Я не хочу начинать все сначала - я знаю, что для меня все кончено на этом свете: все, кого я любила, мертвы, дочь предала и, если это тоже играет роль (а это важно для 99,9% людей), я бедна, как церковная крыса.
Так чего же я дергаюсь? Почему я не сдаюсь?
Ну, во-первых, как это можно себе представить? Легла, что ли, закрыла глаза - и померла? Так не бывает.
Во-вторых, пока человек жив и даже, добавлю, здоров (как ни странно!), над ним тяготеют инстинкты, главнейший из которых, как известно, - инстинкт самосохранения. Он диктует, как диктатор: "Выжить!!! Выжить во что бы то ни стало!"
В-третьих, в-четвертых... Короче, я - живой человек, со всеми вытекающими отсюда последствиями. А они таковы, что каждый из нас автоматически стремится к так называемой "лучшей жизни". Это когда человека категорически не устраивает то, что он имеет.
Мне уже глубоко за пятьдесят. Не молоденькая. А потребности все те же, я не угомонилась. Хочется любить и быть любимой. Ну хотя бы первого - потому что второго не было никогда, что в этой жизни довольно-таки банально.
Последняя моя страсть закончилась таким крахом, что впору удавиться. Она полыхала много лет и так сильно, что о будущем я не думала. А оно наступило. От любимого человека ничего не осталось - одна оболочка (это называется "болезнь Альцгеймера). И все чувства сразу куда-то улетучились, началось что-то противоположное любви - отвращение (хотя я и понимала, что человек не виноват, что он просто щепка в водовороте, что так устроена природа человеческая - человек всегда в итоге плохо кончает... Но сделать с собой ничего не могла).
Но я не удавилась. Я вообще никогда не была склонна к суициду, хоть жизнь меня била так часто и так крепко, что не каждый бы выдержал. А я выдержала все.
Молодую - бросил мужик, беременную. Тьфу, пустяк! Родилась дочь - я была счастлива много лет. Разве этого мало для счастья - маленькая любящая душа рядом? И не важно, что никто никогда не дал ни копейки - вырастила, выучила... Ничего не страшно было.
Для кого вырастила? Встретилась ей какая-то уродина, ни мужик, ни баба, пожилая сволочь, умная и хитрая. Что она с ней сделала - не знаю, но держит ее в когтях уже лет семь: жрет и благоденствует за счет глупой девки, паразитирует на ней, аскарида поганая (она и внешне выглядит, как эта глиста, а дочка - слепая, наверное...). Подговорила ее отнять квартиру у матери - у меня то бишь. Не вышло, но и я осталась без жилья, мыкаюсь теперь почти как бомж. А самое главное - мы теперь с дочерью чужие. Ей наплевать, что я, как я. Могу хоть завтра сдохнуть - она и не заметит. Думала ли я о таком, когда душу вкладывала в этого ребенка?.. Но теперь уже ничего поправить нельзя. Как она выразилась однажды - "ты мне не мать, а тетя Маня с улицы".
Год хрипела, билась в слезах... Каждый день, каждую ночь. При этом я еще и голодала - первый раз в жизни! - дочь все деньги забрала, когда квартиру продали. Но не голод был страшен - обида душила, думала - не выдержу, сойду с ума.
Выдержала. Не сошла. Возможно, потому, что не одна была - две души беспомощных на мне висели, а без меня погибли бы, так что не имела я права бросить их и сломаться. Но в итоге я осталась одна - не выдержали они, а не я. Впрочем, ситуация та, в общем-то, не причем, ее "приняла на грудь" я одна, а они ее особо и не заметили. Просто собака умерла от старости, хотя что мы знаем о собаках? Может быть, тоже все понимал и чувствовал... А вторая моя "родная душа", как я уже написала, превратилась в ничто, в овощ, в пустую телесную оболочку.
Потом я почему-то успокоилась. Какие-то (небольшие) деньги удалось вернуть, и я, погрузившись в душевный анабиоз, начала путешествовать (а что мне еще оставалось делать?!!).
Душа как будто онемела, она напоминала зуб, который должны вот-вот вырвать, попавший под глубокую анестезию.
А впрочем, вру!.. Оставалось еще много чего на свете, что доставляло мне удовольствие, и немаленькое. Но главный мой наркотик в жизни был - это писать. Помню, еще лет в десять я вдруг начала вести дневник и вела его потом всегда, где бы я ни жила и при любых обстоятельствах - и в тех случаях, когда жизнь преподносила мне нежданные подарки, и тогда, когда она крепко била меня по морде. Когда очередная тетрадка кончалась (а обычно я писала в толстых общих тетрадях), я перечитывала все, мной написанное, и почему-то всегда уничтожала. Мне кажется, это происходило потому, что я никогда не бывала собой довольна. И, совершив акт уничтожения, я как бы зачеркивала все, что мне не нравилось в моей жизни и, начав новую тетрадку, я таким образом пыталась начать новую жизнь. Но все это было, конечно, химерой, потому что каждый раз я наступала на те же грабли, варилась в том же самом собственном соку и к тому же, я совершенно не умела противостоять окружающей действительности, которая ехала на меня, как огромный фашистский танк.
А однажды, когда я была уже довольно пожилой теткой и вовсю моталась по заграницам, у меня в метро вытащили из рваного рюкзака мой очередной дневничок, а на следующее утро я должна была лететь в Египет, поэтому я не успела купить себе чего-нибудь подходящего для моих излияний. Я успокоила себя тем, что сделаю это, прилетев на место. Не тут-то было! То ли они все в Египте сплошь безграмотные, то ли я не там искала, но ни в одной лавчонке не нашлось ничего похожего на простую обыкновенную тетрадь. Один раз я наткнулась на шикарнейшую обложку из красиво выделанной кожи, это было просто произведение искусства! Я уже обрадовалась и готова была заплатить бешеные деньги (кажется, тетрадь стоила сто долларов), но, заглянув вовнутрь этого великолепия, я обнаружила там три жалких листочка...
Ох, как я бесилась те две недели, лишенная своего наркотика - возможности писать, и весь этот шикарный отдых с его роскошным отелем, чудным морем и пляжем и вообще со всем тем, ради чего многие наши сограждане мотаются в эту бедную страну, был мне не мил. Я не могла дождаться той дивной минуты, когда самолет приземлится в нашей стране, чтобы в первом же закоулке купить себе вожделенное средство для утоления моей единственной страсти.
Разумеется, в школе я всегда была лучшей ученицей по русскому и литературе, лучше всех писала сочинения, а потом, при многочисленных моих поступлениях в не менее многочисленные вузы (на которые я в итоге плевала и уходила после второго, много - после третьего курса) я тоже всегда получала высший балл за сочинения и за всяческие художественные эссе, требующиеся от абитуриента, поступающего в гуманитарный вуз (а я поступала всегда именно в такие вузы, хотя у меня были и математические, и всякие другие способности).
Наконец, моя бабушка всегда советовалась со мной, когда писала кому-то письма. И я ничуть этим не гордилась, хотя такое часто бывало, начиная с моих восьми лет - просто я считала все это в порядке вещей, когда кто-то не умеющий писать (и неважно, ребенок это был или взрослый), советуется со мной, для которой писать - все равно, что дышать.
