Аннотация: Серия рассказов про девочку Любу. Рассказ второй
ИЗМАЙЛОВ КОНСТАНТИН ИГОРЕВИЧ
КАК ЛЮБАУЗНАЛА О ГОРОДЕ
рассказ
Люба до этого дня никогда не слышала о городе. А в этот день услышала. И поначалу стало как-то не по себе: что-то круглое и горячее в её грудке и горлышке вдруг задвигалось. А всё дело в том, что она как всегда стояла вечерком у окошка и высматривала с работы отца, а он никак не показывался у калитки со своей белокурой лошадкой Пеганкой. "У мамани, - думала она, - уж и печурка выбелена, и изба прибрана, и суп в котле сготовлен, а тятьки всё нет и нет!" А тут и мать стала посматривать в окошко, то и дело спрашивая её:
- Люб, не видать отца-то?
- Не видать, - встревожено отвечала Люба и начинала ещё пристальней всматриваться в сторону калитки, даже голову пригибала.
А калитка прижалась в этот вечер к заборчику и молчала, словно затаилась. Обычно она всегда вечером весело повизгивает, а сегодня как назло молчала! А мать снова, нет-нет, да подойдёт к окошку и спросит:
- Люб, не видать?
- Не видать...
Мать принималась за дела, а у Любы в грудке и горлышке после таких вопросов становилось ещё горячее, словно что-то раздувалось там и разгоралось! Первый раз Люба чувствовала такое! Может от того, что мать ничего не говорила больше, а только хмурилась и, как никогда, громко гремела, то каким-нибудь поленом у очага или помойным ведром из умывальника, или ухватом с кочергой у печи, а то ещё котлами, да сковородкой об очаг. Люба это сразу отметила и каждый раз вздрагивала, сжимая губки, пригибала голову и чуть поворачивалась в сторону матери. А мать, как ни в чём не бывало, продолжала греметь! Наконец, когда грохнулся на пол самый длинный ухват с самыми большими чёрными рогами, прогремев, словно гром на всю избу, Люба подпрыгнула с испугу, сжалась вся, пригнулась и почувствовала, что ещё немножко, и с ней что-то произойдёт! Может, слёзка появится, а может даже и расплачется немножко, конечно! Только совсем не от испуга, а от того, что тятька долго не приходил! Ну, и от испугу, может быть, немножко.
- Маманя, а где тятя? - вырвалось вдруг у неё.
- В город уехал, - хмуро ответила мать и даже брови нахмурила.
Люба сжала губки ещё сильней, нахмурила брови, как и мать, и снова уставилась в окошко. Материн ответ её ничуть не успокоил, поскольку, она не знала ещё, что такое "город" и подумала, что это какая-то далёкая горка, дальше всех горок на свете, даже каменных горок, которые она считала самыми далёкими, поскольку, они возвышались над лесом, и за ними уже ничего не было видно! Теперь же она представила, что за ними есть ещё одна горка - самая далёкая и чёрная-чёрная, в общем, самая страшная! Невесёлые мысли сразу запрыгали в её головке, будто мышки серенькие: "Чёрная горка! Её даже не видно! А мой тятька скачет по ней вместе с лошадкой Пеганкой! А горка такая чёрная и такая страшная, а мой тятька скачет по ней с лошадкой! А горка такая страшная, а мой тятька скачет по ней, а горка такая..."
От мрачных мыслей Любу вдруг отвлекла визгливо распахнувшаяся дверь и в избу вошла Зоя.
- Ой, мам, когда ужинать будем? - с порога спросила она и, пригнувшись к сестрёнке, чмокнула её в щёчку, на что Люба со сжатыми губками хмуро посмотрела на неё.
- Скоро. Отца подождём, - как отрезала мать, собирая необычно громко, как заметила Люба, на стол посуду.
