Яблонский Эдуард Генрихович : другие произведения.

О скрижалях истинных и ложных

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

О скрижалях истинных и ложных

Вступление

  
   Перед глазами книжка. Белая, замусоленная, плохо пропечатанная, без тиража. Выглядит как нечто среднее между самиздатовской "агиткой", которыми так охотно торгуют бородатые мужики с угрюмыми лицами, кучкуясь в переходах метро, и пособием для служебного пользования какого - нибудь закрытого учреждения. Однако, эта тоненькая книжечка излучает свою особенную "ауру", и что-то изнутри рождает противоречивое чувство: то ли выбросить ее куда-нибудь с глаз долой, то ли открыть и прочитать. На титульном листе надпись: "Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к жизни". Автор - некто П. Полон-ский.
   Наверное каждый современный мыслящий человек когда - то, в том или ином виде, при тех или иных обстоятельствах задумывался о сложном генезисе двух мировых ментальностей и порожден-ных ими культур, во многом определивших ход мировой истории, и, при этом, далеко еще (насколько это можно видеть на поверку прим.авт.) не отыгравших своих ролей. Во всяком случае в России, в среде философов, писателей, богословов, политиков, злободневность этой проблемы не потеряла своей силы вплоть до сего дня, а в каких-то аспектах приобрела еще большую остроту. Не вдаваясь в политические, экономические, культурные стороны феномена, получившего в России весьма странное название "Еврейский вопрос", тем не менее, было бы весьма назидательно и полезно еще раз, опираясь на богатейший опыт выдающихся предшественников, и, в первую очередь, русских исследователей, таких как Ф. Достоевский, Вл. С. Соловьев, В. Розанов, Д. Мережковский, В. Иванов, Н. Бердяев, С. Булгаков, В. Зеньковский, Г. Федоров свежими глазами человека, пользующегося привилегией жить в начале третьего тысячелетия, еще раз попытаться взглянуть в корень проблемы, делая, все же, акцент на нравственно-богословское освещение данного феномена.
   Книжка представляет немалый интерес уже тем, что еврей, исповедующий ортодоксально иудейскую идеологию, проводит анализ христианства, основыва-ясь на религиозных идеях иудаизма. Не претендуя на строгость законченной богословской концепции, cкорее по зову сердца и веры, попытаемся еще раз "проехаться по наезженной ниве" под названием "иудейско-христианских взаимоотношения".
  
  
  
  
  

