Титова-Ромм Элла(Майка), Ромм Михаил Григорьевич : другие произведения.

Сборник стихов "Необычайное Приключение"

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

(с) Copyright: Элла Титова-Ромм (Майка), 2012
  
  Сборник стихов 'НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ' был издан в 2010 году московским
  издательством 'Э.РА'. Это книга двух авторов Эллы Титовой-Ромм (Майки) и Михаила
  Рома из Сан-Диего, США. Сборник начинается предисловиями поэта, секретаря Союза
  писателей Москвы и главного редактора литературного журнала "Кольцо А" Татьяны
  Кузовлевой и профессора Питтсбургского Университета, поэта и переводчика Бориса
  Кушнера. Книга состоит из 7 глав. Главы 'Глава М', 'Сказки для Малыша' и 'Письма из
  города' состоят из стихов Эллы, а главы 'Глава Э', 'Список кораблей' и 'Целый город'
  принадлежат стихам Михаила. Завершает сборник глава 'Гелла и Фрикс' в которую вошли
  совместные произведения авторов.
  
  Презентации книги 'НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ' прошли в Центральном Доме Литераторов в
  Москве (2010) и Сан-Диего (2011). В 2011 году сборник был частично переведен на
  английский язык переводчиком и лингвистом Алеком Вагаповым (при участии Михаила
  Рома). В 2012 году англоязычная версия 'НЕОБЫЧАЙНОГО ПРИКЛЮЧЕНИЯ' вышла в США.
  Благодаря стихам из книги авторы стали лауреатами 11 Артиады народов России 2012
  года в номинации - ЛИТЕРАТУРА.
  
Татьяна Кузовлева - поэт, секретарь Союза писателей Москвы, главный редактор литературного журнала "Кольцо А"
  
Борис Кушнер - поэт, переводчик, эссеист и публицист, профессор математики Питтсбургского Университета.
  
Лола Звонарева, доктор исторических наук, секретарь Союза писателей Москвы
  
  
  
  
  
  
  

Татьяна Кузовлева

   ОРАТОРИЯ ДЛЯ ДВУХ ГОЛОСОВ С ЛЮБОВЬЮ
  
   Так построена эта книга - как своего рода оратория для двух голосов с любовью. И голоса эти, чередуясь, разносят по книге многократно повторенное её эхо.
   То, что книгу начинает голос женщины, закономерно: в любви именно женщина ведёт за собой мужчину, манит - яблоком, взглядом, жестом. Колдует интонацией - горячей, захлёбывающейся, сбивающейся на сумбурное бормотание, на полушепот-полувскрик-полулепет:
  
  Зачем ты целуешь мои пересохшие губы
  И бережно крылья латаешь иголкой латунной,
  И лечишь мне раны смолою елового сруба,
  И в счастье уводишь волшебной дорожкою лунной?
  
   Есть в любви вопросы, не требующие ответа. Они повисают в пространстве, задавая лишь направление чувства. И вот это направление точно угадано и продолжено мужским речитативом:
  
  Ты помнишь, конечно, тебе говорил я сегодня:
  Латунью латать это зыбкое золото - страшно.
  Куражится ночь у кострища, бесстыжая сводня.
  Легко ли сказать "навсегда"? Но другое - не важно.
  
  "Зыбкое золото"... Ничто, кроме "навсегда", не представляет ни малейшей ценности... Расшифровывать язык чужой любви - занятие для читателя заманчивое. Потому что каждая мелочь, каждый штрих - и тайный символ, и образ памяти:
  
   Я выйду мокрая, как мышь,
   Живой из душа...
  
   И тут же - ответное:
  
   Но скоро случится то, что случится скоро,
  Ибо октябрь на дворе, ибо ты, наконец, прилетишь,
  И будет нам в волю мажора, в волю минора...
  Ты помнишь? - Из душа ты мокрая выйдешь, как мышь...
  
  Перекличка, в которой каждый говорит, порой не слушая другого, но при этом оба - только о любви. А значит, друг о друге, о вечном предчувствии потери, неотступно сопровождающем по жизни любящих и любимых:
  
  Страшно: один человек заменяет вселенную.
  Боже, храни его! Я плачу. Ты говоришь, что будешь со мной всегда.
  
