Нет никакого рожденья, как нет и губительной смерти:
Есть лишь смешенье одно и размен того, что смешалось, -
Что и зовут неразумно рождением тёмные люди.'
Сейчас я проснулся. С сознания волной смыло нанесённый сор и песок. Лишние переживания ушли, но остались следы на теле. Остались острые, неприятные воспоминания. Проступили, как камни и ракушки после отхлынувшей воды. После встряски вообще все мои мысли прояснились. Идеи и сомнения разобрались в удобном порядке внутри головы. Кадры последних пережитых дней замелькали перед глазами, пересобирая последовательность событий за доли секунды. Так складывалось привычное состояние. Теперь спокойное и лишь немного сонное. В нём уже можно разобраться с происходящим куда быстрее и постараться понять: что удалось сохранить после утряски?
Отчётливо помню раздражение от работы. Накопленную усталость, тяжесть в движениях. Помню, как тёр глаза и как старался отогнать неприятные воспоминания о вчерашнем дне: споры, сомнения и рутину дел. Неуютные утренние минуты то тянулись, то мелькали, стоило только моргнуть. Возвращаться под свет монитора, за рабочий стол, мне совершенно не хотелось. В вагоне неприятный дискомфорт и чужие запахи тоже не отпускали. Время растягивал монотонный шум состава, пока я отсчитывал станции сквозь дрёму, покачиваясь и зевая. Картинка казалась смазанной. Медленно осматривая размытое происходящее вокруг, глаза жмурились и слипались при каждой попытке моргнуть.
Ощущения по дороге на работу посещали двоякие. Не хватало сна, хватало времени, не было ни толпы, ни сил. С утра пораньше спешило навалиться множество дел, но добирался и работал я куда комфортнее спозаранку. Метро ещё оживает в такую несусветную рань: кто-то спешит занять место, кто-то проходит насквозь вагон в спешке, кто-то просыпается. Движение не подавляет спокойствие стен, а распадается на отдельные усилия. Нет ещё единой плотной массы. На станциях не так много пассажиров.
Всё равно, сильно хотелось воздуха. Я вышел на пересадку одним из последних, с трудом продрав глаза и едва успевая догнать общий поток. Начал подымать рюкзак на плечо, когда краем глаза заметил движение спереди и слева от себя. С жёлтых лакированных досок скамейки сорвался мужчина и влетел в вагон в последнюю секунду. Задел левое плечо, протиснулся между дверьми и оказался по ту сторону стёкол. Очень быстро. Я только успел повернуться вполоборота к вагонам, а хлопок дверей уже раздался. Растерянность сменила мою злость намного Медленнее манёвра незнакомца. Часто моргая, я проводил обидчика взглядом. Глаза ещё не налились, бранные слова только подымались в груди. Чтобы там напрасно остаться.
Все промелькнувшие секунды пассажир смотрел мимо меня рассеянными, непонятными глазам. То ли грустными, то ли испуганными. Слегка помятая, но чистая повседневная одежда: джинсы, рубашка и куртка. Лицо человека из толпы, сквозь которую проживаешь день за днём. Обычное и привычное, за исключением глаз, которые что-то говорили и не отрывались от точки позади меня. Хотел ли я узнать, что стояло за ними? Я не успел подумать тогда.
Поезд почти скрылся. Гул ещё доносился из тоннеля, но уже затихал, когда я подошёл и поднял очки с рельефной жёлтой древесины скамейки. В плотной металлической оправе стояли стёкла, скорее всего без диоптрий. Моё зрение нельзя назвать идеальным, но медицинские очки я никогда не носил. По поверхностным познаниям и беглому осмотру казалось, что стёкла ничего не увеличивали и не уменьшали. Они же и не казались защитными. Я ощупал дужки и крепления, механически перекладывая находку из руки в руку.
С обеих сторон от платформы успели пройти четыре поезда. Холод металла напомнил в первые секунды поручни метро, но поверхность всё же отличалась. Чем именно, я не смог понять. Тогда, прикинув время перегона, я решил, что мужчина не спешит возвращаться, оставив вещь умышленно. Так или иначе, но переместив предмет в карман рюкзака я поспешили на работу. Не оставалось времени на что-то другое. Время уже подхватило меня и пронесло так до вечера, не останавливаясь и не передавая на отдых ни на секунду. День пролетел также, как и любой другой, быстро затерев воспоминания о находке.
Уже доставая воду на обратном пути, я по ошибке потянулся к противоположному боковому карману. И вспомнил про подобранную вещь, ощутив очертания через ткань. Достал и покрутил в руках, рассматривая на предмет царапин, шероховатостей, гравировки и надписей. Ожидаемо, не нашёл ничего. Даже толком не понял механизм крепления дужек. После чего сложил очки в отсутствии идей. Почти выбравшись на поверхность, повесил их на ворот футболки и принялся перекладывать карту проездного. Переключил песню, поправил волосы и случайно выронил левый наушник. Нагнулся за ним и услышал, как оправа ударилась о каменный пол. Побоялся, что кто-то наступит и раздавит. Быстро поднял наушник и очки, надел последние и принялся доставать салфетку, чтобы протереть амбушюр.
Я не успел включить музыку, потому что непривычная приятная дрожь пробежала от макушки по шее и плечами, разрослась и ушла вниз. Ещё мгновение дрожь шла по всей спине, а затем затихла, волнами расходясь по телу. Несколько раз я моргнул и встряхнул головой, оправляясь от неожиданного чувства и пытаясь найти причину встряски. Пока глаза занялись поисками, ноги окончательно отошли к стене перехода. Я почти прижался к ней, отделяя себя от всего потока. Только рядом, в паре метров справа, стояла девушка, мимо которой я пробежал полминуты назад. Одного взгляда на неё хватило для прекращения поисков. Скорее всего, причину волнения я уже нашёл. Осознание пришло быстро.
