С того дня храмовники оставили меня в покое. Конечно, они следили за мной, но незаметно, издалека, не причиняя неудобств. Мне было девятнадцать. Сила переполняла меня. В Городе шел 128 год от Дня Колонны.
Мой предшественник умер в 110 году. Потому мне пришлось восстанавливать когда-то прочную систему буквально по кусочкам. К тридцати годам я имел свою собственную сеть осведомителей по всему Городу, налаженные отношения с каждым Домом с помощью тщательно отобранных Кураторов. Тьма не давала всевластия. Чтобы знать недостаточно было видеть. Я проштудировал архивы Храма в поисках информации о прежних Главах Города. Не думаю, что храмовники что-то скрыли от меня. Мои старания увенчались успехом. Многое из того, что ставило служителей Храма в тупик, было понятно лишь мне. Их скрупулезные записи о том, что было до меня, помогли мне выстроить свой Город.
Первые десять лет были годами борьбы и становления. Я очищал Город от наростов, поднимая затонувший галеон со дна залива. Но по истечении этих лет я понял, что не могу уследить за всем. Да и не имел желания управлять людьми во всем и везде. Люди признали меня беспристрастным судьей, не разменивающимся на мелочи, и, не смотря на мою молодость, доверяли мне.
Я дал себе свободу, отказавшись от попыток отдраить галеон до блеска, и лишь держал его на плаву, время от времени устраивая генеральные уборки. Город, утративший равновесие со смертью Пятого Главы, восстановил его с моим появлением.
В тот же день, когда я увидел собственное лицо на дне шестого короба, Хранители закрылись от меня, задвинув засов со своей стороны. Я не был особенно огорчен. Долгие часы в библиотеках помогли мне понять, что, казалось бы, столь подверженные мимолетным желаниям Хранители, есть ничто иное, как бездушные существа, выполняющие определенную функцию. Когда я понял, что их отношение ко мне было подобно моему отношению к ветряной мельнице, что способна лишь мелить и ничего более, я стал относиться к ним так же.
Отец, потерявший (как он считал) только-только обретенного сына, не выносил моего присутствия. В тот день я зацепил его слишком сильно. А мама так и не смогла смягчить отца. В 139 году она тихо угасла после десяти лет разлада между отцом и мной, и храмовники ничего не смогли сделать, и я со всей своей Тьмой тоже. После этого отец занемог, и я нанял ухаживать за ним синьора Феотокия - сына Греческого Ойкоса - отличного лекаря. Он не знал, кто я, и покровительствовал мне подобно доброму дядюшке. Он и был для меня дядюшкой Станом. Он первый после смерти матери назвал меня Пако. Так продолжалось до тех пор, пока Стан не узнал, кто я, от отца, желающего его предупредить. Он все так же помогал мне советом, но с тех пор я оставался для него доном Рамиресом.