   Выстраданное откровение Эллы Титовой-Ромм входит в невольное родство с хрестоматийными, закольцованными оборотным смыслом строками Наума Коржавина: "Мне без тебя так трудно жить:\\ Всё - неуютно, всё - тревожит...\\Ты мир не можешь заменить.\\ Но ведь и он тебя - не может".
  
  Вот как отвечает на этот призыв лирической героини Эллы - Михаил Ромм:
  
  Без тебя - страшно. Без тебя трава не растёт.
  Без тебя моё тело становится ватным.
  
  Зажигаю свет, не гляжу в окно, ибо там луна:
  Жёлтая, серая, тусклая, в грязных пятнах.
  Приезжай поскорее ко мне! Только ты одна
  Песню сумеешь спеть среди голосов невнятных.
  
  Женщине для счастья с избытком хватает необъятного мира ее любви, с перспективой если и не бессмертия, то хотя бы долгого пути по жизни рядом с любимым:
  
  Мне ли сказать это первой или тебе?
  В слове "люблю" с каждым разом яснее суть.
  Утренний луч в полусонной своей ворожбе
  Нам наколдует счастливый и долгий путь.
  
  Мужчина, отдавая дань чувству, не может не оборачиваться на пройденный путь, не может уйти от критического взгляда на судьбу. В его мире, содрогающемся от грохота внешних событий, спорят друг с другом горечь разочарований и надежда на свет в конце туннеля. И усталость. И оптимизм. И готовность всякий раз всё начать сначала: "Что нам Колумб, эмигрантам сотой волны?\\Мы сами с усами, с баулами, с русской речью...".
   Об этом - у Михаила Ромма в стихотворении "Мы переехали...", в связи с которым возвратимся к эпиграфу, предваряющему книгу, - к строчкам Давида Самойлова:
  
   О, как я поздно понял,
   Зачем я существую!
   Зачем гоняет сердце
   По жилам кровь живую.
  
   И что порой напрасно
   Давал страстям улечься!..
   И что нельзя беречься,
   И что нельзя беречься...
  
  Книга Эллы Титовой-Ромм и Михаила Ромма "Необычное приключение" заканчивается совместно написанным диалогом Геллы и Фрикса, сестры и брата, которых задумала погубить злая мачеха. Правда, согласно греческому мифу, близнецов не коснулась кровосмесительная страсть. В интерпретации двух современных поэтов миф этот получил неожиданное развитие, соединив брата и сестру грехом соития. Впрочем, тут можно найти оговорку: вполне вероятно, что речь шла о родстве духовном и о страсти как о модераторе творчества...
  В "Необычайное путешествие" меня позвали за собой Элла Титова-Ромм и Михаил Ромм. Я постаралась избежать в своих заметках походя раздаваемых похвал или укоризн авторам. Они написали и составили эту книгу своим дыханием, своей любовью, своей надеждой на счастье, своей тревогой за него. А я, прочтя рукопись, откликнулась на прочитанное, на запомнившееся, отметив для себя еще и то, что книга эта не только о любви. Она о том многом, из чего состоит наша жизнь, из чего она складывается день за днём. И потому говорю: пусть дорога ее к читателям будет счастливой, пусть авторам сопутствуют удача и понимание.
  
  
  Татьяна Кузовлева
  
  

К оглавлению

  
  

Борис Кушнер

  
  НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ
  Книга стихов
  Михаил Ромм и Элла Титова-Ромм
  
