей любить, так, как я учу вас. Тогда вы поведёте мир в тишину Сознанья, туда, где будет бить для всех Источник Слова, Осознанье.

Пока же вы на милость Мирдаду не сдадитесь, не сможете вы стать непобедимы. И не отмоет мир позора поражений, коли его не победите вы.

И потому готовьтесь к битве. Щиты достаньте, надевайте латы, точите свои копья и мечи. А Тишина бить будет в барабаны и знамя понесёт.

Беннун: Что же это за Тишина, Которая - одновременно и барабанщик, и знаменосец?

МИРДАД: Та Тишина, в Которую я вас введу, - Пространство, в Нём небытиё восходит в бытиё, а бытиё в небытиё стремится, и это - Благодати пустота, где звуки, зародившись, умирают, где формы обретают вид, затем его теряя, где пишется судьба, где ничего нет, а лишь ОНО.

Пока не перейдёте вы эту Пустоту, Пространство это не пересечёте, не сможете познать реальность бытия, а также небытия реальность. Не сможете познать вы, насколько тесно связана реальность ваша с Реальностью Единой.

Вас приглашаю в эту Тишину. Из края в край свободно в Ней бродите, исследуйте, чтоб старые свои одежды сбросить вы смогли и двигаться свободно и легко.

И Ей отдайте ваши все заботы и страхи, ваши страсти и желанья, всю вашу зависть, вашу похоть всю, чтобы видеть вы могли, как они исчезнут, тогда свободны станут ваши уши от криков их, а тело от шипов их.

Ей подарите ваши копья, стрелы, с чьей помощью надеетесь покой и радость обрести, а вместо них приходит горе и неугомонность.

Туда себе дорогу проложите из темноты и духоты тюрьмы той, раковины той, в которой ваше "я" томится, туда, где свет и воздух божественного "Я".

Та Тишина, Которую на вас я возлагаю, - не просто передышка в болтовне.

То Тишина - Земли плодоносящей, а не молчанье гнусных подлецов.

То Тишина - заботливой наседки, а не пустое квохтанье. Она сидит спокойно три недели, в уверенности, что свершится под животом её Волшебной Дланью чудо. Соседка же её наружу из курятника стремится и всем вокруг кудахчет, что, мол, яйцо она снесла.

Так помните о пустословье. Освободившись от стыда, от гордости освободитесь. Ведь благородство, что клокочет, хуже, чем молчаливое бесчестье, и хуже добродетель крикливая, чем бессловесный грех.

Остерегайтесь много говорить. Из тысячи произнесённых слов лишь одно нужно бы сказать. Другие же туманом в сознании ложатся, утомят язык, и уши слышать более не могут, и сердце уж не видит ничего.

Как трудно вам сказать одно лишь слово, которое - желанно!

Из тысяч написанных словес, возможно, что всего одно вам нужно начертать. Слова другие зря лишь тратят время, бумагу и чернила, и лишь неверные и мелкие шажки, незнающие крыльев света.

Как трудно написать одно лишь слово, которое - желанно!

Беннун: А как же нам молиться, Мастер? Молясь, мы говорим так много слов, и так много просим. Но редко происходит то, к чему взываем.

Глава 13

МИРДАД: Молитвы ваши - тщетны, когда вы молитесь любым другим богам, но не себе.

Ведь сила, что притянет, она же оттолкнёт. И эта сила - в вас. И всё, что к вам придёт, и всё, что вас покинет, находится ни где-нибудь, а в вас.

Уменье получить - отдать уменье.

Где - голод, там - и пища. А там, где пища, должен быть и голод. Страдать от голода же - значит наслаждаться блаженством наполненья.

Да, в желании таится исполнение желанья.

Разве ключ не подтверждение тому, что где-то есть замок? А если есть замок, так значит, где-то есть и ключ? Поскольку же и то есть, и другое, то где-то - рядом дверь.

И если ключ вы потеряли где-то, не торопитесь к Мастеру бежать. Свою однажды сделал Он работу, и сделал хорошо. Зачем просить Его об одолженьи проделать вновь работу ту? Оставьте Мастера, займитесь делом. Теперь же занят Он. Освободите память от зловония и мусора, и вы найдёте ключ.

Когда неописуемый, невыразимый словами Бог вас выразил, вас создал, то выразил Себя Он в вас. Поэтому и вас словами невозможно описать.

И не частицей Своей наградил Он вас - ведь нельзя делить Его на части, - всего Себя Он в вас вложил. Чего же большего хотелось вам в наследство? И кто иль что вам сможет помешать вступить в права? Лишь трусость ваша да слепота.

И всё же, не желая благодарить за данное наследство, не ведая, как способ тот найти, чтобы вступить в его права, слепые люди его смешать готовы с грязью, в него сливают все зубные боли и боли в животе, все неудачи в торговле и в семье, все свои ссоры, желанья отомстить, свою бессонницу и скуку.

Другие же считают Его шкатулкой, где - полно сокровищ, откуда можно вынуть любую безделушку, лишь захоти.

В ранг счетовода Его возводят третьи. Им кажется, что должен Он вести подсчёт не только их долгам, учитывать не только тех, кто должен им, но также собирать долги, отчёт предоставляя.

Сколько разных податей на Бога налагают люди. Но мало кто подумает о том, что если б Бог и вправду был так занят, то Он, скорей всего, всё Сам бы делал и не нуждался в том, чтоб подгоняли или напоминали о заданьи.

Вы что напоминаете Ему о том, что солнцу уж пора вставать, и что луне пора исчезнуть?

Напоминаете ли вы Ему о зёрнышке, растущем в поле?

А может, вы напомните Ему о пауке, что плетёт себе приют?

Иль о птенцах в гнезде напомните Ему?

Напоминаете ль Ему вы о бессчётном количестве вещей, что наполняют Вселенную?

Зачем тогда вы память засоряете Ему своими нуждами? К чему навязывать себя Ему? Иль думаете вы, что Он вас меньше любит, чем зёрнышко, птенцов и паука? И почему своих даров не ждёте вы спокойно, как это делают они, не идёте по делам, без суеты, коленопреклоненья, не возводя вверх рук и не заглядывая в завтра с содроганьем?

И где - ваш Бог, Которому кричите в ухо вы все ваши прихоти, желанья, хваля иль жалуясь? Не в вас ли Он и не о вас ли Он? Разве Его ухо не ближе к устам вашим, чем язык ваш к нёбу?

От Бога вам дана Его Божественность, Она в вас семенем заключена. И если б Бог, вложив в вас это семя, заботился бы только о Божественности, а не о вас, чего б вы стоили тогда? И в чём была бы вашей жизни цель? А если бы не нужно было исполнять вам миссию, за вас её исполнил Бог, чего б стоила тогда вся ваша жизнь? Зачем, скажите, вам тогда молиться?

Не Богу доверяйте вы свои заботы и надежды. Его вы умоляйте не открывать те двери, от которых Он вручил вам ключ. Простор ищите в сердце вы своём. Ведь в сердца широте и есть тот ключ, что отомкнёт любую дверь. И в широте же сердца есть всё то, что вашу жажду утолит: добро и зло.

На помощь Мастер к вам придёт, как только призовёте вы Его, и выполнит любую вашу прихоть. Если вы дадите инструменты, проявите вы мудрость в обучении Его, приказ без страха отдадите, то сможет Он и вечности достичь, и смыть преграды все и все барьеры. А если инструменты плохи те, и не приручен Он, и с робостью приказ вы отдаёте, то либо будет попусту кружиться Он в облаках, либо суетно отступит перед первым испытаньем, потянет за Собою шлейф неудач.

И нет другого Мастера, чем красные тельца, бегущие по венам, и каждое из них полно чудесной силой, и каждое - отчёт всей вашей жизни и вообще всей Жизни, Её всех проявлений.

И в вашем сердце Мастер тот живёт, из сердца же Он действует. Вот почему так сердце воспевают. Оно исторгнет слёзы радости и горя. В нём прячутся все страхи Смерти, все страхи Жизни в нём живут.

Ваши желанья и мечты - то инструменты Мастера. Ваш ум следит за дисциплиной, приказы ваша воля отдаёт.

Когда ж научитесь снабжать вы кровь свою одним желаньем, которое затмит все остальные, доверитесь одной лишь мысли, не отвлекаясь на другие, и в едином порыве воли приказ вы отдадите, тогда желанье воплотится.

Как достигает святости святой? Ничем иным, как только кровь очистив от мыслей и желаний, со святостью не связанных, направив их волей искать лишь святости.

Каждое желание святое и каждая святая мысль, и каждый святой порыв волеизъявленья, с Адама и до наших дней, спешит на помощь человеку, который жаждет святости достичь. Всегда так было, что воды ищут моря, луч света ищет солнца.

Как же убийца совершит убийство, коль не наполнит кровь свою он жаждой смерти, не выстроит он клетки крови плотными рядами перед плетью мысли, убийственно настроенной, и не отдаст приказ он волей, что жалости не знает, произвести тот выстрел?

Любой убийца, от Каина до наших дней, стремится упрочить ряды той армии людей, что - опьянены убийства жаждой. Всегда так было, что вороны друг друга ищут, гиены тоже стаями живут.

Молиться - значит наполнять одним желаньем кровь, одною мыслью и единой волей. Это значит - себя настроить, быть в гармонии с тем, о чём вы молитесь.

Планета эта, запечатлённая в сердцах ваших, вздымается волнами воспоминаний обо всём, что видела она со дня рожденья.

Ни слова одного нет или дела, ни одного желанья или вздоха, нет ни одной мысли иль виденья, ни выдоха, ни тени, ни иллюзии, которых не включало б ваше сердце уже, и там они пребудут до скончания времён. Настройте сердце вы на что хотите, и тут же исполнение желанья на струнах его бросится играть.

Не нужен рот или язык, чтобы молиться. Вам нужно сердце тихое, что бодрствует, вам нужно лишь одно желанье, мысль одна и воля, что на миг не усомнится. В словах нет пользы, если в каждом слоге нет сердца пробуждённого. Коль сердце присутствует и бодрствует, то языку лучше бы поспать иль за устами схорониться.

И храмы не нужны вам, чтоб молиться.

Кто в сердце храм не может отыскать, не сможет обнаружить сердце в храме, куда бы ни пошёл он.

Но большинство людей ещё покуда брошены на произвол судьбы. Им хочется молиться, но они не знают как. Они молиться могут лишь словами, но их они найти не могут, и молятся они словами теми, что вы даёте им. Они теряются, приходят в ужас перед простором сердца своего. Поэтому нужны им стены храма и толпы тех, что им во всём - подобны, лишь так они спокойствие обрящут.

Пусть возводят они храмы. Пусть молитвы распевают.

Но вы молитесь об Осознаньи. Ведь только жажда Осознанья утолится. Всё остальное не наполнит вас.

Слово Творящее к Жизни есть ключ. Оно же открывается Любовью. Любовь приходит с Осознаньем. Наполните этим вы сердце своё.

Не утруждайте язык свой словами. Груз молитв снимите с себя. Освободите себя от рабства богов, которые пленили вас дарами, которые ласкают вас одной рукой, другой же вас терзают, которые довольны и добры, когда им молятся и восхваляют, но гневаются и жаждут мщенья, когда их осуждают, что не слышат, если не взывать к ним, и не дают, коль не попросите, а наградив вас чем-то, об этом же жалеют, чей ладан - ваши слёзы, чья слава - то ваш стыд.

Освободите сердце от таких богов, чтоб Одного найти в нём. Того, Кто вас Собой наполнил. И станете тогда и вы полны.

Беннун: То говоришь ты о ЧелоВеке, как о всемогущем, то как об оставленном на произвол судьбы. Мы остались в тумане, как и прежде.

Глава 14

МИРДАД: В момент рожденья ЧелоВека архангелы вели беседу эту.

Сказал архангел первый:

Младенец дивный на Земле родился, и воссияла Она светом.

Второй же молвил:

Король родился в Небесах, и Небеса в волненьи затрепетали.

1-й: Он - плод слияния Земли и Неба.

2-й: И вечный он союз - отец, мать и дитя.

1-й: В нём возвеличилась Земля.

2-й: В нём Небо подтвердилось.

1-й: День спит в его глазах.

2-й: Ночь в сердце пробудилась.

1-й: А грудь его - гнездо ветров.

2-й: А горло - лоно песен.

1-й: Руками горы может он обнять.

2-й: А пальцами потрогать звёзды.

1-й: Моря шумят в его костях.

2-й: И Солнцем кровь его - полна.

1-й: Уста его есть кузница и форма.

2-й: Язык же наковальня есть и молот.

1-й: А ноги его скованы цепями Завтрашнего дня.

2-й: А в сердце его - ключ от тех цепей.

1-й: Во мраке и грязи дитя растёт.

2-й: Зато завёрнуто оно в пелёнки Вечности.

1-й: Как Бог, владеет он секретом цифр, как Бог, он знает тайну слов.

2-й: Все цифры знает он, кроме одной, Священной, Которая и первой, и последней является. Со всеми он знаком словами, но одного не знает Слова, Животворящего, Что первым и последним является.

1-й: Узнает он и Цифру, и Слово то.

2-й: Но только если перестанет он блуждать среди пустынь Пространства, и если взгляд свой кинет за пределы Времени.

1-й: Дитя Земли!

2-й: Король Небес!

1-й: Ему дал имя ЧелоВека Безымянный.

2-й: Он Безымянному дал имя Бога.

1-й: А ЧелоВек есть слово Бога.

2-й: Бог - слово ЧелоВека.

1-й: Хвала - Тому, Чьё слово - ЧелоВек.

2-й: Хвала - Тому, Чьё - слово Бог.

1-й: Сейчас и вечно.

2-й: Везде и здесь.

Так говорили два архангела в момент рожденья ЧелоВека.

И два архидемона вели беседу эту:

Первый архидемон сказал:

-Неистовый ряды пополнил наши воин. И с помощью его мы сможем победить.

Второй архидемон сказал:

-Родился трус, трясущийся и жалкий. Пороки и измена написаны на лбу его. Ужасен - в страхе он своём и преступленьях.

1-й: Дик и бесстрашен - взгляд его.

2-й: Слёз и смиренья сердце его - полно. И всё же страшен - он в смиреньи и в слезах.

1-й: Остёр и проницателен - ум его.

2-й: Ленив и бестолков - слух его. Опасен - он в сей тупости и лени.

1-й: Но руки его - быстры и ловки.

2-й: А ноги - неуклюжи и робки. Чудовищна - его пассивность, нерешительность - тревожна.

1-й: Наш хлеб для нервов его будет сталью. Наше вино огнём охватит кровь его.

2-й: Он забросает нас хлебами, как камнями, кувшины же с вином он разобьёт о наши головы.

1-й: Но станут боевою колесницей желанье хлеба, жажда до вина.

2-й: Его неукротимый голод, жажда неутолимая дадут непобедимость, и в нашем лагере подымет он восстанье.

1-й: Но колесницей будет править смерть.

2-й: Со смертью в колеснице бессмертным станет он.

1-й: Разве Смерть ведёт его к чему-то, кроме Смерти?

2-й: Смерть страданий вечных его столь будет для него желанна, что в лагерь Жизни приведёт его.

1-й: Смерть - предатель Смерти?

2-й: Жизни Жизнь - верна.

1-й: Его уста раздразним мы плодами редкими.

2-й: Но плод иной захочет он отведать, что не на этом полюсе взращён.

1-й: Мы соблазним его глаза и обонянье цветов прекрасных нежным ароматом.

2-й: Но будет взгляд его искать цветов других, а обонянье - запаха другого.

1-й: Мы музыкой далёкою и сладкой станем слух ласкать его.

2-й: Но повернётся к хору он другому.

1-й: Страх сделает его рабом для нас.

2-й: Надежда защитит его от страха.

1-й: Боль покорит его.

2-й: А Вера освободит от боли.

1-й: Мы сон его кошмарами наполним, сбивающими с толку, а бдения часы затмим тенями.

2-й: Загадки те его воображенье разгадает, растают тени.

1-й: Но можем мы считать его одним из нас.

2-й: Считай его одним из нас, коль хочешь, но и противником его считать ты должен.

1-й: Но может ли он быть одновременно за нас и против нас?

2-й: Он - одинокий воин. А враг его единственный - его же тень. Как ляжет тень, так битва повернётся. Когда тень впереди его, тогда он - с нами. Когда же позади, тогда он - против нас.

1-й: Так что ж, держать его спиною к солнцу?

2-й: Но кто удержит солнце за спиной?

1-й: Загадочен - тот воин.

2-й: Загадочна - и тень его.

1-й: Сколь славен ты, рыцарь одинокий.

2-й: И одинокая сколь славна тень.

1-й: Хвала ему, когда он - с нами.

2-й: Хвала ему, когда он - против нас.

1-й: Сейчас и вечно.

2-й: Здесь и везде.

Так говорили два архидемона в момент рожденья ЧелоВека.

Глава 15

Мастер произнёс последнее слово, и чья-то тень появилась у входа в пещеру. Мы увидели фигуру Старейшины, он затмил собой свет и перекрыл нам воздух. В голове моей пронеслась мысль о том, что фигура у входа - это те два архидемона, о которых нам рассказывал Мастер.

Глаза Старейшины пылали, борода развевалась на ветру. Он бросился к Мастеру и схватил его за руку, пытаясь вытолкать из пещеры.

- Шамадам. Я слышал всё, что породил твой подлый ум! Через твой рот изливается яд. Твоё присутствие поражает недугом тяжким. Как Старейшина Ковчега, я приказываю тебе: убирайся!

Но Мастер, хоть и был хрупкого телосложения, не шелохнулся, как если б он был великаном, а Шамадам - ребёнком. Он взглянул на Шамадама и произнёс:

-Лишь тот имеет право высылать другого, кто обладает властью принимать. Разве ты, Шамадам, принял меня в братство?

Шамадам: Твой жалкий вид тронул моё сердце, потому я тебя и впустил.

МИРДАД: Мою Любовь своей ты тронул жалостью. И вот я здесь, со мной - моя Любовь. Но ты - ни здесь, ни там. И тень твоя лишь носится повсюду. А я пришёл собрать все тени и спалить их в свете Солнца.

Шамадам: Я был Старейшиной Ковчега задолго дo того, как дыхание твоё стало отравлять воздух здешний. Как только твой язык повернулся сказать такое: "Я - не здесь"?

МИРДАД: Я был и до того, как эти горы появились, и я ещё пребуду долго после того, когда они сотрутся в пыль.

Я - Ковчег, алтарь - я и огонь. И если не укроешься во мне, то станешь ты добычею штормов. И если не смиришься предо мной, то не познаешь ты освобожденья от ножей Смерти. И если не поглотит тебя мой ласковый огонь, то станешь топливом для Адского огня.

Шамадам: Нет! Вы слышали? Братья, ко мне! Сбросим этого самозванца в пропасть!

И Шамадам бросился к Мастеру и схватил его за руку, желая вытащить из пещеры. Но Мастер стоял, как вкопанный. И никто из братьев не двинулся с места. Шамадам опустил голову и вышел из пещеры, бормоча себе под нос: "Я - Старейшина Ковчега. Вы ещё узнаете, кто здесь - главный".

Мастер смотрел ему вслед. Цамора не выдержал и нарушил молчание.

Цамора: Шамадам оскорбил нашего Мастера. Что ты хочешь, чтобы мы сделали с ним?

МИРДАД: Молитесь за Шамадама. Больше ничего. Молитесь, чтобы спала пелена с глаз его, и чтобы тень растаяла.

Как притянуть к себе легко добро, так же легко и зло приблизить. Как на Любовь настроиться легко, так и на Ненависть.

Из Космоса бескрайнего, безбрежного простора сердец своих зовите Благословенье мира. Ведь всё, что есть Благословение для мира, Благословением является для вас.

Молитесь же о благе всех существ. Ведь благо для любого существа есть ваше же благополучье.

Ведь каждый есть кирпичик Бытия, вы - бесконечной лестницы ступени. Те, кто хотят добраться до Свободы, должны на чьи-то плечи опираться. Они ж подставят плечи для других, для тех, кто вознестись стремится выше.

И кто же - Шамадам, как не ступень для вас? И разве не хотите вы, чтоб ваша лестница была и крепкой, и надёжной? Вам надлежит заботиться о каждой ступени и следить, чтоб они крепки и надёжны были.

И кто же - Шамадам, если не камень, положенный в основу вашей жизни? А вы - суть камни, что в основе его жизни и всех других существ. Следите, чтоб Шамадам был камнем без изъяна, чтоб жизнь построить цельную. И безупречны будьте, чтобы жизнь тех, кому вы будете нужны, была бы безупречной.

Подумайте, у вас всего два глаза? Я говорю вам, каждый глаз, что видит, - на небе, на земле иль под землёй, - лишь продолженье ока вашего. Насколько взгляд соседа - ясен, настолько же - ясны и ваши очи. И коль туманен - взгляд его, туманен - взгляд и ваш.

Слепец - глаза незрячие для вас. Оберегайте зрение соседа, чтоб лучше видеть вы могли. Храните ваше зрение, чтобы сосед не спотыкался и не упал бы перед вашей дверью.

Цамора думает, что Шамадам меня обидел. Разве может невежество нарушить Осознание моё?

Ручей, что глину, ил несёт с собою, способен загрязнить ручей хрустальный. Но разве может он море загрязнить? Ведь радостно приемлет море грязь, по дну её рассеет и воду чистую ручью вернёт.

Вы можете запачкать иль очистить квадратный фут земли, возможно, милю. Но кто запачкать иль очистить Землю может? Земля вбирает нечистоты человека и зверей, взамен Она нам дарит плоды и ароматные цветы, и урожай, и мягкую траву.

Меч ранит плоть. Но может ли он ранить воздух, каким бы острым не был он?

И только лишь гордыня человека и узкое сознание себя, невежества и похоти созданье способно оскорбить иль оскорблённым быть, и станет оскорблять в ответ и грязью грязь смывать.

И коль ваш мир гордынею отравлен, услышат ваши уши оскорбленья, а тумаки на голову падут. И спустит этот мир на вас собак, что стерегут ничтожные законы, и убежденья, купленные златом, и благородство, что покрыла плесень. Они объявят вас врагом порядка и сеятелем хаоса и смерти. На всём пути для вас стоят капканы, а ложе ваше застлано крапивой. Они вам будут посылать проклятья и в очи вам презрительно плевать.

Не позволяйте сердцу вашему ослабнуть. Как Море, широко и глубоко оно пусть будет, благословит того, кто проклинает вас.

И, как Земля, щедры вы будьте и спокойны, и нечистоты человеческого сердца в здоровье и красу умейте превращать.

Как Воздух, свободны будьте и легки. Меч, что захочет ранить вас, покроет ржавчина. Рука, что нанести удар захочет, устанет и замрёт на полпути.

Мир, не зная вас, не сможет вас в себя принять. И потому насторожён он будет, рычаньем станет охранять себя. Но, зная мир, вы можете его в себя вобрать. И гнев его смягчайте добротой и растворяйте клевету в Любви и Осознаньи.

И Осознанье проведёт сквозь ночи тьму и выведет на свет дневной.

Так учил я Ноя.

Так учу и вас.

Семеро погрузились в молчание. Мы уже знали, что слова: "Так Ноя я учил" означают, что Мастер закончил.

Глава 16

Однажды, возвращаясь с Мастером из убежища, мы увидели такую картину: у ворот Ковчега стоит Шамадам, размахивая клочком бумаги, а перед ним распростёрся человек. Мы услышали, как Шамадам произнёс: "Твои отсрочки истощают моё терпение. Я больше не могу потакать тебе. Плати сейчас же, или ты сгниёшь в тюрьме".

Мы узнали того человека. Его звали Рустидион, он был одним из тех, кто арендовал землю Ковчега. Нищета сломила его, а годы довершили дело. Он умолял Старейшину отсрочить выплату процентов, так как недавно потерял единственного сына и корову, и всё - за одну неделю, а жену горе приковало к постели. Но сердце Шамадама нельзя было смягчить просьбами.

Мастер подошёл к Рустидиону и, взяв за руку, произнёс:

-Встань, мой Рустидион. Ты - тоже олицетворенье Бога, а Божий Лик не должен кланяться теням.

Затем, повернувшись к Шамадаму, продолжил:

-Покажи мне расписку.

Шамадам, только что метавший громы и молнии, стал кроток, как ягнёнок. Он протянул Мастеру бумагу. Мирдад взял её и долго рассматривал. Шамадам же воззрился на него ничего не говоря.

МИРДАД: Не Тот, Кто обладал богатством, построил наш Ковчег. И разве завещал тебе Он деньги, чтоб в рост давать их? Разве завещал тебе имущество, которым можно торговать, иль земли, которые б ты мог сдавать внаём, тем наживая жир себе? Разве завещал тебе Он пот и кровь твоих же братьев? А может, Он завещал тебе тюрьму для тех, чей пот ты высушил до дна, чью кровь ты высосал до капли?

Ковчег, алтарь, и свет Он завещал тебе и боле ничего. Его нетленным телом стал Ковчег, бесстрашным сердцем - алтарь, а вера - светом, что не меркнет. Вот что тебе Он завещал хранить нетронутым и чистым среди мира, который пляшет под дудку Смерти, который утопает в трясине несправедливости, лишь потому, что веру потерял он.

И чтоб заботы о насущном хлебе не отвлекали бы тебя от дел духовных, позволено тебе жить подаяньем прихожан. Со времени Ковчега основанья не испытали братья недостатка в одежде иль еде.

И как могло случиться! Благотворительность ты превратил в проклятье и для себя, и для всех тех, кто подарки вам дарил. Ты их поработил дарами их же. Ты наказал их той же плетью, что для тебя они сплели. Раздел их догола, забрав одежду, что шили для тебя. Ты отнял хлеб, который пекли они тебе. Ты выстроил тюрьму из тех камней, что приносили они тебе. Ты изготовил гробы и хомуты из дерева того, что отдавали они тебе, чтобы согреться мог ты. Их пот и кровь дал в долг им, теперь проценты с этого берёшь.

Ведь что - такое деньги, как не пот и кровь людей, обманом превращённые в монеты, с чьей помощью поработить людей возможно? И что же есть богатство, как не пот и кровь, которые собрал не проливавший ни того и ни другого, чтобы потом тиранить тех, кто больше всех потел и крови лил?

