Вчера он завёл будильник на неделю вперёд, но я знаю, что всю свою жизнь буду вставать именно в семь тридцать пять.
Десять минут - на умывание, десять - на завтрак, пять - чтобы накинуть пальто, возвратиться в спальню и...
Обрываю мысли и с силой вжимаюсь в подушку. Прячу замученные бессонницей глаза от самой себя, подавляю сухой всхлип - никогда уже не смогу плакать. Даже вчера не получилось, когда телефон, наконец, зазвонил.
Рывком поднимаюсь с кровати, не глядя, лечу в ванную - не хочу видеть стопку свежих рубашек, которую оставила вчера на стуле возле шкафа. Открываю кран с холодной водой и с облегчением брызгаю на красные, опухшие веки. Вздрагиваю. От холода сводит руки, но я продолжаю держать их под краном, отстранённо наблюдая, как постепенно синеет кожа. На полочке лежит его полотенце - чёрное и большое, рядом - зубная щётка с растопыренными щетинками и бритва, которую я подарила ему на рождество. Протягиваю руку, чтобы убрать и останавливаюсь. Долго стою, застыв с поднятой рукой, и гляжу на мутные пятна от мыла и зубной пасты на зеркале. Он этого не любил, вообще не выносил пыли и грязи. Очень медленно провожу по прохладной поверхности мокрыми ладонями, мечтая провалиться в зазеркалье, слиться со своим несчастным отражением, и размазываю пятна ещё больше. Теперь это уже некрасивые белёсые разводы. Ну и чёрт с ними.
Выхожу из ванной, стуча зубами, и укутываюсь в махровый халат. Моё тело, оказывается, ещё способно чувствовать. Ловлю себя на мысли, что это как-то глупо: чувствовать холод. Реагировать на боль, на свет и звуки... Как такое может быть? Почему я всё ещё дышу и двигаюсь, когда он...
Закрываю глаза. Веки тяжёлые и горячие, кажется, будто лежишь на беспощадном солнце лицом вверх. Безумно хочется плакать, даже удариться в истерику с криками и причитаниями. Мне это сейчас необходимо, как воздух. Но даже выдавить слабый стон - непосильная задача. Внутри нет ничего, что можно было бы выдохнуть или выплакать. А сверху беспрестанно давит что-то колоссальное. Давит и давит со страшной силой, и я не понимаю, как мои плечи выдерживают это. На ощупь двигаюсь к окну и задёргиваю шторы - солнечный свет тоже кажется глупым. Зачем он теперь? Открыв глаза, первое, что вижу - это его часы. Они лежат на тумбочке возле кровати, поблёскивая позолоченным циферблатом. Широкий ремешок кажется очень мягким, тёплым, и я помню, что он приятно пахнет кожей. Так всегда пахли его запястья. Сажусь рядом с тумбочкой на кровать и протягиваю руку, но взять не решаюсь. Он забыл их вчера утром, когда уходил на работу. Проснувшись, я хотела ему их отнести, но потом закрутилась в домашних делах и забыла. Сейчас мне кажется это самым важным из тех вещей, что я должна была сделать, но не сделала. Глупо, будто бы часы могли спасти ему жизнь.
Бессильно роняю руку на колено и замираю. Воспоминания мелькают одно за другим, как образы в калейдоскопе. Они приходят мучительными волнами, от которых невозможно ни спрятаться, ни закрыться. Сжимаю зубы до боли, утыкаясь головой в подушку.
Не хочу помнить.
Не хочу чувствовать.
Не хочу быть человеком...
***
Санкт-Петербург - прекрасный город лишь три месяца в году, в остальное же время он холодный, сырой, хмурый и неприветливый. Постоянная влажность, веющая от каналов прохлада и рьяные ветры хороши только жарким летом, а вот осенью и зимой из дома не хочется выходить вовсе. Бесконечный наплыв туристов, переполненные улицы, постоянная трескотня иностранной речи - всё это происходит на Невском проспекте, дворцовой площади, в историческом центре города. Там красуются дворцы с мраморными колоннами, парки с ухоженными до единой травинки газонами и причудливыми скамейками, великолепные православные соборы, от которых веет древностью и спокойствием, чисто выметенные, умытые дождями центральные улицы, не засыпающие даже самой глубокой ночью. Но простые жилые улочки с однотипными домами и неопрятными дворами, которые, обычно, не спешат показать туристам - это тоже Санкт-Петербург. Бесчисленные пробки - по ним приходится добираться до ближайшей станции метро, хронически усталые и раздражительные люди, живущие в тех самых однотипных домах. Пыльные узкие улицы, заставленные машинами, маленькие магазинчики с хмурыми продавцами, очереди, галдящие толпы на рынках, втиснутые между дворами, сиротливые детские площадки, дожди, слякоть, грязь - это оборотная сторона блистательного града Петрова, воспетого Пушкиным и Толстым. В таком далёком от императорского великолепия районе я и живу.
В тот день я жутко торопилась, потому не заметила, как в метро больно наступила на ногу какому-то строгому на вид мужчине. Я, не глядя, бросила извинение, и продолжила сбегать вниз по движущемуся эскалатору. Понимаю, что так поступать нельзя - это опасно для жизни, но в данный момент я готова была рискнуть даже ею, только чтобы быть на работе вовремя. Меня совсем недавно приняли в книжный магазин продавцом-консультантом, и мне не хотелось бы терять доверие хозяина, который оказался чрезвычайно нетерпеливым и придирчивым человеком, и, видимо, поэтому - хроническим неудачником в личной жизни.
Извинившись ещё несколько раз, за оттоптанные ноги и задетые сумкой плечи, я кинулась к своей платформе, но створчатые серые двери поезда закрылись, чуть не прищемив мне нос. Я быстро глянула на часы и издала тихий стон - на работу я сегодня опоздаю, и Карл объявит мне выговор.
- Неудачный день? - мягкий, негромкий мужской голос раздался над моим ухом неожиданно.
Я вздрогнула и повернула голову.
Это был тот самый "строгий" мужчина, которому я наступила на ногу на эскалаторе. Он показался мне очень высоким: макушкой я доставала ему ровно до плеча. Рост ещё прибавляло тёплое осеннее чёрное пальто и строгие, идеально выглаженные брюки. Туфли у него тоже были начищены до блеска, не считая того места, где красовался отпечаток моей подошвы. Я со смущением покосилась на свою измятую, впопыхах надетую юбку и покрытые дорожной пылью балетки.
- Мммугу... - неопределённо протянула я, закрывая колени, а заодно и юбку, необъятной сумкой, - я очень опаздываю.
- Тогда, может быть, стоит озаботиться о том, чтобы в следующий раз выйти из дома чуть раньше? - вежливо осведомился мужчина.