  
  "Необычайное приключение" - необычайная книга. Гляжу на неё и улыбаюсь: нечасто случается такое необычайное соединение любящих душ в земной жизни и в сочинительстве, в создании земного дома и дома книги. Радуюсь ещё и потому, что такое необычайное приключение, лучше сказать счастье, досталось друзьям, с которыми довелось встречаться не только в виртуальном пространстве - кибернетическом месте всеобщих встреч, но и в реальном мире, на реальной, а не воображаемой "датской" почве. Встреча эта украсила для меня январский (2008 г.) съезд Американского Математического Общества в Сан-Диего, Калифорния. Элла, Миша, мой американский коллега Марк и я проехали через длиннейшую дугу моста над заливом и остановились поблизости от старой деревянной гостиницы, отдалённо похожей на линейный корабль восемнадцатого века. Сооружение это, подсвеченное в надвигающихся сумерках прожекторами, казалось мне странно знакомым. Ещё бы! Именно здесь снимались решающие сцены знаменитой ленты "Some like it hot", в советском прокате названной "В джазе только девушки". Правда, в кино гостиница (сколько я помню) размещалась во Флориде, но кто же станет придираться! Знакомые холлы, знакомые лифты - только табличка, извещавшая от имени штата Калифорния о присутствии в стройматериалах канцерогенов, была данью нашему склочному времени. В полной гармонии со стилистикой фильма (итальянская мафия) мы поужинали при свечах в близлежащем итальянском ресторане - одни в большом зале. Казалось, сейчас принесут огромный торт, и начнётся стрельба. Но такое необычайное приключение нам на долю не выпало. Зато назавтра мы провели чудесный вечер в доме наших поэтов. И всё это время я любовался этим светившимся человеческим счастьем, очевидно, нелегко доставшимся. И чувствовал что-то вроде самойловских строк эпиграфа к книге:
  
  О, как я поздно понял,
  Зачем я существую!
  Зачем гоняет сердце
  По жилам кровь живую.
  
  И что порой напрасно
  Давал страстям улечься!..
  И что нельзя беречься,
  И что нельзя беречься...
  
  "Необычайное приключение" - великолепный результат этой высокой "небережливости".
  
  Не следует думать, что голоса любящей пары звучат в унисон. Перед нами сложный дуэт двух творческих личностей, очень разных, когда речь идёт о пере и бумаге. Это видно уже по первым двум главам, загадочно названным "Глава М" и "Глава Э". Первая сочинена Эллой, вторая - Мишей. Рискну догадаться, что первый цикл - Эллино посвящение Мише, второй - Мишино Элле. Чудесно!
  
  Элла - тонкий лирик, её стихи изысканно женственны, но при этом не лишены озорства, богемности, порою весёлого хулиганства, всегда, впрочем, в рамках истинной эстетики. Элла - немного Кармен в своих стихах. Слава Б-гу, Миша не похож на Хосе. Стилизация строк
  
  В царстве райского ада
  Воют медные трубы
  Так плесни же мне яда
  В ярко-красные губы
  
  будет жизнь твоя
  искалечена
  роковую ты
  встретил женщину
  
  перекликается с эпиграфом книги. И те, кто испугался за Мишу, с облегчение прочтут:
  
  Я выйду мокрая, как мышь,
  Живой из душа.
  Не слушай никого, малыш,
  Прошу, не слушай.
  Я стану музой для тебя,
  Уже не важно:
  Приду, спасая ли, губя
  Строкой бумажной.
  
  А вот и Мишино эхо в главе "Э":
  
  Но скоро случится то, что случится скоро,
  Ибо октябрь на дворе, ибо ты, наконец, прилетишь,
  И будет нам в волю мажора, в волю минора...
  Ты помнишь?- Из душа ты мокрая выйдешь, как мышь.
  
  И снова Элла:
  
  ***
  Странно: один человек заменяет вселенную.
  Звёздное небо вращается - безудержная центрифуга.
  Утоляю ломку свою внутривенную
  Дозой поцелуя, наркотиком телесного вторжения друг в друга.
  
  И засыпаю. Ночь баюкает сладкоголосой сиреною.
  Мне снится вселенская катастрофа: падает небо, рушатся города.
  Страшно: один человек заменяет вселенную.
  Боже, храни его! Я плачу. Ты говоришь, что будешь со мной всегда.
  
  Как горячо, как смело, как по-женски!
  
  Говоря о "женской поэзии", никоим образом не хочу принижать таковую. Наоборот. Именно Женщина, с её высшим, от Б-га назначением Материнства наделена особенной чувствительностью, особенным трепетом Души. И если эти начала переплавлены в Слово, возникают строки пронзительности, нам, мужчинам, недоступной.
  
  ***
  Сопрано, а точнее меццо-
  Сопрано, утренних синиц,
  От коих никуда не деться,
  Меня разбудит. Половиц
  Нежданный скрип еще не выдал
  Твоих - на цыпочках - шагов.
  Постель растерзанного вида,
  Где мы от зависти богов
  Пытались безнадежно скрыться
  Под покрывалом до тех пор,
  Пока присяжные-синицы
  Не зачитали приговор.
  
