Аннотация: Феи бывают разные, коварные и опасные. Героиня этой истории знает о них не понаслышке...
1.
За окном уныло выл ветер. Я сидела у камина с книгой, но не читала, так, перелистывала страницы, не вдумываясь в сюжет. А, впрочем, во что там прикажете вдумываться: если в завязке имеется невинная девица и храбрый рыцарь, которому отказали в сватовстве, то будьте покойны, к концу романа любящие сердца всенепременно воссоединятся!
Внизу, в так называемой гостиной что-то упало и покатилось со звоном, но я не обратила на это внимания: наверно, кошка озорничает, а может, не кошка, а мышь. Нужно будет сказать служанке, чтобы перемыла посуду, да как следует. Ничего не имею против кошек, мышей не боюсь, но есть с ними из одной тарелки все же не желаю.
Мне показалось, будто кто-то отодвинул стул, но, верно, это было игрой воображения. Кому, скажите на милость, двигать стулья посреди ночи, когда слуги давно спят? Это только я засиживаюсь глубоко за полночь, отпустив горничную, потому что страдаю бессонницей и могу не спать до утра. Ничего хорошего в этом нет, после бессонной ночи у меня дурное настроение, а чувствую я себя отвратительно, но увы - ничто не помогает. Ни травяные настои, ни заговоры, ни попытки утомиться за день так, чтобы упасть и уснуть... Что ни делай - несколько ночей в месяц я вовсе не сплю, забываясь лишь изредка и ненадолго.
Так вот, у меня очень тонкий слух, поэтому посторонние шумы в пустом доме я прекрасно отличаю от привычных. Внизу творилось что-то странное, и я решила спуститься посмотреть: пока я добужусь горничной, ночной гость успеет испариться!
Я угадала - кто-то шнырял по гостиной, не зажигая света, а стало быть...
- Кто здесь? - негромко спросила я.
У меня был фонарь, но я закрыла на нем шторки, чтобы незамеченной спуститься по лестнице. Скрипучие ступеньки я знала наперечет, видела в темноте неплохо, да и в любом случае - в своем доме мимо двери не промахнешься!
- Отзовитесь, иначе я крикну слуг!
Шорох раздался впереди, я подняла шторку на фонаре, и в луче света обнаружилась темная фигура.
- Не надо никого звать, хозяйка! - скороговоркой произнес незваный гость, зачем-то показывая мне пустые руки. Хотя, возможно, он просто закрывался от света. - Я ничего не сделал!
- Да, всего лишь забрался в чужой дом, - кивнула я, держа фонарь на вытянутой руке, так, чтобы самой видеть незнакомца, но не освещать своего лица. - Кто ты такой?
- Никто, - усмехнулся он. - Просто голодный бродяга. Думал перехватить тут хоть хлеба корку, а если повезет, то и еще чего-нибудь, да в шкафах - шаром покати! В смысле, съестного ничего, только вот соль нашел, и той щепотка...
- Не там смотрел, - фыркнула я. - Неужто не понял? Это гостиная, тут в шкафах припасов нет. Кстати, а не прилип ли у тебя к рукам какой-нибудь кубок или еще что? А ну, подойди ближе!
- А ты что же, хозяйка, вовсе меня не боишься? - спросил он, делая шаг вперед. - Одна, без слуг... Вдруг я разбойник?
- С чего бы мне тебя бояться? Я одна, как ты сказал, но и ты один. И еще неизвестно, чья возьмет, если ты вздумаешь ко мне руки тянуть.
- Ну так и стулом можно огреть, и кочергой...
- И топором, - в тон ему добавила я, свободной рукой выдернув сзади из-за пояса маленький, но очень острый топорик. - Хочешь поспорить, что я смогу раскроить тебе голову с десяти шагов?
- Да нет, знаешь, не рискну, - пробормотал он. - Рука у тебя, сразу видно, привычная, пускай и левая, а голова мне еще пригодится... Хозяйка, отпусти подобру-поздорову? Могу все карманы наизнанку вывернуть - ничего не успел прихватить! Думал, хоть подсвечник или ложки серебряные найду, а тут сплошь чугун да олово!
- Ты вроде бы еду искал, - напомнила я, - а не ложки с канделябрами.
- Так одно другому не мешает...
Ночной гость тяжело вздохнул, а я услышала, как заурчало у него в пустом животе. Говорю ведь - у меня очень хороший слух!
- Иди направо, вниз по лестнице, - велела я. - Да не оглядывайся...
Он послушался, а я пошла следом, держась в нескольких шагах позади него.
Конечно, оставаться один на один с таким человеком было опрометчиво: бродяга оказался очень высок, широкоплеч, и, даже если ослабел от голода (хотя я бы не сказала, что он слишком отощал), наверняка мог быть опасен для одинокой женщины. Но увы: я скучала, вдобавок эта треклятая бессонница... Ну а когда у меня в руках оружие, я вовсе теряю голову.
Отец частенько говорил, что мне следовало родиться мальчишкой, а мама ужасалась нашим забавам: он учил меня ездить верхом без седла, стрелять из лука и арбалета, драться на шестах, ножах и топорах (до благородного меча я тогда еще не доросла), метать в цель те же ножи с топорами... словом, всему тому, чему отцы обучают сыновей, а никак не дочерей. Но что поделать, Создатель не даровал ему сына, только меня и мою сестру - вот она-то как раз была настоящей благородной девицей, и за нас обеих отбывала повинность по рукоделию и прочим изящным наукам. Я тоже умела вышивать, рисовать и музицировать, но при первой же возможности удирала прочь от дамского общества...
- Это что, кухня, что ли? - недоуменно спросил бродяга, оглядевшись в тусклом отсвете моего фонаря.
- Она самая. Ты же сказал, что голоден, так садись и поешь, от ужина наверняка что-нибудь да осталось. Подавать не стану, руки заняты, - сказала я без тени усмешки. - Вон там, в ларе глянь да в печи.
- Вот спасибо, хозяйка... - пробормотал он, открыв заслонку и заглянув в печь. - Недурно твои слуги живут, если от ужина почти целая миска каши остается! А тут что? Ух ты, и хлеб совсем свежий, и сыр...
Тут он поднял голову и пристально взглянул на меня, но я снова отвела руку с фонарем в сторону, спрятавшись в тени.
- Не отравлено, не бойся. Можешь даже окорока себе отрезать и пирога взять, кладовая во-он там, - указала я.
- Если ты мне еще вина предложишь, я решу, будто помер и оказался в садах Создателя, - искренне сказал он, отрезав себе изрядную краюху хлеба.
- Чего нет, того нет, - отозвалась я. - Я хмельного не пью, а пиво слуги уже выхлестали, теперь маются, ждут, когда подвода с припасами придет. Всякий раз так выходит.
