Я со своей пассией Людмилой приехал на Центральный рынок, чтобы совершить на автобусе турпоездку по республикам Кавказа и посмотреть, какие изменения произошли на их территориях за время перестройки и связанными с ней военными действиями. Автобуса пока не было, и мы направились к памятнику Дмитрию Ростовскому, святому и основателю города, поставленному напротив собора с пятью золотыми куполами, главного на Дону. Хотя среди горожан до сих пор пульсируют слухи о том, можно ли ставить памятники святым, к нему постоянно несут цветы и крошат хлеб для голубей, добавляя немало грязи. Было прохладно, с Дона закручивала низовка, а с материнской России попыхивали стылые порывы ветра. Там, на ее просторах, уже с полмесяца как угнездился минус.
Автобус отходил в 19.30 от площади, которую я описал в романах "Соборная площадь" и "Валютчики" о ваучеристах и валютчиках, совершавших сделки почти под стенами собора, копии московского Христа... на русской Крови. Этот монумент в честь защитников отечества в 1812 году неграмотный Каганович стер с лица столицы, а так-же России, вместе с тысячами славных имен участников войны с Наполеоном, начертанных царским указом на его стенах золотом. На том месте заплескался прохлорированной водой подогретый бассейн для москвичей, променявших на него походя память о славных предках. А потом все-же восстановленный в короткое время новыми перестроечными властями, якобы в угоду народу, из последователей кагановичей, опять за деньги россиян, с очередным уничтожением теперь "красы" столичных жителей - этого бассейна. Но деньги, в сотни раз превышающие размерами необходимые на восстановление комплекса, нужные как воздух для поднятия экономики страны, порушенной опять же "последователями троцких со свердловыми", растворились еще быстрее в кремлевских подворьях с тайными башнями со сходками в них масонов.
Как мудро речет народ: Были бы бабки, а работа для дураков всегда найдется. На этот "речет" я умыслил свой афоризм: У дурака одна дорога - намолачивать бабки. Купить можно все, но: ПОД КАЖДЫМ КУПЛЕННЫМ БУДЕТ СТОЯТЬ ФАМИЛИЯ ЧУЖАЯ!
Мы ждали небольшой "пазик" обещанный турфирмой, а подвернул экскурсионный автобус на 70 мест. Через два дня наступало 4 ноября, день иконы Казанской божьей матери, моего дня рождения и потом всего остального, и народ решил на выходные отвлечься от забот и хлопот. Нас, мужчин, оказалось только четверо из почти 60 человек, остальные были женщины. Как высказалась одна, когда наступил день праздника с поздравлениями от экскурсовода: Мужика бы сейчас, а не фитюлькины обещания.
Но... на то и революции, перевороты и перестройки, чтобы карасихи не дремали, а покрепче держались за портки своих суженых небесами. А не недрами. И думали, думали, думали, и те, и другие. Поздно было искать мужиков, в том числе на Кавказе, тоже прореженном войнами, о которых он вечно мечтает. Да и ни к чему это, одно унижение для мужчин! Европа с Америкой объелись русскими женскими деликатесами, а за ними весь третий мир. Уж русские бабьи морды со слипшимися волосами выглядывают из нор австралийских аборигенов, а не только из арабских полузинданов, а толку как не было, так и нет.
Претензии к организаторам тура начались сразу после посадки в автобус. Многие сидения не фиксировались никак и ни в каких положениях, откинуться на них не представлялось возможным, они откидывались сами и оставались в таком положении, пока рука не подтягивала их к спине. Подлокотники имели ту же неисправность. В ниши над головой невозможно было запихнуть даже спортивную сумку, не говоря о вещах покрупнее.
Как поведал грубым сленгом шофер, сообщивший, что он из Новочеркасска, до этого он возил детей, они, мол, все и разломали. На раздавшиеся было упреки, что мы тут не при чем, ответил еще грубее: кому неудобно, тот пусть вылезает, пока не отъехали. Или перхает пешком. Мол, тут недалеко, километров 900, а он поможет вылезти из салона. По говору этот фрукт был из казаков, тем более, что Новочеркасск и есть чисто казачий город, даже больше, столица донского казачества. Но по поведению был ближе к неандертальцам. У казаков грубость по отношению к другим людям, а тем более мат, не дюже приветствовались.