А Зоя, как ни в чём не бывало, была довольная такая, улыбчивая! Она села на лавку у окошка и, глядя на сестрёнку, как-то игриво сказала:
- Ой, ну какая ты у нас сегодня серьёзная!
Люба, действительно, очень серьёзно посмотрела на Зою, моргнула глазками, явно не понимая Зоиной игривости, и печально спросила её:
- А что такое "город"?
- Ой, город... - закатила Зоя глазки, - ну, ты знаешь... - она, будто стала высматривать на потолке что-то удивительное и потому, может быть, открыла рот от удивления, - там такой кинотеатр большой... - сестра развела руки в стороны, а Люба, посмотрев на неё, вспомнила голубенькую птичку с расправленными крылышками, которую днём увидела в луже, глянув в окошко.
Эта птичка уселась в большую лужу прямо перед окошком, задрала головку с открытым клювом к небу и расправила пушистенькие крылышки. Посидев так, она опустила вдруг клюв в лужу, а потом снова закатила головку, держа в клюве блестящую капельку водички. Посидев, не двигаясь, наверное, прислушиваясь к чему-то, птичка затрясла головкой и капельки не стало! Поглядев по сторонам, она снова опустила клюв в лужу и всё повторилось! Любе так понравилось наблюдать за птичкой, что она даже подпрыгнула от восторга. А разглядев её внимательную и от того, наверное, очень смешную мордочку, Люба так рассмеялась, что мать даже спросила:
- Ты что там такое смешное увидела?
- Птичку...
А Зоя продолжала рассказывать сестрёнке про город, уже склонив голову на плечо, "оставив", всё-таки, глазки на потолке:
- ...знаешь, так впечатляюще! Прямо так... прямо так... прямо так... - заело что-то у Зои, - прямо так буковки светятся и переливаются, почти, как огоньки в печке, только они ни как в печке, потому что электрические... Ну, такие... такие... такие электрические... такие разноцветные, пылающие. В общем, переливающиеся - красные, оранжевые, зелё...
- Зоя, - перебила мать, - почисти лук.
Зоя тут же "спустила" глазки с потолка и, напевая себе под нос, легко прыгнула к столу. А Люба призадумалась: "А может быть, это не чёрная горка. А может быть, это разноцветная горка? Но всё равно самая далёкая..."
- А где Катя с Колей? - спросила Зою мать.
- Катя в беседке, Коля на речке.
- А Толя?
- С машинами ползает.
- Давай, зови всех, хватит шататься, скоро ужинать будем!
Зоя, тут же бросив лохматую луковку, выскочила из избы. А Люба постаралась представить город по Зоиному рассказу. Но как она не старалась, всё равно ничего не представлялось кроме чёрной горки! И всё-таки не простой уже чёрной горки, а с кучкой разноцветных камушков на её верхушке. Эти камушки светились точно так же, как угольки в печке, когда мать сгребала их кочергой в кучу, и они начинали пыхтеть: пух, пух... - а ещё надуваться и сдуваться, краснеть и рыжеть, непрестанно озаряясь золотистым огоньком, и закутываясь в белую пушистую шубку, словно им становилось холодно в жарко растопленной печке! Любе нравилось наблюдать за ними, сидя на лавке напротив очага. Бывало, она так засматривалась, что не могла оторвать глаз. Даже мать в этот момент она переставала замечать и слышать! Так и сейчас, Люба представила на верхушке чёрной горки кучку разноцветных кудрявых камушков. Только эти камушки, в отличие от угольков, светились разным цветом - и красным, и рыжим, и зелёным, и синим. И зарево от них было тоже разноцветным! Представив это, Люба восхищённо улыбнулась и подумала: "Ух, как красиво, даже красивее, чем в печке!" А что-то круглое и горячее в её грудке и горлышке сразу уменьшилось и стало остывать.
А за окошком в этот момент хлопнула калитка, и во дворе показался Коля. Увидав Любу в окошке, он весело махнул ей рукой и крикнул:
- Здорово, главная наблюдательница! - И стукнул пальцем по окошку прямо на уровне её носа.
