С утра накрапывает дождик. Но ветер слабей, чем вчера, и небо светлей, и стало выше, а это верные признаки потепления.
Те, кто по утрам ходит в парк, очень чуткие к изменению погоды. Вот и сегодня: как только повеяло теплом - парк оживился. К примеру, появились пенсионерки. Правда, не в полном составе, но всё же. Естественно, во главе со своим тренером-энтузиастом. Слышались снова приятные уже для слуха его по-командирски чёткие, хорошо различимые команды поставленным голосом, что несомненно очень ценно для его немолодых подопечных, особенно, когда ветер не слабый и лес не просто шумит, а воет, заглушая обычные голоса.
Я не раз был свидетелем этого воя в лесу. И в этом вое лесного оркестра самые тяжкие, низкие - басовые - звуки у сосен-великанов, которые создают "трагизм" ситуации. В этот момент ощущаешь себя маленьким и слабеньким посреди разгневанных, страшно шатающихся мохнатых исполинов. И хоть ты понимаешь, что это на крохотном пространстве, и что можно запросто в три минуты покинуть лес, но инстинкт самосохранения уже в действии: тревога цепляет тебя и сердце начинает биться быстрей. Но тревога уступает восторгу. И ты замедляешь шаг, поднимаешь глаза, восторженно озираешься. И шальная улыбка невольно появляется на твоём лице. И ты также невольно кричишь тогда, тряся кулаками перед грудью: "Стихия!!". Это крик восторга, который переполняет тебя, и малая часть его вырывается вдруг таким образом наружу.
В этот момент такое ощущение, что ты оказываешься вдруг в эпицентре лесной трагедии, посреди огромной сцены лесного театра, где разыгрывается какая-то жуткая атмосферная драма!
Сегодня же ветер слабый, да к тому же ещё потеплел. Шелестят берёзы. Стрекочут сороки. Где-то далеко - лай собак.
На дорожках появились "ходоки": по моложе - с сосредоточенными лицами в наушниках, пожилые вышагивают более расслабленно с финскими палками, отмечая ими каждый шаг звонким цоканьем, а кто-то - с телефоном у лица, как, к примеру, коренастый и пузатый, с белёсой щетиной на загорелом круглом лице мужик "базарного" типа. Он, сколько его видел, не переставая решал по телефону свои явно коммерческие вопросы. И глядя на него, на его не спортивное, а скорей повседневное "рабочее", помятое одеяние, слыша его грубый, властный голос с характерным кавказским акцентом, у меня невольно возникали вопросы: что он здесь делает? не ошибся ли он дорогой?
Вот только "Шамаханской царицы" снова не было...
Печенье моё вчерашнее съедено. И птицы, как чувствую, пристально следят за мной.
Тренажёры люто холодные: руки просто обжигаются холодом! Потому приходится их постоянно растирать до жжения в ладонях, дышать на них, прикладывать к шее, словно к грелке.
Вспомнился коллега, который всегда моет руки исключительно горячей водой, утверждая, что простудиться можно, если помыть их холодной. И вот только вспомнил его, как сразу почувствовал боль в горле.
"Ещё заболеть не хватало!" - в сердцах подумал я. - А с такой утренней "закалкой" вполне возможно!"
2
После завтрака читал любимые стихи Михаила Лермонтова. Закладки ещё со школы...
Прежде всего Лермонтов ассоциируется у меня со старшими классами, с первым особенно внимательным отношением к однокласснице...
Всегда юный: юным творил пером на бумаге и кистью на холсте, юным заслужил немилость царя и признание мыслящих людей, юным был изгнан на Кавказ, где и там творил и пером, и кистью, и оружием, внезапно накрывая со своими братьями-гусарами горцев-разбойников (сегодня несомненно назвали бы его лихой отряд "штурмовым", а их самих - "штурмовиками"), наконец, юным убит на дуэли. Юным жил, юным любил, юным творил и юным ушёл. Прожил так мало, а сотворил так много и так проникновенно.
