Женщина вскинулась глубоким взглядом, проникшим в грудь, долго не отводила его, ясного, пробуждавшего ревность, зародившуюся после рождения первенца. Заговорила в тот момент, когда Григорий хотел стронуться к ней, чтобы охватить за плечи:
- Я выбрала тебя сразу, поймала уголек из твоих глаз и согрела им душу в надежде на свое. Ты мой, - она отвернулась к окну. - Но это ты только мой, а я у тебя где! Кого я буду ждать больше десятка лет, когда у тебя и сейчас все заледенело?
Он застыл на месте от мысли, что кто-то говорил ему об этом, то ли Катерина, то ли Лачин как бы не после многих лет совместной жизни. Но тогда он знал, что не нащупал еще дороги, по которой можно будет идти подняв голову, а находил только начало пути. Хотя этого хватало, чтобы судьба заставляла делать все заново, не оставляя намека от прошлого в виде пары-тройки лет спокойной жизни. И он снова начинал загребать сапогами пыль и снег,песок и камни в надежде добраться до хотя бы своих следов, ведущих от солнца в вечном закате к его восходу. Вот и сейчас не он бросал того, к кому начал привыкать, а женщина уходила из-за холода в его душе, поселившегося с Гражданской войны. В низу живота зародился новый ледяной комок, начавший стремиться к соединению с душевной пустотой в груди. Григорий качнулся было к Александре, но она взялась за ручку двери раньше, разом отрезая все совместные радости и тревоги:
- Прощайте, Григорий Пантелеевич, - попыталась она улыбнуться. - Низкий вам поклон...
Страна после зимней кампании с маломощной Финляндией, проигранной едва не под чистую, удвоила наращивание боевой своей мощи. С конвейеров крупных предприятий заторопились на выезд из ворот танки и самоходки, самолеты и беспилотные планеры пушки с тягачами и надводные корабли с подводными лодками. В конструкторских бюро не гас свет от утра до утра, в них из лагерей доставлялись заключенные, русские в основном, заявившие о себе до ареста открытиями на мировом уровне. Они попадали в заключение по еврейским доносам, ослаблявшим интеллектуальную элиту, подразумевая в тайном промысле возврат государства к сохе с серпом, отчеканенных на советских рублях и полтинниках девятисотой пробы серебра.Их стали переливать, как было при Александре Первом едва не с шестиконечной звездой Давида,из царских рублей с головой императора Николая Второго. Но опомнились, откопав, что Давид был педерастом, и остановились на пятиконечной звезде Соломона, а тремя годами позже на рабочем и колхознике во весь рост. Золота и серебра пока хватало, чтобы подарить странам, встававшим тоже на путь строительства новой жизни, в качестве помощи за будущую мировую солидарность под масонский лозунг: "Один за всех и все за одного", навязанный французским мушкетерам писателем Дюма, гибридом от негра с француженкой. Отдать в том числе Турции, извечному врагу России с Ататюрком на вершине власти, в золотых слитках из имперской еще казны,разворовав ее тем самым до степени прошения помощи у других стран.Русские императоры,положившие на полях сражений с османами миллионы жизней солдат за возврат в лоно империи исконно славянских земель, перевернулись от такого кощунства в гробах. Но для еврейского кагала,придавленного якобы Сталиным,на деле поддержавшего масон, отвергнув более агрессивных сионистов, кощунство было питательной средой. Сионисты ушли в тень, предоставив масонам на виду продолжать дело,общее для обоих,принудив вождя спать в кремлевском кабинете, или ездить на государственную дачу по тоннелю, прорытому специально для него.