Это взбодрило Любу и она вовсю заулыбалась ему. Зайдя в избу, Коля первым делом спросил мать:
- Мам, а что, бати ещё нет?
- Нет.
- А когда есть будем?
- Скоро.
Коля присел на корточки рядом с сестрёнкой, прижав её к себе, и спросил:
- Что видишь?
- Дворик.
- Интересно?
- Интересно.
- Вот я тебе как-нибудь такое интересное дело покажу, ты сразу обалдеешь!
Люба внимательно посмотрела на Колю, по чмокала губками от любопытства, почувствовав вдруг жжение в ушах, и спросила:
- Коля, а что такое "город"?
- Город... - задумался Коля. - Ну, в городе дома высотные, не то что в деревне. А трубы там такие высокие, почти до неба. А из труб дым всегда идёт, даже в жару. Представляешь? Просто печи там надо топить и летом. А дым совсем не такой, как из нашей трубы, а такой чёрный потому, что топят не дровами, а углём и мазутом. В общем, такой дым называют промышленным, потому что это заводы дымят. Их там много. А работают они и днём и ночью. Поняла?
Люба глядела на Колю с открытым ртом, а Коля решительно заключил:
- Ну и молодец! - Он крепко прижал сестрёнку к груди и чмокнул в лобик. - Я тебе скоро такие заводы покажу, точно тогда обалдеешь! Ух, там такие краны, механизмы, насосы всякие...
А Люба даже от таких слов голову пригнула, так ей показалось это интересным и, всё-таки, страшным.
Коля вскочил на ноги, подошёл к столу и спросил мать, чистившую лук:
- Ну когда есть будем?
- Скоро, сказала. Отца ещё нет. - Она собрала луковые очистки в кучку. - Выпей чайку пока.
- Не хочу, - буркнул Коля, продолжая стоять у стола, сунув руки в брюки.
- Не стой над столом!
- А что мне делать?
- На вот, очистки выкинь.
Коля резко сгрёб со стола очистки и прыгнул к помойному ведру за печкой.
- Ну выкинул! - сообщил он через мгновение. - Что дальше?
- Посиди пока, Коленька, отдохни, милок, - смягчилась неожиданно мать, что явно подействовало на сына: вздохнув, он сел на койку возле стола.
А Люба, услышав мягкий материнский голос, успокоилась. Она живо представила город по Колиному рассказу. Теперь над чёрной горкой, светящимися разноцветными камешками и серыми домиками, точно такими же, как их дом, возвышалось много длинных чёрных труб, точно таких же, как их труба с круглым козырьком на тоненьких кривых ножках. А из труб валил чёрный дым... "Нет, - подумала она, - без труб было красивее!" - И почувствовала, как шарик в её грудке и горлышке стал горячее.
А за окошком послышались смеющиеся голоса Кати и Зои. Они, прервав свой разговор, одновременно глянули в окошко и, задорно улыбаясь, помахали белыми ладошками Любе. Люба им тоже улыбнулась и помахала, а шарик внутри тут же остыл.
Катя, зайдя в дом, сразу заграбастала сестрёнку в свои мягкие и всегда невероятно вкусно пахнущие объятия, подняла её и закружила, непрестанно покрывая маленькую головку в белом платочке поцелуями.
Катя поставила сестрёнку на пол и присела рядом на корточки.
- Ну, ждёшь? - спросила ласково Катя.
- Жду, - Люба печально посмотрела в окошко.
- А кого?
- Тятю.
- А тятя ещё в городе.
- Катя, а что такое "город"?
- Город? - переспросила сестра, подняв брови. - Город, это такая большая-большая деревня. В ней много людей живёт, много домов всяких и больших, и маленьких...
- А горка есть?
- И горки есть...
- А горки там чёрные?
- Разные там горки - разноцветные!
