Дом у кузнеца оказался небольшим, всего-то две крошечные комнатки, располагался он на отшибе. Первая комната служила одновременно кухней, столовой и гостиной (если Янык, конечно, знал такие мудрёные слова), а вторая каморка, видимо, считалась спальней. Впрочем, и в первой комнате можно было спать, и вполне вероятно, что зимой кузнец так и поступал - на печи все же теплее, чем в спальне, которая к утру наверняка совершенно выстывала -- дом давно не подновляли, тут и там сквозило из щелей.
В жилище было не убрано. Не сказать, чтоб очень уж грязно или пыльно, но на столе громоздится немытая посуда, печь явно давно не белена, по углам можно приметить паутину, пол не метен, да и вообще складывается ощущение какого-то беспорядка из-за повсюду разбросанных вещей.
Вот в спальне было чисто - да и не мудрено навести порядок в комнатке, где, кроме кровати, ничего почитай и нет. Постель аккуратно застелил, подушки уложил горкой друг на дружку - вот и вся уборка. Должно быть, тут когда-то жили родители Яныка, а потом, возможно, его сестра.
Маша устроила Веся в спальне со всеми возможными удобствами. Она мало чем могла ему помочь - лекаря не позовешь, у самой денег нет (она, отчаянно стыдясь такого поступка, обыскала карманы его сильно пострадавших штанов, но ничего не нашла), у кузнеца у самого средств в обрез, а сами они слабо разбиралась в медицине. Вернее, Янык руководствовался принципом "само заживет, а не заживет, так отвалится". Маша же ходила на курсы первой помощи, но о черепно-мозговых травмах там рассказывали мало, объяснили только, как правильно перевязать пострадавшего и как до травмпункта доставить (а лучше врачей вызвать!), так что такие знания мало чем могли помочь: Веся уже и потаскали и вниз головой, и на руках, так что если и было у него, скажем, внутричерепное кровоизлияние, ничего уж не поделаешь!
Девушка могла разве что перевязать Веся получше да убедиться, что других серьезных ран нет. Для этого пришлось Веся полностью раздеть, но другого выхода не было. К счастью, иных повреждений она не обнаружила, а ожоги и царапины за серьезные не посчитала, тут Янык был прав: сами заживут. Правда, она все равно их промыла и обработала водкой: при неимении других антисептиков и это было настоящим подарком. Маша не сомневалась: будь Весь в сознании, предпочел бы употребить этот... напиток вовнутрь, но, по счастью, он лежал без памяти.
Кузнец, который суетился по хозяйству: подносил воду, чистые тряпицы (хорошую простыню не пожалел на бинты!), - из лучших побуждений предложил остричь аристократу длинные волосы. Оно бы и неплохо: перепачканная золой коса марала чистые подушки, да и в целом страшно мешала Маше при перевязке. Однако девушка все-таки не согласилась - слишком жива была в памяти та недавняя сцена, когда Весю досталось за его длиннющие патлы, а кроме того, ей врезались в память слова, что шевелюра Веся напрямую связана с его служением богу, а тревожить богов без причины, или, пуще того, оскорблять их, Маша опасалась, пусть вслух и не признавала этого. Слишком многое из того, что произошло на ее глазах, никак нельзя было объяснить с материалистической точки зрения. Пусть девушка допускала, что она просто слишком мало знает, но все же предпочитала не шутить такими вещами.
Так что с волосами Веся пришлось повозиться, но все же обработать рану и перевязать ее удалось без ущерба для его драгоценной косы. Подумав, Маша ее еще и расчесала -- нашелся в хозяйстве Яныка невесть откуда взявшийся лошадиный гребень, - иначе потом Весь бы такой грязный колтун не разодрал!
На этом возможности помочь Весю у Маши закончились, оставалось лишь ждать, когда он придет в сознание.
Теперь, когда Весь, казавшийся особенно маленьким и несчастным на монументальной кузнецовой кровати, оказался весь в повязках, Маше снова стало его жаль. Она свыклась с ним и даже к причудам аристократа стала относиться намного снисходительнее. В конце концов, они оказались товарищами по несчастью в этом негостеприимном мире, пусть даже дальше их дороги навсегда разойдутся, но сейчас они были соратниками и не раз помогали друг другу. Конечно, это не означало, что Маша была готова принять все выходки Веся, однако и бросить его на произвол судьбы просто не могла. Хорошо всё-таки, что он жив, а то девушку бы совесть замучила!
Маша прикрыла дверь, чтоб меньше тревожить пострадавшего, и остановилась, не зная, что делать дальше.
- Да ты присаживайся, - понял ее сомнения кузнец. - Сейчас чего перекусить найду. Ты, небось, еще не вечеряла?
- Не успела, - согласилась Маша.
Но садиться не стала - негигиенично есть за неубранным столом и среди грязной посуды. А разве настоящая общевистка станет бояться работы?
Так что девушка принялась убирать со стола и складывать посуду в таз: мыть ее так не слишком-то удобно, но за время работы у портного она наловчилась.
Янык не спорил, лишь одобрительно наблюдал, как девушка споро хозяйничает.
-Я пока что конька вашего в кузню сведу, - решил он. - А то тут вдвоем и не повернуться! Я живой ногой туда-обратно, идти-то всего ничего...