***

   Бывший советский еврей, ныне гражданин Израиля П. Полонский, написавший вышеобозначенное сочинение, сделал это, как видится в "просвети-тельских" целях. Жаль только, что ознакомиться с ним может далеко не каждый. И, вообще, дух масонской келейности незримым, но весьма ощутимым образом "окутывает" сие произведение. Первый тезис автора состоит в том, что христиане бессовестным образом, самовольно, не имея ни малейшего права, ни каких бы то ни было санкций, узурпировали все духовное еврейское наследство: "отношения между иудаизмом и христианством уникальны: в этом конфликте более молодая религия - христианство - претендует на то, что она то и является"истинной наследницей" древнего Израиля".Однако, "христиане - узурпаторы", как утверждает П. Полонский, украв чужое, чем, по мнению автора, объясняется столь активный рост авторитета новой религии в мире, все же не могут удовлетвориться этой "мнимой пальмой первенства" и постоянно ищут признания своего превосходства у своих старших братьев иудеев, в той или иной форме призывая их к ответу: "претензия христиан на то, что они призваны заменить еврейский народ, порой находила весьма утонченное интеллектуальное выражение - например, в диспутах, где евреи вынуждены были выступать как ответчики перед церковью; порой эта претензия выражалась физически - крестовыми походами и принудительным крещением под угрозой смерти". Здесь автор подчеркивает, что, чем сильнее было "давление" cо стороны христианского духовенства на евреев, тем прочнее и монолитнее, так сказать "цементировалась" убежденность иудеев в своей правоте, в правильности размежевания христианства с иудаизмом.
   Попробуем рассмотреть этот фрагмент книжки г-на Полонского беспристрастно и критически. Каков общий контекст рассматриваемых обвинений? Нет ли здесь логических противоречий? Не прослеживаются ли чьи-то корыстные интересы? Наконец, в какой степени оправдан тезис, что христиане являются инициаторами этих "постыдных" допросов, о которых говорит г-н Полонский? Честные ответы на часть этих вопросов, безусловно, имеет сам автор. Но всегда ли легко говорить правду, особенно, когда дело касается оправдания жизненной идеологии, которую пытаешься хранить столь ревностно? Во всяком случае, видится несколько карикатурным желание христианина (если, конечно, он является таковым, а не иудеем, надевшим одежды христианина, но по духу так и оставшимся ортодоксальным иудеем, что исторически довольно часто имело место, как одна из форм борьбы с "узурпаторами - христианами" - прим. авт) искать подтверждения своих вероисповедаль-ных убеждений, опять же при условии, что таковые имеются, у человека или группы людей, исповедую-щих другую религию.
   Если в житейском плане сомнение не является грехом, а во многих случаях это даже атрибут, необходимый в повседневности, то в воп-росах вероисповедального характера, все коренным образом меняется. Думается, что и господин Полонский согласится с таким утверждением, а посему необходимо всякий раз тщательно и скурпу-лезно проверять, какова идеологическая почва под всевозможного рода высказываниями, имеющими ре-лигиозный характер.
   В своей работе автор приводит отрывок такого "допроса" испанским королем Яковом 1 с его придворным "духовенством" над неким, весьма уважа-емым, раввином по имени Маймонид. Ни король, ни его марионеточное "духовенство" ничего не могут противопоставить мудро построенным и продуманным ответам раввина относительно мессианства Иисуса Христа и в конце этой беседы чуть ли не соглашается с тем, что Иисус - лжемиссия. Что здесь можно сказать? Даже если этот эпизод не является фальсификацией, но действительно имел место на исторической сцене, то можно лишь посочувствовать "вере" испанского короля. Но если "мудрая" речь раввина Маймонида так убедила короля Якова 1, и можно даже согласиться с тем, что подобные Маймониды, Акибы, Менахемы и прочие смогли смутить и даже переубедить десяток - другой из тех, кто называют себя христианами, что по историческим меркам, все же, представляет собой весьма незначительное число, то какова же обратная пропорция, когда проповедью одного только Павла тысячи иудеев, и не только, уверовали во Христа?
   C исторической перспективы сегодняшнего дня можно говорить о том, что античный мир обратился к христианам, а не к иудеям и, даже, не к так называемым "иудео -христианам". Почему? Могло ли такое положение дел устроить иудеев? Едва ли. Еще до Христа иудаизм пользовался огромной популярностью среди античных народов Европы, Малой Азии, Африки. Священник А. Мень пишет: "Гилель и другие фарисеи считали необ-ходимым привлекать к вере прозелитов. Они вели широкую проповедь за рубежами страны, о чем говорит сам Христос". В другом авторитетном источнике видим: "многобожие начало упадать само собою, и во всех народах, особенно греках и римлянах, от часу более являлось людей, требующих поклонению Единому. Многие из язычников по тому самому приходили во Иерусалим, желая быть свидетелями Богослужения иудейского". Русский богослов и философ С. Булгаков, обращаясь к сюжету из "Деяний Апостольских" пишет: "В Афинах времени апостола Павла среди храмов многих богов, в которых уже давно не верили, высился алтарь, посвященный "неведомому богу". В этом выразилось неумолкающее искание Бога со стороны утратившего старую веру человечества" Другими словами, античный мир явился свидетелем предсмертных судорог древних богов, о чем много и часто писал Мережковский и что было предметом долгих и мучительных размышлений этого, по меткому определению советской литературной критики, - "пленника культуры". У Паскаля находим: "Язычники во множестве преклоняются перед Господом и ведут ангельски безгрешную жизнь: юницы посвящают Господу свое девство и свою жизнь, мужчины отказываются от всех услад. То, что Платону не удается внушить избраннейшим и образованнейшим из людей, некая тайная сила немногими словами внушает сотне миллионов людей глубоко невежественных".Иудеев, видевших все это, веривших в приход Мессии, убежденных, что Его приход будет ознаменован небывалым подъемом Израиля во всем мире среди всех народов и языков, данная ситуация тревожила и волновала: наконец-то исполнится обещанная пророками мечта иудеев! Такая ситуация была как бы подтверждением библейских предсказаний о Мессии, времени и месте Его появления. Все дальнейшие, столь стремительно, во многом драматически разворачивающиеся события, когда каждый год становится в сущности спрессованным тысячелетием, когда рушатся, сгорают и переплавляются доселе незыблемые убеждения, когда на суд выносится сама их незыблемость, когда духовно-религиозный сплав, именуемый иудаизмом, перестает быть привилегией одной крошечной нации (в чем мы, христиане, видим Провидение Господне прим.авт), когда субстанция новой веры презирается и отвергается, принимается вновь, активно обсуждается, живет, растет, ибо она предопределена от сотворения мира, именно тогда появляется Иисус Христос.
   В процессе этой духовно-ценностной переориен-тации античного мира, победило христианство. Все это произошло за столь незначительный исторический промежуток времени, что многие иудеи даже не поняли, как это случилось. Ситуация, глазами иудеев, выглядела так, как если бы у весьма голодного человека, пытавшегося съесть пирог, некая, непонятно откуда налетевшая наглая птица, выхватила вожделенную пищу буквально изо рта. Победа христианства как вселенской религии - исторически свершившийся факт, закрепленный в начале 4 века так называемым Медиоланским эдиктом императора Константина Великого. Духовное пере-рождение мира свершилось. Г-н Полонский может с этим не соглашаться, в этом его право, но по существу дела это уже почти две тысячи лет ничего не меняет.
   Священник А. Мень отмечает: "После Пятидесят-ницы 30-го года в Иерусалиме начался стреми-тельный рост христианства. Фарисеи с тревогой могли убедиться, что по числу приверженцев, "назаряне" уже обогнали их самих (Деян. 2 : 41 и 4 : 4 насчитывают 8000 христиан Палестины, тогда как фарисеев, согласно Флавию, было 6000". Вместо того, чтобы увидеть в Иисусе обещанного Избавителя, в Котором все пророческие обетования нашли пророческое воплощение, часть ортодоксальных иудеев объявила Ему кровную и беспощадную войну. Именно основываясь на таких идеологических позициях преподносит нам сущность вышеобозначенной проблемы г-н Полонский. К сожалению, приходится признать, что лишь грубая ненависть и бессиль-ная зависть, вот, пожалуй, два основных чувства, которые мог испытывать "убежденный" иудей к христианам, Любые враждебные действия против христиан со стороны иудеев представлялись лишь жалкими потугами "мизерабельных человеков" выступить против Провидения Божия, Однако, эта обида и зависть в конечном итоге явились признанием небывалой силы Христовой проповеди для Израиля (Гамалиил второй объявил: "Иисус свел Израиля с пути" (сота 47а) - прим. авт). С этого времени образ Иисуса стал объектом лжи, клеветы, издевательств, поругания ортодоксальными иудеями на протяжении почти двух тысячелетий. Но все это является очевидным знамением того, что Он - истинный Сын Божий, Который спрашивал, спрашива-ет и еще спросит Свой народ, и тот будет отвечать перед Ним.
   Г-н Полонский обижается по поводу того, что иудеям никак не дают покоя проповедническая, миссионерская деятельность христиан, особенно, когда это касается иудеев. Автор изо всех сил пытается донести до читателя мысль о том, что христианским миссионерам их, евреев, давно бы пора оставить в покое, что христианская нравственность им чужда, что у них есть несравненно лучшая, а на христианские "уловки" может клюнуть кто угодно, только не евреи, более того, они готовы даже милостиво терпеть этих несносных христиан до определенных пределов. "До тех пор, пока христиане неевреи не склонны выражать свою претензию быть "Новым Израилем" в насильственной форме, - пишет автор, - евреи не склонны придавать интеллектуальному конфликту с иноверцами большого значения". Мы вынуждены констатировать, что это заявление не соответствует действительности, Об этом конфликте писали отцы Церкви Юстин, Тертуллиан, Порфирий, Ориген и др. Последний, например, пишет: "Евреи с самого основания христианской религии распространяли про нас всякие клеветы; они приносят в жертву ребенка, говорят они (иудеи - прим. авт.), поедают его мясо, и, желая делать свое мрачное дело, гасят всякий свет, и каждый совокупляется с первым ему попавшимся. Эти клеветы, как бы нелепы они не были, восстанавливают многих против нас".
   Таким образом, упомянутый автором "интеллек-туальный конфликт", всегда существовал в плос-кости иудейско-христианских взаимоотношений и разница в подходах между способами его реализа-ции времен Христа и сегодняшней еврейской идео-логии состоит лишь в том, что конфликт этот не носит очевидного характера. Он перестал быть на глазах у всех, на поверхности национальной идеологии, что делает его зачастую более трудновыявляемым, но от того не менее злободневным. Поэтому, когда г-н Полонский заявляет, что "к христианам неевреям мы (евреи - прим. авт.) готовы относиться нейтрально, уважаем их взгляды", то в контексте ранее изложенного, такой "реверанс" нашего оппонента представляется, по крайней мере, неубедительным.
   У Тертуллиана находим следующее: "христиане, говорят они, (евреи- прим.авт.) исповедуют гнусное тайное вероучение, они (христиане - прим. авт.) поклоняются ослиной голове и делят во время своей священной трапезы тело ребенка, замазанное в тесто (искажение таинства Евхаристии - прим.авт), они занимаются кровосмешением и всякого рода преступлениями, наконец, они - бунтовщики, враги всякого общества, отказывающиеся повиноваться Цезарю". Так говорит Тертуллиан. Разве можно такую характеристику христианского учения назвать ней-тральной и, уж тем более, уважительной? Г-н Полонский конечно же может высказать свой протест, и сказать, что все сказанное неправда, а если и правда, то за дела своих отцов он ответственности нести не может, что теперешний иудаизм совсем не таков: он добр и гуманен ко всем. В таком случае попросим его отныне и навсегда перестать цитировать и использовать для аргументации Талмуд, ибо эта книга составлена теми же его "отцами".
   Далее, автор брошюры продолжает: "если они (христиане - неевреи - прим. авт.) вправе верить в то, во что они хотят верить, и что не нам их переубеждать, - то в отношении евреев, принявших христианство, дело обстоит иначе.... Они вызывают у большинства евреев, даже нерелигиозных, инстинктивное чувство брезгливости, отторжения, неприятия". В упомянутой книге "Евреи и Талмуд" автор пишет: "Маймонид, этот орел синагоги, выводит заключение: "приказывается уби-вать и бросать в ров погибели всех, подобных Иисусу, и его последователей".
   В первые века христианской эры, скорее всего, иудейские лидеры считали всех христиан своими врагами как евреев, так и неевреев, без особых различий. Это могло продолжаться до тех пор, пока Церковь не окрепла настолько, что выступать открыто против Нее стало явной бессмыслицей; миллионы людей по всему миру стали христианами. Когда авторитет иудейства в античном мире совершенно очевидно пал, а об уничтожении христианства уже не могло быть и речи, то объектом преследований, глумлений и унижений со стороны иудейской правящей элиты стали немногочисленные палестинские евреи-христиане. На их долю выпали суровые испытания верою, им пришлось пройти через непонимание, отвержение, издевательства, что хорошо видно в деяниях апостолов. Но Господь никогда не призывает человека к служению, не дав ему силы исполнить положенное Богом; так было в первом веке, так было с профессором Неандером, раввином Лихтенштейном, раввином Евфраимом Элиаклимом из Тивериады, так было с Иосифом Рабиновичем. Господь и сегодня поддерживает всех евреев - христиан.
   В. Марцинковский пишет: "Евреи боятся принятия христианства как измены своему народу, как предательства и отступничества. Отсюда - вражда к миссионерам и отпор по отношению ко всякой агитации во имя той или иной христианской церкви". Но это не значит, что на Святой Земле не осуществляется миссионерская деятель-ность, и это не значит, что среди евреев Израиля нет христиан, ибо, во истину, Иисус "свел Израиля с пути", пути "самодовольства, хан-жества, консерватизма, обрядоверия, законничества и клерикализма."
   Вернемся, однако, к г-ну Полонскому, к тому, как в его представлениях (потому что то, на что уповает этот философствующий иудей, не есть еще идеология всего еврейского народа - прим.авт) выглядит Мессия-Избавитель. Последовательно развивая идею о Мессии, краеугольную как для иудейского так и христианского мировоззрений, он категорично настаивает на том, что еврейские и христианские воззрения на этот предмет диаметрально противоположны друг другу. Посмотрим, что говорит сам автор о Мессии: "При жизни и правлении Царя Мессии совершится процесс "Геула", "Избавления", - иначе говоря освобождение и возрождение мира. Прежде всего во времена Мессии прекратятся войны, настанут всеобщий мир и благоденствие, и все люди, наслаждаясь покоем и гармонией, станут посвящать себя познанию Бога и духовному совершенствованию". Как может быть расшифрован этот отрывок в свете традиционной иудейской культуры? Например вот так: " ...Все богатства народов перейдут в руки евреев, богатство которых будет неисчислимо: богатства же Царя Мессии будут столь велики, что одни ключи для запирания их составят груз для трехсот вьючных животных; что же касается простых евреев, то самый незначительный из них получит две тысячи восемьсот рабов. После истребления христиан, глаза оставшихся просветятся: они попросят обрезания и одежду посвящения, мир будет населен исключительно евреями. Тогда земля будет производить без обработки пироги на меду, шерстяную одежду и такую чудную пшеницу, что каждое зерно будет равно двум почкам самого большого быка".
   Примерно тоже самое находим у А. Меня: "благоволение Божие казалось ему (Израилю - прим авт) неотделимым от "шалома", полноты земного благо-денствия. Налитые виноградом гроздья, зреющий хлеб, благодатные облака в чистом воздухе - вот постоянные образы, к которым обращались пророки, когда желали зримо представить Царство Бога среди Его народа".
   Вл. Соловьев писал так: "Отличительная черта евреев - их крайний материализм (в широком смысле этого слова). Чувственный характер еврейского мировоззрения выразился даже в их письме... Что касается до житейского материализма евреев, т.е. преобладании утилитарных и корыстных соображений в их деятельности от египетских сосудов и до буржуазии современной Европы, об этом, кажется, нет необходимости распространять-ся". И даже известный апологет иудаизма из среды католицизма - Ж. Маритен, отмечал: "Израиль в мире ... он привязан к миру, захвачен миром, он - заложник мира".
   Из приведенных выше отрывков, к которым при желании, можно прибавить добрую сотню подобных, правда гораздо более жестких выражений, личность Мессии для евреев представлена фигурой скорее политической; вождь Израиля - фигура подстать Гитлеру или Сталину, но, в отличие от последних, покровительствующая евреям и значительно превосходящая их своей властью и авторитетом. Он железной рукой сокрушит сопротивление язычников, и, основываясь на оккультной и пантеистической, по сути, вере фарисеев, возглавит и победит эту "священную войну" Израиля, используя все возможные для военной ситуации способы. "Праведная" ненависть евреев к неевреям достигнет своего максимума и будут угодны обман, воровство, вероломство и убий-ство. В завершение всех мук и страданий, Израилю, в лице Мессии, будет дан, наконец - то, долгожданный мир и благоденствие. Даже не разбирающемуся в вопросах богословия читателю нееврею, наверное, трудно полюбить такого "Царя - Избавителя"; такой образ, скорее, рождает противоположные чувства. Однако, были ли другие представления относительно ожидаемого Мессии в самом иудаизме в дохристианские времена?
   Вот что есть у Мартина Бубера: "Израильский образ Мессии уже дважды изменялся в дохристианские времена - и оба раза в связи с великими кризисами, охватившими народ, и временами страданий... Этот первый, древний образ Мессии можно назвать образом царя, исполняющего свое предназначение... Помазанник YHWH - этим именем в Израиле называли царя, как восприемника священного помазания елеем во имя Бога... Исторически-конкретной несостоятель-ности царей в отношении задачи, порученной им, пророки отвечают предсказанием о Исполняющем помазание. С падением царства в Иудее древняя мессианская надежда пошатнулась... Тем временем на горизонте появился новый, неслыханно новый образ Мессии, провозвестник которого обращался с былым мессианским образом, как с исторически изжитым. Подлинная задача помазанника и тем самым исполнение "нового" предсказания, в отличие от "первого", - об учреждении праведного сообщества Израиля, как центра освобожденных народов мира, - выпадает на долю нового человека из Израиля - "раба YHWH". Миссия его включает в себя два рода деятельности... Первая, подготовительная функция Мессии - страдание."Раб" времен страдания в тепе-решней своей жизни... принимает на себя бремя грехов "многих". Он, свободный от вины, снимает вину со многих и тем делает возможным скорый прорыв избавления в мир".
   Как видим из приведенной цитаты, даже в среде иудейского, как, впрочем, и раннехрис-тианского богословия, образ Помазанника Божия, Мессии-Искупителя не был представлен однозначно. Но видим, что наряду с титулом Царя, Он представлен также и Рабом Божьим. Это же находим у Исайи: "Но Он взял на себя наши немощи, и понес наши болезни; а мы думали, что он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но он изъявлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст своих; как овца, веден был Он на заклание, и, как агнец пред стригущими его был безгласен, так Он не отверзал уст Своих" (Исаия 53 : 4 - 7). И дальше: "Но Господу угодно было поразить Его, и Он предал Его мучению; когда же душа Его принесет жертву умилостивления, Он узрит потомство долговечное, и воля Господня благоуспешно будет исполняться рукою Его" (Исаия 53 : 10).
   Г-н Полонский все же придерживается ортодоксаль-ного иудейского взгляда, относительно явления
   Мессии, в чем его воля. Однако, он заблуждается, пытаясь разорвать контекст 53 главы книги пророка Исаии с пророческими стихами 60 главы той же книги относительно будущего Царства. Совершенно очевидно, что и герменевтически, и логически, и хронологически пророчества Исаии связаны друг с другом. Пророчества о Мессии (Исаия 53 - прим.авт) и о Царстве (Исаия 60 - прим.авт) никоим образом нельзя представить по контексту приведенных стихов происходящими одновременно, ибо это выглядит абсурдом, так же как нельзя представить, пребывая в трезвом уме и чистой совести, отсутствие какой бы то ни было связи указанных пророческих глав Библии, что предлагает наш оппонент, причисляя эти пророчества к различным, якобы ничем не связанным вместе эпизодам.
   Можно сказать, что пророчества Исаии о Мессии и Царстве, выражаясь философской терминологией, связаны имманентно. И мы вполне конкретно видим у пророка, что приход Мессии будет до наступления Царства. Попытка ортодоксальных иудеев дать другие интерпретации приведенных глав книги Исайи направлена против смысла повествования, носит искусственный и тенденциозный характер. Объяснения г-на Полонского и его духовных наставников представляются крайне поверхностными и совершенно неубедительными. Здесь видится "закваска фарисейская", совершенно не изменившаяся со времен земного служения Господа, где "представления о Мессии, как царе мирском, истребителе всех неевреев, заменили Спасителя сверхчеловеческого, Которого воспевал Давид, и непорочную славу, а также и крайнее унижение Которого возвещали пророки".
   Автор книги "Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к жизни" заявляет, что 53 глава книги пророка Исаии посвящается Израилю, и что именно Израиль выступает здесь как искупитель всего человечества. Однако, такой взгляд совершенно не согласуется со словами пророка: "Как агнец перед стригущими его безгласен", ибо Израиль, как и всякий другой угнетенный народ, не страдал безропотно. Вспомним хотя бы кровавое восстание Бар-Кохбы. Так несостоятельны позднейшие, возникшие после Рождества Христова иудейские объяснения". В этих сознательных искажениях Истины мы видим извечную мечту Израиля: идею "народа Божия" заменить идеей "Народа-Бога". "Обетование всемирного господства, которое правоверные евреи почерпали в Законе, фарисеи ( и их "духовные ученики", тот же г-н Полонский, в конце концов - прим. авт.) понимали даже не в смысле царства Бога Моисеева над народами, но в виде материального владычества евреев над вселенной".
   В свете вышеизложенного, не будет безосновательным утверждать, что Израиль сегодня, как и раньше в истории, будучи этнической целостностью, являющей сумму частностей, представляет некий пестрый "калейдоскоп" идей, представлений, убеждений, надежд, упований относительно пришествия Мессии, многие составляющие которых все еще не приведены к "единому знаменателю", как это пытается внушить с таким пафосом и напыщенностью, которые, суть, более антураж нежели сущность г-н Полонский. Ж. Маритен выдвигает интересную, хотя и спорную мысль: "Вопреки его (иудея - прим. авт.) воле и в полном неведении, добрый иудей, иудей по духу, тихо несет свой крест, изменяя этим иудаизму, не подозревая этого". Блез Паскаль писал: "Во времена Мессии этот народ (евреи - прим. авт.) разделился, те, в ком жила душа, последовали за Мессией, а те, в ком жила только плоть, остались, как свидетели Его пришествия". Далее Паскаль продолжает: "Иудеи не признали Его (Христа - прим. авт.), но не все: святые признали, плотские отвергли. И ореол Его славы не только не померк из-за этого, но, напротив того, воссиял небывалым светом". И, наконец: "Чем Ему могли навредить Его враги иудеи? Приняв, они подтвердили бы, что Он - истинно Мессия, ибо это значило бы что в нем зрят Мессию хранители обетования Его пришествия; отвергнув - признали бы самим этим отвержением".
   О том, насколько силен был "удар" Иисуса по Израилю, мы можем судить, прежде всего, по тому неслыханному резонансу, который был вызван удивительной, чудесной жизнью Иисуса Христа, Его смертью и воскресением. " И потрясу все народы, и придет Желаемый всеми народами" (Агг.2:7). В первом веке нашей эры и позднее, существовал по крайней мере десяток религиозно-философских школ, признававших Иисуса Христа, но по разному толковавших Его происхождение и сущность. Здесь речь идет о так называемых назореях, кумранитах, монтанистах, марки-онитах, всевозможных иудео-христианских общинах, впоследствии ставших именоваться ересями. Все эти религиозные движения так или иначе считались с личностью Христа, но либо наделяли Его чем-то, чего не было в действительности, либо, наоборот, лишали Его тех атрибутов, которые действительно имели место. Так, "гностики слово Божие - Логос, проистекающее из Божества, представляли бестелесным духом, не имевшим тела, они отождествляли Логос с Иисусом; иудео - христиане видели в Господе обетованного Мессию Израиля, но не признавали Его небесного, божественного происхождения; Маркион учил, что абсолютное божество не имеет никакой связи с людьми, они полностью ему чужды, Христос выкупил людей Своей кровью, а выкупить, по рассуждению Маркиона, можно лишь то, что тебе не принадлежит; "кумранитские сектанты" cчитали, что старый ("ветхий") союз Бога c иудеями потерял силу из-за искажения первосвященниками, фарисеями, вероотступниками истинного смысла божественных уста-новлений, пришли к необходимости заключения с Богом Нового Союза". Большинство этих культов прямо или косвенно произросли на почве иудаизма, и большинство из них было отвергнуто Церковью.
   У М. Бубера находим: "Важно для понимания мессианского образа то, что и предназначенный к открытому служению остается до поры в "колчане", пока не будет извлечен оттуда. Иначе говоря, он может догадываться о своем мессианском призвании, но ничего определенного о нем не знает". Образ сомневающегося Иисуса проходит через всю христологию Бубера. И в этом смысле, считает еврейский философ, мессианская сущность Иисуса Христа оправдала себя, но и это восходит к одной из древнееврейских традиций: "Мессия здесь поднимается вперед из человеческой толпы и "избирается" Богом". Другими словами, Бубер не говорит о том, что Иисус это не Мессия, но что Его мессианство нельзя доказать сейчас, до тех пор, пока Он не явится в славе: "Вторая функция, функция мессианского свершения сохраняется за другим, открытым явлением "Раба" - лишь тогда народы мира узнают, как и через кого происходило приготовление". Поэтому для философа Иисус если и не Мессия, то, по крайней мере, Его предшествующая ипостась. Здесь выявляется очень важный момент: автор как бы подчеркивает: "Я не знаю и не могу знать, является ли Иисус Мессией. Лишь Сам Мессия во времена Царства подтвердит или опровергнет это".Такой взгляд до определенной степени укладывается в христианское апокалиптическое учение, согласно которому во времена Скорбей, когда Церковь будет взята с земли и время Духа Святого на земле прекратится, Иисус сам придет за Израилем, предварительно послав ветхозаветных пророков во главе с Моисеем свидетельствовать о Себе.
   Широко распространенный аргумент в среде ортодоксальных иудеев относительно ложности Благой Вести, состоит, по их словам, в неточности ветхозаветных переводов на другие языки христианскими переводчиками. В частности, они оспаривают христианский догмат о непорочном зачатии Господа ( Исайя 7:14)
   Слово "алме", - пишет г-н Полонский, - переведено на греческий, как "партенос" - девственница, что является неточным переводом данного слова на греческий, т.к. "алме" на еврейском - это молодая женщина, и только. Слово же "девственница" на еврейском имеет точный эквивалент - "бетула".Наш уважаемый оппонент считает, что греческий перевод книги пророка Исайи в септуагинте первоначально отсутствовал и появился там гораздо позднее, неиз-вестно как, кем и где переведенный. Это конечно же явное пустословие. Впрочем, такая мнимая катего-ричность, соединенная с напускной бравадой "апологета", весьма характерна для г-на Полонского. Слово "дева" известно и в сирийском переводе (Peshito, 2 век по Р.Х. - прим.авт), и у Иеронима (Vulgata в 4в. по Р.Х.- прим.авт). Греческий перевод принимает Фран Делич и другие семитологи новейшего времени. Характерно, что лишь после пришествия Иисуса Христа евреи стали оспаривать такой перевод (ср. Перевод Аквиллы 2в. по Р.Х., где "alme" и "veavis" - молодая женщина - прим.авт ).
   Акцентируя внимание на надуманных неточностях переводов Библии, г-н Полонский по непонятным причинам совсем не уделяет внимания множеству других пророчеств относительно Мессии, а именно:
   Во - первых , что Тот должен родиться в Вифлееме. Это мы видим в книге пророка Михея 5:2: " И ты, Вифлеем - Ефрафа, мал ли ты между тысячами иудиными? Из тебя произойдет Мне Тот, который должен быть Владыкою в Израиле, и Которого происхождение от начала, от дней вечных". Как мы знаем, Спаситель родился в Вифлееме Иудейском.
   Во-вторых , Иудея утратила свою политическую независимость. "Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не придет Примиритель, и Ему покорность народа" (Быт. 49:11). Господь пришел во время правления иудейского царя Ирода, незадолго до окончательного падения независимости Иудеи, до того, как "отошел скипетр от Иуды". Речь идет о разрушении Иерусалима в 70 г. нашей эры и рассеянии иудеев по всем народам (Матф. 2:1).
   В-третьих , пришествие Мессии должно произойти во дни второго храма: "Слава сего последнего храма будет больше, нежели прежнего, говорит Господь Саваоф: и на месте сем Я сотворю мир" (Агг.2:9). "Внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете, вот, Он идет, говорит Господь Саваоф" (Мал.3:1). Кто же помимо Господа, пришел в этот храм и осуществил в себе признаки упомянутого величия?
   В-четвертых , предсказано отвержение иудеев и обращение язычников (Исайя 65:1-13): "Я открылся не вопрошавшим обо Мне; Меня нашли не искавшие Меня: "вот Я!, вот Я!" говорил Я народу, не именовавшемуся именем Моим. Всякий день простирал Я руки Мои к народу непокорному, ходившему путем недобрым, по своим помышлениям, к народу, который постоянно оскорбляет Меня в лице, приносит жертвы в рощах и сожигает фимиам на черепках... Они - дым для обоняния Моего, огонь, горящий всякий день ... но воздам, воздам в недро их беззакония ваши, говорит Господь, и вместе беззакония отцов ваших,... и отмерю в недра их прежние деяния их. Так говорит Господь: когда в виноградной лозе находят сок, тогда говорят: "не повреди ее, ибо в ней благословение"; то же сделаю Я и ради рабов Моих, чтобы не погубить. И произведу от Иакова семя, и от Иуды - наследника гор Моих, и наследуют это избранные Мои, и рабы Мои будут жить там... А вас, которые оставили Господа, забыли святую гору Мою,.. - вас обрекаю Я мечу, говорил - и не слушали, но делали злое в очах Моих и избирали то, что не угодно Мне".
   В-пятых , о Мессии сказано как о камне краеугольном: "Посему так говорит Господь: вот, Я полагаю в основание на Сионе камень, камень испытанный, краеугольный, драгоценный, крепко утвержденный: верующий в него не постыдится" (Исайя 28:16). Строители должны отвергнуть этот камень, но Господь положит его во главу угла (Пс. 17:22), и камень этот должен разрастись и сделаться великой горою и наполнить всю землю (Дан. 2:34).
   В-шестых , о Мессии сказано, что Он будет отвержен, предан (Пс.108), продан (Зах. 11:12): "И скажу им: если угодно вам, то дайте Мне плату Мою; если же нет, - не давайте; и они отвесят в уплату Мне тридцать серебряников". Он будет оплеван, обесчещен пощечинами, осмеян, безмерно унижен, жажду его утолят желчью (Пс.68:22), грудь пронзена стрелами "И они воззрят на Него, Которого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают о единородном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце" (Зах.12:11). Его убьют и об одежде Его будут кидать жребий (Пс.21:19). Все эти пророчества с точностью сбылись в Господе нашем Иисусе Христе.
   В-седьмых , Он должен воскреснуть (Пс.15:10): "Ибо Ты не оставишь души Моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление". Это свершилось на третий день (Ос.6:2). Воссев одесную Отца, Он одержит победу над врагами Своими (Пс. 109:1)
   И, наконец, пророчество относительно сроков прихода Мессии, предсказанное пророком Даниилом, о семидесяти седьминах (Дан. 9:24-27): "Семьдесят седьмин определены для народа Твоего и святого города Твоего, чтобы покрыто было преступление, запечатлены были грехи и заглажены беззакония, и чтобы приведена была правда вечная и запечатаны были видение и пророк, и помазан был Святой святых. Итак, знай и разумей: с того времени, как выйдет повеление о восстановлении Иерусалима, до Христа Владыки семь седьмин и шестьдесят две седьмины; и возвратится народ и обстроятся улицы и стены, но в трудные времена. И по истечении шестидесяти двух седьмин предан будет смерти Христос, и не будет; а город и святилище разрушены будут народом вождя, который придет, и конец его будет как от наводнения, и до конца войны будут опустошения. И утвердит завет для многих одна седьмина, а в половине седьмины прекратится жертва и приношение, и на крыле святилища будет мерзость запустения, и окончательная предопределенная гибель постигнет разрушителя".
   В.Марцинковский пишет: "При сложности и различии древних хронологий, ввиду различий в способах счета и понимания некоторых подробностей этого пророчества, существуют разногласия в определенных хронологических моментах его исполнения. Однако, в этих определениях нет ни одного, результаты которого расходились бы с утверждениями пророчества более, чем на десять лет". Оставляя в стороне подробности определений имеются следующие, бесспорные для науки исторические факты. Даниил, живший в 6 веке до Р.Х. предсказывает, что через пять веков и именно в течение пятого века (через 483 года - прим.авт) со времени приказа о восстановлении Иерусалима, которое было дано персидским царем Артаксерксом, царствовавшим от 465 по 425 г. до Р.Х., придет Мессия и произойдет ряд событий, связанных с Его приходом. Именно в это время Он и пришел, был предан смерти на Голгофе и этой искупительной жертвой "покрыто было преступление, запечатлены были грехи и заглажены беззакония". Вслед за тем "город и святилище были разрушены, народом вождя, который пришел" (т.е. войсками римского полководца Тита - прим.авт.). Многие за короткое время приняли Христа "утвердила завет для многих одна седьмина", прекратились жертвоприноше-ния и водворилась на "крыле святилища мерзость запустения".
   Как дополнение к вышеприведенному толкованию пророчеств Даниила, приведем еще один комментарий, относительно "семидесяти седьмин". Г.К.Тиссен говорит: "Каков бы ни был метод определения семидесяти седьмин в книге пророка Даниила (9:24-27), несомненно ясно, что они начались возвращением Неемии и восстановлением стен города Иерусалима (Неем.2:1-8; Дан. 9:25). Ясно также и то, что 69 седьмин закончились в момент распятия Мессии (Дан.9:26) и затем наступил разрыв в течении этих седьмин. В промежутке между 69 и 70 седьминой совершилось разрушение Иерусалима и святилища в 70 году, а затем последовали войны и опустошения, которые будут продолжаться уже до конца. Для многих совершенно ясно, что эта семидесятая седьмина располагается еще в будущем и что она составит период скорби".
   "Это исчисление, - пишет Марцинковский, - дает замечательное согласие в исторических цифрах, а именно: 457 до христианской эры и 33 года христианской эры составляют как раз 490 лет. По Даниилу Христос должен явиться народу открыто, с проповедью через 69 седьмин, т.е. через 483 года, считая от 457 года до Р.Х. Это приводит нас к 26 году по Р.Х., как времени выступления Христа перед народом и к 4 году до Р.Х., как времени Его рождения. Словом, по Даниилу выходит, что наше исчисление христи-анской эры опаздывает на 4 года. Но вот что замечательно: позднейшие научные данные показали, что именно во времяисчислении христианской эры есть ошибка, сделанная в 4 веке ученым аббатом Дионисием Экзигием и как раз на четыре года раньше, чем принято считать" .
   Итак, относительно вышеупомянутых отрывков Библии, недвусмысленно относящихся к Мессианским, у г-на Полонского, видимо не нашлось ничего, чтобы их прокомментировать. Впрочем, мы находим у него общую оценку христианства: "Оказалось, что для этой небольшой группы (христиан - прим.авт) легче было "подогнать" пророчество под конкретные факты жизни Иисуса". Если христиане подтасовщики, то иудеи либо слепцы, что было бы несравненно лучше для них, либо, что вероятнее, безумцы. Правда, возможен еще третий вариант: некоторая дихотомия между иллюзорной внешней убежденностью и чувством бессмысленности и опустошенности внутри. В Писаниях видим "...если это предприятия и это дело от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его" (Деян. 5:38-39). Таки образом, если пророчество не от Бога, то оно неизбежно обращается в лжепророчество. Да и сам г-н Полонский свидетельствует об этом, приводя исторические примеры лжемессий: Бар-Кохбу и Шаббатая-Цви. В Бар-Кохбе разочаровались еще во 2 веке н.э. Это разочарование стоило жизни 500 тысяч евреев, погибших от рук римлян. Шаббатай-Цви увлек призрачной надеждой часть евреев, но как пишет г-н Полонский "просуществовав около ста лет, движение саббатианцев распалось". Оба сгинули бесславно. Другими словами и мы надеемся, что это понимает г-н Полонский любой лжемессия (которых становится все больше и больше в последнее время - прим. авт) с неизбежностью и бесславно исчезают с исторической сцены. Со Христом же происходит все с точностью до наоборот.
   Пытаясь придать своим рассуждениям видимость доказательности, г-н Полонский пишет: "Согласно учению иудаизма, Всевышний создал мир незавершенным для того, чтобы человек мог выполнить свое Божественное предназначение, исправить этот мир и завершить творение". О том, каков вклад мирового еврейства в процесс "исправления мира" хорошо известно. В свержении законной власти любой монархии или правительства , по крайней мере Европы, Нового Света и конечно же России, в той или иной степени, нити тянутся к идеологам иудейской мудрости о "несовершенстве творения", которое им (евреям - прим. авт) необходимо "исправить", (т.е. подогнать под иудейский стандарт справедливости, характерные черты которого мы обрисовали выше - прим.авт). Уважаемый г-н Полонский! Именно на почве подобных высказываний о всевозможных "исправлениях" в самом широком смысле этого слова (включая иную религию, иную историю, иную культуру, иные национальные особенности, иные традиции - прим.авт) рождается такое гадкое понятие как юдофобия. Но до тех пор, пока идеологи иудаизма, к которым, безусловно можно отнести и вас, будут реализовывать политику двойных, тройных и т.д. стандартов явно "трубя" о демократии, правах человека, свободах личности и т.д, и т.п., но тайно считая себя богоизбранным народом, нравственные правила которого имеют силу лишь по отношению к еврейству - до тех пор от юдофобии и ее ужасных последствий вам не избавиться.
   Автор пишет о различных, как он считает, взглядах на предмет веры со стороны иудеев и христиан. Для иудея вера является реализацией дел закона, другими словами, соблюдая закон, иудей совершает акт веры. Закон есть и в христианском мире и называется он Закон Божий, распространяется на всех верующих и обладает силой непреложного и обязательного. А.Мень, например, пишет: "Ветхозаветный Закон дан в перспективе обетования, после того, как оно свершилось, закон не отменяется, но получает через Мессию свою окончательную полноту". Церковь Христова не отменяет Закон (в чем иудеи непрерывно обвиняют апостола Павла - прим.авт), но ставит апогеем Закона Господа Иисуса Христа. До Христа закон был водителем к Нему. Теперь Законом стал сам Царь Иисус Христос, в Котором полнота бытия.
   Иудеи, по словам г-на Полонского признают приоритет дел над верою. "Иудаизм утверждает, что для всевышнего поступки выше, чем вера. Именно дела, а не вера сама по себе, являются в конце концов главным критерием, по которому оценивается человек". Такое утверждение не противоречит христианскому вероучению, а посему вовсе нет необходимости противопоставления (на чем настаивает г-н Полонский - прим.авт) по критерию приоритетов "вера - дела". .Апостол Павел учит: "Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар"(Еф.2:8). Но у апостола Иакова находим: "Так и вера, если не имеет дел, мертва сама по себе" (Иак.2:17). Между двумя этими стихами существует неразрывная внутренняя связь. Любые попытки расчленить контекст этих высказываний приводит к искаженной интерпретации сущности и мировоззренческих основ христианства. Если же рассматривать библейское понимание веры без предубеждения, не вырывая из контекста Писаний различные, зачастую не связанные логически отрывки, с целью построения некоторой умозрительной концепции, абсолютно расхожей не только с христианским, но и с иудейским видением мира, и соотнести этот феномен с двух отличных точек зрения, то противостояние это теряет свой принципиальный характер.
   Далее г-н Полонский заявляет: "Психологической основой концепции "богочеловека" является понижение уровня ответственности". Здесь мы вынуждены категорически не согласиться с оппонентом. Совершенно очевидно, что в Новозаветных источниках он ориентируется намного хуже, чем в Ветхозаветных. Поэтому признавая духовный выбор г-на Полонского делом его совести и убеждений, тем не менее, для поддержания общекультурного и интеллек-туального уровня нашего оппонента, напомним ему тот факт, что Иисус Христос, своей крестной смертью искупил ВЕСЬ мир, ВСЕХ людей без исключения. Поэтому тех, кто принимает Его Жертву, Он сделал не только святыми и непорочными, но и "стал лишь у нас, христиан, человеком, возвысив тем самым нас до Себя, потребовав, чтобы мы стали богами". Именно небывалое повышение статуса человека делает его ответственным за себя и весь мир. Развивая эту мысль Татьяна Горячева пишет: "Лишь в христианстве человек поднят на неслыханную доселе высоту: Бог только в христианстве воплотился не в ангела, а в человека".
   Стоит признать, что христианский мир (особенно на Западе, где традициооно сильно влияние иудаизма - прим. авт) не всегда находился в этой, установленной самим Господом позиции высочайшей ответственности перед миром, своими ближними, всеми людьми. Тот необычайно высокий статус человека, данный ему Христом, увы, не был принят всеми теми, кто, однако, не отказывался именоваться христианами. Верно говорил об этом Вл.Соловьев: "Если иудейский закон дурен, то их упорная верность этому дурному закону есть, конечно, явление печальное. Но если худо быть верным дурному закону, то еще гораздо хуже быть неверным закону хорошему, заповеди, безусловно, совершенной". У Т.Горячевой читаем: "Величайший разрыв в человеческой судьбе происходит от того, что существует пропасть между высоким предназначением человека и его недостойным существо-ванием в настоящем".
   С учетом сказанного, нетрудно видеть, сколь велика ответственность христиан в современном мире. Тем не менее, в наши дни не так много верующих христиан, которые ищут Благой Вести, живут с "обрезанным сердцем" всецело посвятив себя Богу Живому и Его Церкви. Но именно они, герои духа, подвижники христианские, способны в Духе и Истине открыть всему миру глаголы живой веры. Развитие христианства есть живое, почти двухтысячелетнее свидетельство духовного преображения мира.
   Ужасное знамение нашего пошлеющего времени состоит в том, что любой скептик (в особенности скептик иудей - прим.авт) выскажет свое неверие относительно самой возможности такого преображения, сославшись на то, что ни духовность, ни тем более материальное положение народов мира за тысячелетия не улучшились. Не так давно подобное суждение высказал уважаемый многими в России популярный телеведущий В.Позднер. Подобные утверждения способны морально дезориентировать человека, не имеющего прочной нравственной платформы, которая позволила бы ему отделить добро, которое не от мира сего от зла, которое от мира. Для человека верующего не может быть сомнения в том, что в мире существует все то, что должно существовать и существует это по мудрости Божьей. Это не значит, что человек веры является лишь марионеткой в руках слепых и коварных сил случая. Скорее, он представляет собой орудие промысла Бога, на Которого человек смотрит с благоговением, любовью и готовностью исполнить волю Божью. Именно такими были ветхоза-ветные пророки, таковыми были евангелисты, апостолы, христианские подвижники и святые всех времен. Для того, чтобы сделать заключкение относительно того, ухудшился или улучшился материальный мир человека необходимо иметь эмпиритеские, исторически точные наблюдения и статистические данные, которые помогли бы оценить динамику изменений. И хотя сама обработка таких данных чрезвычайно сложна, тем не менее, она подлежит оценке и если получить некую "базовую" информацию, то можно выстраивать различные модели и делать заключения с той или иной степенью точности согласующиеся с действительностью. Совершенно иное - говорить о подобном в сфере духа. Эта часть человеческого бытия сплошь покрыта тайной. Здесь мы не можем построить модели, показывающие выросла или нет духовность людей за тот или иной период времени. Это знает только Господь Бог. Рассуждать об этом мы можем лишь гадательно.
   Развитие цивилизации в некоторой степени сродни ядерному взрыву. Как известно, для того, чтобы началась реакция деления необходимо наличие некоей критической массы, т.е. определенного количества радиоактивных частиц. Сам процесс взрыва представляет собой переход из одного энергетического состояния в другое. Генезис человеческой истории, есть период накопления "критической массы духа" и в общих чертах аналогичен взрыву, как процессу высвобождения энергии. Невооруженным глазом мы не видим этого "излучения", может быть догадываемся, может быть даже уверены, что оно где-то здесь рядом, но уверенность эта гадательная, поскольку не наступило еще время, "чтобы увидеть все как оно есть". "Излучение" сие есть вера в Бога. Это своего рода мистическое единение с Отцом и Сыном через Духа. Эпоха Церкви Христовой на земле есть период накопления этого благодатного "излучения", заряда веры, им порожденного. Христос в своих проповедях много говорил о последних днях, о полноте возраста Церкви, о том, каков будет конец истории и каким будет Царство. Царство Бога - это и есть тот "взрыв",тот переход от хаоса к гармонии, от тьмы к свету, от бессмыслицы и абсурда к полноте всех смыслов, когда, как говорил Соловьев, Бог станет все м во всем. Последним "атомом", который приведет ко взрыву и разрушит до основания этот ветхий мир, будет, как говорит автор Апокалипсиса, Господь Иисус Христос. Конечно, любые сравнения, применительно к богословским эсхатологическим вопросам достаточно грубы и ограничены. Однако, подобные размышления нашли развитие совершенно спонтанно, как продолжение мысли относительно того, что духовность человека, а тем более человечества есть, в сущности кантовская вещь "в себе", которую невозможно измерить.
   Г-н Полонский выдвигает интересную интерпретацию всевозможных взаимоотношений человека с Богом, применительно к основным вероисповеданиям, которые суть: человек - раб Бога, человек - сын Бога, человек - невеста Бога. Вот что он говорит: "Ислам сосредоточен на "подчинении", на человеке как "рабе Божьем". Христианство в этом более продвинутое, ориентировано на человека как "сына Божьего". И та, и другая системы являются, конечно, громадным прогрессом по сравнению с идолопоклонством, но обе они не дотягивают до третьего уровня, к которому стремится иудаизм". Дотягивают, г-н Полонский, еще как дотягивают. Иисус называет Церковь Своей Невестой, а Себя - Женихом. Апостол Павел пишет в своем послании: "Ибо я ревную о вас ревностью Божьей, потому что я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девой" (2 Кор. 11:2). Этот стих перекликается с другим отрывком Библии: "Как юноша сочетается с девою, так сочетаются с тобой сыновья твои; и как жених радуется о невесте, так будет радоваться о тебе Бог твой".(Исайя 62:5). Иоанн пишет о Христе: "Имеющий невесту есть жених" (Ин. 3:25). Из приведенных стихов нетрудно увидеть, что отношения человека с Богом в христианстве есть отношения БРАЧУЮЩИХСЯ. Эта идея красной нитью проходит через всю Благую Весть.
   Заканчивая свою книжку г-н Полонский обращает внимание на расхождение во взглядах на природу ангелов между иудейством и христианством. Согласно еврейской традиции, пишет автор, все ангелы - суть духи служащие, не имеющие свободной воли и стоящие ниже человека. Такое представление о сущности ангелов и истинно и ложно одновременно. Ложно оно потому, что "человек был сотворен более низким существом, нежели ангелы". А истинно пото-му, "что он будет выше их". Подтверждение этому находим в Псалме 8:5-6: ".... что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? Не много Ты умалил его перед ангелами". Итак, несмотря на высокое положение человека, нынешнее его состояние все еще ниже ангельского, но прославленный Иисусом Христом человек в составе всего Богочеловеческого единства превосходит даже ангелов. На все эти привилегии уже сейчас претендуют иудеи. Этого права у них никто отнять не может, но подобная убежденность есть проявление гордыни и самообмана. Относительно свободы воли ангелов у апостола Павла находим: "Не все ли они суть служебные духи, посылаемые для служения тех, которые имеют наследовать спасение" (Евр. 1:14).Однако, здесь Павел говорит об ангелах Бога, они всецело служат Ему, их задача состоит в том, чтобы оберегать людей и помогать их находить Господа. Но добровольно их служение или принудитель-но? Церковь определяет служение ангелов как акт свободной воли. Известны злые ангелы или злые духи, отпавшие духи, отпавшие от Бога, во главе с сатаной, который вне всяких сомнений отпал добровольно (само слово "сатана" означает "противление" - прим.авт). Если сатана имел свободу выбора, то почему ее не имеют все остальные ангелы? Итак, ангелы, будучи духами служащими, являются свободными духовными существами. Сатану же, лидера отпавших ангелов, по той же самой причине существования свободы выбора, наоборот, никак нельзя назвать духом служащим, ибо деяния его лукавы. Господь никогда не творит зло и никогда ему не потворствует. Г.К.Тиссен в лекциях по систематическому богословию пишет: "Хотя Бог не является автором греха, и грех не является для него необходимостью, Он допустил падение и грех в силу Своего мудрого совета". В Его желаниях, в самой Его сущности не было и не может быть никаких предпосылок для появления зла в мире, и все же Сущий разрешил греху существо-вать, но лишь на время, по премудрости Своего промысла.
  