Горе им! Тем, кто спалил свой ум и сердце умертвил, а дни свои и ночи уничтожил накоплением богатства! Не ведают они, что накопили.

Пот проститутки, вора, убийцы, чахоточных и прокажённых, пот слепых, хромых, калек, пот крестьянина и его быка, пот пастуха, овцы его и многое другое накопили.

Кровь сироты и жулика, кровь деспота и мученика, кровь нечестивца и святого, разбойника и жертвы, кровь палачей и тех, кого они казнят, кровь вымогателей, мошенников и тех, кто ими был обманут, и многое другое накопили.

Горе им, торгующим людскими потом и кровью! Наступит час, когда свою назад попросят цену и пот, и кровь. Ужасна будет их цена, и страшны те будут кредиторы.

Давая в долг, потребовать проценты! Сия неблагодарность - столь бесстыдна, что нету ей прощенья.

Что у тебя есть, что в долг давать ты можешь? И разве жизнь твоя не дарена тебе? И если б Бог за малые дары Свои проценты назначал, чем расплатился б ты?

А этот мир? Он - общая казна, в которую и люди, и вещи всё отдают, что только ни имеют, чтоб поддержать друг друга.

Разве соловей одалживает песню, ручей - журчание воды?

Разве дуб одалживает тень, а пальма - финики?

Разве овца, что шерсть тебе даёт, взамен за это требует проценты?

Разве облака дождём торгуют, а Солнце продаёт тепло и свет?

И чем была бы твоя жизнь без этого всего и тысячи других вещей? И можно ли сравнить, кто вкладывает больше, а кто меньше в казну Земли?

И можешь ли ты, Шамадам, вклад подсчитать Рустидиона в казну Ковчега? И что же? Ты одолжишь ему его же вклад, возможно, незначительную часть - да и проценты за него назначишь? Или в тюрьму его отправишь и погибать оставишь там?

Каких процентов хочешь ты с Рустидиона? Да разве ты не видишь, как выгодно ему брать в долг? Какой же нужно платы тебе ещё сверх сына погибшего, коровы мёртвой, парализованной жены? Чего ещё ты можешь требовать с него?

Шамадам, протри глаза! Проснись же до того, как платить тебе сполна с процентами придётся, а коль не сможешь, то попадёшь в тюрьму и там сгниёшь.

И вас к тому же призываю. Протрите вы глаза, восстаньте ото сна!

Давайте, когда вы только можете, и всё, что можете, но не взаймы, иначе всё, что есть у вас, и даже ваша жизнь - всё превратится в долг, который нужно немедля погасить, иль вы окажетесь несостоятельными и в яму долговую попадёте.

Мастер посмотрел расписку, разорвал её на кусочки и развеял их по ветру. Затем обратился к Химбалу, хранителю казны Ковчега, и сказал:

-Дай Рустидиону всё необходимое, чтоб смог купить он две коровы, и чтоб заботиться он мог и о жене, и о себе до окончанья дней своих.

Рустидион, иди же с миром. Твой долг прощён. И ты никогда не становись ростовщиком. Ведь долг того, кто одолжил, намного больше и тяжелей, чем долг того, кто занял.

Глава 17

Много ещё гудел Ковчег, обсуждая случай с Рустидионом. Майкайон, Микастер и Цамора прославляли Мастера. Цамора говорил, что ему ненавистен вид денег, а не то, что прикосновение к ним. Беннун и Абимар и одобряли, и не одобряли поступок Мастера. Химбал же высказывал неодобрение, говоря о том, что в мире невозможно прожить, не имея денег, и что богатство - это награда Божья за бережливость и трудолюбие, а бедность - наказание за праздность и расточительность, и что кредиторы и должники будут существовать до скончания времён.

Шамадам же занимался восстановлением своего пошатнувшегося положения Старейшины. Однажды он призвал меня к себе и в уединении своей кельи говорил со мной.

Шамадам: Ты - летописец Ковчега, к тому же ты - сын бедняка. У твоего отца нет земли, зато есть семеро детей и жена - восемь ртов, которые он должен кормить, помимо себя. Не записывай этот случай, дабы те, кто придут после нас, не насмехались над Шамадамом. Отрекись от этого распутника Мирдада, и отец твой станет свободным землевладельцем, наполнит свои амбары зерном, а сундуки - золотом.

На что я ответил: "Бог позаботится о моём отце и семье лучше, чем Шамадам. А что касается Мирдада, то я обязан ему Знаниями и Освобождением. Так что я скорее жизнь отдам, чем покину его. А записи вести я буду, отображая всё, что видел и слышал".

Позже я узнал, что Шамадам делал подобные предложения каждому из братьев, но преуспел он иль нет, я не могу сказать. Однако стало заметно, что Химбал уже не так ревностно посещает наши собрания в Убежище.

Глава 18

После того случая много раз воды сходили с гор, и много раз наполнялось море. И вот пришёл день, когда Братья, за исключением Химбала, собрались вокруг Мастера в Убежище.

Мастер рассказывал нам о Всеединой Воле. Вдруг он прервал речь и произнёс:

-Химбал - в беде. Он к нам бы обратился за помощью, но от стыда не может он сюда направить стопы. Так помоги ж ему ты, Абимар.

Абимар вскоре вернулся с Химбалом. Тот шёл в слезах.

МИРДАД: Подойди ко мне, Химбал.

Ах, Химбал! Смерть твоего отца снедает горем сердце тебе и превращает в слёзы кровь. Что б делал ты, коль вся семья твоя погибла? Когда же все отцы и матери, все братья и все сёстры отбудут в мир иной, и ты не сможешь дотронутся до них, увидеть их, тогда что будешь делать ты?

Химбал: Да, Мастер. Отец мой умер мучительною смертью. Вол, которого недавно он купил, вспорол ему живот и череп раздробил. Мне сообщили только что. Горе мне. Ах, горе мне.

МИРДАД: И умер он как раз тогда, когда, казалось бы, удача повернулась к нему лицом.

Химбал: Да, Мастер, это - так.

МИРДАД: И смерть его терзает тебя ещё и потому, что вол был куплен на деньги, что ты ему послал.

Химбал: Да, Мастер, это - так. Кажется, ты знаешь обо всём.

МИРДАД. А деньги те были ценой любви твоей к Мирдаду.

Наронда: Химбал больше не мог говорить и разразился слезами.

МИРДАД: Отец не умер твой, Химбал. И форма, и тень его не умерли. А умерло лишь ощущение твоё той формы и той тени. Ведь бывают формы столь тонкие, а тени столь прозрачные, что людское око их вряд ли сможет различить.

Тень кедра, растущего в лесу, - не та же, что - тень кедра, в мачту превратившегося иль в колонну в храме, или подмостками для виселицы ставшего. На солнце кедр отбрасывает не ту же тень, что при луне, или при звёздах, или на заре.

И всё же, кедр, как он ни изменился, всё кедром остаётся, хотя все остальные кедры в лесу не признают его.

И гусеница сможет ли сестру узнать, когда томится в коконе она? А кокон шёлковый поймёт ли, что бабочка когда-то им была?

И семечко в земле узнать ли сможет родню свою, что колосится в поле?

А пар или вода морская смогут признать сестёр и братьев в тех снегах, что гор вершины покрывают?

А может ли Земля узреть родную душу в том метеоре, что пронзает Космос, по куда не обрушится он с неба?

Узнает ли дуб в жёлуде себя?

Отец твой ныне пребывает в свете, и этот свет слепит глаза твои, и форма его ныне - такова, что ты его не узнаёшь, а потому считаешь, что твоего отца уж больше нет. Материальная часть человека, где б ни была она, какую форму бы ни принимала, будет тень отбрасывать всегда, пока не растворится в свете части Божественной.

Дерева кусок, будь он зелёной веткою сегодня, доскою - завтра, он деревом останется, а тень и форму он изменит лишь тогда, когда сгорит в огне. И человек всё ж будет человеком, когда и жив, и мёртв, покуда Бог не поглотит его, покуда не поймёт он своего единства. Этого, однако, нельзя достичь за малый промежуток, достаточный лишь веки чтоб смежить, который люди жизнью называют.

Всё Время - это время жизни.

Нет остановок и начал во Времени. И так же нет в нём и караван-сараев, где путник мог бы отдохнуть.

Время - непрерывность, перекрывающая себя. В нём задние ряды смыкаются с передними. Ничто не кончено и не прекращено во Времени, ничто не начато.

Время - колесо, вращаемое чувствами. Лишь ими установлен в Космосе круговорот.

Сезонов наблюдаете вы смену и мните, что переменам всё подвластно. И всё же признаёте вы, что сила, что начинает время года и его заканчивает, - одна и та же.

За ростом вновь последует упадок, и малодушно вы его концом зовёте всего, что выросло. Но всё же признаете, что сила, заставляющая нечто расти и разрушаться, не растёт и не спадает.

И силу урагана сравнив с бризом, вы говорите: она - больше. Но всё же признаёте вы, что Тот, Кто правит ветром, навевает бриз, никуда не носится, как буря, и не витает вместе с бризом.

Как легковерны - вы! Как поддаётесь на уловки ваших чувств. Куда же подевалось воображенье ваше? Ведь только с ним вы сможете увидеть, что перемены, в которых вы убеждены,- лишь ловкость рук, обман.

Как может ураган быстрее бриза быть? Не бриз ли даст начало урагану? И разве ураган в себе не носит бриз?

Вы, те, кто по Земле шагает, как отмеряете вы расстоянье, которое прошли, шагами, милями? Гуляете ли вы или бежите, Земля несёт вас скоростью своей. Ваша скорость равняется и скорости Земли. Но Землю ведь несут тела другие, и скорость Её - та же, что у них.

Медлительность - начало быстроты, а быстрота несёт медлительность на крыльях. Медлительность и быстрота - неразделимы в любой момент, в любом Пространства месте.

Как судите, что рост есть рост, а угасанье - это угасанье, и что одно напротив есть другого? Ведь всё, что на Земле произрастает, сидит в разрушенном. Всё разрушается лишь потому, что создаётся что-то.

Ведь вы растёте, постоянно угасая, а разрушаетесь вы из-за роста.

И разве умерший живым не дарит почву? Разве живые не хранят в себе умерших?

Рост - разрушения дитя, а разрушенье - роста, Жизнь - Смерти мать, а Смерть есть мать Жизни. В том истина, что все они - едины в каждой точке Времени, Пространства. В том истина, что ваша радость жизни и роста настолько же - глупа, сколь горе смерти, разрушенья.

И почему вы осень временем зовёте созреванья? Я говорю вам, зреет виноград зимой, хоть это дремлющий всего лишь сок, что видит сны в вине, и зреет он весной, когда нежнейшей изумрудной гроздью вдруг расцветёт лоза, он зреет летом, когда, янтарным наливаясь соком, горит под поцелуем Солнца.

И коль в любом сезоне заключены другие три, то истина - суть в том, что все они сливаются в одно в любой момент, в любом Пространства месте.

Обманщик - время, люди - простофили.

Как белка в колесе, ЧелоВек, придумавший круговорот Времён, так увлечён движеньем, что больше Он не верит, что Сам Он вертит колесо, и не находит времени, чтоб ход Времён остановить.

Как кошка, что точильный лижет камень и верит в то, что кровь течёт из камня, так ЧелоВек слизывает кровь с обода Времён и поглощает плоть, разодранную спицами, и верит, что это - кровь и плоть Времён.

И Космос колесо Времён вращает. На ободе его найдётся всё, что могут чувства воспринять, они не могут воспринять ничто в отрыве от Времени, Пространства. Потому всё продолжает исчезать и появляться. То, что исчезает для одного, явится для другого. То, что один поднимет вверх, другой опустит вниз. То, что может казаться днём одному, другому будет ночью.

Едина - дорога Жизни и Смерти на ободе Времён. Движение по кругу никогда не кончится, себя не исчерпает. И каждое движенье в мире есть движенье в круге.

И что же? ЧелоВеку никогда от круговерти не освободиться?

Освободится Он! Ведь ЧелоВек - наследник Божественной Свободы.

Пусть колесо вращается, но ось его - статична.

Бог есть ось. Хоть всё вращается вокруг Него во Времени, Пространстве, всё ж Он всегда вне Времени и вне Пространства в покое пребывает. Хоть всё создано Его единым Словом, всё ж Слово это - вне Времени и вне Пространства, так же, как и Он.

Где ось - там и покой. Где обод - беспокойство. Что выберите вы?

Переместитесь с обода колеса Времён туда, где ось его, освободите себя от тошноты вращенья. Пусть Время вертится вкруг вас, но вы же не вращайтесь вместе с ним.

Глава 19

Беннун: Прости меня, Мастер, но твоя логика приводит меня в замешательство своей нелогичностью.

МИРДАД: Не мудрено, Беннун, что ты "судьёй" зовёшься. Прежде, чем вынести вердикт, ты хочешь разобраться во всём логически. Так поступаешь ты. Но разве ты не понял: единственная польза от Логики есть в том, чтоб от неё освободиться и в сердце своём Веру отыскать, а через Веру Осознанье обрести?

Логика - незрелость, сплетающая сеть из паутины, в те сети поймать она желает бегемота знаний. Когда же Логика достигнет полноты, она в сетях своих запутана, и в Веру она здесь переродится, а Вера - то же знание, но глубже.

Логика - костыль для инвалида. Для быстроногого является обузой, а для летающего - неподъёмным грузом.

Логика - в безумстве Вера. Вера - Логика, что полноты достигла. Когда же твоя логика достигнет расцвета, ты перестанешь говорить о ней.

Беннун: Чтобы переместиться с обода Времени на ось колеса, мы должны отказаться от себя. Может ли человек отречься от собственного существования?

МИРДАД: Для этого должны вы отречься от себя того, кто Времени игрушка, и утвердить Себя того, над кем - не властно Время.

Беннун: Может ли отрицание одного себя стать утверждением другого?

МИРДАД: Да, отречься от себя - то значит утвердить Себя. И если кто-то умирает для перемен, рождается для неизменности. Но большинство живёт, чтоб умереть. И счастлив - тот, кто умер, чтобы жить.

Беннун: И всё же дорога человеку форма его, то, как он видит себя. Разве может он раствориться в Боге и вместе с тем осознать себя?

МИРДАД: Ведь не теряется ручей, вливаясь в море. Для ЧелоВека форму потерять и то, как Он Себя определяет в Боге - значит тень свою оставить и обнаружить в себе Источник Света, бестеневую Сущность.

Микастер: Как же может ЧелоВек, существующий во Времени, быть свободным от тисков Времени?

МИРДАД: Так же, как Смерть избавит вас от Смерти, а Жизнь от Жизни вас спасёт, и Время также свободным от Времени поможет стать.

И человек устанет так от изменений, что всё в нём будет жаждать чего-то, что сильнее перемен. И это он найдёт в себе.

Блаженны - жаждущие, ибо на пороге Свободы находятся они. К ним обращаюсь я, для них я говорю. Разве выбрал бы я вас, если б не слышал молитв я ваших?

Но горе тем, кто ходит по кругу Времени и хочет в нём свободу обрести, и счастье и покой. Едва лишь улыбнутся при рожденьи, как близость смерти наполняет их рыданьем. Едва наполнятся, как сразу же пусты. Едва голубка мира к ним спустится, как тут же превратится в стервятника войны. Чем больше они знают, тем меньше знают. Чем дальше они продвинулись вперёд, тем более отстали. Чем выше поднимаются они, тем ниже падают.

Для них речь моя кажется туманом и бормотаньем, бередящим слух, богослуженьем в сумасшедшем доме, светом фонаря, зажжённым для слепых. По куда не начнут они желать Свободы, меня им не услышать.

Химбал: Теперь не только услышать тебя могу я, Мастер, но и сердцем принять твои слова. Прости глухого и слепого Химбала, того, кем я был ещё вчера.

МИРДАД: Не нужно больше плакать, Химбал. Слёзы не годятся для глаз, которые хотят за горизонт проникнуть взглядом, увидеть, что за Временем стоит и за Пространством.

Пускай тот, кто смеётся, когда его щекочет Время, пускай он плачет, если Время его царапает ногтём.

Пускай согретый Молодостью пляшет, но стонет и вздыхает, глядя на морщины Старости.

Пускай весельчаки на карнавале Времени посыплют пеплом темя на его похоронах.

Но вы спокойны будьте. В калейдоскопе изменений ищите То, Что - неизменно. Ничто во Времени слезы не стоит. Не стоит и улыбки тоже. Лицо смеющееся и лицо в слезах роднит между собой одна гримаса.

Боитесь вы слезы солёной? Тогда страшитесь судороги смеха.

Слеза, засохнув, обратится смехом, а смех, сгущаясь, потечёт слезой.

От радости не воспаряйте, от горя не сжимайтесь, спокойны одинаково вы будьте.

Глава 20

Микастер: Мастер, куда мы уходим после смерти?

МИРДАД: Где ты сейчас, Микастер?

Микастер: В Убежище.

МИРДАД: Думаешь ли ты, Убежище достаточно большое, чтобы вместить тебя? Думаешь ли ты, Земля - людей единственная гавань?

Ведь, несмотря на то, что ограничены - во Времени тела, в Пространстве есть у них пределы, из Времени и из Пространства составлены они. Так много в вас того, что Солнцем рождено, оно живёт на Солнце. Так много в вас - того, что - от Земли, то на Земле живёт. И так - со всеми другими светилами и бездорожьем между ними.

И лишь глупцы считают, что единственный дом человека на Земле, что мириады небесных тел, кружащихся над нею - лишь украшение для дома иль развлечение для глаз его.

И первая звезда, и Млечный путь, Плеяды - такие же дома для человека, как Земля. И каждый раз, когда их луч достигнет взгляда ЧелоВека, Он возвышается до них. Когда ж под ними Он проходит, тогда в Себя вбирает их.

Есть в ЧелоВеке Всё. Во Всём есть ЧелоВек. Вселенная - то тело Целое. Объединяйтесь же с малейшею частицей, и вы объединитесь с Целым.

Вы постоянно умираете, живя, а значит, умирая, вы живёте. Если и не в этом теле, то в теле другой формы. Но вы будете жить в теле до тех пор, пока не растворитесь в Боге, не одолеете вы измененья.

Микастер: Вернёмся ли мы на Землю в нашем путешествии от одной перемены к другой?

МИРДАД: Повторенье - Времени закон. То, что однажды во Времени произошло, ещё и ещё раз повторится. А долго ль ждать иль коротко, зависит от силы вашего желанья.

Когда выходишь ты за Жизни круг, в круг Смерти ты вступаешь, и если с собой несёшь ты жажду неутолённую, томленье по Земле, и не насытился сполна её страстями, тогда магнит Земли тебя притянет снова. Она тебя выкармливает грудью, а Время от груди той отучает Жизнь за Жизнью, Смерть за Смертью, пока себя не отучишь ты однажды, раз и навсегда, своею волей.

Абимар: А над тобою Земля имеет власть? Ведь ты - один из нас?

МИРДАД: Я прихожу, когда хочу, и ухожу, когда хочу. Я прихожу, чтобы детей Земли освободить от удушающих Её объятий.

Майкайон: Я хотел бы освободиться от Земли навсегда. Как мне это сделать, Мастер?

МИРДАД: Люби ты Землю и всех Её детей. Когда же на твоём Земном счету останется Любовь лишь, Земля тебя отпустит, сняв оковы.

Майкайон: Но Любовь - это привязанность, а привязанность - это рабство.

МИРДАД: Нет, Любовь - свобода от привязанностей. Когда ты любишь всех и вся, то ни к чему ты не привязан.

Цамора: Можно ли через Любовь избежать повторения грехов, противоречащих Любви, и тем остановить круг Времён?

МИРДАД: Вы можете придти к тому чрез Покаянье. Проклятие, покинувши язык, искать оправится другой приют, когда, вернувшись, на прежнем месте обнаружит любовную молитву. Так Любовь задержит повторение проклятья.

И похотливый взгляд блудливых ищет глаз, вернувшись, а находит лишь материнство в глазах твоих, наполненных Любовью. Так Любовь задержит похоть.

Порочное желанье, зародившись в порочном сердце, полетит искать гнездо другое, когда вернётся и увидит сердце материнское, полное желаний любящих. Так Любовь задержит возрождение порока.

Вот что такое Покаяние.

Время не сможет повторить ничто, кроме Любви, когда Любовь останется единственным остатком. Одно и то же, повторяясь, постоянством становится, собою полнит Время и Пространство, и отменяет их.

Химбал: И всё же, кое-что тяготит моё сердце и лежит облаком на Осознаньи. Мастер, почему мой отец умер так?

Глава 21

МИРДАД: Не странно ли, что вы, дети Пространства и Времени, ещё не осознали, что Время - это память Вселенская, хранимая в скрижалях Пространства?!

И если, ограниченные в чувствах, запомнить всё ж способны вы хоть что-то, что происходит меж рождением и смертью, насколько больше помнить Время может? То Время, что до вашего рождения существовало, и то, что будет длиться после смерти вашей бесконечно.

Время помнит не только то, что яркою картиной хранится в памяти, но также всё, о чём вы позабыли.

Забвенья нет во Времени. И нет ни одного движенья, иль выдоха и вдоха, иль желанья, что не запомнились. И всё, что память Времени хранит, начертано в Пространстве.

Земля под вашими ногами, воздух, которым дышите, дома, в которых вы живёте, сохранены в подробностях в архивах вашей жизни, прошлой, настоящей и будущей, и вам предстать готовы, коль захотите вы прочесть и вспомнить что-то, и коли есть довольно сил у вас, чтоб прочитать, и коль желанье есть смысл отыскать в том.

И в жизни, в смерти, на Земле, за ней вы не останетесь одни, всегда вас будут сопровождать все те, кто принимал участье в вашей жизни и смерти. Ведь вы - частица их, они - частица вас, и так же, как для них необходимы вы, нуждаетесь и вы в них.

Воля ЧелоВека есть во всём, всё обладает волей в ЧелоВеке. И постоянный, непрерывный идёт обмен. Но человеческая память вас подводит, не то что безошибочная память Времени, которая ведёт отчёт точнейший о ваших отношениях друг с другом, с другими существами во Вселенной. Она же заставляет ЧелоВека вновь и вновь вести отчёт, за жизнью жизнь, за смертью смерть.

И молния бы в дом не ударяла, когда бы дом её не притянул. И дом в ответе столько ж за руины, сколь молния.

И вол бы не напал на человека, когда б он не способствовал тому.

Убитый обращается к убийце, зовёт его кинжал достать из ножен, и оба совершают роковой удар.

Ограбленный грабителя движенья направляет, и оба совершают ограбленье.

Да, ЧелоВек свои страданья приглашает в гости, но не рад гостям. Забыл он, как и где, в какое время писал то приглашенье, как отправил. Но Время позабыть того не может, оно гостям укажет адрес и приведёт к порогу.

Не гоните гостя, чтоб тот самолюбие своё не тешил и вам назло не оставался б дольше, чтоб не стремился чаще приходить, чем надобно.

Добры вы будьте и гостеприимны, любого гостя с лаской привечайте, каков бы ни был вид и поведенье, ведь он пришёл отдать вам то, о чём его просили.

И тем, кто вам немил и надоедлив, особое вниманье уделите, их накормите больше, чем желают, чтоб, вас покинув, были благодарны. И если вновь они вас навестят, то как друзья, а не враги.

И относитесь к каждому, как будто он - гость почётный, чтоб заслужить его доверье, мотивы скрытые визита разузнать.

Неудачу воспринимайте как благоволенье сил Небесных. Как только до конца её поймёте, удачей обернётся неудача. Удача, что вы поняли неверно, вмиг неудачей станет.

Вы выбираете рождение и смерть, их время, место, так же способ, и это несмотря на то, что ваша память - полна неточностей, пробелов.

Лжемудрецы вас станут уверять, что человек не выбирает ни рождения, ни смерти. Ленивые, смотрящие на Время, Пространство только в прорезь своих глаз, зовут случайным всё, что видят. Помните об их коварстве и обмане.

Нет ничего случайного во Времени, Пространстве.

Дождинки все, собравшись воедино, родят ручей. Ручей к ручью стремится, чтоб речкой стать, а речки соберутся в одну большую реку и направят воды в море. Моря сольются в океан. Так воля твоя, моя и всех существ на свете впадает в Океан один великий. Он Волей Всеединою зовётся.

У всех есть воля и стремленье. Даже камень неподвижный, глухой, безмолвный и как будто мёртвый, он тоже волей наделён. Иначе б не было его, и на других он не влиял бы, и на него не влияло бы ничто. Сознание того, что существует на свете он и волей обладает, от вашего лишь степенью отлично, по сути же - одно и то же.

Насколько много вы за день один способны осознать? Ничтожную, незначимую часть.

И если вы, способные запоминать событья, чувства, мысли, живёте неосознанно весь день, чего ж тогда от камня вы хотите? Неудивительно, что он того не знает, что он живёт и волей обладает.

И так же, как вы движетесь, живёте, почти того не осознавая, вот так и воля ваша. Вы проявляете её гораздо чаще, чем то осознаёте. Однако Воля, Та, Что - Всеедина, всё осознаёт.

Везде распределяясь равномерно, она даёт вам то, что вы хотели, не больше и не меньше, и не важно, осознанным иль нет желанье было. Но человек, не ведая того, приходит часто в ужас и унынье и проклинает выпавшую долю. И протестует, отвергая волю свою же, гневно ропщет на судьбу, изменницей её он называет.

Но не судьба, друзья, вам изменяет, ведь имя её - Воля Всеединая, а воля человека, ваша воля - изменчива, она никак не может в желаниях своих определиться. Сегодня на восток она стремится, а завтра будет курс держать на запад. Зовёт хорошим что-то, а другое ей кажется плохим. Кого-то нынче другом называет, чтоб завтра посчитать его врагом.

Ваша воля должна быть постоянной. Отношения с вещами и людьми определятся тем, что вы от них хотите, и тем, чего хотят от вас они. Так их желания определят желанья ваши.

Вниманье уделяйте вы тому, как дышите, что говорите, чего хотите вы, о чём вы думаете и делаете что. И то, что до сих пор от вас сокрыто, проявлено для Воли Всеединой.

И от других не ждите удовольствий, что боль им принесут, чтоб вам же ваши не причиняли наслажденья боль.

Не желайте блага, что злом кому-то будет, дабы не причинили страданий вы себе.

Просите лишь Любви. Ведь только с Нею спадут вуали с глаз, и Осознанье к вам в сердце постучит, и воля ваша проникнет в тайны Воли Всеединой.