- А они не страшные?
- Нет, не страшные, а наоборот - весёлые. Особенно, в праздники! Зимой детки катаются с них на саночках. А ещё там есть базары весёлые, где много всякой вкуснятины...
- И огурчики есть?
- И огурчики есть, и помидорчики есть.
- А морковка?
- И морковка есть, и всякие сладости...
- Варенье, что-ли?
- Да, и варенье, и печенье, и конфетки...
- А блинчики со сметанкой есть?
- И блинчики со сметанкой есть.
- И калачики тоже?
- И калачики тоже.
- А шанежки?
- Конечно, есть, а как же!
- Картофные?
- Да, и картофельные, и творожные, и сливочные...
- Я очень люблю картофные шанежки.
Теперь Люба весело улыбалась и с интересом расспрашивала Катю:
- А банька там есть?
- Конечно, есть!
- Такая же, как наша?
- Там большая банька...
- Как сто штук нашей бани! - сделал уточнение Коля.
Люба повернулась к сестре и открыла рот от удивления:
- Ничего себе-е.
Люба хоть и не могла представить как это много, но то, что это много и "совсем не пустяки" - она знала! Просто, она вспомнила, как один раз мать сказала отцу: "Сто рублей - это тебе совсем не пустяки, это много!" Ну, а если сто рублей - это много, значит, и сто банек - тоже!
- А лошадки там тоже есть? - снова спросила Люба.
- И лошадки там есть, и машины есть.
- Как у Паши, да?
- Да, как у Паши. А ещё есть поменьше и совсем маленькие, и на четырёх колёсах, и даже на двух колёсах.
- На двух? - снова удивилась Люба и попыталась представить Пашину машину на двух колёсах.
- Это мотоциклы! - пояснил Коля.
- Мацосыклы... - повторила Люба. - А Коля мне сказал, - стала рассказывать она Кате, - что там трубы до неба, а из них всегда идёт чёрный дым.
- Промышленный, - пояснил Коля, - ни какой-нибудь там!
- Да, и трубы там есть, и дым из них идёт чёрный, - согласилась Катя.
- А Зоя сказала, что там разноцветные... - Люба стала вспоминать, но никак не вспоминалось, - разноцветные... такие, как в печке угольки...
- Да слушай ты её больше! - усмехнулся Коля. - Она тебе начнёт ещё рассказывать про какого-нибудь Блока, как мне вчера! Ха-ха-ха!
- Зоя, - позвала Катя сестру, которая была в другой комнате.
- Чего? - донёсся её голос.
- Про что ты "разноцветное" такое рассказывала Любе?
- Когда?
- Сегодня!
- Ой, ну я не помню уже!
- Ну, про что, вспомни? - настаивала Катя.
- Ой, ну, про кинотеатр, про иллюминацию. Она всё равно не поймёт, что ей об этом говорить!
- Ну так ты же ей сказала!
- Ой, ну мало ли, что я сказала! Не отвлекайте меня, я книгу читаю, мне её завтра надо обязательно сдать в библиотеку!
- А как называется? - спросил Коля.
- "Милый друг", - ответила Зоя и добавила: - Мопассан.
- Чего? - не понял Коля.
- Мопассан! Писатель такой из Франции!
- Ха! - усмехнулся брат. - Я же говорил! Теперь ещё один появился, теперь из Франции! А имя! Ха-ха-ха!
- Потише, потише! - приструнила его мать. - У стола ведь сидишь!
- Сам-то хоть что читал? - спросила его Катя.
- Конечно, читал! Про Чапаева. Мне нравятся такие книги, а не всякие там...
- Потише, потише, говорю! - снова одёрнула его мать.
А Катя продолжила объяснять Любе:
- Кинотеатр, это такой большой дом, где показывают разное кино...
- А что такое кино?
- А кино это... - тут Катя нахмурила лоб и призадумалась. - Как бы тебе объяснить... Понимаешь, кино, это люди на экране.