Наступила весна 1941 года, принесшая вместе с радостью от новых трудовых побед советского народа тревогу с ожиданием опасности от фашизма, поднимающего вновь голову теперь в Германии. Побед, осыпаемых наградами и пропагандируемых властями в газетах с красочно оформленными журналами, особенно посредством кино с "Волга -Волгой", "Трактористами" и другими. Впервые фашизм проявил себя в Италии, решившей возродить Римскую империю через Бенито Муссолини, лидера итальянской республики.Но затенить мощными крылами Европу с большой частью Азии, как полторы тысячи лет назад мешал менталитет итальянцев, успевших за это время переродиться из римлян в благодушных итальянцев в республиканском звании.Нужна была поддержка она показала себя в образе Гитлера в Германии. Надо было кому-то первому подать руку, чтобы закрепить союз, Муссолини рассчитывал на то, что это сделает Гитлер как представитель страны, состоявшей из разных тогда племен и бывшей под дланью Рима. Гитлер рассуждал по другому, он не забывал, что именно германские племена, названные древним миром варварами, разгромили Рим, обеспечив приход в нем к власти евреям. Римский император Константин, перенесший столицу по этой причине в греческую Византию, потом Константинополь, был бессилен что либо сделать из-за разложения руководящей верхушки. Так же произошло и в Германии, а после изгнания Торквемадой евреев из Испании, они захватили в ней власть на постоянной основе, спровоцировав фашизм. Один раз фашизм в виде коммунизма добился победы в Испании с народом, перенесшим пятисотлетнее нашествие мавров, заковавших его в арабское иго,оказавшихся из-за того на задворках Европы в качестве изгоев цивилизованного общества. Как в свое время произошло с государством Русь, имевшем с европейскими странами до татаро-монгольского ига самую тесную связь. Тогда не помогли ни интернациональные бригады,ни помощь из Советского Союза оружием и людьми, потому что коммунизм по своему изложению был сравним с фашизмом.Вернул страну в прежнее русло генерал Франко, отдав пятую колонну из евреев на растерзание немцам. Те не остались в долгу, передав списки другой пятой колонны русским.Но Гитлер и Сталин уничтожали евреев одних, упустив из виду других. Последние как зеницу ока чтили доктрину природы с выводом: Мир состоит из противоречий. Из него вытекал ответ на управление им: Разделяй одних, чтобы властвовать над обоими. Сталин, почти пятнадцать лет проучившийся в высших религиозных учебных заведениях, постигая азы управления мирами живых и мертвых, заучил оба вывода наизусть. На них было сосредоточено внимание мирового из евреев правительства, в лице в том числе руководителей других стран, разделивших у себя все. Они начали с себя: иудеи-евреи-жиды, Иудея-Израиль, масоны-сионисты, лидерами их были доисторические цари Соломон с пятиконечной звездой, с Давидом со звездой шестиконечной. В позднее время Рокфеллеры в Америке с Ротшильдами в Англии. Этого показалось мало, масоны с сионистами рассыпались горохом по миру в виде тайных лож под названием "Розы и Креста", членом которой был русский царь Николай Второй, что являлось неправдой, так-же американские с европейскими президенты с королями и премьер министрами, бегавшие голыми в ритуальном угаре вокруг священного дерева, что есть правда. И так далее.
В Советском Союзе тонкостями политики в мировом масштабе обладали немногие, тем более в лагерях для заключенных, отрезанных километрами колючей проволоки от политической элиты страны. Но кое-что просачивалось и через них, вызывая у одних непонимание с растерянностью, у других весомые усмешки из-за грандиозности аферы прибравшей к рукам последнюю в мире империю,Третий Рим,после чего по утверждению великих умов было написано на скрижалях мировой доктрины:А четвертому не бывать. Об этом знали Болотов со Старковым, пестовавшие Григория, прирожденного воина, но не политика даже при высокой должности командира Средне-Азиатского военного округа. Его в этом направлении не просвещали,напирая больше на волевые качества, позволявшие им сколачивать через него внутрилагерный кулак для охраны себя от блатного сброда. Борьба была впереди несмотря на смерть Слонка от тяжелой раны, скорую после событий с расстрелом зэков, нанесенной ему неизвестно кем. Но свято место пусто не бывает, на место одного хозяина зоны был поставлен сходкой воров в законе другой, копия усопшего, запомнившего последние его слова о подозрении на казака.Колесо судьбы Григория продолжило катиться по извилистому желобу жизни задевая на поворотах края со скрежетом.Все это время он жил в напряжении, ожидая удара заточкой днем и ночью, пока начальник режима не проговорился однажды, что за него есть кому беспокоиться. Мол,пришлось из-за этого упредить нового хозяина зоны от блатных о крытке на пять или десять лет, если тот предпримет в отношении него хоть какое из действий. Но о благодетеле, кто он таков, не было сказано ни слова.Григорий после этого долго приходил в себя, сожалея о времени, проведенном в напрасной нервозности.
