"..из сметаны масло сбила.." Любое дело, успех которого зависит от дружной работы головы и рук, не терпит высокомерного разделения на мыслителей и исполнителей замыслов. Особенно в иммунологии, в которой хороший лаборант ценится не ниже чем старший научный сотрудник. Иванович руководил отделом клинической иммунологии в научно-исследовательском институте. Его заместителем по лабораторной части была Виктория, которая проработала в институте уже более десяти лет и ее считали лучшей в организации лабораторного дела. Несколько лет она проучилась в "универе", влюбилась, вышла замуж, бросила учебу и спившегося мужа. Ее хорошо знали - в разное время - несколько старших научных сотрудников отдела. В том, что они стали известными учеными, было и ее - лишь на первый взгляд - скромное участие. Она любила слушать умные речи и умела вдохновлять на них. Утром отдел клинической иммунологии обычно открывала заведующая хозяйственной частью Анфиса. Чтобы представить значимость Анфисы, достаточно сказать, что в ее ведении была раздача спирта для лабораторных работ. В то время спирт был самой ходовой валютой при расчетах с мастерами "золотые" руки.Были умельцы, которые за литр спирта делали лабораторное "стекло", не уступавшее европейским аналогам.
В пятницу Виктория пришла на работу около 10 часов и на пороге ее встретила необычно взволнованная Анфиса. - Тебя уже полчаса ждет какой-то мужчина. Вообще-то ему нужен Иванович. А когда узнал, что он его не будет, спросил про тебя.- Сказал откуда он? - Какой то Филипп... отчество забыла, фамилия Краснов.Манера Анфисы сообщать о серьезном, словно речь идет об утренней дойке коров, всегда раздражала Викторию.- А кто тебе сказал, что Ивановича не будет? - Так его уже целую неделю не видно. Я спрашивала Зинку, а она тоже не знает.Звонили ему... никто трубку не берет. К тем кто ждет... еще один подсел. Он тоже кажется к Ива... Так, что сказать этим мужчинам? - Пусть подождут... Я сама их приглашу. А в это время нежданные посетители были так захвачены беседой, что поначалу и не обратили внимание на Анфису. Подходя к ним она услышала как тот, кто назвался Красновым возмущенно говорил второму:- Я специально поинтересовался... в уголовном кодексе есть статья... это наказуемо законом... И в конце концов ведь должна быть совесть, элементарная порядочность... Второй кивнул в сторону Анфисы и предупреждающе взял собеседника под локоть. Краснов обратился к Анфисе. - Смогу я, наконец, переговорить с Вашим руководителем? - спросил он. Пугающие слова: "наказуемо законом... уголовный кодекс..." удержали Анфису от обычной грубости.- Просят Вас немножко подождать. Испуганно произнесла она и прошла в свою каморку. Теперь она была как на иголках. Взяла тряпку, налила в ведро воды и остановилась за углом, где коридор переходил в холл, изображая уборку. Она напряженно прислушивалась к доносившимся из холла голосам двух странных посетителей.- Это же настоящее надругательство над телами умерших. Я не могу поверить, что моей Галочки нет. И вот это письмо. Знаете оно пришло не по почте. Как-будто тот, кто его написал беспокоился, что оно до меня не дойдет. Поэтому сам утром опустил его в мой почтовый ящик. И я сразу приехал сюда. Кому это понадобилось..? Зачем? - Так, что Вы хотите сейчас узнать? - Ну, во-первых, правда ли то, что... как это сказать... психику, то есть мозг моей Галочки забрали сюда для исследования. Я же говорю, что письмо подбросили... Может быть все это выдумка... какая-то интрижка. Вот почитаете. Он достал из портфеля конверт, в которых пересылаются всякие судебные повестки, уведомления. Достал из него небольшой листок бумаги на котором было написано от руки печатными буквами. "... Уважаемый Филипп Валерьевич. Мы с Вами не знакомы. Меня побудили написать это письмо обстоятельства, прямо касающиеся Вас. Я верующий и не могу спокойно смотреть как глумятся над прахом человека. В данном случае над прахом