Аннотация: Глава из приключенческого романа, начатого мною в июле 2002 года, да так и похороненного на рубеже 6 и седьмой глав
"ПЕВЧЕСКИЙ МОСТ"
Глава 1
"...И шла судьба за нами, как сумасшедший с бритвою в руке"
(А.Тарковский)
Теплым июльским утром одна тысяча девятьсот одиннадцатого года на набережной Мойки в Cанкт-Петербурге стоял молодой человек в форме пехотного капитана и внимательно рассматривал круглую выбоину в желтой стене большого "доходного" дома. В молодого человека только что стреляли. Он как раз остановился, чтобы поправить сползавшую от быстрого шага набекрень фуражку, когда услышал негромкий хлопок и тотчас же на справа от него на тротуар посыпалась штукатурка. Все произошло так быстро и так не вязалось с благодушным настроением капитана, что он даже не оглянулся на выстрел. Собственно говоря, он даже не подумал о выстреле - подобная мысль была по ситуации совершенно нелепа. Теперь вот, рассматривая выбоину, молодой человек был просто уверен, что это был таки выстрел и стреляли именно в него: набережная в этот ранний час была пустынной, поэтому других толкований не прочитывалось.
Надо сказать, что капитан в своей жизни видал кой-какие виды, по роду своей профессии ему случалось быть под огнем, поэтому того обывательского страха, какой на его месте испытал бы любой гражанский "шпак", он не почуствовал. Недоумение было, пожалуй самой сильной эмоцией, отразившейся на его смугловатом, тонкого профиля лице, украшенном от природы слегка приплюснутым носом и парой чуть раскосых глаз, со всей очевидностью свидетельствовавших о татарском происхождении предков капитана.
Профессионально отметив про себя, что выстрел был скорее всего произведен из винтовки довольно большого калибра, с большого расстояния(не менее ста саженей) и судя по звуку - со специальной насадкой, которые только-только начали появляться в России усердием оружейных контробандистов из Североамериканских штатов, капитан с пол минуты всматривался в окна домов на противоположном берегу канала, откуда могла прилететь пуля, затем пожал плечами, и, поправив все-таки фуражку, спасшую ему жизнь, отправился дальше.
Вскоре швейцар с красными от недосыпу глазами открывал перед ним тяжелую дверь министерства иностранных дел Российской Империи у Певческого моста. Пройдя по полутемному вестибюлю, молодой человек подошел к дежурному офицеру и негромко доложил:
- Сто семьдесят второго пехотного полка капитан Измайлов по распоряжению полкового командира полковника барона фон Пассека прибыл к Его Превосходительству начальнику отдельной канцелярии министерства иностранных дел графу Бобринецкому.
- Их превосходительство еще не принимают. Рано-с. Извольте подняться на второй этаж и обождать в приемной...
Пока капитан поднимается по широкой министерской лестнице, дивясь про себя изрядной потертости устилающих ее ковров, позволим себе сказать несколько слов об этой жертве неудавшегося покушения.
***
Николай Иванович Измайлов, двадцати четырех лет от роду, происходил из мещан Орловской губернии. Дед его, Афанасий Степанович Измайлов, был крепостным у графа Сергея Апполинариевича Измайлова, чью фамилию волею волостного писаря Афоня и получил при выписке паспорта сразу по получении вольной в приснопамятном 1861 году. Поговаривали, что не совсем это и писаревы выходки, а пожелание Их Сиятельства, чьи бастардом будто бы был Афанасий. Правда это или нет - для нас значения не имеет. Хотя тот факт, что по истечении всего лишь нескольких лет по получении воли, бывший крепостной обзавелся буквально на ровном месте пятью мельницами и крепким каменным домом с садом (уже не в родном селе, а в уездном Болхове), наводит на определенные мысли о бескорыстном взносе в развитие мукомольной мануфактуры Афанасия некоего влиятельно и богатого мецената. И то сказать - в этой части Орловщины таких отродясь не водилось.