В конторку зашел начальник лагеря, невысокий толстый человек по крестьянски себе на уме и под цвет социалистического строя с выдвижением таких на руководящие посты. Шмыгнув ладонью по носу картофелиной на лице,продолжении шеи,осведомился:
- Мелехов, у тебя сведения по бригадам, какая на каких работах, все на месте?
- Документы в порядке, - поднялся тот со стула, настораживаясь. Достал одну папку из гнезда в шкафу, положил ее на стол. - Они здесь.
За спиной хозяина завозился Дворкович, подталкивая его мягким нажимом пройти вперед. Он нехотя уступил, выразив недовольство заместителю по хозяйственной части попыткой завернуть голову в его сторону. Маневр не получился и он снова уткнулся в Григория. Махнул рукой:
- Ладно, верю. Ты вот что, готовь все папки к передаче своему сменщику.
- Как скажете, - Григорий приподнял плечи. - А самому куда?
- Пойдешь со мной.
Дворкович подтеснил к начальнику плотное тело и подсказал:
- Афанасий, ему сначала надо зайти в оперативную часть.
Но тот грубо оборвал:
- Со мной, я сказал, - лицо с задубелой шкурой начало краснеть из-за обзывания его без отчества. Ему было неприятно привыкать к тому, что так поступали евреи из его окружения, добиваясь панибратством тесного с ним контакта. - Ксива на заключенного пришла на мое имя.
- Не, я ничего, - заюлил тот языком и задом. - Просто напомнил на случай твоего забытья.
- Я ничего не забываю, - огрызнулся он, кося глазками как бы назад. Указал Григорию. - Папку заберешь с собой.
В кабинете, набитом нетронутыми томами Маркса-Ленина,на стене красовался большой портрет Сталина в полный рост в военном френче, в хромовых сапогах и с трубкой в руках. Вождь с приглаженной назад прической выражал черными глазами разум с ответами на все вопросы, в чем-то подражая царю Николаю Второму, не чуравшемуся демонстрировать народу отстраненно умное выражение бородатого лица. Но царь был одет в голубоватую форму гусаров с золотыми петлями на пуговицах в два ряда, а руководитель Советского государства был в светло-бежевом одеянии без единого отвлекающего момента на нем. Начальник укоренился на мощном стуле за дубовым столом, пошелестел бумагами,подсунутыми под чернильный прибор. Дворкович оседлал другой напротив и с раскованным видом бросил локти на столешницу. Найдя нужную бумагу, хозяин поманил пальцем Григория без приглашения присесть:
- Тут написано, по ходатайству Буденного с Соколовым по тебе вынесено решение Верховного суда о досрочном освобождении из лагеря Увельды. Внизу стоят подписи судей, заверенные в том числе Берией. Тебе было об этом известно?
Григорий переступил кирзовыми сапогами, воспринимая сказанное начальником за сон наяву. Он потянулся рукой к голове, но черная ушанка была у него в руках.
- Мелехов, я кому читаю! - повысил хозяин голос под кривую усмешку заместителя.
Григорий сморгнул и признался:
- Режимник как-то обмолвился, что у меня есть покровители, - просипел он сдавленным голосом. Поправился. - Начальник режима, из новых. А так откуда что знать, когда из дома ни одной вести.
Дворкович долго изучал его фигуру колючим взглядом скотника, пострадавшего на убыль через потерю коня с объявлением вдруг его владельца. Начальник отложил бумагу, придвинул к себе другие:
- Тут есть претензии от Дворковича о посыле тобой карьерной бригады на ремонт родильного отделения в больнице, - он послюнявил пальцы, цепляя другой листок. Дворкович осклабился в ожидании реакции заключенного на сообщение. - Еще одна о том, что ты участвовал в бунте за лидерство между политическими и ворами, из которой враги народа вышли победителями.