Первые доли секунды я подходил, смотря только в её глаза, вырезанные из красного дерева. Не стеснялся, наверное, зная в глубине души, что на меня никто не посмотрит. Время растянулось на отчётливые циклы из дыхания и ударов сердца. От волнения они перекрыли собой шум потока. Затем взгляд спустился к тонкой шее по волнам волос, перекинутых на правую сторону. Почти детские черты лица, замершие перед изображением на колонне, заставляли мои ноги идти чуть медленнее по неведомым причинам. Я немного нахмурился, теряясь в догадках. Мысли множились и замирали вместе с морщинами на лице. Смущали сущие мелочи. Пожалуй, слишком лёгкие джинсы и майка для стоявшей наверху погоды. Возможно, знакомая внешне попутчица по прежним будням, оказалась непривычно близко. Больше я ничего не понял. Взгляд едва опустился на тонкие, чуть сутулые плечи, когда спешащий домой пассажир, не заметив и не обратив внимания, врезался мне в левое плечо, слегка сбив дыхание.
Я окончательно потерял отлетевшие наушники и даже не попытался их искать. Уже подымаясь и поворачиваясь к изображению на колонне, снял съехавшие и сильно мешавшие очки. Чтобы лишь своими глазами увидеть внутри красной рамки похожее, но почти незнакомое лицо девушки, что стояла сейчас за моим плечом, чуть правее. Лаконичная фотография с текстом: сияющие улыбки, она и кроха дочь на руках, пропали пару недель назад. Чёрные крупные буквы, переходившие в описание той же одежды, я нашёл справа от фото. Их искали родные и близкие уже несколько дней.
Вероятность найти пропавших после таких сроков стремительно снижается. Объявление висело, при всём увиденном мной. При этом даже тени озабоченности я в девушке не отметил. Может она боялась, может растерялась и устала, но ни следа потерянности не было. Мысли спотыкались о факты. Поэтому замедлилась моя реакция. Желание действовать и обрывки мыслей перемешались не сразу. Я обернулся с приоткрытым ртом, приподнял правую руку, да так и застыл на следующие минуты, спрятанный и замерший за колонной, увидев рядом только пустоту. Обычную, но сковавшую тело и мысли.
Представлялось невозможным незаметно скрыться за промелькнувшие секунды. Периферийное зрение не заметило и тени движения. Пустота справа оставалась просматриваемой и неподвижной, вне основного маршрута пассажиров. Я не видел девушку, но уже слегка пятился, перебирая в руках очки и откладывая первые странные догадки, которые не то что проверять, но и обдумывать тогда не хотелось. Даже странно, как быстро эти догадки перешли в практические опыты позже. Страшно интересно. Граница между привычным и новым стиралась поразительно быстро.
Лишние знания приводят к ненужным поступкам. Эта взаимосвязь избыточного интереса и массы неприятностей пришла мне в голову намного позже, замещая сожалением боль. В самом начале целеполагание, последовательность и настойчивость напрочь вытеснили собой страх. Любопытство заполнило все мысли детским ощущением игры, причастности к неведомой тайне. После первого увиденного призрака очки оказались в руках мартышки, но не разумного человека.
Спустя недели я смог почувствовать себя более или менее трезво, многое увидев сквозь стёкла. Даже жалел, что не умел рисовать и не мог передать и сохранить подсмотренный вихрь. Знаете, души людей перемешиваются, вне зависимости от пола, возраста, расы и смерти. Иногда они возвращаются по тем или иным причинам. За прошедшее время я проследил лишь слабые закономерности, поэтому не могу сказать ничего определённого. Научный метод работает так себе, если ты единственный, кто видит умерших сквозь найденные очки. Нет контрольной группы. Много сомнений в собственной объективности. Иногда слишком много. И слишком резонным кажется желание оставить подобное открытие в тайне, чтобы мной не заинтересовались. Кто угодно, всякий может подумать худшее. Слабо представляю, как умением видеть умершее можно поделиться и чем может помочь даже немного поверивший человек. А на большее рассчитывать не приходилось, уж точно.
Поэтому я один смотрел в свободное время на то, как среди живых прогуливаются ушедшие. Давно или недавно, кстати, вполне возможно догадаться. Особой уверенности в идентификации до снятия очков я добился не сразу. Но внешний вид, отрешённое поведение и не соответствующая сезону одежда порой выделяют людей по ту сторону. Далеко не всегда, но часто. Может это зависит от порядка смерти, может от человека или его желаний. Не уверен и не знаю, что возвращает отдельные души, некоторые из множества. Какие я мог найти критерии классификации призраков и подсчёты количества, если нельзя быть уверенным даже в собственном одиночестве? Кто ещё мог видеть странное и меня, я не узнал. Статистикой сложно заниматься в беспокойстве. Опасаясь быть замеченным, не понимая собственных возможностей. А я часто смотрел поверх очков и сразу сквозь стёкла, осматривая пустые комнаты. И иногда жалел, что ни разу не увидел ушедших близких. Может и к лучшему. Не знаю.