Я нахмурилась, и решила для себя, что мне не нравятся люди, которые позволяют себе разговаривать с незнакомыми свысока. Пока я обдумывала что ответить, мужчина вытащил из кармана мой носовой платок и протянул мне.
- Не стоит торопиться, иначе однажды вы можете потерять нечто гораздо большее, нежели носовой платок, - негромко произнёс он.
Я взяла кусочек розового хлопка с вышитыми моей рукой голубыми цветочками, и поблагодарила. Он кивнул без улыбки, вошёл в подъехавший поезд и скрылся из виду в утренней толпе. Я почему-то прошла до следующей двери и втиснулась в неё.
Мне было неловко.
На работу я всё ж таки опоздала. Когда я вбежала в наш магазин "Сокол" через служебный вход, мои часы показывали девять тридцать утра. Скинув сумку и куртку прямо в коридоре, я наскоро прикрепила бейджик и выскочила в зал, чуть не налетев на мою подругу Виолетту.
- Пригладь волосы, а то Карл заподозрит, что ты опоздала, - усмехнулась она, - я тебя прикрыла, не волнуйся, только теперь он думает, что у тебя расстройство желудка - я ему сказала, что ты в туалетной комнате.
- Полчаса? - я уже отдышалась и была способна воспринимать реальность, - Вета, ты что, с ума сошла?
Подруга пожала плечами.
- Он не проверял. И вообще, он какой-то рассеянный сегодня. Наверное, очередное свидание сорвалось. Бедняжка.
Я усмехнулась. Карл и девушки - понятия несовместимые, хотя их наличие могло бы существенно облегчить жизнь нам, его подчинённым.
- Вообще не понимаю, кто в наше время интернета и электронных библиотек ходит по книжным магазинам? - проворчала Вета, поправляя на груди форменную сиреневую блузу - пуговички на ней то и дело выскальзывали из петель.
Когда она так делала, я постоянно чувствовала себя какой-то слегка ущербной. Виолетта была красавицей: пышная, стройная брюнетка, с модной короткой стрижкой, ухоженными руками, нежными плечами и совершенно непостижимым умением приковывать к себе взгляды окружающих. Идти с ней по улице значило быть невидимкой, так как все сразу замечали именно Вету, а потом уже меня, её спутницу. Но, как правило, на мне взгляды долго не останавливались, снова восхищённо возвращаясь к моей подруге. Оно и понятно. Яркая, привыкшая к всеобщему вниманию Вета затмевала меня, серую мышку, но я всё равно любила с ней гулять.
Я обернулась и кинула робкий взгляд на одно из зеркал, висящих на стенах и зрительно расширяющих помещение. Оно отразило низенькую, тонкую девушку, с беспорядочно кудрявыми волосами, неопределённо-серого цвета, заплетёнными в пышную косу. Косметикой я не пользовалась, и блузка у меня никогда не расстёгивалась... А жаль.
- Варвара, как ты себя чувствуешь? - ко мне со стороны директорского кабинета приближался Карл.
Он был высоким, угловатым и нескладным, как великовозрастный подросток. Глаза у него - какого-то мутного болотистого оттенка, на голове - ранняя залысина, которую он тщательно прятал под начёсанными на самый лоб волосами. Такую самодельную чёлку он всегда поливал гелем, назначение которого было распрямлять волосы и держать их в нужном положении, но на деле всё это смотрелось, будто ему кто-то случайно налил на макушку масла, и оно медленно стекало на лоб.
- Ему бы голову помыть, расчесать нормально и был бы ничего, - оценивающе говорила Вета, под моё хихиканье.
Имя Карл он придумал себе сам, и всем представлялся именно так. Мы бы и не узнали, что оно фальшивое, если бы однажды не застали его рядом со своей мамой, которая наматывала ему на шею шарф и приговаривала:
- Павлик, ну, как же так? Разве можно ходить по улицам с открытым горлышком?! Ты опять простудишься.
С Ветой тогда приключилась истерика. Она хохотала в голос, цепляясь рукой за стену в служебном коридоре, и с трудом стояла на ногах.
- П...Пааавлиииик! - выдавила она сквозь смех, - Ты можешь себе представить, Варя? Павлуша!
Карл, конечно, не знал, что мы в курсе его самого страшного секрета, а потому не понимал, почему, стоит ему кому-нибудь представиться, я усиленно начинаю что-то рассматривать, а Вета стремительно выбегает из помещения.
- Виолетта сказала, что ты себя неважно чувствуешь. Учти, выходной не дам! - торопливо прибавил он.
- Всё в порядке, Карл, - заверила его я, - Я уже хорошо себя чувствую. Спасибо.
- Хорошо, - явно расслабился он, и напустил на себя важный вид,- А что это вы стоите без дела? Вы должны быть в разных концах зала, следить за покупателями.
- Карл, какими покупателями? Оглянись, - Виолетта широким жестом обвела пустой зал с высокими стеллажами, - нет же никого.
- Не важно, - упёрся Карл. Его щёки начали краснеть - так было всегда, когда он начинал строить начальника, - идите всё равно... по углам.
Он явно собирался добавить что-то ещё, но со стороны улицы послышался сигнал автомобиля. Тут произошло что-то непонятное: Карл вдруг резко побледнел, потом позеленел и принялся торопливо разглаживать на себе рубашку, руки его подрагивали.
- Всем работать, - распорядился он тоненьким голоском и выскочил на улицу.
Вета недоумённо повернулась ко мне.
- Это что ещё значит?
Мы подошли к витрине и сквозь неё, между стоящими на ней бестселлером какого-то Марка Стивенсона и томом полного собрания сочинения Лермонтова, увидели капот дорогой белой иномарки. Стёкла на окнах машины были опущены и из одного из них высунулась холёная наманикюренная ручка. Карл торопливо подхватил её и легонько поцеловал. В окне показалась хорошенькая головка какой-то блондиночки. На вид ей было едва ли больше двадцати двух, и она выглядела, как дочь очень богатого папы. Из соседнего окна тоже выглянула девушка - должно быть её подружка - и окинула Карла насмешливым взглядом. Блондиночка что-то сказала, её подружка тут же расхихикалась в кулачок, а Карл застыл в явном смятении. Но затем он сделал какой-то чересчур резкий жест рукой, полный бравады и с видом бывалого ловеласа облокотился на опущенное стекло. В следующее мгновение его рука соскользнула, и он чудом не шлёпнулся на тротуар возле машины.
Вета покачала головой.
- Он безнадёжен, - сказала она.
Я мысленно с ней соглашалась, наблюдая, как Карл пытается не краснеть, а блондиночка и её подружка ржут над ним, почти не скрываясь. Мне внезапно стало его жалко, этого в действительности стеснительного и робкого человека, пытающегося справиться со своими комплексами. "Карл ведь вовсе не плохой, - думала я, смотря, как машина стремительно стартует с места, а наш хозяин магазина неуклюже отпрыгивает в сторону, чтобы его не окатило водой из лужи, - ему просто нужно перестать строить из себя неизвестно что..."