Пока не осознаете вы всё, не сможете познать вы волю всего, что в вас, а также вашу волю, которая во всём.

Ну, а по куда это не случится, не сможете вы, как бы ни старались, проникнуть в тайны Воли Всеединой.

Пока же в эти тайны не проникли, вы Воле не должны сопротивляться, иначе проиграете. Израненными и наполненными злобой вы выйдите из битвы той, и захотите отомстить, чтобы ещё прибавить ран и чашу злобы переполнить.

Примите Волю, и пораженье будет вам победой. Безропотно любой вы дар примите, что выпадает из мешка судьбы, примите с благодарностью и верой, ведь своевременен и справедлив - тот дар. Примите всё вы, желая осознать его значение и ценность.

Своей же воли скрытый путь поняв, вы осознаете и Волю Всеединую.

Примите то, чего не знаете, и это поможет вам узнать. Отвергнув нечто, оставите его навеки тайной, и будет тайна эта беспокоить.

До той поры пусть будет ваша воля служанкою для Воли Всеединой, по куда осознание Её не превратит в служанку воли вашей.

Так учил я Ноя.

Так учу и вас.

Глава 22

МИРДАД: Наронда, моя память - верная! Что шепчут эти лилии тебе?

Наронда: Ничего, что мог бы слышать я, мой Мастер.

МИРДАД: Я слышу шёпот их: "Наронду любим. И в знак того ему дарить готовы свой аромат". Наронда, моё сердце - постоянное! О чём журчит вода в пруду?

Наронда: Ни о чём, что мог бы слышать я, мой Мастер.

МИРДАД: Я слышу речь её: "Люблю Наронду, и жажду утолить его готова и жажду лилий, милых его сердцу".

Наронда, мой взгляд - открытый! Что говорит тебе сей день, и всё, что в солнечных руках он нежно держит?

Наронда: Ничего, что мог бы слышать я, мой Мастер.

МИРДАД: Я слышу его слова: "Наронду я люблю, и потому его в руках несу столь нежно, а также всё, что дорого ему, с Почтеньем и Любовью обнимаю".

И коль так много всего, что можно было бы любить и что тебя готово Любовью одарить, то жизнь Наронды уже ли - не полна, и разве нужно ему ещё чего-нибудь желать, о чём-нибудь мечтать и мыслить?

Любимец у Вселенной - человек. Всё радо услужить ему. Но мало есть людей, не избалованных такой заботой, и меньше тех, кто не кусает руку, что их с Любовью пестует.

Неизбалованному и укус змеи любовным кажется прикосновеньем. Но для того, кто - избалован, укусом ядовитым станет ласка. Цамора, ты со мной согласен?

Так говорил нам Мастер, мне и Цаморе, одним солнечным днём, в то время, как мы поливали цветы в монастырском саду. Последнее время Цамора был удручён и встревожен, и вопрос Мастера застал его врасплох.

Цамора: Мастер всегда говорит правду, значит, это - тоже правда.

МИРДАД: А для души твоей не так ли? Цамора, скажи мне, разве не был ты отравлен обилием любовных поцелуев? И разве и сейчас тебя не мучат воспоминания губительной любви?

Цамора: Мастер! Как глупо и тщетно с моей стороны, как и со стороны любого, скрывать что-то от глаз твоих даже в глубине сердца!

МИРДАД: Глупо и тщетно скрывать это от этих лилий даже!

Цамора: Я знаю, что сердце моё - не безупречно, потому что сны мои прошлой ночью были непристойны.

Сегодня я очищу сердце своё. Я обнажу его перед тобой, мой Мастер, перед Нарондой, перед лилиями и перед червями, что ползают между их корней. Я облегчу душу, сбросив ношу тайны тяжкой. И пусть этот бриз подхватит её и развеет по свету.

В молодости я любил одну девушку, которая была нежней и светлей утренней зари. Имя её было слаще мёда для уст моих. Когда ты говорил нам о молитве и о красных кровяных тельцах, бегущих по венам, я был первым, полагаю, кто испил эликсир твоих слов. Любовь Хоглы, как звали ту девушку, управляла моей кровью, и я знал, на что способен человек, если кровь его течёт в едином направлении.

С любовью Хоглы Вечность была моей. Я носил Вечность, как обручальное кольцо. Я носил Смерть, как кольчугу. Я казался себе старше, чем Время, и моложе, чем самое раннее утро. Руками своими я поддерживал небо, ногами приводил в движение Землю, а в сердце моём сияли миллионы звёзд.

Но Хогла умерла, и Цамора, горящий феникс, стал пеплом. Только не смог он, подобно волшебной птице, возродиться из погасших углей. Цамора, бесстрашный лев, превратился в пугливого зайца. Цамора, атлант, держащий на своих плечах свод небес, превратился в руины, и те руины затонули в болоте скорби.

Стеная, собрал я прах, оставшийся от Цаморы, и отправился в Ковчег, надеясь похоронить себя среди воспоминаний о Потопе, среди его теней. Я прибыл к вратам Ковчега, когда один из братьев удалился в мир иной. Теперь я - здесь.

Пятнадцать лет братья Ковчега видели и слышали Цамору, но никто ни разу не видел и не слышал его тайны. Возможно, древние стены и тёмные коридоры Ковчега догадываются о ней. Возможно, деревья, цветы и птицы в саду Ковчега о чём-то знают. Но струны моей арфы расскажут тебе больше, Мастер, они расскажут о Хогле всё так, как я никогда не расскажу.

Когда слова твои, Мастер, стали ворошить мой пепел и раздувать погасшие угли, и близок я уже был к тому, чтобы восстать, Хогла пришла ко мне во сне, и вновь леденит мне жилы кровь моя, и вновь обрушиваются на меня угрюмые скалы нынешней реальности, и гаснет огонь жизни, не успев вспыхнуть.

Ах Хогла!

Прости меня, Мастер, я не могу сдержать слёз. Может ли плоть стать чем-то иным, нежели плотью? Бедная моя плоть! Бедный Цамора!

МИРДАД: Жалость только жалости нужна. Но у Мирдада нет её ни капли.

Любовью сердце Мирдада переполнено, её для всех достанет - для плоти, и для Духа, что принимает форму плоти, лишь чтобы растворить её в Своей бесформенности. И Любовь Мирдада поможет Цаморе возродиться, восстать из пепла и ЧелоВекОМ стать.

И для того, кто всё преодолеет, для Победителя вещаю я, для ЧелоВека, Хозяина себе. Мужчина, порабощённый любовью к женщине, и женщина, порабощённая к нему любовью,- не достойны примерить золотой венец Свободы. Мужчина же и женщина, что стали одним благодаря Любви, что друг от друга - неотделимы и неразличимы, они имеют право корону золотую получить.

То - не Любовь, что заковать готова любовника в оковы.

То - не Любовь, что плоть и кровь разгорячит.

То - не Любовь, что привлекает женщину к мужчине, лишь чтобы размножаться и увековечить с плотью связь.

Но для того, кто всё преодолеет, для ЧелоВека вещаю я, для Феникса, свободного, чтоб быть мужчиною, и величавого, чтоб женщиною быть.

Как в плотных сферах Жизни мужчина и женщина - едины, так же едины - они и в тонких сферах Жизни. Меж ними расстояние - часть Вечности, ведомая иллюзией Дуальности. Те, кто не видят дальше носа своего, считают часть эту Вечностью. Цепляясь за иллюзию, как будто она есть Жизнь, её ядро, не ведают они того, что Жизнь - это Союз, Единство, Единенье.

Дуальность - то во Времени лишь сцена. Она от Единства вас уводит, она к Нему любезно вас подводит. И чем скорее вы пройдёте сцену, тем раньше вы свободу обретёте.

И что такое - женщина, мужчина, как не единый ЧелоВек, разбитый надвое, и вынужденный Дуальности сок пить, и грезить о нектаре, что называется Единством. О Нём мечтая, искать Его по собственной же воле, найдя, Им обладать, осознавая непревзойдённую Его свободу.

Пусть жеребец зальётся ржаньем, когда увидит в поле он кобылу, пусть самка зовёт самца. Природа в них нуждается, она их воспевает, ведь они не знают судьбы другой, высокой, размноженье лишь участь их.

Пусть женщины, мужчины, что похожи на тех самцов и самок, обретают друг друга в заточеньи плоти. И пусть они в одну свалили кучу, распутство спальни с вольностями брака. Пусть размножаются и радуются этим. Природа счастлива светильник им держать и повитухой быть у них. Постель из роз она для них готовит, не забывая о шипах.

Мужчины же и женщины, что ищут, должны осознавать своё Единство. И даже пребывая в здешнем мире едины - вы, но не единством плоти, а Волею к Свободе от мирского, от всех границ, что преграждают путь к Единству и Осознанью.

Вы слышите, как люди говорят о человеческой природе, будто это - твёрдый элемент, определённый, исследованный, границей обведённый, и границу ту зовут между собой Влеченьем.

И удовлетворенье страсти дать естественно природе человека. Но обуздать её поток и вспять направить, чтоб преодолеть влеченье - намеренно идти против своей природы и страдать. Так говорят они. Но вы им не внимайте.

Человек - широк и неопределима - его природа. Велики - таланты, неистощимы - силы. Берегитесь тех, кто хочет ограничить их.

Плоть облагает ЧелоВека данью. Но Он ту дань лишь временно приносит. И кто захочет быть слугою вечно? Какой же раб о том лишь не мечтает, чтоб сбросить иго, поборы чтобы не платить?

И ЧелоВек рождён не для того, чтоб быть слугой, пусть даже для своей природы. ЧелоВек, Что жаждет Свободы от любого вида рабства, в конце концов и обретёт Её.

Что есть зов крови для того, кто хочет обрести Свободу? Узел, который должен быть развязан силой воли.

И победитель ощутит родство со всеми. Поэтому ни с кем не связан он.

Пусть те, кому не нужно это, воспроизводят расу. У ищущих же есть другая раса, которую им нужно продолжать, то раса тех, кто всё преодолеет и кто Свободу обретёт.

Зарождается та раса в чистом сердце, движимом желанием преодолеть, волею к Свободе.

Вы приняли обет безбрачия, но всё же далеки - вы от избавления от страсти. И вчерашний сон Цаморы есть подтверждение тому.

Да, не избавлены от вожделенья те, кто облачён в монашескую рясу и окружён кирпичными стенами, тяжёлыми железными вратами. И многие монахи похотливей, распутнее иных мирян, хоть плоть их и дала когда-то клятву не знать другую плоть, и то желанье в них было искренне. Но непорочен тот, чьё сердце и чей ум - непорочны, будь он отшельником иль продавцом на рынке.

Боготворите женщину и преклоняйтесь перед нею. Не так, как прародительницу рода, не как супругу её вы почитайте, и не как подругу, что ложе с вами делит, но как близнеца и как соратницу, как ту, с которой можно заботы разделить, страданья жизни, что надвое - разделена. Ведь только с нею, рука в руке, пройти мужчина может сквозь Дуальность. В ней он найдёт своё Единство, она же в нём - Свободу от раздвоенности, которая веками так мучает её. И близнецы тогда объединятся и станут тем, кто всё преодолеет, Свободу обретёт, тем, кто не будет ни женщиной и ни мужчиной, кто ЧелоВекОМ станет.

Для Победителя вещаю я, для ЧелоВека, Хозяина себе. И каждый станет из братьев Победителем, и раньше, чем Мирдад покинет вас.

Цамора: Омрачается сердце моё, когда ты говоришь, что оставишь нас. В тот день и час, когда мы пойдём искать тебя и не найдём, Цамора лишится жизни.

МИРДАД: Ты можешь многого желать, Цамора, ты даже можешь всего желать. Но только одного ты захотеть не можешь, того, чтоб твоей воле конец пришёл бы, воле к Жизни, Воле Всеединой. Ведь Жизнь есть бытиё, она не может себе желать небытия, и так же небытиё не обладает волей. Никто не может положить конец Цаморе.

Придёт тот час, когда искать меня пойдёте и не найдёте, ведь моя работа - не только на Земле. Но нет такого места, где б я не выполнил свою работу. Поэтому возрадуйтесь, Мирдад вас не покинет, пока не станете Хозяевами вы, собой владеющими.

А научившись управлять собою, Единство обретя, вы обнаружите Мирдада в сердце вашем, там он тогда поселится навеки, и имя его вечно будет память повторять.

Так учил я Ноя.

Так учу и вас.

Глава 23

Сим-Сим, самая старая корова в хозяйстве Ковчега, болела уже пять дней. Она отказывалась от еды и питья. Шамадам послал за мясником, сказав, что разумнее будет заколоть её и получить прибыль от продажи мяса и шкуры, чем дожидаться её смерти - ведь с мёртвой коровы нечего взять.

Услышав об этом, Мастер задумался, а потом отправился в коровник к Сим-Сим. Мы поспешили за ним.

Сим-Сим стояла, опустив голову, полуприкрыв глаза. Шерсть её торчала клочьями. Время от времени она поводила ухом, чтобы отмахнуть насекомых. Её вымя иссохло и обвисло, поскольку Сим-Сим к концу своей жизни отвергала муки материнства. Крестец распирал шкуру, словно её уже содрали и развесили для просушки, рёбра и позвонки можно было сосчитать с лёгкостью, а хвост свисал безжизненно.

Мастер подошёл к больной и начал похлопывать её меж рогов и по нижней челюсти. Он проводил рукой по её спине и животу, разговаривая с ней, будто она была человеком.

МИРДАД: Где же - твоё сено, моя щедрая Сим-Сим? Сим-Сим так много отдавала, что забыла себе оставить сена хоть клочок. Но много ещё сможет дать Сим-Сим. И молоко её живительною влагой бежит по нашим венам. Её телята нынче тянут плуг в полях, они подмогой служат голодным в неурожайный год. Её тёлочки потомством наводнили наши пастбища. Даже её отходы украшают зеленью наш стол и помогают фруктам вызревать в саду.

В горах же до сих пор разносит эхо мычание её. Зеркало ручья и ныне отражает взгляд её. Земля ещё лелеет и хранит следы её копыт.

И с радостью трава Сим-Сим накормит. И солнышко её ласкать стремится. И ветер прилетит пригладить шерсть её. Мирдад же счастлив проводить её через пустыню Старости к другим лугам, к другой земле, к другим ветрам и солнцам.

Много дала Сим-Сим, много взяла она, но ещё больше сможет она взять и дать.

Микастер: Может ли Сим-Сим понять слова твои? Ты говоришь с ней, будто с человеком.

МИРДАД: Не слова - важны, Микастер, а то, как прозвучат они. А это животные способны воспринять. Я вижу женщину, что на меня глядит глазами кроткими Сим-Сим.

Микастер: Какой толк от этих разговоров, ведь Сим-Сим умирает. Надеешься ли ты остановить процесс её старенья и продлить её жизнь?

МИРДАД: Старость - ноша тяжкая для человека и для животного. Но вдвойне утяжелили люди бессердечием её. Когда родится ребёнок, его окружат лаской и заботой. И всякий ему выразить стремиться любовь свою. Однако человека, обременённого годами, никто не вспомнит, и скорее наградят пренебрежением его, чем лаской. И так же, как с восторгом наблюдают за ростом чада своего, так и желают страстно могилы старцу.

Старики и дети - одинаково беспомощны. И всё же беспомощность дитя Любовь пробудит бескорыстную, стремятся помочь ему родители, как могут. Но старику не многие предложат помощь, а, помогая, будут причитать, ворчать и злиться на судьбу, желая старику скорейшей смерти. На деле, старики - достойнее заботы вашей, чем младенцы.

Когда приходится стучать подолгу слову, чтобы его к себе впустило ухо, что некогда улавливало шёпот, когда в неверной дымке пляшут тени и затмевают глаз, что раньше острым был, когда свинцовой гирей стопы станут, что ранее крылатыми казались, а руки, что творили жизнь, не держат и соломинку, когда дрожат колени, а голова болтается на шее, как лист сухой, когда уж жернова смололи в порошок себя, и мельница притихла угрюмою пещерой, когда, вставая, ты упасть боишься, садишься же с сомнением: "А встану ль?", когда ты ешь и пьёшь, боясь последствий, а коль не станешь есть и пить, то Смерть к порогу пригласишь, когда приходит Старость к человеку, тогда пора ему одалживать глаза и уши ваши, отдать ему и руки, и ноги, поддержать его Любовью, чтоб он почувствовал, что он не менее желанен этой Жизнью на склоне лет своих, чем в детстве.

И что такое - восемьдесят лет для Вечности? Лишь вдох и выдох. Но человек, растивший себя все восемьдесят лет, - больше, чем вдох и выдох. Он станет урожаем для тех, кто жизнь его пожнёт. И есть ли жизнь, которую не пожинают?

Сейчас вы пожинаете плоды тех жизней, что земле дарили мужчины, женщины, кто жил и умер раньше вас. Речь ваша - ни что иное, как урожай речей других. Мысли - лишь сборы прежних мыслей. Вся одежда и жилища, вся утварь, пища и вода, традиции, устои и законы - ни что иное, как одежда, жилища и еда всех тех, кто раньше жил.

И каждую секунду вы владеете ни чем-то лишь одним, но извлекаете вы пользу из всего, что было. Вы сеятели и плоды, жнецы, поля, гумно, где урожай хранится. И если урожай ваш - беден, увидьте зёрна, что заронили вы в сердцах других людей, плоды влиянья их в себе пожните.

Старик, плоды чьей жизни вы пожнёте и сложите в амбар, достоин вниманья с вашей стороны. И если безразличьем вы отравите остаток дней его, те годы, когда могли бы вы собрать вкуснейший урожай, тогда плоды, что вы собрали и те плоды, что сможете ещё собрать, окажутся гнилыми. Всё то же и с умирающим животным.

Дурно наживаться на плодах и проклинать того, кто их растил.

Добры вы будьте к людям любой страны, вероисповеданья. Они вам к Господу проводниками будут. Особенно внимательно следите за стариками, или злом отравлены плоды их будут, и никогда вы не дойдёте до конца.

Добры вы будьте ко всем животным, возраста любого. Они, хоть молчаливы, помогают во время сборов вам в далёкий путь. Особенно внимательно следите вы за животными, которые стареют, чтоб ваши равнодушие, жестокость не отпугнули преданности их, и чтобы помощь их не стала вам помехой.

И что за неблагодарность - звать мясника, чтоб заколоть корову, чьё молоко вам силы придавало!

Едва Мастер закончил речь, как в хлев вошёл Шамадам с мясником. Мясник бросил взгляд на Сим-Сим, и мы услышали возглас: "Как мог ты сказать, что корова эта - больна и умирает? Да она - здоровее меня!

По-видимому, она хочет есть, бедняжка. Дайте же ей сена".

Велико было наше удивление, когда, повернувшись к Сим-Сим, мы увидели, что она жуёт сено. Даже сердце Шамадама смягчилось, и он приказал принести Сим-Сим самую лучшую еду. И Сим-Сим всё с удовольствием съела.

Глава 24

Когда Шамадам с мясником ушли, Майкайон спросил Мастера:

-А убивать животных, чтобы есть их мясо, это - противозаконно?

МИРДАД: Питаться Смертью - пищей стать для Смерти. И жить за счёт страдания другого, то значит стать добычею для боли. Так повелел Он Волей Всеединой. Знай это, и выбирай, что хочешь есть ты, Майкайон.

Майкайон: Если б у меня был выбор, я бы предпочёл жить, как феникс, собирая аромат животных и растений.

МИРДАД: Отличный выбор. Придёт тот день, когда и ты питаться ароматом станешь, то есть Духом, а не плотью. Тот день уже не за горами для тех, кто ищет, кто хочет знать.

Ведь ищущие знают, что плоть - лишь мост, ведущий к Жизни бестелесной.

Ведь ищущие знают, что грубые, обманчивые чувства - лишь окна в мир чистых и правдивых чувств.

Ведь ищущие знают, что плоть, которую на части разрывают, в конце концов должна восстановиться за счёт их плоти, и каждая раздробленная кость вновь станет костью за счёт их костей, за каплю крови придётся кровь свою им проливать. Ведь то - законы плоти.

Освободятся ищущие от рабства тех законов. Всё меньше станут уделять они вниманья позывам плоти, сведут на нет их, чтоб уменьшить долги пред плотью, которые являются долгами их Боли и Смерти.

Сам ограничит ищущий себя, тогда как те, кто ничего не ищет, ждут, когда другие им что-то запретят. Огромное количество вещей, что человек законными считает, ищущий объявит вне закона для себя.

В то время как человек ленивый хватать как можно больше станет, чтоб наполнить чрево и набить свои карманы, тот, кто ищет, свой путь преодолеет налегке и не отяготит своих карманов, и будет чист живот его от крови и агонии животных.

То, что не ищущий добычею считает, к чему так стремится, то ищущий в лёгкости Духа обрящет, осознании сладости.

Если двое смотрят на поле, и один из них оценит богатство урожая, подсчитает доход, который он с него получит, и мерками в своём воображении начнёт он черпать золото, другой же пьёт глазами жадно зелень той травы, целует каждую травинку в своих мыслях, и дружит с каждым корешком, то тот, второй, - хозяин поля, первый же владеет лишь деньгами.

Если двое в доме находятся, один из них - хозяин его, другой же - гость, и рассуждает первый о стоимости дома, о содержании его, о том, во сколько обошлись ему ковры, серебряная утварь, светильники и многое другое, второй же благословляет сердцем руки, что камни обтесали для дома, что выстроили дом, что ковры соткали, что серебро чеканили, что масло выжали, которое в светильники залито, и возвышается он Духом, прославляя руки, что сотворили всё вокруг, то гость - хозяин дома, а вот хозяин - животное, несущее тот дом на собственной спине, но в нём не проживающее.

И если двое пьют молоко и наблюдают, как вымя матери коровы сосёт телёнок, и оба размышляют, один - о том, что нежное телячье мясо отлично подойдёт к столу на празднике по случаю рожденья сына, второй - что телёнок этот для него - молочный брат, и чувствует привязанность к бычку и к матери его, то последний его мясом наестся, а первый же отравлен будет им.

Да, многим из того, чем наполняете живот, вам сердце следовало бы наполнить.

Да, много из того, чем набиваете карманы, что прячете по кладовым, вам стоит видеть и слышать, аромат вдыхать.

И многое, что мелется зубами, должно быть перемолото умом.

Так мало нужно телу для поддержки. Чем меньше вы ему даёте, тем больше вам даёт оно в ответ. Чем больше вы ему даёте, тем меньше возвращает вам оно.

То многое, что за пределами кладовок и желудков, надёжнее вас защитит, да и поддержит, чем то, что скрыто в них.

Пока вы не научитесь питаться ароматом, берите всё, что нужно, из сердца Матушки Земли, но не берите больше. Земля - щедра и так гостеприимна, что недра Её всегда раскрыты перед Её детьми.

Но как же быть Земле? Куда же Ей пойти, чтоб накормить Себя? Земля должна Сама кормиться. Она - не бедная хозяйка, и двери Её дома всегда открыты, и ломится от явств стол в нём.

И как Земля вас в гости приглашает, не пряча, не скрывая ничего, вы Землю тоже в гости позовите и выкажите Ей свою Любовь и Благодарность.

"Мать! Как Ты раскрыла сердце предо мною, чтоб мог я жажду утолить, так и я раскрою сердце пред Тобою, чтобы могла забрать Ты всё, что нужно".

И если Дух ваш, Что ведёт к вершинам, укажет вам питаться недрами Земли, тогда значенья не имеет, что можно есть вам и что пить.

Однако если Дух участвует в решеньи, то вам достанет Мудрости, Любви, чтоб не лишать Мать Землю, детей Её, всех тех, кто в этот мир пришёл, чтоб радость Жизни, горе Смерти, терзания Дуальности познать. Они ведь тоже к Единству движутся, хоть медленно, но верно. И путь длиннее их, чем ваш. Задержите их на пути - вас на пути они задержат.

Абимар: Поскольку всё задумано так, что рано или поздно приходит к концу, почему же я должен переживать, что стал причиною чьей-то смерти?

МИРДАД: Да, твоя правда. Всё живое умирает, но горе всё ж тому, кто на живое поднял руку.

Ведь вы не станете меня просить убить Наронду, зная, что я люблю его, и в сердце нет ни капли у меня кровавого желанья. И так же Воля Всеединая не станет требовать от вас убить другого человека иль животное, коль не сочтёт его пригодным для убийства инструментом.

Покуда человек - таков, какой он есть, на свете будут и разбойники, и воры, и ложь, и клевета, и войны, и убийства, а так же тёмные и злые страсти.

Но горе тем, кто грабит, убивает, лжёт или воюет. Горе тем, чьё сердце ненависть лелеет, ведь их, наполненных и горем, и страданьем, использует у горя на посылках Воля Всеединая.

Но вы должны очистить от всякой злобы сердце, чтоб Воля Всеединая сочла вас подходящими, доверила нести страдающему миру весть радости свободы от страданий, весть о победе человека, весть о Свободе через Любовь и Осознанье.

Так учил я Ноя.

Так учу и вас.

Глава 25

Приближался День виноградной лозы, и мы, обитатели Ковчега, с Мирдадом и множеством добровольцев-помощников со всей округи целыми днями готовились к празднику - Мастер работал с таким рвением, что казалось, будто силы его неистощимы. Даже Шамадам отметил это с удовольствием.

Нужно было очистить от мусора и выбелить подвалы Ковчега, вымыть десятки винных кувшинов и бочек, подготовить их для молодого вина, ещё большее количество сосудов с прошлогодним вином нужно было расставить рядами во дворе, чтобы покупатели могли отведать их содержимое. Так было заведено в монастыре - в День виноградной лозы продавать прошлогоднее вино.

Окрестности Ковчега тоже нужно было привести в порядок. Множество паломников разбивали палатки под его стенами, торговцы же натягивали шатры и устанавливали прилавки, на которых они выставляли свои товары.

На поляне перед воротами ставили давильный пресс. Виноград привозили на ишаках, верблюдах и мулах арендаторы земель монастыря и те, кто одаривал Ковчег своими пожертвованиями.

Нужно было испечь огромное количество хлеба и приготовить множество другой еды, которую во время праздника продавали тем, у кого она заканчивалась, или тем, у кого с собой ничего не было.