Вскоре в комнате уже был полный порядок: блестела свежевымытая посуда, вещи расставлены и разложены, грязные полотенца заменены чистыми: нашелся у кузнеца сундук с разным нужным тряпьем, видно, от матери остался или от сестры...
А сам он и правда возвратился очень скоро, долго умывался во дворе у бочки с дождевой водой, фыркал и отдувался, а когда вошел в дом, Маша его и не признала сразу! Оказалось, что у Яныка чистая светлая кожа (кое-где сажа не отмылась, но это уж мелочи), волосы от воды завились кольцами, да и в целом он оказался парнем хоть куда.
-Ну, давай поедим, что ли! - весело сказал он, усаживаясь за стол. - Глянь в печи, там было чегой-то...
В печи нашелся чугунок с горячей водой, да и каша с грибами томилась на припеке. Летом печь обычно топят далеко не каждый день, а готовят сразу на несколько дней, так что это можно считать большой удачей.
Маша проворно собрала на стол - каша, кринка молока да кусок хлеба составили их ужин. Кузнец от души поблагодарил девушку за помощь, и они принялись с удовольствием уплетать вкусную рассыпчатую кашу.
- Прощения просим, если что не по вкусу, - прогудел кузнец. Голос его напоминал гудение огня в печи кузницы. - Хозяюшки в доме нет, а без бабской руки, сама понимаешь...
Маша кивнула в знак согласия - понятно ведь, что мужчине не с руки самому с домом управляться, да еще и в кузнице работать.
А кузнец продолжал:
- Хозяйством у меня племянница заправляет, но у нее своя семья, некогда ей особо у меня возиться. А женка моя померла уже два года как, да все никак работящую девку не подберу, чтоб не зазорно было женой назвать. А ты, я смотрю, девица справная и прилежная, работа так и спорится!
При этом он так ласково посмотрел на Машу, что девушка застеснялась и слегка покраснела. Даже у наивной Маши не было никаких сомнений, что он сказал это специально, чтобы обозначить свои серьезные намерения.
Признаться откровенно, Маше это было лестно. В кои-то веки в ней здесь видели не бессловесную скотину, рабыню или просто симпатичную девицу, а работницу! Ведь так приятно, когда хвалят за успехи в труде!
Сразу вспомнилось, как Второй Секретарь вручал ей награду за нелегкий труд, как благодарил за успехи... Как чудесно сознавать, что и ты внесла свою лепту в то, чтоб наполнить закрома Родины!
- Спасибо на добром слове, - ответила она вежливо, делая вид, что не поняла грубоватого намека кузнеца.
Надо отдать ему должное, Янык понял ее затруднения и предложил миролюбиво:
- Давай почивать укладываться, поздненько уж. Как там твой попутчик-то, дышит еще?
- Дышит, - вздохнула Маша и принялась убирать со стола.
Вскоре выяснилось, что с устройством на ночь возникают некоторые проблемы. Кузнец предложил Маше укладываться наверху, на печи, а сам улегся на полатях. И правильно, ему было бы очень неудобно спать наверху, уж больно там мало места для такого крупного мужчины. Даже Маша уместилась, лишь свернувшись клубочком, а ведь кузнец был выше ее на целую голову! Но особенного выбора не было, разве что улечься в обнимку вдвоем на полатях...
Откровенно говоря, после тщетных попыток устроиться поудобнее, Машу стал одолевать соблазн так и поступить, уж больно неудобно было спать на печи. Конечно, зимой это было бы самое завидное место в доме - тепло и уютно, но летом остаточный жар только вредил сну.
Кроме того, кузнец вскоре оглушительно захрапел, что не добавило добрых чувств Маши к нему. Попробуйте-ка заснуть, свернувшись в три погибели, в жаре, да еще и под чужой храп!
Но в конце концов усталость все же взяла свое, и Маша забылась сном.
Следующая проблема возникла, когда девушка проснулась ранним утром от того, что ей настоятельно потребовалось выйти на двор.
Хитрость заключалась в том, что полати вплотную примыкают к стенке печи, и таким образом, единственный спуск с нее проходит как раз через полати.
Кузнец еще спал, а чтобы слезть с печи, Маше пришлось осторожно сползти к нему, а уж потом - на пол.
Девушка старалась двигаться тихо, но предосторожности не помогли - кузнец все равно проснулся. Видно, он достаточно долго жил один, чтоб просыпаться от ощущения чужого присутствия в доме.
- Маша? - спросил он совершенно не сонным голосом.
- Да, это я, - пискнула Маша в ответ.
Неловко было стоять на постели Яныка в одной сорочке, тем более, что голые ноги девушки оказались совсем близко от лица кузнеца.
Смешно, других мужчин она не особенно стеснялась, а в присутствии кузнеца совершенно терялась. (Кстати, ноги были не сказать, чтобы очень чистые, поэтому Маша засмущалась еще больше.)
По счастью, едва начало светать, да и ставни были плотно затворены на ночь, иначе Яныку открылся бы куда более занимательный вид, нежели одни только ступни Маши. А так все скрывал благословенный сумрак.
- Утро доброе, Машенька! - ласково улыбнулся кузнец и сел.
Маша и сама не поняла, как вдруг оказалась в его объятиях.