Очки непривычно натирали переносицу. Поведение любопытного вечно глазеющего полусумасшедшего становилось асоциальным. Странность отделила меня от прежних знакомых, так что сторонних советов я не спрашивал. Для себя всё-таки решил, что даже если не я один обладаю очками, подобным артефактом и возможностью, никто не носит рядом со мной бейджики с надписью 'меня зовут Александр, я вижу мёртвых'. Решил, что надо скрываться, ради безопасности. Любой будет худо-бедно скрывать отклонения от нормы, если не хочет в компанию душевнобольных. Но я с паранойей осознанно высматривал реакцию окружающих, если сталкивался с уходящими душами. Совершенно безуспешно: ничего, кроме растерянности в невидящих глазах или неосознанного желания обойти нечто стороной не отмечал. Вывод напрашивался: либо на улицах пугаюсь от скользящих и исчезающий людей я один, либо мне всё снится, либо выделяюсь я лишь с непривычки и новизны происходящего. Ценник на первый визит к наследственным кудесникам огромен, да и с ними особенно не поэкспериментируешь. Поэтому никого особенно проверить не удалось.
С каждым днём накопленный опыт всё больше подсказывал, что вижу мёртвых только я, и только через очки. Потому что нашёлся один артефакт на множество жизней и смертей. По крайней мере, других я не нашёл. Ещё может быть исключение для животных и детей: иногда ловил их на внимании к странствующим душам. Даже на взаимном. Я провёл пару выходных около ближайших захоронений и смотрел со стороны, как проявляются люди на погостах. Видимо, это возможно везде, но чаще заметно в тех местах, где собираются семьями. Иногда ещё в парках или во дворах. Но на кладбищах нет места лишним предметам, событиям и мыслям, поэтому души различить легче. Я видел отчётливо, как семьи восполняют ушедшие. Обычно спокойно стоящие рядом, иногда с интересом рассматривающие маленьких детей или кошек. Почти всегда светлые и немного грустные. Словно им тяжело только от невозможности пересечься с жизнями близких и порадовать их.
В целом, я не встречал ничего, кроме положительных или нейтральных эмоций с той стороны. Снимая очки, пребывая среди живых людей, часто возвращался к неприятному перекосу. Соглашался, что все люди разные, что правила игры могут быть сложными и непонятными. Может быть, стоило попробовать посмотреть сквозь стёкла на более мрачные места, чтобы развеять парадокс доброты мёртвых. Но от одной такой мысли сердце сжималось и руки тянулись к глазам. Не хотел я понимать и знать, что происходит с болью и ненавистью живых после смерти. От одной идеи поискать заброшенные учреждения и захоронения жертв становилось настолько страшно, что я так и не решился поискать ответ, отложив идею на невозможный срок.
После принятия собственной слабости удалось перевести мысли в другую плоскость. Если зла на той стороне я не увидел, то грусти, конечно, оказалось предостаточно. Прощание, как мне кажется до сих пор, никогда не вызывает искренней радости. Не только со стороны дышащих воздухом, уж поверьте. Больше всего мне запомнился бродяга, на которого я натолкнулся будничным утром по пути на работу, поёживаясь от прохладного ветерка. Несмотря на ранний час, фонари уже погасли и люди вокруг наполняли собой улицы. Проходя вдоль стены храма, я замешкался и сбавил шаг. С музыкой в наушниках пришли в голову вопросы: как давно и кем были собраны в ровные ряды кирпичи? Чем жили те люди и чем занимали свои сердца и головы их потомки сейчас? Я даже не заметил, как быстро и каким образом стёкла возникли перед зрачками.
Да, мне никогда не встречались призраки из далёкого прошлого. Да, я не видел душ на службах. Но правила это или исключения: наверняка сказать затрудняюсь и сейчас. Вдобавок не составляло особого труда просто смотреть по сторонам и раскладывать по местам мысли. Очки словно чувствовали необходимость, ложась в руку за секунду до верного момента. Потому что около входа на территорию храма я сразу отметил одного из просящих подаяния. Мужчина стоял на привычном месте, в той же компании, что и в прежние дни. Но всё-таки он отличался сегодня. Потому что умер, ни вчера так чуть раньше. И ждал не случайных прохожих.
Собственно, просить мелочи завсегдатаям пока не приходилось. Парочка товарищей не с пустыми руками вернулась из ближайшего магазина, успешно дождавшись положенных часов. Оживлёнными на всей улице оказались только бездомные. Даже деловитыми, среди проснувшихся не до конца прохожих, бредущих мимо этим утром. При своей активности просящие говорили заметно тише обычного, не встречаясь взглядом. Скорее всего чувствуя, что рядом в последний раз с ними стоит мертвец. Не знаю, каким органом тела или какими фибрами души: что-то в восприятии проскальзывало почти у каждого, поверьте.
Привычное лицо с земляными оттенками уже не передёргивало от кашля. Потерянный и застывший в вечности взгляд смотрел мимо компании, в которой мужчина собирал подаяния все последние месяцы, пришедшие на память. Может и раньше, точно не скажу. Но клетчатую плотную рубашку, местами затёртую, я на нём уже видел. Сейчас она смотрелась слишком лёгкой, надетой не по погоде. А такие люди одеваются осмотрительно и относительно теплее нормы. Ещё перед ногами в привычном ряду не хватало миски для денег с чёрным пакетом, одетом поверх. Может и для больших подаяний, но точно не способных заметно продлить жизнь на улице. Упёртый то ли в пустое место, то ли в основание стены взгляд не позволял прочесть мысли по каким-либо жестам. Опущенные руки висели без движения, взъерошенные волосы не мог растрепать ветер.