Потом он не раз повторял эту угрозу, с каждым разом, по мере удаления от Ростова, все нахрапистее, пока я не пресек его обещанием самого выкинуть на обочину, поддержанном парой-тройкой женских почему-то нестойких голосов. После чего шофер надолго заткнулся, присматриваясь на остановках ко мне, заставляя смотреть на него исподлобья и непримиримо.
Почти сразу нас посетила и другая неприятность, сообщенная экскурсоводами. Оказалось, что одно из кафе во Владикавказе отказало нам в обеде, оговоренном заранее, вернув деньги и предложив искать пропитание в чужом городе самим. Впрочем, считать Владикавказ чужим было бы неправильно, он для ростовчан всегда был Владиком, а в советские времена, когда носил имя Орджоникидзе, мы называли его Орджо. Но новые времена накладывали на все новые химические тени.
Наконец, мы отъехали. Впереди была ночь езды по донским, кубанским, предкавказским степным просторам, женщины кто как приноравливались на узких сидениях с торчащими кое-где спинками. Сзади и спереди от нас с Людмилой постукивало стекло, это туристки ублажали себя спиртным, стремясь им скрасить неудобства. Санитарная остановка намечалась часа через три, потом, как недобро сообщил шофер, кому станет невтерпеж. поскачут за овраг за обочиной. Или в лесопосадку.
Так и было, мы ночью густой толпой преодолевали придорожный овраг и не заботясь о стыде размещались едва не рядком, или метрах в трех-пяти друг от друга, освещаемые идущими по шоссе машинами, и снова поглощаемые кромешной тьмой. Слышны были мат и всякие другие человеческие звуки. Надо заметить, на территории России бесплатный туалет нам достался один раз, их по большей части не было. Или хозяева кафе не пускали. В кавказских республиках туалет при чайханах был всегда, платный, от 10 до 20 рублей.
Некоторые из наших попутчиков успели просвистеть "галопом по европам" не только эту Европу из конца в конец, но, как мы с Людмилой, Америку, Грецию, Африку, Индию и даже Израиль, но ни в одном забугорном государстве в туалете нам отказа не было. Для тамошних жителей это считалось первейшим делом. И вообще, если случалась какая из других заминка, тут же раздавался хор русских протестных голосов. Здесь же, на родине, чаще ответом на произвол было "молчание ягнят".
Во Владикавказ автобус въехал в пять утра, на пустынных пригородных улицах с одноэтажными домиками, усыпанных опавшей листвой, хозяйничала сонно-розовая тишина. Пока допетляли по переулкам до гостиницы, солнце успело выглянуть из-за гор, среди темных вершин засеребрился заостренный верх Казбека. Но какое могло быть любопытство, когда тело, изломанное дорогой, просило хоть какого-то ложа, чтобы вытянуть на нем занемевшие ноги и отрубиться до любой побудки. Она оказалась близкой, в 9 утра. В 10 был завтрак.
Благо, в регистратуре нас продержали недолго. Получив ключи, мы протащились в номер на втором этаже на двух человек. Сквозь полунощный склероз сумели отметить, что он в общем-то при комплекте - телевизор, холодильник, электрочайник, платяная вешалка с ячейками для белья. В туалете душ и два полотенца, а при кровати тумбочка с розеткой за ней. Скромненько, без европейских изысков, но при все включено. Даже горячая вода.
В 10 утра мы были в автобусе почти в сборе, кроме нескольких туристов, поехавших к знакомым. В салон вошел сухощавый осетин в годах, и наконец-то незаметный наш экскурсовод, оказавшийся женщиной, молчавшей по любому поводу, подала голос, представив его как местного гида. Тот взялся описывать достопримечательности, спотыкаясь на словах. Осетину было лет за 70, все время экскурсии он не уставал нахваливать республику и свой народ, самый талантливый из всех кавказских.
