"Не пугайте молодого человека, а то он охуел, когда зашел в вагон", - сказала похожая на бездомную пожилая женщина двум молодым людям, когда я действительно зашел в вагон. Здесь царила особенная атмосфера русского пьяного вечера, которую разновозрастная и большая компания взяла с собой из-за стола сюда, в метро. Четыре деда, пара женщин с густым макияжем и в шубах столь же ненатуральных цветов, сколь и их волосы, толстая бабка, запахи которой наполняли добрую половину вагона, а румянец горел ярче ламп, и два парня - любитель легкой атлетики с короткой стрижкой и мертвецки пьяный поэт-неудачник в шарфе из шерсти редкого животного - китайской химической овцы. Эти двое устроили самое настоящее представление, которое я вынужден был наблюдать с гораздо большим отвращением, чем клоунаду на арене цирка в далеком детстве. Они показывали разные "номера" с использованием поручней как спортивного инвентаря. Само собой, спортсмен делал это лучше, но, к моему удивлению (и удивлению остальных пассажиров), поэт-неудачник тоже смог сделать подобие сальто, не отрывая рук от железа. Вскоре, однако, он решил, что спорт - занятие гораздо менее зрелищное, чем стриптиз, и начал задирать свитер (под которым ничего не было), снимать штаны, эротично потерял очки в космах челки на лбу. Засверкали вспышки, снимавшие спортсмена на видео друзья также переключились на поэта. Момент своей славы он прервал сам: "Маяковская? Ее реставрировали в 2008 году. Я тогда любил одну девочку - ей было 43 - и мы встречались на станции Маяковская". Больше слава не вернулась к нему, потому что на очереди были особенно ловкие движения спортсмена. Станция Тверская. Бабка встает, целует каждого из своих многочисленных друзей в губы с причмокиванием более противным, чем самая скользкая пиявка, (и с запахом тоже) и выбегает из вагона. Последующие станции, как отверстия мясорубки, выпускали друзей небольшими рвущимися вперед партиями, чтобы до кольцевой линии не оставить никого, кроме спортсмена, доставшего с пола красную куртку и с ней ставшего еще более заметным, и самую неприятную из всех фальшиво-красивых женщин наедине. Вакханалия сменилась любовной сценой, если угодно. Объяснением, которое слышал весь вагон. Поцелуем, демонстративнее которого только рекламный щит. Печально, но жили эти люди на разных станциях, и Павелецкая забрала у Джульетты ее Ромео. Три стука в окно, взмах руки, и красная куртка скрылась где-то на эскалаторе (скрылась курить золотую "Яву" и пить "Клинское" из банки - скромные пожитки джентльмена).