- Сами бы вино состряпали, дел-то... - пробормотал бродяга, набрасываясь на еду. Похоже, он и впрямь сильно оголодал: холодную кашу со шкварками проглотил в один миг, запив водой из бочки, а хлеб с сыром и кусочком окорока смаковал так, будто это был королевский ужин, уж молчу о пироге с потрохами! - Ягод в ваших краях всегда видимо-невидимо, жаль только, ни их, ни грибов еще нет, а то я бы на подножном корму как-нибудь перебился. Только парой земляничин сыт не будешь, а другое все сплошь незрелое.
- Какие уж грибы, сушь стоит с самой весны, да и зима бесснежная была, - вздохнула я. - Странно, что ягоды попадаются, яблоки вон осыпаются, всю ночь паданцы по крыше барабанят.
- Да и ягод, видно, не будет, так зелеными и пожухнут, - кивнул он. - В лесу страшно костер разводить: этак полыхнет - до самого перевала все выгорит. Еще и ветер - мигом огонь разнесет, а если сосны да ели вспыхнут, никакой дождь не потушит. Хорошо, у вас тут торфяников нет, а то там, за перевалом, я низиной шел - старое болото горит, а хуже того не придумаешь.
- Неужто?
- Ну да. То ли костер кто-то не затушил, то ли молния ударила... помнишь, была в прошлом месяце сухая гроза? Или не дошла она сюда?
- Какая-то дошла, а та самая или нет, не знаю, - покачала я головой. - Вроде бы побрызгало дождем, едва пыль прибило...
- Может, и она, - кивнул бродяга лохматой головой. Теперь, присмотревшись, я видела, что он черен то ли от грязи, то ли от загара. Спутанные волосы казались темными (но поди пойми, были ли такими от природы или той же грязи!), а цвета глаз я разобрать не смогла. - Словом, сперва верховой пожар прошел, но не сильный, до деревни не добрался, там просека широкая, а ветер утих, на удачу... Ну а торф-то затлел. Говорят, уж порядочно выгорело. В одну ямину несколько коров ухнуло: он же там, внизу тлеет, а сверху трава как трава, разве что пожухшая, но скотина разве разбирает? Пастух сам чудом за ними не угодил, успел отскочить...
Я представила несчастных животных, обреченных заживо сгореть в огненной ловушке, и содрогнулась. А уж запах, наверно...
- Дым там стоит такой, что руку вытяни - ничего не видать, - добавил бродяга. - Даже ветер не спасает, гоняет его по кругу, вот и все. Дождей бы на месяцок, может, и залило бы пожар, но, похоже, не будет их. Зимой, может, потухнет, а может, и нет... Если еще одна зима бесснежной выдастся, то по весне заново разгорится, такие пожары, бывает, годами тлеют!
- А тебе что за дело, если ты не здешний? - спросила я. - Иди себе, куда глаза глядят, подальше от дыма, вот и все дела.
- Ну, я не вовсе уж чужак тут, - серьезно ответил он, прожевав. - Отец мой отсюда родом, а я, хоть и рос по большей части в других краях, все одно сюда тянуло. Пришел однажды - и влюбился...
- В девицу? У лесорубов дочки хороши: крепкие, рослые, статные, как сосны молодые!
- Да нет, не в девицу! - бродяга показал в улыбке до странного белые зубы, такие не у каждого придворного щеголя увидишь. - В те самые сосны. В скалы, в закаты ваши сумасшедшие, а уж как тут дышится... Легко, привольно, так бы и полетел, особенно, если ветер с моря!
- Давно бродяжничаешь? - спросила я не без улыбки, такими забавными показались мне его слова. Нашел невидаль - скалы да сосны! Они тут повсюду, куда ни посмотри...
- Считай, еще до рождения начал, - серьезно ответил он. - Матушка моя с отцом вместе скиталась, и где уж они меня зачали, сами не скажут, не помнят, каким ветром меня надуло. Видно, здешним: родился я далеко отсюда, а меня все равно сюда тянет, хоть ты расшибись! Нет края лучше, либо же я его еще не нашел, но если найду...
- Ты наелся? - перебила я, и так уж видя, что он подобрал снедь до крошки. Мне просто наскучило стоять на лестнице, как диковинная статуя. - Если так, то иди с миром. Не стану предлагать тебе ночлег: ночи нынче теплые и сухие, авось, и под открытым небом не продрогнешь. Возьми с собой хлеба да солонины - она там же, в кладовой, - и попрощаемся.
- Это с чего бы такая щедрость? - спросил он, наклонив голову к плечу.
- У меня бессонница, - честно ответила я, - а ты меня развлек. Считай это платой.
- Знаешь, хозяйка, я бродяга, но не шут гороховый, - серьезно сказал он, - и развлекать тебя не нанимался. Жаль, угощение обратно вернуть не смогу, хотя...
- Стой, прекрати немедленно! - воскликнула я, когда бродяга сунул два пальца в глотку. - Испачкаешь пол - вылизывать заставлю! Я не шучу!
- Какие уж тут шутки... - сглотнул он, увидев, как я поудобнее перехватила топорик. - Ладно, хозяйка, не серчай. Занесло меня малость, очень уж я гордым уродился, мне и отец с матерью так говорили...
- Забавно, мне твердили то же самое, - хмыкнула я. Фонарь давно стоял на перилах лестницы, и я переложила топорик из левой руки в правую. Ею я владею хуже, но с такого расстояния не промахнусь, приди нужда. - Гордячка, так меня называли и требовали смирить нрав да вести себя, как подобает благородной девице.
- Вижу, не вышло, - вздохнул бродяга. - Знаешь, хозяйка... Я, пожалуй, взял бы хлеба ковригу и сыра кусок на дорогу, но не за болтовню. Может, у вас тут починить что-нибудь нужно, прибрать? Крышу на сарае перекрыть или стены выбелить? У меня руки нужным концом приставлены, от работы я не бегаю, просто... - он пожал могучими плечами. - На месте мне не сидится, а пришлым мало где рады, своих работничков хватает!
- Хозяйство у нас в порядке, - ответила я, - лишние руки не нужны. Жаль, что ты не хочешь поговорить еще, за это я бы тебе не только провизии, а и денег на дорогу дала.
- О чем ты? - нахмурился он.
Брови у него были очень густые, темные, и хоть я видела, как блестят под ними глаза, вряд ли сумела бы разобрать их цвет, даже подойдя вплотную. Разве что при свете дня, но никак не в тусклом луче фонаря.
- Расскажи мне, что творится в столице, о чем говорят, о чем сплетничают, и я щедро тебя награжу, - произнесла я, чувствуя странную дрожь внутри. - Ты же бродяга, тебя ветер носит, ты должен слышать много всего, вот и перескажи мне, о чем болтают на улицах и в деревнях!
- Зачем это тебе? - помедлив, спросил он.