Я чуть замедлил шаг, стараясь не привлекать к себе лишнее внимание, будто выбирая почище дорогу под ногами. Успел увидеть боковым зрением, как мужчина поднял глаза к вершине храма, слегка склонив на бок голову. Глубоко вздохнул и застыл на миг. Вокруг замерших глаз остановились глубокие сети морщинок. Время в последние годы натирало на лице следы пережитого с большей силой, пока мужчина пропускал и отдавал больше самого себя в пустоту. Теперь следы замерли, а дни и годы потеряли свою связь с уставшей мимикой. Стоило мне моргнуть и протереть глаза, как пустота полностью оставила за собой освобождённое место. Ставшие бесполезными очки сразу обрели свой вес. Я снял их и аккуратно убрал, как только прошёл мимо ворот. Осталось ощущение конца книги, где недосказанность казалось явной с самой середины. И ничего не осталось.
В самом начале я не мог и представить, что обладание тайной когда-то станет невыносимо. Слишком тяжело. Не из-за распирающей важности, не из-за страха или смены осознания мира, а от простых правил, неизменных по эту сторону очков. От невыносимой физической боли, от силы которой хочется выть. Сейчас в моём пространстве за глазами мысли ещё путаются и повторяются, порой в нарастающем гуле, порой в форме мигрени. Тело ещё болит, особенно в местах ударов по костям. Но что-то боль расчистила, это уж точно. И ей никогда не уйти до конца. Одни сутки вместили в себя больше перемен, чем предыдущий год. Честно, я не сам выбирал, уж поверьте.
Тот день начинался бодро и солнечно. Я гулял, времени оказалось предостаточно и решение взять с собой очки не было спонтанным. Мне уже нравилось смотреть вокруг и подмечать что-то необычное. Порой казалось, что стёкла начинали работать несколько иначе. Пару раз я замечал что-то рядом с живыми людьми. Что-то не связанное с возвращением мёртвых. Очки учились или учили, а я этому радовался и ничего не подозревал. Привык ожидать за поворотом новый день, совсем не примеряя обратное. Не подстроился под происходящее, а беззаботность и пренебрежение осторожностью не казались ошибочными.
Плохо помню весь день в целом, но могу с закрытыми глазами перемотать происходящее, задерживаясь на особенно ярком. Словно выкрутили у памяти светоёмкость, оставили только самое насыщенное в отдельных кадрах. Эмоции складываются картину. В которую я возвращаюсь.
Поток машин с рёвом проносится под ногами, пока яркие жёлтые лучи пробиваются сквозь пыльные и местами расписанные стёкла надземного перехода. Людей не так много: кто-то спешит по работе, кто-то отвлёкся на собственные дела, кто-то не спеша прогуливается. Серо-зелёные и сине-коричневые силуэты. Много шума и достаточно голосов: мальчик кричит на руках у матери, внизу проносится особо слышный мотоцикл, рядом мужчина орёт в трубку телефона. Поток людей разношерстный и случайный, не цельный. Высматривать что-то, ещё не зная предмета поисков, мне интересно. Я даже не сразу замечаю нищую мадонну с ребёнком и уже почти отворачиваюсь. В последний момент возвращаю взгляд. Потому что вижу знакомую мне девушку, первую из многих по ту сторону очков. Пропавшую без вести мать, которая вновь собирает всё внимание так, что я покачиваюсь и останавливаюсь. Резко, словно упираясь в стену.
Пока не так много людей, чтобы я мог помешать потоку. И не так мало, чтобы каждый человек бросался в глаза. Я застыл и смотрю на потерянную мать, а она не отрывает взгляда от ребёнка на руках нищей. Тело замерло в оцепенении и только плотно сжатые немые губы дрожат по привычке. Спустя пару секунд черты искажаются в беззвучном крике. Девушка недолго раскачивается, а затем замирает в прежнем состоянии, замкнутом и не менее пугающем. Потерянное и загнанное выражение лица почти сразу подталкивает меня вперёд. Я, кажется, понимаю, что происходит. Проходил мимо много раз, читал что-то похожее или слышал о подобном. Вещи, которые каждый обходит стороной, существуют вне зависимости от признания. Вещи, в которые не хочешь верить, от которых мороз пробегает по спине, не спрашивают твоё мнение. Вещи, на которые наталкиваешься с ощущением ваты, когда твои ноги предательски подкашиваются, всегда где-то рядом.
После, очнувшись в больнице, я уже не буду интересоваться произошедшим, исходом дел и судьбой ребёнка. Хватит ожидания официальных писем. Но тогда, в ярком свете дня, я прохожу мимо, останавливаюсь и вызываю полицию. Настаиваю на задержании, неумело читая причины с экрана телефона. Несмотря на протесты, проклятия и возражения против съёмки на телефон, упорно стараюсь прекратить происходящее, сняв очки и не думая ни о чём больше.
Когда заявление приняли, показания внесли и со мной закончили, вечерние сумерки уже сгущались в синюю темноту. Густые чернила, разлитые по небу. Я видел все перемены, смотря в зарешёченное окно.
Отчётливо помню отрезок после рутины и переживаний в отделении. Пьяные крики внизу, сразу после рамки и до запертых дверей. Разномастные фотографии и лица вокруг. Маленькое окошко, измотанных людей в форме. Растерянность и усталость, когда пытаюсь выйти наружу и стараюсь скорее отыскать кнопку выхода. Я спускаюсь по бетонным ступенькам, запускаю руки в волосы и нахожу в телефоне ближайшую остановку. Иду к переходу по почти пустым улицам, перебирая в голове пропущенные дела. Затем заворачиваю и подымаю голову от экрана, пытаясь найти глазами остановку. И чувствую сразу несколько ударов.