В былые времена праздник отмечали один день, но постепенно, благодаря умению Шамадама из всего делать деньги, он растянулся на неделю и превратился в подобие базара, куда стекался окрестный люд: женщины, мужчины различных занятий и национальностей, из соседних деревень и из далека. Год от года народу становилось всё больше. Графы, принцы и бедняки, земледельцы и ремесленники, торговцы и бездельники, пьяницы и трезвенники, паломники и бродяги, монахи из других монастырей, держатели питейных заведений с караванами вьючных животных - такой была толпа, которая дважды в год наводняла Алтарную вершину, в День виноградной лозы осенью и в День Ковчега весной.

Ни один гость не приходил в эти праздничные дни с пустыми руками, все приносили дары: от кисти винограда или сосновой шишки до бриллиантовых и изумрудных ожерелий. Торговцы же должны были платить десятую часть их прибыли в казну Ковчега.

В день открытия ярмарки Старейшина усаживался на возвышении, в беседке, увитой виноградом, и оттуда приветствовал и благословлял народ. Затем он принимал и освящал дары и распивал вместе со всеми первый бокал молодого вина. Обычно он наполнял сделанную из длинной тыквы огромную чашу и передавал её одному из братьев, а тот передавал её гостям. Гости наливали вино в свои бокалы, и когда чаша пустела, её передавали обратно и наполняли снова. Когда же бокалы всех присутствующих были полны, Старейшина приглашал всех поднять кубки и спеть гимн виноградной лозе. По легенде, этот гимн пел Ной со своей семьёй, когда впервые отведал сок винограда. С песней гости осушали бокалы и затем расходились по своим делам.

Вот гимн виноградной лозе:

Да здравствует Священная Лоза!

Да здравствует её Священный Корень!

Нежную ветку питает она,

Дарит ей сок молодого вина,

Да здравствует Священная Лоза!

Дети Потопа и сироты, вы,

Те, кто идёт за звездой,

Благословите шелест листвы

И кровь нежной ветки той!

Да здравствует, Священная Лоза!

Вы же - заложники плоти,

Сбившиеся с пути,

Выпив вина, поймёте,

Куда вы хотели идти!

О, Лоза, Лоза, Лоза!

Утром, накануне открытия ярмарки, Мастер исчез. Монахи разволновались и отправились на поиски. Они искали его целый день и всю ночь, при свете фонарей и факелов, в монастыре и его окрестностях. Но Мастера и след простыл. Шамадам так беспокоился и так выказывал своё недоумение, что ни у кого не возникло и тени подозрения, что он мог быть причастен к пропаже Мастера. Все были уверены, что Мирдад пал жертвой интриги.

Празднество началось, но Семеро были убиты горем. Они ходили, словно тени. Толпа спела гимн и осушила бокалы, Старейшина спустился с возвышения, и тут раздался возглас, перекрывший шум голосов и звон бокалов: "Мы хотим видеть Мирдада! Мы хотим слышать Мирдада!"

Мы узнали голос. Это кричал Рустидион, разнёсший далеко за пределы монастыря весть о том, как милостив был к нему Мастер. Собравшиеся подхватили его слова, и теперь требование увидеть и услышать Мирдада стало всеобщим и оглушающим. От этого наши глаза наполнились слезами, и дыхание перехватило.

Шум стих, и настала тишина. Мы едва поверили своим глазам, когда взглянули на возвышение и увидели Мастера, махавшего рукой, призывая собравшихся к молчанию.

Глава 26

МИРАМ: Мирдад - лоза, чей виноград ещё не собран, чей сок ещё не выпит до конца.

Тяжёл - Мирдад от ягод, но сборщики в других садах радеют.

Его чаша соком переполнена, но те, кто пить хотят, скорей вина отведают другого.

Пахари, жнецы и виноградари, благословляю ваши плуги, ваши серпы и заступы.

Какие нивы уже вы распахали и урожай какой успели вы собрать?

Распахана ли бесплодная земля душ ваших? Сорняками поросла она и превратилась в лес непроходимый, в котором звери рыщут и змеи подколодные живут.

Вырваны ли корни растений ядовитых, что оплели во тьме и подавили корни ваши, и до сих пор сосут их сок, и не дают плодам родиться?

Обрезаны ли ветки, что изъедены червями и ветрами иссушены?

Умеете пахать и сеять вы, и урожай растить в полях земных, в земных садах. Сады же ваших душ заброшены, забыты.

И тщетным окажется ваш труд, коль прежде, чем выйти в поле, вы не потрудитесь в садах самих же пахарей и виноградарей.

Я обращаюсь к вам, люди, чьи руки мозолями покрыты, к вам, мастеровые! Благословляю я мозоли ваши!

Друзья отвеса и верёвки мерной, соратники горнила и мехов, рубанка и пилы проводники, умелы - вы и сведущи в ремёслах ваших.

Умеете измерить вы ширину и глубину предметов. Но вот измерить ширину и глубину свою едва ли кто из вас умеет.

Вы форму можете придать листу железа. Но вы не знаете, как человеку форму ту придать. Не можете вы управлять ни Воли молотом, ни наковальней Осознанья. Не выучили вы урока, что наковальня вам преподаёт. Урок тот - в том, как не желать ответного удара, в тот миг, когда пощёчину вы получили.

Как ловко можете рубанком и пилой вы чудо выпилить из древа иль долотом из камня шедевр создать. Но человека неотёсанного, грубого не можете вы воспитать, чтоб стал он тонким и изящным.

И бесполезны будут все ремёсла, коль прежде не потрудитесь вы над мастером.

Торговцы, кто питается нуждою человека, её меняя на творенья рук людских и на плоды Земли!

Благословляю человека с его потребностями, прекрасны - плоды Земли и то, что сделано руками. Благословляю я торговцев, но выгода, которая по сути является убытком, не сыщет благословения в устах моих.

Когда в тиши ночной считаете вы выручку дневную, что называете доходом вы, а что убытком? Скорей всего, доходом будут деньги, что получили вы сверх меры. Тогда потерян будет день, что вы в заботах провели. Тот день вы продали за деньги, и не важно, сколь много получили их вы. Убытком будут богатства, что дарят вам Гармония и Свет. К Свободе вы не расслышали призывы, считая деньги, слыша звон монет, вы не заметили людей, что на пути должны вы были встретить, и не раскрылись их сердца для вас.

Когда заботит вас лишь кошелёк, как можете вы к сердцу человека путь найти? А если сердце человеческое будет для вас закрытым, то где же сердце Божественное вы найдёте? И если сердце Бога вы не отыщите, какой же станет ваша жизнь тогда?

И если то, что вы доходами зовёте, на деле есть одни убытки, огромны они будут и невосполнимы!

Напрасной окажется торговля, коль доходом её не станут ни Любовь, ни Осознанье.

Обладатели короны и скипетра!

Змеёй тот обернётся скипетр, что слишком быстро ранит, и медлит исцеляющую мазь на рану наложить. А в той руке, которая бальзам Любви несёт, тот скипетр предстанет светлым жезлом, и мрак рассеет, и предупредит беду.

Внимательно вы руки рассмотрите.

Корона из золота и бриллиантов на голове, разбухшей от тщеславия, невежества и жажды власти, смотреться будет жалко и нелепо. Корона на подобном пьедестале - насмешка над хозяином её. Однако же корона, вся в редкостных каменьях, смотреться будет бледно на голове, что ореолом Осознанья и победы над собой озарена.

Тщательно ощупайте вы голову.

И коль хотите править человеком, то научитесь управлять собой.

И может ли волна с собой нести покой и мир?

И могут ли глаза, что полнятся слезами, улыбаться сердцу, что убито горем?

И может ли рука трусливая, трясясь от страха, твой корабль направить верным курсом?

Кто правит людьми, и сам подвластен людям. Поэтому шумит сей мир, дела вершат в нём анархия и хаос, и покоя нету людям. Подобно морю, всем ветрам небесным они открыты, подобно морю, есть у них приливы и отливы, и кажется, что иногда из берегов готовы они выйти. Но так же, как и в море, глубины их спокойны и не подвластны бурям, что на поверхности бушуют.

И коль хотите править человеком, придётся вам в его глубины заглянуть. Но прежде вы в свою пучину погрузитесь. Для этого вам нужно снять корону и скипетр с державой отложить, чтоб голова была способна мыслить, и чувствовать чтобы могла рука.

Пустым и суетным правленье ваше будет, напрасно станете законы издавать, и хаос породят приказы ваши, коль не научитесь вы управлять капризным человеком, что в вас живёт и любит забавляться короной, скипетром, державой.

Монахи, что чадят кадилом и Библию читают! Что жжёте вы в своих кадилах? Что можете вы в Священной Книге прочитать?

Янтарную ли кровь сожжёте вы в кадиле, ту кровь растений, что сочится из ароматных их сердец и застывает на ветру? Та кровь на рынке продаётся и покупается, а денежная стоимость её расстройством станет для любого бога.

Не думаете ль вы, что аромат их может пересилить зловонье ненависти, жадности и злости? Смрад лживых глаз, коварных уст и алчных рук? Вонь той фальшивой веры, что верой истинной себя провозглашает, той бездуховности, что о Небесах трубит?

Приятней Богу скорее будет дым тех вещей, что жжёт огонь сердечный, и то, что пепел их развеян ветрами Неба четырьмя.

Что жжёте вы в своих кадилах? Искупление греха, хвалу или молитвы?

Разгневанного бога уж лучше вы оставьте с яростью его. Того же бога, что похвалы желает, оставьте его жаждою томиться. А бог, в чьём сердце ненависть живёт, пускай умрёт от тяжести на сердце.

Но не разгневан Бог и похвалы Ему не нужно. Всё это - ваше: и ярость, и жажда похвалы, и тяжкий груз на сердце.

Не ладан чтоб вы жгли, желает Бог, а ярость, ненависть и бессердечность, чтоб были вы как Он, свободны и могучи, чтоб сердце ваше кадилом стало.

Что ж в Книге той Священной вы прочтёте?

Прочтёте заповеди, чтобы высечь их из злата на стенах храма и на куполах? Иль истины, которым в сердце поселиться надлежит?

Читаете догматы и вещаете потом их с возвышенья, и логику в помощники зовёте, хитросплетенье слов, а если нужно - и деньги, и даже остриё меча? Или читаете вы Жизнь, Которая - не догма, чтоб с возвышения Её учить, а Путь, Который вы пройдёте с лёгким сердцем и со стремлением к Свободе, как в храме, так и за воротами его, в любое время суток, и днём, и ночью, на возвышении или внизу? И если по Пути вы не идёте и целей вы не знаете своих, то верхом безрассудства будет учить других и призывать их Путь пройти.

Таблицы, или карты, иль списки цен читаете вы в Книге той, где говорится, сколько Небо стоит, какую часть Земли за это нужно заплатить?

Обманщики и ловкачи, приспешники Содома! Вы Небо продаёте за Землю ЧелоВеку. А Землю превращаете вы в Ад и ЧелоВека заставляете бежать с Земли, в то время как погружаетесь в неё всё глубже. Почему бы не заставить ЧелоВека продать кусочек Неба за часть Земли?

Да, если б Библию вы хорошо читали, то показали бы нам всем, как Небо на Земле устроить. Ведь для того, в чьём сердце Рай, Небесною покажется Земля. Для суетного ж и приземлённого Землёю Небо станет.

Раскройте Небо в сердце ЧелоВека, стирая все барьеры меж ним и братьями и сёстрами его, меж ним и всеми существами, меж ним и Богом. Однако, чтоб свершилось это, вам нужно в сердце Небо отыскать.

Но Небеса - не сад цветущий, что можно подарить или продать. Он - состоянье существа, сей Рай Небесный. И быть в нём можно на Земле, на Небе, и везде, где хочешь, во Вселенной. Зачем же шею выгибать, глаза таращить, ища то состояние вовне?

И Ад - то не пылающая печь, куда не попадёшь ты, молясь и ладаном пропахнув. Он - состоянье сердца, которое с тобой везде, куда бы ни пошёл ты в этой, не отмеченной на карте, необъятности.

Куда ж уйдёшь ты от пожара сердца? Как сможешь ты из сердца убежать?

Напрасен - поиск Неба, и не спастись от Ада, пока есть тень у вас. Ведь Ад и Рай - то состоянья ЧелоВека, разделённого на части, живущего в Дуальности. Как только станет он единым в сознании своём, единым в сердце и единым в теле, не станет тени у него, единой будет Воля. До тех же пор всегда одной ногой стоять он будет в Небе, другой же будет жариться в Аду. Но это Ад и есть.

Да, это хуже ада: иметь светящиеся крылья и ноги, полные свинца, уметь надеждой выйти за пределы и вниз с отчаяньем упасть, с бесстрашной верой воспарять и раскрываться и вновь в комок сжиматься от сомнений.

Никакие Небеса не станут Раем, если для кого-то Адом являются Они. И Ад не может Адом быть, если для кого-то это - Небо. Ведь часто так бывает, что чей-то Ад - Рай для другого, и чей-то Рай кому-то Адом будет. Так значит, Небеса и Ад не два несовместимых состоянья - лишь стадии они, ступени на долгом человеческом пути к Свободе от обоих состояний.

Паломники Лозы Священной!

Нет у Мирдада Неба, что мог бы он продать иль даровать всем тем, кто праведно живёт. И Ада тоже нету, который мог бы он держать как пугало для злостных грешников.

И если ваша праведность не станет вашим Небом, то расцветёт она на день, и ночью вновь увянет.

И если греховность ваша не станет пугалом для вас, то днём она уснёт, но вновь проснётся ночью, лишь только час её пробьёт.

Ни Ад, ни Рай не может предложить Мирдад вам, но Осознаньем наградить, что унесёт вас ввысь, туда, где нет ни адского огня, ни сада райского. Но не руками, лишь сердцем можете вы дар принять. Однако сердце должно быть лёгким и свободным от всех желаний и стремлений. Одно желанье и стремленье должно быть в сердце том - желанье и стремленье Свободу обрести и Осознанье.

Не чужестранцы вы - для Матушки Земли, да и Земля - не ваша мачеха. Вы - сердцевина Её сердца, вы сущность сущности Её. И счастлива Она нести вас на Своей широкой, сильной, устойчивой спине. Зачем же вы хотите нести Её на впалой, хилой груди своей и ныть, страдать и чахнуть от невозможности вдохнуть?

Грудь Земли - полна и молока, и мёда, зачем же осушаете Её вы жадностью своей, беря оттуда больше, чем вам нужно?

Лик Её - безоблачен и тих, зачем же искажаете его борьбою бесполезной и страхами своими?

Единством является Земля, зачем же разделять Её на части мечами и границами, дробить и ранить?

Послушна и беспечна - Мать Земля, вы - ж полны и спеси, и забот.

И всё же вы устойчивей любой Земли, любого Солнца, любых светил небесных. Закончатся они, умрут и растворятся, но вы ж останетесь. Зачем же вы дрожите от страха умереть, как лист осенний?

И если нету больше ничего, что было бы способно заставить вас почувствовать Единство со Вселенной, пусть хоть Земля поможет вам. Земля - лишь зеркало, что ваши тени отражает. Способно ль зеркало быть больше, чем тот, кто отразился в нём? Разве человека тень больше его?

Проснитесь же, глаза свои протрите! Вы больше, чем Земля. Судьба просторней ваша, чем жить и умереть, родив детей для продолженья рода, чем быть добычею в капкане смерти. Вам предназначено вкусить свободы от жизни и от смерти, от Ада и от Рая, от всех воюющих противоречий, которые в Дуальности живут. Лозой Священной, плодовитой, вам суждено в саду Божественном, что вечно плодоносит, быть.

Как ветвь, землёй засыпанная, выпускает корни, становится лозой, как мать её, с которой она связана, так и ЧелоВек - Божественная Ветвь, посаженная в почву Божественности, вырастает Богом, постоянно оставаясь с Ним единым.

И должно ль ЧелоВеку засыпанным быть заживо землёй, чтоб Жизнь он мог восстановить?

Да. Коль не похороните себя для Двойственности жизни, вы не восстанете в Единстве Бытия.

И если вы не станете есть виноград Любви, вы Осознания вином не сможете напиться.

А если не напьётесь вы Осознаньем, то поцелуй Свободы вас никогда не отрезвит.

То не Любовь едите вы, когда вы поглощаете плоды земной лозы. Они лишь утоляют малый голод, но возбуждают во сто крат сильнее.

Не Осознанье пьёте вы, испив вина бутылку. Лишь мимолётное забвенье боли находится в бутылке той. Однако, когда вы протрезвеете, боль ваша увеличится вдвойне. Бежите от себя вы, которого вы ненавидите, чтоб снова повстречаться с ним за первым же углом.

Плоды, что предлагает вам Мирдад, ни плесени, ни разложенью не подвластны. Однажды их отведав, насытитесь вы навсегда. Вино, что он вам приготовил, возможно, будет слишком крепкое для губ, которые боятся обжечься на ветру. Но сердце оно заставить биться и опьянит его самозабвеньем вечным.

Так есть ли среди вас те, кто желал бы моих плодов отведать? Пусть выступят они вперёд, корзины подставляя.

И есть ли среди вас те, кто соков жаждет моих испить? Пусть чаши принесут они.

Тяжёл - Мирдад от ягод и соком переполнен - он.

Днём Самозабвенья был День Лозы когда-то. День, опьянённый вином Любви, день, утопающий в сияющем, искристом Осознаньи. День танцев восторженных под взмахи крыльев летающей Свободы. День сноса всех барьеров, стирания различий и слияния всего в одном и одного во всём.

Но, Боже мой! Во что сегодня праздник превратился!

Он стал неделей показного превосходства, неделей алчности, что жадностью торгует, неделей рабства, что рабства ищет, праздником невежества, что жаждет грубость обольстить.

Ковчег, который был когда-то садовником Свободы, Веры и Любви, сегодня превращён в пресс винодельный, в чудовищный базар. И забирает он у вас плоды, что вы растили, и отдаёт вам отупляющее, сжигающее вас вино. А то, что вы руками сотворили, переплавляет он в оковы для ваших рук. А пот со лба он превращает в горячие уголья, что тлеют лишь воспоминаньем и морщинами ложатся на лоб ваш.

И далеко Ковчег сошёл с намеченного курса. Но ныне выправлено рулевое колесо. От груза мёртвого корабль освободится, чтоб плыть легко и безопасно по Жизненным волнам.

Поэтому дары вернутся к их дарителям, долги простятся должникам. Ковчег не знает дарителя другого, кроме Бога, а Бог не станет кого-то в должниках держать, хоть перед Ним вы и задолжали.

Так учил я Ноя.

Так учу и вас.

Глава 27

Много времени прошло с той поры, как праздник стал воспоминанием. Семеро собрались в "убежище" вокруг Мастера. Мастер молчал, в то время как монахи обсуждали события того дня. Одни восхищались ликованием, с которым толпа восприняла слова Мастера. Другие изумлялись поведению Шамадама, когда десятки долговых расписок были извлечены из казны Ковчега и публично уничтожены, когда сотни бочек с вином были вытащены во двор и розданы бесплатно, когда множество ценных даров вернулось к их хозяевам. Шамадам не выказал сопротивления, чего мы от него не ожидали. Он лишь наблюдал за происходящим, обливаясь слезами.

Беннун заметил, что хоть толпа и возликовала, но радовалась она не словам Мастера, а, скорее, освобождению от долгов и возвращению подарков. Он даже упрекнул Мастера в том, что тот впустую потратил страстное дыхание на толпу, которая жаждет лишь всласть поесть, напиться и повеселиться. Он говорил о том, что Истину не нужно вещать всем без разбору, а только избранным, кто станет внимать Ей. Тогда Мастер нарушил молчание и произнёс:

-Твоё дыханье на ветру найдёт себе приют в груди кого-то. Не спрашивай, чья - это грудь. Заботься лишь о том, чтоб было свежим дыхание твоё.

Слова твои отыщут чьи-то уши. Не спрашивай, чьи это - уши. Заботься лишь о том, чтобы слова твои вещали о Свободе.

И невысказанная мысль твоя заставит говорить другого. Не спрашивай, кто будет говорить. Заботься лишь о том, чтоб мысль твоя была озарена Любовью, Осознаньем.

Ничто бесследно не проходит. Бывает, семена лежат в земле годами, но быстро прорастают, когда их кто-то шевельнёт в период подходящий.

Истины же семена заложены во всех вещах и людях. Твоя задача - не сеять семена, а подготавливать благоприятные условия для роста их и размноженья.

В течении Вселенной возможно всё. Свободным может стать любой. Поэтому твоя задача поведать о Свободе всем, и тем, кто жаждет вершин достичь, и тем, кто на Земле остаться хочет. Ведь даже тот, кто роется в земле, однажды голову поднимет и возжелает в небо улететь, достичь высот и побывать на солнце.

Микастер: До сих пор, несмотря на наши постоянные просьбы, Мастер так и не раскрыл нам тайну своего исчезновения накануне праздника. И это приводит нас в уныние. Разве не достойны мы его доверия?

МИРДАД: Достойны - Любви моей и моего доверия - достойны. Доверие ли - больше, чем Любовь, Микастер? И разве своё сердце я вам не отдаю всё без остатка?

И если я не говорил о тех событиях, то лишь потому, что Шамадаму время раскаяться хотел я дать. При помощи двух незнакомцев заставил меня выйти из убежища и в пропасть он меня столкнул. Несчастный Шамадам! Не мог он и помыслить, что даже бездна руками нежными Мирдада примет и ступени, ведущие к вершине, сотворит.

Услышав это, мы преисполнились благоговения и замолчали, не осмеливаясь спросить, как Мастер вышел невредимым из той ситуации, что для другого завершилась бы смертью. Мы долго хранили молчание.

Химбал: Но почему Шамадам подвергает Мастера гоненьям в то время, как Мастер любит Шамадама?

МИРДАД: Не Мастера желает уничтожить, желает прочь он выгнать Шамадама.

Ведь наделите вы слепого властью, и вырвет он глаза всем остальным, кто видит, даже тем, кто над его глазами потрудился, прозреть ему помог.

Дайте рабу свободу хотя бы на день, и в рынок невольников мир он превратит. И прежде всех оковы он наденет на того, кто за его свободу кровь пролил.

Фальшива - любая светская власть. Она вонзает когти и, угрожая, бряцает мечом, спесивая, перед толпой проходит, сияя золотом и серебром. Всё это нужно ей лишь для того, чтобы никто не видел сердца её фальши. И трон её, шатаясь, на острие копья стоит. А душу, тщеславием охваченную, прячет она за колдовские амулеты, чтобы никто не видел пустоты её.

Такая власть - проклятие и шоры для ЧелоВека, что жаждет испытать её. Любой ценой она держаться станет, и даже при угрозе разрушенья человека и тех, кто подчиняется ему, и тех, кто не согласен с ним.

Из-за жажды власти люди не могут жить спокойно. Одни всё время борются, чтоб удержать её, другие, не обладающие ею, стремятся вырвать её из рук чужих. И в то же время ЧелоВек, Тот Бог в пелёнках, - ногами попран, оставлен без присмотра, без Надежды и Любви.

То битва - не на жизнь, а на смерть, безумно воины ей увлечены, и ни один из них не скинет маску с фальшивой той невесты, за которую так борются они, и не покажет всем её уродства.

Нет власти той, из-за которой стоит волноваться. Лишь власть Осознания - бесценна, любую жертву можно ей принесть. Вкусив её однажды, отказаться вы от неё не сможете и с нею останетесь вы навсегда. Слова ваши сильнее всех легионов мира будут, а поступки благодеяниями станут, о которых все власти мира могут лишь мечтать.

Ведь Осознанье - это щит, а армия - Любовь. Но не тиранит, не преследует Она. Она - как дождь желанный для иссушённого сердца. И тех, кто отвергает Любовь и попирает, Она благословит не меньше, чем тех, кто жаждет напиться из источника Её. В своих Она уверенная силах не ищет подкрепления извне. Бесстрашная, не пользуется страхом, чтобы Собою озарить кого-то.

Как беден мир! Лишён - он Осознанья. Поэтому так жаждет он ту нищету прикрыть, хотя бы покрывалом ложной власти. А власть же обладает фальшивой силой, и оба в ход пускают Страх. Страх их же уничтожит.

Всегда так было, что слабые объединяются в союз, чтоб слабость защитить и преумножить. Мирская власть и грубая мирская сила шагают вместе, плечом к плечу, гонимые кнутами Страха. Ежедневно платят они Невежеству войной, и кровью, и слезами. Невежество, коварно улыбаясь, твердит: "Отлично! Хорошо!"

"Отлично! Хорошо!" - то Шамадам воскликнул Шамадаму, когда он Чёрной пропасти меня вручил. Но он и не подумал, что, Мирдада бросая в бездну, в Пропасть бросил он себя. Не поглотила Мирдада бездна. Шамадаму же придётся долго потрудиться, царапая ногтями стены в темноте, чтоб выбраться оттуда.

Погремушкой является та власть мирская. Пусть тот, кто ничего не смыслит в Осознаньи, играет с нею, забавляясь, как дитя. Но вы же не должны навязывать себя. Ведь то, что силой насаждалось, то рано или поздно отвергнуто той силой будет.

Не ищите власти ни над кем, то дело Воли Всеединой. И не ищите власти над вещами человека, ведь человек столь сильно к ним привязан, почти как к жизни, ненавидит всех он, не доверяет тем, кто хочет из оков его освободить. Ищите же путь к сердцу человека через Любовь и Осознанье, найдя же, вы с лёгкостью его освободите от цепей.

Любовь направит ваши руки, Осознанье дорогу вашу светом озарит.

Глава 28

Мастер закончил речь, и мы погрузились в размышления. Вдруг у входа послышались шаги и голоса. Через минуту в пещере появились двое вооружённых до зубов солдат. Они встали по обеим сторонам от выхода. Их сабли сверкали на солнце. Затем в пещеру вошёл молодой человек в богатой одежде, за ним семенил Шамадам, а следом шли ещё два солдата.

Молодой человек был принц, властитель Молочных гор. Он остановился у входа и оглядел лица находившихся в пещере монахов. Затем, остановив свой взгляд на Мастере, он поклонился и произнёс:

-Приветствую тебя, святой человек! Мы пришли, чтобы выразить своё почтение Мирдаду, чья слава разнеслась далеко в этих горах и достигла нашей столицы.

МИРДАД: На колеснице огненной молва в далёких странах разъезжает. А дома она едва на костылях бредёт. Старейшина - тому свидетель. Не верь, принц, капризам слухов.