- Затем, что иначе мне никак этого не узнать, - сказала я, решив, что бродяге нет смысла выдавать меня, а если попробует... мне хуже не станет, а вот он вполне может лишиться головы. - Не так уж много людей пишет мне, и письма их читают. Слуги сами не высовывают носа из поместья, а с теми, что привозят припасы, мне никак не переговорить, и передать с ними записку не выйдет: сами не прочтут, не сумеют, так передадут кое-кому... Крестьяне ничего не знают, да я и вижу их разве что издали... Ну а гостей и тем более чужаков здесь не бывает, ты первый незнакомец, которого я повстречала за последние три года!
Воцарилась тишина, только сверчок стрекотал где-то за печкой.
- Так ты что, в изгнании здесь, хозяйка? - вымолвил он наконец.
- А ты недурно соображаешь для простого бродяги.
- За что же тебя так? Я слыхал, знатных дам ссылают в отдаленные поместья за то, что умышляли против своих мужей, изменяли... или просто им надоели. Но ты, мне кажется, еще слишком молода для такого! А хотя... тут ведь выдают замуж очень рано... Я прав, хозяйка? Судя по твоему норову, благоверный и впрямь мог испугаться! Или ты ему рога наставила?
- Фу, какая пошлость! - фыркнула я. - Бери выше, бродяга. Я здесь потому, что меня обвинили в государственной измене!
- Чего?.. - выдохнул он и облился водой из кружки.
- Я злоумышляла против его величества, - с удовольствием выговорила я. - И не перестаю этого делать, только вот возможности осуществить планы у меня нет, он постарался оборвать все мои связи с внешним миром... чтоб ему провалиться!
- Хозяйка... - опасливо протянул бродяга. - А ведь за такое казнят... Я слыхал, про короля слова дурного не скажи - мигом отволокут, куда надо, а там... Или на галеры, или на виселицу, смотря, что болтал. А ты... говоришь такое, ссыльная, а живая... Заплатила много? Или родня у тебя знатная, спасла от виселицы-то?
- Конечно, как же без этого, - зло улыбнулась я, пользуясь тем, что он не видит моего лица. - Знатнее моей родни ни у кого в этом королевстве нет!
- Да кто же ты такая? - удивленно спросил он.
- Я - принцесса Жанна, - ответила я, и бродяга уронил-таки кружку...
После долгой паузы он сказал:
- Я уж не стану спрашивать доказательств. Не по чину мне... И так понятно: государственная измена... за такое спасибо, если не на кол посадят, а сразу голову с плеч, а ты, хозяйка, жива-живехонька... Я пойду, а?
- Стоять! - приказала я. - Куда это ты собрался? Я, кажется, сказала, что хочу услышать, о чем говорят в столице!
- Ты-то сказала, хозяйка, а мне вот совсем не хочется на виселицу, - проворчал бродяга. - А ну как слуги меня застукают? Они, поди, о каждом твоем шаге доносят! Тебя-то не тронут, может, сладкого лишат, а мне каюк...
- Верно, не стоит разговаривать на кухне, - кивнула я. - Иди за мной. Да не бойся!
- Ничего себе, у нее топор в руке, а я 'не бойся'... - бормотал он по пути. - У меня только нож, да и тот паршивый, супротив топора с таким соваться смысла нет, и не важно, что тот у девицы в руке... А рука-то, сразу видать, уверенная, не дрова колола хозяйка, ох, не дрова...
- Хватит чушь нести, - велела я, распахнув двери в свои покои. - Входи. Надеюсь, блох у тебя нет?
- С утра не было, - вздохнул он, пытаясь разглядеть, куда ступает. - И мылся я третьего дня. В речке. А вчера в ручье умывался, да...
- Я тебя не в постель зову, - фыркнула я и поставила фонарь на столик. - Впрочем, ты и не согласишься.
- Почему это? - сразу заинтересовался бродяга. - Ты, хозяйка, молодая, фигура... м-м-м... Волосы вон какие, ниже пояса, чистый шелк! Вот лица не видел, и...
- И не надо, - резко оборвала я, усаживаясь в кресло. - Присядь. Вон там табурет. В графине вино, стаканы рядом, налей себе, если хочешь.
- Ты же сказала, что хмельного не пьешь! - припомнил он.
- Не пью, - согласилась я. - Родственники... хм... присылают мне лучшие вина к праздникам, а я выливаю их в окошко.
- Отчего так? Отравы боишься?
- Нет, - помедлив, ответила я. - Себя. С вином слишком легко забыться... и забыть о том, что я должна сделать.
- И что же? - негромко спросил бродяга.
- Ты не захочешь этого знать, - усмехнулась я. - Промочи горло и говори! Хотя постой... сперва скажи: слыхал ли ты когда-нибудь о принцессе Жанне, а если да, то что именно?
Бродяга задумался, прихлебывая вино, как воду.
- Слыхал, - сказал он, наконец. - Но не в этих краях. Тут правят король Рикардо с королевой Аделин, а принцесса только одна - их дочь, Эмилия.
- И что же говорят в других краях? - я невольно прикусила губу.
- Ну... у старого короля Эмиля было две дочери, но не было сыновей, так что после его смерти трон занял зять, муж Аделин, - ответил бродяга, - этот вот самый Рикардо. Король его благословил и передал власть еще при жизни, вроде как посмотреть хотел, как зять справится, посмотрнл, значит, а вскорости помер. Ну а про вторую принцессу ничего толком не говорят. То ли замуж ее выдали в чужие края, то ли она вовсе померла, никто не знает, я и имя-то только от тебя услышал, хозяйка... А оно вон как!
- Ясно... - сказала я и замолчала. - Значит, я была права, и он действительно владеет... чем-то.
- О чем это ты толкуешь? - осторожно спросил он.
- Хочешь знать? Я расскажу, - усмехнулась я. - Или ты все еще боишься виселицы?
- Боюсь, хозяйка, да только любопытство сильнее, - серьезно ответил бродяга, допив стакан. - Мне так и так своей смертью помереть не придется, накуролесил я изрядно, чего ж мне терять? Погоди, налью себе еще глоточек, вино знатное...
Он зазвякал пробкой графина, а я, помолчав, сказала:
- У отца в самом деле были только две дочери, я и Аделин. Папа хотел сына, наследника, но... Почему-то мальчики или рождались мертвыми, или не доживали до года. Словом, когда на свет появилась я, он взялся воспитывать меня, как сына, потому что твердо решил - раз у него не может быть сыновей, то престол унаследую я, а мой супруг будет не более чем принцем-консортом. Ты знаешь, кто это? - спохватилась я.
- Муж королевы, да? Ты не переживай, хозяйка, я не вовсе уж пенек лесной, много где бродил и много чего слышал, - усмехнулся он. - А если слово незнакомое скажешь, так я спрошу, что оно значит, не облезу.