Вашей жены Галины. В морге после вскрытия ее головной мозг изъяли и отдали в научно исследовательский институт. Там есть отдел иммунологии. Его сотрудники, которыми руководит Иванович, разрушают клетки мозга Вашей супруги и достают из них хранящиеся там мысли, чувства, влезают в ее память. Своими грязными руками пачкают то личное, святое, что при жизни принадлежало и с наступлением смерти принадлежит только ей и Вам. То есть не дают упокоиться душе. Я сожалею, что омрачил Вас, но мы живые должны препятствовать таким безнравственным деяниям... Мое письмо не призыв к борьбе. Поступайте так как Вам подскажет Ваша совесть и любовь к близким Вам людям. Не подписываюсь по известной причине...". На обороте указан адрес этого института. Руки Краснова мелко дрожали, а пальцы беспорядочно сжимались и переплетались, перебирая края одежды. Он беспомощно смотрел на собеседника, с запинкой подбирая слова, повторял:- Вот видите... вот видите, это анонимка. И не понять, против кого она. Чтобы меня психически уничтожить... Я тоже ученый, правда, физик, но я могу понять. Медицина исследует, чтобы узнать причины смерти... Однако, как подумаешь, что кто-то "ковыряется" в мозге близкого тебе человека, в котором хранятся и мои чувства. Становится не по себе... Другой посетитель слушал его молча, лишь поддакивая. В какой-то момент, когда Краснов о чем задумался, его собеседник извинился и сказал, что ему нужно позвонить на работу, что задерживается. Прошло минут пять после его ухода. В другом конце коридора, не видимом из холла, из кабинета вышла Виктория. Увидев Анфису, она вопросительно кивнула головой, безмолвно шевеля губами и указывая пальцем на холл спросила: "Сидят?". Анфиса ответила утвердительным кивком головы и показала один палец, имея в виду, что из двух остался один. Виктория превратно поняла смысл этого жеста и устало махнула рукой. Двумя привычными движениями пальцев по волосам подняла прическу в "воинственную" позицию и шагнула в холл. Для победы на своей территории ей было достаточно и такой подготовки. В тех случаях, когда ей нужно было явиться на прием к чиновнику или в какую-нибудь комиссию, она появлялась в шляпе с широкими полями, которую специально хранила для таких случаев. В такой комбинации она всегда уходила удовлетворенная по всем необходимым ей пунктам. Оставив за дверями почтительное недоумение. Сейчас Она пригласила Краснова пройти с ней в кабинет Ивановича. Разговор продолжался более часа. Когда они расставались Анфиса слышала, что Краснов благодарил Викторию за беседу и повторял: - Я тоже ученый... понимаю, что во имя науки... Я думаю Галочка простит нас. Пошел к выходу бормоча: Галочка поймет... она простит... В холле было пусто. Второй посетитель, очевидно, передумал и ушел. Сгоравшая от нетерпения Анфиса приоткрыла дверь: - Пока Вы с ним разговаривали я приготовила чай. Пойдемте, я зефир принесла. Представляете, он этому второму говорил, что чуть ли в суд не подаст! Вы молодец. Когда он уходил, то чуть ли руку Вам не поцеловал... Конечно его жалко, ничего не поделаешь. Одновременно с вышеописанными событиями у проходной в институт остановился мужчина лет пятидесяти, лицо которого могло запомниться прохожим только приплюснутым носом бывшего боксера и цветом глаз. Они были светло-голубые на столько, что по ним нельзя было сказать определенно, кто за ними прячется. То ли маньяческая, повернутая внутрь страсть попутчика-убийцы , то ли или детская наивность жертвы. Он прошел мимо проходной, видневшегося за решетчатым забором научно-исследовательского института и уверенно направился к выломанному в нем проходу.Рабочий день кончался и через этот проход по одному и парами выходили сотрудники прямо к остановке троллейбуса........ Когда в дверь лаборатории кто-то робко постучал, Виктория, полагая, что за дверью кто-нибудь из заблудившихся в здании прикомандированных, встала из-за стола и подошла к двери. Еще не открыв ее, она услышала сиплое дыхание. За дверью явно кто-то подслушивал. Вот только этого ей сегодня не хватало. С самого утра ее уже так достали, что ей было бы в самый раз отыграться на каком-нибудь диссертанте. Виктория резко распахнула дверь. Перед ней молча стоял неизвестный тип. Явно не из ученых. Его лицо старательно пыталось изобразить извинения и глубочайшее уважение. Они настолько были не на месте, что больше напоминали рожи, которые корчит юродивый. Из кармана брюк он достал мятый конверт и пробормотал: - Вот это почитайте... Очень нужно.... Виктория сразу поняла в чем дело. Сегодня утром с точно таким же письмом ее измучил муж последнего донора. А теперь этот тип! Мог бы и не шарить своими толстыми неуклюжими пальцами в конверте. Незачем ей читать еще раз это мерзкое послание. Она запомнила его текст кажется на всю оставшуюся жизнь. Ей не понравились манеры и маска оскорбленного недоумка, словно говорящие: "Что же это? Как же так? Мы люди маленькие, но...". Про таких говорят: "За мелочь унижаются и за пустяк убивают". Преодолев нахлынувшую тревогу, она бережно взяла протянутый ей листочек бумаги раскрыла и стала медленно в полголоса читать. Одновременно напряженно размышляя, как избавиться от этого монстра. После каждой точки, многозначительно останавливалась, поднимала на посетителя глаза, чтобы подчеркнуть свое понимание важности происходящего. Текст письма был как под копирку такой же, что и в предыдущим письме и написано было такими же неровно выведенными печатными буквами. - Вы уже третий за сегодняшний день. С утра двое полдня у меня отняли. Видите я вот вынуждена сейчас сидеть... Она попробовала изобразить истерику, но тут же замолкла не договорив. По его мясистому лицу, она поняла, что разговоры с утренними ходоками были для нее лишь разминкой. Перед этим "кадром" она может изливать свою несчастную женскую душу сколько угодно. И все будет впустую. Незнакомец перебил ее и безапеляционным тоном потребовал. - Вы должны отдать его мозг мне. Его другу. Сегодня! Сейчас! Виктория по изменившемуся выражению его лица поняла, что допустила какую-то грубую ошибку. Голосом, в котором тихой рычащей нотой волкодава звучала угроза, он нетерпеливо заявил: Я пришел по поручению его жены. Забрать все для захоронения. - Да Вы что, ведь мозга как такового уже нет. Над ним целый месяц работали ученые. Сейчас это просто порошок цвета какао с молоком в ампулке. Кто же его Вам отдаст! Это достояние науки. Хотите я вам сейчас покажу. Пойдемте. Ей вдруг показалось, что, если она хоть как-то сдвинет его с места то сможет его уговорить. Например, даст ему с десяток ампул для захоронения. Она повела его в подвал. Туда, где стояли холодильники "низкого" - до минус двадцати градусов - холода. Она до головной боли напрягала свои воображение и изворотливость. Как выпроводить его? Хотя бы сегодня. А потом пусть с ним разбирается Иванович. Она не могла знать, что приукрашивая, привирая насчет мировой научной значимости мозга его родственника, она только усиливает его решительность и непреклонность: - И родственники и друзья вашего Тихона могут только радоваться. Смерть Вашего друга, вернее его мозг откроет совершенно новое направление в психоиммунологии. Позволит излечивать расстройства и повреждения памяти. Например болезнь Альцгеймера, которая у людей в расцвете лет опустошает психику. В подвале они прошли в отсек, где располагались холодильники, указала ему на самый большой, напоминающий шкаф. - Вот здесь в особом холодильнике "низкого холода" при минус двадцать хранится мозг и ему ничего не грозит. Наоборот он многие годы может так сохраняться как живой. Наука уже подошла к тому, чтобы пересаживать и мозг. Представляете его можно пересадить в здоровое тело и появится внешне новый человек, но с психикой вашего родственника: его характером, чувствами, способностями. Осип почувствовал, что закипает неуправляемой злобой. Его внутренний голос разума умолял остановиться.