  Удивительно, как поэт чувствует, скорее всего подсознательно, само звучание слов. В цикле Эллы часто встречается тропический напиток "ром", всего одной буквой отличающийся от фамилии её мужа! Да и Миша сам посвятил благородной огненной жидкости проникновенное стихотворение.
  
  Лирик Элла дополняется виртуозом Мишей. Его занимает кинематика, механика стихосложения, комбинаторика слов. Помню его виртуозные циклы, венки сонетов.
  
  Мне всегда было интересно читать Мишины стихи. А здесь виртуозное начало, празднество версификации как таковой смягчено, одушевлено любовью. И получаются такие строки:
  
  Полёт из Сан-Диего в Рим
  Хорош хотя бы тем,
  Что мы друг с другом говорим,
  Ведь небеса - Эдем,
  В котором света нет и тьмы,
  Смешались день и ночь;
  Здесь нет страны, а только мы,
  И всё земное - прочь.
  
  Всё позади, всё на потом
  Оставлено, пока
  Под нами целый мир пластом
  Заполз под облака,
  Лежи, усталостью разбит
  Под облачным крылом...
  Пускай он там один поспит,
  Покуда мы вдвоём.
  
  Подозреваю, что Эллин цикл "Сказки для малыша" всё о том же Мише:
  
  ***
  На небесном склоне
  Кляксы от чернил.
  Месяц мне в ладони
  Лучик уронил.
  Задуваю свечи,
  Не могу уснуть -
  Нас дорогой вечной
  Водит Млечный путь.
  В сломанном вазоне
  Фикус мой зачах.
  Но твои ладони
  На моих плечах.
  
  Воистину любовь неисчерпаемее электрона!
  
  В стихах проглядывает также очаровательная интертекстуальность.
  
  Вот Мишин гамлетов намёк:
  
  Сказать: сегодня мне тепло...
  Скорее, жарко. Очень жарко.
  Терять за день по полкило
  И стеариновым огарком
  То гаснуть, то гореть впотьмах...
  Тлеть, застывать, воспламеняться...
  Какие сны в том сне приснятся?
  В каких языческих тонах?
  Открой Завет. Читай ТаНаХ.
  
  Элла:
  
  ***
  Нет, зеркала не врут.
  Взгляд - и удар под дых.
  Значит, напрасный труд
  Время терять на них.
  Если морщинок сеть
  День превращает в ночь,
  Значит, тебе смотреть
  Правде в глаза не в мочь.
  Значит, не медля брось
  В те зеркала смотреть.
  
  ...Вертит земную ось
  Старый, больной медведь.
  
  Зеркало и последующее - полемика с 22-м Сонетом Шекспира (My glass shall not persuade me I am old), а медведь явно явился из "Кавказской пленницы". Там была песня "Трутся спиной медведи/О земную ось". Миша в свою очередь называет следующий цикл "Списком кораблей", а начинает его пародийным "Нет, он не бабник, он другой, /С таким не сладить и Мадонне"... И свой список Миша, в отличие от Мандельштама, не бросает читать на половине. Говоря серьёзно, кораблями оказываются другие сочинители, субъекты посвящений. Часто озорных, иронических. С удовольствием нашёл в "списке кораблей" самого себя. Отплачу моим старым посвящением Мише:
  
  ВАРИАЦИЯ 5-21
  
  Михаилу Ромму
  
  Зудит критическая проза:
  "Он виртуоз и, значит, пуст".
  А мне - по сердцу furioso -
  На кобру - молнией - мангуст!
  Пусть говорят, что Тальберг - поза,
  С линейкой к Листу? Сгинь, Прокруст!
  Пассажей нежность и угроза -
  Горит, но не сгорает Куст. -
  ..............................................................
  Так упоенье виртуоза -
  Послание нездешних Уст.
  