  

Заключение

   На этом мы закончим свое эссе, в котором в ясной и доступной форме попытались еще раз очертить важные как для христианина, так и любо-го думающего и честного человека, темы, связанные, в первую очередь, с необоснованными с нравственной точки зрения и весьма недружелюбными вызовами недоброжелателей против святыни, той святыни, которая стала основой нравственности как России, так и большинства человечества. Думаем, что общая тональ-ность изложения не покажется читателю слишком жесткой, но даже если это и так, то автор не видит в этом чего-то неожиданного или неестественного, поскольку:
   Во-первых, то, о чем говорится в эссе не в коем случае не является пропагандой антисемитизма. Изложенное в предлагаемом небольшом обзоре, строго говоря, не является даже критикой книги г-на Полонского, (каждый человек имеет право на собственный выбор, особенно в сфере нравственности - прим. авт). Для автора эта работа есть попытка ответа перед собой, своей совестью, своим народом на мучительные для любого человека вопросы: кто я, зачем я и с кем? При кажущейся простоте на них не так то легко ответить.
   Во-вторых, в работе не только в очередной раз ставится извечная и для некоторых уже "набившая оскомину" проблема, а, скорее, комплекс проблем, но и предлагаются возможности их разрешения, связанные с попыткой переосмысления некоторых, ставших для кого-то чуть ли не незыблемыми, ценностей как со стороны верующих, так и находящихся в духовном поиске людей.

В заключении приведем отрывок из книги Марцинковского "Христос и евреи": "Храм Бога Живого - это истинная Церковь Христа, соборное человечество, вселенское братство, где нет ни иудея, ни эллина, но все во всем Христос. Он

Мессия

Израиля и всего человечества, о нем гово-

рит евангелист Матфей, о нем же

говорит пророк Исайя в ветхом

Завете - "на него будут

уповать все народы"

(Ис.55:5; Матф.12:21)

Эрих Фромм и "искусство любви".

   У Эриха Фромма в качестве объектов любви выделены следующие группы:
  -- братская любовь
  -- материнская любовь
  -- эротическая любовь
  -- любовь к себе
  -- любовь к Богу
   Несомненно, что при такой детализации любви, перечень ее объектов представляется далеко не полным, поскольку к вышеуказанному ряду можно прибавить любовь к Родине, любовь к природе, любовь к познанию, поскольку познание также может быть представлено в качестве объекта любви. Кроме того, познание, также как и любовь носит творческий характер. А к какой группе согласно предложенной классификации следует отнести, например, - любовь к жизни? Ведь любовь к жизни это и любовь к себе, своим родителям, своим друзьям, своим привычкам, своим достоинствам и недостаткам, природе, наконец, ко всему окружающему миру, имеющему бесчисленное количество составляющих? Могут возразить, что де, в работе идет речь лишь о рассмотрении сущности любви к человеку, но, однако, сам автор говорит, что "любовь - это активная заинтересованность в жизни и развитии того, что мы любим". А разве подобное определение не применимо к жизни народа или этноса или животного мира или к миру культуры? Скажут, что из перечисленных видов любви все же правомерно было бы остановиться, для начала к рассмотрению любви к народу, а любовь к народу может быть приравненной к братской любви. Но братская любовь у Э.Фромма - это "любовь ко всем человеческим существам". Спрашивается, согласно терминологии автора любовь, к примеру, француза, предпочтительнее к французам же? Или к англичанам? Или к папуасам Новой Гвинеи? У автора "искусства любви" ответа на этот вопрос нет. Более того, как тот же француз может любить попуаса из Новой Гвинеи, да еще и "с полным отсутствием предпочтения", если он и в глаза-то никогда не видел туземца из тропической страны? То, что француз может испытывать по отношению к попуасу из Новой Гвинеи - не более чем любопытсво (посмотрите ка, а я и не знал, что существуют обезьяны, говорящие членораздельно. Как это мило). Но удивление это еще не любовь. Когда ученый разрезает рептилию на части, им движет любопытство, любовь к науке, прогрессу и т.д., но едва ли любовь к животному.
   Если предположить, что все люди произошли от одного прародителя, то, как следствие, также необходимо допущение, что и степень родства рода человеческого различна. Так уж повелось, что группы людей, проживающих на одной территории вынуждены были, если можно так выразиться, создавать "социальную инфраструктуру" которая включала бы в себя единую речь, единых богов и кумиров и единые представления о "своих" и "чужих", все перечисленное именуется коротким словом - культура. В мире множество племен и, соответственно, культур. До тех пор, пока будут существовать культуры, будут существовать и всевозможные разделения. Будет то, что "близко" и "понятно" и то, что "далеко" и "чуждо". Поэтому для того, чтобы по мысли Э.Фромма "чувствовать единство со всеми людьми, человеческую солидарность", необходимо, раз и навсегда покончить с разнообразием культур и создать некую унифицированную и всеобъемлющую мировую культуру. Едва ли сам Э.Фромм мог представить себе такую суперкультуру, однако имея ввиду глубокую нежность автора к марксизму и интернационализму, подобные умопостроения могли быть логическим завершением идеи "интернационального братства". Здесь следует отметить, что любовь, как "межличностное единение, слияние с другим человеком" возможна только в силу наличия внутренней интуиции влечения, основанной, однако, на вполне конкретных предпосылках. Каковы же эти предпосылки?
   Во-первых, родовые. Вырастая в некоторой культуре, человек, в известной степени, становится "пленником этой культуры". Культура всегда предполагает наличие стандарта, как мерила ценности. Ценно же то, что доступно, что укладывается в родовые представления о добродетели (при этом представления о добродетели у различных племен могут быть прямо противоположными). Создавая культуру племя огораживало себя от "непрошенного гостя". Для многих племен культура стала святыней и поступиться ею во имя неясного "интернационального единения", лишь во имя "братской солидарности" выглядит полным абсурдом. Такое возможно лишь в том случае, когда племя по тем или иным причинам (война - к примеру) стало вырождаться. Но там, где происходит вырождение, любовь, как творческое и созидательное начало погибает. Иначе говоря, братская любовь, основанная на принципе интернационализма невозможна в принципе, поскольку интернационализм - это всегда подчинение слабого сильным, идеологические штампы и пропаганда не в счет.
   Во-вторых, семейные. Здесь можно согласиться с Э.Фроммом относительно того, что семья в лице отца и матери, на этапе взросления человека формируют психологический и волевой уклад человека. Однако, означает ли отсутствие семьи, либо полноценного воспитания в семье неизбежным признаком формирования нравственно неполноценной личности? В книге "искусство любви" внятного ответа на этот вопрос не дается. Не может ли случиться так, что когда на этапе волевого созревания человека ему не был задан соответствующий "импульс", то "вектор" дальнейшего духовного роста получил направление в сторону разрушения? Разрушения себя, своих ближних, всего общества, пусть даже и на интенциональном уровне? А может быть ничего страшного и не произошло, поскольку современные социальные институты в состоянии справиться практически с любыми психическими патологиями? Ответ на эти вопросы не может быть дан без рассмотрения третьей предпосылки, которой является духовное развитие личности.
   Духовное развитие личности есть то, что в классификации Э.Фромма называется любовью к Богу. Сразу же отметим вне или сверхкультурную природу взаимоотношений человека и Бога. Как справедливо отмечает автор "она (любовь) тоже берет начало в потребности преодолеть отчужденность и достичь единства". Действительно "во всех времена, во всех культурах перед человеком стоит один и тот же вопрос: как преодолеть отделенность, как достичь единства, как выйти за пределы своей собственной индивидуальной жизни и обрести единение". Только вот охарактеризовывать "развитие рода человеческого как отрыв человека от природы, от матери, от уз крови и земли" мы не можем. Подобные утверждения не от жизни, а от психоанализа, причем не в лучшем его варианте. "Развитие рода человеческого" - это попытка осознания своего бытия в мире и истории. Проблема состоит в том, что без идеи Бога такое осознание невозможно, а значит мир - абсурд. И только приняв этот факт (отсутствие Бога) за аксиому появляется психо- и шизоанализ. История человечества - это история войны с абсурдом, но в ходе этой войны многие так привыкли к нему, что поставили в основу бытия. В мире абсурда правит целесообразно обусловленное, а значит есть место Дарвину, Фрейду, Эйнштейну. Какова же цель? Показать в качестве гармонизирующего начала бытия, все что угодно, кроме Бога. Почему? Да потому что мир абсурд. В мире абсурда есть эволюция, секс и теория относительности, показывающая относительность не только научных, но и духовных истин. В мире относительности есть только броуновское движение, временами принимающее подобие порядка, а потом вновь превращающееся в хаос. Человек всегда искал гармонии и смысла. В этом поиске человек, как верно пишет Фромм, прошел от тотема, идолопоклонства, язычества и мистицизма до строгого монотеизма. Но и монотеистическое развитие человечества у Фромма не лишено коллизий. "в начале этого развития мы находим деспотического, жестокого Бога, который считает созданного им человека своей собственностью и имеет право делать с ним все, что угодно". В этот период времени, по Фромму, Богу угодно уничтожить всех людей, кроме любимого сына Ноя. Именно такими глазами видят Библейскую историю господа психоаналитики, а также сочувствующие им. Попробуйте им сказать, что Бог не убивает, а убивают и уничтожают люди, какова будет реакция? Представить не сложно. Дальше больше. По Фромму, Бог в эволюционном процессе духовного развития человечества "превращается из фигуры отца, в символ его принципов, принципов справедливости, истины и любви". Другими словами Живой Бог превращается в идею. Бога нет, а есть абстрактные категории справедливости, истины и любви. Вот он гуманизм с религиозной символикой. Стало быть первыми гуманистами были не европейские просветители, как мы по невежеству полагали, первым гуманистом был Моисей. Каким же образом Фромм превращает Бога в идею? Он лишает Бога Его личности. "Запрещение создавать какой-либо образ Бога, произносить имя Бога вслух, наконец вообще произносить Его имя имеет ту же самую цель, что и освобождение человека от идеи, что Бог это отец, что Он личность". Здесь обнаруживается весьма сильное влияние на философа различных восточных культов. Безличная природа божества характерна для всех пантеистических религий востока. Почему же автор в своих религиозно-философских взглядах склонен более склоняться к пантеизму? Из-за неразрешимых антиномий, возникающих в попытках рационального осмысления Бытия Божьего: "Так как Бог представляет высшую реальность и так как человеческий разум постигает реальность в противоречиях, то о Боге, не может быть высказано никакого утверждения",в том числе, что Он есть личность. И завершением этой логической цепочки становится утверждение "Бог это я, насколько я сам человек". Вот он, этот опасный поворот от религии к гуманизму, от веры в Бога к обожествлению человека. Подобный взгляд присущ и марксизму: "философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его". Изменить этот мир таким образом, чтобы религия превратилась в "опиум для народа", избавиться от "детской иллюзии" относительно Всеблагого и помогающего Отца, - таково, очевидно, напутствие Э.Фромма тем, кто по настоящему желает овладеть "искусством любви".
   Итак, как было указано выше основными предпосылками в любви являются семейные, родовые и духовные, понимаемые, в первую очередь, как взаимоотношения с Богом. В этой связи очень важным является показать взаимное расположение, иерархию этих составных элементов любви. У Фромма, первым и основополагающим типом любви является братская. "Наиболее фундаментальный вид любви, составляющий основу всех типов любви, это братская любовь" - пишет философ. И, далее, "Братская любовь основывается на чувстве, что все мы - одно". Помните массоно-коммунистический лозунг: "человек человеку друг, товарищ и брат".
   Именно такой братский интернационал и является, согласно представлениям Э.Фромма основным элементом, дающим жизнь всем остальным типам любви. Между тем, не существует ничего более нелепого, чем утверждать что "братская" любовь, понимаемая как космополитическая, может существовать в принципе. Идея о такой "любви" как раз и была создана для того, чтобы уничтожить все остальные возвышенные представления о любви, в том числе и о любви к Богу. В самом деле, зачем нужно любить Бога, если Бога, понимаемого как Личность уже не существует, а есть только "джентльменский набор" абстрактных "добродетелей", которых, по возможности, нужно придерживаться, чтобы самому стать богом? Попробуем поразмышлять. Если нет Бога, то есть человекобог или человекобоги. Представим, что каждый человек превратился в бога; людей не осталось. Земля стала "кишеть" этими богами. Бог, очевидно, должен что-то давать (например любовь). Но нужна ли эта любовь другому богу? Нужно ли ему сострадание, милость? Нет, все это ему не нужно. Он и сам в состоянии поделиться этим "добром", да вот беда, не с кем, потому что человека больше нет, остались одни боги. И в этот момент "боги" вдруг поняли, насколько они несчастны и от чувства "братской солидарности" ничего у них не осталось. Нужно понять, что любовь к брату, просто так, на пустом месте невозможна. Она невозможна лишь из-за того, что где-то в далекой Новой Гвинее живет одинокий папуас и сидя на дереве поет грустные песни потому, что его бросила подруга или его товарищ украл отравленные стрелы. Она невозможна, когда кто-то предлагает другому, то что у него уже есть. Она возможно только тогда, когда у одного больше чем у другого, или у одного есть то, что у другого отсутствует. То есть здесь можно выдвинуть тезис, прямо противоположный концепции Э.Фромма: "братская любовь - это любовь между неравными". Поэтому, для чтобы создалась эта любовь, необходимо, чтобы между людьми возникло неравенство. Неравенство же в человеческом роде возникло сразу же как человек ощутил себя личностью. Важнейшим же атрибутом личности является свобода. Поэтому наше неравенство apriori вытекает из нашей свободы. А вот у господ гуманистов все наоборот. Свобода для них - это возможность ощущать себя легко и комфортно в стаде, изображая при этом, что они вовсе не "стадные животные". Впрочем, элемент несвободы в братской любви отмечает и сам автор: "братская любовь это любовь между равными; но даже равные не всегда "равны". Как люди все мы нуждаемся в помощи". Итак, все мы нуждаемся в помощи, с этим не может поспорить даже Э.Фромм. И именно постольку, поскольку существует объект нашего творческого, и преобразующего начала, именуемого словом любовь мы имеем право говорить о необходимости последней. Опять мы вынуждены возвратиться к уже высказанной мысли о том, что человек нуждается в том, чего у него нет, в случае наличия у него этой "вещи" необходимость в ней отпадает. Но уникальность феномена любви заключается в том, что никогда не наступит ситуация, когда бы мы ею "насытились" в силу вышеуказанных причин. В феномене любви при этом присутствует и элемент трагедии, заключающийся в том, что объект любви при всей своей "жажде" этой любви, не может выносить ее присутствия близко с собой. И это не болезнь, по крайней мере в медицинском ее понимании, а особенность духовной конституции человека. Подобных моментов, крайне важных для понимания феномена любви, вы не найдете у Э.Фромма. Между тем, без их глубинного анализа понимание сущности любви во многих ее аспектах остается не только на поверхностном уровне, но дает неверную ее интерпретацию.
   Выше было сказано, что любовь есть внутренняя интуиция влечения одного человека к другому. Что же представляет эта интуиция? Это зов. Да не побоимся каламбура, сказав, что это "вечный зов". Действительно, нельзя не согласиться с Фроммом, хотя это и не его мысль, что в любви мы становимся единым с объектом нашей любви, преодолевая тем самым трагедийную расколотость бытия. Но на уровне исторического развития человека эта любовь одного к одному. С внеисторической или метафизической точки зрения возможна любовь одного ко всему миру. Почему такая любовь возможна? Потому что в этом случае мир, как Живое Единство отвечает на этот призыв зовущего. Это Живое Единство и есть Бог. Ни идея, ни мораль, ни "хороший тон", а Живая Любящая Личность. Если мы имеем духовное "ухо слышать", то обязательно услышим и именно в этом научении нас слышать глас Зовущего и состоит истинное "искусство любви". Но после того, когда человек научится воспринимать этот Тихий Голос, чтобы стать зрелой любящей личностью, он должен также научиться "звать". Этот процесс мы и называем любовью.
   Э.Фромм верно отмечает, что современное общество, в подавляющем большинстве не владеет "искусством любви" (в противном случае автору не было бы необходимости писать свою книжку - прим. авт). Только вот причины, почему в современном обществе "охладела любовь" даются неправильные. Неправильность характеристики современной эпохи вытекает уже из того, что любовь к Богу, стоит у автора на последнем месте, после любви "к себе любимому" и конечно же после эротической любви. Почему у г-на Фромма братская любовь стоит на первом месте? Потому что автор марксист. Почему эротическая на втором? Потому что он еще и фрейдист. Почему же любовь к Богу на последнем, да еще и с маленькой буквы? Потому что г-н Фромм еще и атеист, а религию всегда воспринимал только как арифметическую сумму туманных нравственных правил, причем в наименьшей степени затрагивающих человеческую личность.
   Э.Фромм справедливо замечает, что "любовь является по необходимости маргинальным явлением в сегодняшнем западном обществе". Ныне это высказывание вполне применимо к России, ставшей столь открытой ко всем западным "ценностям". Только вот "причины этого не в природе капиталистического общества". Потому что отталкиваясь от подобных представлений, которые предлагал К.Маркс и которые видятся вполне убедительными Э.Фромму, что общественные классовые отношения являются определяющими и в личном духовном мире человека. Пламенная вера марксизму показала свою несостоятельность и на примере первой мире страны Советов и других государств, "обоготворивших" Маркса и его последователей. Нет, путем классовой борьбы никогда не удастся создать гармоничных межличностных отношений и любви, как первейшей из них. Э.Фромм вводит два понятия капиталистической этики: "этику честности" и так называемую "иудео-христианскую норму братской любви". Так вот у Фромма эти два представления в современном обществе входят в противоречие друг другу. Этика честности у Фромма подразумевает лишь уважение к правам своего ближнего, но не любовь к нему. В подобном утверждение, несомненно, видно внутреннее противоречие. Абсолютно нет необходимости проводить противопоставление между любовью к человеку и уважению к его правам. Очевидно, что любовь к ближнему подразумевает и уважение к его правам, но и уважение к правам ближнего ни только не препятствует активной творческой любви, но и является одним из необходимых ее аспектов. Уважение к правам человека является актом признания его свобод, и конечно же признанием права любить и быть любимым, как важнейшей свободы. А объединять иудейскую и христианскую любовь, вообще, означает полное непонимание нравственной сущности двух религий. Но это уже тема отдельного разговора. Конечно же для марксиста Фромма подобные конфессиональные "нюансы" были не только лишними, но и по всей вероятности незнакомыми.
   В работе "искусство любви" ее автор ничего не говорит о таком важном предмете, как защита и оберегание любви. Ведь если мы любим, то в объект своей любви вкладываем всю свою душу. Должны ли мы в таком случае предпринимать какие-либо действия по защите предмета своей любви от посягательств чужого? Или мы должны всегда делиться; причем делиться не только своей любовью, но и тем, кому она предназначена? Такой чрезвычайно важный вопрос остается у Фромма без обсуждения. Тема эта не относится к разряду очевидных. Любой мужчина скажет, что любимая женщина, несомненно, должна быть оберегаема от посторонних людей. А как насчет посторонних мыслей? А как насчет того, что любовь является проявлением свободы человека? Еще большей сложностью обладает вопрос о любви к Родине. Она требует более возвышенного духовного развития чем любовь к человеку противоположного пола, поэтому для людей недалеких и циничных ее и вовсе не существует. Поэтому говоря честно, мы вынуждены признать, что большинство населения стран западного мира сегодня не признают подобного типа любви, включая и Э.Фромма. Почему? Потому что духовное содержание любви в современном обществе медленно вытесняется всевозможными психологическими, парапсихологическими, психоана-литическими учениями, молодежной псевдо-культурой, наркотиками и т.д. Когда же в мир вновь вернется любовь и возможно ли это в принципе? Мы говорим да, но только в том случае, когда духовные ценности будут своей вершиной иметь Бога; все же отальные явления нравственного порядка, включающие взаимоотношения полов, межнаци-ональных, межкультурных и социальных отношений и т.д. проистекающими из своего Первоисточника, а не существующие сами по себе или в чьем-то болезненном воображении.
   Закончим свое эссе одной поучительной историей ранней церкви как нельзя подходящей к условиям современности. Легенда гласит, что как-то апостола Иакова, которому удалось волею Божьей пережить многих других учеников Христовых, молодые последователи нового учения пригласили прочитать проповедь. К этому времени первоапостол был уже стар. Между тем, молва о нем уже облетела по всей Римской Империи . Для молодой церкви очень важным было получить духовное назидание от человека, бывшего не только непосредственным свидетелем евангельских событий но и другом Господа. Первоапостол вел уединенный молитвенный образ жизни и редко показывался на людях. Поэтому так велико было желание христиан слушать апостола. Молитвенный дом, где должен был учить апостол был переполнен любопытными. Вскоре появился сам Иаков. Взору собравшихся представился ветхий днями, согбенный старик, которого поддерживая за руки вели молодые диаконы. Они медленно подвели его к алтатарю и удалились. В помещении наступила гробовая тишина, все присутствующие напрягли слух, чтобы не упустить ни одного слово великого ученика Господня. "Дети, - сказал апостол, - да любите друг друга". После этого он, благословив всех присутствующих, медленно развернулся и направился к выходу из молитвенного дома. Многие остались в недоумении, ожидая, очевидно, услышать пространный богословский трактат, а не азбучные истины. Однако и сегодня на призыв любви многие из нас отвечают недоумением и непониманием, потому что во истину в мире "охладела любовь".
  

Крестовоздвиженская община сестер милосердия: история и современность.