Принц: Всё же ласкает слух молва, сладко - сознание того, что твоё имя передаётся из уст в уста.

МИРДАД: Слышать своё имя на устах у всех - всё то же, что на песке чертить его. Волной прибрежной смоет имя вскоре, так и с уст слетит оно при первом же чиханьи. И если ты не хочешь, чтоб чихали на тебя, не на устах ты должен быть, а в сердце человека.

Принц: Но семью замками заперты сердца.

МИРДАД: Хоть сотня может быть замков, но ключ - один.

Принц: У тебя есть ключ? Он нужен мне.

МИРДАД: И у тебя он есть.

Принц: Увы! Ты ценишь меня больше, чем стою я. Искал я долго ключ к сердцу моего соседа, но отыскать не смог. Могущественный повелитель - мой сосед, и он хочет идти на меня войной. Я тоже вынужден поднять армию на защиту своей родины, несмотря на моё миролюбивое расположенье. Пусть моя корона и разукрашенное платье не вводят в заблуждение тебя. Я так и не нашёл того ключа в своей одежды складках, Мастер.

МИРДАД: Они скрывают ключ, но не владеют им. Со следа твои ступни они сбивают и руки тормозят, и отвлекают взгляд, и поиск твой - напрасен.

Принц: Что может Мастер иметь в виду, когда говорит это? Должен ли я снять корону и платье, дабы отыскать ключ к сердцу моего соседа?

МИРДАД: Чтоб сохранить их, ты должен потерять соседа. Чтобы соседа сохранить, ты должен отказаться от короны. А потерять соседа - то значит потерять себя.

Принц: Не стану я покупать дружбу по такой безумной цене.

МИРДАД: А себя ты стал бы покупать такой ценой?

Принц: Себя? Но ведь я - не узник, чтоб выкупать свободу. Да и к тому же армия моя - отлично вооружена и сможет меня защитить. Сосед мой вряд ли может похвастаться тем, что его армия лучше.

МИРДАД: Быть пленником у человека иль у вещи - заключенье слишком горькое, с трудом ты можешь вынести его, но быть заложником у целой армии людей или вещей - то высылка без права возвращенья. Ведь зависеть от кого-то - значит быть у него в плену. Поэтому уж лучше зависеть вам от Бога, ведь быть в плену у Бога, значит быть Свободным.

Принц: И что же, по-твоему, я должен оставить себя, мой трон, и моих подданных без защиты?

МИРДАД: Не стоит оставаться без защиты.

Принц: Вот поэтому я и держу армию.

МИРДАД: Поэтому ты должен распустить её.

Принц. Но тогда мой сосед захватит наше королевство.

МИРДАД: Да, королевство он может захватить. Тебя ж никто не может уничтожить. Две тюрьмы, соединённые в одну, не смогут дать приют Свободе. Возрадуйся, если хоть из одной тюрьмы тебя освободят, но не завидуй тому, кто заточит себя в твою тюрьму.

Принц: Я - потомок древнего рода, знаменитого победами на поле брани. Не было такого, чтобы мы первыми начали войну. Но когда враг идёт на нас, мы не отступаем и не покидаем поле до тех пор, пока не установим знамя на его территории. Плохой совет даёшь ты мне. Подумать только, позволить соседу делать то, что он пожелает!

МИРДАД: Разве не сказал ты, что миром хотел бы дело завершить?

Принц: Да, это - так.

МИРДАД: Тогда и в битву не вступай.

Принц: Но когда угрожают войной, поневоле вынужден принять бой. Только так и можно добиться мира.

МИРДАД: Убьёшь соседа, чтобы в мире жить с ним! Нет большой заслуги в том, чтоб с мертвецом жить в мире. Ты попробуй в мире жить с живым. И если должен ты вести войну с людьми, чьи интересы с твоими не совпадают, тогда веди войну ты с Богом, Который породил весь этот мир и тех людей. Веди войну ты со Вселенной, ведь много в ней всего, что в замешательство приводит и смущает, расстраивает планы, хочешь иль не хочешь, входит в жизнь твою.

Принц: Что ж делать мне: я хочу мира, но сосед желает драться.

МИРДАД: Драться!

Принц: Ну, вот, теперь ты дельный дал совет.

МИРДАД: Да, драться! Но не с соседом, а со всем, что заставляет тебя и твоего соседа воевать.

Отчего сосед твой желает воевать с тобой? Не оттого ль, что ты - голубоглаз, а у него - зелёные глаза? Не оттого ль, что ты об ангелах мечтаешь, а он - о демонах? Иль может оттого, что любишь ты его всем сердцем, как себя, и всё готов разделить ты с ним?

Наряд твой, твой трон, твоё богатство, твоя слава и всё, что для тебя тюрьмою стало, соседа прельщает твоего, за это он готов бороться.

Сможешь ли ты разгромить его, копья не поднимая? Тогда опереди его и объяви войну всем тем вещам. Когда же их ты победишь и от когтей освободишься, когда ты выбросишь их прочь, как нечистоты, тогда, возможно, твой сосед откажется от притязаний и в ножны вложит меч, и скажет сам себе: "Будь вещи те достойны, чтоб за них бороться, не выбросил бы их принц".

Коль твой сосед упорствовать начнёт в безумстве, коль груду нечистот он заберёт себе, возрадуйся, что можешь вздохнуть свободно, и над участью его пролей слезу.

Принц: А как же быть с честью, которая - дороже всего на свете.

МИРДАД: Единственная честь для человека - быть ЧелоВекОМ, Который есть образ и подобье Бога. Вся остальная честь - то лишь бесчестье.

Честь, дарованную человеку человеком, легко забрать и уничтожить. Честь, что мечом в бою добыта, мечом же можно и отнять. Никакая честь заржавленной стрелы не стоит, не стоит слёз и пролитой крови.

Принц: А свобода, моя свобода и моих людей, разве не стоит она жертвы?

МИРДАД: Свобода требует, чтоб в жертву принёс себя ты. И не во власти твоего соседа забрать твою Свободу. Да и ты не можешь выиграть Её иль защитить. А поле битвы - для Неё могила.

Свободу в сердце лишь возможно завоевать иль потерять.

Войну вести ты хочешь? Сердцу объяви её. Разоружи его. Пусть оно сложит все свои надежды, все страхи и желанья, что мир твой в загон тебе же превратили. Освободив же сердце, станешь ты Вселенной шире, и сможешь странствовать ты в ней по доброй воле, ничто тебе уже не помешает.

То война - единственная, что борьбы - достойна. Вступи в неё, и времени не будет на другие войны, и станут для тебя они лишь зверством и происками дьявола, что силы иссушают, сознание твоё мутят и заставляют тем проиграть войну с собой, священную войну. Её ты выиграй, и обретёшь бессмертную ты славу. Победа же в любой другой войне - всё то же, что разгром полнейший. И в том есть ужас войн всех на Земле, что оба - победитель, проигравший - потерпят пораженье.

Хочешь мира? Ищи его не в документах и бумагах. Да хоть на камне высечешь слова, напрасно всё.

Перо, что пишет слово "Мир", с такой же лёгкостью напишет и "Война", а долото, что высекает в камне "давайте мирно жить", оно же может высечь "давайте воевать". И время камень превратит в песок, бумага истлеет, а перо источит червь, и долото насквозь всё проржавеет. Но не властно время над сердцем человека, над престолом Осознанья.

Как только Осознанье твоё сердце озарит, тогда победа пребудет за тобой, и Мир в том сердце навеки воцарится. Понимающее сердце всегда - в покое, даже среди мира, объятого войной.

В невежественном сердце - раскол. Раздвоенное сердце подходит для раздвоенного мира. А мир, на части разделённый,- то почва для постоянных ссор и войн.

Тогда как понимающее сердце твоё - едино, мир создаст оно единый. А мир единый - всегда в покое. Ведь только двое могут воевать.

И потому веди войну ты с сердцем, чтоб единым оно стало. В награду ты получишь вечный Мир с собой.

Когда же ты увидишь во всяком камне трон, в любой пещере - замок, тогда возрадуется Солнце и станет твоим троном, и звёзды двери гостеприимно распахнут.

Когда же в маргаритке ты увидишь медаль иль орден, и всяк червяк тебя чему-нибудь научит, тогда звезда любая воссияет медалью на груди твоей, Земля тебе трибуной станет.

Когда ты сердцем станешь управлять, какая разница тебе, кто телом будет твоим править? Когда Вселенная у ног твоих, какая разница тебе, кто тем или иным клочком Земли владеет?

Принц: Слова твои - заманчивы. Однако не кажется ль тебе, что война - закон природы? Ведь даже рыбы в море воюют меж собой. А слабый всегда является добычей для сильного. Но я не желаю стать чьей-нибудь добычей.

МИРДАД: То, что кажется тебе войною,- лишь способ Природы, чтоб кормиться и плодиться.

Сильный слабому становится едою не реже, чем слабый питает сильного. Кто же - слаб тогда, а кто - силён в Природе?

Природа - вот силач. Все остальные - немощны, подчинены её законам, смиренно кружатся они в потоке Смерти.

И лишь бессмертного причислить можем к рангу сильных. А ЧелоВек - бессмертен, и Он - сильнее, чем Природа. И поедает сердце Он её из плоти для того лишь, чтобы бесплотное в Себе освободить. И размножается Он для того лишь, чтоб выйти за пределы размноженья.

Пусть люди, что нечистые желанья чистейшими инстинктами животных оправдывают, свиньями себя зовут, волками иль шакалами, иль кем-нибудь ещё, но пусть не будут позорить имя ЧелоВека.

Поверь Мирдаду и пребывай в покое.

Принц: Старейшина сказал мне, что Мирдад посвящён в тайны магии, и я желал бы, чтобы он продемонстрировал своё искусство, чтобы я поверил в него.

МИРДАД: Если раскрытье Бога в ЧелоВеке - это магия, тогда Мирдад, конечно, - чародей. Желаешь доказательство тому? Тогда смотри!

Я есть доказательство тому.

Начинай же. Сделай то, за чем пришёл.

Принц: Ты угадал, у меня есть и другое дело, кроме как выслушивать твои небылицы. Ведь принц Бетара - тоже чародей, но только другого рода, и ты увидишь сейчас его умение.

Принесите оковы для этого Бога-Человека или Человека-Бога, и наденьте их на его ноги и руки, покажите ему и всем присутствующим, как вы умеете колдовать.

Солдаты налетели на Мастера и принялись заковывать его в кандалы. Какое-то время Семеро сидели, не зная, как воспринимать происходящее, в шутку или всерьёз. Майкайон и Цамора осознали, что происходит, и кинулись на солдат. Они уже было выиграли сражение, но тут раздался голос Мастера.

МИРДАД: Пусть вершат они своё, Майкайон. Пусть будет, как они хотят, Цамора. Эти кандалы Мирдаду не страшнее Чёрной пропасти. Пусть Шамадам возрадуется, что залатал он власть свою с помощью правителя Бетара. Со временем заплата оторвётся вместе с ними.

Майкайон: Разве можем мы спокойно наблюдать, как нашего Мастера заковывают в кандалы, будто он - преступник?

МИРДАД: Не беспокойтесь обо мне и пребывайте в Мире и покое. Ведь однажды они и с вами поступят так же, но лишь себя поранят, а не вас.

Принц: Так будет с каждым жуликом и шарлатаном, который посмеет насмехаться над установленным порядком и властями.

Этот святой человек (указывая на Шамадама)- законный предводитель Братства, а слово его - закон для всех. Этот Ковчег, чьим изобилием вы наслаждаетесь, находится под моей защитой. Я наблюдаю за его судьбой, я охраняю его кров и имущество, мой меч отрубит ту руку, что дотронется до него со злым умыслом. Пусть все знают и помнят о том.

(Обращаясь к солдатам) Выведите этого негодяя вон. Его опасные идеи да не разрушат наш Ковчег. Если следовать его идеалам, вскоре разорится наше королевство, и наша земля падёт. Пусть же отныне он вещает стенам подземелья в Бетаре. Уберите его отсюда.

Солдаты вывели Мастера наружу, принц и Шамадам последовали за ними, раздувшись от гордости. Семеро шли позади этой процессии. Глазами они провожали Мастера, их губы пересохли от горя, а сердца разрывались от страданий.

Мастер шёл, подняв голову. Пройдя некоторое расстояние, он повернулся к нам и сказал:

-Не волнуйтесь за Мирдада. Я не покину вас, пока не выполню работу, пока я не спущу на воду Ковчег и вас не сделаю его командой.

Долго ещё слова эти эхом отдавались в наших ушах вместе с лязгом цепей.

Глава 29

Один день сменял другой, и каждый из них был короче предыдущего. Всё отчётливей ощущалось в воздухе дыхание приближающейся зимы. И вот выпал первый снег.

Притихшие, стояли горы, с головой укрытые белым покрывалом. Лишь внизу, в долине, виднелись островки сухой травы, между которых стлались ленты рек, несущих свои воды к морю. Казалось, природа замерла в умиротворении, избавленная от хлопот и волнений.

Но в наших сердцах не было того покоя, который приходит с наступлением холодов. Семеро пребывали в смятении. Стоило блеснуть лучу надежды, как нас охватывали сомнения, и надежда сменялась отчаянием. Майкайон, Микастер и Цамора склонялись к тому, что Мастер вернётся. Беннун, Химбал и Абимар не разделяли их мнения. Но все ощущали пустоту и тщетность бытия.

Ковчег возвышался, взирая на спящую природу. Морозная тишина стояла в его залах, несмотря на попытки Шамадама привнести уют и тепло. С тех пор, как увели Мирдада, Шамадам окружал нас заботой. Он предлагал нам лучшую еду и вино. Но пища не придавала нам сил, а вино не оживляло нас. Он без конца подбрасывал в очаг дрова, но огонь не согревал нас. Он был вежлив и выказывал расположение. Но его вежливость и обходительность лишь отдаляли нас от него всё больше. Долгое время он не вспоминал о Мастере. Но однажды он раскрыл нам своё сердце.

Шамадам. Братья, вы неверно понимаете меня, если полагаете, что я ненавижу Мирдада. Мне жаль его всем сердцем.

Возможно, Мирдад - не злодей, но он - фантазёр. Учение, которое он проповедует, непрактично и ложно, его суть - трудна для понимания. Оно - не применимо к нашей жизни. И Мирдаду, и тем, кто последует за ним, не миновать беды, как только они столкнутся с реальностью. Я в этом убеждён, поэтому и хочу спасти вас.

Язык Мирдада - остёр, поскольку его отточило безрассудство юности, но сердце его - слепо, упрямо и нечестиво. Моё же сердце трепещет перед ликом Бога, а опыт прожитых лет придаёт моим словам силу.

Кто мог бы управлять Ковчегом лучше, чем я? Разве мы не живём долгие годы вместе, и разве я всё это время не был вам отцом и братом? Разве наши мысли - не осенены покоем, а руки - не полны изобилием? Так зачем же разрушать всё то, что так долго строили, и сеять недоверие и вражду там, где так долго царили вера и уважение?

Бессмысленно отказываться от одной птицы в руках ради десятка птиц, сидящих на дереве. Мирдад хотел бы, чтоб вы отреклись от Ковчега, который служил вам приютом и помогал быть ближе к Богу, давал вам всё, что может пожелать смертный, и при этом охранял от мирской суеты. И что же он обещал взамен? Сердечную боль, разочарование, непрестанную борьбу и нищету!

Небесный Ковчег в безбрежной пустоте - это нелепые мечты. Только ребёнок выдумывает себе такую манящую невероятность. Разве ваш Мирдад - мудрее Ноя, основателя Ковчега? Мне больно сознавать, что вы приняли его бред так близко к сердцу.

Возможно, я согрешил перед Ковчегом, когда обошёл его традиции и прибегнул к помощи правителя Бетара. Но я сделал это лишь затем, чтоб помешать Мирдаду совершить безумство. Лишь о вас печётся моё сердце, и это служит оправданием моему поступку. Я хотел спасти вас и наш Ковчег пока не поздно. И Бог помог мне - вы спасены.

Возрадуйтесь же, братья, и возблагодарите Бога за то, что вам не пришлось стать свидетелями гибели Ковчега. Я, например, не смог бы вынести такого позора.

Ныне я вновь посвящаю себя служению Богу Ноя, Ковчегу и вам, мои братья. Будьте же счастливы, как раньше, ведь ваше счастье - моё счастье.

Шамадам разрыдался. Но его рыдания не нашли поддержки ни в глазах, ни в сердцах наших.

Однажды утром, когда по горным вершинам, наконец, скользнули первые лучи солнца, Цамора взял в руки арфу и начал петь:

-Замерла песнь на замёрзших устах Моей арфы.

Скована льдами навеки мечта Моей арфы.

Где же дыханье, что песню вдохнёт в мою арфу?

Где же ладонь, что согреет мечту моей арфы?

В мрачной темнице томится она,

В мрачной темнице Бетара.

Будь же просителем, ветер, моим,

Выпроси песнь для меня у цепей

В мрачной темнице Бетара.

Будь похитителем, солнечный луч,

Мечту для меня укради у цепей

В мрачной темнице Бетара.

В небе царил я могучим орлом,

Был королём я.

Правит сова нынче небом моим,

И сирота я,

Крылья обрезали птице моей

В мрачной темнице Бетара.

Слёза выкатилась из глаз Цаморы, руки его опустились, голова задрожала и склонилась над арфой. Его слёзы дали выход нашему горю, так долго сдерживаемому, и оно вырвалось на свободу.

Майкайон вскочил и с криком "Я задыхаюсь!" бросился к двери. Цамора, Микастер и я последовали за ним через двор к воротам, за которые братьям выходить не разрешалось. Майкайон рывком отодвинул засов, распахнул ворота и выбежал на поляну. Мы ринулись за ним.

Солнце согревало нас, слепило глаза. Всюду, до горизонта, волнами выступали укутанные снегами горы. Всё сияло и искрилось, над миром висела тишина, и только скрип снега под ногами нарушал её очарованье. Холодный воздух обжигал лёгкие, но, несмотря на это, его прикосновения казались нам ласкающим дуновением, и мы почувствовали себя обновлёнными и возродившимися, хоть и не прилагали к тому усилий.

Даже настроение Майкайона изменилось. Он остановился и воскликнул: "До чего же прекрасно дышать! Да, просто дышать!"

И впервые мы наслаждались свободным дыханием и ощущали прикосновение Великого Дыхания.

Мы прошли ещё немного вперёд, и тут Микастер заметил силуэт на отдалённой возвышенности. Кто-то сказал, что это - волк, другие решили, что это - обломок скалы, с которого ветром смело снег. Нам показалось, что силуэт движется в нашу сторону, и мы решили пойти навстречу. Чем ближе мы подходили, тем отчётливее вырисовывалась фигура человека. Майкайон подпрыгнул и закричал: "Это - он!"

И это был он - мы узнали его лёгкую походку, его благородную осанку и гордо поднятую голову. Ветерок играл складками одеяния Мастера и развевал его тёмные волосы. Солнце тронуло его лицо лёгким загаром, и оно светилось. Глаза его, тёмные и полные грёз, смотрели на нас, излучая уверенность и Любовь. Его ступни, обутые в деревянные сандалии, покраснели от мороза.

Майкайон подбежал к нему и упал перед ним на колени, рыдая и смеясь, и повторяя: "Наконец-то моя душа вернулась ко мне!"

Остальные трое проделали то же, но Мастер поднял нас, обнял каждого и сказал:

-Примите Веры поцелуй. Отныне с Нею вы будете ложиться спать и просыпаться с Верой в сердце, и никаким сомненьям не будет уж приюта в ваших снах, и вам они уже не помешают на праведном пути.

Когда четверо братьев, оставшиеся в Ковчеге, увидели Мастера у дверей монастыря, они решили, что это - призрак, и перепугались. Но когда он приветствовал их, назвав каждого по имени, они опомнились и бросились к его ногам, все, кроме Шамадама, который словно прирос к креслу. Мастер обнял их.

Шамадам глянул на Мастера и затрясся, лицо его стало мертвенно-бледным, губы дрожали, а руки пытались за что-нибудь ухватиться. Он соскользнул с кресла и на четвереньках подполз к Мастеру. Он обхватил его ступни и, опустив голову, произнёс: "Я тоже верю". Мастер поднял его, не поцеловав, и обратился к нему:

- Шамадам трепещет от страха. Страх велит ему сказать: "Я тоже верю".

Шамадам дрожит и преклоняется пред "волшебством", что помогло Мирдаду из Чёрной бездны выбраться и из тюрьмы Бетара выйти. Возмездия боится Шамадам. На этот счёт пусть будет он спокоен и сердце откроет Вере.

Вера, что рождена волнами страха,- лишь пена на волнах. Со Страхом вздымается она и с ним же убывает. Истинная Вера на стебле Любви цветёт, а Осознание - плод Её. И если Бога ты боишься, тогда не верь в Него.

Шамадам (отползая назад и смотря в пол): В своём доме Шамадам стал изгоем и бесстыдником. Разреши мне хотя бы на один день стать твоим слугой и принести тебе еду и одежду. Ведь ты, наверное, проголодался и замёрз.

МИРДАД: Есть у меня еда, которую на кухне не готовят, согрет теплом я, что ни огонь, ни зимняя одежда не дарят телу. Может разве Шамадам таким теплом и пищей запастись?

Смотри! Пришло зимою море на вершины, вершины рады им укрыться, как одеялом, чтоб согреться.

И море тоже радо на вершинах возлежать и ненадолго отказаться от движенья. Придёт весна, и море, как спящая змея, от сна воспрянет и вернёт свободу, что временно зиме в залог вручило. И снова станет берег омывать и в воздух воспарять, блуждать по небу и землю орошать, где пожелает.

Но люди есть, что в спячке пребывают всю жизнь, и в их краях - всегда зима. И не увидели они ещё примет Весны. Мирдад - примета! Предзнаменованье Жизни, а не похоронный звон. Как долго спать ещё намерен ты?

Поверь мне, что жизнь людей и смерть - ни что иное, как зимний сон. И я расшевелить их ото сна пришёл, позвать на воздух свободной жизни, прочь из их берлог. Поверь мне, себя же ради.

Шамадам стоял, не двигаясь, и слушал. Беннун напомнил мне, чтоб я спросил у Мастера, как ему удалось выбраться из Бетарской тюрьмы, но мой язык не мог выговорить этого вопроса. Однако Мастер догадался на него ответить.

МИРДАД: Бетарская тюрьма уж больше не темница. Отныне в храм превращена она. А принц Бетара боле уж не принц. Сегодня он такой же пилигрим, как и вы.

И мрачная тюрьма, Беннун, способна превратиться в сияющий маяк. И способ есть уговорить любого принца обнажить главу, перед короной Истины венец свой снять. И даже грохочущие цепи заставить можно Небесную мелодию сыграть. Нет чуда удивительней на свете, чем чудо Осознанья.

Слова Мастера о том, что принц Бетара отрёкся от престола, оглушили Шамадама, точно громом, и у него начались судороги, такие сильные, что мы испугались за его жизнь. Вскоре он перестал корчиться, поражённый обмороком, и нам пришлось приводить его в чувство.

Глава 30

Ещё до возвращения Мастера из Бетара Майкайон вёл себя так, будто с ним случилась беда. То же продолжалось и после. Большую часть времени он держался особняком, почти ничего не говорил, мало ел и редко выходил из своей кельи. Никому, даже мне, не раскрывал он того, что тяготило ему сердце. Мы удивлялись, что Мастер не пытался облегчить его страдания, хотя он любил Майкайона.

Однажды, когда Майкайон и остальные братья грелись у очага, Мастер завёл разговор о Великой Ностальгии.

МИРДАД: Однажды некому мужчине приснился сон.

Стоял он на зелёном берегу реки широкой, быстрой и бесшумной. Вокруг же было множество народу, мужчины, женщины, и старики, и дети, всех возрастов, из разных стран. В руках у них колёса были размеров разных и цветов, по берегу они катали их. И были все одеты в нарядные одежды, веселились, пели и танцевали. Шум их голосов звучал в одном большом многоголосье. То громче, то тише хор звучал, то уносился вдаль, то возвращался снова.

Один лишь он не мог одеждой новою хвалиться, поскольку ничего о празднике не знал. И колеса в руках он не держал, которое катать он мог бы. Ни слова в том разговоре толпы не мог понять он. Как ни напрягал он взгляда, не мог он отыскать среди толпы ни одного знакомого. Смотрели люди в сторону его, будто вопрошая: "Кто - сей чудак?" Внезапно понял он, что не его - тот праздник, что чужой он - людям, и ощутил он в сердце своём тоску.

И в этот миг раздался рёв с другого брега. И он увидел, как люди упали ниц, закрыв глаза руками, и головы склонили. Образовалось два ряда, меж которых проход остался узкий. Тот мужчина один стоял среди прохода, не зная, убежать куда, что делать.

Взглянув туда, откуда нёсся рёв, увидел он быка, что пламя изрыгал, и дым, и пепел, и приближался этот бык к нему. Всё ближе бык, и хочет мужчина убежать, но не может, к земле прирос он будто, и уверен, что это уж - конец.

Когда же бык приблизился, грудь опалив ему дыханьем, случилось чудо: герой наш в воздух поднялся. А бык внизу всё жарче огнём палил, мужчина ж поднимался всё выше, задыхался он в дыму, но был уверен - ни огонь, ни дым не повредят ему. И через реку перелетел он.

Что же, оглянувшись, он увидал? Что бык пускает стрелы и целится в него. Он даже слышал свист их, и слышал треск одежды, пробитой остриём, но ни одна не ранила его. И вскоре бык, толпа, река исчезли, в тумане растворились, он же летел дальше.

Он пролетал над мёртвыми полями, сухими, каменистыми, где почва навеки солнцем выжжена. И вскоре на скале он приземлился. Кругом всё голо, нету ни травинки, ни ящерки, ни муравья. Он знал теперь: лежит его дорога к вершине той скалы.

Глаза его блуждали по камням, ища средь них дороги безопасной, но всё, что взор его мог обнаружить, - лишь узкая, извилистая тропка. Она вела к вершине, но лишь бараны да горные козлы по ней прошли бы, а не человек. Однако путь другой ему судьба, как видно, не укажет. И он пошёл по ней.