А когда у меня родилась дочь, и мне никто не помогал ее "поднимать", мое умение сочинить все, что угодно, выручило меня в этот очень трудный период моей жизни. Тогда ведь не было Интернета, откуда теперь, в наше время, можно содрать все, что угодно - от любого реферата до любой диссертации, но всегда находились люди, которые любили въезжать в рай на чужом горбу и присваивать себе чужие, как их теперь называют, "интеллектуальные ценности". Вот я и совершала за них этот умственный подвиг, на который они были не способны, и таким образом я сумела вполне пристойно вырастить и воспитать свою дочь, дав ей много чего такого, чего не имеют дети, которые живут в полной семье с папой и мамой, ведь за написание дипломов и всяческих диссертаций совсем неплохо платили.
Но это было уже во времена нашей замечательной "перестройки", которые, я думаю, кто вкусил, тот никогда не забудет. А в советские времена я имела подругу, работавшую в редакции газеты, называвшейся "Советская Хакасия" (эта республика тогда писалась с двумя "с", а теперь почему-то - с одним). И та, видя мои незаурядные способности по части накропать или, как выражалась другая моя подруга (тоже журналистка, только театральная), "нашмалять" какую-нибудь статейку, приохотила меня к этому делу, в итоге я под разными фамилиями (которые, естественно, в журналистском мире именуются псевдонимами), выдавала чуть ли не в каждом номере по солидной (по величине, разумеется, а по содержанию моя писанина строго соответствовала критериям маразма тех времен) статье, написать которую мне ничего не стоило (каких-нибудь полчаса-час, села - и наврала с три короба, и все это в духе "марксизьма-ленинизьма"), а получала я за это очень даже увесистую по тем временам суммочку (в районе двадцати-тридцати рублей, что соответствовало такому же количеству долларов - чтобы всем теперешним читателям было понятно. И в какой-то период моей жизни я жила совсем даже неплохо - я имею в виду, материально, хотя и было противно писать разные глупости. Но кушать-то хотелось! Эх, много что делается только потому, что человек состоит из плоти и крови, а плоть эту надо одевать, обувать, кормить, поить, ну и так далее... короче, всячески ублажать - или хотя бы надо просто выживать, а это требует совсем даже немалых усилий.
Но зато это была прекрасная прививка против лжи. Я знала, что никогда в жизни не пойду поступать на журналистский факультет, потому что врать всю жизнь была совершенно не способна. Одно дело - так, из озорства, смеха ради быстренько заработать тогдашние пятьдесят-сто рублей, накропав пару-тройку статеек (на "культурные темы", например) - а это были большие деньги, уверяю вас!), а другое - кривить душой каждую минуту, сделав это своей специальностью, хотя уверена, что на факультет журналистики меня, конечно, приняли бы с распростертыми объятиями и даже на "ура" - да хоть в МГУ!
Много написано о том, как люди становятся писателями. (Или графоманами - у них ведь тоже непреодолимая тяга все время строчить и таким образом самовыражаться). Казалось бы, я могла взять за образец, например, А.П.Чехова: был Антоша Чехонте, писал в несерьезных газетках типа "Осколков" всякую ерунду (ну прямо как я!), а потом раз - и выясняется: гений. Но нет, со мной получилось куда как зауряднее.
Человек все-таки от обезьяны произошел, я в этом уверена, столкнувшись по жизни с
огромным количеством самой разной публики, или, по крайней мере, мы - двое родных братьев, потому что я, например, обожаю подражать своим ближним, которые все у меня любят выпендриваться, я имею в виду многих своих хороших знакомых: ну нет почти ни одного "простого" человека, который в деревне бы огурцы или там картошку выращивал! Большинство из них, что называется, "все из себя": один - старший научный сотрудник Эрмитажа, но работа в этом храме искусства, увы, проехала мимо меня, потому что я сбежала с какого-то там курса Академии художеств; другая - референт директора института иммунологии, при этом говорит по-английски, как англичанка. Английский мне учить до сих пор лень (забыла сообщить, что я при всех моих достоинствах обладаю не таким уж редким человеческим пороком - частенько ленюсь, поэтому так и не совершила головокружительной карьеры), при этом интересовал меня всегда почему-то исключительно французский, а не английский язык. А вот когда эта моя подруга вдруг взяла да и выдала шесть томиков весьма художественной прозы (что-то там о жизни двух семейств - кто у них родился, кто из них на ком женился, кто кому изменял, короче, кто как жил и чего по жизни делал) - вот тут-то я и призадумалась. Неужели же и я так не могу? И взяла да и попробовала, и, представьте - получилось. Правда, предмет для описания я долго не искала: конечно, это была я сама, любимая (кого же еще я знала-то так хорошо?!) Очень быстренько, недельки за две, сочинилась первая повесть, разумеется, автобиографического характера. И пошло и поехало. Вслед за первой я почти тут же наваяла вторую, и всего-то за 5 ночей, хоть вторая повесть получилась раза в три побольше. Это был период, когда в деревне постоянно отключали свет, и я строчила при свечах, портя свое и так никудышное зрение. Местный алкоголик даже пошутил: "Ну ты прямо как Ленин в ссылке".
И если в первом своем творении я еще стеснялась привирать, то здесь, во второй повести, это получилось как-то само собой. Но дальше мне не пришлось догнать Александра Дюма или Маринину с Донцовой хотя бы по количеству написанного, так как в моей судьбе вдруг стали назревать какие-то неожиданные повороты, и стало не до писания шедевров - меня зачем-то понесло черт-те куда, на другой конец света - в Америку. Но вообще, надо сказать, это было отличительной чертой моей жизни - она вся состояла из таких вот крутых поворотов и немыслимых фортелей, причем я ничего такого не делала, чтобы они имели место быть, я с удовольствием бы вела простое мещанское существование, все это возникало абсолютно на пустом месте независимо от моего желания, как будто кто-то решал все за меня, и мне оставалось только подчиниться какой-то высшей воле.
Собственно, "черт, который понес меня в Америку", звался вполне определенно: желание срубить бабки, и чем больше, тем, разумеется, лучше... Но вот как это сделать конкретно, в голову не приходило да и не могло прийти. Я уже лет 15 как была выключена из нормального ритма жизни, при котором люди каждый день, вставая рано утром, ходят на работу, посвящая ей ни много ни мало - всю свою жизнь, практически до глубокой старости, работая даже на пенсии, потому что наши люди прекрасно понимают, что жить на мизерную подачку государства, называемую пенсией, которую они заработали в результате каждодневного тяжелого труда, просто невозможно: ты не только влачишь нищенское существование, но на это нельзя даже элементарно прокормиться, не говоря уж о достойной жизни, при которой можно удовлетворять какие-то другие потребности, кроме самых-самых насущных - например, путешествовать по всему миру, как это делают старички и старушки из многих цивилизованных стран. Нашим старикам с их мизерной пенсией такая роскошь абсолютно не по карману.
Американскую визу мне дали на удивление легко. Со мной беседовали в течение трех минут. После того, как я получила назад свой заграничный паспорт со шлепнутой в него визой, поехать я смогла не сразу, так как три месяца изыскивала деньги на билет. Для этого пришлось продать, можно сказать, родного сына - ноутбук, который был для меня всем: я по нему и музыку слушала, и фильмы смотрела, и играла в захватывающую игру "Half-life 2" и, естественно, в нем же сочиняла свои повести, а также помещала туда свои фотографии - и т.д. и т.п. Что такое компьютер в наше время, известно, как минимум, половине человечества (мне, откровенно говоря, жаль вторую половину - слишком многого они себя лишают, но ведь 99 процентов не знает, например, кто такой Моцарт, и вообще для слишком многих единственное развлечение в жизни - это пить водку, так что о чем говорить?)