Помню, в Эрмитаже увидел вдруг его картины с горами любимого ему Кавказа. А рядом были картины с горными пейзажами немецкого романтика Каспара Давида Фридриха. И это было так неожиданно! В тот день я даже не знал, что проходит выставка, посвящённая немецкому романтику, и потому был просто сражён: двух моих любимых творцов, которые всегда во мне жили параллельно, Эрмитаж, этот великий музей, вдруг соединил в одну выставку, как родственных по духу и времени!
Значит, сердце действительно верно чувствует родственные души, хоть одна пусть и русская, а другая немецкая, как бы это не парадоксально звучало. Значит, действительно сердце не обманешь...
Юный для юных. И не важно в каком возрасте читаю его: возвращаюсь в юность, в школьную пору...
Светлый класс. Большие окна, через которые нежно вливается золотое сентябрьское утреннее солнце. Закончились каникулы, и мы все собрались, мы дождались этой встречи!
И вот мы сидим за партами не шелохнувшись, с озарёнными, такими красивыми, улыбающимися лицами. Мы здоровые, отдохнувшие, загорелые, но это не главное. Главное, что мы стали ещё более внимательными друг к другу, к классной руководительнице, Нине Егоровне, вообще ко всему, что нас окружает. А окружает нас всё тот же самый мир - самый обычный, но какой, оказывается, необычный! А мы этого не замечали... Удивительно, правда?
Просто мы стали взрослей...
А наша любимая классная руководительница начинает первый в этом учебном году урок литературы его стихами:
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далёкой?
Что кинул он в краю родном?..
3
Папа самозабвенно любил книги. Относился к ним, как к детям. Никогда не забуду, как заботливо их подклеивал, оборачивал. А я всегда внимательно наблюдал - любовался, как умело и красиво, с какой любовью он это делал. И с тех пор я не смею притронуться к книге грязными руками, равно, как и не смею, к примеру, сесть за пианино с неподстриженными ногтями...
Вещи - живые существа. И, как и у любого живого существа, у них есть своя неповторимая судьба. И, как и любое живое существо, они несут свою уникальную миссию в нашем общем мире. И не надо думать, что у них нет души. Не надо думать, что у книги, к примеру, её нет или, к примеру, у чашки, из которой мы пьём согревающий нас чай, или у кресла, на котором мы любим сидеть тихими уютными вечерами, или у мягкой тёплой рубашки, или у дома, или у дороги, или у звёзд, или у луны. Нет, это не правда: она есть. Душа есть у любой вещи, у всего, что нас окружает, у всего, что составляет наш мир, ведь всё это рождено и пронизано единым духом Матери Природы. И всё это - мы, деревья, птицы, звери, рыбы, океаны, реки, мосты, дороги, дома, мебель, вещи, книги, детские игрушки, звёзды и пр. - должно жить в гармонии. И всё это - наша судьба. Наша судьба жить со всем этим рядом, бок о бок, в одном мире. Наша судьба отдавать часть своей жизни, часть себя всему, что нас окружает. Наша судьба быть неотъемлемой частью всего этого. И потому ко всему этому надо относится с любовью, с душой, ведь это наша жизнь, наша судьба, ведь именно таким же и будет ответ нам, отзыв нам всего этого. Это правда...
Если любить вещи, беречь их, заботиться о них, как о живых существах, не пренебрегать ими, не торопиться менять старые на новые, в общем, если с душой к ним относиться, то и они будут всей своей душой любить тебя, то и они будут стараться служить тебе, как можно лучше и как можно дольше. Это правда...
Как-то по телевизору увидел, как японцы благодарят отслужившие уже старые вещи: благодарят их, словно почтенных старцев, низко кланяясь им, сложив ладони у груди. Это было трогательно до слёз. Это нужно было видеть. И совсем не значит, что пришедшие в негодность вещи будут ими выкинуты - нет: эти вещи наверняка им снова будут служить, только уже в другом амплуа, к примеру, из изношенной до дыр рубашки они сошьют шорты или разрежут её на тряпки. Когда уж и шорты, и тряпки придут в негодность, они их сожгут, а пепел будут использовать для мытья посуды. К тому времени - от рубашки и до золы - пройдут многие годы, может быть, пройдёт не одно десятилетие...