Однако он шагов не сделал сотни, как слева дорога показалась, широкая и ровная. Уж хотел свернуть он на неё - дорога вдруг стала многолюдною толпой. С трудом вверх поднималась половина людей тех, а другая катилась вниз. И было то зрелище так дико, так нелепо: как будто насмехаясь друг над другом, они тащились вверх, чтобы оттуда скатиться кубарем, крича при этом и издавая стоны.

Понаблюдав за поведеньем тех людей, он решил: должно быть, где-то в горах стоит приют умалишённых, и те, кто вниз катился, несомненно, оттуда убежавшие больные. И он продолжил путь свой по тропинке, то тут, то там о кочки спотыкаясь иль попадая в ямки, но всё же поднимаясь выше. А толпа редела, затем иссякла, и дорога теперь была пустой. И вновь герой наш один, как перст, на горе. Нет никого, чтоб указать дорогу, и некому помочь воспрянуть духом, и силы поддержать, что убывали, лишь надежда на то, что он когда-нибудь достигнет вершины, ещё теплилась в душе.

И он шагал всё выше, повсюду оставляя кровавый след. И наконец, когда, изнеможённый, готов упасть он был, вдруг лужайка показалась. Он в восторге смотрел перед собой. Травою мягкой и нежною лужайка та покрыта, а в воздухе разлиты ароматы цветов чудесных. Тут путник почувствовал, что силы его покидают. Он опустился на землю, и сон его сморил.

Проснулся от того, что чьи-то руки его коснулись, и раздался голос: "Восстань, путник! Уж видна вершина. Весна тебя заждалась".

Тот голос и рука принадлежали деве, Божьему созданью. Её одежды белые сияли. И путнику она протягивала руку, и он с земли поднялся, усталости как будто не бывало, и тело сил - полно. Узрел вершину и ощутил он аромат Весны. Он сделал шаг, и проснулся.

Что ж Майкайону оставалось делать, когда он обнаружил, что лежит в постели, и вокруг - всё те же стены, а образ девы той ещё хранится под веками его, и помнит сердце ту свежесть лучезарную вершины?

Майкайон: Но этот сон приснился мне. Это - мой сон. Это я видел ту девушку и ту вершину. Теперь их образы преследуют меня и не дают мне покоя. Я стал чужим себе. Из-за него Майкайон больше не узнаёт Майкайона.

Но сон приснился мне вскоре после того, как тебя увели в Бетарскую тюрьму. Как же ты мог рассказать его во всех подробностях? Что ты - за человек, для которого даже сны людские - как открытая книга?

Ах, какая свобода - там, на вершине! Как прекрасна - та девушка! И как тускло и невзрачно - всё остальное в сравнении с ними! Моя душа покинула меня ради них. И только в тот день, когда ты вернулся к нам, и я увидел тебя, моя душа воссоединилась со мной, и ощутил я себя сильным и спокойным. Но потом то видение снова посетило меня и увело от меня, будто на невидимом аркане.

Спаси меня, мой Великий Брат! Я изнываю от тоски по тому видению.

МИРДАД: Не ведаешь, о чём ты просишь, Майкайон. От своего спасителя ты хочешь ли спастись?

Майкайон: Я хотел бы, чтоб прекратилась пытка - чувствовать себя бездомным в таком родном и уютном мире. Я хотел бы оказаться на той вершине, вместе с той девушкой.

МИРДАД: Возрадуйся же, сердце твоё - чисто и тронуто Великой Ностальгией, а это - знак, что ты отыщешь страну свою и дом, и на вершине с той девушкой пребудешь.

Абимар: Умоляем тебя, расскажи нам ещё о Ностальгии. Как сможем мы её узнать?

Глава 31

МИРДАД: Великая Ностальгия - подобна призрачным туманам. Из сердца изливаясь, она с тем сердцем вместе утекает, как тот туман, что на море спустился, скрывает вместе с морем берега.

Туман, лишая ясности виденья, всё превратит в туман. И Ностальгия лишает сердце чувств, собой заполнив. На вид она - бесцельна, бесформенна, слепа, как тот туман. Но как туман, что - полон форм неясных, она - видна и цель её - ясна.

И схожа - Ностальгия с лихорадкой. Как лихорадка, вспыхивая в теле, лишает тело сил и вместе с тем сжигает яды, что его терзают, и Ностальгия, зарождаясь в сердечной ране, истощает это сердце, но поглощает тщетность, суету и все излишки.

Она - как вор. Ведь вор тайком, украдкой лишает жертву груза, владельца заставляя сожалеть о нём. Она, прокравшись в сердце, ношу его тайком уносит, оставляя его о том жалеть, и сердце - неутешно, и тяжело - ему от лёгкости такой.

Широк и зелен - берег, где женщины, мужчины поют, танцуют, трудятся иль плачут, дни проводя свои. Но грозен - огнедышащий их Бык, что падать ниц их вечно заставляет, и песни запихнуть им в горло хочет, и склеивает веки их слезами.

И широка, и глубока - река та, что к берегу другому не пускает. И ни один из них не может реку эту преодолеть, ни вплавь и ни на лодке. И лишь немного есть таких, что в мыслях осмелятся туда переместиться. Почти же все желают оставаться на этом берегу, где есть возможность крутить любимые колёса Времени.

У человека с Ностальгией в сердце нет Времени, нет колеса. И в мире, спешащем, вечно занятом делами, страдающем от времени нехватки, лишь у него нет дела, и никуда он не спешит. Среди народов разных, одетых в многоцветные одежды, на разных говорящих языках, с обычаями разными, себя он видит голым, немым и неуклюжим. И не умеет с ними он смеяться, и слёзы их делить не может. Они же получают наслажденье, едят и пьют вокруг него. Но он не ест, не пьёт, ведь вкус ярчайший будет ему пресным.

И все вокруг встречаются друг с другом иль поисками заняты друзей, а он один, как перст, бредёт по жизни, один он спит, один мечтает, один он видит сны. И все вокруг - мудры и знают тайны, а он один - неискушён и глуп. У всех есть место на Земле родное, и каждый прославляет свой очаг, а у него нет места, о котором он мог бы песни петь и о котором сказать бы мог, то - Родина моя. Ведь взгляд его сердечный на брег другой направлен.

Сомнамбулой он кажется в том мире, который будто бодрствует. Он - увлечён виденьем, которое никто из тех, кто рядом, не может ни увидеть, ни сердцем ощутить. Они к нему относятся с презреньем, плечами жмут, и тычут они в него, смеясь. Но если их бог, тот Бык, огнём вокруг палящий, на сцену вдруг опустится с небес, тогда все те, что прежде так надменно плечами пожимали, покорно на колени упадут, а он, чужак им, над ними воспарит на крыльях Веры и к берегу другому улетит, к подножию вершины.

Пустынны и унылы - земли те, которые лежат под ним. Но крылья, несущие его, - сильны и быстры, и не дадут упасть ему.

И встретит гора его угрюмо, у ног своих. Но сердце - исполнено Верой, оно - неукротимо, и в путь зовёт его.

Усеяна камнями, извилиста, почти неразличима тропа, что вверх ведёт. Но руки Веры его - тверды, и быстры - его ноги, и взгляд - остёр, и потому он взбирается ввысь.

В пути встречает он мужчин и женщин, желающих идти дорогой ровной. То - женщины, мужчины, кто отводит для Малой Ностальгии место в сердце, достичь они вершины светлой жаждут, но проводник их - слеп и хром. Ведёт их вера, но основана та вера на том лишь, что их глаз способен видеть, а ухо слышать, чувствовать рука и нос вдыхать. Одни едва достанут до лодыжки, другие до колен горы дойдут, вскарабкаться до бёдер смогут третьи, и кто-то к талии с трудом взберётся. Но все они свершают восхождение без Веры, и все, рано или поздно, соскальзывают вниз, и даже мельком не кинут взгляд на светлую вершину.

И разве может глаз увидеть всё, что можно видеть, разве может ухо услышать всё, что только можно слышать? И разве руки ощущают всё, что можно ощущать? А вкус и запах? И только если Веру, Что родило Божественное Воображенье, в помощь они зовут, тогда чувства их полны, увидят и услышат, и запахи, и вкусы ощутят, и станут тогда чувства лестницей к вершине.

Те чувства, что Веры - лишены, вести не могут, и не берите их в проводники. И хоть дорога, что они укажут, покажется вам ровной и широкой, на ней лежат ловушки. И кто, идя по ней, вершин Свободы достичь стремится, - либо погибает, либо скользит назад, туда, к подножью, откуда путь свой начал. Там, страдая, залечивает раны, собирает свои он кости.

Охваченные Малой Ностальгией, построили они свой мир на чувствах, но вскоре он им показался душным и тесным, и тогда они решили, что нужно мир пошире отыскать, где больше будет воздуха, пространства. Но нет чтоб взять другие материалы иль мастеров других нанять - всё те же чувства в распоряжении у них, всё те же строители и мастера. И только этот новый мир построен, как сразу он становится и тесным, и воздуха лишённым, и тоскливым. И этот мир спешат они разрушить, чтоб возвести другой на том же основаньи. И постоянно так, всё время строят и разрушают, только дом, в котором им было бы уютно и свободно, тот дом, который видится во сне им, не получается построить. Ведь, желая избежать обмана, обманщикам доверятся они. Подобно рыбе, что прыгает в огонь со сковородки, бегут они от малых миражей, лишь чтобы побольше поверить в мираж и вновь обманутыми быть.

И кроме тех людей, чьё сердце - гавань для Малой иль Великой Ностальгии, есть люди-кролики, которые тоски не знают. Они - довольны тем, что роют норы, живут в них, размножаются и в них же землёю станут. И норы их им кажутся большими, красивыми, уютными на вид. И не нужны им никакие королевства, не променяют они норы на дворцы. Смеются над сомнамбулами, шутят, особенно над тем, кто в одиночестве бредёт, над тем, кто троп проторенных не ищет.

И человек Великой Ностальгии сравним с орлом, в курятнике рождённом, в нём выращенном. Прочие цыплята его считают тем же, что - они. Им хочется, чтоб жил он той же жизнью, чтоб нравилось ему пшеном питаться, чтоб перенял у них он их привычки, обычаи и ритуалы. Он же желает жить среди своих собратьев, таких как он, мечтателей, чьё сердце снедают грёзы и чьё сердце помнит Небесную Свободу. И чувствует себя орёл изгоем меж теми, кто зовётся "братья", "сёстры", они над ним смеются, его дразнят, и даже мать им вторит. Зов вершин, что будоражит кровь его, звучит всё громче, и вонь курятника - несносна, и тяжело - ему. И он страдает, несчастный, одинокий, втихомолку, пока не оперится и не сможет улететь. И вот тогда он в небо вознесётся, на курятник свой прощальный бросив взгляд, и на сестёр своих, и братьев, что кудахчут, и на мать, что роется в земле.

Возрадуйся же, Майкайон. То вещий сон тебе приснился. И мир твой тесен стал тебе из-за Великой Ностальгии, и странник - ты теперь. Освободила твоё воображенье Ностальгия из хватки деспотичных чувств. И Верою тебя вознаградило твоё воображенье.

А Вера же тебе подарит крылья, возвысит над застойным, душным миром и унесёт над мёртвою пустыней тебя к Вершине, где испытания пройдёшь и свою Веру укрепишь, и от Сомнений душу ты очистишь.

И Вера, провозгласив победу, к подножию Вершины той, что - вечно свежа и зелена, тебя проводит, и Осознание в объятья заключит. И Вера, выполнив задачу, удалится, и Осознанье будет шаг твой править, вести тебя к Свободе, туда, где истинный, бескрайний дом Бога и ЧелоВека.

Ты выдержишь то испытанье, Майкайон. Вы выдержите все. И оказаться даже на мгновенье на той Вершине, стоит испытаний. А поселиться навсегда, то стоит Вечности.

Химбал: Разве не поднимешь ты нас на вершину, чтобы хоть одним глазком могли мы на неё взглянуть?

МИРДАД: Не торопись, Химбал. Настанет твоё время. Где я дышу свободно, дыхания лишишься ты. Где я хожу легко, ты будешь спотыкаться. Поверь мне, и тебе поможет Вера подвиг совершить.

Так учил я Ноя.

Так учу и вас.

Глава 32

МИРДАД: Вы говорили о Грехе и знать хотели бы, как человек стал грешником?

Вы заявили, что ЧелоВека создал Бог таким, каким является Он, и это - так. Но тут же вы сказали, что грешен - ЧелоВек. Так значит грешен Бог, и Он является источником Греха? Здесь кроется ловушка, и не хотел бы я, чтоб вы в ловушку эту угодили. Поэтому я уберу её с дороги вашей, чтоб вы могли её убрать с дорог других людей.

Безгрешен - Бог. Конечно, если Солнцу грешно делиться светом со свечой, тогда другое дело. Безгрешен - также ЧелоВек. Ведь не грешно свече сгореть на Солнце и с ним соединиться вновь.

Грешно, когда свеча не дарит света, а если спичку к фитилю подносят, ругаться начинает, проклинает руку, что спичку поднесла. Грешно свече стыдиться света, и не хотеть сгореть дотла, и прятаться от Солнца.

И если человек Закон не соблюдает - в том нет греха. Грешно, однако, незнание Закона покрывать.

Да, прикрываться фиговым листом грешно.

Ведь вы читали легенду о паденьи ЧелоВека. Слова её - наивны и скудны. А вот значение - возвышенно и тонко. Тот ЧелоВек, Который родился из глубины Божественной Души, был как младенец, - вял и флегматичен. И наделён Он был способностями Бога, но, как все дети, ничего о них не знал и не использовал. Хотя таланты - бесконечны.

И как зерно, что возлежит в красивой чаше, жил ЧелоВек в саду Эдема. Ведь в чаше зерно останется зерном, и никогда то чудо, что в нём хранится, миру не явится. Однако если в почву зерно то посадить, которая сродни его природе, то треснет кожица, и чудо совершится.

У ЧелоВека же нет почвы, что - сродни Его природе, куда бы мог Он посадить Себя и так раскрыть Свои таланты.

Лицо Его ни в чём не отражалось, похожих лиц не видел Он нигде. И слух Его не слышал голоса другого. Ни с кем не билось сердце в унисон.

Один, совсем один был ЧелоВек в том мире, где каждый парой наделён, и путь свой знает, и по нему идёт. Чужим Себе тот ЧелоВек казался, Себе был незнаком, не знал трудов Он, забот не ведал, не знал Он о дороге, что каждого ведёт. И сад Эдема для Него был колыбелью, в ней пребывал в блаженстве безучастном и ничего не жаждал Он, ведь всё, что нужно, имел вокруг Себя.

В саду же том росли два древа - Древо Жизни и Древо Добра и Зла, Он мог до них достать. И всё же не протягивал Он руку, чтобы сорвать плоды их и отведать. Ведь вкус Его и воля, мысли и желанья, и даже жизнь Его - всё было в Нём, но спало, спокойно часа ожидая своего. И раскрыть Себя никак не мог Он. Потому помощника пришлось Ему создать, создать ту руку, что направляла бы Его и помогла бы Ему Себя раскрыть. А материалом стал Он.

Подумайте, друзья, откуда помощь могла придти бы, как не из Себя, Божественности полного? И это - важно.

И Ева не была иным ведь чем-то, она - Его же плоть и кровь. И не другое существо, а Себе Адам стал парой. Так стало два Адама - Он-Адам и рядом с ним - Адам-Она.

И одинокое лицо без отраженья приобрело себе и зеркало, и друга. И имя, что ЧелоВек не вымолвил ни разу, наполнило теперь сады Эдема, а сердце, что в груди до той поры молчало, теперь забилось в союзе двух сердец.

И так потухшее огниво, столкнувшись с камнем, вспыхнет. И так свечу, огня не знавшую, зажжёте вы, но с двух сторон.

Одна из них свеча, фитиль - другая, а свет - един, хоть кажется, что с разных он горит сторон. Вот так и семя то, что в чаше безмятежно пребывало, нашло себе ту почву, что любовно его взрастит и тайны все раскроет.

И так Единство, Себя не знавшее, Дуальность породило, чтоб через напряжение и противостоянье Себя познать Оно смогло. И в этом - образ ЧелоВека и с Богом сходство и подобие Его. Ведь Бог - Сознанье Высшее - то Слово произнёс. И Слово, и Высшее Сознанье, в союз вступив, Осознанье образуют.

Дуальность - то не наказанье, а лишь процесс, который порождён природою Единства, необходимый для раскрытия Божественности в нас. Как глупо, и наивно думать по-другому! Как глупо верить, что подобный, огромной важности процесс, закончить можно за семь десятков лет! Да хоть за семь десятков миллионов лет!

Не уж то Богом стать - такая малость?!

Не уж то Бог - жесток и скуп настолько, что, обладая вечностью, Он ЧелоВеку дал лишь семь десятков лет, чтоб Тот пришёл к Единству и в сад Эдема Он вернулся, осознавая Свою Божественную суть?

Да, долог путь Дуальности, и глупы те, кто числом его хотят измерить. Ведь Вечность даже звёзд рожденья не считает.

Когда Адам бездейственный и вялый был разделён на половины, тогда Он стал активным и движением наполнился, и к творчеству способности раскрыл, и сотворить Он мог Себя.

Какое действие Он совершил, чтоб стать дуальным? Отведал плод Добра и Зла, тем разбив свой мир на части, как Бог Его же разделил. И всё вокруг вдруг стало не таким, как раньше - безразличным и невинным. Хорошим и плохим, полезным, бесполезным, приятным, неприятным вдруг стало всё - два лагеря, стоящих друг напротив друга, меж тем, как раньше единым было всё.

А змей же искуситель тот, что Еву уговорил отведать плод Добра и Зла, тот змей ни кем иным был, как голосом, идущим из глубин, а голос тот, влекущий и всесильный - то зов Дуальности, активной, но опыта лишённой, что хочет действовать и опыт получить.

А то, что Ева первой услышала тот глас и подчинилась, не мудрено. Ведь для того и создана была, чтоб силы разбудитьв Адаме спящие.

И много раз вы с замираньем сердца историю читали, как тайком по саду Ева пробиралась. И нервы на пределе, а сердце, как птица в клетке бьётся, готово выпрыгнуть наружу. Вот она крадётся, оглядываясь, в страхе приседая, чтоб незамеченной пройти. И вот он, плод заветный, - лишь руку протяни. И увлажнились уста её, рука дрожит, едва касаясь плода. Следите вы за ней, дыханье затаив. Вот Ева плод срывает, и сок той мякоти, нежнейшей, ей губы оросил. Его кусает, чтобы отведать сладости мгновенной, которая проклятьем обернётся ей и её потомкам.

И разве не желали вы всем сердцем, чтоб Бог её предупредил, не дал бы ей совершить поступок безрассудный, чтоб появился в тот момент, когда она уже была готова отведать вкус плода? В истории Он так не поступает. Он появляется потом, когда уж поздно, и что-то изменить уже нельзя. И разве не мечтали вы о том, чтобы Адам настолько смел и мудр был, чтоб не поддался Евы искушенью и не вкусил плода?

И всё же Бог им не мешал, и вот Адам, не удержавшись, сей плод отведал. Ведь не хотел бы Бог, чтобы подобие Его да не подобно Ему было. Он составил план, Он хотел того, чтоб человек пошёл путём Дуальности и обнаружил свою волю и свой план, и стал чтоб он единым с Осознаньем. Что ж до Адама, то не мог Он удержаться, чтоб плод тот не вкусить, предложенный женой. То было неизбежно, ведь жена Его тот плод отведала, а оба они единой плотью были, каждый за действия другого отвечал.

Разгневался ли Бог, разбушевался, из-за того, что ЧелоВек отведал плод с Древа познания Добра и Зла? Бог запретил. Он знал, что так и будет, что ЧелоВек не сможет противостоять, да Бог того хотел, но только знал Он о последствиях и захотел предупредить, чтоб ЧелоВек, вкусив плода, был в силах выдержать то испытанье. Да так и получилось. Выносливым и стойким оказался ЧелоВек. И плод Он тот отведал. И с испытанием столкнулся.

А испытаньем Смерть была. Ведь став активным, разделённым надвое, по воле Бога, не стало больше ЧелоВека единого, Он умер, уступив другому место. Поэтому и Смерть - не наказанье, а фаза жизни, присущая Дуальности. Дуальность тенью наделяет всех. И вот Адам увидел в Еве тень Свою, и Смерть их Жизни тенью стала. Но оба, и Адам, и Ева, хоть по пятам преследовала их Смерть, продолжили свой дальше путь без тени, поскольку в Боге жизнь они вели.

Дуальность - парадокс, рождающий иллюзию противоречий, как будто борющихся меж собой. Но они нужны друг другу, неразлучны, друг друга дополняя, наполняя друг друга до краёв. И вместе они стремятся к общей цели, создавая мир, единство, гармонию Осознанья. Иллюзия рождается средь чувств и ощущений, и будет жить она так долго, как долго будут чувства жить.

И вот, когда Отец позвал Адама, уж после, как глаза Его открылись, Адам ответил: "Слышал глас в саду Эдема Я и испугался Я, ведь Я был обнажён, и устыдился наготы своей, решил Я спрятаться тогда. А женщина, что создал для Меня Ты, дала Мне плод, и Я его вкусил".

А Ева же была Адамом, Его же плоть и кровь. Но вновь родившееся я Адама решило, что оно - другое, чем Ева, Бог и все созданья Божьи, решило, что отдельно и независимо - оно.

Но оно иллюзией являлось, другое, независимое я. Обманом стала личность, от Бога отделённая, для только что открывшего глаза Адама. Личность та родилась, чтоб через смерть познал Адам Себя, познал Себя как Бога. Растворится, уйдёт она, когда померкнет внешний глаз, а внутренний откроется и светом озарится. Хоть и сбила с толку иллюзия Адама, только всё же влекла к себе, собой очаровала. Так притягательно иметь я собственное для того, кто не имел я никакого, кто ничего не знал о том, что можно я иметь.

И личность иллюзорная Адама поймала его в сети, соблазнила, к себе звала. И, несмотря на то, что он стыдился её, ведь слишком нереальной, неприкрытой она была, расстаться с нею он не изъявил желанья, в неё всем сердцем он влюбился, со всей своей изобретательностью, вновь рождённой. И листья фигового древа связал он вместе, сделал он прикрытие себе, и им прикрыл он личность нереальную, ту личность, что была обнажена, чтоб не смогло всевидящее око Бога проникнуть в нереальность ту.

И вот Эдем, блаженное незнанье покинули Адама, листом прикрытого и разделённого на части, и пламя разгорелось между ним и Древом Жизни.

И ЧелоВек ушёл из сада сквозь врата двойные, врата Добра и Зла. Вернётся Он назад через Единство, через ворота Осознанья. И к Древу Жизни, уходя, спиной Он повернулся, но Древо то увидит, возвратясь. Свой путь Он начал, стыдясь Себя и наготы Своей и фиговым листочком прикрываясь, Свой стыд чтоб никому не показать. В конце пути придёт Он снова к саду, но неприкрыт Он будет в чистоте и наготою будет любоваться.

Случится то не раньше, чем испытанье Он преодолеет и сможет через Грех освободиться от Греха. Ведь себя погубит Грех. И что - такое грех, как не листок тот фиговый?

Да, грехом является ограда, что разделяет Бога с ЧелоВекОМ, что разделяет Его Я на преходящее и Неизменное.

Вначале был лишь фиговый листок, затем он превратился в кучу листьев, потом оградой плотной стал. С тех пор, как ЧелоВек Свою невинность от Бога заслонил, Он продолжает трудиться, возводя ограды всё крепче, всё надёжней, стараясь Себя от Бога отделить.

Ленивые рады листы свои латать обрывками заплаток, что их трудолюбивые соседи на дороге обронили. И каждая заплатка на одежде Греха является грехом, ведь служит, чтобы стыд увековечить, то чувство, что явилось самым первым и самым сильным чувством человека в момент, когда себя от Бога отделил он.

Заботится ли ЧелоВек о том, чтоб стыд преодолеть? Увы! Напротив, он стыд преумножает.

Его искусства и ученья все - ни что иное, как прикрытие стыда, листочки фиговые.

Его империи, религии и государства, его национальности и войны - ни что иное, как фимиам, курящийся для фиговых листов.

И кодекс чести, то, что истинно и ложно, законы справедливости, его бесчисленных законов свод - то разве не попытки стыд прикрыть?

И то, что он так ценит безделушки и правила навязывает там, где не должно их быть, да и попытки Неизмеримое измерить - не заплатки ль на сотни раз залатанном листе?

И жажда удовольствий, тех наслаждений, что полны страданий, и жадность до богатств, что душу точит, и жажда власти, что порабощает, и желанье величья достичь, достоинство преуменьшая - всё те же фартуки из фиговых листов.

В своих попытках наготу свою прикрыть надел он слишком много на себя. Со временем одежда так тесно к коже приросла, что кожей стала. И вот теперь ему не отличить, где - он, а где - одежда, что служила ему прикрытьем от стыда. Он задыхается и молит о прощеньи, желая скинуть груз одежд. И много делает он, чтобы придти к свободе, но, однако, не делает он главного, того, что помогло б ему свободным стать - он груз тот не бросает. Желая снять одежду лишнюю, цепляется он за неё.

Грядёт уж срок его Освобожденья. И я пришёл помочь вам одежды ваши снять, отбросить рваные обноски, передники из фиговых листов, чтоб помогли вы всем, кто тоже хочет от груза тяжкого освободиться. А я же путь вам укажу, но каждый должен пройти свой путь, как не было бы больно.

Не ждите чуда, что вас спасёт от вас, и боли вы не бойтесь, ведь Осознанье всю вашу боль развеет и в радости экстаз оборотит.

Лицом к себе вы повернётесь с Осознаньем, и Бог вас спросит: "Где же - вы?" И вы не станете стыдиться, и бояться, и прятаться от Бога. Вы будете тверды, спокойны. Произнесёте вы в ответ: "Узри нас, Бог, вот - наши души, наши существа и мы с Тобой - едины. Стыдясь, боясь, испытывая боль, мы долго шли извилистой тропою, дорогою Добра и Зла, что уготовил нам Ты на заре Времён. Вперёд Ностальгия Великая побуждала нас идти, а Вера Сердце поддерживала, груз же Осознанье с плеч наших сняло, и обмыло раны, и вновь в Твоё присутствие нас привело. Теперь обнажены - мы от Зла и от Добра, от Жизни и от Смерти, обнажены от Дуальности иллюзий, обнажены от разных "я", и "Я" Божественное, Всеохватное не нужно прятать нам. Без фиговых листов, что прикрывали нашу наготу, стоим мы пред Тобой, нам нечего стыдиться, нечего бояться, ведь Твоим Светом мы озарены. Смотри, едины - мы. Мы всё преодолели".