Единственное, что меня утешало, - что ноутбук уже был еле живой (хоть и не такой уж старый): тогда, когда я его купила - года три назад, он был самым дорогим и навороченным, но я так нещадно его эксплуатировала - каждый божий день в течение этих трех лет, что он преждевременно состарился, стал ломаться, и его все равно уже надо было менять на новый. У меня его купили, и, когда я осталась ни с чем, было такое ощущение, что я голая или потеряла какой-то свой очень важный орган - руку или, например, глаз, до такой степени я сроднилась с этой дурацкой железячкой.
Наверное, все это вовсе не удивительно. Дело в том, что всю свою жизнь я была очень одиноким человеком - даже в детстве. Нет, я не была круглой сиротой, я росла в большой семье, у меня имелись мать, бабушка и даже прабабушка, последняя меня дико любила (такая славная интеллигентная старушка, которой проклятые большевики сломали жизнь). Как все дети, я ходила в школу, и не в одну - меня отдали еще и в музыкальную школу, и я пиликала на скрипочке и тренькала на рояле - в меру своих способностей, которые не были столь уж выдающимися, так как в итоге музыканта из меня не получилось, но, с другой стороны, все это нисколько и не помешало - разве лишним бывает, когда человек о чем-то знает не понаслышке, а сталкивается с этим вплотную, почти профессионально? Зато классической музыке я обязана тем, что не повесилась на первом же попавшемся суку, не вынеся всей мерзости этого мира - музыка смогла все перевесить. Казалось бы, ерунда: ну что значат какие-то невесомые звуки (отзвучали - и нет их!) по сравнению, как сказал какой-то классик, со свинцовой действительностью, душащей нас каждый день, каждую минуту, со всей этой никогда не отступающей пошлостью и грязью?!! Но, как убегают верующие в свою религию, в своего выдуманного кем-то бога, которого никто никогда не видел, или как убегают наркоманы в свой наркотический мир, я бежала в очень реальную для меня музыку, которую тоже, в общем-то выдумали... и, может быть, совсем даже не здесь... Но какая мне была разница? В этом мире я была своей, и не одинокой, как среди людей, которые никогда меня не понимали.
Еще один раз я попыталась избавиться от своего одиночества, которое висело на мне, как проклятие. Как я уже писала, я родила ребенка - девочку, умненькую и красивую дочку. Но это кончилось страшным образом - она грубо и вульгарно предала меня, как только я перестала быть ей нужной, и, мало этого, еще и облила грязью все те годы, которые провела со мной. И я опять осталась одна.
Все люди, которых я любила, или умирали, или отрекались от меня, или... Когда-то, лет 20 назад, со мной произошла странная история. Впрочем, может быть, это совсем даже не странно - ну почему не может человек поддаться сильному обаянию другого человека, что в этом такого уж удивительного? Эта женщина не была молодой, конечно, это был закат, но разве вы не знаете, как красивы бывают закаты? Вот и закат ее жизни тоже был чем-то интересен мне, а впрочем, я не могла тогда рассуждать здраво - я кинулась с головой в омут, это странное чувство горело и пылало много лет... пока не выгорело дотла, и я не осталась на пепелище, потому что предмету моего страстного обожания исполнилось 80... и она превратилась в овощ. Медики утверждают, что две трети стариков, доживших до преклонного возраста, заболевают болезнью Альцгеймера, и все достижения науки и цивилизации тут полностью бессильны.
Это был почти уникальный в моей жизни случай, когда я довольно много лет провела не одна. Но и тут все кончилось, как всегда у меня, плачевно.
Мужчина, который пожелал бы остаться со мной, как вы понимаете, мне так и не встретился. Не знаю, что хуже: прожить всю жизнь одинокой женщиной, изредка урывающей себе немного человеческих радостей, или жить за мужем, как за каменной стеной, и в результате внезапно остаться вдовой на старости лет (подруг, оказавшихся в такой ситуации, у меня было несколько).
Теперь уже поздно выдавать все эти запоздалые сожаления - жизнь прошла, и как ты ее прожил, худо ли, хорошо ли, волнует одного только Господа Бога, который, как утверждают церковники, не поленится спросить с нас на Страшном Суде... Даже если я буду бить себя в грудь и посыпать пеплом власы, ничего уже нельзя изменить, да и главный вред от моего поведения, который я причинила в этой жизни, наверняка был нанесен только мне самой.
Но вернемся к нашим баранам, то бишь к Америке. В Интернете я нашла много людей за океаном, которым требовалась бебиситтер, попросту выражаясь, нянька. Они стали мне звонить, и эти разговоры происходили в самых неожиданных местах, потому что, как правило, им не приходило в голову, что, когда у нас день, у них ночь, и наоборот. Однажды такой звонок перебудил целую комнату спящих женщин в гостинице при вокзале в Твери, а в другой раз - вообще целый вагон людей (это я уже ехала в Москву). Наконец, я договорилась с какой-то молодой женщиной, как теперь выражаются, русскоговорящей, имеющей мужа-американца, собственный дом под Бостоном, двоих девочек и ждущей третьего ребенка, что буду работать у нее. Конечно, это был далеко не лучший вариант, но я все-таки была человеком без опыта, взялась за это в первый раз в своей жизни, поэтому не очень четко понимала, что меня ждет. До сих пор моя жизнь проходила по совсем другому руслу, а что касается денег, то последние два десятка лет в них не было недостатка - они сами текли мне в руки, но я, к сожалению, не смогла ими распорядиться по-умному (вот уж этих способностей я была лишена начисто, бизнесмена из меня не получилось бы при любых обстоятельствах, деньги я умею только, пардон, просирать!). И вот этот довольно полноводный денежный ручеек однажды иссяк - все в жизни имеет тенденцию когда-то заканчиваться... Ну, как говорится, бог дал, бог взял.
Последние три года я безвылазно жила в глухой деревне среди дремучих лесов и не менее дремучих людей. Все мои пути-дороги проходили через Москву, в которую я иногда наведывалась по всяческим делам, но остановиться там мне было, увы, негде... Ночь в гостинице стоила, наверное, целое состояние, дороже, чем в каком-нибудь Париже или Лондоне (я знаю, что в последнем есть недорогие гостинички - всего лишь фунтов десять - которые называются "bed and breakfast"). Дочь меня к себе не пускала. Обычно я останавливалась у своей подруги - у той, которая написала свою "Сагу о Форсайтах", так продолжалось несколько лет, но вдруг, ни с того ни с сего, она объявила, что не хочет больше давать мне приют. Видит Бог - я не обременяла ее слишком частыми визитами (да и вообще я - человек, имеющий совесть, и никогда не пользуюсь чем-то по принципу "дай ему палец, он отхватит всю руку"), да и вряд ли какому-нибудь нормальному человеку придет в голову задерживаться в этом вредном для здоровья и жизни городе очень надолго.