  Далее следуют "городские циклы". Элла тоскует по высокотемпературному миру Нью-Йорка, оставленному ради Миши. Миша пишет о поездке в Москву. И завершает книгу цикл стихов "Гелла и Фрикс", сочинённых авторами совместно, - нечастое явление в серьёзном стихосложении! Элла и Миша пишут о летних пожарах в Сан-Диего, пародируют известные любовные мифы ("Сказка про горячего Илью и пугливого Амура"). Здесь и Амур, и пастух со своей пастушкой, Илья Муромец, Джульетта, Тристан с неизменной Изольдой и любовным напитком (не волшебной ли версией всё того же рома?). Стилизация "Гелла и Фрикс", на мой взгляд, изысканная аллегория собственных отношений поэтов.
  
  Но пора мне и честь знать. Предисловие не должно отвлекать от собственно книги. Немного завидую читателю: ему предстоит необычайное приключение на тропах поэзии, полной любви, страсти, изящного лукавого озорства, путешествие, которое я уже совершил.
  
  Борис Кушнер,
  
  31 декабря 2009 г., Pittsburgh.
  
  

К оглавлению

  
  
  

Лола Звонарева

   КОГДА АФРОДИТА ВЕДЕТ ОРФЕЯ
  
   Элла Титова-Ромм, Михаил Ромм. Необычайное приключение. Книга стихов. - М.: Издательство 'Эра', 2010. - 118 с.
  
   История чужой любви - всегда выпадение из обыденности, всегда - приключение
  с непредсказуемым финалом и многими скрытыми опасностями. Рассказать о ней в стихах,
  разложив на две партии, а затем - объединяя в едином монологе - непростая задача. Ее
  оригинально решили в книге стихов 'Необычайное приключение' наши бывшие
  соотечественники - Элла Титова-Ромм и Михаил Ромм, живущие ныне в городе Сан-Диего
  в США.
   Заметно, что эти стихи продиктованы большим, настоящим чувством, подобным
  тому, что пережили герои знаменитой новеллы Ивана Бунина 'Солнечный удар'. Но в
  отличие от главных действующих лиц этого драматического бунинского рассказа, также
  встретившихся в зрелом возрасте, Михаил и Элла решили больше не расставаться, и,
  оставив шумный Нью-Йорк, Элла уехала вслед за Михаилом в маленький Сан-Диего. Может
  быть, эта ассоциация рождается уже не по воле авторов, но, когда читаешь стихи
  супругов Ромм, написанные в соавторстве и посвященные летним пожарам в Сан-Диего,
  снова вспоминаешь бунинскую новеллу - пылкая любовь способна заслонить в сознании
  читателя даже стихийное бедствие.
   Влюбленные не только друг в друга, но и в поэзию, Элла и Михаил давно уже
  нашли в России и в США друзей и соратников. Впервые с их творчеством меня
  познакомила Римма Казакова летом 2007 года в Центральном Доме Литераторов во время
  презентации поэтической антологии 'Общая тетрадь', объединившей шестьдесят
  литераторов из США и составленной Михаилом Роммом. Поэтому так много в этой книге
  посвящений друзьям-литераторам - 'Борису Штейну, эксклюзивно', Борису Кушнеру
  ('Посвящение сонетам Бориса Кушнера', 'Вариациям Бориса Кушнера'), Давиду Шраеру-
  Петрову, Александру Буршу, московским поэтам Владимиру Ромму, Ивану Зеленцову, Вере
  Павловой, письма Дины Британ и Дине Лукояновой.
   С уважением к творчеству коллег и связавшему их судьбы чувству написаны два
  предисловия, открывающих эту книгу - поэтессы Татьяны Кузовлевой ('Оратория для двух
  голосов с любовью') и известного ученого Бориса Кушнера ('Необыкновенное
  приключение').
  