- Ну и не только люди! - не согласился Коля. - Там могут быть и танки, и кавалерия целая, и заводы, и самолёты, особенно в кинохронике!
- Конечно, там всё может быть, - согласилась Катя. - В общем, кино обо всём и про людей, и про технику всякую, и про природу...
- А что такое кино? - снова спросила Люба.
- Ну, кино, это вот, как мы с тобой у окошка, а со двора на нас сейчас можно посмотреть. Ведь так?
Люба кивнула.
- А тот, кто на нас будет смотреть со двора - это зритель, а окошко - экран.
- Ну и мы можем быть зрителями сейчас, - вмешался Коля, - а то, что в окошке - это кино!
- Правильно, Коля! - И Катя добавила: - А мы сейчас как зрители. Вот ты смотришь в окошко, а в окошке что ты видишь?
- Дворик.
- А ещё?
- Лужу.
- Где? - Катя внимательно посмотрела в окно.
- А вот там! - Люба показала пальчиком.
- Ой, такая маленькая! Как ты её разглядела?
- А днём она была большая и в ней птичка купалась.
- Интересно было наблюдать за птичкой?
- Да, интересно. Особенно, когда она пила водичку.
- Ну вот видишь, ты смотрела кино, как птичка купается в луже и пьёт водичку! Поняла теперь?
- Поняла.
- А в городе есть такой дом, в котором люди смотрят кино...
- А что у них нет дома окошек?
Катя вздохнула и призадумалась, а Коля засмеялся.
- Люба, - попыталась снова объяснить сестра, - я тебе и говорю, что кино...
- Хватит ерундой всякой голову забивать! - перебила мать, махая рукой. - Ей рано ещё это знать!
А в этот момент двери шумно распахнулись и в избу влетел Толя. Он дёрнул Любин платочек и, угорая со смеху, кинулся к столу.
- Ну-ка, - вскрикнула мать, резко подавшись ему на встречу, - не подходи к столу с грязными руками! Марш мыть немедленно! - скомандовала она.
Толя не менее резво побежал в обратную сторону к умывальнику, снова дёрнув платочек у сестрёнки, на что Катя, покачивая головой, сказала ему:
- Ах ты шалунишка!
А мать вдогонку:
- Тише ты, не расшибись, хоть!
А Толя уже от души смеялся за печкой, непрестанно дёргая язычок умывальника, наверное, стараясь его выдернуть совсем!
- Потише, потише там! - просила его мать. - Умывальник не сломай!
А Толя её не слышал: он смеялся и дёргал язычок. А умывшись, выскочил из-за печки и стал засыпать мать вопросами:
- Мам, а когда есть будем?
- Сейчас.
- А где Паша?
- На работе.
- А где батя?
- Отец в городе.
Толя подскочил сзади к Любе и так резко поднял её, что у сестрёнки даже одна пуговка расстегнулась на её любимом жёлтеньком халатике с белыми цветочками и тапочек слетел!
- Толя, успокойся, не балуйся, - попросила Катя.
- Что ты там увидела? - спросил Толя Любу.
- Лужу.
- Фу, нашла что смотреть! Вот, если б там Пашина машина стояла, вот тогда бы здорово можно было посмотреть! - Толя кричал так, будто он ещё был на улице, командуя своими машинами.
- Толя, - обратилась Катя, - я Любе рассказываю про город.
- Ой, мне Паша много рассказывал про город! Он там машину свою ремонтировал, когда колесо проткнул, а потом бетон возил, а потом кирпичи на стройку и скелеты!
- Какие скелеты? - нахмурилась Катя.
- Да всякие - древние!
- Не болтай! - крикнула ему мать. - Языком, как помелом!
- Чё, не болтай? Он мне сам рассказывал!
- Это он музей перевозил, - пояснил Коля.
- Не музей, а экспонаты! - не согласился Толя.