Ну, что поделаешь? Значит, и для этого человека я была "никем", она мной не дорожила и не считала, что я ей нужна. Тут я хочу кое-что уточнить. Всякие такие слова типа "нужна" я употребляю не в материальном смысле. Конечно, девяносто процентов людей общаются друг с другом очень однобоко, пытаясь использовать друг друга на полную катушку. Мир, к сожалению, состоит из зауряднейших особей (типичнейший и очень яркий представитель - деревенская баба, живущая напротив меня), пытающихся из любого ближнего и даже дальнего сделать предмет для извлечения своей примитивной выгоды. Очевидно, человек находится еще в той стадии развития, когда он очень недалеко ушел от животного царства, поскольку куда ни глянь, люди живут по вполне "естественным" природным законам, а не по законам Разума, превалирует не нравственность, а простейшие инстинкты. На этом стоит вся экономика, так живут не только отдельные человеческие особи, но и целые государства.
Я общаюсь с людьми, только если они чем-нибудь мне интересны, если я вижу, что они отличаются от общей заурядной массы и стоят в своем развитии на более высокой ступени, чем моя одноклеточная соседка, у которой больше всего остального развит хватательный рефлекс: хватать - и тащить к себе домой, надо или не надо, это уже неважно!
Но я опять отвлеклась. В Москве мне теперь приходилось ночевать у случайных людей, и вот в последнюю мою ночь перед отлетом в Америку я тоже провела у совсем случайной знакомой на Арбате, которая не дала мне спать до утра - ей хотелось поговорить, излить душу, а было не с кем, и тут подвернулась я, а женщина в своем мелком эгоизме и не подозревала, что мне предстоит очень тяжелая дорога: она болтала, не умолкая, всю ночь напролет. Вышла я от нее в пять часов утра, не поспав ни одной минуты.
Лететь было очень утомительно и долго. Сверху было видно, что Атлантический океан весь покрыт льдинами, правда, не сплошными, что было неудивительно, так как начиналась зима (это было в первых числах декабря). Прилетела я еле живая, мне было настолько нехорошо, что я с трудом выстояла те два часа, которые обычно проводишь при въезде в чужую страну на таможне - я ничего не соображала и даже забыла какие-то бумаги и свои очки на столе у офицера. (Дело в том, что у меня двое очков: одни, поменьше, чтобы ходить по улице, а другие, с довольно большим количеством диоптрий, чтобы читать, вот их-то я и оставила по прилету в USA. У нас такие очки можно купить в любом метро, а в Штатах - нет, там, начиная с +3, нужен рецепт врача, и я все два месяца своего пребывания там ужасно мучилась - приходилось, как в знаменитой басне Крылова, надевать на себя сразу по нескольку очков).
Меня встретили два молодых человека, один из которых был братом моей "работодательницы", и повезли в Чайна-таун, из которого дешевым китайским автобусом (это стоило всего 15 долларов!) я должна была после такой изнурительной дороги еще 6 часов пилить до Бостона. По пути они мне показали огни Манхеттена, но на меня это не произвело никакого впечатления - так я устала.
Судя по всему, автобусами в Штатах передвигаются только беднейшие иностранцы. Рядом со мной сидел гондурасец, сбоку - венесуэльцы, сзади шумели трое курчавых черных мальчишек - сыновей молодой доминиканки. Автобус был битком набит неграми, китайцами и вообще людьми бог знает каких национальностей.
Совершенно невменяемая, я вывалилась на busstaition, и обнаружила... что меня никто не встречает. Мне стало плохо. Прилететь на другой конец планеты, имея в кармане какие-то копейки, не зная даже адреса людей, к которым я ехала - это, конечно, выглядело поступком не совсем нормального человека.
Целый час я в панике бегала туда-сюда - от парковки автобуса до выхода из busstaition, но не было ни малейшего признака того, что меня ждут и встречают. Я испытывала тихое отчаянье, да и физические силы были на пределе, я чувствовала, что я сейчас присяду на какую-нибудь лавочку в зале ожидания и молча скончаюсь. Но я все же подошла к негритянке - по всей видимости дежурной по станции, и на своем чудовищном английском объяснила ей, что я только что прилетела из России и меня никто не встретил. К счастью, у меня был телефон брата "работодательницы", который меня встречал в аэропорту Нью-Йорка (JFK - международном аэропорту имени Джона Фицджеральда Кеннеди), и негритянка, к моей радости, быстро до него дозвонилась, объяснила ему ситуацию и сказала, чтобы я ждала у выхода - за мной придут.
Это было уже кое-что, несмотря на то, что у выхода я проторчала чуть ли не целый час. И вот ко мне подошел мужик-американец и, даже не извинившись, потащил меня к своей шикарной тачке.
Еще через час мы приехали в типичный американский городок, на типичную американскую улицу в типичный американский дом. Тут меня встретила беременная еврейка, говорящая по-русски (ее ребенком вывезли из, кажется, Белоруссии, из Бобруйска) - та, с кем я вела долгие переговоры через океан по телефону. И через десять минут я уже "трупом" лежала в "своей" комнате - в мансарде, попасть в которую можно было, только преодолев три лестницы.
В этом доме я продержалась всего неделю. Надо сказать, что обязанности няни не были такими уж сложными. Старшая девочка посещала садик. Правда, характер этой девочки (как, видимо, и многих других избалованных американских детей) был далеко не ангельским: в свои четыре с половиной года она вовсю хамила взрослым; я не настолько не секу в английском, чтобы не понять, как она говорит мне, когда я заходила в ее комнату: "Закрой дверь с той стороны!" Она устраивала грандиозные сцены своей мамаше, капризничая по любому, самому мелкому поводу. При этом на нее все еще надевали памперсы или, как их называют американцы, дайперы - она писала и какала в штаны, не просясь, а ведь ей было уже почти 5 лет!
Вторая девочка была еще маленькая, год с небольшим, но характерец ее тоже обещал быть непростым. Ее главной чертой было то, что она отличалась невероятным аппетитом: ела она за троих, но не детей, а взрослых. Видимо, в будущем она, скорее всего, превратится в одну из тех безобразных бесформенных толстух, которыми полна современная Америка.
Их мамаша тоже была малосимпатичной, правда, ее извиняло то, что она должна была вот-вот родить, а ей приходилось работать, и работа, видимо, была очень тяжелая, нервная и напряженная, поэтому она дергалась, как балаганный Петрушка, от любого пустяка. К тому же, она была типичной американской обывательницей и махровой мещанкой с очень жалким умишком. Наш Задорнов охарактеризовал этих людей одним только, но очень точным, определением: "Ну, тупые!"
Самым симпатичным из всей этой компании был муж бабы и отец детишек, молодой американец Джеффри, но видно было, что он, как и многие его собратья в России, полностью у бабы под пятой, и не имеет "права голоса" и права на собственное мнение: он делал только то, что диктовала ему баба.
Мне были противны ее дикие вопли, когда старшая девчонка вдруг не испражнялась под себя, как всегда, а умудрялась попроситься в туалет - баба начинала сходить с ума от безумной радости и орать, как раскрашенный боевой индеец. Но в общем-то, ничто не предвещало того, что меня так скоро и так бесславно выставят вон: я добросовестно исполняла свои обязанности, то есть, меняла девицам дайперы, кормила их (старшая ела исключительно печенье разных сортов), стирала всю одежду (это было легко, так как у всех американцев существуют специальные комнаты для стирки - ландри, с очень хорошей техникой), убирала огромный дом и даже готовила, но мою стряпню оценила только обжора младшенькая... Еще мы с ней гуляли по улице, так как погода в итоге наладилась, доходило до плюс пятнадцати. Меня умиляли все эти веночки на дверях домов, у меня это всегда ассоциировалось с кладбищем, но американцы, видно, считали иначе... Еще тыщу раз на дню звонила вся еврейская родня, и с местечковым акцентом, которым наградила их мать-природа и который они не изживут до самой смерти (когда они прошепчут на прощанье: "А кто же в лавке остался?"), интересовались своими малолетними потомками -"хогошо" ли я ухаживаю за ними?