- Хорошо, - кивнула я. - Характер у меня оказался и впрямь не девичий. Отец часто повторял, мол, мальчишкой бы мне родиться!
- А сестра?
- Аделин? Она двумя годами моложе, и вот она-то - настоящая принцесса, какими их описывают в сказках, - невольно улыбнулась я. - Когда отец учил меня ездить верхом и сражаться, заставлял читать скучные кодексы и разбирать жалобы землевладельцев, учить иностранные языки и разговаривать с послами, сестра вышивала, музицировала и брала уроки танцев. Конечно, и она знает несколько языков, умеет поддержать светскую беседу и знает, на каком берегу Великого моря живут люди с черной кожей, а на каком - с красной или желтой, но...
- На трон такую не посадишь, - заключил бродяга. - Ну... чтоб сама распоряжалась, а не была вроде этой... как же ее? А! Куклы такой, которую актеры в балаганах за веревочки дергают! Красивая, в шелках да золоте, только сама ничего делать не может.
- Именно, - проговорила я. - Аделин прочили в жены одному князю из-за гор. Он был вдвое старше неё, но оно и к лучшему... Король очень уважал его отца и самого князя и говорил, что если и может доверить кому-то свою малышку Аделин, так это сыну доброго друга, Саннежи. Да и сестре он нравился: князь был умен, привлекателен, умел веселиться, женщины его обожали, а страна его процветала...
- А почему ты все время говоришь о нем 'был', хозяйка?
- Потому, что Саннежи умер, - обронила я. - Несчастный случай на охоте, так сказали. Случилось это сразу после того, как он собрался присвататься к Аделин.
- Думаешь, его нарочно?.. - бродяга выразительно чиркнул себя пальцем по горлу.
- Думаю, да. Чтобы в один день на охотников вынесло взбесившегося кабана, любимый конь князя, много раз видавший и не такое, вдруг перестал слушаться хозяина, а тот, прекрасный наездник, способный укротить самую дикую лошадь, не удержался в седле и угодил на клыки тому кабану... - я покачала головой. - Что-то слишком уж много совпадений.
- Ты так говоришь о нем, хозяйка, словно... - он умолк.
- Да, я предпочла, чтобы Саннежи женился на мне, а не на Аделин, - вздохнула я. - Но... мы с ним были слишком похожи. Я ведь сказала - отец воспитал меня как единственную наследницу. Я не стала бы слушать приказов мужа и не позволила бы ему править своей страной, а князь не удовольствовался бы ролью моего помощника. Впрочем, - добавила я, - кого бы я ни взяла в мужья, мой наследник все равно был бы только моим, неважно, кто его отец! А уж на это Саннежи бы не согласился, уверена... Он говорил мне, что берет в жены Аделин только потому, что она похожа на меня. Жаль только, не выйдет скакать бок о бок на охоте, вместе обсуждать дела и...
Я махнула рукой и добавила:
- Если бы у отца был сын, я стала бы женой Саннежи, и все были бы счастливы. Князь ведь знал меня с детства, и ему было все равно, как я выгляжу.
- Это ты о чем? - не понял бродяга.
- Потом скажу, если к слову придется, - махнула я рукой. - Налей и мне... В кои-то веки выпью глоток...
Он поставил бокал на столик подле моего кресла и вернулся на свое место. Я отпила немного, скривилась - совсем забыла вкус вина, а это вдобавок оказалось на редкость кислым, - и продолжила:
- Но это случилось недавно... Когда же мне сравнялось четырнадцать, случилось другое несчастье. В тот раз никто не умер... хотя иногда я думала, лучше бы умер! У меня и прежде был тяжелый нрав, а после этого он сделался еще хуже...
- Погоди, хозяйка, я не понял, - помотал головой бродяга. - Что за несчастье? С кем? Что князь на охоте погиб, это я уловил, а другое - оно раньше случилось?
- Я же сказала, мне сравнялось четырнадцать! - нахмурилась я.
- Так... это с тобой? - негромко спросил он. - Верно, ты же сказала, мол, князь говорил, ему все равно, как ты выглядишь! Что же такое...
- Подойди поближе и посмотри, - сказала я, разворачивая фонарь. - Не бойся, я не кусаюсь. Могу даже руку с топора убрать.
Он подошел и всмотрелся в мое лицо, а я наконец получше разглядела его самого и поразилась: прежде мне не доводилось видеть такой наружности! На смуглом лице моего ночного гостя глаза казались бездонными провалами, и если бы не отражавшийся в них огонь, немудрено было испугаться! А волосы у него оказались темно-рыжими, никогда не видала таких. Просто рыжих людей предостаточно, вон, взять хоть мою кухарку, но такого глубокого медного цвета (на солнце, наверно, лохмы бродяги казались огненными) я не встречала. Темные брови и щетина при этом выглядели странно. Хотя... отец мой был светловолос, а борода у него росла каштановая.
- Я понимаю князя, - выговорил бродяга, сглотнув и попятившись.
- О чем ты?
- Такая красота...
- Да о чем ты? - прищурилась я. - Какая еще красота, где ты ее разглядел? Нет ее, слышишь?! Скоро семь лет, как ее не стало, с тех самых пор, как на охоте издыхающий волк вцепился мне в лицо, когда я наклонилась за трофеем!
- Не кричи так, хозяйка! - грубая ладонь зажала мне рот. - Слуги понабегут, чего доброго... Ну... ну... теперь-то уж что толку плакать, былого не воротишь...
'Вовсе я не плачу! - хотела я сказать, но осеклась, а вслед подумала: - Нельзя мне пить вина.'
- Скажи спасибо, глаза целы остались, - продолжал он, - а прочее... и так понятно, до чего хороша ты была. Я нынешнюю королеву, Аделин, то есть, только на портретах видал, ну да те портреты трактирные... мазилы соврут, недорого возьмут. Ан теперь гляжу - и впрямь вы с нею похожи!
- Сестры же родные... - выговорила я, когда отпустил спазм, сжавший горло. Дожила, распустила сопли перед каким-то бродягой! - Я была Умницей Жанной, еще не Мудрой, рановато, а вышло... Отец неуклюже шутил, что в историю я войду как Безобразная Жанна, и что лучше быть умной, чем красивой... Прекрасное утешение для девицы на выданье, не правда ли?
- Но ты же не сдалась, хозяйка? - серьезно спросил он.
- Конечно, нет. Жанна - не из тех королев, что удаляются в изгнание своею волей, - прищурилась я. - И мое уродство ничего не меняло. Тот, кто захотел бы стать моим принцем-консортом, не поглядел бы на мое увечье, будь я даже хрома и горбата! А что до прочего... Вроде бы простолюдины говорят: в темноте лица не видать, а если что, можно подол на голову накинуть?
- Еще и не такое говорят, - заверил бродяга и с сожалением вылил из графина последние капли в свой стакан. - Но что же дальше?