- Там черт бы не разобрал, кто на кого, то ли под шконку прятаться, то ли из барака вон. Блатняк двери заблокировал, - заторопился Григорий, осознав, что доносы могут быть отосланы в нужное место и со свободой придется распрощаться на долгие годы. - Они до се неспокойны и вы об том в курсе.
- Я в курсе, - хозяин уменьшил без того узкий разрез глаз. Снова уткнулся в докладные. - А вот бомба от начальника оперчасти Менделя,он сообщает, что Слонок перед смертью назвал имя своего убийцы. Не знаешь, какое?
Григорий почувствовал, как закололи у него концы пальцев, превращаясь в костяные отростки. Ноги отяжелели под каменные дорожные столбы. Нагнув голову вперед, как делал перед ударом противника шашкой, усмехнулся:
- А почто вор не убил врага, он про то не сказал?
- Воры решают свои проблемы сами.
- Тогда с какой стати он не отомстил, а решил пожаловаться?
Дворкович покривил жирную щеку и развернулся к нему на заскрипевшем стуле:
- Слонок никому не жаловался, у нас есть люди, знающие обо всем без признаний блатных.
- Ну тогда наговор, - нашелся Григорий. - За моего друга Прохора, убитого ими, никто слова не спросил, а тут как по заранее расписанному. Мол, виновный и все.
- Да ты наглеешь, казак, - передернулся Дворкович. - В шизо захотел?
- Погоди ты, Шмуль... Иванович, он дело говорит, - начальник лагеря пристукнул ладонью по столешнице. - Мало что наговорил Менделю блатняк, на работы отказный. А Мелехов их как раз за то и требушил.
- Это воровская каста, - резко сказал Дворкович, повернувшись к нему. - Их надо не наказывать, а воспитывать, чтобы они осознали нежелательное свое поведение.
Хозяин прищурился еще больше, теперь на плотном лице, продолжении шеи, блестели только щелки, похожие на кинжалы света, бьющие между веками. Он долго не сводил с заместителя раскаленных зрачков, затем сложил бумажки в одну стопку и придавил их каменной ладонью:
- Ты зачем, Шмуль... Иваныч, мне все это притащил от начальника оперчасти? - с раздражением спросил он. - Чтобы я отклонил постановление Верховного суда?
Лицо Дворковича изменилось в сторону нагловато-безликой усмешки, он побарабанил пальцами по столу и негромко сказал:
- Отклонить, может, не получится, но задержать освобождение Мелехова из колонии нужно. Для выяснения всех обстоятельств.
- А потом как карта ляжет? - подсказал собеседник. - А почему вы с Менделем сразу не положили мне их на стол?
- Они проверялись на подлинность.
- И что?
- Пока ничего.
- А теперь поздно, Шмуль, можешь сходить с ними в сортир, - начальник лагеря подсунул ему доносы. - Я даже не буду спрашивать, когда вы эти ксивы нарисовали.
- Не понял!.. - напрягся тот.
- Заключенный Мелехов должен быть освобожден от дальнейшего отбытия наказания по дате под постановлением. То есть, на завтрашний день.
- Ты его придержал!?. - привстал Дворкович.
Хозяин вместо ответа перевел взгляд на Григория:
- Желательно с утра, чтобы не переводить на него баланду.
Полуторка долго тряслась по истоптанной зэками дороге,ведущей на станцию Увельды отодвигая в даль высокий забор вокруг лагеря с таким же названием. Растворилась над заостренными концами горбылей паутина из колючей проволоки, уземлились ряды бараков, принизились двухэтажные больница с конторой. Зона, вытрясавшая душу до последнего дня, кончилась, затерявшись в сосновой тайге, обступившей машину со всех сторон, оставив над головами сидящих в кузове узкую полосу небесного цвета, не топтанную никем и никогда.Полуторка прыгала по тоннелю с красноватыми стенами до тех пор, пока не приткнулась к боку бревенчатого здания станции Увельды, черной от ненастий. Несколько заключенных захватили дорожные мешки и перелезли через невысокие борта кузова, с опаской делая первые по свободе шаги. Конвоир с пистолетом в кобуре, сидевший рядом с шофером,не сдвинулся с места, кидая вокруг отчужденные взгляды. Белобрысый водитель сдал назад, крутнув еще раз черную баранку, высунул голову из квадратной кабины:
- Не обертайтесь, раскандальный-я, дороги не будеть!