Янык прижимал ее к себе и ласково целовал лицо девушки, и в его руках Маша чувствовала себя слабой и хрупкой, что с девушками ее сложения случалось крайне редко. А ведь женщине так приятно чувствовать себя маленькой и беспомощной! Конечно, дома Маше не так уж и редко встречались сильные мужчины - к примеру, сталевары, или там горняки. Но в этом мире такие крупные люди встречались редко - не кормят их, что ли?
Так или иначе, но Маше понравилось целоваться с кузнецом. Немного мешала колючая борода, но, право, это все же лучше, чем утренняя щетина!
Она забыла даже, по какой причине так торопилась выйти из избы...
Дело шло к тому, что утро у Маши и ее кавалера начнется весьма приятственно. В самом деле, что может быть лучше такого начала дня, тем более, если девушка лишена чувственных радостей уже добрых полгода? Ведь не зря Машу учили еще в школе, что вынужденное воздержание очень вредно для здоровья!
Кузнец ласкал ее с такой грубоватой нежностью, что девушка совершенно таяла в его объятиях...
Тут бы все и перешло к логическому продолжению (благо, как уже упоминалось, Маша была в одной сорочке, а Янык и вовсе спал обнаженным), но вдруг из-за плотно закрытой двери в спальню раздался глухой стон, полный мучительной боли.
Заслышав этот звук, Маша встрепенулась и попыталась выбраться из объятий кузнеца, пусть и испытывая острое сожаление, что их так не вовремя прервали.
- Не уходи, - взмолился тот гулким шепотом, - пусть его!
- Не могу, - так же шепотом ответила девушка. - Нужно посмотреть, что с ним.
Янык неохотно отпустил Машу. Девушка поспешно оправила задравшуюся сорочку и, как была босиком, направилась в спальню к Весю.
Оказалось, что ничего страшного не произошло, просто раненый метался на постели, так и не придя в себя. Сквозь повязку проступило кровавое пятно, так что Маше пришлось заново перевязывать Веся.
Пока она промывала рану и бинтовала ему голову, на улице окончательно рассвело...
Весьямиэль очнулся от страшной головной боли. Так череп у него не раскалывался даже в те благословенные годы, когда он был зеленым юнцом и мог себе позволить попойки с приятелями хоть каждый день. Вот по утрам бывало скверно, пока дед, поглядев на страдания лихого внука, не обучил его кое-чему. Похмелье легко излечивалось, вот только... на этот раз это было никакое не похмелье. Вернее, и оно тоже, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что Весьямиэль испытывал сейчас.
Собрав расползающиеся, будто шустрые слизняки, мысли, он смог-таки установить причину... мягко говоря, недомогания: источник боли сконцентрировался в районе макушки, а голову стягивала неумело наложенная повязка. Прекрасно, значит, кто-то о нем позаботился!
Последним, что помнил Весьямиэль, была пьяная шлюха, несколько пустых бутылок, собственный вопль "еще вина!", а потом чужие крики -- кричали о пожаре, девка подхватилась и выскочила из комнаты, в чем была. То есть в одном одеяле и какой-то кружевной тряпке. Он попробовал было выйти за ней, зацепился за собственный сапог, рухнул носом в пол, с трудом встал, выбрался за дверь, надышался дымом (в горле до сих пор неприятно першило), а потом, кажется, на него что-то свалилось. С этого момента -- провал. И вот он здесь, на неудобной, слишком мягкой постели с душными подушками...
"Ну что ж, друг мой, - поздравил себя Весьямиэль, жалея, что не может поднять тост, - тебе в очередной раз сказочно повезло! Боги определенно тебя берегут, знать бы еще, для какой надобности?"
Татуировка под кожей едва заметно ворохнулась, и Весьямиэль прекратил неуместные мысли. О богах лучше лишний раз не помышлять всуе!
"Интересно, кто же меня выволок? Не та девка, это точно, она смылась. А кто другой полез бы за мной в огонь? А там хорошо полыхало, это-то я запомнил..."
Весьямиэль прислушался. Слушать мешала пульсирующая боль, и он приготовился пустить в ход дедово средство, но вовремя одумался: если его спасли вовсе незнакомые люди, а у спасенного внезапно заживут все раны, его и колдуном объявить могут! Нет уж, судя по всему, череп цел, а остальное само заживет... Вот только боль снять, чтобы не мешала слушать и размышлять, а симулировать страдания он всегда сможет!
Так он и поступил -- снова заскреблась татуировка под кожей, на этот раз успокаивающе, дескать, давно бы так, - и Весьямиэль пожалел, что она не работает без его, так сказать, руководящих указаний. Будь он без сознания, ничего бы и не вышло, а жаль! Удобно было бы... Может, дед и такое умел, да Весьямиэль не успел его расспросить. Теперь уж не спросишь.
Он прислушался: из его каморки дверь вела в соседнюю комнату, это очевидно, не на улицу же! И вот за этой дверью что-то или кто-то завозился, ойкнул, а потом Весьямиэль услышал густой добродушный бас:
-С добрым утром, Машенька!
"И она тут!" - странно, но он почувствовал даже... не радость, но что-то близкое к удовлетворению. Никуда не подевалась, не сбежала, не потерялась. Уже хорошо! Но кто этот басистый мужчина?