- К нашему двору прибыл принц Рикардо, - проговорила я. - Милейший и умнейший юноша. Отец сказал как-то - а чувство юмора у него было, увы, ужасное, - что неплохо бы нам с ним сойтись, но я могла выбирать и отказалась от такого союза наотрез.
- Хм... это что ж, принц был прекрасен лицом и телом, но дурак дураком?
- Наоборот, он оказался горбат, на лицо не слишком хорош, вдобавок сильно хромал, но зато славился умом, - фыркнула я. - Да и земли у него были богатые. Когда он посватался к Аделин, поняв, что моего согласия не дождется, та пришла в ужас: после красавца Саннежи (пусть она и знала, что он любит не ее) - хромой горбун Рикардо? Но она до странного быстро смирилась, хотя нрав у нас похож. Если бы отец воспитывал и ее, как меня, из нее мог вырасти тот еще сорванец! И все бы ничего, но...
- А ваша мать? - перебил бродяга.
- Она к тому времени уже ушла к Создателю.
- Вон оно что... Мать-то, наверно, заметила бы, что с дочкой неладно!
- Может быть, но что проку? Она не осмелилась бы спорить с отцом.
Странное дело, я и не заметила, что бродяга устроился на полу у моих ног, а сама я позабыла о топорике!
- А что потом? - спросил он, как ребенок, требующий продолжения страшной сказки.
- После помолвки Аделин отец как-то охладел ко мне, - неохотно произнесла я. - Я не сразу это заметила. И что бы там ни говорили о моем характере, я была рада за сестру, мне показалось, она разглядела за невзрачной внешностью Рикардо истинную суть и позабыла о его горбе и прочем...
- Похоже, суть оказалась не совсем... хорошей, - обронил бродяга.
- Как рассудишь? Рикардо сделался душою нашего общества, увечье его, казалось, вовсе не стесняло, - покачала я головой. - Стоило поговорить с ним недолго, и человек забывал, что перед ним хромой горбун!
- Может, потому, что он сам об этом не помнил?
- Наверно, - подумав, согласилась я. - Он был таким с рождения и привык... А я старалась скрыть... вот это, но только сильнее привлекала внимание. А чем больше на меня показывали пальцами, тем больше я злилась, и...
- Ты уж сказала, что нрав у тебя не медовый, да это и так видно! - негромко рассмеялся бродяга. - Дальше-то что?
- Дальше... - Я прикрыла лицо рукой, хотя что толку? - Отец пригласил на конную прогулку принца Рикардо, а не меня. Когда я сказала, что тоже хочу поехать, отец ответил - у них мужской разговор. Он начал обсуждать с ним дела нашего королевства, а меня не звал, я узнавала об этом от слуг, и то не всякий раз - им запрещено было болтать. Чем дальше, тем сильнее отец отдалялся от меня, но когда я спрашивала напрямик, что с ним, в чем дело, лишь недоуменно разводил руками и отвечал: Рикардо советуется с ним, как с будущим тестем, потому что опасается не справиться со своим королевством...
- Своим - это твоим, значит?
- Именно, - кивнула я. - Потом была свадьба. Аделин сияла, отец тоже выглядел счастливым, а вскоре занемог. Именно тогда он сказал, что передаст престол Рикардо, а не мне, как собирался!
- Ну, это удар под дых, - серьезно сказал бродяга.
- Верно, - согласилась я, припомнив тренировки.
Там никто не думал о том, что я принцесса, я ничем не отличалась от мальчишек! Наверно, отец все-таки не велел бить меня в полную силу, но мне и того хватало, и я помнила, каково это - когда из тебя вышибают дух. Точно так я себя почувствовала, услышав отцовские слова.
- Я пыталась поговорить с ним, образумить, но отец твердил одно: в беде меня не оставят, королевство не пропадет, у него будет хороший правитель, чего еще желать? Он повторял это снова и снова, особенно когда ему начала изменять память, и он называл меня то Мадлен, как маму, то Аделин... - Я отпила еще вина и добавила: - Моего имени он так и не вспомнил. Ну а вскоре он умер, и на трон, согласно его последней воле, вступил Рикардо об руку с моей сестрой. Он был так добр, что дозволил мне удалиться в это уединенное поместье и здесь оплакивать отца. Три года я его оплакиваю, но ничего не могу поделать!
Видно, ярость в моем голосе заставила бродягу проснуться.
- А что ты хотела сделать, хозяйка? - спросил он, зевнув. - Оно понятно, на кону королевство, только у тебя, я смотрю, даже людей своих нет?
- Нет... - произнесла я. - Были... десяток или два, те, что знали меня еще Умницей Жанной, но после той охоты я разогнала всех. Безобразная Жанна никого не любила и никто не любил ее. Разве что отец, но он умер.
- А сестра?
- Она всю жизнь мне завидовала, - ответила я. - Мы были одинаково красивы, только отец учил меня тому, чему обычно не учат девочек, брал с собою на охоту, на посольские приемы... Он переодевал меня пажем, будто никто не мог догадаться, кто я такая! Даже за море он меня взял, и, хоть меня тошнило всю дорогу, я ни на что не променяла бы это путешествие! И я была вольна выбирать себе мужа, это мне должно было достаться королевство, и...
- Но красоты-то твоей не стало, - обронил бродяга.
- Отец от этого не стал любить меня меньше, - покачала я головой. - Нет, нет. Если бы не он, я бы вконец озлилась тогда, но... он изменился только в последний год своей жизни, после появления Рикардо, ручаюсь. К тому времени я уже перестала бить зеркала... хотя ненавижу их по-прежнему. Дело не в красоте.
- Значит, в королевстве?
- А в чем еще? Оно не так уж богато и велико, но... Думаю, Рикардо знал что-то такое, что сподвигло его на все это. Но что? Я перебрала в уме все, что знала и слышала о нем, но не могу понять... - я взялась за виски. - Нет новостей... Спасибо, сообщили, что Аделин родила дочь! Потому я и прошу тебя рассказать, что говорят в округе, а в особенности в столице...
- Хорошо, хозяйка, - серьезно сказал бродяга. - Что знаю - тем поделюсь. Раз уж у тебя бессонница, а я днем в стогу отоспался, то самое время языком почесать, а?
- Так начинай, - вздохнула я.
- Ходит слух, - негромко произнес он, - что король Рикардо - чародей.
- Неужто?
- Ага. Все знают, что он некрасив и горбат, как ты и говоришь, но едва взглянут на него - тотчас забывают об этом. А королева сладкоречива и очень умна, об этом сплетничали слуги послов, которые были на приеме, а я в трактире услыхал - у слуг, знаешь ли, своя почта имеется, новости быстрее лесного пожара разносятся. Господа послы были в восторге от ее суждений.
- Аделин?! - вырвалось у меня. - Она не глупа, но... Должно быть, повторяет слова супруга. Продолжай!