- Что, Марьяна приезжала? - пока мы наблюдали сцену очередного позора Карла, к нам подошёл наш бухгалтер Алексей.
Мне он, как человек, понравился сразу. Закончил экономический институт с отличием, не звездился и не хвастался, был добрым и надёжным другом, который мог выручить и поддержать, когда нужно. Лёша был выглядел совершенно обычным парнем, каких в Питере много, но обладал возмутительно длинными ресницами, чего, как я подозревала, стеснялся. И зря, они шли ему невероятно.
- Марьяна? - Виолетта переспросила имя так, будто это было какое-то особо отвратительное насекомое.
Лёша кивнул.
- Они вчера познакомились в клубе. Карл мне сегодня первым делом сообщил, даже войти в магазин не успел.
Вета приподняла брови и вздохнула.
- Жаль его, - констатировала я.
Лёша взглянул на меня с пониманием, но ответить не успел. Дверной колокольчик зазвенел, и из-за стеллажа с зарубежной фантастикой стремительно вылетел пунцовый Карл.
От греха подальше, мы разбежались по своим местам.
***
За что я люблю свою работу, так это за то, что, имея под рукой огромный выбор книг, я остаюсь всегда в курсе всех литературных новинок. Я люблю читать. Открывая книгу, ты будто погружаешься в другой мир с головой, а привычная реальность медленно гаснет вокруг и перестаёт существовать. Мне симпатичны все жанры. Исторические романы я люблю за достоверность и уважаю титанический труд писателей, годами просиживающих в архивах. Фантастику люблю за красочные, волшебные миры, полные невероятных приключений, фэнтази - за прекрасных эльфов и благородных рыцарей, а женские любовные романы - за лёгкость прочтения и светлое настроение, которое они дарят. Я люблю книги за то, что они разбавляют нашу жизнь яркими впечатлениями, заставляют задуматься о том, о чём мы не успеваем подумать, в наш скоротечный, суетливый век. Поэтому работа среди книг мне по душе.
Магазин "Сокол" находится неподалёку от Невского проспекта, и к нам иногда заглядывают иностранцы. Книги на русском языке они покупают, скорее, как сувениры, но всё равно долго листают и изучают их, будто что-то могут прочесть. В такие моменты, когда в магазин является очередной американец или англичанин, и со страшной скоростью начинает что-то лопотать на своём языке, я теряюсь и могу только улыбаться, пока Вета на безупречном английском отвечает на их вопросы. Иной раз, глядя, как моя подруга флиртует с каким-нибудь иностранцем, я задумываюсь о том, чтобы всё же выучить язык. Может, тогда один из этих улыбчивых людей мог бы обратить на меня внимание и увезти куда-нибудь... В Лондон, например.
В тот день народу в нашем магазине было мало, и я, вооружившись метёлочкой для пыли, прохаживалась вдоль стеллажей, и мечтала об иностранцах. Дверь в магазин открылась, послышался звон колокольчика, а затем - мягкие шаги. Я краем глаза уловила, что посетитель прошёл в отдел научной литературы. Отложив метёлочку, я смахнула пыль с форменной чёрной юбки до колена, поправила бейджик и подошла к нему.
- Могу я вам чем-нибудь помочь?
Он повернулся, и я запоздало узнала чёрное пальто. Это был "строгий" человек из сегодняшнего утреннего метро.
В его глазах я прочитала мгновенно узнавание, и почему-то улыбнулась. Однако, ответной улыбки на его лице не появилось.
- Нет, благодарю, - ответил он ровно и отвернулся.
Я послушно отошла к кассе.
"Психология", - проговорила я про себя. Ну да, конечно, этого следовало ожидать. Как только я взглянула на него в метро, когда он отдал мне мой платок, я сразу предположила, что он либо профессор в университете, либо врач. Судя по выбору отдела литературы - второе. Я поймала себя на мысли, что разглядываю его. На вид ему лет сорок пять, никак не меньше, хотя фигура подтянутая, крепкая, статная. Возраст выдают мелкие морщинки вокруг глаз. Откуда они? Результат нервной работы, или не слишком мирного нрава? Большой нос, красивой формы, но чуть больше, чем нужно. Тонкие губы сжаты, взгляд тёмных глаз цепкий, внимательный и слегка настороженный, будто стоять лицом к стеллажу и спиной к залу ему некомфортно. Не слишком коротко остриженные чёрные волосы, пряди которых падают на уши. Он, казалось, излучал спокойствие и уверенность. Его движения были мягкими, но не тягучими. Он пролистывал книги неторопливо, вдумчиво, и, похоже, оценивал даже качество бумаги.
- Странный тип, - шепнула Вета, выводя меня из раздумий, - приходит каждый понедельник примерно в четыре часа и покупает одну или две книги. А то и три. Каждую неделю, как часы. У него, наверное, дома всё книгами завалено. Докторскую диссертацию пишет что ли?
Я подумала, что в том, что человек любит читать серьёзную литературу по своей профессии, нет ничего странного, но Вета всех, кто не вписывался в её круг мировоззрения, считала не от мира сего.
"Строгий" человек подошёл к кассе, и моя подруга уже направилась оформлять покупку, но я, неожиданно для себя, её опередила.
- Я всё сделаю, Вет, ты всё равно собиралась уйти сегодня пораньше.
Я приняла из его рук книгу в коричневом переплёте. "Психология творчества" - гласило её название. Я засомневалась, что он врач.
- Спасибо за покупку.
Уголки его губ чуть приподнялись, отчего я почему-то впала в ступор. Нет, вообще-то я знала, что люди умеют улыбаться, но от него улыбки не ожидала.
- Доброго вечера, Варвара.
Я проводила его глазами, пока он не зашёл за угол на улице, и только потом осознала, что не заметила, когда он успел прочитать моё имя на бейджике. И ещё меня очень волновал вопрос, почему я не пустила Вету к кассе?
С того самого дня я ловила себя на том, что, как только звенит дверной колокольчик, я сразу выглядываю из-за стеллажей, чтобы увидеть, кто пришёл в магазин. Мне пришлось признать, что чем-то этот некрасивый, замкнутый мужчина мне интересен. Я стала задерживаться на работе под различными предлогами. Вета моё поведение никак не комментировала, слава Богу, но однажды, будто невзначай, ещё раз сказала, что он ходит в "Сокол" только по понедельникам, и ждать его раньше бессмысленно. Но я всё равно надеялась, вдруг он придёт? В метро я больше не носилась по эскалаторам и крутила головой в попытке высмотреть знакомое чёрное пальто. А ещё я обнаружила, что мой розовый платочек сохранил едва заметный флёр мужского одеколона. Мне этот аромат нравился.