И Бог обнимет вас и к Древу Жизни отведёт.

Так учил я Ноя.

Так учу и вас.

Глава 33

Наши сердца тосковали и стремились в "убежище". Но зимние ветра замели пещеру снегами, и долго, пока не стаяли сугробы, мы не могли в неё войти.

Но вот наступила весна. Однажды ночью, когда взор небес был кроток и светел, а дыханье ветра тепло и напоено ароматом распустившихся листьев, Мастер отвёл нас в "убежище".

С того дня, как Мирдада увели в Бетарскую тюрьму, никто не заходил сюда. Восемь плоских камней стояли полукругом, казалось, они тоже ждали и скучали по нам.

Каждый занял своё привычное место. Полная луна смотрела на нас с высоты, скользя по нашим лицам, по устам Мастера, готовая внимать каждому его слову. Мы все также обратились в слух, ожидая, что Мирдад заговорит. Но он молчал.

Водопад, обрушиваясь со скалы на скалу, пел в ночи свою песню. Время от времени до нас доносилось уханье совы и трескотня сверчков.

Долго сидели мы, затаив дыхание, в тишине, прежде чем Мастер поднял голову, открыл глаза и обратился к нам.

МИРДАД: Братья! Безмятежна - эта ночь, прекрасна и светла. Мирдад хотел бы, чтоб песню смогли услышать вы, что Ночь для вас поёт. Внемлите её голосу. Ночь - бесподобная певица.

Из тёмных прошлого щелей, из светлых замков, что будущее строит, с облаков, из недр Земли её струится голос, бежит он непрерывною волной до самых дальних уголков Вселенной. Могуч - он, словно водопад, и кружит вас в своём водовороте. Раскройте уши, чтоб слышать его могли вы.

То, что суета дневная разрушает, Ночь возводит вновь со знаньем дела. Волшебница - она. Ведь разве луна и звёзды не прячутся в дневном сияньи? И то, что топит День в болоте притворства и фантазий, то воспевает Ночь повсюду в сдержанном экстазе. Ночные сны растений поют в её едином, стройном хоре.

Прислушайтесь к песням небесных светил,

Что кружатся в небе ночном.

Они колыбельную песню поют

Ребёнку, уснувшему сном,

В кроватке, сплетённой из марева звёзд,

Царю, что без трона томится,

И свету, лишённому искорки грёз,

И Богу, в коротких штанишках.

Слышишь, заботами полнится наша Земля,

Накормить, напоить стараясь,

Дикий лес её полон зверей,

Воя, лая, рыча и кусаясь.

Птицы волшебные песни поют,

И луга дивный стих нам читают,

И деревья, что птицам приют дают,

О свободе порой мечтают.

И событий поток, круговорот

Черпает жизнь из колодца смерти.

И долины, и вершины,

И пустыни, и моря -

Всё томится ожиданьем,

В Бога веря и моля.

Чтобы снять с себя оковы,

Чтобы время стало новым,

Чтобы Бог хранил, любя.

Слышишь, матери мира плачут,

Обливаясь слезами сполна,

И отцы мира тоже плачут -

Захватила их та же волна.

Волна горя нахлынула в их дома,

Когда дети в войну их играют,

Когда Бога хулят, проклиная судьбу,

Жизни силы свои пропивают.

Говорят о любви, ненавидя себя,

Когда Бога в себе не знают.

Проливают кровь ближних своих,

Призывая ярость Потопа.

Услышь, как животы их от голода сжались,

Как распухшие веки болят,

Как иссохшие пальцы на ощупь

Остатки надежды найти хотят.

И как сильно ранено сердце -

На многие части распалось оно.

Слышишь, адский мотор грохочет

Город надменный упасть готов

Тленный оплот его мощи

Скинет иго своих оков.

И ценности прошлых дней

Падают в лужи грязи и крови.

Слышите, молитвы о праведности

Вместе с криками похоти громко звенят,

И дети лепечут нам сплетни,

Что ужасом душу порой леденят.

Юная дева, смутившись,

Песнь проститутки поёт.

Старый разбойник, напившись,

Храбрости оду в ночи воздаёт.

В каждой лачуге, в каждой избе

Всех племён и народов

Гимн человеку и его борьбе

Ночь возвестит у порога.

Вот она - чародейка ночь,

Все песни в одну смешала,

Баллады о трудностях, гимны борьбе -

Песнь, что прохладой ночной дышала.

Величава - она и бесконечна - в охвате.

Так глубока и настолько сладка,

Что даже ангелов хор и их арфы -

То гомон невнятный,

Нелепое слов бормотанье

В сравнении с ней.

То Победителя песнь триумфальная.

Горы уснули в объятиях Ночи,

Пустыни и дюны вздыхают во сне.

С боку на бок глубины, ворочаясь,

Колыбельную звёздам поют в тишине

Жители вымерших городов,

Святая Триада и Всеединая Воля

Приветствуют и прославляют все

Человека, познавшего Бога.

Счастливы те, кто слышат и осознают.

Счастливы те, кто в одиночестве Ночью

Ощущают себя тихими, глубокими,

Просторными, как Ночь,

Чьи лица не сгорают от стыда

Из-за преступлений, совершённых во тьме,

Чьи веки не распухли от слёз,

Что их братья из-за них проливали,

Чьи руки не чешутся от алчности

И желанья что-то разрушить,

Чьи уши не заложены от едкого шипения

Похоти и страсти,

Чьи мысли не противоречат себе,

Чьё сердце не является ульем

Разного рода тревог,

Что роятся в ночи без конца

В каждом уголке Времени,

Чьи страхи не прорыли ходы в их голове,

Кто смело Ночи скажет:

"Разоблачи меня до того, как настанет День",

Кто смело скажет дню:

"Раскрой меня до Ночи".

Да, трижды счастлив тот,

Кто, оставшись в Ночи один,

Чувствует себя с ней в единстве,

Таким же безмолвным,

Таким же бесконечным, как она.

Лишь ему Ночь свои славные песни поёт.

Дружите с Ночью.

Тщательно омойте сердце кровью своей жизни

И вручите его вы Ночи.

Доверьте ей заветные мечты,

К ногам её амбиции сложите,

Все те Желания, что держат вас,

Отдайте ей.

Неуязвимы станете для всех дневных метаний,

И Ночь вам будет подтвержденьем

Перед людьми другими, что победили вы,

Что вы превозмогли.

И пусть вас лавина обманчивых дней

Уносит всё дальше и дальше -

Доверившись Ночи, вы дружите с ней

И неуязвимы для фальши.

Во мраке ль идёте по горной тропе,

Стремитесь к вершине высокой -

Доверившись Ночи, верны вы себе,

И с той не собьётесь дороги.

Мишенью ли стали для злостной молвы

И в двери стучится сомненье -

Доверившись Ночи, уверены вы

В высоком своём назначеньи.

И с Верою той всемогущей

Вы День покорите грядущий.

Услышьте, как стучит Ночное сердце - то бьётся сердце ЧелоВека. Будь у меня слёзы, я отдал бы их этой ночью всем звёздам небосклона, я отдал бы их каждой песчинке во Вселенском океане, и ручейку, что журчит, кузнечику, что так стрекочет, фиалке, что, качаясь на ветру, свой аромат нам изливает, порыву ветра, скалам и долинам, травинке каждой и всему тому, что внемлет Ночи и покоем дышит и излучает красоту. Я бы пролил слёзы, прося прощение за людскую злобу, неблагодарность и невежество.

Ведь человек, служитель богов Богатства, Власти, Разрушенья, так занят ими, что не достаёт ни времени, ни сил ему, чтоб уделить вниманья капельку желаниям другого, услышать хоть на миг другого голос. Лишь свои желанья он исполняет, и лишь голос свой умеет он услышать.

Ужасны - планы человеческих богов. Они хотят мир сделать скотобойней, где человек - убийца и тот, кого должны забить. И так, от крови пьяные, что пролили в бою, своих же братьев люди убивают и верят, что палач достоин больше всех благ земных и всех богатств небесных, чем убиенный.

Обмана жертвы! Разве превратится волк в ягнёнка, коль станет на куски он рвать волков? Разве превратится змей в голубку, поедая своих собратьев, таких же змеев? Разве можно, убивая, радость унаследовать без примеси страданий? Разве может ухо, заткнув другое ухо, лучше слышать Гармонию? Разве может глаз, закрыв глаза другие, увидеть больше Красоты? И разве есть на свете люди, которые могли бы исчерпать блаженство хотя бы часа одного, или вина и хлеба, света и покоя? Земля родит не больше, чем может прокормить. А небеса не клянчат и не крадут они материал для своего восстановленья.

Лгут те, кто говорят, что если хочешь быть в достатке, убей и унаследуй имущество того, кого убил. Как может процветать он на слезах, на крови, на страданьях тех людей, которые в Любви не преуспели, не насладились молоком Земли и мёдом и не познали Небес заботу?

Лгут те, кто говорят, что каждый народ иль племя - само лишь за себя.

Могла бы многоножка хоть шаг шагнуть, будь каждая нога её себе хозяйка, в противоположном от ног других стремилась направленьи, или пыталась бы загородить движенье, или хотела бы сломать соседей? Ведь человечество - большая многоножка, а ноги её - нации, народы, племена.

Лгут те, кто говорят, что управлять людьми - почётно, а подчиняться - стыдно. Это - ложь. Разве осла погонщик не ведом хвостом ослиным? А надсмотрщик тюремный не прикован ли к тюрьме?

Осёл ведёт погонщика, а заключённый тюремщика в темнице держит.

Лгут те, кто говорят, что быстрый жизни бег - лишь для способных бегать, а правы - только сильные. Ведь жизнь не есть соревнованье сильных и умелых. Калеки достигнут чаще цели, чем здоровый их собрат, а воин может пасть от комариного укуса.

Лгут те, кто говорят, что справедливость лишь наказаньем можно защитить. Ведь "зло за зло" в добро не превратится. Оставьте зло в покое, со временем себя оно разоблачит.

Но люди - легковерны, верят слепо своим жрецам, выполняют свято капризы бога денег и его приспешников, тех скряг и скупердяев, что миром ныне правят.

В то время Ночь поёт, Освобожденье славит, и Бог Единый с нею заодно, но человек тому не верит и боится. А вас они зовут лжецами, безумцами и ловкачами.

Но на неблагодарность человека не стоит обижаться, и насмешки, что жалят ваше сердце, не кляните. Трудитесь с Радостью, Любовью и Терпеньем, ведя людей к спасению от них и от потопа крови и огня, который может обрушиться на Землю.

Настало время уж остановиться и перестать друг друга убивать.

Солнце, Луна и Звёзды устали ждать, когда же их увидят и услышат, когда же их поймут, и азбуку Земли узнают, дороги Космоса пройдут, запутанную нить Времён распутают, и аромат Вселенной впитывать начнут, когда темницу Боли разрушат навсегда, берлогу Смерти разорят, хлеб Осознания научатся вкушать, и ЧелоВек, что - Бог в пелёнках, их сбросит наконец и станет Богом.

Настало время уж остановиться и грабить перестать и воровать, пора ряды людские сомкнуть во имя новой, общей цели и новую задачу пора уж выполнять. Огромна - та задача, непомерна, но путь во мраке озарён сиянием победы. В сравненьи с ней всё - тускло, ничтожно и банально.

Да! Настало время, уж пробил час. Но звук тот услышан был немногими. А остальным придётся другого раза ждать, другой зари, когда им будет зов.

Глава 34

МИРДАД: В тиши ночной Мирдад вам предлагает о Материнской Яйцеклетке поразмыслить.

Пространство вместе с тем, что есть внутри него - Яйцо, а Время - скорлупа. Вот образ Материнского Яйца.

Яйцо окутывает Макро-Бог, Тот Бог, Что развивается наружу, Та Жизнь, Что - бестелесна, бесконечна и невыразима.

Внутри же Яйцеклетки Mикpo-Бог живёт, спиралью внутрь он направлен, представляет Жизнь овеществлённую и тоже бескрайнюю и несказанную.

И хоть оно, по меркам человека, - неизмеримо, всё же есть границы у Материнского Яйца, и безграничности касается Оно со всех сторон.

И всё, что существует во Вселенной, что в ней кружится, есть ни что иное, как Яйцеклетки времени-пространства, в которых Микро-Бог живёт, но только на разных стадиях раскрытия. У ЧелоВека Микро-Бог владеет гораздо большей широтой в пространстве и времени, чем Микро-Бог животного. А у животного яйцо то больше, чем у растений, и по лестнице творенья так далее спускаясь, оно всё меньше.

И мириады этих яйцеклеток, которые собою представляют всё сущее, невидное и видное, так расположены в утробе Материнской, той Материнской Яйцеклетки, что большее в длину и ширину в Себе содержит меньшее, пространства их пересекаются, и так до самого ядра, всё меньше, меньше, до бесконечно малой точки центра.

Яйцо в яйце, утроба, что - в утробе, которая - в утробе, их так много, что человеку их не сосчитать, и всё то Богом рождено. И это есть Вселенная.

Я чувствую, слова мои - нетвёрды, ненадёжны для вашего ума, и рад я буду надёжными и крепкими ступенями их сделать, чтоб слова любые для вас бы стали крепкими ступенями на лестнице, ведущей к Осознанью. И если вы хотите вершин достичь и глубину, и широту познать, ловить вам должно больше, чем слова, и слушать не одним умом лишь.

Слова - лишь вспышка и зарница, что озаряет горизонт, но не зарница ведёт вас к горизонту, много меньше она тех далей, что к себе влекут. Поэтому когда я говорю вам о Чреве и о яйцеклетках, о Макро-Боге и о Микро-Боге, не буквы слушайте вы, следуйте за вспышкой, но не смотрите неотрывно на неё. Тогда слова мои дадут вам силы, и, если осознание хромает, на крыльях вознесут его.

Взгляните на Природу, что окружает вас. Не следует ли разве её строенье принципу утробы и принципу яйца? Да, в яйце найдёте ключ к творенью.

Утроба - ваши голова, и сердце, и глаза. Утроба - это семечко любое и каждый плод его. Утроба - это капелька воды и семя каждого живого существа. А бесчисленные сферы, идущие мистическим путём на небосклоне, - разве они не есть утробы, что в себе содержат Жизни коктейль, Микро-Бога, на разных стадиях раскрытья? Ведь постоянно жизнь выходит из утробы и возвращается туда.

Чудесен, непрерывен - творения процесс. И жизни ток с поверхности Яйцеклетки стремится внутрь Её, из центра Жизнь стремится постоянно на поверхность. И так растёт во Времени, Пространстве, и переходит Микро-Бог всё дальше от Ядра, утроба за утробою, от низших ступеней до вершин, и это - Жизни иерархия. Те существа, которые внизу,- малы, а высшие же больше расширены во Времени, Пространстве, и время, нужное для перехода от Яйцеклетки к Яйцеклетке иногда растянуто на целую эпоху, в другом же случае оно - лишь миг. Идёт процесс творенья до тех пор, по куда Материнского Яйца не треснет скорлупа. Когда же это произойдёт, тогда и Микро-Бог сольётся с Макро-Богом.

Так жизнь течёт, её прогресс и рост, но не для разуменья человека. Ведь рост людей - увеличение в объёме, прогресс же - продвижение вперёд. На деле рост есть расширение во Времени, Пространстве повсеместно, во все стороны, прогресс-движение, направленное равно повсюду, во все стороны, и так же назад, как и вперёд, и вниз, и вверх. Предельный рост - то выход за пределы Пространства, а прогресс предельный - то времени обгон и выход за его пределы, сливаясь с Макро-Богом, обретая Его Свободу от всего - от Времени и от Пространства, Свободу, Которая единственная свободой в праве называться. Такова - судьба, что ЧелоВеку - уготована.

Подумайте над этими словами. И пока вы душою и кровью вашей не ощутите вкус и аромат сих слов, пока вы не вдохнёте, как воздух, их, который насыщает вам тело жизнью, до тех пор бессильны освободиться вы, и устремленье других освободить лишь станет новым звеном в оковах ваших. Мирдад хотел бы, чтоб вы осознали, чтоб научить могли других, всех тех, кто жаждет осознанья. Мирдад хотел бы, чтобы вы освободились, чтобы смогли вести других к Свободе, ту расу, что желает превзойти и стать свободной. Поэтому он больше расскажет вам о принципе Яйца, утробы Материнской, и всего того, что сказано о ЧелоВеке.

Все яйцеклетки существ любых, что ниже ЧелоВека, поделены на группы. Для растений столько яйцеклеток, сколько растений видов, развитые виды в себя включают тех, кто развит менее. Всё тот же принцип действует и у животных, у рыб, у насекомых, и всегда те, кто развит более, в себе содержат всех низших, вплоть до ядра.

И как желток с белком яйца обычного цыплёнку пищей служат, чтобы мог он расти и развиваться, яйцеклетки, те, что в большом заключены яйце, питают Микро-Бога, помогая ему развиться. И в каждом следующем яйце Микро-Бог находит пищу Времени-Пространства чуть-чуть другую, нежели была в яйце предшествующем. Отсюда разница в размерах во Времени-Пространстве. Разряженный в бесформенном Газу, он концентрируется, близко к форме он подходит в Жидком состояньи, тогда как в минералах он обретает форму и остаётся в ней, лишённый всякой Жизни, той, что в высших формах - очевидна. Во Фрукте форму принимает он, способную расти и размножаться, и ощущать. В Животном он способен к чувствам и движенью, потомство производит, у него есть память и зачатки мысли. Но в ЧелоВеке, ко всему тому, Он личность обретает и способность размышлять, и выражать Себя и созидать. Конечно, созиданье ЧелоВека в сравнении с Божественным - лишь домик, что детскою рукой из карт построен, в сравнении с великолепным храмом или дворцом чудесным, чудо-зодчим построенным для вас. И всё же ЧелоВек - творец, и в этом нет сомненья.

И каждый ЧелоВек яйцом становится отдельным, себе уже подобных не имея, и тот, кто больше развит, заключает в себя уже того, кто мене развит, плюс всех животных, также всех растений, до ядра. А кто будет всех превыше развит, а это - ЧелоВек, в Себя вберёт людей всех, ибо будут они все меньше развиты, чем Он.

Размер яйца любого человека очерчен широтою горизонтов во Времени, Пространстве. Сознанье Времени одних вбирает в себя лишь краткий миг со дня рожденья до нынешних времён, а горизонт в Пространстве очерчивает то, что глаз их может видеть. Другие же во Времени расширены от незапамятного прошлого до будущего, что очень далеко, и занимают в пространстве они столь большое место, что глазом всё не охватить.

И пища, что идёт для их развитья, - одна и та же, но способности её усвоить у всех различны, ведь не из одной они на свет явились яйцеклетки и не одновременно, потому по-разному расширены в пространстве, да и во времени они, и нет двух одинаковых из них.

С одного стола, так щедро и богато накрытого пред всеми, одни вкушают злата чистоту и красоту и сыты, другие же наесться этим золотом хотят и остаются голодны всё время. И охотник, увидевши оленя, лук натянет, чтобы убить его и мясо съесть. Поэт, того же увидав оленя, на крыльях воспарит мечты и улетит в пространства, времена такие, которые охотнику не снились. Майкайон, живущий в одном Ковчеге вместе с Шамадамом, мечтает о свободе беспредельной, а Шамадам в то время занят тем, что более стреножит себя цепями Времени-Пространства, и звенья новые для тех цепей куёт. Делясь одною крышей, они так от друг друга далеки! Майкайон в себе содержит Шамадама, но Майкайона не содержит Шамадам. И потому-то Майкайон способен Шамадама понять, а Шамадам не может Майкайона уразуметь.

Жизнь ЧелоВека коснётся жизни любого человека всесторонне, ведь жизни всех людей она содержит. Тогда как жизнь любого человека не может охватить жизнь ЧелоВека со всех сторон. Для самого простого человека тот Победитель кажется простым, для человека, смелого рассудком, он будет смел, умён и многогранен. Но всегда в нём будет что-то, что сможет лишь ЧелоВек понять, такой, каким является. Отсюда одиночество Его и ощущенье, что не от мира Он сего, хотя живёт Он в этом мире.

А Микро-Бог не хочет быть в границах. Он постоянно об Освобождении мечтает, Он вечно точит скорлупу, на волю рвясь из плена Времени-Пространства, используя Свой ум, во много раз превосходящий ум человека. И называет человек инстинктом Микро-Бога, низших всех существ. У человека ж это - здравый смысл. Зовётся даром предвидения у высших он людей. Но всё это - одно, и это - больше, чем все названья, вместе взятые. Это - Сила безымянная, зовут Её в миру обычно Духом Святым, ну а Мирдад зовёт ту Силу Духом Осознанья.

И первый ЧелоВека Сын, Который разрушил скорлупу Времён и пересёк Пространство, зовётся Сыном Божьим. И осознание Его Своей Божественности уместно называть Духом Святым. Но знайте, что вы - тоже Дети Бога, и в вас тот Дух Святой Свой путь отыщет. Идите вместе с Ним, Ему вы не противоречьте.

Но до тех пор, по куда оболочку вы не разбили Времени-Пространства, не позволяйте никому сказать, что "Я ЕСТЬ БОГ". Вы лучше говорите: "БОГ ЕСТЬ Я". И это вам поможет обуздать надменность, и пустые образы не станут ваше сердце истязать и воевать против работы Святого Духа в вас. Ведь большинство людей ведут работу против Святого Духа, своё Освобожденье отдаляя тем.

И чтобы Время покорить, вы с ним должны бороться Временем. И Пространство чтоб рассеять, позволяйте Пространству поглотить Пространство. Играть же роль любезного хозяина для них - в плену их добровольно оставаться и быть пристанищем для бесконечных гримас Добра и Зла.

Но кто отыскал судьбу свою и жаждет воплотить мечту, не тратит даром время, не играет в игры со Временем, в Пространстве не блуждает. За время, что отпущено для жизни одной, он может пережить эпохи и покорить пространство. И он не ждёт, когда Смерть явится и унесёт его в яйцо другое, он верит в то, что Жизнь ему поможет пробить одновременно оболочки множества яиц.

Для этого должны освободиться вы от всего, владеете чем ныне, чтоб Время и Пространство ваше не сдерживали сердце. Ведь большим обладая, тем более вы этим одержимы. Чем меньшим обладаете, тем меньше оно вас держит.

Освободитесь от всего. Лишь Веру, Любовь и желанье достичь Свободы через Осознанье с собою вы возьмите в путь.

Глава 35

МИРДАД: В безмятежности ночной Мирдад вам на пути рассыплет искры, что путь ваш к Богу озарят.

Избегайте споров. Истина есть аксиома, и доказательства Ей не нужны. Коль скоро что-то на помощь доказательство зовёт, оно же будет тем доказательством на голову разбито.

Ведь доказать что-либо - значит не принять другое. А доказать другое - значит первое отвергнуть. У Бога нет противоречий. Как можете вы подтвердить Его иль опровергнуть?

И если вы хотите Истину вещать, язык ваш да не будет ядовитым, вонзающим клыки, не будет флюгером, иль акробатом, или мусорщиком тем, что подноготную смакует.

Слова произносить вам должно, лишь чтобы освободить безмолвных. Безмолвны будьте, чтоб себя освободить.

Слова есть корабли, что бороздят Пространство и пристают к различным берегам. Следите же за тем, чем вы их нагрузили, ведь чтоб прямо курс держать, весь груз у ваших же ворот они оставят.

И поиски себя для сердца - что метла для дома.

Сердце чистое, освобождённое от груза,- то крепость неприступная.

Чем кормите людей вы, тем вас они попотчуют в ответ. Будьте пищей полноценной, коль не хотите отравленными быть.

И если сомневаетесь вы в следующем шаге, тогда остановитесь, на месте стойте, не двигаясь вперёд.

То, что не любите вы, также вас не любит. Любите вы, и тем такое ж чувство подарите другому. И на пути у вас преград не станет.

И самая большая неприятность - это считать что-либо неприятностью. Решайтесь - или всё иметь, иль ничего. А середины нет.

Любое на пути препятствие предупредить о чём-то вас желает. Вы знак тот изучите - преграда обернётся маяком.

Прямота - сестра родная изворотливости. Одна - короткая дорога, а другая - тропа в обход. Терпенье проявляйте к тем, кто движется извилистой дорогой.

Терпение здоровье вам приносит, на Вере если зиждется Оно. Но коли Вера вам не помогает, Терпение парализует вас.

Быть, чувствовать и думать, воображать, а после знать - таков порядок главных состояний в потоке жизни человека.

Остерегайтесь воздавать и принимать хвалу, пусть будет даже искренней она. Как лесть, не слушайте её и не произносите её коварных обещаний.

Вы в долг берёте всё, что отдаёте, пока вы думаете, что даёте.

Не можете отдать вы ничего, что вашим было бы. Вы отдаёте людям то, что для них хранили. А то, что - ваше лишь и только ваше, не можете отдать при всём желаньи.

Уравновешенными будьте, и тогда примером станете вы для других, и, глядя на вас, начнут другие люди мерить, оценивать себя.

Нет бедности и нет богатства - искусство лишь увидеть пользу в том, что есть, затем умение её извлечь оттуда.

Кто не умеет использовать всё то, чем обладает, беден. Богат же тот, кто пользу извлечёт с того, что есть.

И даже чёрствый хлеб заплесневелый богатством может стать. Подвалы же, заваленные златом, способны бедность принести такую, что будете беднее нищих.

Не колеблитесь вы у перекрёстка, дороги где расходятся - любую выбирайте. Для сердца, Бога ищущего, верным окажется любое направленье.

И к каждой форме жизни относитесь почтительно вы и с благоговеньем. Ведь даже в самом малом и ничтожном скрыт ключ к значительному и большому.

Всё, что родила Жизнь, значение имеет, Она - так совершенна и так мудра, что времени не станет зря терять, творя безделицы.

Чтоб выйти в мир из мастерских Природы, явление её любви достойным должно быть и работы кропотливой. Разве ж не достойно то уваженья вашего?