В конце недели баба заплатила мне честно мною заработанные 400 долларов и даже отвезла в супермаркет, который, как и любой магазин в Америке, имел километровые полки с товарами, где я купила себе что-то необходимое, в том числе и очень красивую курточку.
Настроение было убийственным, мне хотелось плакать, мне было плохо среди этих веселых толп толстых американских потребителей. На меня накатил приступ черного одиночества: я была одна в этой чужой забитой шикарными шмотками и жратвой стране, я была никому не нужна, у меня не было ни дома, ни друзей, ни родственников, ни родины... Я купила себе игрушку, не пожалев десяти долларов - маленькую симпатичную черную обезьянку, уткнулась в нее и начала рыдать. Так я шла по этому шикарному магазину - в сущности, равному по величине какому-нибудь небольшому городку, слезы текли у меня по лицу, я вытирала их обезьянкой, мысленно говоря ей: "Ты мой единственный друг на этой земле!", пока она не сделалась мокрой. Счастливые американские потребители с удивлением взирали на плачущую навзрыд иностранную тетку, но мне было на них глубоко плевать.
И вот когда Джеф привез меня назад, тут-то эта баба и объявила, что она меня выгоняет, так как я ей не подхожу, и привела очень странное обоснование этого своего поступка: "У нас разные взгляды на жизнь!" Ох, я надеюсь на это, ведь я никогда не была такой тупой мещанкой, как ты, милочка!.. И, слава богу, не наплодила, как ты, целый легион себе подобных, которые возьмут у тебя из рук гордое американское знамя воинствующего мещанства и понесут его дальше во времени и пространстве - ведь вы хотите всю планету сделать придатком вашего замечательного "демократического" (конечно, только в кавычках!) мещанского рая!
На следующее утро я не стала дожидаться, когда Джеф отвезет меня к автобусу или куда бы то ни было еще. Я взяла свои скромные пожитки, состоящие из одного рюкзачка, и пошла по дороге сама не зная куда. Кажется, я "верной дорогой шла, товарищи", но сказать мне этого никто не мог - по американским дорогам люди не ходят, а машины, мчавшиеся мимо меня со страшной скоростью, и не думали останавливаться. Людям, сидящим в них, было абсолютно неинтересно, куда прется эта пожилая толстая тетка, им и в голову не пришло остановиться и спросить - а вдруг у человека что-то случилось? Полное равнодушие к ближнему - вот что отличает это общество, мне почему-то кажется, что в России кто-нибудь да остановился бы, а может, я и ошибаюсь...
Пройдя так часа четыре, я устала, к тому же, вокруг было одно и то же - какие-то промышленные здания и никакого намека на нормальный город. Я забрела на какое-то предприятие и попросила первого встретившегося мужика вызвать мне такси. Он смерил меня недоверчивым взглядом, но, видимо, до него дошло, что я иностранка, совершенно не знающая здешних порядков, к тому же я не производила впечатления бомжихи, так как была одета во все новое. Он спросил, есть ли у меня деньги, я ответила, что есть. Через какое-то время приехало такси и увезло меня к автобусу на Бостон, там я пересела на уже известный мне китайский пятнадцатидолларовый bus до Нью-Йорка.
Дальше началась вторая глава моих американских приключений, так как я попала на знаменитую улицу Брайтон-Бич. На меня она произвела самое отвратительное впечатление, которое только можно вообразить: грязная, с грохочущей эстакадой метро наверху, с какими-то толпами одесских евреев семидесятых годов, с магазинами, в которых было все то же самое, что есть сейчас в Москве, только в пять раз дороже.
А самое главное - на каждом углу этой улицы находились "русские" общежития, где хозяйки-еврейки, содержавшие клоповники с мышами и тараканами, драли за койку по 20 долларов за ночь (а койки были двухъярусные и напихано их было в комнате по 6-8). Тут же, при общежитиях, обретались различного рода "бюро", за хорошие деньги помогавшие в любой нужде: им ничего не стоило устроить на работу (за это они брали большой процент - до половины месячного заработка), если человек находился в стране нелегально - могли легализовать его, и даже (за совсем уж огромные деньги) можно было получить американское гражданство! Деньги делают любые чудеса, и какого же черта Америка так гордится своими законами, когда по существованию этих бюро ежу понятно, что в них творятся весьма незаконные делишки. Значит, не так уж неподкупны американские чиновнички...
В этих общагах в полностью антисанитарных условиях живут русские, евреи и еще бог знает кто, некоторые, как я, недавно приехали из России и хотят найти работу; другие покинули нашу страну много лет назад, и им не повезло в американском раю; здесь, на Брайтон-Бич, они живут годами за бортом роскошного корабля, ничего не имея, одним днем, пока могут работать - кто таксистом, кто еще какой-то обслугой - живут... А что будет потом? Скорей всего, их свезут в какую-нибудь дешевенькую больничку для бедных, где они и откинутся. Большинство из них пьет и принимает наркотики. И, хотя они называют Россию презрительно Рашкой, я почувствовала в них сильную ностальгию - они смотрят только русское телевидение, читают русские газеты (правда, не наши, а издающиеся в Штатах), общаются только между собой - и никогда с американцами. Они сохранили все типичные черты русского общества и его членов: неуважение к себе подобным, хамство по отношению к окружающим, чувство дутого превосходства, если у них есть какие-то малейшие преимущества (ну, например, они являются гражданами Америки - а те евреи, кто эмигрировал в 70-е, получали его автоматически). Эти заблеванные грязные общаги - совсем другая Америка, нечто вроде белого гетто. И как везде, находятся предприимчивые люди, делающие хорошие деньги на людских несчастьях и искалеченных судьбах.
Здесь я провела недели две и, хоть я была готова отдать половину своего жалкого заработка вампиршам из агенств, но все их усилия найти мне работу не увенчались успехом. Деньги быстро кончились. Маячил призрак того, что меня выкинут на улицу - платить за общежитие было нечем.
Как-то, совершенно случайно, мне подкинули разовую работу. Брайтон-Бич находится в Бруклине, там же расположен очень специфический район под названием Боро-парк, заселенный ортодоксальными евреями - наверняка большинство из нас видело их по телевизору: в черной одежде, в такой же черной шляпе-ермолке, с длинными пейсами - в общем, очень узнаваемый образ. Вот и мне дали такой адресок, и, когда я зашла в дом, я чуть не завалилась в обморок - грязь вокруг стояла, как на общественной помойке. За полдня тяжелой работы я все это кое-как разгребла, дом постепенно стал принимать божеский вид. Агентство, пославшее меня, пообещало за работу 10 долларов в час, но хозяйка - ортодоксальная еврейка - начала торговаться за каждый доллар, и в итоге я получила гораздо меньше, чем полагалось, хоть она и была очень довольна результатами моего труда. При этом соблюдались какие-то дурацкие условия: вот эта сторона кухонного гарнитура считалась кошерной, а та - нет. (Почему? Каковы были критерии? Одному еврейскому богу это было ясно!). Вот эти ложки и вилки - кошерные, а те - нет. Даже тряпки, которыми я убиралась, тоже делились по этому признаку. Видимо, человечеству мало того, что придумала природа, ему нужны еще свои, личные, глупые фантазии и условности.
