дивительно солнечная для Санкт-Петербурга погода. Прямо-таки, жара: "Даже в этом знаменитому французу оказана благосклонность" - писали завистливые и независимые журналисты. "После множества праздников в его честь..." - Поэтому, оставим Петербург без внимания. В воспоминаниях о нем у Александра Дюма так много растерянности и многотемности, что мы вынуждены будем навсегда остаться там, если захотим найти одну основную линию.
Еще бы! Он вовсе не ожидал такого гигантского внимания к себе и непомерного желания всего общества принести ему прижизненные дифирамбы. Как это - в русском духе!
Многое, в Петербурге, вызвало в нем уважение и удивление, но одна лишь тема вызвала неописуемый восторг:
"Ничто на свете, дорогие мои читатели, не поможет вам представить себе июньскую ночь в Санкт-Петербурге - ни перо, ни кисть.
Это какое-то наваждение.
Вообразите себе, что все вокруг вас жемчужное, переливается опаловыми отсветами, но не так, как бывает на рассвете или в сумерках: свет бледный, и все же в нем нет ничего болезненного, он озаряет предметы сразу со всех сторон. И ни один предмет не отбрасывает тени. Прозрачные сумерки, не ночь, а лишь отсутствие дня; сумерки, но все предметы вокруг легко различить, словно наступило затмение солнца, но в душе нет смятения и тревоги, как бывает во всей природе при затмении; лишь освежающее душу молчание, радующий сердце покой, тишина, к которой все время прислушиваешься: не раздастся ли ангельское пение или глас Божий!
Любовь в такую ночь была бы вдвойне прекрасной.
Нигде не видел я ничего подобного петербургским ночам. А сколько всего я видел!"(подробнее можете прочитать в самих воспоминаниях).
Но и здесь сплошное умолчание о женщинах! В чем дело?
И вот, наконец...
Из Санкт-Петербурга он отправился в Москву поездом. Его сопровождали не только художник Жан-Пьер Муане, но и стайка поклонниц и поклонников, которые, неизвестным истории путем, проникли в тот же поезд и в каждый возможный момент ждали его выхода из купе. На одной из станций, в Твери, в вагон вошла молодая красивая дама лет 25 или чуть больше, с очень грустным лицом и, совершенно отрешенным, видом. Она не обратила внимания на господина Дюма, стоявшего у окна и окруженного плотным кольцом поклонников и поклонниц. Они непрестанно совали ему свои руки, чтобы "пожать его-великую". А он горячо, громко, театрально жестикулируя, и - поразительно грамотно рассказывал "о городе Твери - городе, недалеко от которого начинается великая Волга, городе двенадцати лодочников и Тверском Кремле, построенном в 1182 году владимирским князем Всеволодом". Именно поэтому ему и устроили небольшую экскурсию по городу, задержав поезд.
Дама этого не знала. Расположив свой багаж, она тоже вышла из купе и остановилась недалеко, у окна, постоянно вытирая глаза платочком. Вернувшись с экскурсии, Дюма несколько раз оглянулся на нее, точно уловив несоответствие ее настроения общему восторгу... Затем он отправил свое окружение в дорожный ресторан, сообщив им, что он придет туда к ним через несколько времени: ему необходимо сделать дорожные записи. А сам подошел к даме и абсолютно уверенно заговорил с нею по-французски.
- Простите, мадам, но вы так огорчены чем-то, а я совершенно не могу выносить, когда грустят дамы, тем более, столь неземные существа, к которым вы имеете родство. Я счел своим долгом спросить вас, не нужна ли вам моя помощь? Я - Александр Дюма. Путешествую по России. Сейчас еду в Москву.
Дама оглядела его. Перед нею стоял мужчина высокого роста, гигантского телосложения с крупными чертами смугловатого лица и мелко вьющимися, с сильной уже проседью, волосами, словно шапкой покрывавшими его большую голову.
- О, месье, - неожиданно зарыдала дама - зачем вы приехали в эту несчастную страну? Мой отец когда-то тоже приехал сюда из Франции, надеясь на богатство и славу, а сделал нас, своих детей, совершенно несчастными! Возвращайтесь скорее в Париж! Вы же богаты, как граф Монте-Кристо! А здесь я и многие ваши соотечественники погибнут от этой безысходной нищеты и безграмотности! Здесь собственные литераторы никому не нужны! Собственная культура вызывает только насмешки и злобу! - и дама снова зарыдала и пошла в свое купе. Дюма, был поражен таким серьезным, "не дамским выпадом", при этом, еще более поразила его ее полная внутренняя независимость.
- Кто вы, мадам? Позвольте вам помочь?- Дюма открыл дверь в ее купе и жестом пригласил ее войти и сесть. - Дверь в купе закрылась. Дюма был на некоторое время отгорожен от своих назойливых поклонников.