   Книга открывается двумя любовными циклами - 'Глава М' - Элла
  о Михаиле и 'Глава Э' - Михаил об Элле. Душу внимательного читателя способны тронуть
  и взволновать эти знаковые детали чужой любовной истории, бережно хранимые в
  памяти влюбленных.
   В образе лирической героини Эллы Титовой-Ромм ярко проступает диониссийское
  начало. Во многих стихах она выступает как 'поэт ночного зрения' ('Ночь загоняет
  меня в черепаший уродливый панцирь...', 'Ночь баюкает сладкоголосой сиренью', 'Осень,
  под листопад загадай про ночь, // Самую жаркую ночь из моих ночей'). В поэтическом
  мире Михаила царствует Аполлон, ибо Михаил -обладатель аполлонического дарования,
  'поэт дневного зрения' ('Пошел поспать уже к утру...', 'на целый день: стихи,
  концерт...', '...я вижу.. одинокую хижину // в теснении дней', 'Пускай нам день идет за
  год..').
   Эпатируя обывателя, дразня мещанина, Элла называет первый поэтический цикл в
  разделе 'Глава М' 'В царстве пива и рома'. Но напрасно искать в этих стихах гимн
  Дионису. В названии крепкого напитка - рома - лукаво проглядывает фамилия любимого,
  одного из главных лирических героев и соавтора этой книги. Поэтому наименование
  этого знакового для автора напитка появляются еще в двух миниатюрах ('Ах, мне бы
  только двадцать восемь // Накапать в рюмку капель рома', 'Сорок лет. Бутылка
  рома...').
   Лирический цикл 'В царстве пива и рома' - это игра масками, спектакль в пяти
  действиях театра одного актера, точнее актрисы, для единственного зрителя - любимого
  человека, способно расшифровать, опираясь на бережно хранимые в памяти детали, этот
  страстный гимн счастливой любви.
   Цикл 'Белый ангел' Эллы Титовой-Ромм может быть посвящен Александру Грину,
  недаром в завершающей строфе появляется образ Ассоли. Он наполнен тревожной верой
  то, что главное событие в жизни любой женщины наконец произошло - настоящая любовь
  пришла, и - о чудо! - оказалась взаимной и счастливой.
   Когда человек счастлив, он боится всего - даже гнева и зависти небес.
  Прошедший жестокую жизненную школу, в зрелом возрасте он особенно осторожен. Поэтому
  в стихах Эллы появляется мотив, связанный с известной новеллой Джека Лондона
  'Зависть богов'.
   Если Элла чувствует себя Ассолью, которая наконец-то дождалась любимого, то
  Михаилу Ромму близок образ Кая из андерсеновской 'Снежной королевы', расколдованного
  от заледеневшего равнодушия горячим поцелуем любимой. Поэтому в центре его
  поэтического раздела - 'Глава Э' - мы обнаруживаем 'Стихи о Герде', в которых
  лирический герой напоминает о том, какое чудо и какая редкость в нашем мире -
  преданная, настоящая любовь, когда 'целый город - в снежных королевах... // И увозят
  мальчиков в санях. // Мальчиков увозят и уносят, // То война, то мирный труд их
  косят, // То острог, то злобная жена'.
   И если в сознании возлюбленной фамилия любимого ассоциируется с крепким
  горячительным напитком, то для самого Михаила гораздо важнее другое неслучайное
  созвучие: с названием великого древнего города - Рима (латинское 'Roma'). Он для
  многих образованных людей стал символом европейской культуры (вспомним поговорку:
  'Все дороги ведут в Рим'). Неслучайно образ Рима появляется и игровой стихотворной
  новелле 'Про старуху с козой и попа с собакой' ('В полет из Сан-Диего в Рим...'), и в
  написанном в соавторстве стихотворении, открывающем последний раздел этой книги:
  'гуси вы гуси вечер ли рим'.
   Любящий и любимый человек готов поспорить с Пушкиным: взаимное чувство дает
  влюбленному такое ощущение полноты жизни, что в эпоху терактов и экономического
  кризиса звучит неожиданное признание: 'Пророк судьбы, любви поэт // Несет благую
  весть: // ,,Покоя нет и воли нет, // Но счастье есть'. Как тут не вспомнить
  вызывающий тезис Александра Блока: 'Лишь влюбленный достоин звания человека'.
   У счастливой, взаимной любви свои отношения со временем: с момента
  воссоединения влюбленных для них начинается новая эра ('Наш первый год проплыл...'),
  здесь время по прихоти влюбленных способно замедлить свой неумолимый бег ('Часы
  стоят. // Земля - ни с места. // Светила замедляют ход...').