Усмотрев тревогу на лицах недавних пассажиров,дал газу под короткий свой смешок, ускоряя последний отрыв от лагеря через мнимую пуповину, приросшую к нему у тех за многие годы отсидки. Григорий почувствовал вдруг странное волнение из нарыва радости с щемящей тоской в груди, мешающих отвернуться окончательно от заднего борта полуторки, заскакавшей между красноватыми стволами сосен. Такое чувство он испытал, когда уходил от Аксиньи под венец с Натальей, тогда тоже была как бы свобода от замужней бабы, обернувшаяся ярмом от жизни с нелюбимой женой. Сейчас он снова не знал,что готовит жизнь на воле с могилами близких по всему ее шляху. Подумал о том, что Болотову со Старковым придется теперь не сладко в борьбе с блатной кодлой за верховенство на зоне, во первых, из-за возраста, перевалившего у них далеко за полтинник, во вторых, из-за тяжести статей с большими сроками без помилований. В третьих, из-за потери высоких покровителей, хотя и перешедших на красную сторону, да не заимевших права голоса. Если Григорий умел успокаивать воров, действуя нахрапом сродни ихнему, то царские служаки не могли переступить через интеллигентность, плескавшую из них как смех из дурака, нажимая больше на совесть, которой у тех не было по причине того, что она на зоне считалась бабьим признаком, позволявшим из мужика делать эту самую бабу при условии, если он не успевал прибиться к себе подобным и не отрастить клыки. Совесть могла проявиться у тех зэков,кто был лишен зависти к ближнему, задавленной в нем не рядовым умом. И царские офицеры доказали это столетиями участия в войнах по расширению границ империи, выдвигаясь в передние ряды при атаках на врага,оставаясь последними при награждениях с раздачей других благ, отмененных советской властью как пережиток прошлого. Только в Красной армии командиры из рабочих и крестьян стали прятаться за спины своих же соплеменников с занесением себя в списки награжденных в первую очередь. Делалось это по указанию высшего руководства из евреев, понимавших, что приказы от героев будут исполняться быстрее и прилежнее, нежели от мужика из них же без орденов на груди. Троцкий, вводивший в войсках новые правила под шиворот-навыворот, разлагал благородство с честью, делая из русского воина обыкновенного чаще грабителя, нежели фанатичного революционера бессребреника с отличием от него самого в тех сребрениках, видевшего в войне способ быстрого обогащения за счет чужого добра с нерасторопностью соседа по штыковой атаке. Но не брата или свата. Сколько раз красноармейцы после боя в населенных пунктах заваливали обозы рухлядью, отобранной у гражданского населения,объясняя это подкинутым им евреями оправданием - экспроприацией экспроприированного. Хотя с трибун кричалось совсем обратное, насаждавшее сумятицу, не затрагивая главное-чувство зависти, двигатель побед Красной армии.Провалы в Гражданской войне с погромами, грабежами, насилием были под строжайшим запретом на всех уровнях информации, как разговоры на тему о мировом жидовском заговоре против России,начиная с войсковой паршивой газетенки, кончая съездами рабочих и крестьян в кремлевских залах с запахами из прошлого, заменяемыми всеми доступными способами на вонь от портянок с немытыми телами. Недаром Болотов сделал по этому поводу вывод, огласив его на одном из собраний: Как слон боится мышиной возни под ногами, так русские сейчас находятся под властью евреев.
Григорий прошел вслед за попутчиками в крохотный зал ожидания с одной скамейкой на весь и пошарил глазами по стенам в поисках расписания. Его не было, висел только листок с упреждением гражданского населения опасаться любых контактов с зэками, освободившимися из лагерей. Купив билет, вышел снова на воздух:
- Мелехов, тебе в какую сторону? - спросили за спиной.Григорий обернулся,узнавая одного из бригадиров с медных рудников, не перестававшего покашливать в рукава рубахи, закатанных по локти с показом синих татуировок на зоновские темы. - На Ростов?