  
   Крестовоздвиженское движение в России, начавшее свой путь в середине 19 века, прошло сравнительно короткий, но чрезвычайно важный и духовно значимый для страны исторический путь. Учрежденная Великой Княгиней Еленой Павловной, крестовоздвиженская община сестер милосердия занималась духовным и физическим попечением над различными учреждениями Санкт-Петербурга. Это были детские больницы столицы и повивальни, школы и дома странноприимных. Известно, что крестовоздвиженская община во главе с высочайшей ее учредительницей принимала активное участие в русско-турецкой войне. В дальнейшем Крестовоздвиженская община стала прообразом других общин России, действующих под международным знаком Красного Креста. Почему же первая в мире община сестер милосердия названа именно так? Частично, само ее название дает ответ на этот вопрос. Община каким-то образом связана с воздвижением креста. Этимология понятна, смысл не совсем. Что означает крестовоздвижение в истории христианства, едва ли знает даже любой рядовой православный верующий, не говоря уже о людях неверующих, а между тем, история этого светлого христианского праздника весьма интересна.
   В конце третьего века в языческом Риме наряду с молодым в то время христианством существовал целый пантеон более древних религий и верований. Более того, христианство испытывало гонения со всех сторон римскими властями, начиная с императора Нерона, прославившегося своими зверствами по отношению к новой религии, когда тысячи и тысячи приверженцев Христа распинались, отдавались на растерзание хищным животным в цирках, сжигались на кострах. Как свидетельствует античный исследователь Лактанций, многие императоры, словно изощряясь в своем садизме, "исповедникам христианства выкалывали глаза, отсекали руки, отрубали ноги, отрезали носы и уши". И вот, на фоне этого кровопролития на исторической сцене появилось новое действующее лицо. Речь идет о жене Римского императора 3 века Констанция Хлора - Царице Елене.
   Известно, что царица Елена, будучи еще молодой женщиной, приняла христианство и всю свою дальнейшую жизнь отдала служению новой религии в тайне от собственного мужа и его окружения. Добродетельная и богобоязненная, царица Елена понимала, что ее уделом, а правильнее было бы сказать, наиважнейшей задачей было воспитание сына, наследника престола Константина, в духе христианства. По свидетельству того же Лактанция видим: "У Констанция же был сын Константин, юноша добродетельный и достойный звания цезаря; благодаря необыкновенности и изяществу облика, воинскому таланту, твердости нравов, личной доброте, он был любим солдатами и был желанным для простых людей", в чем, безусловно, была немалая заслуга матери Константина - царицы Елены. Многие христианские авторы посвятили Константину целые произведения, называя его "блаженным". В 325 году прошел первый Вселенский Собор, и христианство стало официальной религией Римской империи. И все-же Константин не считал себя окончательно обращенным в христианство и в своих законоположениях относительно статуса новой религии и отношения государства к ней всецело полагался на свою мать - царицу Елену. Именно она по просьбе Константина в уже преклонном возрасте совершила богомольное странствие в Иерусалим, где с участием святителя Макария и Иуды (после крещения ставшим патриархом Кириаком), нашла крест, на котором был распят Иисус Христос.
   Любопытна история этой находки. Согласно христианской традиции рядом с Голгофой, где был распят Христос, находилась глубокая яма, куда сбрасывались кресты распятых. Понятно, что ко времени паломнической миссии Елены в Иерусалим при всех зверствах римских императоров по отношению к христианству, таких крестов накопилось огромное количество. Но мудрая и уверенная в успехе миссии царица Елена начала работу по расчистке крестов. Она нанимала рабочих, платила им деньги, заставляя доставать на поверхность перекладины крестов. Таких крестов было найдено уже много, но как же найти единственный, принадлежавший Иисусу Христу? Мудрость и вера царицы подсказали и решение: а что если приложить крест к больному человеку7 Если это простой крест, то ничего не случится, если же крест Господа - произойдет исцеление. Начали прикладывать кресты к больным, но ... безрезультатно. В народе ропот и недовольство, больных, жаждущих исцелиться было много, крестов еще больше, но того единственного, который мог бы исцелить, нет, а, может быть, его и не было никогда. И вот принесли покойника, к нему поднесли крест ... и на глазах у всех произошло чудо: покойник ожил. На месте находки возвели Честный Животворящий Крест. За эти деяния и подвиги Елена и Константин были причислены к лику святых, а воздвижение Креста положило начало празднику Крестовоздвижения, по названию которого Великой княгиней Еленой Павловной была основана в 1864 году в России Крестовоздвиженская община сестер милосердия. Было ли случайным совпадение крещения в православие Фредерики Марии Шарлотты и наречение этим достойным именем Елена с выдающимися делами римской царицы? С молодых лет Елена Павловна лишилась супруга, но мужчины-соратники всегда сопровождали ее в подвижничестве. Ее любили, ею восторгались. Еще Пушкин в 1834 году назвал Великую княгиню умной женщиной. Четверть века спустя И.С.Тургенев повторил эту характеристику. На склоне своих лет она встретила Эдуарда Эдуардовича Эйхвальда и поручила ему разработать проект первого в мире института для усовершенствования врачей. Он с успехом завершил работу по созданию клинического института, и домовая церковь стала носить имя Святой Равноапостольной царицы Елены.
   Через два года после начала строительства института, автор проекта академик архитектуры Р.А.Гедике представил в комиссию по постройке института планы по устройству церкви, составленные по поручению покровительницы института Великой княгини Екатерины Михайловны. Домовый храм к тому времени располагал иконостасом, спустя некоторое время в звоннице были устанавлены 6 медных колоколов. Штат церкви состоял к тому времени из трех человек. Церковь была освящена после торжественного освящения института, состоявшегося 3 июня 1885 года в день тезоименитства Великой княгини Елены Павловны, но работы по благоустройству храма продолжались и позднее. Храм функционировал до 1919 года; 25 марта 1919 года он был закрыт и через 4 года - ликвидирован. В начале 30-х годов был снесен купол, возвышающийся над главным зданием. С тех пор помещение церкви занимала фундаментальная институтская библиотека.
   Но время идет, и все когда-то возвращается "на круги своя". В марте 1998 года решением диссертационного совета Академии было определено восстановить церковь, а уже в мае 1999 года (после благословения митрополитом Петербурским и Ладожским Владимиром) настоятелем храма стал протоиерей Александр Александрович Прокофьев. Еще до назначения на должность отец Александр оказывал содействие в оснащении храма церковной утварью.
   Говоря о воссоздании храма, особое внимание следует уделить личности ректора Медицинской академии последипломного образования. С самого начала реставрационно-восстановительных работ он принимал самое непосредственное участие в реализации этого проекта. Его усилиями были найдены и приглашены специалисты высочайшего класса: реставраторы, художники, рабочие мастерских. Были подняты архивные данные по истории Академии. Тот, кто работал в архивах, знает, насколько это кропотливая работа, по кусочкам собирать интересующий материал и как радуешься, находя даже самую незначительную мелочь по интересующему направлению. В этой работе ректору Академии активно помогали сотрудники музея МАПО, отратившие множество часов у архивных стелажей. И все же нельзя говорить о том, что восстановление домовой церкви явилось органичным и естественным процессом воцерковления академии.
   Едва ли можно говорить о том, что г-н ректор является убежденным православным христианином. В беседах с ним на религиозные темы можно видеть и чувствовать явную натяжку и смущение, свойственное людям неискренним и властолюбивым, для которых личные амбиции и карьера безусловно выше и важнее вопросов духовных. И если внешний антураж действий ректора носит некий религиозный пиетет, то это еще не значит, что все происходящее делается им исключительно ради заботы о верующих, которых, кстати, в академии единицы, но, скорее, к собственному прославлению, как некий "основательный задел" для будущей деятельности высокопоставлен-ного, по провинциальным меркам, чиновника. Как бы то ни было, церковь восстановлена и освящена, и, может быть, с Божьей помощью дело духовного возрождения медицинской академии последипломного образования принесет плоды и благодать Христова воссияет над ней верою прихожан.

Карл Ясперс и сектантство в современном мире

   Анализируя деятельность многочисленных религиозных сект и проповедников, призывающих к Богу, но без веры Христовой, мы находим их корни в религиозно-философском наследии прошлых веков и нашего времени, в частности, в творчестве Карла Ясперса, виднейшего философа-экзистенциалиста 20 века, и его идее о "философской вере". Эта концепция изложена им в одноименной работе, изданной в 1948 году в Мюнхене. В центре работы - понятие философской веры, которая отличается от религиозной, в частности от христианской, тем, что она должна быть значима для всех людей, поскольку основывается не на откровении, а на опыте, доступном каждому человеку. По мнению Ясперса, откровение отделяет верующих от всех тех, кто не верит в него, и тем самым препятствует взаимопониманию, создавая у верующих претензию на исключительность. От религиозной веры философская отличается тем, что в качестве своей предпосылки нуждается в некоторой дозе скептицизма, т.е. сознания, что есть такие вопросы, на которые не может быть дан рациональный ответ . Но, с другой стороны, она потому и вера, что допускает существование такой реальности, формой знания которой является скептицизм, или, выражаясь иначе, допускает существование реальности, знание которой может выступать только в форме осознанного незнания. Эта-то реальность и есть предмет философской веры. Незнание выступает по Ясперсу не просто как субъективный показатель бессилия человеческого ума, но как объективный свидетель наличия особого рода бытия - трансцеденции. Трансцеденция - это, по Ясперсу, тот единственный предмет, по отношению к которому вера и знание совпадают. Итак, философская вера находится на границе между верой религиозной и научным знанием, а потому может восприниматься как прафеномен и религии и науки * (Ясперс К. "Смысл и назначение истории". М., 1994).
   Предлагая заменить христианство на общую, мировую "унифицированную религию", Ясперс не оригинален. Со времен древности известно такое явление, как гностицизм - попытка "синтетической религии", в которой слились бы и растворились все учения, все философии и религии. Но как раз это стремление соединить и истолковать по своему все религии и делало гностицизм опасным для Церкви** (Шмеман А., прот. "Исторический путь православия". М.1992)
   Обвиняя христиан в претензии на исключительность, Ясперс не учитывал основное полжение Евангелия, в котором сказано, что "..неужели Бог есть Бог только иудеев, а не и язычников? Конечно и язычников" (Рим. 3.29); тем самым Евангелие указывает на равенство возможностей всех людей в их стремлении к Богу, представляя каждому возможность приобщиться к Богу Живому.
   Впрочем, предлагая отказаться от христианства, сам Ясперс признает в этой же книге, что идея эта вряд ли осуществима, что христианство невозможно растворить в "общей" религии. Создается впечатление, что идея "философской веры" страшит самого Ясперса - он одновременно и увлечен ею, и ужасается от нее, указывая на ее утопичность и несбыточность. Но это еще не все, что можно сказать о гностической теории К.Ясперса о всеобщей "унифицированной" религии.
   Приходится констатировать, что сегодня идея создания универсальной, мировой религии дает обильные всходы; Ясперс в свое время сделал лишь робкий шаг в попытке дать еще одну интерпретацию веры и Бога. Поиски "новой" веры и "нового" Бога сегодня изобилуют в мире, в основном они предпринимаются на Западе. Здесь можно говорить о таких движениях, как "Христианская Наука", "Унитарно-универсальная Церковь", "Международный путь", "Религиозная наука", культы "Нового времени", "Церковь всеобщая и торжествующая", "Свидетели Иеговы" и пр., характер вероисповедания которых объемлет и буддизм, и иудаизм, и спиритуализм, и т. д. и т.п.*** (Джош Макдауэлл, Дон Стюарт. "Обманщики" М.: "Протестант", 1993.)
   Мы живем в обществе, где человек волен следовать религиозным убеждениям согласно своим взглядам и по своему выбору. Мы с этим не спорим. Однако, когда человек или группа людей публично объявляют, что именно они делают истинное Божье дело на земле, а православие, которое существует на протяжении веков - неверно, мы чувствуем, что должны ответить на этот вызов. "Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением" (1 Пет. 3:15), - требует от христиан Библия. Это значит быть готовым ответить всякому, кто подвергает нападкам историческое христианство и полагает свою веру выше христианской.
   Ясперс говорит о трансцеденции, как об особой форме бытия, и это правильно, как и то, что вера и знание здесь совпадают; Бог трансцендентен по отношению к человеку. Но является ли бог Ясперса личностью? Или он безличкен? Или в мире есть только бог (трансцеденция), а человека, и никого нет, кроме него, и только бог рождает из себя мироздание и снова в себя забирает? Уподобляя Бога солнцу, выбрасывающему протуберанцы, океану, рождающему волны и вновь поглощающему их, Ясперс ясно движется к пантеизму. Здесь "философская вера" близка к восточным культам. Мы не единосущны Богу, мы - творение. "Когда древний боговидец Моисей спросил Бога: "Кто Ты есть? Как имя Твое?", Он ответил: "Я-Сущий, Я Тот, кто есть. А тебя нет как бы, твое бытие рождено потому, что я дал тебе бытие", - пишет А.Мень в книге "Радостная весть". Согласно христианскому воззрению есть только Бог-Творец и второй, "малый бог", новая воля (личность), свободная, способная противится своему Создателю, и если прийти к Нему, то свободно. Спасение без веры невозможно.
   Итак, говоря о трансцеденции, о Боге, о религии, мы говорим сразу о личности Бога и признаем Его как личность, как воплотившуюся Личность. Отношение же к иноверцам у нас таково, что можно не соглашаться с убеждениями человека и любить человека, исповедующего эти убеждения. То, с чем мы не соглашаемся - это учение личностей и групп, но не с самими личностями и группами и не с их правом верить в то, во что они верят. Библия призывает верующих "подвизаться за веру, однажды преданную святым" (Иуд.3). И, наконец, апостол Павел убеждает нас: "Все испытайте, хорошего держитесь" (1 Фес.5.21)

Во что же и кому нам верить?

   В газете "Санкт-Петербургские Ведомости" за 6 марта 1999 года в рубрике "Заметки атеиста" была опубликована статья с броским и ничего не значащим названием "Плюрализм так плюрализм". Автор статьи - член Российского гуманистического общества Геннадий Шевелев. Нет смысла последовательно пересказывать позицию, изложенную автором, ибо она типична для человека, не имеющего веры в Бога и открыто заявляющего о своем нежелании верить, если не сказать открытом сопротивлении религиозной вере. В этом, безусловно, личное право автора. Гораздо более важным является попытка, предпринимаемая г-ном Шевелевым (впорчем не только им одним - прим.авт.) к реализации той духовной дезориентации, которую весьма активно и целенаправленно пытаются провести люди недалекие, но напористые и наглые, т.е. обладающие тем "необходимым и достаточным минимумом", способным нанести определенный ущерб духовному становлению человека, выбирающему свой жизненный путь и не имеющему твердой нравственно-мировоззренческой позиции. А между тем, существует ли атеизм в принципе? Само понятие "атеизм" означает ничто иное, как отсутствие веры в Бога, и такой подход к рассмотрению бытия, где основанием любого суждения являются законы причинности и целесообразности (не отвергаемые, к стати, и религиозным сознанием - прим. авт.) Другими словами, личное признание человека атеистом абсолютно не свидетельствует об отсутствии у оного веры. С.Булгаков справедливо замечал, что атеизма, как явления, декларирующего отсутствие веры в принципе, нет и быть не может, ибо в самом сознании человека, глубинных его структурах, независимо от его воли и желания существует ниша, которую не может заполнить ничто иное, кроме веры. Если человек утверждает, что он не верит в Бога, сперва поговорите с ним и вы вскоре поймете в чем сокрыта и к чему направлена его вера. А уж в том что она существует, можете не сомневаться. Например, для Г.Шевелева его верой являются "гуманизм, рациональность и разумность" (в ковычки же эти слова поставлены не случайно, а потому, что вышеприведенные идеологические "клише" лишены у г-на Шевелева даже толики нравственно - этического наполнения - прим.авт).
   Поскольку автор статьи не знаком сколько-нибудь серьезно ни с историей Церкви, ни с тем, чем вообще Она занимается и для чего призвана, то к его высказываниям относительно "сгущающихся над Россией сумерках разума и рассвету религиозного слеповерия" едва ли возможно относиться серьезно. Бред клерикала и ханжи о том, что демократия, искусство и наука влачат сегодня нищенское существование из-за того, что к "к ним, подобно стервятникам слетаются священники, шарлатаны, мистификаторы, псевдоученые, эксплуататоры и т.д." способны вызвать недоверие даже человека малограмотного (хотя бы потому, что священники и шарлатаны у автора находятся в одном ряду - прим. авт.); человека же образованного подобные высказывания могут привести к чувству огромного стыда и горечи за наших "писак", бездарным чтивом которых изобилуют нынче страницы множества газет и журналов. А вот на неслыханные по своим невежеству и глупости слова о том, что атеистам сегодня объявлен чуть ли не "крестовый поход" и те, кто логике автора, а, скорее, ее отсутствию, остались в "героическом" меньшинстве и сейчас "изолированы друг от друга стеной замалчивания, воздвигнутой СМИ", следует ответить. По мнению г - на Шевелева атеизм вынужден вести "подпольную жизнь". Так ли это? Факт выхода в свет подобной публикации не является ли очевидным доказательством обратного? И нельзя ли говорить о том, что самый дух нынешнего времени, по крайней в той его интерпритации, которая дается г-ном Шевелевым - это апология ханжества, некомпетентности и невежества, которые и являются мрачными оракулами современной России. В известном кинофильме "Все тот же Мюнхгаузен" Олег Янковский говорит крылатые слова о том, что самые ужасные преступления в истории человечества совершаются людьми с умными лицами. Можно добавить - и с умными и загадочными словами, смысл и интерпретация которых, правда, для них бесконечно далеки от их истинного содержания.
   Обиженный Г.Шевелев цитирует еще одного "пленника - атеиста", сетующего на свое притеснение со стороны всех и вся : "Никому не нужен свободный, живущий своим умом человек. На него натравливали попов и жандармов, чекистов и толпы оболваненных людей. Сегодня на него набрасываются церковь, секты, стаи магов и экстрасенсов ....". Все здесь свалено в кучу, что-то постоянно стесняет, страшит и мучает автора. Статья проникнута духом непонимания происходящего вокруг, и это неудивительно, ибо у автора полностью атрофированы духовные механизмы распознавания добра и зла, божественного и тварного, гениального и бездарного. Прародители человечества возгордились в своем желании познать добро и зло, мечтая получить запретные для них духовные истины, за что и получили соответствующее наказание. Нынешние "Адамы и Евы атеизма" находясь в духовном ослеплении,наоборот, возгордились своим скудоумием и ограниченностью в нежелании брать в расчет явления духовного порядка и, в первую очередь веру в Бога, в качестве зримых элементов реального бытия.
   Статья заканчивается кичливыми словами уверенности в том что, под написанным "гимном пошлости и глупости" сегодня готовы подписаться многие. Конечно же это неправда; духовный мир человека значительно богаче, красивее и гармоничнее нравственного уродца , всуе вышедшего из под пера автора статьи. Именно потому, что статья сама по себе уродлива, она и привлекает к себе внимание читателя. В эстетическом восприятии человеком мира заложены две составляющие: тяга и любовь к прекрасному с одной стороны, и неослабевающий интерес к мерзкому и уродливому. В настоящее время пошлости и цинизма вторая составляющая, похоже, начинает доминировать в умах и сердцах господ интеллигентов .
  

Закон и благодать в представлениях свящ.

Кураева

  
   Вера человека является его личным экзистенциальным актом, и посему не может быть выражена никак иначе. В своей апологетике диакон А.Кураев сам же на этом настаивает. Говоря о сотериологической ущербности благодати в неправославных церквях, автор все же уходит от объяснения причин этой ущербности, зная, что достаточно убедительной силы такие объяснения иметь просто не могут. А.Кураев категорически не соглашается с формулой, что "все различия, которые есть между православием и, скажем, протестантизмом, не существенны для духовной жизни и спасения" (16). В своем богословии автор выдвигает совершенно абсурдное воззрение о том, что существует как благодать, так и ущербная благодать, коей удостаиваются неправославные христианские конфессии. Следуя такой логике, можно предположить, что и спасение также может быть как полноценным, так и ущербным. Впрочем, А.Кураев открыто об этом не заявляет.
   Как человека думающего, данное несоответствие немало тревожит богослова. "Вопрос о границах церкви, - пишет он, - не относится к числу очевидных. Доходят ли меконфессиональные "перегородки" до неба - вопрос не из тех, на который легко можно выдать ответ". (17) Символично, что даже не столько для самого православия, а скорее всего для автора, этот вопрос не относится к числу очевидных. Автор непоследователен. Различные смысловые оттенки одного и того же феномена и его оценки зачастую прямо противоположны. Подчас он проявляет лютую нетерпимость, иногда смягчается, это касается и вопроса о "межконфессиональных перегородках". Г-н Кураев справедливо отмечает: "На Последнем Суде перед лицом Христа и Его апостолов мы вряд ли сможем приводить оправдания типа: "С католиками мы разделились потому, что они крестились слева направо, а не справа налево, как мы, и мы сочли, что такой образ крестного знамения отторгает этих людей от общения с Тобою"" (18). Разорванность изложения материала, отсутствие, подчас внутренней логики, обусловленной душевной импульсивностью богослова не может быть не замечена человеком не потерявшим трезвомыслия.
   Говоря, например, о терпимости как положительном и приемлемом для смысле экуменизма А.Кураев в то же самое время с необычайным пафосом вопросу православной нетерпимости посвящает целую главу своей книги. С гордостью зелота-ортодокса он заявляет: "Да, в любом человеке есть агрессия. В любом человеке есть аллергическая реакция на нечто иное, непривычное". Если такого рода аллергия присуща г-ну Кураеву, это не является сколько-нибудь серьезным основанием переносить ее на каждого человека. В общем, подобными домыслами и измышлениями изобилует вся книга и рассматривать их просто не интересно и глупо. Подавляющее большинство заключений и выводов автора по вопросам взаимоотношений христианских конфессий носят не православное, но, скорее, спекулятивно - законническое основание.
   Человек имеет право верить в то, во что он хочет верить, к чему привык, что близко. Можно оставаться закостенелым законником- клерикалом и будучи православным священником. Но подход развиваемый г-ном Кураевым и сочувствующими ему с неизбежностью приведет к полной изоляции современного православия, либо к еще одному расколу, которые могут быть на руку лишь врагам Церкви.
   Святость Церкви не отождествима с изоляцией. Похоже в кругах "ортодоксальных адептов" от православия эта разница неразличима. Совершенно верно писал А.Шмеман, о том, что для Своего освящения первоапостольской Церкви нужно было размежеваться с другими философско-религиозными учениями, так же называющими себя христианскими, но не подтверждающие это доктринально. Церковь выстояла и победила. В ходе этой, необъявленной войны ереси стал ужесточаться доктринальный ценз, теряя, постепенно свой евангельский статус, а с ним и его благодатный дух, что впоследствии привело к нескончаемым расколам и делениям. Такова история с filioque, непогрешимостью пап, реформацией и др.
   Вот уже почти две тысячи лет между христианами всего мира существуют определенного рода, а иногда очень значительные, доходящие порой до совершенно непристойных выходок, разногласия. Речь идет здесь не о "номинальных" христианах, которые использовали христианство лишь как определенного рода политический или идеологический базис в своих личных и далеко не всегда нравственно чистых мотивациях, но о тех христианах, чья вера не преследует никаких эгоистических интересов и не направлена на извлечение выгоды, но, по сути своей, устремлена к идеям горним, не земным. Нужно признать, что и среди таких верующих могут быть существенные разногласия и даже распри, особенно же между теми, кто имеют в качестве догматического основания различные образцы христианской веры. Что делать, когда возникает конфликт? Обратиться к авторитетному источнику, могущем дать полное и наиболее точное определение даже не самого предмета разногласия, сколько сущности самой доктрины. Такой прием известен издревле. К такому способу разрешения спорной ситуации обращались и на Руси, но по жестокосердию человеческому, по его упрямому эгоизму проявляющемся в идеях "богоизбранности", "национального мессианизма", "патриотизма" и "чистоты веры", которые по своему историческому драматизму и "накалу страстей" в России сопоставимы с во многом схожей исторической судьбой Израиля, болевшего приблизительно похожей болезнью, приведшей к его трагическому расколу и падению. Что же Священное писание говорит нам о подобного рода расколах? "Умоляю вас, братья, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы вы все говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и одних мыслях" (1 Кор. 1.10). Что же видим? Поток разделений и разногласий внутри христианства вселенского со времен земной жизни Христа узким ручейком истекающем с земли палестинской около двух тысяч лет назад, ныне представляет полноводную реку недомолвок взаимных упреков, доходящих временами до неприкрытых оскорблений разделившей весь мир своими далеко не чистыми водами. Но наш Символ Веры, а именно Слово Божие - говорит совершенно о противоположном."Один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех, Который над всеми, и чрез всех, и во всех нас" (Еф. 4, 5-6)
   Представители какой-либо школы или лагеря еще задолго до официального разделения церквей, зная эти строки Евангелия по тем или иным соображениям нравственного порядка отнесли их на свой лад. Получилось, что единственно верное крещение - это их крещение; единственно правильная молитва - это их молитва и.т.д. Причем, зачастую, корень разделения покоился далеко не на библейских основаниях. А на каких тогда? На основании создания СОБСТВЕННОГО ДОГМАТА. На основании дополнительных уставов, всевозможных правил и постановлений, кодексов, регулирующих внутриобщинную жизнь и пр. Выражаясь современным языком, в общину проникла бюрократия. Разрастается также церковная иерархия, в приходах растет чиновничий штат, одновременно с этим начинаются раздоры внутри Церкви. Так получилось, что вся история Церкви Вселенской, той Единственной и Верной, которую и Врата ада н смогут одолеть, проходила на фоне расколов, распрей, религиозных войн церквей чиновничьих, именующих себя Невестой Христовой и претендующих на всяческие привилегии, гордясь втайне тем, что имеют свой собственный догмат, утвержденный высокими чиновниками, занимающими не последние места в "цеховой" церковной иерархии. Возникает вопрос о месте и роли Церкви Кафолической во вселенской истории, Церкви, стоящей несоизмеримо выше внутриобщинных разногласий и амбиций, существующей от века, Провозглашенной Христом и воспетой Ее отцами как сообщество людей Божьих, святых не от мира сего. Церковь Вселенская была всегда и будет до скончания века. Иисус говорил своим ученикам: " Где двое или трое соберутся во Имя Мое, там и Я с ними". "Кафолики экклисиа - писал прот. Г. Фроловский - это значит собранная, "в соб-ранности и единении сущая", целостная, целокупная Церковь. Это не внешняя, количественная или геог-рафическая характеристика, но определение самого внутреннего существа или природы Церкви".
   Истинная Церковь Христова во всех церквях, где почитают Иисуса Христа Господом и, в тоже время, Ее нет нигде, потому что Она невидима, а Дух нельзя потрогать. Церковь Вселенская есть молитва; Она там, где страждущие и обремененные, протягивая руки свои к небу в немой молитве вопиют к Богу, и дается им. Они обращаются к Богу невидимому, но реально существующему, Богу сильному, не имеющему границ и пределов Своему могуществу, потрясающем небо и землю и имеющем судить их.
   Живая Церковь Христова та, которая не смешивает веру в Христа распятого, о которой апостол Павел говорит как о "домостроительстве тайны" с одной лишь религиозностью, присущую и язычникам, хотя и не отвергает последнюю. А любовь к Богу Невидимому Вселенская Церковь выражает средствами духовными не материальными; прочно укоренившись в тоже самое время на земле, несет Она свой подвижнический Крест миру. Такова сущность Вселенской Православной Церкви

О мистическом понимании веры.