А мужчина, судя по всему, времени даром не терял. Вот Маша пискнула (каким должен быть здоровяк, чтобы заставить эту девицу издавать такие вот звуки, Весьямиэль представлял с большим трудом), потом раздалось басистое воркование, потом звуки смачных поцелуев... Похоже, затягивать с прелюдией за дверью не собирались, и...
"А мне-то что, собственно? - хмыкнул Весьямиэль. - Я своё получил, пусть девка тоже порадуется! Но, с другой стороны..."
Он быстро прикинул расклад: очень может статься, что этот неизвестный его и вытащил из огня. Маша могла упросить, она такая! Значит, она ему обязана. Весьямиэль тоже, но с него вряд ли кто потребует подобной платы! (Кстати о плате, хорошо бы узнать, где лошади и телега со всеми пожитками! С прыткой общевистки станется позабыть о "косной частной собственности", а там, к слову сказать, много ценного припрятано...) Положим, уплатит раз, другой, а если ей понравится? Девки на это дело податливы, Весьямиэль знал, а тогда выходит, что Маша может решить остаться. А что? Какой бы она ни была общевисткой, а бабье все равно верх возьмет: захочется замуж, детей... И как потом, за волосы ее отсюда тащить? Мужик-то, судя по всему, недурен, раз уж она так разахалась! Нет уж, лучше принять превентивные меры...
И раскинувшись на подушках (пару он мстительно сбросил на пол -- терпеть не мог этой крестьянской роскоши), Весьямиэль закатил глаза и протяжно застонал. Его не услышали: как раз снова запищала Маша. Пришлось стонать громче, уже просто до неприличия: раненые так не стонут!
На этот раз помогло: что-то расстроенно забубнил мужчина, Маша ответила, прошлепала босыми пятками по полу, прибежала в одной сорочке, раскрасневшаяся и зацелованная. Весьямиэль сквозь ресницы поглядывал на нее, пока она заново перевязывала ему голову: а ведь и правда, когда не надувает губы и не корчит из себя этакую деву-воительницу, очень даже недурна! Потом Маша, добравшись до его ожогов, пристроила его голову себе на плечо -- а вышло, на грудь, и Весьямиэль, по сути, понял, отчего так огорчался неизвестный мужчина.
"Что ж, - решил он. - Если я хочу поскорее убраться отсюда, надо побыстрее встать на ноги. А главное -- не допускать этих вот... воркований!"
Когда Маша вернулась в общую комнату, Янык уже оделся и принялся сосредоточенно растапливать печь. И верно, запасов еды у него было совсем немного, даже позавтракать они двое могли разве что хлебом со сметаной, да и тех осталось мало. Требовалось что-то приготовить, да за птицей присмотреть (у кузнеца всего-то и был десяток куриц, поскольку возиться с коровой или свиньей ему было попросту некогда, готовое купить куда проще). Да и не особо заведешь большое подворье в городе, не село ведь!
Пока Маша хлопотала по хозяйству, Янык отправился на рынок за продуктами, а потом в кузницу.
Девушка слабо представляла себе кузнечное ремесло (по правде говоря, и дома она знала об этом деле лишь то, что большинство таких работ нынче выполняют машины, так что людям нет надобности надрываться), но понимала, что труд кузнеца очень и очень нелегок.
В свою очередь, она честно старалась привести в идеальный порядок хозяйство Яныка. И правда, не сидеть же сложа руки! Бездельничать девушка была не приучена, да и соскучилась она, признаться, по простому честному труду, так что с радостью принялась домовничать.
Работа у портного научила ее, что к чему в местных хозяйствах, так что Маша сумела навести порядок в избе и на подворье, приготовить еду даже разобраться на дворе: там обнаружилась пропасть всякого старого хлама, которому место было на помойке либо в костре!
В итоге к вечеру Маша просто с ног валилась от усталости.
С отвычки такой труд был до невозможности утомителен, и за ужином девушка с трудом сдерживала зевоту. Спать хотелось просто неимоверно, а потому она старалась поскорее завершить вечерние дела и отправиться на боковую.
Она устала, да так, что, когда ее окликнул Янык, не почувствовала ничего, кроме глухой досады. Чего хорошего, еще приставать начнет, а сейчас Маше было просто не до того. Пресловутое женское "отстань, голова болит" было готово сорваться с ее уст.
Но кузнец не стал пытаться ее приголубить.
- Машенька, это тебе, - смущенно заявил он, протягивая девушке что-то яркое.
Это оказались красивые синие бусы, и Маша, даже несмотря на усталость, почувствовала благодарность и некоторое смущение.
Подарков ей до сих пор в этом мире никто не дарил, не считая разве что презентов от старосты и портного еще в Перепутинске, да и то это были не подарки, а скорее аванс за интимные услуги.
- Спасибо, Янык, - искренне поблагодарила Маша. - Они просто замечательные!
Она поднялась на цыпочки, чмокнула оробевшего кузнеца в щечку и отправилась спать.
Надо ли говорить, что на сей раз долго пришлось засыпать Яныку, а Маша отошла ко сну почти сразу?