- Хочу в Подмосковье, повидаться с детьми, - ответил он. - А потом на Дон.
- Я до Грозного, а дальше в Стодеревскую, пока чечены с ингушами не прибрали к рукам наши курени.
- Слыхал про то, терцы жаловались на притеснения с их стороны. А при царе они ходили в угнетенных.
Народ у кассы потянулся к выходу на площадь перед вокзалом, присыпанную шлаковой крошкой, откуда-то из-за сосновых лесов донесся протяжный гудок паровоза. Но был он еще далекий, снова размягчив людей до равнодушного состояния.
- Сталин обещал если что, переселить их к казахским мусульманам, - бригадир достал из кармана кисет, насыпал табаку на заранее припасенный клочок бумаги. Спросил. - Будешь?
- Давай, с папирос толку что с яловой коровы.
Собеседник закурил, поднес спичку и Григорию. Поинтересовался:
- А что ты до детей? От какой нито кацапки с женского лагеря?
- Встречался с одной, народила для свободы и ушла по УДО.Первый мальчик, второго не знаю на какой пол, - кивнул тот. - Хочу посмотреть на них, а потом уж домой.
- А ежели остаться насовсем?
- Не выходит, отлуп получил.
Бригадир удивленно сморгнул и, выдохнув клуб дыма, молча развел руками. Григорий пробурчал:
- Был там у нее из местных, к нему и подалась, - поправился. - Нелюб ей стал с душой, сказала, на замке. Мол, воля ей вышла куда желанней.
- Тут, брат казак, орел или решка, - нашел собеседник свой голос. - С бабами как с горцами, язык вертлявый, да ум короткий. На рожон, сам понимаешь, теперь не попрешь.
Паровоз прогармонил снова, куда ближе первого раза. Григорий бросил окурок под ноги и потянулся за худым вещмешком. Бригадир последовал его примеру, покашляв, просипел осевшим голосом:
- Деньги есть? Могу чуток подкинуть.
Григорий сгладил черты лица, признав казачью взаимовыручку. Поправил сталинку на голове:
- Спаси Христос на добре, брат казак, - подкинул на плече вещмешок. - Хозяин на хлеб малость отстегнул.
- Тогда я до своих стахановцев.
Неделю Григорий обретался на нижней деревянной полке вагона, наотрез отказываясь примыкать хоть к какой группе из зэков, предлагавших ему размочить волю стаканом первача,гонимого по всей территории СССР как домашний квас в Российской империи, память о которой обновлялась неустанно то серебряной ложкой в руках крестьянина, то двуглавым орлом на табакерке или портсигаре. А то вовсе внешним убранством на женщине средних лет с китайским веером в руках, с обращением на запретные сударь - сударыня и со спасибом за всякую мелочь. Народ в глубинке с трудом привыкал к грубому товарищ, продолжая жить по книжным Чехову с Тургеневым, по Достоевскому, но не на вечных нервах от перевыполнений планов по тому-то и тому-то, будто оно могло вернуть украденную у него имперскую защиту в первую очередь от суетливой жизни, рванувшей без оглядки вперед. От тех же татей разных мастей из подросшей безотцовщины, не поладившей с детдомами или выгнанной из них взашей. По вагонам продолжали шнырять шайки картежников с золотыми фиксами на зубах, карманники с половинками бритв между указательным и средним пальцами, плакались калеки, ныли цыгане, не подобранные разными комитетами, приютами, пионерией и комсомолом при райкомах партии с исполкомами. Жалкие людские остатки от революции с Гражданской войной и Голодомором мозолили обывателям глаза, вызывая у них незлобивую пока ругню с шуганием от себя.Но чаще с дележкой последним без какого укора в сторону управленцев. Спальная Россия в старинных городках продолжала жить своим умом как столетия назад, не спеша обновлять крепкие еще дома, построенные при царе, на бараки для рабочих из крестьян, не помышляя как последние о переездах в большие города, ставшие коммунально драчливыми, непомерно шумными и жадными до всего. До квартир в сталинских хоромах с толстыми кирпичными стенами и потолками за четыре с половиной метра, до мясных московских магазинов с улицами под асфальт. До того городского разврата, в конце концов, при котором жена могла подработать изменой от мужа, не говоря о молодежи, с радостью влипшей в облегченные нормы жизни.Если до революции для телесных утех строились специальные дома, помеченные красными фонарями, то теперь разделенной порой занавесками квартиры,доставшейся от ученой интеллигенции, умотнувшей от хамского разгула за границу, хватало аж по горло. Сталин пытался бороться с раскрепощением евреями низших слоев населения,помогшим им добыть власть, обрубив мощные потоки крестьян, хлынувших в столицу на правах всеобщей свободы, отказом в выдаче паспортов.Подчистил от евреев власть применив к ним французский испытанный метод, заключавшийся в предостережении мировых авантюристов на будущее: Любая революция должна пожирать своих детей. В Кремле тот сработал наполовину - от евреев не так легко было отделаться. Но в деревни удалось вернуть изначальное бытие, покончившее с главной причиной разложения народных масс - распущенностью.