Но натуру не изменишь. Еще в подростковых драках его не могли оторвать от соперников. В неистовой злобе он валил их на землю и топтал ногами, разбивая лицо всмятку. За это и получил кличку "бешеный". Споров с ним старались избегать даже парни на много старше и сильнее его. С возрастом у Осипа укоренилась потребность на ком-то или на чем-то отыгрываться без мордобоя. Ему доставляло особое удовольствие выбранному человеку делать неприятности, доводящие того до отчаяния. Так строить козни, чтобы тот и не догадывался откуда на него валятся несчастья. Особый смак был в том, чтобы сохранять с этим несчастным прекрасные отношения, на правах приятеля давать советы, сочувствовать. Виктория отвернулась и стала открывать холодильник, где находились ампулы. Однако свирепый взгляд Осипа упертый в ее затылок заставил оглянуться. Она повернулась к нему и, когда их взгляды скрестились, он взорвался. - Что за журналистское расследование? Кто разрешил? Мне наплевать на А-а-цгемера, - он запнулся с трудом выговаривая впервые услышанное слово. - Вы мне сейчас отдадите мозг моего друга и точка! Все что Вы с ним сотворили. Он уже почувствовал в себе приближение его самой опасной ярости. Давно такого не было. Предвестником психического взрыва было то, что в его ушах голос этой "дамочки" звучал все более глухо, куда-то удаляясь. Эта стерва несла какой-то бред про величие научного открытия, что когда-нибудь именем Тихона назовут какой-то психоиммунологический феномен. Казалось, что его немигающие глаза вот-вот выскочат из орбит, а губы выдвигались и странно расширялись. Ему не раз говорили, что в такие моменты его лицо становилось похожим на деревянную маску идола из какого нибудь племени "мумбу-юм-бу". Он понимал, что должен немедленно успокоиться иначе все пропало. Когда-то врач-невропатолог посоветовал ему для обрывания такого возбуждения пальцами резко надавить на глазные яблоки. Несколько раз помогало. И сейчас он поднес руки к глазам и сделав вид, что устало их трет надавил пальцами на глаза. Только теперь Виктория осознала смертельную угрозу. Ей стало не по себе от осознания того, что она так нелепо, по собственной воле, оказалась наедине в глухом закутке подвала с каким-то мужиком, которого первый раз видит. Да и с головой у него кажется не все в порядке. Подавай ему мозги приятеля! В один день три мужика с одним и тем же. Боже мой, если бы знала, что такое ей устроят купила бы в ближайшем мясном магазине говяжьи мозги и со спокойной душой отдала бы. А этому последнему зануде - бараньи. Он бы все равно не понял. Как узнать, кто такую гадость им подстроил. Мерзавец точно рассчитал. Раз администрация не отреагировала на первую его анонимку, написал душещипательные письма мужьям и женам доноров. По-видимому вчера сам разнес по почтовым ящикам. В расчете, что сегодня с утра возмущенные родственники будут здесь торчать. А сам, кверулянт проклятый, наблюдает со стороны как мне приходится обхаживать этих ходоков. И сейчас, наверняка, подслушивает, укрывшись в каком-нибудь закутке подвала. Смешно! Ведь он сейчас единственный в подвале, кто в случае чего сможет прийти на помощь. Вообще-то, наверно, не рискнет выйти. Побоится. Не станет раскрывать себя. Ну ладно, это все философия. Нужно как-то избавиться от этого кадра. Вот идиотка. Зачем привела его сюда! Даже документы его не посмотрела. И рожа-то у него как с плаката "Их ищет милиция". Может все что угодно выкинуть! Ее жизнь, насыщенная всякими приключениями, научила ее предугадывать опасность быть обруганной, обманутой, изнасилованной. Если бы только это ей сейчас угрожало, то для особой тревоги не было бы причин. Она знает, как нужно себя вести в таких ситуациях. Ни слова не говоря, сама бы расстегнула пуговички на блузке. Кстати ей бы сейчас не помешало бы на этом Осипе "оттянуться". Сегодня с самого утра она вынуждена объясняться со всякими придурками. Мозгов