Я сама не могла понять, зачем я жду его. Когда я начинала думать об этом рационально, отбросив все девические глупости, я понимала, что это просто незнакомый человек, к тому же, не шибко приятный. Ничего не действовало: я упорно хотела встретить его ещё раз.
Он пришёл через неделю, как и говорила Вета. Вошёл в магазин и направился в раздел научной литературы. За эту неделю я уже триста раз продумала линию поведения и триста раз успела её поменять. Воображала себе, как поздороваюсь с ним, возможно, поинтересуюсь состоянием его дел. В итоге, когда он вошёл, я застыла посреди зала, ни в силах выговорить ни слова.
Он выбрал книгу и направился к кассе. Я едва успела опередить Вету, которая проводила меня удивлённым взглядом.
- Спасибо за покупку. Приходите к нам ещё. - Монотонно сказала я своим рукам.
- Доброго вечера Варвара. - Абсолютно ровно. Ни намёка на то, что мы знакомы.
Провожая его взглядом до угла, я чувствовала себя выжатой и уставшей, будто только что пробежала марафон. Виолетта и Лёша смотрели на меня с настороженностью, а мне почему-то было стыдно.
Так и повелось. Каждую неделю по понедельникам я ближе к вечеру вставала к кассе. Я ждала его прихода, и он приходил, в своём неизменном строгом пальто. Через три недели я рискнула с ним поздороваться. Он благосклонно поздоровался в ответ. Ещё через две недели, я набралась смелости и робко рассказала ему о новом завозе литературы по психологии. У меня в сознании укоренилась мысль, что он непременно врач, поэтому я перечисляла ему именно медицинские книги. Он слушал внимательно, не перебивая, а потом на его лице появилась та самая бесцветная, лёгкая, но живая улыбка.
- Вы, верно, полагаете, что я психолог? - У меня ёкнуло сердце. Я ошиблась? - Что ж, в некотором смысле это так и есть, но меня интересует психология современного художника. Я редактор.
Так я узнала, кем он работает, и стала по всему магазину искать книги по его профессии. Каждую неделю повторялось:
- Спасибо вам. Приходите ещё.
- Доброго вечера, Варвара.
Это был наш еженедельный ритуал. Мне нравилось, как моё имя звучит из его уст. Голос его был низкий, негромкий, невероятно мягкий, с чарующими модуляциями. Таким голосом читают сонеты Шекспира и лирику Есенина. Ещё мне нравились его руки. Он не носил перчаток, хотя ноябрь уже вступил в свои права, и кожа на его руках была обветренной и на ощупь наверняка шершавой. Но ладони у него были большие, пальцы длинные, по-мужски изящные. Я любовалась ими, когда он вытаскивал из кармана бумажник, и отсчитывал деньги.
В один из понедельников он не пришёл.
Я переполошилась так, будто случилось что-то ужасное, и всю неделю была как на иголках: бегала к витрине, высматривая не идёт ли по улице знакомая фигура, опять задерживалась на работе, хотя всего-то и нужно было - подождать до следующего понедельника. Через неделю он пришёл. Я испытала такое облегчение, что даже села, не в силах оставаться на ногах.
Когда он подошёл к кассе с парой книг, я все-таки рискнула спросить:
- А почему вы не приходили неделю назад? Я уже привыкла, что... в смысле, мы уже привыкли, что вы к нам заходите...
Он внимательно посмотрел на меня, отчего я мгновенно ощутила, что не стоило этого спрашивать. Действительно, мы - совершенно незнакомые люди...ну ладно, мы - почти незнакомые люди, и мне нельзя задавать таких вопросов. Я уже открыла рот, чтобы извиниться, но он неожиданно ответил:
- У меня приболела мать. Я был с ней.
Прозвучало, как обычно, ровно и спокойно.
Я почему-то испытала лёгкое раздражение - этот человек вообще испытывает какие-то ещё эмоции?
- Спасибо. Приходите... - меня заклинило. Я просто забыла, что там дальше полагается говорить. Неожиданно в горле встали непонятно откуда взявшиеся слёзы.
Он кивнул и направился к выходу. Я следила, как он заходит за угол, и вдруг поняла, что просто не могу его отпустить вот так, пока он не пожелает мне доброго вечера. Что если я его отпущу, то он больше не придёт, и тогда непременно случится нечто ужасное.
Я выскочила из-за кассы, и, чуть не сбив с ног Карла, как была в тонкой сиреневой блузе, чёрной юбке до колена и туфельках, так и выскочила в ноябрьский холодный Питер. Пробежав квартал до угла, за который он постоянно сворачивал, я увидела его фигуру не слишком далеко, но всё же не так близко, чтобы я смогла догнать. Я открыла рот, чтобы окликнуть, но вдруг в ужасе поняла, что не знаю его имени. Не кричать же: "Эй! Ты, который постоянно ходит в "Сокол" по понедельникам!". Я не знала о нём ровным счётом ничего, и всё равно бросилась догонять через улицу, ничего больше не оставалось. К счастью, он остановился на пешеходном переходе и стал ждать светофор.
Услыхав рядом глухой стук моих каблуков о покрытый замёрзшим дождём асфальт, он повернулся. Выражение его лица, когда он увидел меня, растрёпанную и запыхавшуюся, не поддавалось классификации.
Я чуть отдышалась, чтобы унять пожар в лёгких, и выдохнула:
- Я только хотела сказать, чтобы ваша мама поскорее поправлялась.
Несколько секунд он стоял без движения, а потом его каменное лицо смягчилось, и на губах появилась та самая улыбка.
- Благодарю вас. Доброго вечера, Варя.
Пока я шла, стуча зубами от холода, обратно в магазин, моему счастью не было предела.
С тех пор я здоровалась с ним уже без страха, и с уверенностью справлялась о здоровье его матушки, а он улыбался мне всё чаще, иногда даже, прямо с порога, заходя в магазин.
Мне безумно хотелось узнать его имя, но спрашивать было как-то неудобно. Полтора месяца знакомы, и вдруг: "Ой, а как вас звать-то?" И тогда произошло то, что я считаю самым безрассудным происшествием моей жизни.
В один из понедельников он случайно оставил в магазине свой бумажник. Я заметила кожаную книжицу на краю стола уже поздно, когда собиралась домой, и я знала, что это именно его бумажник, так как каждую неделю рассматривала пальцы, касающиеся этой застёжки. Вначале я растерялась, и подумала, что предпринимать ничего не стоит, он сам вернётся за бумажником завтра. Но потом, я представила, как он, обнаружив пропажу, будет мучительно припоминать, где мог его оставить, или попадёт в неловкое положение: например, вызовет такси, а заплатить не сможет. Я несмело открыла кожаную книжицу и сразу же обнаружила номер телефона из шести цифр - домашний. Не долго думая, я набрала его. Трубку сняли, едва отзвучал первый гудок.