И все-же, несмотря на эти проявления в вагонах убогости с воровством и прошением милостыни, ощущалось, что страна нащупала путь развития, дозволяющий ей сытость с радостью, отражаемых лицами людей на довольстве. Спокойствие спутников вселяло Григорию надежду,которой жив человек, стремясь вытеснить из груди накопленные за годы заключения чувства раздражения с недоверием ко всему. Впервые за дорогу он улыбнулся матери с ребенком, обронившей на него из чашки изрядную лепешку молочной каши, чем принудив его снова упасть в сон. Теперь в глубокий.
Паровоз подкатил к Казанскому вокзалу на малых парах, продолжая убавлять прыть, раскочегаренную долгой дорогой. Григорий спустился по ступеням вагона последним, выжимая из себя лагерную стадность. Оглядевшись по сторонам, пошел за всеми в широкие двери вокзала,отказавшись от прощания перед ними с недавними сидельцами. Спросив у торопливой женщины дорогу до небольшого городка, спустился в метро, обходя стороной милиционеров в белых кителях и в фуражках с малиновыми околышами Успел прочитать на входе в подземку ступенчатую надпись из золотых букв о том, что московское метро названо в честь Кагановича, усмехнувшись встрече с евреем и тут, вошел в вагон. Надо было доехать до Киевского вокзала и с него добираться до нужного места снова на поезде. Вокруг царила суета, парни в широких штанах и одноцветных рубахах безотказно вжимались в девичий плотный жирок, стараясь примануть подружек с вертлявыми зрачками. Сытые москвичи не отрывались носами от рябых страниц газет и журналов,меняя выражения лиц согласно прочитанному.Старики и старухи, не забывавшие крестьянского происхождения, следили за всем с сидений по бокам вагона строгими глазами, как один отрицая внешность Григория. Он был чужим, в том числе для молодежи, избегавшей с ним переглядов. Зато однотонно светлые каменные изваяния Сталина на площадках переходов со станции на станцию застолбили место в столице на все времена, несмотря на рождение его грузинским евреем, с твердой рукой в опошлении старого и возвышении нового на недосягаемые высоты. Иосиф из стали оказался для Льва из железа не по зубам, хотя выбирали обоих особо тщательно, на кону стоял успех в мировой революции с приходом на долгожданную вершину власти представителей иудейского племени. Народа божьего с услужением Сатане по закону мироздания, состоящего из противоречий.
На Киевском вокзале была та же суета сует, казалось,страна снялась с насиженного места, чтобы понестись по пути, указанному новым мессией, не поминавшего грубым словом старого Иисуса под две тысячи лет, но бывшего не против занять его трон под именем Иосиф, о котором не подозревали и Моисей с Авраамом, родоначальником иудеев, и сам бог Иегова, закрепостивший их доктринами на веки вечные. Это была тонкая политика, позволившая Сталину вскоре совместить несовместимое: имперские замашки с коммунистическими устремлениями.С одной стороны возрождение не знаемой простым народом роскоши по всем направлениям бытия,ставшей позволительной и ему, с другой рабский его труд на износ для обладания этой роскошью. С одной стороны возврат религии в историческое свое лоно с поднятием из руин разрушенных храмов, с другой полное отрицание ее с отдачей этих храмов под склады с мастерскими. С одной возвращение офицерам царских золотых погон, с другой принижение рядовых солдат кирзовыми сапогами. Это было немыслимо и не практиковалось в веках,но оно вершилось на глазах по принципу соединяй уже разделенное и властвуй над целым.