  
   "Верую ибо абсурдно" сказал Тертуллиан. Что абсурдно? Вера. Абсурдность веры по Тертуллиану означает полнейшую невозможность постижения реальности Бога в плоскости рационально - рассудочного мироощущения. Т.е. Бог никоим образом не может быть объектом рационального философского осмысления независимо от того, какой гносеологический подход используется исследователем. Другими словами у Тертуллиана реализуется формула, что будучи заключены в самих себе и " в Его руке ", мы можем познать Его только тогда, когда Он сам добровольно устанавливает отношения с нами. Потому что, в сущности, Бог трансцендентен, и не так уж неправы деисты, говоря о полной изолированности мира Бога и мира человека и твари. Но деисты говорят лишь часть правды. Вторая же ее часть принадлежит Откровению Христа, исторически свидетельствующем о том, что ради своей любви к творению Бог выходит из своей трансцендентности и являет Себя миру
   Павел в послании писал "вера наша для иудее соблазн, а для эллинов юродство есть" . Юродство и есть форма выражения христианской веры. В том смысле, что юродивый в своей личной экзистенции трансцедентализируется в гораздо большей степени чем все мыслители и созерцатели от ratio вместе взятые. Монашество - есть также способ воплощения юродства. Тоже самое относится и к юродству. Юродивый не дурак, просто он пребывает в иной плоскости мироощущения, где логика привычных для человека ratio причинно - следственных отношений, поддающихся детерминации и классификации принципиально растворяется в экстатическом порыве человека, добровольно отказавшегося, если не сказать сбежавшего от рассудочного понимания вещей. Естественно, что для окружающих юродивый может показаться безумным, тогда как на самом деле он сверхумен, ибо преодолел силу тяготения ratio, выйдя в неизреченный свет сверхреального. Видится, что именно в таком разрезе можно расшифровать знаменитую фразу Тертуллиана.
   Вера - есть любовь. Любовь - безумна. Она не бессубъектна, но имея в качестве своего субъекта Бога, предельно выявлена и "векторна". "Вектор" веры направлен на единение Я и Ты, на неслиянное единство Субьекта и объекта. Вера, как проявление любви агапе всегда сущностна, но "каркас" ее образует не мир рассудочного, но мир экстатического и экзальтированного в их " излиянии ", их адресности трансцедентному. Именно этим вера враждебна рассудку, что отказываясь от умопостигаемости бытия открыто декларирует о его постигаемости средствами Иного, Того, Которого нельзя определить и " упаковать" в координатах рассудка.
   Архитектура мира грядущего будет формироваться по принципам Иного. Инаковость будущего мира проявится в первую очередь в творческом самораскрытии трансценден-тного. Библейским эквивалентом "века грядущего" станет новое творение: " И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое" (Откр. 21, 5). Трансцендентное явит себя Личностно. И если сегодня мистическое единение "горнего и земного" едва ли является достоянием большинства, то в следующем "эоне"; "эоне" нового неба и новой земли, вечный брак Бога и человека, самим фактом своего существования продемонстрирует миру неизрекаемое излияние запредельного.
   Трансцедентное не может быть воспринято и постигнуто иначе как через веру, потому что вера родственна трансцедентному в своей онтологии. Более того она одноприродна трансцедентному и, в сущности, является его частью. Эта одноприродность в первую очередь заключается в отказе от рациональной горизонтали человеческого миропознания, в основе которого лежит скрытая или явная жажда классификации вещей или подчинения их рассудку. Рассудок пытается сорвать с мира его сакральность, которая в Библии называется "домостроительством тайны" и в этом он терпит сокрушительное и полное поражение. Чем более исследователь старается вывести "абсолютную формулу", "универсальный закон" и пр., тем более он погрязает в хаотическом нагромождении им же порожденных спекуляций. То есть любая попытка всего многообразия наличного бытия свести к искусственно "выведеному" спекулятивному Абсолюту, изначально обречена на неуспех.
   Трансцедентное также как и вера имеет направленность. Точнее сказать они взаимонаправлены, поскольку их конечная цель - Встреча. Эта встреча бесконечно таинственна и интимна. Она молчалива и радостна, смиренна и восторженна, реальна и непостижима. Она выходит за рамки "умного зрения" и глазами нынешнего "трезвомыслящего" человека, зачастую, выглядит абсурдом и " сумасшествием ".
   Излияние трансцедентного в мир, так же как и вера всегда таинственно. Его нельзя " расчитать " как затмение солнца или движение светила. Более того, явление трансцендентного происходит именно тогда, когда его никто не ждет. "Приду как тать в ночи" говорил Христос, возвещая о том, чтобы его пришествия, как наиглавнейшего явления трансцендентного в человеческой истории ожидали "денно и нощно", не боясь показаться безумными ибо воистину "немудрое мира сего избрал Господь, чтобы посрамить мудрое".
   Трансцендентное, подчас, рушит все представления о логике и здравом смысле, чем, несомненно, подтверждает свой онтологический статус. Поэтому и "осмыслить" (имея ввиду наполнить смыслом или хоть в какой - то мере опредметить) трансцендентное возможно лишь языком веры ему одноприродному.
   Проблема жизни и смерти в системе либерально-христианских воззрений Н.Ф. Федорова
   Немалое, если не сказать центральное место в русском космизме занимает проблема смерти-бессмертия. Признавая незаконченность вселенной в целом, философы-космисты изначально попытались бросить вызов природе (в первую очередь, вызов смерти - прим.авт), опираясь как на религиозное, так, впоследствии, и на научное видение мира. Надо иметь в виду, что космизм (русский, в частности - прим.авт) - учение жизнеутверждающее и в целом позитивное. Можно сказать, что космизм (если за начало отсчета брать, скажем, Федорова - прим.авт) претерпел определенную эволюцию, поскольку данное философское явление со времен Федорова вплоть до середины 80-х годов прошлого века не было классифицировано как самостоятельное направление отечественной философской мысли. Не было никакой у него и четко выверенной специфики, подразумевающей определенные ограничения и запреты; наоборот, космизм, самим фактом своего существования, казалось, отменил все запреты и ограничения. Поэтому, весьма закономерно, что философские воззрения Федорова во многом расходятся со взглядами Циолковского, то же самое можно сказать и о Вернадском, Умове, Купревиче, Чижевском и т.д. и об этом достаточно подробно было сказано выше.
   Итак, мир "органический", царство жизни в разных ее формах, окружен враждебной стихией смерти, мертвого механизма, давящей необходимости, косной и враждебной природы. Все это рождает страх и неуверенность в судьбах человеческих. Как говорил С.Булгаков в "Философии хозяйства": "Если борьба жизни и смерти так неизменна на поверхности мирового бытия, то это возможно лишь потому, что она идет и внутри бытия, в самом сердце мира, способного поддерживать только смертную жизнь, то есть жизнь хотя и абсолютную по своему метафизическому характеру, но, в полном противоречии этому своему естеству, временную, неабсолютную в фактическом существовании". Разрешить это противоречие, поставив положение "бессмертия человечества" во "главу угла" своего учения (во многом достаточно оригинально - прим.авт) попытался "отец русского космизма" Н.Ф.Федоров.
   Можно сказать, что Федоров строил свое философское учение по-кьеркегоровски "от отчаяния". Однако учение Федорова в общем жизнеутверждающе (в отличие от Кьеркегора - прим.авт). Из всего контекста философского наследия Николая Федорова очевидно следует, что сам дух, сам образ мышления его были, если так можно выразиться, исконно русскими. Здесь и широта идей, и упование на мечту, и надежда на светлое будущее, и глубокое убеждение в созидательной силе человеческого гения, родство душ и одновременно неприятие, бунт против "несовершенства сегодняшнего дня". И здесь на арену творческой мысли Федорова выходит такая онтологическая категория, как зло. Для него все те конкретные формы зла, от которых страдает сам человек, входят в кортеж главного врага - смерти.
   "Все философии, разноглася во всем, сходятся в одном - все они признают действительность смерти, несомненность ее, даже не признавая, как некоторые из них, ничего действительного в мире. Самые скептические системы, сомневающиеся даже в самом сомнении, преклоняются перед фактором действительности смерти". Об этом фатальном влиянии смерти на мысль человека очень выразительно писал Белинский в своем письме Боткину по поводу смерти Станкевича: "Ни вера, ни знание, ни жизнь, ни талант, ни гений не бессмертны! Бессмертна одна смерть: ее колоссальный и победоносный образ гордо возвышается на престоле из костей человеческих и смеется над надеждами, любовью, стремлениями". Однако Федоров подходит к факту индивидуальной конечности человека иначе. Для него смерть - вовсе не неизбежный фатум: "Смерть есть свойство, состояние, обусловленное причинами, но не качество, без которого человек перестает быть тем, что он есть и чем он должен быть". Внешне это очень схоже с христианскими представлениями о жизни и смерти, ибо смерть пришла в мир после грехопадения рода человеческого. Человек, по Федорову, и в соответствии с христианской традицией, создан для жизни и жизни вечной. По мнению "загадочного мыслителя" совершенно не важно, что в реальном сегодняшнем бытии жизнь не вечна, ведь человеку дана власть исправить, переделать мир, победить смерть, подобно Христу, "смертию смерть поправшему". Признавать Бога для русского мыслителя - значит сделаться активным орудием воли Бога, а воля Его ясна: Он - Бог отцов "не мертвых, а живых", смерти не создавал, желающий восстановления мира в прославленное бессмертное состояние. Подобная идеология русского мыслителя во многом схожа творческому пафосу А.А.Мейера в работе "Новое религиозное сознание" писавшему: "Христианство освободило человека от закона и рабства, но не указало еще - в чем назначение и смысл самой личности человеческой. Приближаясь к совершенству, равному совершенству Отца Небесного, человек должен был пройти стадию, закрепившую за ним достоинство личности. На этой стадии от него требовались отречение от себя и послушание. Теперь наступает третий фазис в истории человечества, когда раскроется существо самого человека как творящей, а не только творимой силы, как истинного образа и подобия Творца". Идеал целостного знания уже многие века притягивал человеческое мышление. К нему стремились все древнегреческие философы, особенно Аристотель. И на уровне науки своего времени Аристотель достиг, безусловно, очень многого. Второй синтез, уже христианский, был осуществлен св. Фомой Аквинским на основе опыта Аристотеля. Впрочем, Фома вынужден был резко разграничить научные и религиозные сферы, чтобы наука могла свободно развиваться (в чем был, несомненно, прав - прим.авт). Из христианства Федоров заимствует его нравственную основу, рассматриваемую как призыв к действию по творческому преобразованию мира и, в конечном итоге, победе над смертью. И все же вера для мыслителя - лишь ориентир, символ, образ, конкретные дела - за преобразовательной деятельностью человека, основанной на науке.
   Итак, основное зло в онтологии Федорова - это смерть, или "слепая необходимость, неосмысленная стихийность, мертвый механизм, железный фатум", как скажет С. Булгаков впоследствии. Можно сказать, что вся страсть, все движения души, весь творческий гений философа направлен против смерти. Философия общего дела - это план или проект, причем необычайно дерзновенный, уничтожить смерть, и тем самым лишить ее своего онтологического статуса.
   "Если религия есть культ мертвых, то это не значит почитание мертвых, напротив, это значит объединение живущих в труде познавания слепой силы, носящей в себе голод, язвы и смерть, в труде обращения ее в живоносную". И если, выражаясь словами С.Булгакова, существует лишь две реальности: жизнь и "мертвый механизм природы", причем существуют эти два мира в постоянной конфронтации, то для Федорова лишь объединение этих двух начал мироздания является обретением подлинного бессмертия и знаменует собой конец эволюции. Объединение же это возможно только в результате коренного изменения сознания человека, полнейшего пересмотра его отношения к природе и к самому себе как к части этой природы. Сегодня человек - пленник, заложник в этой игре неизбежных и роковых сил. Непосредственно этот плен бытия - у князя мира сего, у духа небытия, смерти, выражается в роковой зависимости человека от удовлетворения своих низших, животных, или так называемых материальных потребностей, без которых уничтожается жизнь. И несмотря на то, что мир находится в таком ужасающем состоянии, под давлением фатума, в тисках смерти, где, казалось бы, уже нет выхода и отчаяние должно побеждать, именно здесь, по Федорову, открывается для человека истинная свобода, именно здесь - отправная точка подлинной эволюции мира, где "природа переходит от слепоты к познанию". Мы хорошо знаем тот захватывающий дух проект переустройства мира, предложенный Федоровым на основе регуляции. При всей его фантастичности, он несомненно положителен, оптимистичен, жизнеутверждающ. И в этом безусловное ценностная значимость его учения.
   И все же, в самой основе федоровской философии ощущается некий изъян, некая "червоточинка", которая коренится в этической части "философии общего дела", в попытке создания учения, которое было бы "и для ваших, и для наших". И здесь видится элемент некой нравственной шаткости, являющейся во многом последствием надуманности и незаконченности самой идеологии космизма Федорова, т.к. в основе этого заблуждения лежит не корыстный расчет, но лишь жажда познания и оправдания бытия. Любые "синтетические" учения "грешат" этим, особенно когда речь идет о синтезе науки и религии. Федоров здесь далеко не первый. Это и гностицизм, где знание рассматривалось не как познание чего-то отличного от человека, внешнего, а знание как узнавание, что гностик одноприроден божеству. В известной степени таким синтезом можно назвать и систему Гегеля, невзирая на ее пантеизм, которую также отличал дерзновенный размах. В конце девятнадцатого века принципиальные основы синтеза были разработаны Владимиром Соловьевым, который проповедовал идеал "цельного знания" или "свободной теософии". Можно сказать, что все эти попытки вносили лишь неясность в соответствующие философские концепции и в большей степени ставили вопросы, чем давали ответы.
   В этом смысле разделение научной и религиозной сферы у того же Фомы Аквинского есть действие высокой нравственной силы: добиться того, чтобы две основополагающие формы человеческого сознания (вера и разум - прим.авт) не посягали на "честь и достоинство" друг друга, не умаляли и не искажали каждого, как впрочем и не приукрашивали, но лишь шли параллельно, как два полюса, имеющие разную природу, но один источник. У Николая Федорова его синтез привел к тому, что были утеряны и христианские, православные корни учения (в результате своеличного толкования церковных догматов - прим. авт). Оторванность от научной базы частных наук, вместе с необычайным врожденным воображением, свойственным гуманитариям привели, мягко говоря, к скептическому отношению со стороны науки. Да и сами попытки такого рода синтеза вносили лишь неясность и сумятицу в представления Федорова о происхождении и эволюции человека, когда дарвиновская теория и Библия так и не смогли "адаптироваться" в философской концепции мыслителя. Попытка переосмысления основных христианских образов, создание некоего универсального мифа - вот в чем, пожалуй, заключалась федоровская идея.
   Можно ли говорить о том, что "философия общего дела" все же "принесла плод"? На наш взгляд, можно. Космизм, как отмечалось, имеет давнюю историю. Это такое учение, которое поднимает вопросы о фундаментальных проблемах мироздания, жизни и смерти, целей и путей человеческих. Поистине, космизм в том виде, как он представлен у Федорова есть "сосуд", имя которому - "бытие", тогда как культура, взятая на определенном историческом отрезке, является его наполнителем. Философия русского мыслителя "пустила корни" в почву русской ментальности потому, что идеи, выраженные у Федорова, активно переживались в тоскующей коллективной фантазии, и уже одним своим фактом свидетельствуют об определенной реальности, пусть даже реальности будущего, что из неосуществившегося, но твердо положенного далека уже манит человечество. В глубинах человеческой метафизики прежде и раньше всего пробивалось видение "золотого века" Эдема, страны блаженных, где нет смерти и все счастливы. Это говорит о развившемся чуть ли не с самими людьми их стремлении к преображенному "райскому" существованию. Мистик современного православия Оливье Клеман, хорошо уловивший эту самую тоску человечества по преображению всей жизни точно сформулировал душевную устремленность человека сегодняшнего дня и это "Победа над биологической смертью, претворенной в "переход" к великому динамизму воскресения, долженствующему привести к явлению Царства, к уже не тайному и сакраментальному, но открытому и славному преображению космоса". Имея такие привлекательные онтологические предпосылки, космизм просто не имел никаких шансов не найти последователей. Общество, в котором каждому есть место для личной духовной реализации, устремленной в вечность, и каждый действует по зову сердца, не об этом мечтаем ли мы и сейчас?
   Однако можно сказать также и то, что проекты такого рода, как "философия общего дела", не могут не напомнить о недавнем нашем прошлом, когда попытка реализации даже мизерной доли от того размаха, как федоровские проекты преобразования мира, приводят к трагическим историческим последствиям.
   Философ в своем учении посягает не на тот или иной общественный строй, а на весь природно-мировой порядок. И если все же на мгновение предположить, что человек достиг богоподобной власти в мире, то не умалит ли это его? Может ли жить человек как духовное существо, когда исчезнет Тайна? Является ли эта цель - обретение абсолютного и тотального знания и власти над всем и вся - этически оправданной? История гласит, что Александр Македонский после очередной своей победы неожиданно (может быть, единственный раз - прим.авт) опечалился, к немалому удивлению царедворцев. На глазах великого полководца появились слезы, ибо весь известный ему мир был у ног богоподобного императора. Не похожа ли эта ситуация с федоровским учением с нравственной точки зрения?
   Интересной интерпретацией этой проблемы являются еще неизвестные работы русского философа и историка науки Т.И. Райнова. Вот что он пишет: "Даже человечество в мыслимой своей предельной интеграции, как ноосфера Ле Руа и Вернадского, как одна семья, изжившая внутри себя все противоположности, достигшая солидарности и гармонии - даже такое человечество противостоит всему живому, используя его для службы себе, пусть и службы выгодной, украшающей, превращающей мир в сад победоносного человечества". "По весям творения я гордо шагал", - вот образ ноосферного человечества, хозяина, господина над миром живых и неживых существ. Это увеличенный, "космизированный" "Великий Инквизитор", которому дух евангельской правды, любви и милости будет противостоять даже тогда, когда он перешагнет границы Земли и солнечной системы". И если допустить, что человек все-таки обретет бессмертие, если продолжительность жизни будет зависеть от него, не начнется ли бурная переоценка всех индивидуальных и социальных ценностей? Не возникнет ли "новый принцип реальности", основанный на отмене всех прежних моральных установок? И в этом видна огромная проблема в этическом плане к смерти-бессмертию у Федорова.
   По Фрейду (как бы мы к нему не относились - прим.авт.), человеком движут два начала: Эрос, начало удовольствия, и Танатос, необходимость смерти, которые находятся в динамическом равновесии. Ослабление последнего, то есть страха и угрозы смерти, а тем более его упразднение освободит Эрос выше всякого возможного уровня. Без сомнения, развернется такая "десублимация", которая уничтожит самые ценные завоевания цивилизации.
   Итак, нравственная часть федоровского учения не может быть принята без должного (и, увы, необходимого - прим. авт) критицизма. И основная причина о спорном характере философского наследия мыслителя сводится в основе своей, как уже упоминалось, к попытке универсализации бытия на основе религии и науки. Взяв как онтологический базис христианство, Федоров в конечном итоге разрушает евангельскую концепцию бытия, предлагая взамен утопический проект "Вавилонской башни конца времен", на вершине которой сидит человекобог с циркулем и линейкой, и, в отчаянии озираясь по сторонам, ищет, чтобы ему еще переделать. Мир остается без тайны, а где нет тайны, там нет человека и ,более того, там нет бытия. А у Федорова финал эволюции таков, что тайн больше нет. Ни в одном из идеалов, которые до сих пор выдвигало человечество как свой внешний идеал, не было такой тотальной всеохватности, не призывались действительно все до одного, на единое дело не только живущих, но и всех умерших с тем, чтобы всеобщим трудом достичь всего, что представляется человеку наивысшим благом. Но как в любом тоталитарном учении (идеи Федорова в основе своей не составляют в этом смысле исключения) конечное благо, по мере приближения к нему обращается во зло(изобилующее, увы, как в отечественной, так и в мировой истории - прим.авт). И это закономерно, когда на место Бога становится человек. И хотя, по Федорову, за абсолют может быть принят только идеал, стоящий выше человека, тем не менее, это высший преображенный человек - человекобог в духе Фейербаха или Маркса. То есть в процессе эволюции, подчиняя косную природу самому себе путем разумного регулирования, путем "творения", разрешив, или лучше сказав, упразднив смерть, человек как бы сливается с Богом. На самом же деле он помещает себя в нишу "Трансцендентного Абсолюта", приписывая те морально-нравственно-бытийные категории, которые в религиозном мировоззрении принадлежат Богу apriori, и, вполне возможно, вовсе отменяя их.
   Нельзя, однако, сомневаться в том, что мотивация, изначальные предпосылки, порывы души Федорова при создании своего учения были благими. Все это так. Хотя бы потому, что учение русского мыслителя покоится на христианском основании. Воскресение и жизнь вечная обетованы человечеству самим Иисусом Христом, обретение нового тела и новой вселенной - это то, о чем говорится в Библии. Таков тот краеугольный камень, на который водружены основные постулаты федоровского учения. Философия общего дела - учение тотально антропоцентричное и оно, в принципе, даже не вышло бы за рамки ортодоксального христианства, если бы не его гипертрофированный антропоцентризм. Читая Федорова, невольно ловишь себя на мысли, что чего-то не хватает. Благодатное веяние, исходящее от Евангелия, у философа отсутствует (при столь частых ссылках автора на Писания - прим.авт).
   Сакральный мир религиозности и, в частности православия, который, несомненно, близок, и от которого вол многом отталкивается сам Федоров, как бы декларирует: "Мир без чуда - убог и сиротлив". А у основоположника русского космизма мистическое понимание чуда полностью отсутствует. И все же, нельзя ставить в вину великому русскому философу его "раздутую" веру в человека. В одной из своих речей Христос предупреждает своих учеников, чтобы те не соблазнились по Нему. А соблазнов в действительности очень много, если Писания понимать буквально. Например, слова Христа ученикам: "Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит". Без принятия канонически христианского контекста этих слов, что вне милости и благодати Божией никакие чудесные деяния невозможны, это выражение теряет свой прямой смысл. Иначе, если нет Христа, как посредника между человеком и его деяниями, то то, что сделал Спаситель, повторить, а уж тем более превзойти невозможно. У Федорова на место Бога "водружен" человек, и пусть это даже не человек сегодняшнего дня, но далекого будущего, принципиально это ничего не меняет.
   Другой соблазн: "Бог очеловечился для того, чтобы человек обожился". Однако ни в каком контексте слово "обожился" не означает стать равным Богу. И как здесь не вспомнить учение отцов Церкви о единстве без смешения. Тот же Булгаков, любивший Федорова и во многом разделявший его учение, и также будучи "глашатаем человечности", в своем антропоцентризме не заходит так далеко как "загадочный мыслитель": "Человек сам по себе задан для того, чтобы творческим усилием осуществлять свой предвечный образ (по Федорову - прим авт). Это не значит, что творчество человека отождествляется с Божьим творчеством, потому что Божие творчество извлекает бытие из пустоты, а человек творит из божественной полноты".
   Наконец, Воскресение, явление Царства, преображение Космоса, что является смыслом и целью и христианского вероучения находят свою интерпретацию и в философии Федорова. Когда-то, говорит язык веры, "души" людей обретут светоносную телесность, но, опять таки, не сами, не лишь своими силами, но и с помощью благодатной силы Бога. Оливье Клеман называет такое единение "союзом благодати и личной свободы". По Федорову, все принадлежит человеку. Человек же и воскрешает человека. А где же Бог? Его нет, есть только человек.
   И это - лишь незначительная часть тех "подводных камней", где можно "преткнуться", для пророков наших дней, трактующих Писания на свой лад. Философия общего дела - это не что иное, как гипертрофированное христианское по своей онтологической сути учение об активности человека, где божество отдает ему в руки все дело преображения мира. Мы хорошо помним о трепетном отношении Федорова к культу предков, где основная нравственность - любовь и уважение к родителям. И вот, получив "ключи к бессмертию", человек в федоровском учении воскрешает всех своих прародителей. Однако в процессе этого Воскресения, последнее теряет свой онтологический статус, ибо Воскресение родителей есть у Федорова в этическом смысле умерщвление Родителя. Русский мыслитель таинственному ожиданию заповеданных свершений противопоставляет другое, хозяйственное понимание христианства, требующее человеческого сотрудничества в богочеловеческом мировом процессе. Такой взгляд на христианство у Федорова показывает безусловную ограниченность философа в отношении метафизики и мистики христианского вероучения в целом. Без мистического, таинственного понимания евангельского благовестия последнее, при известной доле воображения и наличии идеологического заказа легко превращается, скажем, в "Кодекс строителя коммунизма" и т.д. Николай Федорович исповедует, так сказать, "материалистическое христианство", во многом занижая и обедняя его, нивелируя его до идеологического инструмента, подтверждающее, как ему кажется, его антропоцентрический гуманизм. То, что многие эсхатологи представляли себе как некий умонепостигаемый миг перехода в божественное состояние мира (среди богословов существует также и иная точка зрения о последних днях мира, согласно которому переход в вечность будет не мгновенным, а постепенным, и называется тысячелетним царством), для Федорова - длительный процесс творческого труда по преображению природы мира. Все просто и доступно, и почему-то необычайно тоскливо.
   Советский писатель-фантаст С.Снегов (которого, пожалуй, тоже можно считать космистом - прим.авт) в конце 60-х годов написал роман "Люди как боги", который по сути своей есть изложение федоровской философии (автор, вероятно, был хорошо знаком с творческим наследием русского философа - прим.авт), выраженной в стиле научной фантастики. Человечество здесь рассеялось по всему космосу, все подчинено "преобразующей" деятельности Человека, который с пафосом в духе Павки Корчагина борется за идеалы справедливости, добра и красоты во всей Вселенной. Гордое человечество воздвигает "жертвенник" самому себе, ибо люди уже боги
   Cферу действия и влияния идей Федорова никак нельзя ограничивать только космической философией. Его наследие - прежде всего знаменательный факт русской культуры, в котором сошлись духовные, нравственные традиции, живые и для современного общества (атеистического по преимуществу). Недаром "философия общего дела" нашла отклик в творчестве таких писателей, как М. Горький, пролетарских и крестьянских поэтов И.Филипченко, Н.Клюева, В.Маяковского. Их творчество затронул размах федоровского учения, своеобразие его эстетики, идеи регуляции природы, преодоления смерти, долга перед предшествующими поколениями. Новая советская власть проявила немало интереса к космической философии Федорова. Исследователь русского космизма Гаврюшин, отмечает: "Сразу после революции 1917 года в Советской России возникает движение так называемого "биокосмизма" в рамках которого разрабатываются и новые принципы пролетарской этики. От православных облачений и вообще от какой-либо религиозных реминисценций здесь, разумеется, не осталось и следа, но основной комплекс федоровских идей, включая "научное" воскрешение мертвых остался"
  