- Да я, пожалуй, больше ничего и не знаю, - покачал он головой. - Я в этих краях давненько не бывал. Вот про другие страны много могу порассказать, а сюда вернулся - и будьте-нате, словно снова на чужбину попал!
- Это почему же тебе так показалось? - нахмурилась я.
- Да сам не пойму, - почесал он в затылке.
Его рыжие лохмы показались мне какими-то слишком уж чистыми для бродяги, у моих слуг и то, бывало, волосы выглядели засаленными: в этой глуши они себя не утруждали, считая, что красоваться не перед кем, и так сойдет, и мне приходилось напоминать им о том, что они не в заплеванной харчевне прислуживают!
Впрочем, бродяга же сказал, что мылся третьего дня. В речке, да. Не иначе, там горячая вода из подземного источника била, а на кустах мыло росло.
- А все же?
Он помолчал, потом сказал:
- Не могу описать, хозяйка, не обучен красно говорить. Байки рассказывать и всякую чепуху болтать - это будьте-нате, а вот сказать, что чувствую, не умею, боюсь, не поймешь ты меня. Но... словно я домой вернулся, а там вроде и печка на месте, стол да лавки те же, занавеска на окошке старая, с заплаткой, кошка по-прежнему мурлычет, всё так... да не так! То ли заплатка не на том месте, и не в горошек, а в клеточку, то ли у кошки полоски не те... Будто, пока меня не было, дом снесли, а новый построили, точь-в-точь, как был. Но строил-то не я и не мои родные, которые ту халупу до последнего гвоздя да сучка на половице знали, вот по мелочи и набирается - то не так, это не эдак, ковшик не той стороной висит... - Бродяга помотал головой.
От него пахло чем-то странным, словно бы раскаленной солнцем дорожной пылью и луговыми травами, сосновой смолой и хвоей, вольным ветром... ну и самим бродягой, конечно, молодым здоровым парнем. Одежду он явно стирал давненько, разве что в той же речке выполоскал, а что толку?
- Говорил ведь, не поймешь, - подметил он мою задумчивость.
- Отчего же, - протянула я, бездумно перебирая косу. - У меня в точности такое же ощущение появилось еще в столице, после смерти отца. Будто бы люди, которых я знала с рождения, изменились в одночасье, совсем немного, но... они стали другими. И город не такой, и чайки на взморье кричат неправильно, и даже солнце на парусах не так играет...
- Соскучилась по морю, хозяйка? - неожиданно серьезно спросил он.
- С чего ты взял?
- Так это сразу видать: как заговорила о нем, глаза сразу затуманились, - ухмыльнулся он. - И то, кто возле моря родился и вырос, может, и бубнит - ветер сырой, простываешь то и дело, рыбой воняет, а как уедет подальше, так начинает вспоминать по делу и без дела: и закаты-то там с восходами - краше не придумать, и приливы с отливами, и корабли на рейде, как белые лебеди, и воздух целебный, и рыба свежая - пальчики оближешь, нигде больше такой не попробуешь! Скажешь, я не прав?
- Прав, - невольно улыбнулась я в ответ. - Со старого маяка на мысу далеко видать... А в бурю его с макушкой захлестывает, я все хотела там побывать в такое время, да отец запретил. Я долго подгадывала, как бы сбежать да забраться на маяк перед бурей, но всё как-то не складывалось. А потом и вовсе стало не до того.
'А почему, собственно, я веду с этим бродягой задушевные беседы?' - спохватилась я, а он сказал, словно прочитав мои мысли:
- Плохо, когда не с кем словом перемолвиться, а, хозяйка?
- Верно. И что-то я разговорилась, не иначе, вино тому причиной, - ответила я.
- Да что там того вина, ты глоток выпила, не больше... - усмехнулся он и взглянул за окно. - Пора мне идти, хозяйка, скоро уж светать начнет, хочу по холодку подальше убраться. А то, не ровен час, слуги твои меня все же приметят, подведу я нас обоих под монастырь... кстати, хозяйка, а почему ты здесь, а не в монастыре этом самом? Тут же обитель неподалеку, а я слыхал, знатных девиц именно туда ссылают...
- Так мы договорились с Рикардо, - нехотя ответила я, встала и подошла к окну, вглядываясь в ночную темень.
И где там бродяга рассвет заметил? Не видно ни зги, только в мелких стеклах оконного переплета отражается огонек свечи, дробится на десятки таких же, словно гигантская стрекоза смотрит снаружи фасетчатыми глазами. Один придворный ученый давал мне посмотреть на насекомых в увеличительное стекло - ох, и страшна же обычная муха, если представить, что она ростом с лошадь! А стрекозы и вовсе на драконов похожи, как их в сказках описывают...
- Рикардо знал, что мне особо выбирать не приходится, - продолжила я, - но понял, видно: окажись я в обители, я ее первым делом сожгу, потом скроюсь... где-нибудь, да скроюсь! А потом... Неизвестно, что будет потом. А здесь я хотя бы могу выезжать на прогулки по округе. Под присмотром, конечно, - поморщилась я, - но и то лучше, чем сидеть взаперти да мусолить житие Создателя! Огороды-то полоть и хвосты коровам крутить принцессу не пошлют, а чем еще заняться в обители? Шить-вышивать я ненавижу, тексты переписывать не позволят, не женское это дело, а вовсе без всякого занятия я живо взбешусь!
- Да ты и так-то не смирная...
- Это ты не видал меня в дурном настроении, - усмехнулась я. - Но уговор есть уговор. Я живу здесь, ни в чем не зная нужды. Припасы подвозят вовремя, а возникни необходимость - довольно послать слугу с запиской, и мне пришлют, что угодно. Кроме оружия да верных людей, конечно... Ну а я взамен не пытаюсь ни с кем связаться, делаю вид, будто меня вовсе нет и не было никогда, могу скакать по горам и долинам, но не приближаться к жилью, если это что-то покрупнее обычной деревеньки... Да и в деревнях все предупреждены: кто заговорит с госпожой из старого поместья, жив не будет!
- То есть весточку никак не передать... - пробормотал он. - Слуги все чужие, в записке между строк написать бы что-нибудь, а некому... Верно я понял?
- Да.
- Сдается мне, хозяйка, ты надеялась, что кто-нибудь тебя вызволит. Ну, хоть кто-то из тех, о ком ты сказала, разогнала мол, когда волк тебя покалечил.
- Именно. Или из тех, кто роптал против решения отца, - я вздохнула. - Их было немного, но все же... Я потому и вытребовала это поместье - из обители сбежать все же сложнее, а здесь кругом горы, можно скрыться... Но никто не объявился. Если кто и писал, то эти послания наверняка перехватили. Чужаки сюда не являлись, их вмиг бы заметили. Я даже не знаю, живы ли еще все те люди...