- Я слушаю.
Его голос я узнала сразу же. Он был деловой, строгий и чуть усталый.
- Эээммм... - опять я столкнулась с тем, что не знаю, как к нему обратиться, - здравствуйте, это Варвара из "Сокола". Дело в том, что вы оставили свой бумажник в магазине. Я обнаружила телефон, и позвонила.
"Последнюю фразу можно было и не говорить", - запоздало подумала я. У этого человека никогда не было проблем с причинно-следственными связями.
-Благодарю вас. Но я прямо сейчас не могу зайти. Вы открываетесь в девять утра, я правильно помню?
- О, нет-нет, - заторопилась я, - я могу вас подождать сегодня. Когда вы сможете прийти?
- Не раньше, чем через час.
- Хорошо. Я вас подожду.
Повесив трубку, я осознала, что это, на самом деле, не слишком хорошая идея. Из центра Питера до моей съёмной квартиры добираться целый час на автобусе, а ехать придётся именно на нём, так как станции метро уже будут закрыты. Через час - это половина десятого вечера, а ещё через час - половина одиннадцатого. От остановки до дома идти не меньше пятнадцати минут, значит, домой я попаду чуть ли не в одиннадцать. А ещё, я, как на зло, оставила дома ключи, и пожилая леди, у которой я снимаю комнату, ложится в девять спать. Не дай Бог разбудить её в одиннадцать - криков и воплей хватит на всю жизнь. Лучше вообще не появляться дома.
Окинув магазин взглядом, я мысленно смирилась с тем, что ночевать я сегодня буду на диване в кабинете Карла.
Кажется, я задремала, и разбудил меня звук колокольчика, висящего над дверью.
- Вы поступаете опрометчиво, оставаясь одна в магазине и оставляя при этом открытой дверь, - негромко проговорил знакомый голос.
Я подняла глаза на "строгого" человека и осознала, что поступила действительно безответственно. Кто угодно мог войти в магазин и обчистить кассу, а для хохмы, ещё и постараться не разбудить меня. Вот Карл был бы счастлив.
- Ваш бумажник, - я протянула ему его вещь.
Он взял её с таким выражением лица, будто бы бумажник был виноват в том, что его забыли.
- Благодарю вас, Варя, вы мне очень помогли. Прийти за ним с утра было бы действительно очень неудобно. Сожалею, что вам пришлось задержаться.
Как много слов сразу. Его речь красивая, голос мягкий, отдающийся глухим коротким эхом в пустом магазине. Я улыбнулась.
- Ну что вы, я рада была помочь.
Он повернулся, чтобы уйти, и я подумала, что несколько минут с ним наедине, без глаз любопытной Веты и чересчур проницательного Лёши, стоят того, чтобы ночевать в магазине.
- А вы, не уходите?
Я вздрогнула и изумлённо поглядела на него. Задумавшись и мысленно проводив его, я думала, что он уже ушёл.
Он стоял в дверях, одной рукой чуть приподняв рукав другой, открывая взгляду позолоченные часы с кожаным ремешком. Я невольно залюбовалась игрой бликов от лампы на циферблате. На вид ремешок был очень мягким, и мне внезапно захотелось до него дотронуться. Я рассказала ему свою историю с домовладелицей, и он нахмурился.
- Почему вы сразу не сказали, что не можете меня подождать?
Я смутилась.
- Я... Я могла, правда. Мне не впервой ночевать в магазине, такие случаи уже были. Не беспокойтесь.
Он склонил голову к плечу и внимательно посмотрел на меня, отчего я ощутила себя одним из тех абзацев, которые он ежедневно просматривает на работе.
- А ваши родители? Они знают, что вы ночуете в магазинах?
Ах, вот что...Мне часто не дают мой возраст из-за отсутствия косметики на лице, или маленького роста. Причин много, а только я выгляжу на семнадцать с натяжкой.
- У меня нет родителей, - ровно проговорила я, - я - сирота.
Повисла пауза, после которой я всё же добавила:
- И через полгода мне исполняется двадцать два.
Он немного помолчал, после чего вернулся к кассе, ко мне.
- Прошу прощения. - Тихо проговорил он, продолжая рассматривать меня.
Я не знала, что ещё сказать. Опустила голову, пытаясь справиться с накатившей тоской. Наверное, постоянное чувство одиночества, с которым я родилась на свет, никогда не покинет меня. Как бы волка не любили люди, он всё равно никогда не сможет их принять. Он научится их уважать, может даже заведёт среди них друзей, но в душе он так и останется одиноким без своей стаи. Такое простое одиночество недоступно людям, которые с самых малых лет имеют наивысшее богатство - семью.
- Вот что мы сделаем. - Внезапно подал голос "строгий" человек, который всё это время разглядывал меня, - собирайтесь.
- Зачем? - удивилась я.
- Ночевать в магазине я вам не позволю. - безапелляционно заявил он.
- Но... - растерялась я, - куда же я пойду?
- Ко мне домой. Переночуете у меня.
Я потеряла дар речи. Нет, конечно, он мне нравился, чего греха таить, я даже была слегка влюблена в него в силу того, что он - человек-загадка, не такой, как все, весь из себя таинственный. Но не настолько, чтобы вот так идти к нему домой.
- Эээ... - протянула я, соображая, как отказаться повежливее.
Он, конечно, всё понял.
- Послушайте, мы с вами почти незнакомы, и я понимаю ваши опасения, но если бы я мог поклясться самым светлым, что было в моей жизни, то я бы поклялся, что со мной и в моём доме вам ничего не грозит.
В его словах прозвучала какая-то полуживая горечь, которая была уже давно пережита и с её присутствием уже смирились. Я уловила её мгновенно, только не поняла, чем она вызвана. Человек, у которого всё в порядке, не разговаривает так.
Все сомнения исчезли, но из приличия я поколебалась ещё. Видимо, он понял, что колебания эти именно из-за того, что девушке не следует так быстро соглашаться на такое предложение, поэтому добавил:
- У меня трёхкомнатная квартира, если хотите, между нами будет пустая комната.
Я невольно улыбнулась и согласилась.
Оказалось, что его дом совсем рядом с "Соколом". От того пешеходного перехода, на котором я его тогда нагнала, нужно было перейти дорогу и зайти во дворы домов. Дошли мы довольно быстро. Дом был один из старых жильцов Санкт-Петербурга. Четырёхэтажный, он выделялся из ряда моложавых десятиэтажек, снисходительно глядящих на старца с высоты. На его окнах ещё виднелась полустёртая орнаментальная лепнина, когда-то ослепительно белая и воздушная. А ступени в подъезде были мелкие и широкие. Мы поднялись на четвёртый этаж, где я, наконец, решилась:
- Как вас зовут?