Во многом это было правдой, подтверждением даже сейчас служило видео, размещенное в интернете, ссылку на которое я читателям даю. Пусть русские задумаются о том, в кого они превратились за время устройства "перестройки" НЕ для них. И почему в таком исключительном случае им на это указывает осетин, житель гор, а не опоминаемся мы сами, образованные и культурные выше крыши. Но... снова подпавшие под иностороннее иго. Вот ссылка:
https://ok.ru/video/872523631324
Когда проезжали мимо старой мечети на берегу Терека я на время впал в ностальгию, потому что ровно 43 года назад мы вместе с туристами с турбазы Кахтисар именно здесь фотографировались на память. Из этой турбазы между горами Арау-хох и Майли-хох мы отправлялись в походы в Алагирское и Цейское ущелья, становились в диких местах на края километровых пропастей, демонстрируя смелость и отвагу. Уезжали по военно-грузинской дороге в Грузию мимо замка царицы Тамары, через Крестовый перевал во владениях сванов, мимо древней грузинской столицы Мцхета, оседая только под самой столицей, на берегах Тбилисского моря. И покидали красивейшие места, заблаговременно запасшись пятилитровыми бутылями сухих кахетинского, имеретинского и других сакартвельских вин.
Под говорок с акцентом и частыми передыхами мы снова выехали из Владика и покатили по шоссе вдоль гряды гор по левую сторону от нас по направлению к Куртатинскому ущелью. Задолго до поворота к нему гид успел со словами благодарности рассказать про Аллею Славы, возведенную осетинами в честь героев, защищавших их землю во время Великой Отечественной войны. Среди них было большое число русских сынов, Героев Советского Союза. Их именами названы улицы и проспекты столицы Алании.
Автобус остановился напротив Аллеи Славы, священного в прямом смысле слова для осетин места. Она начиналась с поднятых на железных стойках по обеим сторонам асфальтированной дорожки больших портретов героев войны с немцами, с описанием года и места рождения и совершенного ими подвига. Это все-таки вызывало непродолжительное уважение к народу, хранившему память об освободителях, и усиливало гордость за соплеменников, павших далеко от родных мест. Аллея взбегала на вершину возвышенности и продолжалась ухоженным плацдармом с установленными на нем орудиями с танками и самоходками. Сорокапятки, дальнобойные пушки с тяжелыми стволами за десяток метров длины, мощные короткоствольные гаубицы, ставшая символом войны "тридцатьчетверка", танкетка и другие боевые механизмы были вычищены до блеска и покрашены темно-зеленой краской. Их можно было пускать в дело хоть сейчас.
Внимательность смотрителей мемориала, их аккуратность и заботливость к экспонатам, снова вызвали волну уважения к народу, вставшему вместе со всеми против захватчиков. Надо заметить, что такие мемориалы на территориях казачьих районов и кавказских республик были ухожены и облагорожены лучше, нежели во многих местах России, в которых проходили более кровопролитные бои. По телевизору чаще чем хотелось показывают, как подростковые вандалы гасят перед ними Вечный огонь, заливают его мочой, а то и разбивают памятники, закрашивая имена героев черной краской.
Это дает плоды воспитание школьников и молодежи в учебных заведениях с применением откровенной лжи по отношению к своим предкам, собирателям и защитникам русской земли.
Мы отъехали от мемориала, уважение большинства туристов к солдатам, отдавшим жизни за наше светлое будущее как проклюнулось вместе с ощущением неудобства, так и затянулось ряской равнодушия, поразившей с началом перестройки большую часть российского общества.
Автобус свернул с неперегруженного машинами шоссе на узкую асфальтовую дорогу, ведущую в центр горного массива, городившего горизонт неровными линиями. В самом Владике машин тоже было не так много, в отличие от Ростова, в котором улицы и проспекты были покрыты не асфальтом, а блестящими черепами тойот, фордов, бмв и редко лад с приставкой дэнс. Мы как-то сразу оказались в окружении горных склонов с довольно высокими вершинами, обступивших нас со всех сторон. По дну ущелья стремилась горная речка с названием Фиагдон, отделенная от дороги то бетонными плитами, то заграждением из столбиков, или просто валунами.
Ехать пришлось часа полтора, впереди показалось разбросанное по низу горы селение из нескольких домиков, за которым выше по склону расположились памятники родины Нартов. Это были каменные оборонительные башни и крепости, возведенные на скалах и в глубине скал, главной из которых была Дзивгиская крепость, сооруженная в природном углублении в середине горы между нависшей сверху глыбой и небольшим пятачком внизу на высоте примерно около сотни метров. Чуть ниже располагалось святилище святого Георгия, с другой стороны стояли кучкой усыпальницы Городка мертвых, похожие белыми стенами и остроконечными крышами на хатки какого-нибудь украинского заброшенного хуторка.