- Дело-то дрянь, - серьезно сказал бродяга. - Самой бежать, я понимаю, отсюда не выйдет. Даже если ты свою охрану укокошишь, отравишь или вон топориком попотчуешь, дальше-то что? Кругом горы, это ты верно говоришь, да деревушки, но где и как прятаться, никого не знаючи? Через перевал идти - проводник нужен, а даже если б сама пробралась - по ту сторону гор что делать станешь?
- Отец Саннежи еще жив, и я уверена, он меня помнит. Правит сейчас Даллерен, младший брат Саннежи, и он тоже меня не забыл, это уж точно, я его как-то за проказы скрутила и в лошадиную колоду макнула... - обронила я. - Вдруг бы помогли... Или хоть приютили, все не взаперти жить!
- До них еще добраться надо, - рассудительно сказал он. - Денег у тебя тоже нет, поди, раз живешь на всем готовом?
- Десяток монет наберу, - ответила я. - Да еще кое-какие драгоценности, что мне родители дарили. Но их даже не продать - очень приметные. Разве что камни вынуть, а золото на лом пустить, но толку мало выйдет. Украшения девичьи, тонкой работы, а тех самых камней всего ничего, да и те мелкие.
- Ясно-понятно, такие штучки именно что за работу ценятся, - вздохнул бродяга. - Скрываться тебе тоже сложно...
- Да уж. Я могла бы переодеться юношей и сбежать на прогулке: мужская одежда есть, волосы отрезать не сложно, но лицо... - я покачала головой. - Не спрячешь. Да и хватятся меня тотчас же, если не вернусь вовремя. Сразу голубок в столицу полетит, а оттуда - приказы по всем заставам. Да они и так, думаю, предупреждены.
- Одежду тоже вмиг признают, дорогая, поди! И конь, надо думать, не кляча какая-нибудь, - бродяга снова почесал в затылке. - Вот так дела! Прежде, будь ты в городе, могла бы нищенкой переодеться, а теперь сразу заприметят! Ладно я - хожу-брожу, нанимаюсь за краюху хлеба на какую-никакую работу, но не попрошайничаю...
- Только подворовываешь.
- Не без этого, - ухмыльнулся он. - Уж прости, хозяйка, я подумал: дом богатый, чай, не обеднеют без пары побрякушек! Я к чему говорю: с нищими нынче неласково обходятся. Тоже королевский указ: всех попрошаек в каталажку, а там уж... Кто покрепче и не заразный, вроде меня, - тех работать отправляют, а то, я слыхал, увозят куда-то. Может, в рудники, может, на галеры продают. А калек да больных...
Он умолк, потом добавил:
- С такими разговор короткий. Опасно нынче бродяжить да попрошайничать.
- Думаешь, Рикардо предполагал, что я и нищенкой не побрезгую переодеться?
- Ага. А там уж... если ты в столице выросла, то наверняка слыхала про Веселый квартал и тамошний народец. Им Рикардо поперек горла, 'ночные короли' его ненавидят - работать не дает! Стража лютует, нищих от храмов сперва просто гоняли, теперь вот - на телегу да за решетку, пока суд да дело... а то и безо всякого суда, сам вот еле вывернулся. Чужаку вообще с оглядкой ходить надо, не спросят, кто ты - бродяга или просто путешественник, только с корабля сошел да осматриваешься! А без путешественников и трактиры, и доходные дома, и веселые тоже, уж прости за подробности, чахнут.
- Да уж, наверно, теперь человек десять раз подумает, прежде, чем ехать сюда... - пробормотала я. - А говоришь, ничего не знаешь!
- Так я думал, тебе только про сестру да ее мужа интересно услышать, - серьезно сказал он. - А теперь уж сообразил, что они-то там, на самой верхушке башни, откуда многого не видать, а внизу народу ого-го сколько! Те же контрабандисты - слыхал я от папаши, что твой отец на их забавы смотрел сквозь пальцы, не задаром, конечно...
- Испокон веков так было, - кивнула я. - Есть тут в окрестностях кое-какие рыбачьи поселки: к тем берегам ничего крупнее баркаса или, если повезет да лоцман попадется хороший, шхуны, не подойдет. А что еще надо? Возили-то всегда что-то дорогое, но такое, что мало места занимает.
- Приправы, специи, благовония, дорогие ткани, заморские травы, жемчуг, какой только в теплых морях водится... - хмыкнул бродяга. - Как же, слыхал!
- А кто не слыхал? - невольно улыбнулась я. - У отца было не так много средств, чтобы закупать все это и устраивать свои торговые дома, обычные купцы задирали цены втрое, а то и впятеро... Но за малую долю отец негласно позволял торговать в городах и провозить все перечисленное дальше, за горы. Запретное всегда слаще кажется, так что товары покупали охотно, и все были довольны: и контрабандисты, и простой люд, и наш казначей... - Я вздохнула. - Он, помню, всегда повторял, мол, курочка по зернышку клюет, а что зернышки с дикого проса - это без разницы, лишь бы хватало. Купцы ворчали, но быстро смекнули, с кем нужно иметь дело.
- А не ответ ли это на вопрос, что понадобилось Рикардо? - спросил он. - В самом вашем королевстве поживиться особо нечем, а вот торговый путь уже налажен...
- В его владениях портов куда больше, и они могут принимать грузовые суда, а не только легкие кораблики.
- А перевалы? Перевалы такие удобные имеются? - прищурился бродяга. Я видела его отражение в стекле, оно тоже дробилось на десятки одинаковых лиц. - Для небольших караванов, конечно... А этак вот он выставил десяток боевых кораблей на рейде, редко-редко шхунам удается проскочить, и то, даже у рыбаков чуть не каждую рыбину потрошат, чтоб в ней ничего не провезли, а то повадились некоторые в селедке жемчуг прятать... Цены ого-го как взлетели, местным от этого сплошной убыток, скоро свернут они свою торговлю да подадутся в места поспокойнее. Тогда люди из-за гор волей-неволей станут покупать втридорога, и у кого, а?..
- И откуда это ты столько знаешь о контрабанде? - спросила я.
- Довелось как-то послужить на одной такой посудине, - ухмыльнулся бродяга. - Наслушался, насмотрелся, кое-какое понятие получил, говорю же, я не вовсе пенек лесной. Словом, такие вот люди могли бы помочь. У них и деньги есть, и головорезы найдутся...
- А станут ли? - негромко произнесла я. - Сам же говоришь, обо мне уже и думать забыли! Объявят самозванкой, предоставят доказательства того, что принцесса Жанна давно уж умерла, вот и конец затее.
- Будто тебя никто не признает!
- Может, и признают один или двое, а что проку?
- Хозяйка, а кто сказал, что Жанна - не из тех королев, что так просто сдаются? - спросил он, подойдя совсем близко. - Тебе бы хоть пару верных людей для начала, а там... что тебе терять-то?