Коль комары и муравьи достойны почтения, любви и уваженья, насколько большего достоин человек, ваш друг и брат?

И никем вы не пренебрегайте. Уж лучше всеми быть отвергнутым, чем в душу свою пустить презрение к кому-то.

Ведь человека презирать - то значит презреть и Микро-Бога. В нём, а значит, презреть Его в себе. И как аэронавт небес достигнет, коль презирает он тот шар воздушный, что ввысь его один нести способен?

Чтобы увидеть то, что под ногами, смотрите вверх, а чтоб увидеть то, что наверху, взгляд книзу опустите.

Спускайтесь вниз настолько глубоко, насколько вверх прошли, и равновесия тогда не потеряете.

Сегодня вы - ученики, но завтра учителями станете. И будьте прилежными учениками, чтобы учителями мудрыми вам быть.

И не стремитесь выкорчевать вы всё мира Зло, ведь даже сорняки подчас бывают удобреньем.

Усилия, что тратятся впустую, способны умертвить того, кто их предпринимает.

Высокие и мощные деревья по одиночке лес создать не могут. И им нужны лианы, и кустарник, и трава.

Лицемерие возможно скрыть на миг, но не разоблачить и уничтожить.

Страсти растут и размножаются во тьме. Пустите на свободу их, на свет, и этим положите конец их размноженью.

И коль из лицемеров тысячи хотя бы одному удастся вам помочь стать честным, радуйтесь - велик же ваш успех.

На Небесах маяк зажгите, но не зовите людей его увидеть. Те, кому свет нужен, в приглашеньи не нуждаются.

Мудрость - ноша тяжкая для мудрого наполовину так же, как и глупость для дурака. Так помогите наполовину мудрым с ношей их, а дураков оставьте вы в покое. Наполовину мудрый дурака научит лучше, чем вы смогли бы это сделать.

Казаться будет часто вам: дорога ваша - непроходима, одинока и мрачна. Но не теряйте волю и вперёд шагайте, Упорством и Терпеньем запасясь, за каждым поворотом вы обнаружите друзей.

В Пространстве бездорожном нет троп нехоженых. И коль редки - следы, дорога безопасной будет, ровной, прямой, хотя и труднопроходимой, местами одинокой.

Силы Высшие дорогу тем укажут, кто хочет видеть, но нельзя заставить пойти по ней. И помните, что вы - проводники.

Чтобы вывести других туда, куда им нужно, проводника иметь необходимо. Так доверяйте же своим Проводникам.

И многие попросят: "Укажи дорогу нам". Но мало есть таких, кто скажет: "Веди нас".

Лишь несколько людей, идущих путём Преодоленья,- это уже много.

Ползите там, где вы не можете идти. Идите там, где вы не можете бежать. Бегите там, где вы не можете лететь. Летите там, где вы не можете заставить Вселенную у вас внутри остановиться.

И не один раз, и не два, не три, а сотни раз должны вы поддержать того, кто спотыкается, пытаясь за вами следовать. И руку подавайте, его вы поднимайте до тех пор, пока не перестанет спотыкаться, и помните: детьми когда-то были и вы.

Умы, сердца свои Прощеньем ублажайте, чтоб сны блаженные могли вы видеть.

Жизнь - лихорадка разной степени и видов, и признаки течения болезни есть одержимость каждого из вас. И люди постоянно бредят. Благословенны - те, кто бредят о Свободе, Которая плодом Осознания является.

Людская лихорадка - способна к превращенью. Возбуждение войны вдруг превратится в лихорадку мира. И желание копить богатство может стать страстью к накоплению Любви. И это - Духа алхимия, её практиковать вы призваны и научить других ей.

И говорите вы о Жизни умирающим, живущим же напомните о Смерти. Но тем, кто жаждет всё преодолеть, вы проповедуйте Освобожденье от преходящих этих состояний.

Огромна - разница меж обладанием и тем, когда тобою обладают. Ты обладаешь тем, что любишь, а то, что ненавидишь, тобой владеет. Уж лучше в плен не попадать.

И много есть светил, кроме Земли, которые прокладывают курс в пустотах Времени-Пространства. Планета ваша - младшая в семье, и крепко, и здорово - то дитя.

Неподвижное движенье - вот это парадокс! Но таково движение миров в едином Боге.

И коль хотите знать, как могут вещи неравные быть схожи меж собой, взгляните вы на пальцы рук своих.

Случай - забава мудрых. Глупые же являются игрушкой случая.

И жалобы свои всегда гоните прочь, поскольку сетовать на что-то - лишь наказаньем сделать для себя то положенье. Страдать же от него - то наказание нести. Поняв ту ситуацию, вы с нею друзьями станете, и долго службу она вам будет верную нести.

И часто так бывает, что в оленя охотник целится, но промахнётся и зайца убивает, о котором он ничего до этого не знал. Охотник мудрый скажет: "Значит, заяц моей мишенью был, в него я целил, а не в оленя, и получил я, что хотел".

Точнее цельтесь, и любой вам результат желанным будет.

Всё, что приходит к вам, - всё это ваше. А всё, что задержалось по пути, и к вам придти не может, - не стоит ожиданья. И пусть оно вас подождёт.

И знайте: никогда не промахнётесь, коль то, во что вы целитесь, копьё на вас направило.

Пропущенная цель - всегда достигнутая цель. Пусть сердце ваше не слышит жалоб Разочарованья.

Ведь Разочарованье - это коршун, что в сердце вялом выращен и вскормлен он падалью несбывшихся надежд.

Надежда, что сбылась, - родник других надежд. Остерегайтесь своё сердце Надежде отдавать, коль не хотите на могиле сердца вы слёзы проливать.

Одна икринка из сотни станет рыбой. Но, однако, остальные девяносто девять не пропадают зря. Щедра - Природа и неразборчива - она. И вы должны быть щедры и неразборчивы, бросая в сердца людские семена своих идей и чувств.

Не ищете вы награды за свой труд, каким бы ни был он. Труд - награда тому, кто потрудиться любит.

Не забывайте Слово Творящее и Совершенства Равновесье. Достигнув Равновесья Совершенства, придя к Нему чрез Осознание, себя вы превзойдёте, и руки ваши станут руками Бога.

И пусть покой и безмятежность Ночи пребудут в вас, пока не растворите их в безмятежности вы и покое Осознанья.

Так учил я Ноя.

Так учу и вас.

Глава 36

Приближался День Ковчега. С тех пор, как Мастер вернулся из Бетарской темницы, Шамадам ходил мрачнее тучи, стараясь ни с кем не встречаться. Но в преддверии праздника он стал оживлённее и руководил подготовкой к нему, не пропуская ни одной детали.

Так же, как и День виноградной лозы, День Ковчега растягивался на целую неделю. Проведение торжеств и в этом случае сопровождалось торговлей всем, чем только можно.

По традиции, в День Ковчега монахи забивали бычка и приносили его в жертву. Затем они разводили костёр и от него зажигали лампаду на алтаре вместо прошлогодней. Проводил ритуалы Старейшина. Прихожане помогали монахам, а в конце каждый зажигал свечку от новой лампады. Потом свечки гасили и хранили как оберёг. В конце всех церемоний Старейшина произносил речь.

Люди, приходившие на праздник в Ковчег, как и в День виноградной лозы, редко не приносили с собой подарков. Большинство приводило бычков, барашков и козлят, якобы чтобы принести их в жертву вместе с бычком Ковчега, но в действительности - чтобы присоединить к монастырскому стаду.

Новую лампаду по традиции дарил какой-нибудь принц или купец, ведущий торговлю в окрестностях Молочных гор. И поскольку вручить такой дар монастырю считалось честью и привилегией, и претендентов всегда было много, то в конце праздника проводилась лотерея, и выбирался тот, кто будет дарителем на следующий год. Правители и торговцы состязались между собой, проявляя пыл и стараясь, чтобы их лампада была лучшей, чтобы она затмила красотой и богатством предыдущие.

В прошлом году жребий вытянул принц Бетара. Всем хотелось увидеть новое сокровище, ведь принц славился щедростью и любовью к Ковчегу.

Накануне праздника Шамадам позвал всех, и Мастера в том числе, в свою келью и произнёс речь, обращаясь преимущественно к Мастеру.

Шамадам: Завтра святой день и нам надлежит вести себя достойно этой святости.

В прошлом мы ссорились, но теперь давайте оставим все наши разногласия и распри. Ковчегу не следует замедлять свой темп или усмирять пыл, или, не дай Бог, остановиться.

Я - Старейшина Ковчега. Мне выпала обязанность быть управляющим. И, кроме того, на меня же возложено и право определять порядки. Обязанности и права были переданы мне по наследству, так же, как в своё время они будут переданы одному из вас, когда я умру. Как я ждал своего часа, так подождите и вы.

Если я был несправедлив по отношению к Мирдаду, пусть он простит мою неправоту.

МИРДАД: Не Мирдада, а Шамадама ты обидел.

Шамадам: Разве Шамадам не волен обидеть Шамадама?

МИРДАД: Обидеть волен? Сколь несовместимы оба слова! Ведь себя обидеть - значит стать рабом обиды. А нанести обиду другому - значит стать рабом раба. Да, тяжек - груз обиды.

Шамадам: Если я хочу быть обиженным, тебе что за дело?

МИРДАД: Разве скажет зуб болящий рту - что тебе за дело до моей боли, коль я хочу испытывать её?

Шамадам: Ах, оставь меня в покое. Обрати свой взгляд на кого-нибудь другого, а меня не нужно бичевать твоим языком. Позволь мне дожить мои дни так, как я жил до сих пор, и трудиться так, как я привык. Иди и строй свой ковчег где-нибудь в другом месте, но этот пусть остаётся таким, каков есть. Мир - огромен, нам обоим в нём хватит места, твоему ковчегу и моему. Завтра - мой день. Держитесь в стороне и дайте мне сделать то, что я должен, потому что я не потерплю ничьёго вмешательства.

Берегитесь. Месть Шамадама - страшна, как Божественная кара.

Когда мы вышли из кельи Шамадама, Мастер покачал головой и сказал:

-Сердце Шамадама всё ж остаётся сердцем Шамадама.

На следующий день, к восторгу Шамадама, всё прошло гладко, с соблюдением всех формальностей и без неприятных сюрпризов. Но вот наступил момент, когда нужно было принести в дар новую лампаду и зажечь её.

Сквозь толпу богомольцев, с трудом прокладывая себе путь, к алтарю приближался человек, одетый во всё белое. Толпа всколыхнулась, все переговаривались и спрашивали друг у друга, кто - это. Говорили, что он - посланник принца Бетара, принёсший новую лампаду. Всем не терпелось увидеть новое сокровище.

Шамадам поклонился посланнику, полагая, как и все остальные, что тот принёс дар Ковчегу. Но человек в белом что-то сказал Шамадаму, затем достал из кармана лист пергамента и обратился к присутствующим. Он объяснил, что у него - послание от принца Бетара, которое он уполномочен передать нам, и начал читать.

"От прежнего принца Бетара всем жителям Молочных гор, пришедшим на праздник Ковчега, с миром и братской любовью.

Вы являлись свидетелями моей приверженности Ковчегу. И, поскольку мне выпала честь подарить монастырю лампаду в нынешнем году, я не пожалел ни денег, ни сил, чтобы дар мой был достоин Ковчега. Мои старания были вознаграждены, ведь лампада, на которую я потратил значительную часть своей казны, над которой работали мои лучшие мастера, получилась изумительной. Так думал я до некоторого времени. Но я заблуждался.

Бог смилостивился надо мной и даровал мне прозрение, и я увидел, как непритязательно и скудно сиё творение, которое я почитал сокровищем и которое, будучи выставлено на показ, обнаружило бы перед всеми мою бедность. Он ниспослал мне встречу с лампадой ослепительной и неугасимой, лампадой непревзойдённой красоты, которая никогда не померкнет. Узрев ту лампаду, я устыдился своих мыслей о том, что моя лампада имеет какую-то ценность и повелел уничтожить её.

Та лампада, что показал мне Бог, - живая. Не человеческие руки сотворили её, но руки Всевышнего. Я с радостью представлю её вам. Пусть она ублажает ваш взгляд, и от неё вы зажжёте свои свечи. Она - близко от вас. Имя её - Мирдад.

Да будьте достойны вы его света".

Шамадам, который стоял рядом, исчез, растворился. Имя Мастера волной прокатилось по толпе, как порыв ветра проносится по лесу. Все желали видеть живую лампаду, о которой принц Бетара говорил в своём послании.

Вскоре все увидели Мастера, поднимающегося по ступеням на алтарь, чтобы приветствовать собравшихся. Тысячи глаз были устремлены на него, и тысячи ушей с жадностью ожидали его слов. Тогда Мастер произнёс:

Глава 37

-Что ждёте от Мирдада вы? Отделанную золотом лампаду, что украшать должна алтарь? Мирдад - не золотых дел мастер и не ювелир, но он - Маяк и Небеса. Быть может, вы хотите оберег заполучить, что будет охранять от порчи или сглаза? Есть амулетов много у меня, но все другого рода.

Иль жаждете вы света, чтоб безопасным был ваш путь? Как странно! У вас есть солнце, и луна, и звёзды, и всё ж боитесь вы споткнуться и упасть? Выходит, что глаза не служат вам проводниками, иль свет тот - слаб, и ничего не видно в темноте. Но кто из вас хотел бы жить без глаз? И кто способен солнце обвинить, что мало света излучает?

И что же есть у вас в глазах, что помогает ногам не спотыкаться на пути, но сердцу позволяет ошибаться и кровью истекать тогда, когда оно путь ищет? И что ж это за свет, что наполняет взгляд, но оставляет дух пустым и тёмным?

Что ждёте от Мирдада? Если вы стремитесь видящее сердце обрести и Дух, Который светом - полон, ожидание не тщетно ваше. Ведь именно о сердце и о Духе ЧелоВека заботится Мирдад.

И что вы в виде дара на День Ковчега принесли, на День преодоленья? Козлов, баранов и быков? Нет, дёшево хотите заплатить вы за Свободу! Так дёшево Спасения не купишь.

Не велика же честь корову превзойти. И, право, стыдно и несправедливо губить барана за вашу жизнь.

Что вы такого совершили, чем можно было б поделиться, чтоб дух сегодняшнего Дня упрочить, укрепить Дух Веры, Дух Любви?

Вы множество молитв пробормотали и множество обрядов провели, но каждый шаг сомнения сопровождали и ненависть "Аминь" в конце молитв произносила. И разве здесь не для того мы, чтобы почтить победу над Потопом? Но как вы можете Победу праздновать, ту, что победила вас? Ведь покорив свои глубины, Ной не покорил глубины ваши, он только путь вам указал. Глубины ваши - ярости полны и угрожают затопить вас. Пока не усмирите свой Потоп, не будете достойны Дня Ковчега.

Вы есть потоп, ковчег и капитан ковчега. Настанет день, сойдёте вы на сушу, на берег, омываемый водой. До этих пор не торопитесь праздновать победу.

Хотите знать, как превратился в потоп для себя ЧелоВек?

Когда же Воля Всеединая на половины Адама разделила, чтоб мог Он знать своё единство с Богом, тогда Адам стал женщиною и мужчиною - Адам - Она и Он - Адам. В тот миг поток желаний захлестнул его. То результат Дуальности - желания, столь многочисленные столь разнообразные, великие настоль и расточительные, что человек стал судном без команды, плывущим по волнам желаний. Как только в вышину, где голова кружится, волна поднимет, сразу же другая на дно спешит корабль тот увлечь. Ведь двойственны - его желанья, как сам он - тоже в паре. Хоть, кажется, они - в противодействии, но друг друга дополняют. Невежды думают, что бой идёт меж ними, и перемирье невозможно ни на миг.

Вот - тот потоп, с которым призван человек бороться час за часом, день за днём, всю жизнь свою, нелёгкую из-за Дуальности.

Вот - тот потоп, что вырывается из сердца, как фонтан, и вас потоком он своим смывает.

Вот - тот потоп, чья радуга не воссияет в небе вашем, пока оно с землёю не сочтётся союзом, пока они одним не станут.

С тех пор, когда Адам себя посеял в Еве, Он пожинает в качестве плодов одни лишь ураганы, наводненья. Когда же страсти на Земле бушуют, тогда и жизнь теряет равновесье, и люди утопают день за днём в водоворотах страсти, стремясь к восстановлению баланса. Однако же баланс тот будет восстановлен, лишь когда соединит желанья человек в одно, Любви из них замесит тесто, а после хлеб Осознанья испечёт.

Потоп, что Землю наводнил в дни Ноя, не первым был и не последним, что человечеству - известны. Он лишь установил высокую отметку среди потопов, что опустошали Землю. Потоп огня и крови, что скоро разразится, отметку ту покроет. Готовы на поверхности остаться? Иль утонуть придётся вам?

Увы! Вы много груза на себя берёте, увлечены стяжаньем удовольствий, что полны боли, заняты строительством дорог, ведущих в никуда, поглощены вы сбором семян у Жизни на задворках, вам даже некогда взглянуть на Жизнь - пусть даже в скважину замочную. Как тут не утонуть, мои бездомные бродяги?

Вы - рождены, чтоб в облаках парить, пересекать Пространство и крыльями Вселенную обнять. Но в клетку посадили вы себя, сидите взаперти у убеждений, что ваши крылья подрезают, портят зрение и обонянье притупляют. Как сможете вы избежать грядущего потопа, мои бездомные бродяги?

Вы - образ Бога и подобие Его, почти что уничтожили и образ, и подобие. Божественную высоту вы в росте, в развитии так задержали, что не сыщешь и следов её. И лик Божественный вы грязью забросали и спрятали под масками шутов. Как встретитесь лицом к лицу с той бурей, которой же вы дали волю, мои бездомные бродяги?

И если не услышите Мирдада, Земля для вас останется могилой, а Небо будет только покрывалом. Тогда как Мать Земля должна быть колыбелью, а Небо троном королевским стать должно для вас.

И вновь я повторю: вы - и потоп, вы - и ковчег, и рулевой. И страсти ваши - тот потоп, а тело является ковчегом. И Вера вам указывает путь. Но через всё проходит Воля. А Осознанье всё объединяет.

Вам стоит убедиться, что ваш ковчег для плаванья пригоден, не нужно только тратить без остатка на это жизнь свою, иначе время действий так и не настанет, и проржавеет ваш ковчег, и он затонет, едва лишь будет спущен на воду. Удостоверьтесь, что капитан ваш знает, что и как, и что во время бури он - спокоен. И первым делом отыщите вы истоки наводнений, и научите вы волю их постепенно осушать. Тогда потоп ослабнет, иссякнет навсегда.

Сожгите страсть дотла, пока не поздно, пока в пылу страстей вы не сгорели.

И не заглядывайте страсти в рот, чтоб убедиться - клыки там или мёдом смазанные губы. Пчела, нектар цветочный собирая, прихватит вместе с мёдом яд.

И не смотрите страсти вы в лицо, красиво ли оно или ужасно. Личина Змея-искусителя для Евы привлекательней была, чем Бога Лик.

И на весы вы страсть не ставьте, чтоб вес её установить. Кто станет сравнивать по весу корону с горною вершиной? А всё ж корона - тяжелее, чем гора.

На свете страсти есть, что гимны небу днём поют, а ночью кусают, жалят, спать вам не дают. И страсти есть, наполнены весельем, но присмотритесь только и поймёте, что смех их порождён гримасой тою, что горе корчит. И страсти есть, приятные для глаз, манерны и послушны, грациозны, но обратятся вмиг они в волков голодных, коварней будут, чем гиены. Есть страсти, что сочатся ароматом розы, пока ты их не трогаешь, однако, как только их коснёшься, смрад разложенья начинают источать.

Не разделяйте ваши страсти на добрые и злые, то - труд напрасный. Добро без зла не существует, плохое пустит корни лишь в хорошем.

Едино - Дерево Добра и Зла. Едиными являются плоды его. Не можете вы вкус Добра познать, Зла не отведав.

И грудь, что Жизни молоко даёт, всё та же, из которой Смерть сосёте. Рука, что вашу колыбель качала, всё та же, что выроет могилу вам.

И такова, мои бездомные бродяги, - Дуальности природа. Не будьте же тщеславны и упрямы, надеясь это изменить. Не будьте же наивны, пытаясь разделить на половины, чтоб взять с собою то, что вам - по нраву, и выбросить другое.

Хотите приручить Дуальность вы? Тогда поймите, что нет хорошего и нет плохого.

Да разве жизни сок и смерти не прокис у вас во рту? И разве не пора вам рот прополоскать? И ни хорошим иль плохим, а тем, что превосходит их обоих. Да разве не пора вам возжелать плодов не сладких и не кислых, а тех, что с Древа сорваны другого, не с Дерева Добра и Зла?

Вы от когтей Дуальности хотели бы освободиться? Тогда срубите дерево её - то Древо Добра и Зла. И выкорчуйте без остатка, выньте ствол и ветви из сердца вашего, чтоб семя Жизни Бога-ЧелоВека, чтобы семя Осознанья, что за пределами Добра и Зла, могло там прорасти.

"Безрадостно - послание Мирдада",- воскликнет кто-нибудь из вас. "Лишить Мирдад нас хочет предвкушенья утра. Он хочет сделать нас немыми, безразличными свидетелями жизни, когда же мы хотим бороться шумно. Да, борьба - сладка, не важно, что поставлено на карту. Сладка - погоня, даже если цель - недостижима".

Так говорите вы в сердцах, того не помня, что сердце это - ведь не ваше, пока Добро и Зло им управляют.

Хотите стать хозяином вы сердцу своему? Тогда угомоните страсти. Всё доброе и злое вы вместе соберите, замесите тесто на Любви, и в печь Осознания поставьте, и испеките хлеб. Его отведав, увидите, что парадоксы все - едины в Боге.

И не тревожьте мир, ведь он - и так в тревоге.

Каким же образом вы сможете набрать воды прозрачной из колодца, в который постоянно мусор вы бросаете и грязь? И может ли вода в пруду быть чистой и прозрачной, когда мутят её ежеминутно?

И не ищите вы покоя в тревожном мире, коль скоро не хотите Тревогу отыскать.

И не ищите вы любви в том мире, где ненависть бушует, коль скоро не хотите вы Ненависть найти.

И не стремитесь к жизни в мире, который умирает, коль не хотите Смерть на двор пустить. Ведь двусторонний мир ничем иным не может заплатить вам, как двустороннею монетой.

Однако стоит вам искать внутри себя то Пространство, то Божественное "Я", Что Осознанием - богато.

И не просите ни о чём, чего бы у себя не попросили. Не требуйте того, чего не позволяете другим потребовать от вас.

И что вы можете просить у мира, коль с миром вы в согласии живёте, коль скоро с ним договорились, что он вам будет помогать преодолеть потоп и землю ту найти, которая навек рассталась с болью и с Небом, с Любовью союзом сочеталась, и брак чей Осознание благословило? Что просите вы - деньги, славу, власть? А может, то престиж и уваженье? А может, то амбиции короны или надежда, что сбылась? Но это-то и есть исток потопа вашего. Держитесь в стороне от них, мои бездомные бродяги.

Остановитесь, успокойтесь, прозрачны будьте и чисты.

А будете чисты вы и прозрачны, увидите вы чистый и прозрачный, ясный мир.

Когда научитесь вы видеть ясно сквозь этот мир, тогда поймёте, насколько бедно и бессильно то, что можете от мира получить.

Лишь тело ваше может дать вам мир, ковчег, в котором бороздите море жизни, разделённой пополам. Его не можете отдать вы никому. Вселенная - ответственна за то, чтобы снабдить вас телом, поддерживать его, хранить в порядке и здоровье, чтоб могли вы потоп преодолеть, чтоб ваше тело было таким же стойким и непобедимым, каким у Ноя был ковчег. А вот зверей внутри на привязи держать и ими управлять, как Ной на привязи держал зверей и ими в совершенстве управлял, - это дело ваше.

И в сердце веру сохранять, что помогает видеть и бдение хранить, поставить у руля ту Веру, Что к Воле Всеединой вас приведёт, к воротам сада райского,- это дело ваше.

И волей твёрдой обладать, что капитаном вашим станет, желанием преодолеть и Время, и Пространство, стремлением вкусить плодов Осознанья, которые на Древе Жизни зреют - и это дело ваше.

Да, с Богом неразрывно связан ЧелоВек. Любое направленье, кроме этого, не стоит и труда. И что - с того, что путь ваш - долог и буря с ног валит? Да разве Вера ваша, чистосердечная и востроглазая, вам не поможет бурю обойти?

Однако торопитесь. Ведь время то, что тратите вы на безделье,- то время боли и страданий. И даже те, кто занят целый день, с утра до вечера, тянут время.

Да, вы все - строители и капитаны. Задание дала вам Бесконечность, чтоб научились вы Вселенной океан бескрайний бороздить, которым вы являетесь, и бытия Гармонию в нём отыскать, Которая зовётся Богом.

И должен Центр быть, ведь из Него расходится всё и вокруг Него вращается.

И если ЧелоВека жизнь - циклична, и Бога в Центре можно отыскать, тогда должны вы потрудиться, чтоб постоянно в Центре быть, остальное лишь блужданье, хоть и пропитано малиновой испариной оно.

У Мирдада есть задача: ЧелоВека вести к Его судьбе. Друзья, смотрите! Он снарядил для вас ковчег прекрасный, заботливо построенный, с командою отличной. Не тот ковчег, что кое-как построен из досок и железа, предназначен для ящериц и птиц, но тот, который построен из Осознанья, который станет маяком для ищущих Свободы. Его балластом будут не вина кувшины и еда, а сердце, полное Любовью ко всему на свете. А груз его - не земли и жилища да скарб, не золото и бриллианты, а души, теней лишённые, окутанные светом и свободой Осознанья.

Пусть тот, кто хочет отдать швартовы от Земли, кто хочет стать единым, кто жаждет преодолеть себя, садится на корабль.

Ковчег готов.

Попутный ветер.

Море тихо.

Так учил я Ноя.

Так учу и вас.

Собравшиеся стояли и слушали, затаив дыхание. Мастер замолчал, и шорох пронёсся по толпе.

Прежде чем спуститься с алтаря, Мастер призвал к себе Семерых, взял арфу, и они запели гимн Новому Ковчегу. Остальные подхватили мотив, и, ширясь и нарастая, к Небу полетел припев:

Бог - твой капитан, плыви, мой Ковчег!