Как я уже написала, еврейка была очень мной довольна (еще бы! Такой чистоты у нее не было никогда) и пригласила приходить еще. Я чувствовала себя Гераклом, расчистившим Авгиевы конюшни.
Наглая баба из агентства отполовинила от этой жалкой суммы 15 долларов в свою пользу. Оставшихся денег еле хватило, чтобы заплатить за ночлег в общаге. Еды купить было уже не на что.
Такой тяжелой и грязной работой я занималась несколько раз, а что оставалось делать??? Но и та жалкая сотня долларов, которую удалось заработать таким образом, была у меня украдена, да еще вместе с моей красивой новой курточкой, купленной под Бостоном на мой первый заработок.
Агентство нашло мне работу - ухаживать за одинокой старухой, живущей в "черном" районе Нью-Йорка, на Черч-стрит. Квартирка этого божьего одуванчика была весьма страшненькая, а сама она - абсолютно чокнутая, но выбирать не приходилось. Внешностью бабка (ее звали миссис Шерри) была точной копией Эдит Пиаф, и так же, как та, хлестала спиртное, хоть ей было далеко за восемьдесят.
Для начала мы отправились с ней в поход по продуктовым лавкам, расположенным поблизости, где она нещадно торговалась за каждый цент. В одном магазинчике даже создалась очередь, потому что миссис Шерри препиралась с продавцом минут 15, доказывая ему, что эти яйца не стоят доллара пятидесяти, будет вполне достаточно, если она заплатит доллар тридцать... Тут какая-то молодая черномазая девка подскочила и сунула ей квоттер (25 центов) и сказала что-то энергичное - мол, вот тебе недостающие деньги, только отвали и не задерживай людей. Миссис Шерри рассыпалась в благодарностях и сообщила негритянке, что она живет тут поблизости и в знак благодарности за оказанную великую услугу приглашает ту на кофе.
Не успели мы вернуться домой, как начались настойчивые звонки в дверь. Я умоляла старуху не открывать, там был домофон, я ей подсказывала, чтобы она притворилась плохо чувствующей себя, якобы она очень устала и сейчас ляжет в постель. Она так и сделала, но ниггерша была уж очень настырна - она влезла в подъезд и ломилась уже непосредственно в дверь квартиры. Я шипела: "Not open, not open", но у крейзанутой старушки, видимо, начисто отсутствовало чувство опасности (или притупилось за много лет проживания в черном районе), и она открыла... Ниггерша ворвалась к нам, как вихрь. Она стала метаться по старухиной квартире и что-то кричать - я не понимала, что ей надо, но увидела, что старуха схватила телефонную трубку и пытается звонить в полицию. Ниггерша подскочила к ней, и они начали чуть ли не драться. Наконец, она поняла, что в этой квартире, забитой хламом, поживиться нечем и с быстротой молнии, схватив единственную ценную в этом доме вещь - естественно, ею оказалась моя курточка, в кармане которой находились небольшие, с таким трудом заработанные мной доллары (я только что разделась в прихожей, и она валялась на ветхом диванчике), налетчица выскочила вон. Я осталась стоять с разинутым ртом - даже если бы я врубилась в происшедшее, все равно я не смогла бы ее догнать...
Единственный положительный момент во всей этой истории был тот, что паспорт и мобильник находились не в курточке, а при мне - в кармане брюк.
Старуха вызвала полицию, но чем та могла помочь?! Прибыли пятеро добрых молодцев, они остановились на лестнице, в квартиру не входили - видимо, так у них в Штатах положено, а руки держали прямо как в боевиках - на оружии, которое было при них. Смотрелось внушительно - только мне-то от этого было не легче...
Старуха не отпускала меня от себя весь следующий день, она была очень напугана - боялась, что ниггерша ворвется к ней еще раз и убьет ее, хотя засовы в ее дверях были весьма внушительные, туда не прорвалась бы и целая банда, открыть ее двери могла только ее собственная глупость, что уже и произошло. На сей раз я пострадала по чужой глупости, не по своей, но это как-то не утешало.
В это время мне позвонила женщина, у сына которой вот-вот должен был родиться младенец. Она хотела, чтобы я приехала к ней на "интервью" - договариваться насчет работы. Но, во-первых, мне не в чем было ехать, а во-вторых, мне жаль было старушку - божьего одуванчика, которая сладко напевала мне, что она меня полюбила, и я могу оставаться в ее "гостеприимном" доме хоть всю жизнь...
На следующий день я поехала за вещами на Брайтон-Бич. Было тепло (15 градусов, почти как летом), автобусы ходили регулярно, поэтому я добралась до общаги и без куртки. Когда я, часа через три, вернулась назад, мне не открыли. Я зубилась в дверь, наверное, полчаса, и уже подумала, что старуха куда-то слиняла, как услышала ее голос, который из-за дверей призывал меня убираться вон. Оказывается, пока меня не было, к ней вернулась ее прежняя прислуга, чернокожая Леони, которая бросила ее потому, что та ей не платила зарплату. Старуха учла свои ошибки, Леони осталась, а я пошла побоку.
Вернуться я могла только на Брайтон-Бич, я и вернулась. На следующий день я съездила-таки на "интервью", которое происходило по Интернету (эти люди жили около Цинциннати), и понравилась молодой паре. Они мне тоже понравились, но я тогда не знала, что со мной ведут не совсем честную игру. Дело в том, что в Америке детей можно отдавать в садик чуть ли не с самого рождения, с первых дней. И вот сначала у этой молодой пары ничего не вышло, но они встали на очередь, и садик светил им очень-очень скоро, но когда это будет точно, они не знали и решили все-таки обзавестись няней - пусть на две недели, на месяц, ведь для них, видимо, ничего не значило, что человека сорвут с места, что за это время он мог бы найти себе постоянную работу.
Папа будущего ребенка пошел даже на то, что передал мне (через свою мать, с которой я общалась в Нью-Йорке) 200 долларов - в счет будущей зарплаты, и я, конечно, как порядочный человек, не могла взять деньги и куда-то сбежать. Перед самым Новым годом они купили мне по Интернету электронный билет на самолет, и я полетела в район города Цинциннати. Лететь надо было из аэропорта Ла-Гвардия, такси стоило долларов 40-50. У меня от двухста долларов остались жалкие крохи, потому что я решила, раз уж я нахожусь в Нью-Йорке, посетить Метрополитен-музеум. В общем-то, я сделала это напрасно. Оказывается, искусство ложится на душу только в спокойные моменты жизни, и совсем не воспринимается, когда человеку негде жить, нечего есть, когда он совершенно не уверен в своем завтрашнем дне...
Впрочем, кое-что мне там понравилось: коллекция импрессионистов и американского модерна, несмотря на то, что импрессионистами меня удивить было трудно - ведь я была в Париже, да и у нас в стране есть Эрмитаж и музей на Волхонке, где импрессионистов пруд пруди.