  
  

Лабиринты веры.

Слово о жертвоприношении.

   Отец Церкви Ориген говорил: "Кажется, в природе вещей, по некоторым тайным законам, не для всякого человека понятным, уж так и устроено, что добровольная смерть одного праведного человека за всех приносила умилостивительные жертвы злым демонам, наводящим или опустошительную болезнь, или бесплодие, или бури, или какое-нибудь подобное бедствие".
   Очень интересный отрывок. В самом деле, какое место занимает жертва, сама ее идея, в нашей жизни, в жизни всего человечества? Зачем, ради чего люди идут на жертву, отдавая, зачастую, самое ценное из того, что они имеют - собственную жизнь? И чем религиозное понимание идеи жертвы отличается от нерелигиозного? Нет необходимости вдаваться в детали этой, по сути необьятной темы, о которой говорилось и писалось многими; нет необходимости даже останавливаться на ней сколькo - нибудь долго; тема эта, в, cущности, сводится к одной осново-пологающей идее - соотношении в религиозных представлениях любви, справедливости с одной стороны, и ...крови, c другой.
   Почему-то так получилось, что тому, кому божество оказывало особую милость, к кому оно особо благоволило, в качестве знака подтверждающего признание и авторитет этой особой , выбранной личности в глазах самого божества, последнее всегда требовало кровь. Интересную интерпретацию идее жертвоприношения дает свящ. А. Мень "С отдаленнейших времен кровь означала для людей принцип жизни. Ритуалы с участием крови знаменовали закрепления "кровной", жизненной связи их совершителей. Приносимое на алтарь животное почиталось в первобытном мире воплощением божества. Своею кровью оно соединяло участников обряда. Иными словами, главным в жертве был знак сопричастия Высшему, сочетание людей с Ним и через Него - между собой"
   Интересно, что в ветхозаветные времена, в особый день, носивший название "дня искупления" первосвященник кропил кровью тельца крышку ковчега, чтобы "покрыт" грехи Израиля.
  

Торжество Сизифа.

   Проблемы, переживания, cтрахи, cуета, движение по замкнутому кругу, зачастую без осмысленного направления - вот неумолимые оракулы всех времен, включая и наше. Смилуются ли жестокие боги над изнуренным, измучившим себя основательно, быть может потерявшим надежду на избавление Сизифом. Почему этот камень, непосильный для любого другого человека кроме самого Сизифа, не потерявший, однако ни на грамма своей тяжести, почему же, спросим мы, эта неподъемная глыба не раздавит в конце концов Сизифа? Что то наверное есть в душе царя, в самой сокровенной ее части, какая то ничем необъяснимая совершенно нелогичная, но вечноживущая надежда- в один из дней пересилить камень, или вера в то что неким непостижимым пониманию образом, когда-то, глыба не покатится назад. И отчаяние силача отступает, cердце сжимается и нестерпимо стучит... До тех пор, правда, пока не постигнет его очередная неудача. И так снова и снова.
   Верим ли мы в торжество Сизифа? Не покрыл ли он уже свой грех своей верой, своей самоотверженностью и непоколебимой решимостью? Славный Сизиф, наступит день и труды твои вменятся тебе в праведность и разрешишься ты от своего бремени и лишь мозоли на твоих руках будут напоминать тебе о прошлом, но ты не будешь уже гневиться на своих заточителей потому в них ты обрел источник победы. Они родили тебя, сделали из тебя того, кем ты являешься. Только благодаря им ты понял свое сердце, ты ощутил свое родство с ними еще не понимая этого, еще протестуя, но уже будучи одним с НИМИ. И именно эта интуиция ЕДИНЕНИЯ есть источник твоего ОСВОБОЖДЕНИЯ.
  

Этика фарисейства в современно протестантизме.

   Каким образом можно быть добродетельным? То чему учит этическое философское очень часто расходится с христианским значением этого слова. Говоря богословским языком, разница здесь приблизительно такая, как между законом и благодатью.
   Молодой выпускник богословской семинарии читает свою экзаменационную проповедь. Даже во внешнем виде молодого человека чувствуется некая отрешенность, какая-то "нездешность". Какое-то поношенное, неуклюже сидящее, куцее пальто с короткими рукавами, мешкообразные, вытянувшиеся брюки годные лишь для работы на приусадебном участке, выглядят совершенно нелепо на человеке стоящем за кафедрой. Семинаристы - выпускники, обычно очень "трепетно" подходят к событиям такой важности как проведение экзаменационной проповеди. Еще бы, ведь эта проповедь является венцом четырехлетней учебы. K ней готовятся заранее, репетируют выступление, вплоть до мелочей, вплоть до cамого незначительного жеста или шутки, вполне резонно полагая произвести впечатление на аудиторию. Можно, поэтому, представить себе изначальное недоумение семинаристов и преподавателей, привыкших к годами выработанной практике выступлений проповедников. Молодой человек говорит тихо, чтобы его слушать нужно напрягаться. Нет никакой эффектной подачи, жестикуляции, так горячо любимой протестантской общественностью. Он говорит о том единообразии, которое проникло в нынешние западные церкви, о той, зачастую далекую от благочестия мотивации, руководимой лидерством протестантских общин. Он не призывает никого покаяться, он кается сам. Тут нет призывов, но лишь просьба, более похожая на раскаяние. В аудитории гробовая тишина, чувствуется некая неловкость, она как -бы зависла в воздухе, угрожая прорваться "взрывом" недовольства и, уж, по крайней мере, "благочестивого" несогласия. Но ничего не происходит. Молодой человек заканчивает свою проповедь, так непохожую на остальные, не имеющую, cтрого говоря, даже права называться таковой, ибо это покаянная исповедь. Слушатели медленно расходятся, их лица cпокойны без тени сомнения; постепенно зал молитвенных собраний пустеет, все умолкает, наступает тишина. Благочестив ли сей молодой человек?
   Интересно, что говорило ему его этическое, когда потупив взор, с душевным надломом, он, выпускник богословской семинарии, во всеуслышание усомнился, если не сказать признался в том, имеет ли он вообще право называть себя христианином? И кто может сказать, какого духовного усилия стоило ему это признание, которое сродни духовному подвигу? Мы можем быть уверены, что этическое не даст нам на это ответа, как, впрочем, и все человеческое, отмеченное незримой печатью этического.
  

О пошлости "философии всеядности" в рассмотрении религий.

   Кажется нет ни одной сферы общественной жизни и общественных отношений во всей мировой истории, которая была бы упущена, либо не должным образом освещена. В этой пестрой мозаике истории человечества, каждому, даже самому малозначительному историческому и культурному феномену назначается некая ячейка памяти сверхгигантского компьютера, именуемого непонятным и таинственным словом - цивилизация.
   И все хорошо, все просто замечательно. Но стоит попытаться поинтересоваться о нравственной значимости, роли того или иного культурного или исторического явления, выясняется, что все они в равной степени значимы, и наравне со всеми другими претендуют на то, чтобы быть предметом изучения " пытливого философского ума". Мудрость древних греков замечательна и поучительна; Сократ, Платон, Аристотель - учителя этики и морали; Конфуций, Лао-Цзы, Будда - тоже хороши, ибо привносят "терпкий привкус Востока в давно уже ставшее пресным и холодным блюдо европейского рационализма". Христианство в высшей степени назидательно, но и Буддизм не менее. Иудаизм важен уже и тем, что является "родителем христианства", а мусульманство небезынте-ресно хотя бы из-за того, что в мусульманином стал Майк Тайсон. Нравственной иерархии здесь как - бы не существует вовсе, зато существует множество других, каких только захотите...
   Все тут заботливо разложено как - будто по полоч-кам некоей провинциальной библиотеки в которую раз или два в месяц заходят пара, тройка праздношатающихся бездельников, перелистывают блеклые обложки, потом кладут пожелтевшие от времени тома обратно, и с тоскливой апатией уходят из "храма науки", сопровождаемые не менее тоскливым взглядом библиотекаря. Нечто похожее можно найти у С.Булгакова, где в своей известной работе "Трагедия философии" пишет он об ученом педантизме, находящем "вкус в коллекционировании и превращающий историю философии (здесь уместно говорить не только об истории философии, но и о истории цивилизации в принципе) в музей, где собраны предметы редкости и умственного изящества" Cпросим честно, кому нужна такая библиотека или такой музей, оба являющие собой, суть, олицетворение ханжества и нарциссизма? И, вообще, долго ли такой "cокровищнице" человеческой мысли осталось уществовать? Доколе извращенный разум человеческий будет присваивать вещам и событиям фальшивые и пошлые титулы?
  
   Об одном преимуществе тоталитаризма перед демократией.
   Cравнительно в недавней нашей истории, имея (как сегодня мы можем говорить об этом) в массе своей крайне ограниченный доступ к информации вообще и к религиозной литературе, как опаснейшему проявлению некоей всемирной, cметающей все преграды и уже разложившей "хилый" западный мир болезни в частности, мы, тем не менее, заполучив едва различимые крупицы божественной мудрости могли быть уверенными в ценности и неподдельности наших находок. Общаясь с теми немногочисленными верующими людьми, которых Господь посылал нам для благословения и назидания друг друга в вере, мы могли, без какой-либо существенной доли риска или сомнения, говорить о том, что, обращающийся к нам человек, в общем, разделяет наши религиозные убеждения, проще говоря мы верим в одного и того же Бога, Творца неба и земли, говорим на языке одних и тех же понятий при, может быть, незначительных (во всяком случае не принципиальных) культовых различиях.
   Официальный запрет свободы вероисповедания при всей его отвратительности, представлял собой своеобразный идеологический фильтр, могущий, подобно первохристианским гонениям обьединить однородное с Однородным. Иное дело сейчас; сегодня вы уже едва ли найдете такого человека, который не верил бы в кого-нибудь или во что-нибудь. Например, некоторые философы придумали теорию безрелигиозной веры. Конечно же такого рода теории, самим фактом своего существования лишний раз подтверждают именно религиозный смысл подобного рода "умствований", несмотря на их безрелигиозное содержание. Отрицанием религиозной веры, ее устарелости и необходимости радикального пересмотра, "мудрецы по стихиям мира сего", как раз и подтверждают незыблимость веры религиозной. Справедливости ради стоит сказать, что такого рода "вера" была присуща человеку всегда, это хорошо показала русская религиозная философия, сумевшая вскрыть глубинные пласты человеческой религиозности, ее основания и движущие силы, сделать априорное заявление о религиозных корнях человеческой психологии, даже кажущейся внешне отнюдь не религиозной и, зачастую, называющая себя даже антирелигиозной.
   Правда нашего времени, однако, состоит в том, что именно сейчас, всевозможные, религиозные (т.е. предполагающие сверхъестественное участие) по своей форме и сатанинские (т.е. направленные на разрушение) по своему содержанию доктрины пытаются (и зачастую небезуспешно) противопоставить себя христианскому вероучению. В общем, сатана всегда искушал христиан, включая самого Господа. Не имея сил уничтожить веру христианскую, сатана, тем не менее, не теряя своей надежды (чем показывает свою ограниченность и конечность) пытается "отточить" стратегию и тактику своей борьбы против Света, имея на то достаточно времени и демонического порыва.
  

Метаморфозы греха.

   Немыслимо и подумать, но отчуждение людей, подчас, столь велико и столь тотально, что их способность видеть и ощущать это отчуждение вследствие годами выработанной привычки, которую они называют самодисциплиной, что на самом деле не соответствует действительности, эта самая их неспособность чувствовать и воспринимать мир Божий в том ракурсе, в котором этот мир действительно существует, может вызвать лишь сострадание.
   Если рыбу, живущую в чистом водоеме поместить в источник воды мутной, то, в скором времени, эта рыба погибнет, ибо ей, попросту, нечем будет дышать. Если отнять у лошади пастбище, загнать в стойло и заставить есть мясо, лишив ее естественной пищи, то, в конце концов, лошадь погибнет от голода. Большинство животных с трудом приспосабливаются к формам существования, чуждым их естественной природе, а некоторые и вовсе не приспосабливаются. Иное дело человек. Постепенным внешним однонаправленным воздействием, человеку можно внушить что, скажем, птицы могут копать норы, кроты летать, а жирафы вить гнезда на деревьях. Говоря образным языком, предназначенный для " плавания в водах чистых", человек предпочитает обитать в "болотистых полутопях", засасывающих в себя все, находящееся вне их и, в первую очередь, живую человеческую душу. С личностью, попавшей в такое "духовное болото", с того момента как она туда попала (хотя никто не знает наверное когда, где и при каких обстоятельствах это случилось) начинают происходить странные метаморфозы. Та духовная нищета, которая мало-помалу овладевает душою уже не воспринимается ею таковой. Отсутствие подлинных взаимоотношений с другими людьми, тех отношений, на которые душа была ориентирована изначально по не от нее зависящим обстоятельствам и не от ее воли и хотения, именно это отсутствие теперь не рассматриваться личностью как потеря, и потеря чрезвычайно серьезная.
   Правильнее сказать, что вследствие своего духовного отчуждения, человек уже не в состоянии сам, своими силами понять или хотя бы представить внутренний порядок бытия и то, как, где и насколько он включен в этот порядок. Находясь в смердячем болоте своей развращенной души, он и помыслить не может как выглядит источник кристальных вод духа удивительной чистоты. Наличествующая реальность же заключается в том, что по собственной воле заключив себя в трясину греха и отчуждения человек уже не может выбраться из нее сам, как бы он не старался, какие бы усилия не прилагал. Недаром апостол Павел говорит "Все совратились с пути, до одного негодны: нет делающего добро, нет ни одного".
   Единственный способ выбраться из своего бедственного положения для таких людей, это попросить помощь извне. Это, по крайней мере, честно. Но не каждый человек хочет быть честным перед собой и перед другими, поэтому многие лгут. Ложь же имеет свойство быть обнаруженной, и, как следствие, рано или поздно человек предстает перед беспощадной реальностью бытия, иногда сраженный ею и сломленный полностью, иногда выдержавший это испытание -"испытание реальностью", удержавшись на ногах, ощутив на себе силу воздействия и мощь истинного, а не псевдо бытия, придуманное человеком отчуждения, закрывшим свой дух на все мыслимые и немыслимые засовы и запоры лицемерия и малодушия, из страха признать свою ничтожность. Но ощущение самой этой беспощадности есть начало добрых изменений. На поверку, к сожалению, современный человек, вследствие происшедшей с ним метаморфозы, не только не ощущает своей духовной ущербности, но, напротив, считает себя духовным, добродетельным и порядочным существом достойным подражания.
   Говорить ему о том, что его бытие разделено бездонной пропастью с бытием истинным требует большого терпения и, подчас, даже мужества, но главное любви и сострадания.
  

О сдерживании похоти.

   Какой силой, Господи, даешь Ты сдерживать похоть? Усиль и укрепи силою Духа Твоего Святого немощную плоть человеческую, положенную Тобой животворить и непостижимым образом "крещенную" грехом в то, чтобы убивать.
  

О соблазне язычества.

   Читая Мережковского чувствуешь себя зрителем-подростком на некоем удивительно-притягательном представлении театра механических кукол причудливо, в духе Мейерхольда двигающихся и, не менее причудливо ощущающих свое движение, с очень, однако живыми и нечеловечески человечными характерами. Думаешь также о той мере язычества, которая вот уже почти две тысячи лет так и не извелась даже в нас, именующих себя христианами и от соблазна которой подчас так тяжело отказаться.
  

О бремени свободной воли.

   Господи, зачем одарил Ты людей свободной волей? Зачем нужна она тому, кто уже принадлежит Тебе и всеми силами, наоборот, старается от нее избавиться? Не хочу я своей воли. Нет в ней ничего, приносящего покой сердцу и мир душе. Пусть, Господи, моя воля станет Твоей, и будет принадлежать Ей навечно. Господи, нет во мне ничего, имеющего какую то цену, лишь Ты, милостливо дающий по неизреченной благости Своей.
  

О воле Господней к грешным.

   Интересны жизненные коллизии и переплетения, которые даешь Ты, Господи. Без веры и любви не понять того причудливого рисунка, который уверенными мазками наносишь Ты на холст, под названием человеческая жизнь. Подчас тяжело бывает понять Твою волю, знаем лишь что она есть благо, что нужна нам как воздух, и мы ждем его дуновения.
   Иногда она подобна горькому лекарству, которое очень не хочется принимать, но найти какую-нибудь лазейку, дабы "миновала тебя чаша сия", необходимая, все же, для духовного исцеления. Подчас же похожа на хирургический нож, режущий и кромсающий наши душу и плоть, причем без всякой анастезии, чтобы с криками, воплями и стенаниями смогли мы разрешиться от мертвящей опухоли греха, поработившей нас.
   Но бывают мгновения, когда воля твоя, Господи, cладка как мед, благоуханна как елей, долгожданна как невеста, выходящая из чертога брачного.
   Господь, Ты дай нам понимания того, что то, что непонятно нам сейчас, не является основанием ставить наше непонимание в один ряд с несуразностью или глупостью, и потому cмело и обоснованно могущее быть "снятым с повестки дня" c целью поиска чего-то нового, отличного от Твоей Воли. Ибо новое еще не значит благое. Многое из того, что мы считаем "новым" не угодно Тебе, Господи, мерзко в Твоих очах. За "новизну" эту прольешь Ты на нас Чашу Своего гнева, если только не покаемся и не вострепещем в благоговении. Дорогой Отец, дай пребывать в Тебе, в Твоих любящих и сильных руках, в Твоей власти и Твоем присутствии.
  

О мистике любимого Города.

   Любимый, славный и страшный город. Великий даже в своем разрушении и упадке. Не потерявший, но сохранивший в своих глубоких метафизических тайниках величавую статность и благородство, cумев пройти через лабиринты того опустоши-тельного, краткого по историческим меркам, но гигантского и трудновыразимого в человеческих понятиях и выражениях разрушительно - удушающего по своей силе, воздействия, которое философы называют убийственным словом "ничто" и, устояв в этом поединке с всепоглощающей "ничтойностью" захлестнувшей мир, этот, нашел в себе силы не кануть в "черную дыру" обезличенного индифферентизма и пошлости, но запечатлеть в своем лоне лик печалей и человеческих, и по сему воистину достоин осуществления тех грандиозных, но так и не сбывшихся надежд великого русского реформатора - чудовища.
   Ты, Грязный город с серым небом, с немытыми и дурно пахнущими мостовыми, увеличивающейся день ото дня армией бомжей, пьяниц, юродивых, бандитов, проституток, наконец, просто больных и измученных людей, чем привлекаешь ты к себе? Всегда несешь ты в себе личину двойственности, там, где слава, честь и величие мирно уживается с позором, скотством и разложением.
   Сколько осталось тебе еще, Великий Город, стоять под солнцем до того дня, когда однажды быв взятым из трясины болотной, вновь и навеки ты уйдешь туда? Впрочем, дух твой не умрет, но очистившись в стихии огня, займешь ты достойное место среди божьих чад во вселенской мистерии отмеченного Провидением дня.

Слово о Храме Божьем.

   Как часто, приходя в Храм для принесения молитвы и хвалы Богу, мы забываем о том, что сами являемся живым Храмом Божьим, Дух которого пребывет в нас, как часто, припадая к иконе, забываем о том, что мы есть нерукотворный, самый любимый и животворящий Образ нашего Господа, и как часто эта наша "забывчивость" cтановится еще одной вариацией старой, но очень живучей "от века" ошибки из которой мы так и не научились извлекать выводы, когда нерадивость наша невольно становится объектом спекуляций многих, не принадлежащих уже Одному, и сами в себе, добровольно, строим мы тот "столп и утверждение" которые зачастую являются причиной всех наших скорбей, тревог, печалей
  

О некоторых сложностях в понимании смысла праведности от закона.

   В 10 главе послания Павла Римлянам, автор говорит: "Моисей пишет о праведности от закона: "исполнивший его человек жив будет им"". И далее он говорит о вере к праведности, вере в то что Бог воскресил Иисуса из мертвых, необходимой и достаточной для спасения. Но ни в 10 главе ни далее нет комментария к приведенным словам Моисея о законе. Каково отношение самого Павла к цитируемому им ветхозаветному стиху? Действительно ли "человек жив будет им (Законом)"? Действительно ли выполнение закона может быть основанием для оправдания? Судя по контексту послания Павла Римлянам как, впрочем, и всех прочих его посланий с очевидностью вытекает категорическое нет. Но некоторые высказывания апостола при поверхностном прочтении, как бы выпадая из общего контекста, не дают твердой почвы для их внятной интерпретации и, посему, могут послужить основанием для всевозможных спекуляций и обвинений.
   Создается впечатление что Павел не договаривает чего-то очень важного; но именно такого "откровения" ждут от апостола его читатели, где да было бы да, а нет было бы нет, где в простой и доступной форме было бы написано нравственное правило, которое невозможно перевернуть "с ног на голову", и ... не получают. Павел просто уходит здесь от прямого поединка со своим главным противником с именем "Закон", словно бы пытаясь сгладить углы, возможно даже отступая, с тем, чтобы выждав и собрав силы, подобно гениальному стратегу снова ударить по закону, этому "столпу и основанию иудаизма" c другого фланга, расчищая ему, Павлу, путь для проповеди Христа, ибо "если закон, то закон, а уж если благодать, то благодать, третьего не дано".
  