Бьют сзади по голове и спине, скорее всего трое. Это я вижу смутно, уже после падения. Всё происходит слишком быстро. Удары методичные, больше наносятся ногами. С трудом удаётся прикрывать руками голову, благодаря наитию или случайной догадке, которая поможет позже восстановиться без особо тяжёлых последствий для организма. Но это будет намного позже, а теперь я весь в крови, тёплой и солёной, лежу один в темноте на грани сознания. Болит всё, а я даже не осознаю, что это только начало. Адреналин заменят обезболивающие и терпение. Много терпения, много боли. Совершенно разной, но бесконечной, изменившей меня против воли, затеревшей прежние черты внутри. Пока же пришло время корчиться на полу, где меня и рвёт. По обрывкам фраз смутно понимаю, что прохожие принимают вонючего, грязного и стонущего человека за пьяного. Даже, наверное, не понимаю тогда, а догадываюсь сейчас. Может поэтому так долго никто не звал на помощь. Позвали потом, а пока реальность заполняет пульсирующая, давящая и распирающая боль.
Вскоре появляется шум в ушах. Боль перешла от висков к глазам, закрывая сознание от тусклого света. Я отрывочно помню, как меня везли в скорой. Потому что периодически проваливался в сон и смотрел на призрака, дрожащего и испуганного. Девушка стоит и заламывает руки. Та же, неспособная помочь своему ребёнку. Мне хочется бежать, меня удерживают. Рукой натыкаюсь на непонятно как уцелевшие очки и забываюсь, теперь уже надолго.
Я не успел захотеть надеть их тогда, ни разу не решился позже. И не смогу уже никогда, знаю наверняка.
Да, теперь я проснулся. Закончив с воспоминаниями, открываю глаза. Передо мной проносится поезд метро, шум которого я выдерживаю уже пару дней. Рядом на деревянных досках скамьи лежат очки. Мне хочется думать, что я достаточно пережил, что артефакту просто нужен кто-то более сильный и ответственный. Но в действительности, мне страшно. Видеть и знать - вещи различные. С некоторым опытом жить очень сложно. С опытом поражений можно, с опытом смерти - труднее. Но с собственной слабостью я как-нибудь слажу. Я не хочу смиряться и бояться.
Поэтому я встаю. Заметно прихрамываю, но всё же отхожу от скамейки. Утро раннее, в промежутке движения поездов на платформе тихо. Страшно оборачиваться, но и бежать я не собираюсь. Уверен, что очки не только не ломаются, но и не теряются. И что без них смотреть вокруг становится легче с каждым шагом. Думаю, что и дышать смогу глубже и ровнее, когда память перестанет возвращаться к пережитому с завидным постоянством. Вижу это будущее так ясно, словно очнулся от кошмара. С меня достаточно.
ѓѓѓѓ
Сжал пачку и выкинул её. Почти полную, почти без сожалений. Будто чужими руками. Потёр глаза пропахшими пальцами. Проводил взглядом поток автомобилей. Нервный рёв после пропуска пешеходов заставил поёжиться. Вонь обдала моё тело вместе с волной прохладного воздуха. Зажигалка в руках завращалась быстрее. Намного быстрее. Знакомое ощущение дешёвого и потёртого пластика успокаивало. Лучше серии хорошего ситкома или трёпа комиков. Ощущение оставалось привычным и понятным, среди постоянного шума и пыли.
Идти на работу ещё не хотелось. Взгляд упёрся в ту же зажигалку. Без стёртых от времени надписей. Без каких-то понятных отметок. Время затёрло следы. Обезличило вещь до сути.
- Откуда ты у меня? Чёрт, я не помню. Нет.
Мой голос звучал хрипло и тихо. Руки сами потянулись за леденцами от кашля. От того и послышался звон. В рюкзаке валялась масса вещей. Потенциально полезных. Найденная мелочь, запасные детали, подобранные вещи, от очков до чужого чёрного зонта. Сухаря из кулича не было, но первые привычки старьёвщика уже проступили внутри. Сжатые зубы, привычные поиски. От бабушки остались склады на антресолях. От деда остался забитый гараж. Что ещё остаётся от них? А от меня?
Уже достав леденец и вернув внимание к зажигалке, я провалился в страх бесконечности. Знакомый водоворот, в котором безысходность напоминает тебе о темноте до и после. О том, что ты больше никогда не встретишь ушедших. Может и та же зажигалка была у меня, когда стариков выносили в простыня. Мертвецов всегда выносят безразлично, как повисший груз в мешке. Который болтается и не содержит ничего от прежнего человека. До прежнего не достучатся ледяные куски земли. Их стук в гроб не услышать. Ничего нет...
- Чёрт! - я вскрикнул и осмотрелся.
Коллега напротив, идущий на работу, тут же отвернулся. Поспешил прибавить шаг. Я держался пальцами за мочку уха и пытался понять, насколько сильно обжёгся. Силился разобрать, смеётся ли уходящий Николай. Вспомнил, как давно в командировке зарубежный клиент отдал мне зажигалку перед отъездом. Тогда я опалил себе ресницы и брови. Но тоже не выкинул кусок пластика. Про себя одними губами проклял обоих. Прикинул, насколько давно мы уезжали. Пересчитал. Оказалось настолько, что с той поры зажигалка должна была заправляться десяток раз. Но воспоминания стёрлись. Я шёл и искал пропуск, с прежним чувством отсутствия. От моей жизни чувствовалась отчётливо одна боль в обожжённых пальцах. И пустота.