Нью-Йорк в этом районе был приятным, прилегающие к музею улочки смотрелись очень изящно, наверное, тут очень хорошо было летом - рядом находился огромный, знаменитый Сентрал-парк. Зато Манхеттен мне абсолютно не понравился: грязный, забитый толпами народа - всеми этими тучами китайцев, малайцев, негров, евреев и еще бог знает кого. Странно, но в этой стране меня не покидало чувство "великорусского шовинизма". Этот конгломерат совершенно чуждых друг другу наций не воспринимался, как единая страна. Ничего не скажу, за исключением некоторых молодых и нахальных негритосов, вести себя эти люди умели, чувствовалась внешняя культура, в отличие от нашего общества, хамства почти не было, все фразы начинались с "please" и в таком роде. В транспорте, особенно в метро, было очень чисто, никто не толкался, не летел сломя голову. Один раз на улице Нью-Йорка я видела белочку - и это в огромном городе!
Но вот не чувствовала я, что это - великая держава! Все казалось каким-то ненастоящим, игрушечным... Это чувство не оставляло меня до самого конца моего пребывания в этой задыхающейся под тяжестью богатства стране, по сравнению с которой наша страна выглядит, как жалкая хибарка рядом с роскошным дворцом. И люди наши - серые, хамы, халявщики, слаще морковки ничего в жизни не видевшие, норовящие объегорить тебя и обжулить, в общем, как правило, ничего хорошего из себя не представляющие - почему же я чувствую такую глубокую к ним принадлежность? Видимо, это органическое, не зависящее от человека, это все равно, что - пусть это избитое сравнение - твоя мать, которую не выбирают. Россия - это моя мать, воровка, пьянчуга и бомжиха, и я не променяю ее ни на что, даже если мне подарят виллу на Багамах ценой в миллиард долларов.
Благосостояние Америки образовалось потому, что ее правительство ведет правильную политику по части переманивания к себе умов со всего света, в том числе и из России, им создаются отличные условия, платится огромная зарплата, вот они и двинули американскую науку так далеко, что ни одной стране теперь за Штатами не угнаться - они живут не только в XXI, но уже, наверное, в XXII веке. А с другой стороны, безнравственно пускать огромные деньги на убийство тысяч мусульман в Ираке (а еще раньше - жителей Вьетнама, Югославии, да мало ли еще где - идея мирового господства все еще царит в умах, несмотря на сокрушительный крах фашизма в середине прошлого века, да и всегда в истории человечества попытки такого рода заканчивались плачевно для завоевателей - для Чингиз-хана, Александра Македонского, Наполеона, имя им легион. Но история, как известно, никого ничему не учит).
Ведь если бы эта страна - Штаты - действительно хотела, чтобы во всем мире ее уважали, она не претендовала бы на роль "Старшего Брата", посылая эсминцы в Персидский залив и в другие концы света, а огромные деньги, идущие на убийство ни в чем не повинных арабских бедняков, пустила бы на помощь множеству слаборазвитых стран, вместо того чтобы строить многокилометровые супермаркеты, забитые всяким говном типа зубочисток или грелок для пупка, по выражению нашего сатирика.
Но, конечно, ежу понятно, что все это - наивные мечты идеалиста и никогда такой благости не совершится. Не способна эта страна - Соединенные Штаты Америки - на человеколюбие, все, что у них делается, это не настоящее, это показуха, сплошное лицемерие и декларация - ведь так и называется: "Декларация прав человека". Но ведь и их притязания на мировое господство не подкреплены абсолютно ничем: не может эта сытая изнеженная нация, привыкшая к полному жизненному комфорту и жаждущая одних только материальных благ, подставлять себя под пули и вообще испытывать всяческие военные тяготы и лишения, не выдержит она всего того, что несет с собой война, сломается в первый же год, если, не дай бог, развяжет ее на всем земном шаре (небольшие локальные войны - это совсем другая песня). И придут в Америку голодные мусульмане, разграбят ее шикарные магазины, сожгут уютные чистенькие городки, замочат толстеньких любителей Мак-Дональдсов... Как вам такая картинка, господа с бездонными денежными мешками?!!
Но вспомним, что я собиралась своим ходом добираться в Ла-Гвардию. Этого не сделал бы никто: американец - потому, что у него много денег, и ему не жалко выкинуть полтинник на такси, иностранец потому, что он не знает Нью-Йорка.
Все оказалось до чрезвычайности просто: я зашла в метро (билет, как всегда, стоил два доллара), доехала до Таймс-сквер, там пересела и поехала до остановки что-то вроде Джексон, где вышла из метро - тут же, рядом, находилась автобусная остановка, на которой стоял всего один человек (он тоже оказался иностранцем). В автобусах все пенсионеры платят всего один доллар, а у меня на морде не написано, что мне нет еще шестидесяти (наоборот, последнее время я выглядела очень плохо - еще бы: денег-то ноль целых ноль десятых, и пенсия, даже мизерная, не светит - вот она, расплата за легкомысленное существование в молодости, нежелание тянуть общую лямку, ходя каждый день на нудную работу "от 9 до 18", как все "нормальные" люди!!!).
Итак, я доехала до Ла-Гвардии всего за три доллара! Летела я солидной американской компанией "Америкен Эрвейс". Оказывается, напитки в Америке в самолетах - платные. Со мной рядом сидела какая-то болтливая американка, которая трепалась, не закрывая рта. Я, конечно, ничего не понимала, но, когда она стала платить за взятую мной "пепси" и маленькую бутылочку вина, я, естественно, стала протестовать... но американка была так настырна, что победила. Ну. в конце концов, черт с ней, пусть платит, подумала я.
И опять по прилете я долго торчала в аэропорту - вот не принято у них приезжать для встречи загодя, как у нас! На сей раз я уже сильно не волновалась.
Меня привезли в шикарную квартирку, так называемый "таунхауз", полную народа и утыканную камерами слежения, и последующие три недели, которые я провела в этом доме, мне пришлось жить, как кинозвезде или как в скандально известном шоу "За стеклом".
До Нового года оставалось три дня. Я-то думала, что съехавшиеся по случаю рождения первого внука родители молодой пары с обеих сторон устроят грандиозное торжество, как это было бы у русских - да не тут-то было. Правда, была зажарена в духовке традиционная индейка, которую потом ели еще полмесяца. Новый год отмечали так: сначала всем обществом смотрели телевизор, где вместо поздравления президента, как у нас, шла передача о вреде Мак-Дональдсов. Потом выпили целый (!) наперсток водки и подняли бокалы, где было "нолито" на самом дне очень невкусное шампанское. И кончилось дело чашкой чая с покупным тортиком, а в час ночи я уже мирно спала в своей постельке, трезвехонькая, как стеклышко...
Несмотря ни на что, я понравилась этой семье (впрочем, и с моей стороны было то же самое). Они сочли, что я очень аккуратная, прекрасно готовлю (я их пичкала своими незатейливыми яствами: драниками, голубцами, пельменями, блинами, которые в Америке считаются большим деликатесом - ха-ха-ха!), к тому же, в итоге, постепенно, мне доверили и младенца, который оказался сущим ангелом: очень редко кричал, а все то время, что бодрствовал, тихенько, как мышка, проводил сам с собой, лупая своими голубенькими глазками, не требуя особого внимания. Смешно, но было видно, что он тоже полюбил меня (я почему-то преисполнилась к нему большой симпатией с первого взгляда): я чувствовала, что он меня узнает и как-то отличает ото всех и, как только я подходила, начинал во весь свой месячный ротик мне улыбаться - и это было просто удивительно: такая ведь, в сущности, крошка!..