На следующее утро девушка спала почти непробудно, так что кузнецу пришлось вставать раньше. Но вскоре Маша все же поднялась - хочешь, или не хочешь, но надо просыпаться и заниматься хозяйством, такова женская доля. Кормить своего мужчину нужно сытно и вкусно, а Маша все чаще думала о Яныке, как о своем мужчине. Он обращался с девушкой так робко и нежно, смотрел на нее таким влюбленным взглядом, что даже самое каменное сердце дрогнуло бы, а Маша отнюдь не была равнодушна к своему ухажеру.
Статный кузнец заставлял сильнее биться девичье сердечко, да и было от чего: он был воплощением женской мечты о сильном плече, при этом этот грубоватый мужчина относился к Маше трепетно, любовно взирал на нее. Как тут устоять?!
Чтоб порадовать Яныка, она надела подаренные им накануне бусы. Признаться, они очень нравились и самой Маше, хоть и были не из драгоценных камней, а из самого обычного крашеного стекла. Она успела уже узнать: тут и такие недешево стоили!
- Благодарствую, Машенька. Хорошая ты хозяюшка, - ласково сказал он после завтрака, а потом робко добавил, - и такая красавица!
Маша покраснела, не зная, что на это сказать. Впрочем, слова и не потребовались - достаточно было ответить на поцелуй кузнеца.
Но стоило им всерьез увлечься, как из соседней комнаты раздался слабый голос Веся. Нет, аристократ отнюдь не звал Машу на помощь, он ожесточенно ругался, да так, что девушка мигом покрылась густым румянцем. Разве можно такие слова говорить?! Ясно, ему больно, но... зачем так-то?!
Конечно, Маше пришлось тут же спешить на помощь болезному товарищу.
Ох уж этот Весь, не мог побыть в беспамятстве хотя бы еще полчасика!
Надо сказать, что пациентом Весь был очень вредным. И без того отвратительный характер его стал еще противнее. Весь бесконечно привередничал, требовал от Маши то питья, то взбить подушки, то проветрить комнату -- на этом у него был просто пунктик какой-то! Подавай свежий воздух, и всё тут...
Словом, девушке уже надоело суетиться вокруг него, обеспечивая недужному комфорт и уют. На курсах по оказанию первой помощи им рассказывали, что больные часто капризничают, и причиной этому - боль и физические недомогания, так что относиться к ним нужно, как к детям. Но Маша так устала терпеливо сносить капризы Веся, да еще и управляться с хозяйством, что невольно начала подумывать, как же хорошо было, когда тот был без сознания. К искреннему желанию стукнуть его посильнее и вернуть в это благословенное состояние она еще не пришла, но до этого оставалось не так уж долго...
На второй день Весьямиэль счел, что вполне уже может прийти в себя. И точно: кузнец -- а этот бородатый здоровяк, который по-хозяйски обнимал Машу за талию (Весьямиэлю видно было в приоткрытую дверь), оказался именно кузнецом, - заявил, мол, он сразу так и сказал. Дескать, такие худосочные -- они крепче иных бугаев будут, гнутся, а не ломаются!
Тонкий слух пригодился Весьямиэлю, как никогда раньше. Так, из обрывков разговоров он с большим удивлением узнал, что из горящего борделя вытаскивала его Маша, а вовсе не кузнец. Вот уж чего он от нее никак не ожидал! С другой стороны, она общевистка, а по этой их дурацкой вере все люди братья, всех надо любить и спасать. А он-то ей не вовсе чужой, как-никак. Но это надо совсем голову потерять, чтобы в огонь за ним прыгнуть! С другой стороны, не сделай она этого, сейчас Весьямиэль уже ни о чем бы не рассуждал...
А кузнец-то совсем сбоку припека, случайный знакомый, польстившийся, как понял Весьямиэль, на красивую девку и пустивший ее на постой. И вроде бы даже платы не взявший (а где бы Маша денег раздобыла?). Видно, рассчитывал на иное, но Весьямиэль не собирался этого допускать. Еще не хватало!.. Конечно, этой парочке ничего не стоило уединиться где-то еще, вне пределов досягаемости его противного -- а мужчина старался, как мог, - голоса, но... где? В кузнице грязно, а еще там подмастерье и полно любопытных глаз вокруг. И так, поди, вся улица судачит, что у кузнеца Яныка супружница завелась! Весьямиэль слышал, что к Яныку заходила какая-то его родственница: прибраться и приготовить еды на неделю, столкнулась с Машей и аж опешила. Правда, вроде даже обрадовалась, что возиться больше не придется, но новость наверняка разнесла по всем окрестным дворам!
На сеновале? Нет у Яныка сеновала, а на чужой его никто не пустит. Ну не во дворе же? Это не деревня, в лес под куст не уйдешь. Так что, как полагал Весьямиэль, бдительность и еще раз бдительность сберегут девичью честь!
Правда, приходилось соразмерять прыть: в голубых Машиных глазах уже читалось отчетливое желание огреть Весьямиэля чем под руку попадется, а ему уже хватило травм. Оставалось только залечивать раны поскорее, и хоть это было в его силах!
Ну а кроме того, - тут Весьямиэль обычно гадко ухмылялся, - у него имелся еще один козырь в рукаве. Телега-то с лошадьми нашлись, не профукала их Маша, стало быть, у него найдется, чем заплатить кузнецу за постой. Ну а Маша... как справиться с нею, он тоже знал.