- Надо было сразу бежать, - проговорила я, бездумно обводя пальцем стеклышки в частом свинцовом переплете. - Еще до коронации Рикардо. Тогда я могла добыть денег, да хоть захватить утвари подороже, коней, умчаться к тем же контрабандистам, пробраться к отцу Саннежи... А я будто разума лишилась, только и хватило рассудка настоять на своем и уехать сюда. Опомнилась уже здесь, да было поздно... - Я помолчала, потом добавила: - И зачем я рассказываю тебе все это? Может, ты тоже, как Рикардо, умеешь очаровывать людей?
Бродяга отвернулся, затем сказал негромко:
- Я не подсыл, хозяйка, если ты подумала об этом. Я в самом деле просто путник, сто лет в этих краях не бывал. Заглянул вот... и откуда бы мне знать, что здесь заколдованная принцесса живет? Жаль, я не принц на белом коне, а то увез бы тебя, да и дело с концом!
- Всё шутишь... - вздохнула я. - Но ты прав, мне частенько думается: есть ведь сказка о спящей красавице, почему бы не быть... бодрствующей уродине.
- Сказать, почему ты не спишь, хозяйка? - еще тише прежнего спросил бродяга, а я зачем-то кивнула, хотя знала это и сама. - Ты боишься, что за тобой придут. Потому у тебя и топорик под рукой, и, думаю, не только он один. Свою жизнь ты намерена продать дорого, я прав?
- Прав, - кивнула я, устав уже удивляться его проницательности. - Я знаю, рано или поздно Рикардо пришлет убийц. Думаю, уже скоро: обо мне почти забыли, значит, самое время... И я не знаю, кто это будет. Если кто-то явится с кинжалом, я постараюсь отбиться, но вот от яда топор не убережет. Слуги пробуют все, что подают к столу, но что, если яд окажется из тех, что действуют на пятые сутки? Бывают ведь и такие, которыми травить можно годами, и человек умрет якобы от долгой болезни! Но не могу же я вовсе ничего не есть, сам посуди...
- Угу, или горничная уколет булавкой, вроде как оса укусила. Есть люди, которые от этого умирают, вдруг ты из таких? - серьезно кивнул бродяга, когда я повернулась к нему лицом. - Или в камин чего-нибудь кинет для дыма, или свечку особую принесет, или даже книжку - бывает, страницы ядом пропитывают. А то вдруг конь сбросит, как того князя. Долго ли, на горной-то тропинке! Или ты решишь сбежать в грозу или в метель, чтоб не нашли подольше, вот тебя и отыщут только по весне. Или вовсе не найдут, тут волки водятся, растащат косточки, и все...
- Да ты знаток! - невольно воскликнула я.
- Скажешь тоже, хозяйка... - ухмыльнулся он. - Просто пока по свету бродишь, чего только не наслушаешься! Но ты не бойся. Покамест тебя убивать не станут.
- С чего ты взял? - насторожилась я.
- Сама подумай, - серьезно сказал бродяга, - отчего это Рикардо сразу тебя не прикончил? Ну, положим, сестра твоя поначалу беспокоилась, как ты да где ты. Потом родить собралась, не до тебя стало, тут-то бы и сыпануть тебе отравы в жаркое или с обрыва скинуть, ан нет... Сказать, почему?
- Ну же!
- Да потому, что королевскую кровь извести - это самому себя погубить. Неужто не слыхала?
- Неужто? - прищурилась я. - А как же мой отец? Его будто не околдовали, не одурманили? Неужели он своей смертью умер? Это кто же так себя не пощадил, чтобы его уничтожить?
- Хозяйка, а кто тебе сказал, что это он был королевской крови? - совсем уж тихо произнес бродяга. - Титул, знаешь ли, не всегда что-то значит...
- Постой... - я взялась за голову. - Но ведь отец был из старой династии, его предки поколениями жили здесь! Мама родом совсем не из этих краев, и она была из благородной семьи, но не принцесса!
- А тебе почем знать, кто там среди ее предков затесался? - Бродяга подошел еще ближе и уставился на меня в упор. Глаза у него были чудные, будто вовсе без блеска, а сейчас, когда в них не отражалось пламя свечей, так и вовсе темные колодцы... - Говорю тебе, хозяйка: жива ты только потому, что твоя сестра родила девочку. Слыхал я, она снова в тягости, и жить тебе и дальше, если снова родится девчонка. А вот если на свет появится мальчик, да выживет, тогда уж...
Он выразительно провел пальцем по горлу.
В голове у меня сложилась версия: Рикардо вовсе не принц, а у нашей с Аделин матушки обнаружилось родство с чьей-то королевской фамилией, и так он хочет подтвердить свои притязания не только на наш престол, а и на соседский, к примеру. Будет у Аделин наследник, тогда Рикардо укрепит свои позиции, а иначе... Какие уж там могут быть доказательства, неведомо, но... В любом случае: зачем сохранять жизнь мне?
Видно, я произнесла это вслух, потому что бродяга ухмыльнулся и сказал:
- А ты не поняла, хозяйка? Ты ведь тоже королевской крови! Если королева еще разок-другой принесет девчонок, а то еще, чего доброго, умрет родами, настанет твой черед. Ты же говорила, у твоего отца сыновья не заживались, и поди знай, по какой линии это тянется... Вдруг Рикардо не решится такую же дерзкую девицу наследницей воспитывать? Вдруг ему только сын нужен, откуда мне знать, какие у него на родине обычаи? А ты хоть и старше сестры, но ненамного, что ему? Сама же сказала, подол на голову накинуть можно...
- Что-о?.. - негромко выговорила я, осознав сказанное. - Моя сестра ему племенная кобыла, что ли, уроду кособокому?! И я сама?.. А ну, пусти! Кому говорю! Не смей до меня дотрагиваться, ты!..
- Пальцем больше не прикоснусь, только не кричи, - сдавленно попросил бродяга, вынужденно отступив на шаг - драться меня выучили, и уж одному противнику я могла залепить, куда нужно, и без топора. Коленки у меня твердые, это все признавали. - Вот ведь буйная... Точно, зваться бы тебе Бешеной Жанной!
- Мне нравится это прозвище, - процедила я, поправив платье.
- Куда ты сорвалась-то? Коня седлать, что ли? - бродяга выпрямился и осторожно потянулся, видно, приложила я его крепко. - Не торопись, хозяйка. Рано еще.
- О чем ты? - нахмурилась я.
- Узнаешь, когда время придет. - Он снова заглянул мне в глаза, прищурился и кивнул каким-то своим мыслям. - Два по семь, значит... третий срок на исходе. Уже скоро.
- Что ты мелешь? - я снова взялась за топорик, уж больно странно выглядел бродяга, когда бормотал эту чушь. А ну как он одержимый или припадочный? С таким и взрослый мужчина не враз справится!