Капли дождя всё чаще били по стёклам, покрывая их полосками. Мужчина накинул рюкзак улыбнулся от полного несоответствия погоды настроению. Приятный голос в наушниках продолжил:
'Примерно половина людей вокруг нас в поиске прямо сейчас. Что именно определяет вероятность успеха? По данным исследований, наши поступки могут приблизить встречу с любимым человеком. Активный образ жизни, от похода в спортзал до общения в интернете, повышает шансы вашего знакомства.
Будьте терпеливы. Конечно, с нами случаются разные истории. Не все из них счастливые. Согласно опросам, около трети не состоящих в браке людей никогда не вступали в серьёзные отношения. По другим данным, около двадцати процентов мужчин и женщин никогда не влюблялись. Прошу, не спешите сейчас распределять себя и близких по разные стороны счастья. Данные результаты сильно зависят от постановки вопросов и популяции. Никто не скажет точно...'
Мужчина касанием выключил звук и на ходу убрал наушники. Поднял голову у дверей и вздохнул. Последний зонт-трость стоял около выхода. Деревянная кадка почти опустела из-за зарядившего дождя. Стеклянные окна и двери первого этажа покрывала россыпь капель. Молодой человек поправил рюкзак на спине, взялся за ручку, повертел перед собой последний шанс не намокнуть и тихо произнёс:
- Да вы издеваетесь.
И тут же вздрогнул.
- Если Вас смущает жёлтый цвет, то зонт возьму я, - послышался голос девушки. - Легко. Я давно такой хотела. Заодно и примерюсь.
Молодой человек повернулся и с неловкой улыбкой смотрел, как брюнетка наклонилась голову. Её глаза показались ещё больше, когда она улыбнулась в ответ. Пауза продлилась пару секунд. Пока мужчина не нахмурился. Он повертел перед собой жёлтые складки и сказал чуть громче:
- Мне кажется странным, что на нём нет нашего фирменного логотипа.
- Инициалов на нём я тоже не вижу. Так ты забираешь его или не дашь мне намокнуть? - быстро перешла на 'ты' девушка.
Молодой человек пожал плечами и протянул руку с зонтом. Он на миг застыла перед девушкой. Та лёгкой волной подхватила дерево ручки пальцами. Но не забрала трость.
- Прости, - замешкался молодой человек. - Могу я проводить тебя? Места под ним хватит. И мы уже начали разговор...
- Ладно, - перебила девушка, сразу потеряв улыбку. - Вот так просто нашлись? Я не согласна из-за зонта идти с незнакомцем в дождь.
Она быстро оглядела пропуск собеседника. Тот замялся, также аккуратно поддерживая зонт со своей стороны. По цвету лица было видно, что человек на секунду растерялся. Девушка повернула голову к стеклянному выходу и посмотрела на переплетение стали и стекла над дорогой.
- Ничего. Компания тебе не повредит, - продолжила она и шагнула навстречу. - Знаешь, на днях полиция задерживала в переходе мошенницу. Если тебя разговорит такая особа, будешь виноват сам. Но и мне будет неприятно. Пошли вместе?
Брюнетка поправила волосы. И шагнула к двери, увлекая за собой молодого человека. Тот только успел усмехнуться. На улице они вдвоём раскрыли зонт. Капли застучали по его натянутой поверхности. Люди заспешили по плитке, где уже проходили порознь и где ещё будут проходить множество раз. Почти все зонты вернулись на свои места в ближайшую неделю. Кроме одного.
Исправление комментариев в управленческой отчетности - сизифов труд. Чёрт, мне кажется, что даже хуже. Тебя отчитывают за верные пояснения, не совпавшие с мнением и решениями главных. Которые сформировал не ты, а система. Умная и дорогая, она сама выдаёт готовые отчёты и предложения. Они сходятся с разбивками и общими практиками. А в итоге выводы на разных листах будут противоречить друг другу, чтобы пройти проверку государственных аудиторов, налоговой и согласование внутри. Все захотят увидеть свою картинку. Нужные слова. Удобное описание. Эффективность.
Я допивал воду, когда рядом скрипнул пол. Повернулся и понял, что подошёл коллега. Он пододвинул свободный стул, сел рядом и спросил:
- Слышал новость?
Я помотал головой и посмотрел на дно кружки. Всё казалось лучше гудения в голове. И отдачи сердцебиения в висках.
- Коля из разработки умер. Сгорел на работе. Что-то случилось в семье. Ещё мошенники утром вывели накопления со счёта. А после обеда пришла новость, что попал под сокращение. Такое не придумаешь. Он сидел долго и неподвижно. Побледнел быстро. Судороги ещё, пот поступил. Говорят, что за грудь схватился и завыл. Увезли уже после удара, с температурой.
- Ты же сказал, что он умер, - возразил я, не поднимая глаз.
Я уже понял, что не скажу. Что утром видел Колю. Что пожелал ему всего спектра несчастий, от смерти до ада. Что уже догадался о продолжении. Прикидывал вероятности дурацкого совпадения.
- Позвонили. Сказали, что не довезли. Собирают материальную помощь. Ну, знаешь, близким и родным. Не позавидуешь.
Вокруг тишина будто сгустилась. Сотрудники рядом усердно сделали вид, что заняты и не слышали ничего в последние минуты. Я сам уставился на экран, качая головой. Ответ с минуту не находился. Вертелся на языке, словно случайно попавший волос. Пока я не отбрехался, не поворачивая головы:
- Я сам сдавать деньги не буду. Мне живому они нужней. Последние нужно перевести. Ненавижу.
