Удивительно, как перед смертью обостряется слух и зрение. Наверное, это какие-то силы дают последний шанс насмотреться и наслушаться, но черта с два - ничего уже не помогает, и когда ты лежишь на асфальте и подыхаешь, как крыса, прибитая импортной чехословацкой босоножкой с тяжелой платформой, ни смотреть, ни слушать уже не хочется - в голове сначала вертится "Боже, дай мне жить", а потом понимаешь, что не очень то и хотелось. Вот он - принцип лисы из эвклидовской байки - виноград кажется сочным и сияющим ровно до того момента, как ты понимаешь, что ты не можешь его достать. Но плевать на виноград, и плевать на Эвклида и все эти классициссизмские заморочки. Когда нет сил даже что к месту ранения приложить подорожник в детской наивной надежде, что он поможет, то в голову лезут другие мысли - сначала об одноклассниках (удивительно, они живут, а я лежу на перекрестке между аптекой и зданием полиции, подыхая), затем о неоплаченных кредитах, затем о раю и аду.
Тем не менее, еще какую-то минуту-другую мне было суждено прожить. Поверить не могу... Суждено. Что это за негритянская фразочка? Что-то из разряда американских евангелистов, которые только и умеют, что бегать с Новым Заветом под рукой и напевать: "Аллилуйя...". Плевать, у меня есть свои последние минуты, огромная потеря крови и никаких сил, ни желаний, ни заветов. И вот когда я уже чувствую легонькую вибрацию где-то позади своего тела, вероятно Смерть, в мои глаза вливается свет, и вливается с такой ужасной болью, точно это серная кислота. Я с трудом поворачиваю голову, чувствуя жжение в животе и приступ за приступом кашля, и вижу подъехавший мотоцикл. Хочется что-то крикнуть или хотя бы прохрипеть, позовите скорую, пусть моя смерть будет на их совести, а не на моей.
И всё таки удивительно, как перед смертью обостряется слух и зрение. В темноте, рассекаемой только высоким фонарем, что навис надо мной, как будто ухмыляющийся хирург в раздумьях, оперировать меня или всё таки дать умерить, я вижу, что с мотоцикла слезает девушка лет двадцати. На губах - бордовая матовая помада, тело едва ли прикрыто платьем, что с трудом закрывало берда - тот же удивительный цвет бордо, к моему удивлению не вызывающий ассоциации с кровью. Эталонная тишина, испорченная шумом приближающего транспорта, снова становится той же эталонной тишиной, и в той зияющей дыре, в тех жалких лохмотьях, что раньше именовались душой, - снова покой, и мне становится немного лучше, кажется, даже жжение в теле немного притупляется. В голове невыносимым грузом на долю секунды появляется вопрос - а что, если я еще буду жить? Может, надо просто доползти до этой фривольно одетой барышни, а она вызовет скорую, свинец из меня выковыряют и я снова заживу, как жила. Боже, дай мне жить.
И мне становится смешно.
Дамочка остановила мотоцикл сбоку от здания, и, опершись на него локтем, начала ждать. Она не видит меня. Она не слышит меня. Меня нет.
Девушка была восхитительна - если я чудом станусь жить, то эта картина навсегда останется у меня в голове: бордовая ночнушка - дешевая сексуальность, каштановые вьющиеся волосы, босые ноги, эта дерзкая поза, расслабленная кисть руки, перекинутая через руль, бордовая помада, блестящие глаза и хитрая, едва ли сдерживаемая улыбка на губах. В свете фонаря она напоминала мне одну из девиц с заведения за углом - непонятная смелость в острых чертах лица, что смешивалась с выставленным на показ телом, что сразу заявляло о своей цене. Здесь не прогадаешь - если на лице косметика - эта будет подороже, если руки или кожа не в порядке - можешь расслабиться, такая может взять и какой-то побрякушкой, обычно такие девицы не отличают золота от хорошо начищенной меди, так что они - отличный способ сэкономить. Но в этой всё было не так - в острых скулах, в том, как она стоит, в том, как она подъехала, читалась гордость и какая-то животность; эта точно знала себе цену, вряд ли она была из этих.
Мои глаза устало прикрылись. Боже, сколько же еще? Дай мне жить или дай умереть.
Зашипела спичка, блеснула вспышка, и снова тишина. Я не видела ее, но знала, что она закурила, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Чего она ждет? Я с трудом подняла веки, сохраняя внутри крохотную надежду на то, что она почувствует на себе мой взгляд и найдет меня, но в тот же момент двери полицейского отделения скрипнули, и я увидела мужчину в кожаной куртке. Девушка, не докурив, бросила окурок в сторону и выпрыгнула на него, обняв за шею. Он погладил ее по волосам и крепко поцеловал, держа руку на затылке, а другой небрежно шарясь по карману своей куртки.
-Всё прошло нормально? - спросила она. и, как только ко мне долетели слова, в душе заиграла почти детская радость: последние слова, которые я услышу в своей жизни, вероятно, слетят из уст этих двоих.
-Да, всё прошло хорошо, крошка. Но меня могут хватиться, так что поехали,- серьезно и почти взволнованно ответил тот, достав из кармана куртки зажигалку. Теперь прикурил он.
-Дай одну,- сказала девушка, и мужчина развернул ладонь, протягивая фильтр. Она приблизила губы к его руке и сделала несколько затяжек, а затем, довольно улыбнувшись, снова крепко поцеловала его и, обняв за талию, прижала к стене здания. Его рука поднялась от талии к волосам и, ухватив ее локоны, он оттянул ее голову.
-Мария, не здесь,- раздраженно пробормотал он, обнимая ее.- назад за решетку упекут ведь не тебя, а меня. Поедем сейчас в гостиницу на углу Первой и Третьей, там будешь делать со мной всё, что захочешь.
-Так уж и всё, что захочу?- игриво переспросила девушка, направляясь к мотоциклу. На секунду она задумчиво поджала губы, и кинула короткий взгляд куда-то в мою сторону. Она меня увидела? Боже, дай мне жить. Нет, мужчина подошел к ней и уселся на мотоцикл, девушка уселась позади него, и транспорт взревел. Они тронулись с места, набирая скорость, вот они уже почти возле меня...
-Твою мать, она что, мертвая?! Останови!- первой вскрикнула девица, но мужчина за рулем не притормозил, только лениво повернул голову в мою сторону и испуганно на меня посмотрел. Позвоните в скорую.
Боже, дай мне жить.
-Мэри, я сбежал из тюрьмы, я отсидел там n-нное количество дней, назад мне не хочется, и тебя пришить к делу я тоже не дам. Ты понимаешь, что копам лишний висяк не нужен. Они разбираться не будут - ты нашла тело...
Они отдалялись, и я уже не видела их, но всё еще слышала их голоса. Вот так вот.
-Ты что, придурок, а если она еще живая?! Останови, говорю!
-Никто не будет останавливаться, я сказал!- рявкнул мужчина.- Успокойся. Если она мертвая - мы ей ничем не поможем, я не Господь Бог, воскрешать не умею. Завтра ее всё равно найдут.
-А если она живая?
Я могла себе приблизительно представить, как от скорости и ветра раздувалось ее бордовое платье, и ее красота ставала еще доступнее. Удивительная красота, доступная улицам, бордюрам, тротуарам и мужским глазам. Сейчас они доедут до отеля, и забудут обо мне, и при первом же оргазме забудут обо всём на свете.
Позади послышались шаги. А, это ты? Ну, наконец-то. Я давно тебя жду.