   Легко и отважно меняет свою судьбу Элла Титова-Ромм. Также легко обращается
  она со стихотворными размерами в поэтических миниатюрах, вошедших в цикл 'Сказки для
  малыша'. Сквозной лейтмотив этого цикла - борьба светлых и темных чувств в душе
  лирической героини и окружающем ее мире.
  Мрачноватый образ ночи, символизируя злые силы судьбы, проходит сквозь многие стихи
  из этого раздела: 'Ночь по щекам размажет сажу, // Просеет звездный дождь сквозь
  сито, // Безжалостно возьмет под стражу // Двоих влюбленных...'. Зло, разлитое в
  мире, готово очередную 'любовную лодку' разбить о быт, поселяя в душе лирической
  героини тревожные сомнения - 'лодка любви не всегда доплывает до гавани', ибо
  'принцы и рыцари - вымысел'. В стихотворении 'Лунный пунктир' ночь словно навсегда
  хочет разлучить влюбленных. В меняющихся ритмах этих стихов словно пульсирует
  скрытая тревога.
   И все же лирическая героиня Эллы Титовой-Ромм убеждена, если сохранять
  верность себе и своим чувствам, добро и свет победят мировую тьму: 'Наступает утро:
  все идет сначала: // Золотистый циркуль, бесконечный круг...' Хотя порой она
  разрывается между сказочным миром фантазий и унылой повседневностью, в которой быт
  неизбежно 'день превращает в ночь', где 'в сломанном вазоне // Фикус мой зачах'.
  Но именно взаимная любовь скучное прозябанье сразу превращает в сказку. Поэтому, о
  чем бы ни писала Элла, она говорит и думает только о любви. Любовь - главная героиня
  'Четырех странных стихотворений', завершаемых двустишием: 'Я не боюсь сгореть в
  твоем огне, // Любимый, стать золой не страшно мне'.
   Цикл 'Список кораблей' Михаила Ромма воспринимается как размышление автора
  над возможными вариантами трудных морских (читай - жизненных) путей, по которым
  судьба ведет современного человека, если он хочет сохранить в себе рыцарские
  качества, ощущая себя младшим братом отважных героев поэзии Николая Гумилева -
  вспомним его замечательное стихотворение 'Капитаны'. В стихах автор так много
  размышляет о поэзии и о творчестве друзей, что чувствуешь - литература давно уже
  стала важнейшей составляющей его повседневного существования.
   Два заключительных раздела - 'Письма из города' Эллы Титовой-Ромм (эпистолярные
  поэтические опыты) и урбанистический цикл 'Белый город' Михаила Ромна интересно
  дополняют друг друга. Если лирическая героиня Эллы живет в мире виртуальных бесед и
  романтических мечтаний, то Михаил подчеркивает в своем лирическом герое этакую
  брутальность, заземленность. Но их объединяет стремление к подлинной, духовной
  сердечной мудрости, которая приходит только к любящим и любимым: 'Приди, София! Мне
  твоей туники // Приятен шелест, запах. Мне б хотелось // Твоей любви - хоть
  маленькой толики...'
   Любопытный опыт - две небольших поэмы, написанные супругами Ромм в
  соавторстве: 'Сказка про горячего Илью и пугливого Амура' и 'Гелла и Фрикс'.
  Проникнутая авторской иронией стихотворная сказка заставляет вспомнить фольклорную
  стилизацию Леонида Филатова про стрельца-молодца и сказочные песни Владимира
  Высоцкого: прихотливое объединение античных, фольклорных и средневековых реалий
  вполне в духе столь модного сегодня постмодерна да и сделано мастеровито. В
  драматической поэме 'Гелла и Фрикс' особенно подкупает острое ощущение запретности
  любви, желание влюбленных вырваться за рамки привычных норм. Об этом писал в свое
  время и Фицджеральд в романе 'Ночь нежна'. Большое чувство нередко не признает
  никаких ограничений, даже если они освящены многовековой семейной традицией.
   Но эти любопытные, грамотно зарифмованные эксперименты не выдерживает сравнения с
  поэтическими исповедями любящих душ, написанными с обезоруживающей искренностью и
  пронизанными скрытым волненьем за будущее своего с трудом отвоеванного у судьбы
  счастье.
  Так хочется, чтобы необычайное любовное приключение Эллы и Михаила не только в
  стихах, но и в жизни закончилось, как в любимых ими сказках, - чтобы они жили долго,
  счастливо и умерли в один день.
  
  Лола Звонарева,
  доктор исторических наук,
  секретарь Союза писателей Москвы
  
  

К оглавлению

    []
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"