Конечно, когда мне сообщили, что его вот-вот отдадут в садик и мне надо выметаться из этого такого уютного домика и опять чего-то искать, я очень-очень расстроилась. Бедный ребенок!!! Каким бы элитным ни был американский садик, все равно расти в одиночестве дома, с любящей няней, гораздо лучше, да и не надо вставать ни свет ни заря, чтобы ехать в бог знает какую даль, можно понежиться, и вообще, расти не под диктовку казенного режима, по моему мнению, в тысячу раз приятнее.
Я уже успела привязаться к этому маленькому невинному созданию, к этому тихому крошке, неагрессивный и доброжелательный характер которого был виден даже в таком раннем возрасте. Я неудачно пошутила, что я его украду. И как же всполошились его родители! Прав Задорнов, тысячу раз прав - с американцами шутить нельзя, они не понимают шуток - тупые. Пришлось долго их успокаивать, было и смешно, и грустно.
Опять начались (по Интернету) поиски новой семьи, времени было в обрез. Конечно, я опять совершила ошибку - надо было вернуться в Нью-Йорк, на омерзительную Брайтон-Бич, и начать все сначала. Но мне этого так не хотелось!!! Поэтому я приняла предложение дамочки, звонившей мне еще в Россию. Она рассчитывала, что к ней приедет ее мать, но ту почему-то не пустили. Потом она нашла себе няню, но та продержалась всего две недели - и, когда я попала в этот дом, я поняла, почему. Собственно, это был не дом, а целый дворец, имелся даже огромный бассейн. Хозяева его были людьми крайне несимпатичными. Я подозреваю, что этот хамский мужик, так противно сюсюкавший со своим отпрыском - вечно орущей девчонкой, наверняка в прошлом был бандитом и нажил свои миллионы нечестным путем, а потом отмыл их в Америке; а его баба (двадцати восьми лет - ровесница моей дочери), я уверена на сто процентов, начинала свой путь в молодости обыкновенной проституткой, у нее и внешность-то была типичная, а потом сумела своими прелестями отбить мужика у семьи (у него была до нее жена и существовал 11-летний сыночек).
Полуторамесячная девчонка, в отличие от предыдущего херувимчика, была настоящим монстром: она орала, как помешанная, с утра до вечера, а мамаша заставляла таскать ее на руках целый день, при этом весила эта "крошка" уже как годовалая, руки к вечеру у меня начинали просто отваливаться. Но в мои обязанности входило еще и убирать этот роскошный огромный дворец, да и как следует, потому что претензии сыпались на меня абсолютно по разному поводу.
Кроме этого, господа желали, чтобы я еще и готовила. Как мне вскользь созналась эта бывшая проститутка, до рождения дочери они держали уборщицу и повариху, а потом выгнали и ту, и другую. Так вот за жалких 300 долларов в неделю (а это для американцев все равно что для нас 100 рублей) они рассчитывали найти в моем лице настоящую рабыню: и уборщицу огромного дворца, и няньку невыносимого создания, и повариху (причем на продукты они денег явно жалели - холодильник всегда был почти пустой).
Все было бы ничего, если бы не этот ужасный вечно орущий мужским басом младенец - у меня от ее сумасшедшего крика уже буквально начинала съезжать крыша, причем мои попытки успокоить ее воспринимались как то, что я хочу ее укачать, усыпить, и тем самым избавиться от своих прямых обязанностей, а обязана я была ни больше ни меньше как "развивать" ребенка - ну кого там было развивать, этот орущий месячный кусок плоти?!
Я робко посоветовала им показать девочку врачу, но они сказали, что их друг - детский врач и что он порекомендовал просто "не обращать внимания".
Я поняла, что долго так не выдержу и дала объявление насчет работы, которую хотела подыскать постепенно, чтобы опять не совершить ошибки. Но баба тоже лазила в Интернет и обнаружила его тотчас же, поэтому утром я была неожиданно поставлена перед фактом немедленного изгнания из этой шикарной обители.
Надо сказать, что на сей раз меня занесло очень далеко - в экзотический штат Аризону. Хоть зима была в разгаре, здесь стояла жара (градусов 25 по Цельсию, я так и не научилась определять температуру по Фаренгейту), я даже загорала один раз, когда выдалось два часа свободного времени (маленькое чудовище каким-то чудом заснуло днем). Во дворе росли огромные кактусы, пальмы и даже апельсиновое и грейпфрутовое деревья, все усыпанные плодами. И со всей этой экзотикой пришлось распрощаться уже через неделю. Но я ни о чем не жалела. Конечно, надо было заставить их купить мне билет, но я так сильно хотела избавиться от этих крайне неприятных людей, что купила билет за собственный счет. Самолет мне был не по карману (в США билет, покупаемый в последний момент, стоит бешеные деньги - в районе тысячи долларов), пришлось путешествовать на автобусе, который ехал через всю Америку и заезжал в каждую ее дыру. Он был битком набит американским простонародьем, вели они себя ничуть не лучше аналогичного нашего. Особенно запомнилась мне баба с подбитым глазом, сидевшая сзади, которая в одну из ночей очень непосредственно просунула ногу мне под голову.
Автобус телепался двое с половиной суток. На каждой остановке из него выгоняли - якобы на уборку, чтобы "поклинить", но это было чистой воды вранье, так как мусор (всякие там банки, бутылки и тара от разнообразнейших продуктов) как валялся, так и продолжал валяться на всем пути следования в очень большом количестве. Аризонская жара вскоре сменилась нормальным зимним холодом - в Америку тоже пришла зима, стоял легкий минус и лежал снег.
В Нью-Йорк я приехала в четыре часа утра. С момента моего изгнания из шикарного особняка прошло уже почти трое суток. До открытия метро оставалось два часа, я была настолько невменяема, что даже не воспринимала своего любимого Моцарта, которого озвучивали динамики в автобусном терминале.
У меня все еще был выбор: я могла доехать до Брайтон-Бич, остаться в Америке и продолжать мучиться дальше. Но я предпочла поехать в JFK (то есть в аэропорт имени Джона Кеннеди) и вернуться мучиться в свою страну. И опять, как до Ла-Гвардии, я доехала до JFK самостоятельно, затратив совсем немного - 7 долларов (train до терминала в аэропорту почему-то стоил довольно дорого, больше, чем метро - 5 долларов, хотя ехать им было совсем недолго, минут десять).
А дальше было все по порядку: долгое ожидание вылета, долгий полет и...
Из Шереметьева автобус тащился в страшных пробках, все было как всегда: и эти ужасные толпы в метро, и битком набитая электричка, и холодная гостиничка при вокзале в Твери, и совершенно неотапливаемый автобус, четыре часа везший меня в "родные края", и хапуга Фомичев, содравший, как всегда, намного больше, чем полагалось, за то, что привез в "родную" деревню. И в деревне все было как всегда: алчная сволочь комориха, выжимавшая деньги даже из смерти - это в какую-то из морозных ночей уже после моего возвращения насмерть замерз алкоголик Гошонок.
Россия встретила меня ужасным холодрыжником - больше минус тридцати, и я только и делала, что топила свою неказистую избушку, по которой бегали мыши. Ночами я не могла спать, потому что никак не получалось войти в ритм - когда в России ночь, в Америке - день, и наоборот. К тому же, я сильно простудилась, у меня резко подскочила температура, а самое главное - не было денег, так как я их не заработала, как намеревалась, когда мне в голову пришла идея рвануть в Америку.
И я поняла, что не будет мне покоя нигде - ни в своей стране и ни в чужой, такой благополучной, Америке, но это благополучие было на этом свете для кого угодно, только не для меня...