Маша так замаялась, что не сразу заметила, что кузнец не пришел обедать.
"Видно, работы так много, что ему некогда!" - поняла она и принялась собирать еду в корзинку, чтобы отнести ее в кузню. Весь вполне обойдется без нее полчаса, а Яныка нельзя оставлять голодным.
Кузница располагалась совсем недалеко.
Маша вошла в нее и остановилась на пороге, с любопытством оглядываясь. По правде говоря, обстановка сильно напоминала ей родной завод, по крайней мере, тут царила та же атмосфера напряженного труда. Конечно, в этом мире девушке уже доводилось бывать во владениях кузнецов, но до сих пор ей не приходилось лицезреть их за серьезной работой. Что именно мастерил Янык, ей было не видно, но понятно было, что он так увлечен, что вовсе забыл о еде.
Неведомо, как, но кузнец услышал ее даже в царящем в кузнице лязге.
Он прервал работу и взглянул на Машу, застывшую у входа.
Его голубые глаза казались еще ярче на перемазанном лице, а смущенная улыбка вызывала желание подойти поближе и ласково провести ладонью по щеке мужчины.
И еще больше смутилась, когда кузнец поклонился в ответ и сказал:
- Благодарствую, Машенька, за ласку и заботу.
Покрасневшая девушка подошла к нему и отдала корзинку со снедью. Дичко хихикнул в кулак, а Янык отер руки какой-то ветошью, еще раз улыбнулся девушке и принялся наворачивать приготовленные Машей вкусности, делясь, конечно, с подмастерьем.
Девушка стояла рядом, с нежностью наблюдая, как кузнец ест.
Наконец импровизированная трапеза закончилась, и Янык с улыбкой поблагодарил Машу за угощение. Дичко тоже поклонился, пряча глумливую усмешку, а кузнец пошел провожать девушку.
Он немного поколебался, в явной неловкости сгибая и разгибая подкову (ах, как перекатывались при этом сильные мышцы!), но все же вымолвил:
- Прощения просим, но работать надобно.
И правда, это было не лучшее место для нежностей - вокруг так грязно, что девушка ни за что не взялась бы здесь убираться (хватит, и так намучилась, пока избу прибрала), да и сам кузнец был грязным и потным, что тоже не располагало к любви.
Да и сам Янык, видимо, не слишком стремился к этому, опять же, и Дичко тут, а у него язык наверняка длинный-предлинный. А в доме Весь! И никуда от него не денешься...
Маша вышла из кузницы, раз и навсегда уяснив для себя, что работа для мужчины всегда важнее всяких глупостей вроде женщин...
Тем временем Весь сделался вовсе невыносим. По-видимому, его бесила собственное бессилие и невозможность даже выйти ко столу - тут же начинала кружиться голова и накатывала позорная слабость. Тогда он картинно вис на Маше -- помощь от кузнеца принципиально не принимал, фыркал и говорил, что от того разит потом, гарью и вообще невесть чем. Янык пока терпел, но Маша подозревала -- это лишь до тех пор, пока Весь не поправится!
Но после ужина (Весь ел прямо в постели, как настоящий аристократ, а Янык с Машей - как положено, за столом), Весь решительно заявил:
- Хватит нам здесь прохлаждаться, и так сколько времени потеряли! Так что завтра уезжаем.
- Но ты еще не выздоровел! - попыталась возразить Маша, у которой от перспективы разлуки с кузнецом предательски заныло в груди.
- На телеге поеду, невелик труд, - отрезал Весь, явно настроенный укатить поскорее.
При этих словах Маша бросила беспомощный взгляд на Яныка, стоящего рядом с нею у постели Веся.
Кузнец сделался темнее тучи - видно, не по нутру ему была предстоящее расставание. Не сказав ни слова, он опустил голову и вышел из избы.
- Разве мы не можем еще на денек задержаться? - умоляюще спросила Маша. Она как-то позабыла, что они равноправные путешественники - в сложных ситуациях главенство на себя брал Весь, и это не раз их выручало.
- Ты что, совсем дура? - грубо поинтересовался тот. - Нас ищут, ты не забыла? А мы тут на виду у всех торчим уже который день, того и гляди, поймают! А про тебя с этим увальнем весь город уже, поди, сплетничает!
На это возразить было нечего.
Кроме робкого: "А можно, я останусь?"
Весь так взъярился, что даже сел на постели без посторонней помощи.
Он уничижительно посмотрел на расстроенную Машу и заявил:
- Правду говорят, любовь зла. И что ты будешь здесь делать? Коров доить и детей нянчить? А как же твой драгоценный народ? Как же твоя идиотская "революция"?
Последнее слово он произнес с таким сарказмом, что Маша вскинулась и возмущенно заявила?
- Не смей так говорить! Революция - это великая задача, стоящая перед всем трудовым народом! И она обязательно свершится!
- И как же? - коварно осведомился Весь, внезапно успокаиваясь. - Плохие сами по себе раскаются и станут хорошими? О твоем учении никто, кроме тебя, толком ничего не знает. Одни эти... разбойники. И те переврали всё, что слышали! Хочешь, чтобы общевизмом в веках называли их ересь?