Ну, да Господь с ним, с меценатом. Афанасий позаботился о том, чтобы его единственное чадо - сын Иван получил приличное образование (сам-то он едва умел писать) и отдал его на обучение в Мценское коммерческое училище, из чего следовало, что царицею наук хваткий крестьянин-купец почитал именно бухгалтерское дело. Иван отцовскою хваткою не обладал, был он нрава мягкого, можно сказать, что был он типичным представителем мещанского звания, порядочным отцом большого семейства, любителем чтения толстых иллюстрированных журналов и обязательной рюмочки анисовой перед обедом. Занятие он себе в жизни выбрал негромкое, но доходное - стал акцизным инспектором табачной фабрики в Ельце, где последовательно: женился на дочери отставного полковника Корзуна (древняя козацкая фамилия!), купил дом с выездом и столовое серебро, принадлежавшее, как утверждал тамошний антиквар Дувидзон, одной из фрейлин вдовствующей императрицы Марии Федоровны, родил двух дочерей и двух сыновей, на чем и успокоился.
К отцовским мельницам, надо сказать, относился Иван пренебрежительно, не раз подбивая Афанасия продать их и удалиться на покой (слава, те, Господи, - дом и так полная чаша!), но старик упорствовал и продолжал сам твердой рукой вести свое дело, уповая уже не на сына-сибарита, а на внуков - Николая и Виталия. Последний к началу двадцатого века имел всего два года от роду, а старший, идя на поводу другого деда - полковника Корзуна, - неожиданно заявил о своем желание поступить в кадеты. Курс в Алексеевском юнкерском училище в Москве Николай Измайлов окончил с отличием аккурат в Канун Русско-Японской войны и был выпущен прапорщиком в 22-й Манчжурский егерский полк - тот самый, который так отличился на исходе Мукденского сражения, прикрывая отход основных сил генерала Куропаткина от наседавших японцев, а затем прикрывая обозы с ранеными от зверствовавших китайских хунхузов. К тому моменту, когда на помощь егерям пробилась конная дивизия будущего героя Гумбинена и Танненберга генерала Самсонова, в полку в строю оставалось не более двух сотен израненных и обессиленных солдат и один офицер - прапорщик Измайлов.
Беспримерное геройство не осталось незамеченным - указом государя императора всем егерям были пожалованы Георгиевские кресты, а Николай, получивший в жаркой конной сшибке глубокий шрам на левую щеку, был вне очереди произведен в поручики и получил должность полкового адъютанта в своем же полку, который отводился на переформирование в Уссурийск. Русские газеты взахлеб писали о героическом отходе егерей от Мукдена, "Биржевка" учредила специальную подписку на сбор средств для чествования отважных воинов, а гимназистки старших классов заваливали почту письмами "храброму россу" поручику Измайлову.
Но военное счастье, дотоле столь благосклонное к Николаю, изменило ему. Дождливой ночью, отряд японских добровольцев, собранный из лучших феодальных семей Островов, снял ножами русское охранение и захватил штаб полка. В последовавшее затем столь же дождливое утро семь офицеров, уцелевших в ночной схватке, были с конвоем отправлены в плен, а два десятка солдат, с которыми некогда было возиться сынам Аматерасу, были обезглавлены самурайскими мечами у разрушенной фанзы в зарослях гаоляна. Картина их казни многие годы стояла у Николая перед глазами.
Но самое невероятное ждало сына акцизного инспектора впереди. Ему удалось бежать из японского плена. В монгольские степи он пришел до невозможности оборванным и отощавшим. Там ему повезло - он наткнулся на караван бурятов-буддистов, шедших на паломничество. Буряты худо-бедно понимали по-русски и Николаю удалось уговорить их взять его с собой. Старший каравана показал русскому большую медаль, сделанную из золотого царского червонца и сказал:
- Мы идем в горную страну Цзу, а затем в священный город
Лхассу. И хотя лишний рот нам не нужен, тебе будет лучше
идти с нами. Сакья-муни учит нас помогать людям.
...Через четыре месяца караван преодолел перевал Тан-ла и Николай увидел лиловое нагорье Центрального Тибета. Тогда он еще не знал, что в этом замкнутом и отрезанном от всего мира крае ему придется провести долгих три года. Только в январе 1909года, поручику русской армии Измайлову удалось добраться до русского консула в Пекине. А еще через полгода, измотанный морским путешествием через два океана, он сошел с борта парохода "Саратов" в Санкт-Петербурге...