У японцев целая философия отношения к вещам - "Моттаинай". Думаю, нам есть чему у них поучиться...
4
Тихий, сумрачный город, словно смотрю чёрно-белое кино. Только одно большое красное сердце у гостиницы между словами "Я" и "Степногорск" самое горячее в этот вечер...
По всему городу меняют трубы водоснабжения. Не знаю - горячего или холодного водоснабжения. Тротуары перекопаны. Но не видно, чтоб работали. Уже говорил об этом, но на самом деле это удивительно: сколько дней живу, но ни разу не увидел, чтоб что-то делалось! А ведь надо торопиться - зима-то в северном Казахстане всегда близко.
Зима, помню, начиналась здесь всегда вначале ноября. Сентябрь обычно был солнечный, золотой, бывало, и жаркий. Помню, в сентябре, после школы мы ещё бежали с одноклассниками к автоматам пить газировку или в магазин за мороженым. Октябрь был светлый, с заморозками по утрам и спокойным тёплым солнцем на белёсом небе днём. Но к концу октября всегда неожиданно выпадал первый снег. К примеру, утром глянешь в окно, а кругом бело! Ещё вчера была тихая тёплая осень, а с утра - зима...
И вот выйдешь на улицу, вдохнёшь через нос и закачаешься, ведь воздух пахнет первым снегом, а запах первого снега - дурманящий! И невольно начинаешь улыбаться, и шататься. Пару раз вначале поскользнёшься. Потому идёшь в школу по первому снежку в утреннем сумраке осторожно, но всё равно с шальной улыбкой.
На переменах обязательно толпой бежали на улицу поиграть в снежки. Белая "перестрелка" на школьном дворе была разномастная и бесшабашная: здесь и девочки, и парни, и мелюзга, и старшеклассники, и смех, и угрозы, и девичьи крики, и распущенные банты с косами, и порванные пуговицы на не заправленных уже рубашках, и перекошенные пионерские галстуки... Но у всех - горящие глаза и дерзкие улыбки!
Обязательно Стас или Андрюха, или оба подбегут тихонько сзади и за шиворот мне сунут снежок! А я, почувствовав на спине жжение, кричу под их смех, как очумелый. Потом, после того, как проходит шок и вытряхну снег, хватаю снега побольше и - за ними! Они - от меня, да только пятки сверкают!
Ношусь за ними по "Школьной горке" со снегом долго и упорно. И такое в этот момент у меня единственное желание: догнать и размазать этот снег по их смеющимся "рожам" и голым спинам! Я даже представляю, даже отчётливо вижу, как с превеликим наслаждением и с победоносным смехом делаю это...
Наконец, понимая, что не догоню, бросаю в них несколько охапок снега и, грозя кулаком, бегу к школе, ведь перемена уже закончилась: звенит звонок. Подбегаю к крыльцу и вновь вливаюсь в шумную, разгорячённую, счастливую толпу, торопящуюся на урок! "Ладно, на следующей перемене! - кричу им и добавляю снисходительно: - Живите пока!"
Но и на следующей перемене не могу их догнать. А к концу занятий, уже днём, появляется ещё тёплое солнце и первый снег тает. И бегут ручьи, капает с крыш капель, точно, как весной - так ярко и так звонко! И отомстить Стасу с Андрюхой уже совсем почему-то не хочется. А совсем наоборот: я им даже благодарен за такое безудержное, первое снежное веселье!
До начала ноября была, как правило, переходная пора, которая длилась максимум две недели, с холодными дождями, промозглыми ветрами, мелкими льдинками, колко сыплющими из тяжёлых и "грязных" небесных мешков, неожиданным солнцем, вдруг вырвавшимся на ярко голубую свободу, и рьяно отогревающим природу, камни, людей, потом вдруг снова холодные дожди или льдинки... В общем, крутила погодка по-революционному! Но не долго: седьмого ноября, в день Великой Октябрьской Социалистической Революции осень уступала зиме: окончательно ложился снег в этот "красно-кумачовый" день, трещал по-хозяйски мороз, подвывал за окнами ледяной ветер. Потому на демонстрацию шли уже в зимней одежде...