им, видишь ли, не хватает. Она имеет моральное право хоть на последнем отыграться. Никому не пришло бы в голову, что ей ближе к сорока, чем к тридцати. В немалой степени этой иллюзии способствовало круглое без единой морщинки лицо, на котором подкупающе сияла улыбка вечной девочки. Ее обаяние благодаря особому чутью, выработанному многочисленными житейскими пробами и ошибками, взлетами и падениями женского счастья, мгновенно настраивалось на любой диапазон мужского спроса. Со стороны казалось , что у нее нет и не может быть того, что называют трудностями жизни, стрессами. Того, что у большинства женщин высушивает душу постоянными страхами, тревогами или, наоборот, увлажняет ее гнилыми соками из хронически мокнущих язв зависти, злобы. Тем не менее мужчины возле нее надолго не задерживались. Даже бывалые чувствовали себя с ней в постели неуютно. Сами не понимая почему. Ведь казалось бы у нее все на месте. Никому и в голову не могло прийти, что сама мысль о телесной близости с мужчиной вызывала у нее тошноту. А если близость все-таки произошла, то после нее в течение двух-трех дней выматывала неукротимая рвота. Похуже чем при тяжелом токсикозе первой половины беременности . За всю жизнь ей только с одним нравилось заниматься любовью. Однако последствия были во сто крат хуже. Любовь с ним так глубоко доставала все этажи ее психики, что несколько суток после такой близости все ее тело конвульсировало в обратную сторону, втягивая и призывая. Усмирить разбушевавшуюся в ней стихию можно было только инъекцией "кубика" аминазина. Муж боялся "уколов" и чтобы остаться в живых сбежал. А она продолжала надеяться, что еще встретит любовника-камикадзе. Наверное это ожидание затянулось уж очень надолго. С огорчением она заметила, что подсыхают груди и стало бросать в жар. Гинеколог, посмотрев мазки, как вынесла приговор - ранний климакс. Виктории никогда не нравилось, что-то делать ради удовольствия мужиков. Решив, что безнадежно стареет из-за них, мстительно раскручивала какого-нибудь с виду приличного, интеллигентного, культурного на пошлые разговоры о сексе и самые примитивные анекдоты. Доводила очередного ухажера до того, что он ходил за ней четвереньках в одной майке. Это ей напоминало забаву из далекого детства. Она долго была "за свою" в компании парней. Одним из любимых развлечением ее компании было "дергание" кошелька. Приличный на вид кошелек набивали бумагой или собачьим дерьмом, привязывали к тонкой нитке, не заметной в пыли, и бросали его на дорогу. Сами же с другим концом нитки прятались за кустами на обочине. Обычно ждать приходилось не долго. Подслеповатые бабки обычно проходили мимо не заметив кошелька. Помоложе останавливается, не веря глазам, секунду сомневается, оглядывается наклоняется, протягивает к кошельку руку. И вот уже почти прикоснулся. Начиналось самое волнующее. Требовалось особое искусство, чтобы поймать момент, когда кошелек приобретал волшебную силу золотого гуся - то есть как в сказке, прикоснувшийся к нему уже не мог оторвать от него руку. Первое движение кошелька в сторону от руки клиента должно быть тогда, когда его желание овладеть и заглянуть внутрь кошелька приобрело неодолимую силу. Когда хватательный порыв первобытной души завопит: "Мое! Я хоэяин!". Победителем считался тот, кто смог поставить клиента не только в позу прачки, а на все четыре конечности. Кто заставил ползти за ускользающим кошельком на карачках, хлопая по пыли "клешней". И "любовных" играх главное убедить товарища в том, что он для нее слаще банана. Для этого она демонстрировала мощный прибой любовного вдохновения, перехватывающий у него дыхание, взвинчивающий пульс. После такой прелюдии партнеру казалось, что еще мгновение и она вот-вот сама кинется на шею. Для нее же самое "вкусное" начиналось после того, как товарищ был достаточно разогрет. Почувствовав себя самцом, он спешил наброситься на ее тело, предвкушая поставить