Выйдя из автобуса, Людмила поспешила по мосту через гремящий Фиагдон за другими туристами, поползшими по склону в сторону селения из нескольких домиков, от него дорога поднималась к памятникам. Я заторопился следом, заметив, что в домах местных жителей с бьющими из-под некоторых горными ключами, заключенными в трубы, осетины торгуют местным вином, аракой и сборами трав. Кто-то из наших задержался возле широких ворот, распахнутых настежь, с машиной поодаль. За ними виднелся дворик с подсобными постройками и дом хозяев на высоком каменном фундаменте. Молодые в основном осетины в русских штанах и пиджаках шустро выполняли заказы, не уставая улыбаться высокомерно-снисходительными улыбками. Для них набеги россиян были привычными и вечными как горы вокруг.
Мы с Людмилой поднялись к городку мертвых, заглядывая вовнутрь склепов через отверстия, забранные деревянными коробами. К стенам длиной и высотой метра полтора на полтора были приделаны узкие лежаки. На них в не совсем давние времена осетины помещали умерших или умирающих родных, не закрывая их ничем, и в таком виде оставляли на века. Тела постепенно превращались в иссохшие мумии. В некоторых склепах на земляных полах, полуприсыпанных трухой, лежали кости, но кому они принадлежали, угадать было невозможно. Склепов было больше десятка, все сохранились в первозданном виде.
Дальше несколько узких троп вели к Дзивгиской крепости, сложенной из больших камней, вход в которую был проложен между огромных валунов. Внутри оказалось сумрачно, хотя сухо, под бойницами наверху, куда мы поднимались по узенькой лестнице, вдруг оборвалась вниз отвесная стена, которая при входе была незаметна из-за скального выступа, закрывавшего общий вид. Я с трудом взобрался на маленькую, сантиметров тридцать, площадку сбоку бойницы и осмотрелся вокруг. Вид был великолепный во все стороны, невдалеке серебрились вершины гор, запорошенные снегом, ниже зеленели травой пастбища, по дну ущелья стремилась строптивая горная речка.
Над головой ощутимо нависала скала, она держалась неизвестно на чем и как. Но когда я глянул под ноги, то почувствовал холодок как перед прыжком с парашютом из люка самолета. Показалось, до подножия склона горы не меньше расстояния, чем от люка самолета до земли. Снизу послышался голос Людмилы, призывавший оставить испытания высотой и вернуться внутрь крепости. Я повернул назад, стараясь справиться с головокружением и дрожанием в коленях, хотя никогда не боялся высоты.
Группа собиралась медленно, успев растащиться отарой овец по округе, наполненной горным воздухом, настоянным на травах. Шофер из Новочеркасска в этот раз ничего не говорил, он сам старался надышаться про запас. Наконец люди заняли места и автобус покатил по ущелью в сторону Свято-Аланского мужского монастыря.
Он открылся взорам примерно через час, как только машина вкатилась в зеленую долину с деревьями и кустарником вдоль берега реки. С левой стороны высилась у подножия горы каменная стена с воротами в ней, за которыми скрывался небольшой храм, обшитый досками, с синей луковкой со светлыми звездами и с крестом наверху.
Над подворьем, довольно высоко по склону, вздымалось кирпичными стенами еще одно строение с галереей вокруг, к нему вела каменная лестница с перилами и с несметными ступенями, конец которой после очередной площадки для отдыха сужался до ширины в метр, не больше. Нам предстояло сделать по маршам рывок на высоту примерно тридцатого этажа.
Похожим способом мы поднимались с Людмилой в Египте на вершину горы Моисея на Синайском полуострове, на которой сохранились невысокие строения скальной кладки. В них еврейские мудрецы в 929 году до новой эры приняли решение прийти всему народу к власти через женщину, разврат и деньги. Но подъем на значимую гору высотой в 2222 метра был куда тяжелее из-за наступившей ночи, потому что достигнуть вершины нужно было до рассвета, чтобы встретить на ней первый луч солнца. Как встретил его Моисей пять тысяч лет назад. Идти было неудобно из-за узости тропы с навалами из каменных осколков, на которых подворачивались ноги, с одной стороны тропы вздымалась вертикальная стена, с другой чернела во тьме пропасть. Ближе к вершине стали попадаться обрывки каменной лестницы со ступенями наперекосяк, на которых можно было вывернуть ступни одинаково с тропой, оставшейся позади.