- Жену? - заметно тише спросил коллега и спешно добавил. - Ты ей должен?
- Ни черта я ей не должен! - почти крикнул я и повернулся. - Она тянет из меня деньги постоянно. Как и тянула. Только теперь может спокойно шататься с другими идиотами.
- Если тебя это так бесит...
- Меня не бесит, - перебил я и выдохнул.
Заблокировал экран с сообщениями и с почти исправленный отчётом за последний квартал. Потёр лицо рукам, быстрыми и резкими движениями. Посмотрел на коллегу рядом и улыбнулся. Пальцы нащупали в кармане зажигалку. И губы сами беззвучно добавили:
- Она для меня мертва.
Дима думал про умную газету по-разному. Сейчас он осматривал гибкий лист цифровых чернил и оценивал, стоит ли искать его источник. Надписей и наклеек не было. Информация о производителе, название модели или иные данные в настройках отсутствовали. Технологии казались весьма доступными на сегодняшний день. Но такой сплав обработки данных, удобства использования и множества функций мужчина раньше не видел.
Он оставил кружку чая и ещё раз проверил собственный счёт. Все последние операции приносили прибыль, большинство закрытых сделок. оказались и лучше рынка, и лучше его прежних результатов. Потому что каждый обзор аналитиков гаджет снабжал оценкой вероятности, обзором действий возможных инсайдеров и противоречащими фактами из открытых источников. Такая эффективность за минуты поражала. Но и не радовала.
Теперь он знал, как детский труд при добыче руды в Африке и рабские условия обработки металла в Азии обеспечивали прибыльность участников лучших индексов. Сёрфинг, переходы по ссылкам и дополнительные материалы увлекали слишком глубоко. Дима видел детей с пустыми глазами, не видевшими в жизни ничего. Их детство и жизни истирались, ради шоколада для других детей на другом конце света. Он знал, какие схемы вывода денег и сотрудничества с запрещёнными организациями использовали огромные группы компаний. Чернила равнодушно отображали такие сноски рядом с ESG отчётами и заявлениями директоров.
Средне проходили обычные новости. Гаджет дорисовывал по описанию криминальной хроники предполагаемые убийства. За экономическими преступлениями выводились предложения, сколько смертей вызвало то или иное освоение бюджета или иная оптимизация. Когда вместо больших цифр появлялись фотографии не спасённых вовремя детей, взятки и задержки разрешений меняли свою эмоциональную окраску. Сравнения сроков отсутствия наказаний для высших существ с реальным отбытием для обычных пешек выкладывали собою всю картину игры. Лист чернил запросто раскладывал каждое несчастье, каждую кражу и глупость, каждую такую строку в предложенных версиях на отдельных погибших и на конкретных живых. С фотографиями людей, место которых занимала пустота и тьма. С записями, благодаря кому и чему.
Чтобы отвлечься, Дима сыграл часть партии. После в пару движений лист удалось сложить из подобия ноутбука в записную книжку. Мужчина с ней подошёл к окну и дописал ещё несколько уточнений в собственные планы. Выведенные следом прогнозы и вероятности сценариев удручали. Освободившаяся правая рука сама потянулась к лицу и волосам. Несколько секунд заполнили комнату тишиной.
Вскоре ноги сами принялись отстукивать ритм. И дрожь в руках стала заметнее. Человек наедине с близкой правдой жутко боялся. И прогнозов, и последних новостей. Поэтому перед новым вопросом крепко задумался. Долго перебирал в голове собственные варианты ответов. Посмотрел на потолок несколько секунд и слепым методом вбил в поиск вопрос и собственное имя.
- Я всегда знала, что ты - больной!
По ту сторону экрана бывшая отшатнулась от камеры. Она ударила по столу руками и громко проругалась. Камера и софт не погасил часть тряски, поэтому изображение подёрнулось. От ещё мокрых волос по лицу стекла пара капель. Знакомое сочетание из сжатых губ и опущенных бровей дополнила сеть морщин. Руки двигались медленно и противно. Как лапки укусившего клеща, которыми плоский паукообразный отмахивается от попыток вытащить его. Болтается и замирает, присосавшись. Меня физически тошнило от этой опостылевшей игры. Я быстро сжал и почесал руки. Подхватил фотографии и зажигалку, посмотрел в камеру и нашёлся с ответом:
- Ты постоянно ныла. Блин, тебе надо найти старые фотографии и документы? Вот, я нашёл их!
Руки ловко зажгли и поднесли пламя к карточкам и бумаге. Огонь никак не хотел заниматься. Уголок фотографии через несколько секунд начал гореть, а затем пламя перекинулось на остальные карточки. Я выключил поток ругательств из динамика. По губам прочёл много знакомых слов, из которых цензурными казались только 'не просила жечь'.
- Да хоть сдохни! - крикнул я и оскалился.
Ноутбук закрыл с хлопком. Машина выдала подключение устройства. Какого, я не понял. Махнул рукой на потёртый компьютер. Сел, раскачиваясь вперёд и назад. В голове огненным веретеном носилась злость. Меня распирала ненависть. От необходимости терпеть, отдавать деньги, унижаться, считать мелочь, штопать дыры и жрать дешёвое дерьмо.
Вой вырвался сам. Разодранная кожа покрылась размазанной кровью. Я старался не шуметь, чтобы не привлечь внимание. Чтобы меня не тронули. Чтобы всё-таки уснуть и хот как-то встать. Завтра нужно было спешить. Снова в колесо жизни. Мои мысли сбились и зациклились. Вместе с воем. Крутились и повторялись. Снова и снова.