"Строгий" человек посмотрел на меня насмешливо.
- А я всё ждал, когда же вы спросите. - Он улыбнулся в своей неподражаемой манере, - Станислав.
Мы вошли в прихожую, и я сразу определила, что живёт он всё же не один. Во всём чувствовалась женская рука. Я, конечно, не эксперт по квартирам холостяков, но всё же жилище одинокого мужчины выглядит по-другому. На полу были разноцветные и очень милые ковры. На полках стояли разного рода статуэтки, ракушки, вазы и прочие декоративные мелочи. В шкафу, пока Станислав вешал мою куртку, я успела разглядеть женский плащ, а на обувной полке стояло несколько пар женской обуви. В гостиной каждая поверхность была покрыта узорчатой тканью из мелкой вязи шёлковых нитей, а на диване теснился ряд пузатых подушек, вышитых вручную. Словом, здесь явно обитала женщина. Когда я пришла к этому выводу, настроение моё ожидаемо упало к нулю.
- Мойте руки, сейчас будем ужинать.
Я не посмела возразить, хоть мне было ужасно неловко. Напросилась ночевать, а теперь ещё и ужин. В ванной висело чёрное полотенце огромных размеров, я прикинула, что им, пожалуй, можно запеленать слонёнка. А рядом - жёлтое с синей рюшей, небольшое и даже не мятое. Я не могла не восхититься тому, что и в ванной и на кухне, куда я потом пришла, и в гостиной, куда я просто заглянула, всё было в идеальном порядке. Теперь я понимала, почему Вета сказала, что Станислав странный - он и в магазин приходил в одно и то же время. Кстати, книг в гостиной оказалось действительно много.
На ужин было картофельное пюре и изумительные рыбные котлеты. Я съела первую, не удержалась, и украла с блюда вторую, после чего, Станислав положил мне третью.
- Ваша жена хорошо готовит, - наконец решила внести ясность я, допивая свой чай.
Станислав легко вздохнул.
- Плащ в шкафу и туфли, что вы видели на полке, принадлежат моей матери, Варя. - Ответил он спокойно, - Я никогда не был женат.
Я постаралась встретить эту новость с каменным лицом, потерпела неудачу и поспешно отхлебнула из чашки.
- А почему? - продолжила допрос я, - Вам ведь... А сколько вам?
Станислав взглянул на меня с интересом.
- Сколько мне, по-вашему? - я замялась, и он неожиданно фыркнул, - Бросьте, Варя, я же не женщина, называйте возраст смело.
- Сорок пять, - честно сказала я, и по его лицу поняла, что ошиблась.
Он загадочно улыбнулся.
- Что ж, в том, что люди путают наш возраст, мы с вами похожи. Мне тридцать восемь.
- Тридцать восемь?! - не удержалась я и тут же, залившись румянцем, сконфуженно прибавила - Простите...
- Не стоит, - усмехнулся Станислав, забирая мою чашку, и поднимаясь из-за стола, чтобы поставить посуду в раковину. - Вы воспитывались в Петербурге?
- Нет, я из Самары. Как только отучилась в институте, сразу уехала в Питер. - Я улыбнулась воспоминаниям, - Когда я ещё была в доме ребёнка, мне тогда было одиннадцать лет, нас повезли на экскурсию в Санкт-Петербург. Это были самые прекрасные пять дней в моей жизни. Я словно побывала в сказке. Тогда я твёрдо пообещала, что буду жить в северной столице, а обещания нужно непременно выполнять, особенно данные самой себе.
- Согласен, - кивнул Станислав, включив кран и надевая фартук.
Тут я и опомнилась.
- Нет-нет, дайте, я всё сделаю, - вскочив со стула, я подошла к нему и забрала у него из рук первую тарелку, - Позвольте, мне помочь.
Станислав вроде собрался протестовать, но я уже отобрала у него фартук и принялась мыть посуду. Ещё мгновение потоптавшись рядом, он сел обратно за стол.
- Как же вы устроились в Петербурге? - последовал вопрос.
- Я хорошо училась в институте. - весело откликнулась я сквозь звук шумящей воды, - мне дали президентскую стипендию, и я подкопила немного. Суммы хватило на билет и первое время в Питере. - Я обернулась и подмигнула Станиславу, - Видит Бог, я ни в чём себе не отказывала. Бегала по экскурсиям, соборам, по ночам гуляла на улице с подругой.
- С... Виолеттой? - ему потребовалось секунда, чтобы вспомнить имя.
- Да. С ней. Она отличная, и очень добрая, не смотрите, что выглядит, как фотомодель. - Я выключила кран, и вытерла руки полотенцем, - она мне помогала в первое время. Квартиру мне нашла. Правда, там оказалась склочная хозяйка...
На бледных губах Станислава появилась ироничная улыбка.
- А вы? - вдруг спросила я, - Почему не были женаты?
Он немного помолчал, глядя на меня. В его глазах я уловила отблеск той горечи, что слышалась в его речи часом раньше, в магазине.
- Не сложилось.
Я многое хотела бы узнать об этом человеке. У меня было много вопросов, но я поняла, что я их не задам, потому что бессмысленно задавать вопросы, на которые пока нет искреннего ответа, а ложь мне не была нужна. "Только не от него" - вдруг подумала я решительно. Не от него.
- Варя, я перед сном немного работаю, так что, если вы не возражаете, я покажу вам комнату, где вы будете спать.
Уже лёжа в тёплой кровати, в которой, как я подозревала, давно никто не спал, я очень чётко и ясно осознала одну вещь: я хочу увидеть его мать.
У Станислава, должно быть, замечательная мама...
***
... Сижу в нашем с Виолеттой любимом кафе, где подают восхитительные горячие роллы и самое вкусное в мире мороженое. Смотрю в окно. По стеклу медленно и как-то обречённо сползают крупные капли. Дождь зарядил с самого утра, то и дело срываясь в яростный ливень. Похоже, тот, кто на небесах распоряжается погодой, здорово разгневался на земных обитателей. Никогда мне не хотелось уехать куда-нибудь так отчаянно. Всё равно куда, только бы подальше от этого хмурого, печального города, где каждая улочка, каждый парк или набережная напоминает мне о нём.
После длительного молчания, Виолетта не выдерживает:
- Варя, может, хватит? Ведь полгода уже прошло...
Согласно киваю.
Полгода... Странно, для меня время превратилось в неподвижную, неодушевлённую массу, которая застыла ровно в тот момент, когда в нашей квартире зазвонил телефон. Та телефонная трель до сих пор раздаётся в моих кошмарах, только теперь всепоглощающая, чудовищная боль, которая стала неотьемлимым моим спутником на эти полгода, притупилась, и саднит уже меньше.