Но люди шли и шли, образовав бесконечный канат из человеческих тел. А когда над оплавленными пустынным жаром вершинами забрезжил первый луч солнца, зазвучали песни на всех без преувеличения языках мира. Это был гимн не только мудрому Моисею, создавшему свой непростой народ, но и себе, успевшим глубокой ночью покорить гору до рассвета.
Здесь же, в Куртатинском ущелье, смущало то, что над храмом внутри подворья, так-же, как на ограждении галереи вокруг монастыря наверху, трепетали на ветру флаги со странными крестами наподобие немецких, с одинаковыми по длине конусообразными концами, направленными к центру. На склонах противоположной монастырю горе были выложены белыми камнями, или их выкрасили белой краской, два подобных же креста, расположенных далеко друг от друга. Я знал, что осетинский народ разделен религией на две части, одни исповедуют христианство, другие, дигорцы, например, ислам. С ними уживалась третья с верой в Вастерджи, главного бога дорог и остального. Но чтобы осетинские монахи озаботились мальтийским вероисповеданием с их крестами, не предполагал.
На мои вопросы один из монахов, заросший как греческие черным волосом, торгующий внутри храма церковными надобностями, не очень внятно объяснил, что я ошибаюсь, это всего лишь одно из изображений общего для христиан креста. Пришлось пожать плечами и ступить на марши, ведущие к монастырю наверху.
В голове мелькнула мысль, что армяне тоже именуют себя христианами и даже чаще православными, а сами принадлежат к григорианскому вероисповеданию с прямым, больше католическим, кстати, тоже христианским, крестом. Но... католическим, или григорианским, а не православным.
Подъем оказался не таким сложным, как на Синае, и не таким длительным. Но попасть вовнутрь монастыря не удалось, двери оказались запертыми. Зато вид с широкой галереи, опоясанной железным ограждением, снова оказался великолепным. Впрочем, кого из неравнодушных людей не восхищали горные пейзажи с неожиданной переменой ландшафта от верха до низа. Надо признать: не степи с необозримым простором и не леса с вечным ствольным тупиком перед глазами. Хотя... каждому свое.
Мы уже засобирались обратно во Владикавказ, когда группу посетил очередной облом. Подступило время обеда, а кафе подле монастыря как раз в этот день не работало. Закрытыми были пара лавчонок, торговавшие пирожками с бутербродами. И понеслось, как сказал бы Задорнов. Если кто видел женский бунт, то можно четко подтвердить - он не предсказуем. Оставалось только недоумевать на причину, побудившую женщин мгновенно сплотиться в упругий клубок и устроить скандал, ведь со времени завтрака в гостинице прошла до обеденного перерыва всего-то пара лишних часов. Требовалось потерпеть еще час, чтобы по приезде оторваться по полной по части жратвы или в буфете, или в не очень далеких продмагах. Хотя надо признать, завтрак был никакой, яйцо, чуть кашки, чай с кусочком лепешки. Но тут среди спутниц явно дыбилось требование: сейчас и все сразу.
В салоне автобуса стояла напряженная тишина, никто не слушал гида осетина, пытавшегося рассказать нам о значимых местах своей родины, и тот на время замолчал. А когда въехали в пригород Владика, недовольство женщин обслуживанием туркомпании достигло пика, они потребовали остановить автобус возле придорожного любого кафе или забегаловки. Грубо перебивали пожилого осетина, не давая ему восславить родину нартов. Женщина экскурсовод, приставленная к нам в начале тура, сидевшая на одном из первых мест, выпала из поля зрения вообще, она как бы растворилась в резком гуле голосов.
Наконец шофер, непривычно заткнувшийся, подрулил к одному из кафе, оказалось, что и оно только закончило работу. Женщины вывалили из автобуса и взялись шнырять по сторонам, судя по лицам они не ведали, в какую сторону податься. Тогда я возвысил голос и призвал баб одуматься, мол, до конца осмотра памятников культуры осталось меньше часа и нужно потерпеть, ведь потом мы сможем вернуться сюда или не скоро, или никогда. Но спутниц кровно оскорбило слово "бабы", передние норовисто взбрыкнули и обдав меня презрительными взглядами с ядовитым шипением, увлекли остальных за собой.