Что тут ответить? Весь был прав. Но почему же приходится выбирать - личное счастье или благо народа? Разве она не заслужила простого женского счастья - любящего мужа и здоровеньких детей?
- И вообще, как ты можешь бросить меня одного? Я же теперь совершенно беспомощен и без тебя не обойдусь, - продолжал добивать ее аристократ.
Чувство долга не было чуждо Маше, и она невольно задумалась: в самом деле, как будет без нее Весь, когда он и на ногах-то стоит с трудом? Вон какой маленький и слабый, похудел еще сильнее, осунулся, синяки под глазами... Жалко бедолагу. А она... она сильная. Как иначе?
Не найдя слов для ответа, Маша отвернулась и молча вышла из дома.
Как ни крути, а без разговора с Яныком не обойтись.
Кузнец сидел на ступеньках у входа, грустно разглядывая собственные натруженные руки.
Услышав шаги, он встрепенулся и подскочил с места.
- Машенька, как хорошо, что ты пришла! - обрадовался кузнец. _ Мне с тобой переговорить надобно.
- Да, надо, - эхом отозвалась Маша, опуская глаза и комкая ткань платья.
Но ни один из них не решался заговорить о том, что действительно волновало.
Наконец, кузнец собрался с духом и выпалил:
- Оставайся со мной! Свадьбу справим, как положено, заживем припеваючи.
- Я не могу, - тихо ответила Маша.
- Значит, не мил я тебе? - как-то сразу вдруг съежился Янык и отвернулся.
Конечно, Маша не выдержала:
- Что ты такое говоришь? Ты очень хороший! - она сделала шаг к кузнецу и коснулась его щеки. - Но у меня есть долг. Весь... Народ...
Толком объяснить она не могла, да кузнец и не слушал:
- Какое тебе дело до них? - горячо спросил он, прижимая к себе девичью руку. - Ты о себе думай, о счастье своем! А ты все о чужих радеешь, а они тебе и слова доброго не скажут! Вот за тобой кто бы в огонь прыгнул? Весь этот твой, к примеру? Да нет, еще бы и вслед плюнул, туда, мол, и дорога! И разве для тебя такая жизнь - по дорогам колесить, да полюбовницей этого Веся быть? Выходи лучше за меня, всю жизнь будешь, как вареник в сметане кататься!
- Я подумаю, - тихо ответила Маша, и сама находясь во власти мучительных сомнений. Конечно, все, что говорил кузнец о народе - неправда. Просто он ничего не знает об общевизме, ведь Маша, памятуя наказ Веся, опасалась хоть с кем-то заговаривать об этом. Да и их отношения с Весем Янык совершенно неправильно понял. Впрочем, тут виной всему могла быть банальная ревность.
Они тихонько стояли, обнявшись, когда из избы послышался требовательный голос Веся, зовущего Машу.
Вздохнув, девушка выбралась из ласковых объятий кузнеца и вернулась в дом, к Весю, которому вдруг припекло напиться, а вода в кувшине у постели закончилась.
Эту ночь Маша провела практически без сна, не в силах решить, что ей делать дальше.
Пару раз Янык пытался тихонько заговорить с ней, но Весь был бдителен - стоило только кузнецу обратиться к девушке, как Весь тут же звал ее на помощь. А уж о любовных подвигах в такой ситуации и вовсе не приходилось даже мечтать.
Так что поспать толком не пришлось никому из троицы.
Наутро Маша встала с больной головой и полнейшим разбродом в мыслях. Она бездумно собирала на стол, ухаживала за Весем (не замечая даже, что он вполне уже может обходиться без посторонней помощи) и кормила кур.
Весь заявил, что они отправятся после полудня, когда солнце пойдет на убыль.
Грустный кузнец удалился в свою кузницу - работы невпроворот, да и любимые инструменты охотно выслушают все вздохи расстроенного хозяина, не ропща за его невнимательность.
Наконец, все домашние дела были переделаны, и Маша оказалась совершенно свободна. Но она так ничего и не смогла решить, разрываясь между совершенно разными стремлениями. Да еще и мужчины - Весь и Янык - перетягивали ее каждый в свою сторону, отчего определиться становилось еще труднее.
Следовало попробовать уйти от них и поразмышлять наедине. Может, сердце и разум перестанут спорить? С собой девушка захватила Книгу Вождя - свой извечный талисман. По сторонам она не глядела, не то заметила бы, каким взглядом проводил ее Весь...
В отчаянии Маша брела по улицам, прижимая к груди драгоценную Книгу. Что же делать? Кто может подсказать ответ на этот вопрос? Как поступить в этой ситуации? Дома она бы обсудила это с подружками, да еще б с парторгом поговорила, ведь никто лучше него не знает учение Вождя! Ну, кроме, конечно, самого Вождя и Секретарей...
Впрочем... Маше внезапно вспомнилось, что Книга может не только служить чем-то вроде талисмана (и бесценным источником мудрости, конечно), она может в самом деле подсказать запутавшейся девушке выход из нелегкой ситуации!
Ведь раньше Книга говорила правду, пусть Маша по скудоумию и не понимала ее подсказок! Может, и теперь получится?
Как известно, утопающий хватается даже за соломинку, так что Маша решительно остановилась, зачем-то крепко зажмурилась и загадала: "Что мне делать - остаться ли с Яныком или ехать дальше?"