- Мне просто всё время кажется, что он вот сейчас войдёт в комнату. Сейчас, стоит лишь чуть-чуть подождать. - Тихо произношу я.
Вета смотрит на меня с такой беспомощностью, что мне становится стыдно. В конце концов, именно она нянчилась со мной всё это время.
После смерти Станислава я оцепенела. Не отвечала на телефонные звонки Веты, Лёши и Карла. Телефон звонил, не переставая, доводя меня до безумия, и я выбросила его в окно. Через два дня снова раздался звонок, на этот раз - в дверь. Я не открыла. И на следующий день дверь в нашу квартиру выбил Роман - Ветин парень. Я помню, как бледная, испуганная Виолетта на мгновение застыла на пороге нашей спальни, а затем бросилась ко мне. Роман остановился возле раскрытой настежь двери в ванную и хмуро глядел на пол, усыпанный мелкими осколками зеркала. Я его разбила, кажется, вчера, или сегодня?
Вета выгнала Романа из комнаты, подняла меня с кровати, и, почему-то, постоянно плакала. Мой разум выдал слабое удивление - я никогда ещё не видела мою подругу плачущей. Она заставила меня надеть джинсы, кофту, и, когда поправляла рукава, увидела воспалённые порезы на кистях и ладонях с торчащими осколками зеркала. До сих пор помню её взгляд, в котором читался абсолютный страх.
За то время, пока она собирала мои вещи по квартире, а потом держала меня за руку в машине Романа, когда мы ехали в поликлинику, я не сказала ни слова. Вета потом рассказывала мне, что я вообще ни на что не реагировала эмоционально, не отвечала на вопросы, но кивала, когда спрашивали, понимаю ли я, о чём мне говорят. Врач, который вытаскивал из моей руки зеркальное крошево, настоятельно советовал обратиться к психиатру, но моя подруга забрала меня из больницы, как только мои руки были перебинтованы.
Приходила в себя я в доме Виолетты и Романа. Он, похоже, был не в восторге от моего присутствия, но выполнял все Ветины поручения: сходить за фруктами и витаминами, побыть дома, пока она на работе, подсунуть мне какую-нибудь книгу с содержанием как можно более жизнерадостным. Первые признаки совести у меня начали проявляться, когда я обнаружила, что Вета спит в кресле напротив двери в мою комнату. Когда я осознала, зачем она это делает, я решила начать разговаривать. Однажды, хмурым утром я подошла к подруге на кухне:
- Ты не бойся. Я ничего с собой не сделаю.
Моя подруга тогда от неожиданности выронила половник, которым помешивала борщ. А я, мало того, что вышла из комнаты, так ещё и предложила помочь с обедом.
Окончательно мои мозги встали на место, когда я подслушала разговор Романа и Веты.
- Долго она ещё будет у нас жить, Вио? - доносилось из-за стены, - Я всё понимаю. У неё погиб единственный родной человек в её жизни, ей тяжело и всё такое, но я больше не могу это выносить. Уже прошло полтора месяца. Сначала она не разговаривала, вела себя, будто тронулась рассудком. Теперь начались эти стоны по ночам. Я скоро с ума сойду. А ты? Погляди на себя. Ты похудела, под глазами синяки от постоянного недосыпа. Сколько это ещё будет продолжаться? Этой девушке требуется помощь врачей. Мы сделали всё, что могли...
Виолетта что-то отвечала ему, уговаривала ласковым голосом, но это уже не имело значения. На следующее утро я встала, хорошенько умылась, старательно причесалась и убралась в комнате. А вечером объявила моим друзьям, насколько я им благодарна, и что я отправляюсь на поиски работы.
Роман был так счастлив, что даже помог мне с выбором новой съёмной квартиры. В наш дом я вернулась лишь однажды - привести всё в порядок, убрать с пола ванной осколки зеркала и взять его часы. Единственную вещь, которую я не смогла оставить.
- Варя!
Очнувшись от воспоминаний, снова ощущаю себя в кафе и обращаю взгляд на подругу. У Виолетты в глазах дрожат слёзы. Её возглас такой отчаянный, что у меня колет сердце. Я поспешно улыбаюсь, хоть и не представляю, какой эта улыбка должна казаться со стороны, и беру её за руку.
- Всё в порядке, правда. Я уже прихожу в себя. - Заверяю я подругу.
Мне стыдно, что я снова заставляю её нервничать и переживать.
- Нет, не в порядке, - тихо отвечает Вета, - ты понимаешь, что это ненормально? Прошло достаточно времени, чтобы оправиться, но ты до сих пор... - она сжимает мои пальцы так сильно, будто хочет и не может вернуть меня в реальность, - ты застряла в нём, Варя, ты ходишь по кругу, вспоминая из раза в раз о мёртвом человеке. Ты постоянно прокручиваешь в голове мысль, что он жив. Сколько ты ещё выдержишь так? Ему от этого тоже плохо. - Она качает головой, отпуская мою руку, и мне неожиданно становится холодно. Когда она берёт свой стакан с водой, её рука подрагивает, - Отпусти его. Пусть он успокоится. И ты вместе с ним.
Закрываю глаза. Знакомая, тупая боль сжимает лёгкие, и я задерживаю дыхание, пока она не становится чуть слабее. Смотрю на Вету с оттенком безразличия. Сколько раз я уже слышала от неё эти слова? И Лёша говорил то же самое не далее, как неделю назад, когда звонил мне. Он звонит мне часто, зовёт гулять, в кино или просто посидеть в кафе. Но я всегда отказываюсь. Чувствую, что его интерес не дружеский.
Не отвечаю. Вновь перевожу взгляд в окно, и тут меня будто подбрасывает. Вскакиваю со стула, прижимаюсь носом к стеклу и силюсь рассмотреть ту самую фигуру за плотной завесой дождя. Секунду мне кажется, что это его пальто, что это он идёт по улице, чуть прихрамывая, но видение рассеивается. Я отлепляюсь от стекла и снова усаживаюсь напротив Веты за столик.
Подруга смотрит на меня испуганными глазами, но тщательно старается спрятать этот испуг подальше, потому начинает что-то чересчур бодро мне рассказывать.
Не вслушиваюсь, снова скользя взглядом по мокрой улице и несчастных прохожих, которым зонт уже не помогает. Вдруг из соседней с кафе книжной лавки выходит человек. Я узнаю его мгновенно - он приходил к нам в гости. Это Александр - коллега Станислава и один из его немногих друзей. Они работали вместе в редакции.
Неожиданное желание поговорить хоть с кем-нибудь, кто знал Станислава, кроме меня, перевешивает, и я осторожно, чтобы снова не напугать Вету, извиняюсь, и выхожу из кафе.