Лишь один раз, помню, на седьмое ноября вдруг полил дождь. А я как раз пошёл на демонстрацию в новом зимнем пальто (родители купили мне его накануне!). И вот по началу-то было жарко, потому его полностью расстегнул и щеголял в праздничной колонне расстёгнутым. А как хлынул дождь, почему-то не застегнул его. Наверное, просто позабыл. А может, бравировал ещё перед одноклассниками: хотел показаться таким лихим парнем, что даже, дескать, в дождь нараспашку! Так или иначе, не застегнул и пожалел: промок насквозь. И родителям я не сразу признался, что в дождь ходил нараспашку. А они всё ломали голову, почему же я так вымок!
- Нет, не может быть, чтоб пальто так вымокло насквозь! - убеждённо говорил папа, щупая плотный и новый материал пальто. - Не может быть!
- Да конечно не может быть! - с ним сразу соглашалась мама и с лукавой улыбочкой вдруг спросила меня: - Ты, наверное, расстёгнутым был? Правда? Ну, признайся, ругать не будем.
И, почмокав губами, я, наконец, грустно признался...
5
Тротуары перекопаны - не пройти, не обойти. Горы земли и глины. А вдоль дороги трубы лежат новые. И тишина...
Уже более тридцати лет Казахстан независим. Но я не помню ни одной зимы из этих тридцати зим, чтобы в квартире было тепло: всегда батареи еле тёплые и всегда в квартире не выше пятнадцати-шестнадцати градусов!
А ведь наш город во времена моего детства и моей юности все приезжие называли "самым тёплым городом страны": батареи в квартирах, гостиницах, учреждениях, не говоря уж о больницах, садиках и школах, были настоящими раскалёнными печками, от прикосновения к которым можно было обжечься!
Понятно, что в те времена ТЭЦ была новой, потому работала надёжно, без всяких аварий и серьёзных поломок, и на местный - "карагандинский" - уголёк деньги всегда были, потому запасов его было на многие годы вперёд. Но не это главные причины знаменитого "степногорского тепла". Главная причина заключалась в том, что вопрос отопления был на особом контроле у городских властей, точней даже, на особом контроле конкретного человека: специально назначенного ответственного чиновника.
И даже не это главная причина, что был конкретный человек, головой отвечающий за температуру в домах. Главная причина, всё-таки, была в том, что тогда было просто другое отношение властей к простым людям.
Просто другое отношение властей к простым людям: человеческое, не формальное. И это факт...
Зато сейчас, уже более тридцати лет, батареи зимой еле живые. В чём же причина?
Что? старая ТЭЦ? А почему за тридцать лет не построена новая или не введены дополнительные мощности, или замещающие мощности на базе старой?
Конечно, шестьдесят лет - срок не малый для ТЭЦ, но ведь надо думать заранее головами. На то они и ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ГОЛОВЫ, которые умеют и должны думать заранее, тем более, если они у ответственных работников (другое дело, если таковых не имеется у них, но тогда зачем назначать таких на ответственную должность?).
Что? денег нет? А где они? куда делись?
Раньше, во времена Советского Союза, Казахская ССР отчисляла часть своих доходов в центр - в Москву, но и то денег всегда хватало на отопление. Сейчас же, уже более тридцати лет, деньги никуда не отчисляются: все доходы остаются в республике и осваиваются исключительно на собственные нужды.
Тогда куда они деваются, если у богатейшего государства не хватает их на первоочередные, жизненно важные меры, к примеру, хотя бы банально на закупку достаточного количества того же самого "местного" уголька, чтобы зимой, особенно в лютые морозы, не экономить его?
Что? теплоноситель остывает, пока доходит по наружным сетям до батарей? А почему по наружным? и почему нет их надёжного утепления? В советские времена он не остывал, почему-то...