Она наугад распахнула книгу и прочитала: "Весенние постулаты. Первый постулат: общественные интересы всегда выше мелких личных потребностей".
На этот раз предсказание было совершенно ясным и не подразумевало никакого двоякого толкования. Общественные интересы - то есть общевистская революция - много важнее, чем простое желание выйти замуж и рожать любимому мужу детишек.
Маше вдруг стало стыдно, да так, что щеки запылали тяжелым румянцем. Как она, общевистка, могла вообще думать о том, чтоб остаться в этом поселке, забыв об учении Вождя, и предаваться каким-то мелким мещанским радостям?!
В этом мире вообще мало кто задумывался о судьбах общества и о справедливости - все считали, что своя рубашка ближе к телу, и заботились только о своем хозяйстве и собственном благополучии.
Маша вдруг с ужасом осознала, что постепенно это перестало казаться ей таким диким и неправильным, этот мир будто заставлял ее потихоньку забывать о настоящих общевистских ценностях, об истинно общевистском восприятии действительности. Она привыкла к деньгам, к тому, что все можно купить и продать, что без материальных ценностей ты очень мало значишь."С волками жить - по-волчьи выть", - вспомнилось ей.
Неужели пройдет еще какое-то время, и она вовсе забудет заветы Вождя?!
"Нет, такого просто не может быть!" - решительно подумала Маша.
Она развернулась и пошла обратно, не обращая внимания на удивленные взгляды окружающих. По правде говоря, было чему удивляться: статная девушка шагала, будто солдат на параде, крепко прижимая к груди книгу и с таким выражением лица, как будто направлялась кого-то убивать или по меньшей мере, бить морду.
Маша и вправду была настроена решительно. Да что ж это такое, разве могла она, истая общевистка, забыть заветы Вождя?! Нет, надо любой ценой поскорее вернуться в родной мир и забыть это путешествие, как страшный сон.
Маша вдруг вспомнила, что им говорили на уроках о лживых учениях. Что в большинстве религий существовало понятие о враге человечества (то бишь враге народа!), который всячески искушал людей, чтобы те сошли с правильного пути. Видимо, ее тоже искусил какой-то бес, чтобы она задумалась о мелкобуржуазных радостях вместо борьбы за свободу, равенство и братство, чтобы запамятовала об истинных ценностях и настоящей вере!
Но разве можно позабыть прекрасный мир, где все равны и свободны, где никто никогда не будет голодным и не останется без крыши над головой? Разве можно забыть друзей, и родное производство, и величественного Вождя на портретах?!
Нет, ни за что!
Маша шла домой, четко понимая, что ответит отказом на предложение Яныка. Как бы он ей ни нравился, но это все равно должно значить для нее намного меньше, чем общественные интересы!
Книга правильно ее пристыдила, в этом Маша теперь не сомневалась.
Она почти бегом устремилась к дому кузнеца. Нечестно оставлять ему напрасные надежды, лучше сразу сказать, что ничего у них не выйдет.
Но в доме никого не оказалось - он был заперт. Конечно, Маша уже знала, где кузнец прячет ключ, но ей нужен был сам Янык.
Видимо, тот обретался в кузнице, и Маша решительно направилась туда.
Войдя в кузницу, она собралась было окликнуть Яныка, но тут услыхала голос Веся. И как это он тут оказался, если на ногах не стоит, его, извините, до ночного горшка провожать нужно? Но не это потрясло девушку.
Весь говорил такое, что Маша разом замерла на месте, не веря своим ушам.
- Тебе же никто не мешает на ней жениться! - увещевал аристократ. - Отпусти ее сейчас со мной, а потом она к тебе вернется. Да я еще и денег дам на обустройство, приданое, так сказать. Хоть халупу свою перестроишь, в ней же жить нельзя, сущий клоповник!
- Деньги - это славно... - задумчиво согласился Янык. - Опять же лошадку бы купил, а там детки пойдут, тоже много чего нужно...
Весь молчал, давая тугодуму-кузнецу осмыслить все плюсы его предложения.
- Ладно, по рукам! -согласился Янык наконец. - Только коль не вернешь ее - везде найду!
Понятно было, что ему совершенно не хочется отпускать Машу в столицу, но вознаграждение, которое посулил Весь, перевесило сомнения.
- Не грозись, - судя по голосу, Весь усмехнулся. - Верну я ее, зачем она мне сталась, эта девка? Держи задаток. Можешь не считать, не обману.
Маша стояла, как громом пораженная. Выходит, для Яныка тоже важнее всего деньги?! Ладно Весь, тот привык всё покупать и продавать, но Янык?! Нет, права была Книга, совершенно права - никакого замужества, никаких детей в этом прогнившем насквозь мире!
Ей прямой путь в столицу, к Властелину. Придется мириться с обществом Веся, но тут уж ничего не поделаешь - Маша уже давно уразумела, что сама по себе она может и пропасть в этом странном и диком мире. А он уж как-нибудь выкрутится, доберутся они до столицы... Что будет дальше, Маша пока даже загадывать боялась.
Прав был Вождь, говоря: "В политике можно объединяться ради известной цели даже с самим бесом,- нужно только быть уверенным, что ты проведешь беса, а не бес тебя".