Через время кто-то из них подал сигнал, что объект поиска найден. Все устремились в переулки, за передние ряды домов, к небольшим кабинкам на шесть мест, заполненным мгновенно. Официантка осетинка взялась записывать заказы, успокаивая обещаниями исполнить все за десять минут. Но десяти минут не прошло, в кабину, где устроились мы с Людмилой и попутчиками, просунулась туристка и нервно сообщила, что бабы снялись с места и автобус сейчас отъедет.
Мы выскочили наружу и побежали выяснять что да как, по пути спрашивая, где можно купить хотя бы сырных осетинских лепешек. Они были очень вкусными. Каждый встречный работник кафе успокаивал нас, уговаривая подождать те же десять минут. И мы тоже рванули по переулкам к автобусу, опасаясь опоздать и на него. За нами уже с лепешками поспешала официантка осетинка, успевшая с поварами наготовить их на всю группу и уговаривавшая наш хвост выкупить хотя бы часть из наготовленного.
Женщины на ходу шли ей навстречу, теряя сдачу или вовсе от нее отказываясь. Когда разместились в салоне и автобус тронулся, наступила тишина, нарушаемая сочными причмокиваниями и тревожным говорком осетина, стремившегося обязательно донести до нашего сознания каждый памятник культуры на площади или в парке, каждое необычное строение. Главное, величие и благородство своего народа, из которого осетинка-мать породила Сталина, почитаемого во всем мире. Ответом на его высоко душевные порывы были громкие сытые звуки, постепенно, по мере приближения к гостинице, утихающие.
Но этот старик осетин все-таки добился своего, когда взялся за ручку двери, чтобы покинуть группу, раздались аплодисменты, предполагавшие уважение к нему и народу, к которому он принадлежал. По сухому лицу горца было видно, что он остался доволен.
Такие случаи, или подобные, происходили с нами, русскими людьми, и за границей, свидетелями которых мы были. Особенно отрывались женщины, они объединялись мгновенно и готовы были начать скандал по любому поводу, иногда смешному или пустячному. В Тунисе наша группа из Ростова-на-Дону во время поездки в пустыню Сахара возмутилась тем, что русскоговорящий гид араб не остановил автобус для фотосессии в месте, с которого получались лучшие фотографии. На оправдания араба, что отклоняться от маршрута запрещено и что места здесь мало чем отличаются друг от друга, женщины тыкали ему в лицо фото с какими-то пейзажами с разноцветными пятнами на желтом песке, требуя отвезти их непременно туда.
Скандал перекинулся на другой день путешествия среди раскаленных барханов, теперь женщины, поддерживаемые молчаливым одобрением своих и сторонних, редких как всегда мужчин, цеплялись по любым пустякам, которых полно вокруг, и усмотреть которые было невозможно. Они в конце концов вынудили араба покинуть группу раньше времени, не взявшего обычных сверху поборов за свою работу.
Вывод был простой, это накопилась у русских людей негативная энергия с раздражением буквально на все, творившееся на их родине. Особенно на беспределы власть имущих, насаждавших коррупцию, безвластие с вседозволенностью денежных мешков, правоохранительных органов, грабежами со стороны ЖКХ, торговли, повышением тарифов в том числе на воду, на бензин и едва не на воздух. И русские, в первую очередь женщины, увидев за границей, даже в отсталых странах, налаженный порядок, позволяющий их жителям чувствовать себя в безопасности, срывали раздражение на них, ни в чем перед ними не виновных.
Не виновных потому, что забугорные эти "забугранцы" задолго до посещения их "богатыми" теперь на словах русскими осознали, что начинать в первую очередь нужно с себя.
Но кто бы из нас стал оглядывать себя с ног до головы, тем более, углубляться в нутро для изучения своей сущности. Как только автобус остановился, мы рванули по указанной местными жителями улице к продовольственному магазину, находившемуся от гостиницы на расстоянии больше километра. Время было часов шесть вечера, ужина не предвиделось, и никто не желал смотреть в номере телевизор на голодный желудок.
А на завтра путь лежал в Чечню, заранее вызывавшую в груди чувство в первую очередь тревоги, во вторую любопытства, а в третью не затухшей еще неприязни к своенравному народу. Хотя правил там железной рукой Рамзан Кадыров, джигит, сын легендарного Ахмат Хаджи Кадырова, взнуздавшего стальной волей чеченскую воинственную нацию как норовистого горского скакуна. Тот самый Рамзан, необузданный в молодости как все чеченцы, но теперь часто напоминающий о себе в сми благородными делами. Награжденный самим Путиным звездой Героя России.