на нем обоюдно страстно искомую точку. В первые минуты ее робко, нерешительно отталкивающие руки он воспринимал не как сопротивление, а кокетливое: "Подожди, пощади мое самолюбие, я твоя, но давай хоть для приличий... Покажи, что ты меня уважаешь." Так она втягивала несчастного мужика в игру-борьбу без конца. Причем для нее довольно опасную - если переиграет. Но зато какой кайф. Она находила особую прелесть в ощущении этой опасности и в избегании ее в самый последний момент. С опытом таких поединков пришло особое чутье на переломные моменты. Их острота доставляла ей наивысшее наслаждение. Они наступали после того как мужчина, уверенный в успехе, сперва задыхался от нетерпения, едва сдерживаемого почтительным отношением к неожиданной чопорности подруги. Затем через полчаса от обоюдного выкручивания рук и избегательно-соприкасательных поз. Наконец мужчина останавливался перед ней как бык перед красной тряпкой тореадора, которую так и не сумел поймать на рог. В этот момент требуется особая предусмотрительность. Характерны расставленные ноги "быка", мокрые от пота бока, работающие как меха, спертое от ярости дыхание - надежные признаки того, что в любой момент товарищ готов сорваться на мордобой. Это самый "кайфовый" момент. Большинство "приличных" персон, зомбированных дамской прелюдией - "отдам себя без остатка... возьми меня", не хотят расстаться с фантазией, что его полюбили. Ведь даже быку так хочется, чтобы все было по любви, тихой покорности, признательности, со слезами благодарности. Чрезмерно твердолобые, не найдя лучшего решения, - вроде одного из подвигов Одиссея (привязать орган к мачте) - отдохнув, берутся за старое. Как "жабы-самца" в кувшине с кислым молоком повторяют раз за разом один и тот же прием "запрыгивания" на стенку горшка жабы-самца. Изредка самым терпеливым из них в конце концов удавалось сбить сметану в масло после того как она, отыграв свое, скисала. Чем дольше товарищ не просит, тем ценнее его первое признание поражения. И вот сладкой музыкой в ее ушах зазвучали его просьбы, мольбы, обещания бросить жену, детей, работу, пойти на любое преступление ради благосклонного согласия войти, проникнуть в ее тело. Вот оно счастье победы. Это она распалила, раскрутила безрассудную страсть, одержимость, в которой уже нет секса в обычном понимании. Есть только безрассудное стремление овладеть, добраться... Рогом! Раньше, когда ее техника управления быком еще не была так совершенна, изредка она попадала под мужицкий каток, случалось ее крепко били перед тем как потребить. Был случай, когда переиграв, Виктория провисела подтянутая за руки к потолку почти до утра. Не известно чем бы кончилось, если бы товарищ, напившийся с горя, не проснулся среди ночи в туалет. С того времени разучилась кричать, призывать на помощь. Постепенно она научилась тонко предчувствовать, предвидеть и предупреждать угрозу грубого насилия со стороны перегретого быка. Она научилась всему этому потому, что она очень любила свое тело. Холила и лелеяла его не для того, чтобы его "марали" все кому захочется. Одним словом была у нее страстишка - пройти по краю, избежав элементарного изнасилования. Это была сексуальная интрига\игра по ее правилам достижения кайфа. Она любила девчонок наставлять - чем труднее принуждение "быка" к его самоунижению, тем чище и светлее кайф у "телки". Важно было не допустить, чтобы у "быка" наступило разочарования в ней или в себе, после преждевременного биологического "излияния" чувств. Такие стараются сбежать - выйти из игры прежде чем она сама его отпустит. Изнасилование и\или преждевременная эякуляция-разочарование означали, что она "проиграла". Не смогла довести свою партию до "победы". Проигрыш означал, что бесценное "блюдо" ее удовлетворения, на эамешивание которого в сексуальной "интриге" потрачено много старания и душевных сил, вдруг преждевременно "подгорело". У нее украли кайф. (Продолжение следует)