А может, причина в том, что власти стали наплевательски относиться к своим обязанностям, то бишь, к своим жителям? Думаю, это ближе к истине...
Приближение зимы тревожит не только меня, - а что я? - я ведь не буду здесь зимовать! Приближение её, конечно, очень тревожит каждого жителя города. Потому все как могут утепляются: клеят окна, готовят обогреватели и даже "буржуйки"! И это не смешно, хоть это и не семнадцатый год Великой Русской Революции - это реальность двадцать четвёртого года двадцать первого века в независимом Казахстане (заметьте: после тридцати лет мирной независимости, я подчёркиваю: мирной)!
А зима в северном Казахстане лютая...
6
В торговом центре "Казахстан" купил творог, который здесь все хвалят, и домашние яйца у продавщицы, которую помню с детства, когда пацаном прибегал к ней с бидоном за молоком.
Она была молодой гладкой и белой, как свежее молоко, что очень было удивительно для казашки и потому необычайно притягательно. Она аккуратно подводила глаза чёрной тушью на своём белом круглом лице, чернила завитки больших ресниц, натирала алой помадой спелые, налитые солнцем губы...
Мне тогда, ребёнку, она нравилась. Она как-то притягивала меня. И я с удовольствием бегал к ней с белым трёхлитровым эмалированным бидоном, с двумя чёрными крупными пятнами на крышке от сбившейся краски.
Она с лёгкой улыбкой медленно брала бидон из моих рук левой рукой, правой брала черпак, погружала его глубоко и неторопливо в канистру, чуть нагнувшись, потом также неторопливо доставала. Белое, густое молоко лилось медленно в мой бидон, словно подражая ей: её неспешным, плавным, казалось, с ленцой, движениям... Эта "молочная элегия" была особенно приятна летним утром, когда в теле чувствовалась ещё сладкая нега, а в озарённом утренними, юными и весёлыми, солнечными лучами магазине была ещё полусонная гладь и таинственная тишь...
Совсем она не меняется: как была молодой круглолицей, белокожей с большими чёрными глазами, по-восточному суженными к вискам, как была с меланхоличной улыбочкой и певучим голосом, как была с терпеливым или, точней, вежливым вниманием к покупателям и с "лебедиными" - плавными и спокойными - движениями, так и осталась!
Всю жизнь в торговле. Всю жизнь в одном магазине и даже, кажется, за одним прилавком. Только тогда всё было государственным, а сейчас частным.
На мой вопрос о яйцах, она ответила, словно пропела:
- Ой... какие они свежие... только сейчас их принесли...
- Это первая категория?
- Ой... это отборные, домашние... с моего хозяйства... - лился плавно и ровно её голосок, словно она пела тягучую и неторопливую, широкую и бесконечную степную народную песню.
После меня к ней подошёл высокий седовласый мужик, с обветренным лицом и широкими красными ладонями, и протянул ей пакет. Она заглянула в него.
- Ой... не знаю я... - запела она ему.
- Ну, сколько дашь, сколько? - с нетерпеливой улыбкой допытывался мужик, видимо, ему позарез нужны были деньги.
- Ой... не знаю я...
- Ну, сколько дашь? - нещадно резал он её песню.
- Ой... иди посмотри у других, сколько это стоит...
- Сходи сама!
- Ой... сходи сам...
Мужик решительно "ломанулся". Не менее решительно походил взад-вперёд вдоль прилавков. Вернулся ещё более решительно и гораздо более серьёзным.
Они договорились. Мужик получил своё и широкими шагами пошёл на выход. Она же выложила из пакета кульки с творогом, красиво их разложила, приклеила к ним ценники.
- Ой... какой свежий домашний творог... попробуйте... только сейчас получила... - пела она теперь уже всем покупателям...
7
За хлебным прилавком уже много лет тихая женщина. И даже женщиной её назвать язык не поворачивается, хотя она почти моего возраста. А хочется её всегда называть "девочкой", ведь она всё та же - светлая, лёгкая, худенькая, с плавными тихими движениями, русыми волосами и искрящимися глазами...