- Так, всё, хватит болтать! За стол все, живо! - скомандовала мать.
Коля соорудил Любино место из столика и стула, а Катя посадила на него сестрёнку. Все расселись вокруг стола, взяли по куску хлеба, свои ложки и замерли в ожидании. Люба тоже замерла перед чашечкой, держа наготове любимую рыженькую ложечку, которую отец выстругал из "курносого" полешка. Наконец, мать, помолившись, достала пыхтящий чёрный котёл из печи, поставила его в центр стола, открыла крышку, и аппетитный аромат наваристых щей с белым дымком закружили над столом.
- Мам, а можно запеканку, ты же сготовила? - спросил Толя.
- Запеканка к послему, - строго сказала мать. - Ешьте суп, только тихо мне.
- Ко послему, - повторила Люба.
Она аккуратно стала поднимать ложку с бульончиком ко рту, подложив под неё кусочек хлеба, а потом принялась старательно дуть на бульончик. Наконец, открыв пошире ротик, и откусив хлеба, она вылила суп в рот.
А Толя попытался что-то ещё сказать, но мать угрожающе занесла над ним свою большую ложку, целясь прямо ему в лоб, и строго повторила:
- Ешь суп, а запеканка к послему, сказала! - И добавила: - При отце-то много бы не разговаривал мне!
Все дружно принялись за дело в полной тишине, только слышалось глухое постукивание деревянных ложек о чашки и котёл, да задорный хруст головок свежего лука в молодых зубках...
А после ужина Паша пришёл с работы. Люба, как только оказалась на его твёрдых и широких руках, сразу стала ему рассказывать:
- А тятя в городе ещё. А ты в городе скелеты возил, да?
- Чего?
- Скелеты возил?
- Это кто тебе сказал?
- Толя.
- Ну, Толя-то скажет, это ещё тот брат! А что ещё рассказывали сегодня?
- А ещё рассказывали, что в городе горки с разноцветными камушками, которые светятся, как угольки в печке, а по ним детки катаются на саночках. А ещё там много лошадок, огурчиков, помидорчиков, варенья, калачиков и моих любимых картонных шанежек...
- Шанежек?
- Да. А ещё там много машин таких же, как твоя. Даже на двух колёсах есть! И окошки там, как наше окошко, а люди смотрят в них, а в них лужа с птичкой. Кино это, Катя говорит. А ещё там трубы до неба и дым чёрный, потому что топят печки не дровами, а углём...
- Вот это да! - только и смог произнести поражённый Паша.
А Люба видит, что Паша удивляется и дальше торопится рассказывать:
- А ещё рассказали, что там людей много и домов много, больше чем в нашей деревне целой, только окошки у них в другом доме самом большом...
- В каком?
- Не помню. Катя говорила...
- Ну, ладно... - махнул Паша рукой.
- А ещё там моцо... моцо... пасан... моцосыклы есть, вот...
- Чего?
- Ну, на двух колёсах, которые.
- Мотоциклы.
- Да, мотосыклы. А ещё там банька такая, как сто нашей баньки...
- Понятно. Я и добавить-то чего-то боюсь! - воскликнул Паша.
- А я не боюсь город совсем потому, что он совсем не страшный, а наоборот, такой весёлый, как праздник...
- Да, - покачал головой Паша, - свозить тебя надо в город!
- А меня? - тут же спросил Толя, высунувшись вдруг из-под Пашиных ног.
- И тебя, конечно! Куда же без тебя!..
А когда Люба легла спать и Катя ей уже рассказала сказку о весёлом городе в котором звонко постукивают копытами по каменным дорожкам разноцветные сверкающие лошадки, Люба услышала во дворе лошадиное фырканье и отцовский голос.
- Тятя приехал с городу! - счастливо объявила она.