О подмене понятий.

   У того же С. Булгакова находим столь мучительный для "века нынешнего" парадокс, когда убегая всем порывом душевным от рационального к мистическому, убегание это, и довольно четко, прописывается им языком ratio. Уверенно и ревностно клеймя спекулятивную философию, автор, тем не менее, совершает это, пользуясь "профессиональным инструментарием" все той же спекулятивной философии. Критикуя всевозможные философские построения и конструкции разношерстной философствующей братии, отец Сергий в то же время предлагает свою, во многом привлекательную модель философии или, точнее, философствования, полностью отвечающую стандартам критикуемой им классической философской рефлексии, в известной степени подрубая тем самым тот сук, на котором сидит сам.
   Итог: говорить о мистическом языком рационального нельзя (об этом порой лучше просто помолчать в благоговении перед тайной неизреченной, несмотря на великий и кажущийся вполне обоснованным с точки зрения понятий нравственности соблазн апологетики мистическо-метафизической составляю-щей бытия). Говорить о трансцедентном в понятиях абстрак-тного логизма и спекулятизма значит, по крайне мере проявлять поверхностность и недальновидность при выработке стратегии той или иной философской системы.
  

О разрушении и преображении.

   "Разрушьте Храм сей и Я в три дня воздвигну новый" - говорил Господь. Жизнь, слава, преображение во всем известном и запечатленном служении Иисуса Христа - не следуют ли они в своей онтологической последовательности за унижением, болью, разрушением и смертью? Была бы слава столь славной, если бы в жизни Спасителя ей не предшествовали невиданный позор и крайнее унижение? Поэтому, нельзя ли говорить о том, что разрушение в своем сакральном смысле, при всей парадоксальности такого подхода, является, в известной степени, онтологической "предтечей" возрождения и преображения, и что две эти противоположные категории, суть, мманентно связаны друг с другом? Наконец, не справедливо ли то, что мы вынуждены постоянно и самозабвенно, именно уничтожать самих себя, свой грех, свою "ветхость"; когда мы просим Господа выжечь греховный элемент, внутренне присущий всем в "веке нынешнем", и пусть даже получить "клеймо", только бы на нем было начертано имя Иисуса Христа? Павел говорит, что "и доныне тварь стенает и мучается". Это значит, что тварь и человек постоянно диструцируют, будучи "наказуемы и уничижаемы Богом", но не с целью уничтожения ради уничтожения, а лишь для ее, твари, последующего прославления и преображения во главе с Господом Иисусом Христом, Который и сейчас имеет на Себе "клеймо" в напоминание о страстях человеческих, страстях разрушения и смерти, образ мертвого и воскрешенного человечества, запечатленного на руках и ногах Того, Который не изведал греха.
   "Разрушьте Храм сей и Я в три дня воздвигну новый ". Иисус здесь говорит о Себе, о Своем Теле. Стихия разрушения здесь внутренне оправдана и обоснована, как единственно возможная онтологическая предпосылка для возрождения и преображения.
   Уничтожение физическое "красной нитью" проходят через всю историю Ветхого и Нового Мира начиная с Потопа и кровавых войн, когда вставал народ на народ и уничтожались целые племена и народы. Есть ли во всем этом разумное основание, или это абсурд, и сам Бог, устроитель бытия - абсурд, как говорил мучимый страхами и сомнениями С. Кьеркегор и его российский последователь и ученик Л Шестов, а, впрочем, не только они. И как знать, не в уничтожении ли и смерти во всей их фатальности и неизбежности вызревают истинные логосы Возрождения и Жизни?

О русском ренессансе.

   Возрождение русских традиций - все сейчас в том или ином ракурсе, в зависимости от степени личной заинтересованности, уровня культуры (либо ее отсутствия) и ряда прочих нюансов говорят об этом: от нечистых на руку политиков-клерикалов, кичащихся своим "патриотизмом", более похожем, однако, на цирковое представление фигляров в духе господина Жириновского и господина Ампилова, до людей действительно думающих, подвижников духа, кои не крикливыми лозунгами и лиходейством, но делами и всей своей жизнью демонстрировали боль и участие в жизни Родины. Последних, к сожалению ли (а может быть и нет) не показывают на телеэкранах и от "сотрясателей воздуха" их можно отличить хотя бы тем, что они никогда не фиглярствуют. Как же жить рядовому российскому обывателю в условиях повальной и совершенно нездоровой политической и идеологической истерии, несравненно более тотальной и массовой, чем так называемая идеология " советского режима". Что и говорить, бывшие советская идеология выглядит дебиловатой дурочкой в сравнении с нынешней идеологией "нового мышления", со своими радикально новыми методиками воздействия на культуру и мировоззрение обывателя.
   Нынешнее идеологическое воздействие на рядового человека в России тоньше, и вместе с тем несравненно более эффективно по своим разрушительнрым последствиям, чем когда либо раньше в истории. Один этот факт может заставить задуматься о многом и задуматься надолго. От века существующая доктрина homo-sapiens - управлять, ныне, кажется, достигла той полноты зрелости, которая в состоянии полностью изменить весь мировой порядок, и не только в России, хотя не исключено, что именно Россия будет инициатором таких всемирных изменений, добровольно признав себя своеобразным детонатором той критической массы, являющей собой сегодня почти одну шестую часть земного шара, застывшей в недобром предчув-ствии всемирной опасности, исходящей из каких-то темных и уродливых кулуаров мировой истории...
  

О лечении застарелых ран.

   Священник с черной бородой и такой же черной шевелюрой, с карими глазами, в которых чувствуется что-то соколиное - может быть тот странный блеск, рождающий подчас до боли знакомое чувство смущения, корни которого, однако, никак не удается проследить - говорит что-то об "оскотинивании" человека, что есть, суть, деградация всего человеческого рода. Говорит он об этом спокойно, недвусмысленно раставляя акценты, делая красноречивые паузы, будто - бы давая аудитории самой делать выводы, в то время как выводы эти бесстыже, абсолютно не учитывая так называемое право нравственного выбора человека, этой самой аудитории навязаны. Почему бесстыже? Потому что о больном человеке, а тем паче о больном обществе нужно говорить со скорбью и слезами на глазах; такие темы, как болезнь или здоровье нации не могут быть предметом эпатажа. Этим нельзя бросать вызов пусть даже и больному, страждущему, но не потерявшему своего образа Божьего, роду человеческому. Именно об этом, похоже, и позабыл наш уважаемый священник. Уж себя то он явно не причисляет к "оскотиневшей" и " обыдлевшей" братии. Наверное он думает так, потому что на нем ряса и огромный, в полгруди, серебряный крест. Вероятно, он уже парит величаво "в заоблачных высях духа", осматривая и по своему "сочувствуя" с высоты своего собственного "полета", этой деградирующей массе народа, коей путь в "стихию духа" закрыт, ибо должно сперва обрубить все зло, темное и сатанинское в природе человеческой. Именно эта прерогатива, по "скромному" измышлению священника - право контролировать и активно вмешиваться в процесс "выкорчевывания" зла из грешной души человека - принадлежит этому " рыцарю и крестоносцу Церкви".
   Наверное нет смысла говорить о том, насколько соответствует подобная идеология, которая, увы, захлестывает и Православие, пытаясь разрушить его изнутри с зари христианской эры; насколько соответствует сие "философствование" проповеди Христа. Священник сей и масса подобных ему идеологов-спекулянтов будут всегда нападать на общество, на Церковь и веру. Но все что они могут сделать - это лишь "жалить в пяту". Церковь - всегда будучи "Столпом и утверждением Истины"- выстоит, подобно тому, как выдерживала Она атаки и нападки тысяч идеологов борьбы с "обыдлением", "нечистотой" и "сатанизмом" каленым железом, с целью сохранения "чистоты веры".
  

О безмолвии.

   Там, где кончается стихия слова, там начинается стихия слушания, безмолвного созерцания, молитвы неизреченной, молитвы духа.

Собор человеческих сердец.

   Давайте посещать друг друга, давайте целовать друг друга целованием уст духа, хваля Господа, возводя Храм новый, Нерукотворный, cотворяя Собор Могучий, Вечный и Неуничтожимый - Собор человеческих сердец, не подвластный времени и меняющимся обстоятельствам, Самодостаточный и Торжествующий Собор Любви.
  

Бытие.

   Воистину, все мы являемся сопричастниками величайшей космической мистерии Вселенной под именем Бытие.
  

Слово о С.Булгакове.

   Хоть и является Булгаков апологетом культуры, да культуры христианской, хоть и почитает Федорова, хоть и антропоцентрик, но.... не безнадежный

Желание Божье.

   Бог хочет.... Бог не хочет и не может хотеть, ибо любое хотение и желание возникают от недостатка чего - либо. Если Бог хочет, значит Ему не хватает, но такое утверждение неверно, ибо Бог есть Всеобьемлющая Полнота...
   В отношении любви и веры, которых Бог ожидает от человека. Он ничего не ожидает, потому что все знает; ожидает пребывающий в неизвестности. Для Бога же известно все - известно кто уверует в Него и кто отвергнет, кто положит жизнь свою на алтарь веры, а кто нет, кто откликнется на вечный зов, а кто пренебрежет.
   Не вытекает ли из сказанного, что Творец в принципе безучастен к твари? Нет, ибо Божественное Бытие априорно подразумевает наличие Субъекта и Объекта. Если есть любовь, должен быть сосуд ее наполняющий; если есть трансцендентное, значит неизбежно и оправдано существование имманентного; если есть святое, значит должно быть и тварное.
   Кто-то скажет: В таком случае Бог не есть Полнота, поскольку Ему все - таки кое - чего не хватает, - а именно самого Бытия. Выходит, что Всемогущий Бог не всемогущ, поскольку Он связан с Бытием. Другими словами Всемогущий Промыслитель просто не в состоянии дать разводное письмо своей невесте - Бытию, которое Он перманентно порождает.
   Отец Павел Флоренский говорил, что приблизиться к полноте Божественной Премудрости возможно лишь посредством закона антиномизма. Наибольшая Полнота Бога раскрывается именно в Его антиномиях. Может быть это и так. Но откуда же берутся эти антиномии, какова их природа? Антиномичный характер Бытия Бога в понимании человеческом априорно вытекает из -за нежелания последнего осознать и признать факт существования Бога в Вечности а не во времени. Люди почему-то упорно придерживаются логики "Если я живу и мыслю во времени, значит и Бог так же живет и мыслит во времени". Отсюда недоразумения, разглагольствования, отсюда философия. Философствовать же можно долго и исступленно, при этом не уловив Истины и даже не приблизившись к ней
   Именно этот принципиальнейший момент Божественного мироздания является ключем к пониманию неизбежности антиномий, возникающих при попытках рационального человека, живущего во времени осмыслить Премудрость Божию, пребывающую в Вечности.
  

Европеец в России.

   Европейского человека в России ожидает "букет приятных неожиданностей " в виде специфического набора идеологических клише, ни разобраться в коих, ни тем более выпутаться бедняге нет ни единого шанса. Причем чем более активно он действует, тем более безнадежно путается и увязает подобно жалобно жужжащей мухе, имеющей несчастье залететь в тенета коварного паука.
  

О человеке-машине.

   Когда человек превращается в машину, иначе говоря вырождается, его поведение становится механическим случайным набором действий, характеризуемых той или иной степенью целесообразности. Причем эта степень имеет безусловную тенденцию убывания.
  

О самообольщении.

   Дав увлечь себя словечками типа "пресно", ""поверхностно", "примитивно", "убого " и.т.д. очень легко, подчас, достичь полной самоизоляции, полагая при этом что достиг святости
  

О воплощении идей.

   Платон несомненно был прав, говоря о том, что идеи могут найти свое воплощение как через человека, так и вне его; творческая сила Логоса - величайшее тому подтверждение.
   Идеи не только живы, что не вызывает никаких сомнений, но они так же персонифицированны и личностны. Именно идеетворчество есть связующая нить человека с Богом, который и есть тот неуничтожимый Образ, который и был дан человеку Творцом.
  

Об "адскости ада.

   В чем "адскость" ада? В бессмысленности существования и перманентном отсутствии покоя тех, кто его населяет.
  

О боге экзистенциализма.

   Бог экзистенциализма все же не может быть назван библейским Богом, хотя и очень близок Ему. Великолепную характеристику экзистенциального Бога; Бога Къеркегора, Шестова, отчасти Бубера дал Р.Ролан в своем романе "Жан-Кристоф", устами своего главного героя говоря, что Он "Бог - бездна. Бог - пропасть. Костер бытия. Ураган жизни. Все безумие жизни, без цели, без узды, без смысла, - ради самого исступления жизни".
   Далее автор красноречиво и точно, следуя глубокой внутренней интуиции прописывает нравственное credo къеркегоровско - шестовской философии страха, боящейся помыслить последнюю Правду, своего рода тайный гимн экзистенциализму: "Здоровый, сильный, свободный человек - вот единственная добродетель, так к черту же все остальное".
  

О культуре и вере.

   Религиозность согласно христианскому вероучению есть способ воплощения веры, продиктованный языком культуры. Сказанное, однако, отнюдь не означает, что мистическое постижение веры возможно лишь религиозным путем. То есть, существует и внекультурный путь вхождения в веру. Вера антикультурна в принципе, так как культура есть средство разделения, вера же, наоборот - сближения. При этом вера не противостоит культуре.
   Православие культурно, потому что оно символьно. Так же и культура начинается там, где рождается символ.
  

Оракулы нашей эпохи.

   Что является знамением нашей эпохи? Пошлость и сатанизм. Пошлость - потому, что нынешний духовно нищий человек совершенно добровольно отчуждает себя от Бытия, отказываясь от Вечного в пользу временного. Сатанизм - потому, что нынешняя эпоха - есть эпоха творения кумиров и небывалого им поклонения. Нынешняя эпоха, впитав в себя сатанизм прошлых столетий, дав ему благодатную почву для роста и становления, как никогда ранее возносит и боготворит рукотворное.
  

О любви Божией.

   Бог, философа наполняет любовью философа, ученого - любовью ученого, благородного - любовью благородного, раба - любовью раба. Каждого в меру его.
  

О нарциссизме культуры.

   Человек культуры любит, гордится, и даже в тайне нарциссирует ею. Подобно болтливым кокеткам, деятели культуры, всевозможные культурологи и философы собираются вместе чтобы "пофорсить" и порисоваться друг перед другом своими новыми измышлениями, которые они меняют чаще нижнего белья.

О духовной профилактике.

   В жизни каждого человека бывают такие моменты, когда наступает период испытаний. Что же делаем мы в такие времена? Хотим избежать тяжкого бремени? Начинаем бороться и противостоять? Ожесточаемся? Всякое бывает. Многие уверенно полагают, что резистентные способности их психики, их духовного и физического здоровья способны противостоять деструктивному фактору любого стрессогена, а, стало быть, и противостоять испытаниям духовного и физического плана человек в состоянии. Существенно, что такого же мнения придерживаются и многие верующие люди. Бог, - говорят они, - будучи Мудрейшим Устроителем Мира и единственным Сердцеведом уже заложил в человека некий "минимум" его резистентных способностей, причем в самом широком смысле этого слова. Иначе говоря человеку сделана "инъекция" против воздействия практически любой, вплоть до самой изощренной формы зла. Но, как известно, прививка еще не является стопроцентной гарантией от заражения. Значит, - говорят они, - нужна профилактика. И, в общем, это так. Но какой должна быть профилактика болезней духовных? И вот здесь появляется источник всевозможных соблазнов и преткновений, причем очень опасных как для каждого верующего человека отдельно, так и для Церкви в целом. Если антивирус зла имманентен человеку, если семя преображения уже посажено - утверждают многие, - значит его надо бережно выращивать. Безусловно. Но как? Вопрос очень важный; ведь такой же идеологии предерживаются не только люди неверующие, но, зачастую, открыто хулящие Бога, во всяком случае в христианском Его понимании. Всевозможные оккультные, мистические общества восточного типа, развитие психологической науки, нетрадиционной медицины и множества других сфер человеческой деятельности являются ярчайшим побтверждением этого тезиса. Объединяет всех их опять таки убеждение в том, что порочная и падшая природа человека может быть изменена в лучшую сторону, причем изменена духовно. В чем же различие между духовным изменением человека в христианском и нехристианских мировоззрениях? И, вообще,- спросит некто,- где граница этих двух? В Откровении Божием. Именно в Нем положено то основание, которое точно отделяет Библейское понимание Мира и Человека от всевозможных мировых учений. Практически все религии мира говорят, что есть зло и с ним нужно бороться. При этом, преодолевая зло, человек избавляется от него, становясь, соответствено более духовным и богоподобным. Это не христианский взгляд и, тем не менее, в таком же идейном русле мыслят очень многие христиане, либо называющие себя таковыми. В чем же принципиальное различие христианского и нехристианского подходов к рассматриваемому вопросу? Имея образ Божий, человек не имеет права собственности на него. Многие, похоже, об этом позабыли и рассматривают свое богоподобие, как нечто достигнутое ими самими в процессе своего "духовного становления". И то семя, которое дало корни в их душах, считают вырастившими сами, забыв, что лишь создали условия. А какие условия создали, таков и произрос плод. Поэтому и прививка против зла, не соблюдающему соответственной профилактики не дает результата и, стало быть, резистенция такого человека иллюзорна. Известно, что сатана существует для того, чтобы убивать, воровать и уничтожать. Он же, будучи квинтэссенцией мирового зла - есть причина всех стрессов, страхов и ожесточения которые когда либо знал мир. Стесс в жизни человека - лишь реакция, причем весьма убедительная, на его присутсвие как деструктивный смрад Небытия, как агонию Бессмысленности и Абсурда. Не редки и безусловно справедливы слова верующих об укрепляющей роли Ходатая перед своими пасомыми, когда последние взывают к своему Первосвященнику в молитве о помощи.
   Но какой смысл вкладываем мы в эти слова? И среди верующих здесь есть серьезные разногласия. Одни считают, что человек - соверен и хотя он он бесконечно меньше Бога, сей факт ничуть нге умаляет человеческого суверинитета. А где суверинитет, там и собственность. Собственность мышления, собственность творчества, собственность любви, собственность веры. Все это, - утверждают многие, - имманентно самой природе человека в том втде, в каком само Бытие мира предопределено Богом. Другие же, наоборот, всячески отрицают наличие какого-либо суверинитета и свободы у человека. Свобода человека, - говорят они, - лишь в беззакониях им творимых. Человек ничтожен и жалок, - продолжает данная сторона, - и все что он может - лишь быть рабом своих необузданных страстей. Впрочем, ситуация небезнадежна. Возрожденный верой, человек получает суверинитет от Бога в дар. Именно этот суверинитет, даваемый даром, а с ним и определенную духовную собственность, они называют благодатью. Иначе говоря, суммарная мысль даной группы верующих следующая: человек не имеет ничего имманентного; все что он имеет определено волей Божьей. Таковы две крайние позиции религиозного сознания. Разумеется, существует взгляд, расположенный где-то между этими двумя, который, вероятно, наиболее точно характери-зует истинное христианство.
  

Слово к пониманию природы Царствия Небесного.

   Мир Божий, Царствие Небесное бесконечно в смысле своей акциденции, своей абсолютной тотальности раскрытия потенциального и его актуализации и одновременно этот Мир не имеет ни временной, ни пространственной направленности. Просто геометрическая точка.

О понимании жизни светил у Оригена.

   По Оригену солнце, луна, планеты, светила как и люди живы и имеют души. Но так как "тварь покорилась суете не добровольно, но по воле Покорившего ее ", то и светила небесные целокупно со всей тварью "стенают и мучаются доныне". Выходит, что и обязанности свои, которые определил им Бог, - освещать дела людские, - светила выполняют недобровольно, но как бы по принуждению. Значит и точное движение звезд и планет - это "ярмо" для их "светоносных" душ, когда- то во времени потерявших свою свободу и ставших рабами этого времени и необходимости. Их движение и свечение являются атрибутами несвобод, тысячелетним воплем и непрекращающимся стенанием по утраченному совершенству и гармонии. О том, каков будет конец светил Ориген ясно не говорит, но, ссылаясь на авторитет Писания, намекает, что они "живут надеждой". Надеждой на обретение утраченной свободы и божественности, чистоты и единства, а не выполнение подневольного и неблагородного долга " высвечивания " человеческих пороков, от нечестивости и скверности которых ослабляется и гаснет самый свет звезд.
  

О желании Богопознания.

   Отцы Церкви учили, что Бог открывает Себя тем, кто желает познать Его. Иначе, первое и непременнейшее условие познания Бога - желание Его познать. Поэтому наиважнейшей обязанностью Церкви должно быть бережное и трепетное взращивание этого желания. Никто не знает как человек от неверия переходит к вере. Здесь тайна. И все же нет сомнений, что переход этот осуществляется водительством Святого Духа. Переход к вере таинственно неповторим и антиномичен. Бог, Дающий Бытие, каждому Своему духовному чаду дает личное, неповторимое бытие и неповторимую веру. Любовь к Богу также антиномична - она сокровенна и открыта. Сокровенна - потому что переживается как первая. Открыта - потому что направлена вовне Любовь к Богу - нескончаемая Симфония, гимн Бытию, космическая Поэма. Любовь к Богу - это освобождение от отчаяния, отчуждения и абсурда. Любовь к Богу - это обретший максимальную полноту и предельно выявленный смысл.
  

Отходная молитва миру.

   Что может сравниться со страданиями Богочеловека на Кресте: когда плоть разрывается и агонизирует? Ромен Ролан писал: "Нет ничего общего между идеей страдания и живым существом, которое страдает и исходит кровью. Нет ничего общего между мыслью о смерти и судорогами тела и души, мятущейся в предсмертной муке ". Это правда. Через все это прошел Богочеловек. При этом у Него была и другая бесконечно более невыносимая правда: та правда, которая незадолго до Креста кровавым потом выступила на челе Спасителя, возопившего к Отцу: "Да минует Меня чаша сия " и тут же смиренно добавившего: "впрочим не Моя воля, но Твоя".
   Богочеловек на Кресте, Чаша Гнева Божия еще не испита. Что же означало для Спасителя испить Чашу Гнева? Это значило, что извечно существующий от Отца Сын, соединенный с Ним "нераздельно и неслиянно" стал отделен. Божественная ипостась Бога покинула Христа. И этот вопль, вопль умирающего мира, не сравнимый ни с какими человеческими чувствами и переживаниями мы слышим вырывающимся из уст Сына Божия: "Отец Отец, почему Ты покинул Меня". Конец истории. С похоронами Христа мир хоронит себя. Смерть Иисуса - отходная молитва миру. Скорбь и теснота длятся три дня, никто не посмеет сказать что же будет дальше, пока на третий день Отец не воскрешает Сына, возвращая Ему навечно божественную ипостась и чин Царя и Первосвященника, которому поклонятся "все народы и языки". Теперь Закланный Агнец становится Царем нового мира и на обломках истории воздвигает Царство Бога.
  

О свободе веры.

   Бог так управляет обстоятельствами человека, чтобы будучи помещенным в ту или иную жизненную ситуацию, последний всегда мог сделать свой экзистенциальный выбор. В сущности, вера рождается лишь тогда, когда есть выбор, а выбор является несомненным атрибутом свободы, кровно роднящим Творца с Его любимым творением - человеком.
  

О втором пришествии Христа.

   Первохристианская община не знала о временном разрыве между 69 и 70 седьминой Даниила, о котором спустя две тысячи лет столь уверенно можем говорить лишь мы - люди конца двадцатого века. Она жила с упованием на скорейшее возвращение Господа в сердечной простоте и проповеди Евангелия, поминая слова Христа: "Ибо истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израилевых, как придет Сын Человеческий" (Мат. 10 : 23).
  

О невозможности интеллектуального осмысления веры.

   Основная ошибка мудрецов и мыслителей в том, что они рассматривают веру как философскую категорию, не только требующую осмысления, но и могущую быть осмысленной в принципе. Такой подход совершенно дискредитирует характер веры как личной экзистенции.

О силе слабости.

   Человек, пишущий о своей слабости, отдающий этому делу время и старание - уже силен, ибо радость творчества, пускай повехностного, пускай неполноценного и убогого - сама по себе уже есть несомненная сила
  

О единстве и многообразии.

   Многообразие интерпретаций не отражается на единстве экзистенции Истины.
  

О дискредитации национального в России.

