ОЧЕРЕДЬ

Длинная очередь. Ночь музеев.
Третьяковка, вечер после работы.
Я звоню по карманам моих друзей:
- Приезжай на Врубеля и Рублева!
...
К черту портвейн!
...
Бо-та-ни-чес-кий-сад?!!
Не успеют вырубить!
...
Молчат.

Ладно. Как каторжники в кандалах,
очередь двигает мелким шагом,
все, кого вспомнили: Будда, Аллах,
боги, черти - над головами
длинной змеи, что торчит из дверей
Третьяковской. Все. Ты внутри. 
Смотри.

ВРУБЕЛЬ

На подсознании, на уровне памяти ДНК - 
так, читая Гомера, Шлиман вскрывает Трою -
движением кисти Врубель вскрывает в тебе - тебя:
абсолютно голого, без покровов.

Тебя: Адама ли Еву - шорох в тепле гнезда,
тебя: эхо в горах, где Демон замер сидящий,
тебя: запах дорог, лес, окно в поездах
дальнего следования за счастьем.

Полцарства тебе! - лишь бы твоей рукой
увидеть Булгакова "Мастера и Маргариту":
полет на метле, прокуратор, кровавый подбой,
бал сатаны и на Патриках - свиту

богохульников, висельников, демонов и шутов...


ДВА АНДРЕЯ

Андрей,
молитвой уходишь в безмолвие - десять лет?
глазами твоими, шагами с блаженной сестрицей
туда, вслед за птицами... черно-белый мужик, поэт,
с колокольни отправился в траекторию длинную,
туда, где любовь не перестает, нет.

А здесь брат на брата сдает пароли/заявки татарам,
и тенью растерянный Спас облетает, как листья, на нары,
и страшно, и слышен конский галоп и татарский смех.
Один за всех Андрей запрокинул голову вверх
и уходит в безмолвие, в гулкую Троицу,
прочь от междоусобиц, где все - на одного,
где в землю потом будут лить колокол,
но сначала в снег - братскую кровь.

Намолчал, намолил, доска под рукой - намолвил,
на троих - тишина. И не пропусти эту чашу.