Но Люба не могла успокоиться. Какой там! Она неотрывно смотрела на занавески в проходе, нетерпеливо ожидая появление отца. Вдруг она услышала, как скрипнула входная дверь в прихожей, и раздались быстро приближающиеся громкие шаги. Вдруг занавески колыхнулись, и в комнату вошёл размытый силуэт отца в тяжёлых чёрных сапожищах. Люба сразу протянула к нему руки, заливаясь улыбкой.
- А где же тут моя Любонька? - спросил отец, растерянно осматривая комнату прищуренными и ярко поблёскивающими в полутьме глазами.
- Я тут.
- Ах, вот она где моя Любонька!
Люба сразу почувствовала, как от отца повеяло ветерком и дождиком, а через мгновение - родным тёплым дыханием, пропитанным такими вкусными запахами табачка и лошадки, а ещё каким-то кисленьким запахом, который Люба почувствовала впервые и от которого отцовские усы перед Любиными глазами вдруг слегка закружились, Люба даже чуть-чуть испугалась. Отец поцеловал её прохладными, влажными губами и она почувствовала во рту что-то кисленькое и не очень приятное, от которого она даже неожиданно для себя поморщилась.
- А я тебе конфету из городу привёз! - резанул отец в полутьме, отчего Люба даже вздрогнула от неожиданности.
- Конфету? - поразилась Люба. - А какую?
- Большую, сладкую! Завтра увидишь!
- Ладно.
- А мне? - послышался из другого угла Толин голос.
- И тебе привёз!
- А мне? - раздался Зоин голос.
- Всем привёз! Спите, мои дорогие! Спите, мои ненаглядные! Спите, мои драгоценные! - стал распаляться отец. - Спите мои самые лучшие богатства из всех богатств на земле! Эх! - крикнул он вдруг, залихватски всплеснув руками, и топнул так, что изба содрогнулась, явно собираясь станцевать "коленочку", и начав уже петь свою любимую песню: - Шутиха-машутиха моя...
- Ну-ка, ну-ка! Ты чего? - завопила испуганно мать, подбегая к нему. - Ты чего это разошёлся? Ну-ка, давай, пойдём спать!
- Да я спеть хотел, Маня, свою любимую...
- Завтра споёшь, а сейчас спать пора. Посмотри-ка ночь на дворе, а он петь собрался! Давай, пойдём без разговоров! Пойдём, пойдём...
Отец подчинился и, тяжело пошатываясь, вышел впереди матери. Мать на кухне ещё немного поворчала на него, стягивая сапоги, и укладывая спать, а потом перестала, зато сразу послышался отцовский храп.
Любе впервые было немножко не по себе после встречи с отцом, - "С городу приехал, - подумала она, - потому и весёлый такой, там же всё весёлое..." Успокоившись, она вдруг увидела на синем потолке конфету! Ну надо же! Вот чудеса! А конфета была такая большая, такая разноцветная, потому что городская, вот почему! А вокруг конфеты вдруг закружились разноцветные горки и лошадки, угольки и камешки, огурчики и шанежки, саночки и птички! И сама конфета вдруг начала кружиться! Ну надо же! Только конфета кружилась уже в чёрном небе, искрящемся разноцветными искорками. Вдруг эти искорки стали превращаться в лошадок, машины, баньки, трубы, калачики... И скоро всё небо было в летающих лошадках, машинках, баньках, домиках, угольках, калачиках, огурчиках, птичках, саночках... "Ах!" - воскликнула Люба от удивления, а потом поняла, что уже не лежит в кроватке, а тоже кружится, как и всё вокруг! Вдруг впереди она увидела танцующего отца и радостно протянула к нему руки, закричав: "Тятя, я тут!" А он засмеялся ей и усы его на глазах стали быстро расти! Он уселся на конфету, а усы вдруг превратились в крылья! А Люба была совсем близко, но не могла ни как дотянуться до конфеты! Вдруг она увидела вместо отца птицу с задранным вверх клювом!
- Ах! - ахнула Люба испуганно и оказалась снова в кроватке...