Когда-то вместе с одноклассником - высоким, стройным, с кудрявой рыжеватой шевелюрой парнем - они были красиво неразлучны и единогласно считались всеми (по молчаливому согласию) лучшей в школе танцевальной парой.
Когда-то, помню, они всегда открывали школьные танцы вальсом под чудо-музыку Евгения Доги из кинофильма "Мой ласковый и нежный зверь". Это было школьной традицией: и вальс, как первый танец, и эта волшебная музыка, и именно они, а никто другой.
Будто вчера это было...
Все встают вдоль стен, освобождая центр. Затихает зал. И пожилой, но худенький, как мальчик, с большими глазами и игривой улыбочкой учитель химии торжественно объявляет:
- Наш танцевальный вечер по традиции открывает прекрасный вальс Евгения Доги. Кавалеры, приглашайте дам!
И "накатывают" осторожно первые звуки вальса. И в центр медленно и плавно, словно на волне этих первых звуков вальса, "выплывает" наша лучшая танцевальная пара. Он ведёт её, держа за руку, - их руки вытянуты вперёд. Она рядом с ним совсем маленькая, почти миниатюрная: голова её на уровне его плеча. Он необычно строг и мужественен. Она необычно нежна и женственна. У меня, глядя на них, даже от волнения дыхание сбивается!
Она - в белом коротком платье, красных туфлях. Он - в тёмном строгом костюме, белой рубашке, красном галстуке.
Они становятся друг перед другом в центр зала. Он делает ей кивок. Она, с еле заметной улыбкой на тайно ликующем лице, отвечает ему реверансом. Они медленно протягивают друг к другу руки и... начинают танцевать...
Все смотрят на них, как заворожённые: учителя с умилением, парни - больше с застывшими и ничего уже не значащими усмешками, а девочки - с чуть приоткрытыми ртами...
Они проходят в плавном танце вдоль всего зала, как бы увлекая всех на танец. И после первого их круга, учитель химии не выдерживает: выходит танцевать с десятиклассницей. А за ними - другие. И вскоре вся зала кружится в вальсе!
Те, кто не танцевал, стояли не двигаясь, и молча, и задумчиво смотрели на танцующих. И даже всегда шутливо болтливый Вася, как мы его в шутку называли (на самом деле имя его Сергей), был в этот момент неслышен (он ушёл от нас в прошлом году; Царствие ему Небесное!).
Я почему-то вальс этот никогда не танцевал, хотя хотел и умел танцевать вальс. Но не танцевал, хотя перед каждыми танцами настраивался танцевать его. Не знаю, почему. Может, в последний момент просто стеснялся кого-то пригласить. А может, просто опаздывал пригласить ту, которую хотел...
Сколько лет прошло с тех пор! И давным-давно прошла наша юность, наша школьная пора, наши прекрасные школьные танцы. Но каждый раз, видя её за хлебным прилавком, во мне вдруг звучат первые звуки того самого вальса и тогда...
...они, те самые, такие юные и красивые, неторопливо выходят в центр зала, и снова и снова перед глазами всё повторяется...
И снова, и снова она в танце проносится передо мной всё той же лёгкой, светлой девочкой, в том же белом коротеньком платье, с теми же пышными светло-русыми, блестящими волосами и всё с теми же искрящимися, наверное, влюблёнными глазами...
Всё та же...
Вот только глаза у неё стали чуточку грустней...
8
Дома смотрел фотографии. На них - далёкое откровенное счастье. Это было. Это было и прошло. Ничего не осталось. Остались только фотографии. Осталась только память. Но ведь память - это тоже не мало. Ведь она жива...
Вечер дополнило вино, ломтики сыра, яблоко, оливки, шоколад, "Анна Каренина", которую решил перечитать, а под занавес - радио.
Радио разное: есть "Русское", есть и только на казахском. Но "Русское", как всегда, с сытым базаром, да с бездарными современными русскими песенками. Потому слушал казахскую эстраду. И нисколько не пожалел...