Дождь барабанит крупными каплями по моим плечам и стекает по волосам за шиворот тонкого плаща. Ёжась, пересекаю улицу, и догоняю Александра.
- Здравствуйте, - окликаю его я, и он останавливается.
Когда я в первый раз увидела его на пороге нашего дома, у меня сразу возникла ассоциация с моржом. Александр был чуть ли не идеально круглой формы, с крупным, добродушным лицом, низенький и улыбчивый. Пышные усы, румяные щёки и неизменно лукавый блеск глаз сразу настроили меня на расположение к этому человеку. И я не ошиблась. Александр с порога похвалил запах жаркого, доносящийся с кухни, а потом, во время ужина, беспрестанно рассказывал интересные истории из своей жизни и работы. Когда я проводила его вечером, Станислав сказал мне, что, не смотря на то, что Александр очень любит поговорить, он - один из самых умных людей, с которыми ему доводилось общаться.
- О! Варвара! Вот сюрприз, не ожидал вас встретить! - Он говорит уверенно, громко и жизнерадостно.
Невольно меня это задевает и следом приходит чувство неправильности происходящего. Стараюсь выдавить улыбку. Александр торопливо подходит ближе и укрывает меня зонтом.
- А где же Станислав? Последний раз, как видел его, он говорил, что у вас всё в порядке. Вы, часом, не расстались?
Застываю. Шум дождя и голос Александра уплывают куда-то, и меня накрывает удушливая волна. Стараюсь дышать ровно и не морщиться каждый раз, как он называет это имя.
Он не знает. Нужно ему сказать, непременно нужно, но я не могу заставить себя открыть рот. А Александр, на замечая моего состояния, продолжает улыбаться:
- Помню, пришёл к вам, и тут же удивился: такая красивая, юная девушка! Вы достойная пара, очень красивая пара, скажу я вам. Сколько лет Слава был одинок, и тут вы... Да. Последний раз так давно его видел. Он что-то исчез. Я даже обиделся - не звонит, и номер телефона, наверное, сменил, а мне не сказал. Раньше часто беседовали. Да вот, хотя бы в последний раз. Полгода уж прошло, кажется. Сидели в пабе, разговаривали, он мне про вас рассказывал, какая вы хозяйственная, да умница-красавица. Это он с виду только замкнутый и нелюдимый, а на самом деле, копни поглубже - добрый, ласковый человек. Так вот, сидели мы, значит, а он вдруг на часы посмотрел, подскочил, и торопливо извиняться начал. Говорил, что встретиться с вами должен, и опаздывает ужасно. Всегда такой пунктуальный Слава, у него каждая секунда на счету! Я его до дверей паба проводил, а потом поглядел на часы, а они спешат...
Тут я яростно трясу головой и резко обрываю этот поток слов:
- Подождите, какие часы?
Александр смотрит на меня изумлённо, будто не привык, что его прерывают посреди мысли.
- На стене паба, где мы сидели, висели часы. Они спешили на десять минут. А Слава обмолвился, что свои - оставил дома. Он увидел время, да так и подскочил, очень спешил к вам на встречу... Что с вами? Варя!
Покачнувшись, хватаюсь за стену ближайшего здания. Страшное осознание обрушивается на меня, словно ведро ледяной воды. Станислав оставил дома свои часы, и если бы он так не торопился ко мне, если бы те часы не спешили... Я не сразу понимаю, почему Александр встревожено зовёт меня по имени, а слева - уже кто-то подхватывает под руку. Я тяжело оседаю на грязный бордюр и начинаю смеяться. Громко и безумно, пока мне кто-то не залепляет сильную пощёчину. Мгновенно прихожу в себя. Это Вета. Она стоит надо мной и уже открывает пузырёк с успокоительными таблетками, которые всегда при ней. Рядом стоит растерянный Александр. Его зонт валяется поодаль, но он не обращает внимания на дождь, стекающий по его гладкой голове. Виолетта зажимает в моей ладони таблетку.
- Станислав погиб. - Произношу я чётко и совершенно спокойно. - В тот день, когда вы виделись...
***
... С того знаменательного дня, когда я ночевала у Станислава, проходили дни и ночи, и не было ни одного мгновения, когда я бы не думала о нём. Чем-то этот строгий, неразговорчивый человек затронул струны моей души, и через несколько недель пришлось признаться, что он мне дорог.
В первый понедельник после моей ночёвки в его доме, он явился ко мне и сразу спросил, почему я ушла не попрощавшись. Я не стала ему объяснять, что тогда, встав совсем рано, я потихоньку собралась и заглянула к нему в комнату. Он спал, укрывшись одеялом до пояса. Его лицо во сне казалось таким умиротворённым и спокойным, тёмные ресницы подрагивали, его красивые руки расслабленно лежали поверх одеяла, чёрные волосы разметались по подушке. Во сне люди кажутся беззащитными, но только не он. Не смотря на его расслабленную позу, Станислав оставался статным и будто бы контролирующим себя. Я действительно ушла
по-английски, осторожно притворив за собой дверь, просто потому, что не представляла, как с ним разговаривать с утра, и мне было бы совсем неловко, накорми он меня ещё и завтраком.
В магазине по понедельникам мы стали разговаривать на отвлечённые темы, за что мне частенько доставалось от Карла. Станислав рассказывал мне про свою маму, что она - женщина мудрая, но весьма непростая. Я говорила, что ему есть в кого быть таким строгим и неприступным. Он рассмеялся - я тогда в первый раз услышала этот мягкий, бархатный смех, который, к моему смущению, пустил по мне стайку мурашек.
Я испытывала потребность видеть его чаще, но он не приходил, и тогда я начала писать ему письма. Я рассказывала в них о себе, о всяких мелочах, например, как прошёл мой день. Я задавала вопросы. Почему он не был женат? Была ли у него в жизни красивая и печальная история? Или её ещё не было? Когда у него день рождения, и что бы он хотел в подарок? Есть ли у него что-то особенно желанное, что-то такое, чего он не мог бы достичь сам, но ему могли бы дать другие? Кто его друзья? Его любимые книги, фильмы, блюда... Хотел бы он видеть меня так же часто, как я его? Захотел бы, чтобы я была рядом? Захотел бы, чтобы я его... Я столько спрашивала у него в письмах, которые, конечно, не отсылала, а складывала в свой стол. Их накопилось свыше сотни. И каждый понедельник я ждала его вечером с особым трепетом в сердце, с робкой улыбкой на устах, с нежностью в глазах, с томлением в душе.
Конечно, я старательно прятала свои чувства за приветливой улыбкой и непринуждённой болтовнёй, но взгляд его иногда становился очень внимательным, будто он вслушивается не только в мои слова и вглядывается не только в глаза. Меня это смущало и волновало одновременно.