Ночь захватила поезд на Киев уже в пути, Григорий примостился у окна с редкими за ним высверками электрических строчек, давая возможность хохлам разместить поклажу. Но места для баулов все равно оказалось мало, они старались вывезти из общей на всех столицы все, что попадалось под руку. Неприязненные взгляды все чаще скрещивались на нем, не поменявшем лагерную одежду на гражданскую. И хотя он был такой не один, отношение было одинаковым ко всем и везде. Назревала перебранка с намеком на украинскую территорию, занятую кацапом, отпущенным из лагеря, с намеком на высадку его из поезда на первой же станции. Этого допускать было нельзя, Григорий обернулся на хохлов и бросил сквозь зубы:
- Я под утро сойду, а вы подсуньте сумки под лавки, чтобы ослобонить места и для себя.
- А ты в якое мисто собрався? - спросила пожилая хохлушка, приглушая неприязнь.
Григорий назвал городок и сразу почувствовал еще большее к себе отчуждение. Он посмотрел на женщину и спросил:
- А чем он вам не нравится?
- Та то сто пэрший километр, там водны враги народа, - отмахнулась она. - Сталин усих туда собрав, як воны те ж бандиты.
- С оружием разгуливают?
- Я як же! Милиция их до поездов не допускае, колы б не сбежалы.
Григорий снова отвернулся к окну, прикидывая как поступить, если услышанное оказалось бы правдой, а не ложью хохлов, опошлявших все русское. Он машинально ощупал внутренний карман зэковской спецовки, выданной администрацией лагеря взамен утраченных при бунте своих в том числе вещей, растасканных заключенными из каптерок на случай обретения ими свободы. Справка об освобождении лежала на месте, вселяя надежду на то, что надолго его не задержат,если надумают затолкать в телевизор на предмет проверки изменения маршрута следования, указанного в ней. Хохлушка продолжала молоть про городок басню, в которую не верилось все больше. В конторке, при коротких между собой перебросах о прошлом, Александра упоминала улицу и дом, в котором жила с матерю вплоть до ареста ее сотрудниками местного НКВД, ни разу не обмолвившись о каких-то разбойниках. Хотя где их только не было после установления советской, еще не крепкой, власти. Блатные песни распевались в пивных и забегаловках подобно американским в салунах из фильмов о ковбоях с первыми тамошними переселенцами, с обязательным присутствием оружия с полуголыми индейцами, зверями во плоти. В СССР преступники разных мастей сколачивали банды, грабя магазины и даже сберкассы, не говоря о простых гражданах, решивших выйти на улицу после захода солнца. Как пояснял Болотов, кремлевская власть с помощью бандитов разных мастей внедряла в народ социалистический строй, запугивая его не только репрессиями на государственном уровне против инакомыслящих, но и через посредство законников на низшем уровне, то есть воров в законе.Болотов указывал, что евреи создали в мире два искусственных котла, один из которых бурлил в СССР коммунистическими страстями,растерзавшими царизм руками рабочих и крестьян,чтобы сразу перепрыгнуть из капитализма в социализм. Второй в это же время втирался в доверие к империализму, обязанному заменить устаревший в США капитализм. Они долго еще терроризировали страну подобно басмачам в среднеазиатских республиках, заполняя тюрьмы и лагеря вместе с политическими, наглея после отмены смертной казни, замененной двадцатью пятью годами трудовых лагерей, узаконивая в них свою казнь, тоже смертную, проповедуя ее и на воле через своих подельников. Все было схвачено мировой иудейской системой вплоть до иголки в стоге сена, выуживаемой из него с помощью магнита из денег с возможностью занять руководящее кресло в гойской среде.