   Нынешняя идеология учит людей тому, как нужно выживать. При этом в свою орбиту она вовлекает такие области знании как психология, психоанализ, шизоанализ, восточные культы, всевозможные синтетические учения, типа космизма или движения "новой эры" и пр.
   Нынешняя философия озабочена созданием новой философской системы, призванной "адекватно рефлексировать на реалии цивилизации конца 20 века". В конце концов, речь, опять же, идет о синтезе. Но, что интересно, если западный синтез своим онтологическим стержнем имеет классическую религиозную рефлек-сию, то российская его разновидноость представлена наукой, точнее научной утопией. Некая самозабвенная надежда, непрекра-щающаяся мечта.
   Сегодня едва ли является модным мечтать; по крайней мере в смысле научно - технической романтики русских мечтателей - технарей. Это не значит, что в русской ментальности изжилась ее утопическо - преобразовательная составляющая. Национальную идеологию не так легко изменить. В России таковая всегда имелась, при том, она довольно часто, силою внешних обстоятельств эта идеология вынуждена была укореняться в непролазные глубины национального сознания. Глубоко неправы те, кто говорят о распаде и деградации русского национального характера. В своей онтологической сущности он не изменился со времен Владимира - крестителя Руси и Ивана Грозного вплоть до наших дней. Цельность и онтологическая преемственность русского менталитета проявилась и в создании первой в мире страны Советов с ее незабвенными вождями, чья деятельность также была направлена на преобразование мира, через преобразование его субьекта - человека.
   Та же стратегия во многом присуща и нынешней российской власти, которая попытками внешнего снятия и дискредитации национального в России, подспудно, и вполне сознательно "взгревает" эту стихийную силу национального характера, постепенно доводя его до температуры "взрыва". В России сегодня есть силы, для которых жизненно важным является вывести наружу, сделать предельно явной ту несомненную, имманентную русскому человеку национальную черту - служить единой идее. Выпестовав и взлелеяв путем спекуляций национальным достоинством нового человека, эти силы сделают попытку преобразовать и переделать весь мир. Служение единой идее на деле будет означать полную непримиримость к любым другим идеологиям и мировоззрениям и новую невиданную доселе волну национального мессианизма, которую едва ли кто - либо сможет удержать.
  

Диалог Я и Ты в русской религиозной философии.

   Лев Толстой искал экзистенцию бытия в вере, точнее в признании необходимости веры, но делал это рационально, посредством "умного зрения". Субьективно понимая необходи-мсть веры, он, одновременно, искал необходимости делать добро. Его Я искало его Ты, направленно двигаясь от "тьмы" к "свету", от "плохого" к "хорошему", "убогого" к "возвышен-ному". Нашел ли, однако, для себя примирение этой мучительной двойственности великий русский писатель? Видится, что экзистенциальный выбор Л.Н. Толстого, будучи направленным к Ты, вернулся к Я, многократно "раздув" его гуманистической силой своего учения. В итоге примирение Я и Ты для Толстого так и не состоялось. Однако, только ли на рациональном уровне как раз этот диалог не возможен? Лев Шестов писал: "И так же, как обычно человек рвется от тьмы к "свету" (тот же гр. Толстой, к примеру), так в некоторые минуты его неудержимо влечет прочь от "света".
   Вторая половина этой цитаты, очевидно, касается проблемы нравственного выбора другого русского писателя и мыслителя Федора Михайловича Достоевского. Жизненная драма Достоевского "прописывается" Шестовым языком экзистенциальной философии: "Бывает, что человек в минуты отчаяния или экстаза страсти разбивает тысячелетние твердыни философских или иных предрассудков и вырывается на ту божественную свободу, в которой последние схоластики не побоялись увидеть всеми отвергнутый произвол". Достоевский своим мировоззрением декларирует: Я - человек, без Ты - Бога - существовать не может, в своей вере писатель выбирает не абстрактное бесформенное божество под именем "гуманизм" или любым другим именем, но конкретного Живого Бога, Бога Сущего.
   Достоевский выдвинул нравственный принцип сосуществования Я и Ты, чем является любовь, однако этически не расшифровал свой нравственный принцип, трансцендировав его и введя в ранг Произвола, Божественного Произвола. Хотя, конечно же, если Божественный произвол, как своеобразное экзистенциальное противостояние этому миру, а может быть, его отсутствию, захлестывает Достоевского в те или иные моменты бытия, обусловленные его личным чувствованием пульса жизни, как некоего мистического откровения, то в промежутках между этими откровениями все вновь подчиняется рассудочно постигаемым концепциям неизбежности-причинности и порядком.
   Похожие духовные борения Я и Ты видим у свящ.Флоренского. Вот что он пишет: "Я не знаю, есть ли истина, или нет ее. Но я всем нутром ощущаю, что не могу без нее. И я знаю, что если она есть, то она - все для меня - и сила, и жизнь, и счастье. Может быть, нет ее, но я люблю ее, люблю больше, нежели все существующее. К ней я уже отношусь как к уже существующей, и ее - быть может, не существующую. - люблю всею душою моею и всем помышлением моим. Для нее я отказываюсь от всего - даже от своих вопросов и сомнений. Я, сомневающийся, веду себя с ней, как не сомневающийся. Я, стоящий на краю ничтожества, хожу, как если бы я уже был на другом крае, в стране реальности, оправданности и ведения Трояким подвигом веры, надежды и любви". Здесь мы уже видим проблески такого соотношения Я и Ты, когда подчас эти ДВА, неслиянно и нераздельно, становятся суть ОДНО, а, может быть, создается только иллюзия того, но иллюзия эта так сладка, что не хочется расставаться с нею. С особенной силой мы видим это у Достоевского в период, когда, по меткому сравнению Шестова, Ангел смерти, снизошед на писателя, одарил его способностью иного видения, а, может быть, видения Иного.
   Возможно ли, однако, абсолютное преодоление расколотости, двойственности, отчужденности Я и Ты? Имеет ли этот диалог свое нравственно-этическое завершение? М.Бубер говорит: "Становясь Ты, человек становится Я". Значит, этим последним шагом эволюции "Я - Ты" является становление. Это уже не мистическое откровение, не та невыносимо слепящая "вспышка сверхновой", после которой, однако, наступает непроглядная тьма, но непрекращающийся процесс личностно-творческого единения ДВУХ, уже являющихся ОДНИМ сущностно. К этим последним относятся святые и пророки-апостолы. Как сказал один мудрый человек, относительно святого мы никогда не знаем точно, что в нем от него самого, а что - от Бога, сущностные противоречия Субъекта и Объекта Я и Ты здесь стираются, воля Я трансцендируется, фактически объединяясь с Ты - Богом. Такое состояние не сконцентрировано и принципиально не ограничено временными рамками, будучи направленным в Вечность.
   Итак, само понятие экзистенциального выбора веры, при попытке более глубинного сущностного рассмотрения, распадается как бы на три: первое есть выбор пассивный; в нем может быть лишь иллюзия активности, но самой активности еще нет; вторая и третья составляющие - активные.
   Однако, применительно лишь к последней составляющей, иногда называемой освящением или святостью, возможно использовать префикс -в. Если нравственный экзистенциальный выбор ограничивается признанием, или собственно выбором, то, согласно религиозной этике, применим префикс -по. Например: жить по любви, по Благодати, по Богу. Когда мы говорим о становлении или освящении, которое никогда не станет, но всегда становится, мы можем жить в любви, жить в Благодати, жить в Боге, в Истине.
   Иисус Христос говорил: "Я и Отец одно" (Ин.10:30), "Видевший Меня видел Отца" (Ин.14:9). Иоанн пишет: "В начале было Слово, и Слово было у Бога и Слово было Бог" (Ин.1:1). Здесь мы видим ту совершенную связь Я и Ты, находящуюся в вечном становлении, в том становлении, которому не было начала и не будет конца, о котором никогда нельзя будет сказать "стало", которое есть Живое Слово, Живой Бог, Живой Богочеловек. Нравственное становление веры человека, являясь завершением его экзистенциального выбора, происходит когда-то, где-то и как-то, и являет собой духовный процесс постижения человеком себя, Мира, Бога, представляет собой своего рода нравственную эволюцию личности, чем облекает себя в привычный для нашего экзистенциального, да, пожалуй, и рационального восприятия бытия.
  

***

   Одни хвалят Константина Великого за то, что он издал эдикт о веротерпимости, другие за то, что он построил новую столицу Рима, третьи - за то, что он создал храмы на Святой Земле. Все это так. Но основной подвиг Константина как человека и как христианина в том, что принятие христианства для него не являлось вопросом коньюнктуры или выгоды, но предметом долгих и порой мучительных размышлений и переживаний, растянувшихся на целую жизнь. То, что он умер со Христом свидетельствует о том, что император священной Римской Империи, могучий властелин вселенной даже на смертном одре смог одержать хоть и последнюю, но зато самую важную победу в своей жизни.

***

   Воздаяние эротично.Впрочем, не всякое, но лишь то, которое предельно объективировано на берущем и лично отождестляемо с ним.

***

   Бедная и несчастная Россия. Сколько еще осталось Тебе жить в сознании и памяти людей? Издерганная и измотанная, выбивающаяся из последних сил, ищешь Ты глотка свежего воздуха, задыхаясь в зловонии всеобщего отступничества и предательства. Некогда заступница и покровительница многих, сегодня как стыдливая воровка ищешь Ты приюта. Давая приют многим, ныне сама живешь единственной мыслью о теплом и сухом угле. Долгое время, живя в палатах, как подобает знатной госпоже уже готова Ты перебраться в залатанную лачугу пошлости и цинизма, где дадут есть и приютят, а после этого будут бить палками по голове и одевать терновый венец. Когда ты была гордая и свободная, находилась в рассвете своей красы, Тебе завидовали, Тебя боялись, Твое своенравие было невыносимо тем, кто Тебя окружал, ибо знали они, что Тебя не посадить на цепь никогда. А сегодня Ты разодранная и больная сама готова заковать себя в кандалы за нищенский паек, но и этого никто не даст Тебе.
   Жизнь страны похожа на жизнь отдельного человека: спады и подъемы неизбежны. Результат развития - движение воли. Главное иметь волю к правде и свободе. Что всех нас может спасти сейчас - это скрытая в Твоих мистических глубинах неумалимая жажда свободы, которая рано или поздно стряхнет с Тебя путы внутренней несвободы и рабства и тогда, вырвавшись на просторы правды Божией к пажитям Духа сможешь почивать в обители Отца Небесного навечно.
  

О несостоятельности исторического релятивизма.

   11 сентября 2001года был нанесен удар по Соединенным Штатам Америки. Произошла страшная трагедия. Погибли тысячи невинных людей со своими судьбами, планами, мечтами. Чья-то невидимая, но невероятно жестокая и вероломная рука унесла их жизни. В чем причина происшедшего? Пытался ли вообще, кто-либо честно и объективно ответить на этот вопрос, не защищая при этом чьих-то интересов? Наука учит, что любое общественное событие может быть осмыслено только в контексте его исторического прошлого. Рассматривал ли кто-либо трагедии Югославии, Российского Северного Кавказа, Палестины, Афганистана, других "горячих точек" 21 века, не говоря уж более ранних эпохах с позиций глобального исторического охвата? А если и рассматривал, то на каком историческом промежутке? Месяц, год, век?
   К сожалению нынешние "демократические" идеологи усердно пытаются донести до нас искаженную картину современных социальных катаклизмов, основанную на историческом релятивизме. Исторический релятивизм предполагает возможность, бесконечного количества различных, порой взаимоисключающих интерпретаций социального явления, в его конкретно-историческом срезе. При этом отрицается сущностная преемственность и метафизическая укорененность самого истории-ческого процесса.
   Шахматист для победы должен проанализировать ситуацию на доске на несколько ходов вперед, и уж по крайней мере на один больше чем противник. Непредвзятый общественный исследователь для создания цельной картины социального явления обязан, наоборот, проанализировать его на несколько ходов назад, причем чем шире исторический срез, тем более вероятно получение объективной интерпретации социального явления или процесса. При всей кажущейся простоте приводимых доводов, осмысление социальных явлений с позиций глобального исторического охвата на сегодняшний день не осуществлялось, или, что практически тоже самое, обществу они недоступны.
   Войны, революции, иные общественные катаклизмы и трагедии, - не являются ли они следствием одной причины, имевшей место некогда в истории, и не пожинаем ли мы ее горькие плоды сегодня? В религиозной практике ответ на этот вопрос получен давно. Причина трагедии человечества - грех. Социальная наука не может апеллировать к религиозной терминологии, хотя внутренний понятийный смысл остается. Для обществоведа более приемлемо понятие воли.. И если уж мы говорим о двигателе истории, то, несомненно, это человеческая воля. Индивидуальная воля может слагаться в групповую (общинную, кастовую, религиозную, национальную) формируя, при этом локальный, либо глобальный исторический процесс, путем формирования, реализации и отстаивания своих ценностей. При этом, основным (но не единственным) критерием формирования групповой воли является наличие идеи, ее формирующей и "цементирующей". Но идеи не приходят "с небес", их рождают люди, и значит групповая воля формируется и укореняется индивидуальной, т.е. индивидуумом или небольшой группой людей. Едва ли кто-либо из здравомыслящих будет оспаривать вышеизложенное. Cледующим вопросом, который встает перед исследователем будет - является ли исторический процесс арифметической суммой групповой или индивидуальной воли, взятой на определенном историческом срезе? Существует ли внутренняя диалектическая связь общинной, кастовой, национальной и т.д. волей применительно к разным историческим эпохам или каждая историческая эпоха сама формирует свою волю? К сожалению из-за своего релятивизма современная исторического наука внятных ответов на вышеуказанные вопросы до сих пор не дала.
  

О природе национального предательства.

   Неверно говорить о том, что люди агонизируют поотдельности, нет, агонизирует весь мир. Агонизируют и сильные мира сего и слабые. Первые в ослеплении, последние в пороках. Агонизируют государства и народы. И если верно утверждать, что предательство и отступничество типичны для эпохи индивидуализма, то ныне наступает время трансиндивидуализма. Бывало, когда народ встает на народ, мог найтись третий, выступающий судьей и арбитром. Бывало, находился некто, кто мог вступиться за народ, близкий по духу, культуре, истории. Исторические коллизии государств в этом смысле являются социальной проекцией отношений межличностных. Однако даже в отношениях межличностных крайне редко можно наблюдать событие, когда десять сильных бьют одного слабого, тем более такое явление редкость даже на политической международной сцене, где, ка известно, ожидать можно чего угодно.
   Известная славянская страна терпит сегодня притеснения всего европейского сообщества. Нет, это даже не притеснение, а планомерное и сознательное уничтожение. Похоже, некто получает эстетическое удовольствие, видя корчи и судороги разрываемой на части земли. Зарево пожарищ и стоны младенцев горячат чью-то кровь, и звериный лик сатаны уже отчетливо обрисовался в их душах. Но храбрый и мужественный народ не сдается, он просто гибнет. Гибнет на глазах всего мира, и уже не надеется на чью-либо помощь, кроме Бога. Вероломный и наглый диктат "нового света" демонстрирует сегодня каким будет "новый мировой порядок" в следующем столетии. Уже есть властелин, есть и покорные вассалы, подобострастно внемлющие и исполняющие все приказания господина. И невдомек им, что вскоре и их ждет расправа, не мене жуткая, не менее кровавая и унизительная, чем та, которую мы наблюдаем сегодня. Духовная пустота и бережно культивируемый индивидуализм разрушил веру и в итоге они стали манипулируемыми. Для чего? Для того, чтобы на мировую сцену мог выйти манипулирующий. Причем не тайно и скрытно, но явно и открыто. Политическая ситуация в Европе красноречиво демонстрирует это. "После сего видел я в ночных видениях, и вот - зверь четвертый, страшный и ужасный и весьма сильный; он пожирает и сокрушает, остатки же попирает ногами; он отличен был от всех прежних зверей, и десять рогов было у него" - говорит пророк Даниил. Железные зубы армий манипулирующего больно кусают последний христианский народ, оставшийся в Европе. Когда он будет сокрушен, для установления нового мирового правления Зверю необходимо будет расправиться с Россией и он будет пытаться делать это и уже пытается. Уничтожение славян на Балканах - смертный приговор для России и, одновременно, финал истории
  

О вреде и пользе разговора с собственной душой.

   Писать о сокровенном - что может быть сладостнее и, одновременно, бесполезнее. Сладостнее, потому что говоришь с собственной душой, той капризной какеткой, которая далеко не всегда окажет вам честь вести интимный разговор, временами столь желанный и необходимый, погружая вас при этом в глубины созерцательной истомы и чувственной неги. Бесполезнее, потому что в предельном виде субьективное задушевничание с самим собой, порой, отрывает индивида от мира объективной реальности, и переносит центр тяжести человеческого Я от космически-беспредельного интенционального к точечно-дискретному и предельно локализованному бездеятельному, приводя, в итоге, к отчуждению, изоляции и неприятию мира. Неверно, все-же было бы говорить о том, что исследование личности самой себя, своей души, перемены настроений и.т.д есть вредное занятие. Оно даже полезно, если душа исследователя ощущает свою органическую включеность и сопряженность с мировым целым, внешним по отношению к человеку, что может быть результатом лишь религиозно-мистических переживаний. Чем более они мистически наполнены, тем более реально и рельефно высвечивается смысл бытия, как сопричастия трансцедентному. И, наоборот, чем меньше содержание откровенно-мистического смысла космоса в душе человека, тем абсурднее и бессмысленней представляется ей строй наличного бытия и космос неминуемо вырождается в хаос.
  

Главная христианская добродетель.

   В чем, все же, основная христианская добродетель? В том ли, чтобы научать других? В том ли, чтобы изучать Священное Писание и читать Жития Святых? В том ли, чтобы посещать церковь? Первейшая христианская добродетель в любви и смиренномудрии.
  

О привязанности к алкоголю.

   Привязанность к алкоголю похожа на привязанность к неверной жене. Чем больше она вам изменяет, тем сильнее вас тяготит ревность по ней и желание ею овладеть.

О кекоторых странностях американской демократии.

   Cогласно отчета одного авторитетного американского источника наказание за злостное хулиганство согласно законодательству США составляет 6,4 дня лишения свободы. Ни 7, ни 6, но именно 6,4, т.е. 6 дней и 10 часов с минутами и секундами. Именно это является характернейшей, показывающей и доказывающей многое, если не все, чертой американской демократии......
   Американский президент, сидя у себя на ранчо в Техасе нежно улыбаясь президенту Российсому заявляет об уважении, дюбви и дружбе к России и к русским, а американские кинематографисты изображают русских, разьезжающих в фуфайках и лаптях на паровозах, безудержу пьющих водку и давящихся свроей блювотиной.
  

Евреи и демократия.

   Евреи и демократия? Евреи легко адаптируются к любой форме общественного обустроения, но только при демократии понятие права человека трансформируется в права еврея.
  

Симфония любви.

   Только в Церкви вера станвится симфонией любви.
  

О мировом несовершенстве.

   Если в мире есть хотя бы один человек или даже одна тварь, бедственное состояние которой мы не в состоянии осмыслить, значит такой мир не может быть назван совершенным, значит такое бытие не может быть оправданным.

Время и вечность.

   Во времени есть изменение, в вечности нет. Иначе говоря, основное последствие грехопадения - это трагический и болезненный для всех вплоть до сего дня переход от Абсолютизма к релятивизму.
  

О пристойных и непристойных мыслях.

   Бесспорно, существуют такие рассуждения, само размышление о которых является величайшим грехом. Бесспорно, также и то, что самые пристойные мысли рождаются, подчас, в самых непристойных местах и ситуациях.

Чем лучше торговать?

   Так устроен мир: все в нем купля-продажа. Плохо продавать себя, но еще хуже - свои убеждения.

О духовном выборе.

   Человек это существо двух стихий: духовной и животной. Поэтому, какой выбор он сделает, таким, в конечном итоге, будет его будущее.

Слово к пониманию зла.

   Зло не может быть оправдано в принципе, если рассматривать его как самодавлеющую и самодостаточную единицу бытия. Cуть в том, что зло, находящееся в мире всегда является инструментом для достижения чего-то иного, далеко не всегда понятного разуму, и, тем более, предсказуемого им, но, безусловно, имеющего свою цель. В таком случае существование последнего, да не покажется подобное заявление безумным, имеет онтологические предпосылки быть оправданным.
  

О жилище Божьем.

   Для иудаизма предназначение человека состоит в том, чтобы сделать материальный мир жилищем для Бога, согласно же христианскому мировоззрению единственным и самым прекрасным жилищем Бога является человеческая душа.
  
  
   П.Полонский. Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к миру./ Москва, 1995, стр.6
   П.Полонский. Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к миру./ Москва, 1995, стр.7
   А.Боголюбов. Сын человеческий./ Брюссель, 1993, стр.246
   Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа./Одесса, типография П.Францова, стр.13
   С.Н.Булгаков. Избранные статьи, приложение к журналу "Вопросы философии"./Москва 1996, стр.84, т.2).
  
   Блез Паскаль. Мысли./ C-Петербург, 1995, стр.269
   А.Боголюбов Сын человеческий./ Брюссель, 1993, стр.405
   П.Полонский. Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к миру./ Москва, 1995, стр.8
   Ориген. Против Цельса./Москва, учебно-информационный экуменический центр имени Апостола Павла, стр.27
   П.Полонский. Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к миру./ Москва, 1995, стр.9
   Флавий Бренье. Евреи и Талмуд./ Париж, 1928, стр.11
   П.Полонский. Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к миру./ Москва, 1995, стр.9
   Флавий Бренье. Евреи и Талмуд./ Париж, 1928, стр.11
   В.Марцинковский. Христос и евреи. / Москва 1997, стр.101
   А.Боголюбов. Сын человеческий./ Брюссель, 1993, стр.406
   П.Полонский. Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к миру./ Москва, 1995, стр.12
   Флавий Бренье. Евреи и Талмуд./ Париж, 1928, стр.79-80
   А.Боголюбов. Сын человеческий./ Брюссель, 1993, стр.423
   Вл. Соловьев. Тайна Израиля./София С-Петербург, стр. 38
   Ж.Маритен. Тайна Израиля./ Москва 1994, стр. 16
   М.Бубер. Два образа веры./ Москва 1995, стр.301-302
   Флавий Бренье. Евреи и Талмуд./ Париж, 1928, стр.28
   Марцинковский. Христос и евреи./ Москва 1997, стр. 32
   Флавий Бренье. Евреи и Талмуд./ Париж, 1928, стр.26
   Ж.Маритен. Тайна Израиля./ Москва 1994, стр. 17.
   Блез Паскаль. Мысли./ C-Петербург, 1995, стр.242-243
   Блез Паскаль. Мысли./ C-Петербург, 1995, стр.242-243
   Блез Паскаль. Мысли./ C-Петербург, 1995, стр.243
   Свенцицкая. Апокрифические Евангелия./Москва 1996, стр.24
   М.Бубер. Два образа веры./ Москва 1995, стр.301
   М.Бубер. Два образа веры./ Москва 1995, стр.302
   М.Бубер. Два образа веры./ Москва 1995, стр.302
   В.Марцинковский. Христос и евреи. / Москва 1997, стр.27-28
   В.Марцинковский. Христос и евреи. / Москва 1997, стр.28
   Г. К. Тиссен. Лекции по систематическому богословию./ С.Петербург 1994, стр.241
   В.Марцинковский. Христос и евреи. / Москва 1997, стр. 28
   П.Полонский. Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к миру./ Москва, 1995, стр.14
   П.Полонский. Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к миру./ Москва, 1995, стр.17
   П.Полонский. Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к миру./ Москва, 1995, стр.18
   А.Боголюбов. Сын человеческий./ Брюссель, 1993, стр.395)
   П.Полонский. Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к миру./ Москва, 1995, стр.39
   П.Полонский. Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к миру./ Москва, 1995, стр.31
   Т.Горячева. Христианство и современный мир./ С-Петербург 1990, стр.7
   Т.Горячева. Христианство и современный мир./ С-Петербург 1990, стр.11
   Вл.Соловьев. Тайна Израиля./ София 1983, стр.31
   Т.Горячева. Христианство и современный мир./ С-Петербург 1990, стр.24
   П.Полонский. Евреи и христианство: несовместимость двух подходов к миру./ Москва, 1995, стр.54
   Лекции по систематическому богословию./ C-Петербург 1994, стр. 235
   Лекции по систематическому богословию./ C-Петербург 1994, стр. 62
   В.Марцинковский. Христос и евреи. / Москва 1997, стр. 109
   Приложение к журналу "Вопросы философии"// Москва 1993, с.82, т.1
   Федоров Н.Ф.Философия общего дела.// Москва 1989, с.25
   Тихомиров Е. - Загробная жизнь, или последняя участь человека.//Москва 1999с. 32
   Федоров Н.Ф. Философия общего дела.// Москва 1989, с.49
   Русский Путь. // Антология, С-Петербург, 1994, с.282, т.1)
  
   Федоров Н.Ф. Философия общего дела.//Москва 1993, с.33
   Клеман. О. Истоки.//Москва 1994, с.51
   Евангелие от Иоанна 14 глава, 12 стих
   Приложение к журналу "Вопросы философии".// Москва 1993, с.435, т.2
   Клеман.О. Истоки.// Москва 1994, с.22
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"