Чувство ускользающего времени беспокоило мужчину. Похоже, что внутри сжималась и вытаскивалась прочь важная часть грудной клетки. Вытягивалась вместе с воздухом и силами. Дима откинулся на спинку кресла в почти опустевшей комнате. Он убрал вещи и оставил последнюю коробку. Из обычных признаков обитаемости осталась только чашка с чаем. Которая вместе с напитком остывала, распуская по комнате ароматы апельсина и облепихи. Машины проезжали за окном, но других близких или непривычных звуков не было.
Стараясь занять себя, Дима закрыл глаза и запустил руки в ёжик густых тёмных волос. Пальцы перебирали волосы, а мысли перебирали идеи. Очень хотелось переключить внимание. Только подходящее, не самое критичное дело, способное заинтересовать и отвлечь, нашлось не сразу. Из умной газеты мужчину давно занимала часть новостей. Подборка складывалось в настоящую загадку. Не дело падающих звёзд, но всё же.
До доставки умного листа с электронными чернилами, Дима умел складывать и связывать события сам. Теперь он их записывал и собирал в угрюмые витражи в пасмурные дни. Строки без света собирались в чёрных буквах. Ежедневные и привычные причины со следствиями. Жизнь явно рифмовала постоянно окружавшее воровство с привычкой к нищете. Безделье и пьянство шло за невозможностью довериться мечте, неспособностью добиться контроля за своей судьбой. Недовольство собой, вбитое в внутрь вечное неудобство и ощущение потерянности, поколения без опор и постоянства принимали за должное. Дима чувствовал, как не разобранном вовремя прошлое не позволяло искать счастье в будущем. Будни рассказывали обо всём. Новости обрисовывали связь между лицемерием и разжиганием вражды. Она читалась в комментариях к постам о строительстве зданий для обрядов или приютов для бездомных. Куда бы не шли усилия, он слышал, как ночью старики ищут банки, мнут и собирают их. Словно неупокоенные. Эхом от дневного и вечернего пьянства отдавались шарканья и гнущаяся жесть. Дима видел, как днём нищие копаются в отходах, пока пожилые отчуждённо осматривают помойки, в жару и мороз, с вонью и дрожью от холода. Он понимал, как достойная старость связана с постоянной правдой вокруг. Чувствовал, как безысходность и выжимание людей навешивают зависимости, травмы и чёрствость. В построении системы не находилось достойного места обычным. И между всеми никчёмность и ограничения выбора распределяла роли по пьесе Горького. Зависимости такого общества проступали легко. И распространялись без сложностей. Толкали каждый день. Проступали во всех событиях, новостях и показателях.
Оставалась неизвестность по ту сторону. Непривычная с универсальным информационным помощником. Не считая философских вопросов и мелочей, лист хорошо искал ответы. Например, он не отвечал, почему на заставке чернила складывалось в землю, пронизанную какой-то корневой системой. Но легко разбирал последствия действий и новостей. Как и задумывались, наверное. Всё же по-настоящему мужчина терялся только в одном аспекте работы с артефактом. Чаще всего, переключаясь с дневника на новости. Жившая собственным разумом газета не давала комментариев и пояснений к выделенным курсивом новостям. Дима перебрал их в очередной раз, подспудно рисуя на полях кусочки паутины. Ничего хорошего в них не находилось. Избитый до полусмерти мужчина. Умерший в офисе человек. Отравление семьи угарным газом. И ещё записи, чуть дальше по времени и местоположению. Как только умный дом предупредил о прибытии гостей, Дима сохранил заметку. Сложил лист и убрал в коробку с похожей моделью электронной книги. Осмотрел подарок и повернулся к двери.
Не дожидаясь гостей, он вышел из комнаты.
Прошедшую ночь я не спал. Ватные ноги шли медленно. Не торопились и вторили петлявшим мыслям. Конечности помнили дорогу. Голова помнила, что завтра отгул и похороны. Каждое слово полицейских, ритуального агента и родственников, я слышал снова и снова. Постоянно эти голоса повторялись в моей голове. Меня тошнило и сворачивало. Но сделать хоть что-то с проблемами я не мог.
Прогонять мысль о пожаре не получалось. Точно не выдержала техника. Какая именно, ноутбук, проводка, умный чайник или обычная зарядка, никто точно сказать не мог. Что-то дарил я, вместе с комиксами. Что-то должно было оказаться основной причиной. Эти мысли утягивали вниз, словно илистое скользко дно, затягивали ноги. У бывшей на кухне всё выгорело. Это даже показывали в новостях. Так детально, что запах я чуял по эту сторону. Разобрать последовательность несчастного случая у органов не получалось. Остатки людей сейчас лежали в морге. А я спускался в метро, в подземные норы, по стёсанным множеством ног лестницам. Эти ступени пережили и переживут бессчётное число пассажиров. И меня ведь.
Сейчас я оставался живым. Сел перед путями и упёрся взглядом в уходящий поезд. Вместе с мелькающими вагонами ушли основные звуки. То ли от прежнего места, то ли от безделья, руки сами потянулись к рюкзаку. Пальцы быстро нашли зажигалку и рядом чужие очки. Фыркнув, я достал предметы. Натянул мартышкой на себя очки, а в руках принялся крутить зажигалку. Дышал часто, но в груди всё оставалась неприятная спёртость. Напряжение словно подпирало и давило. И замерло на вдохе.
Я увидел, как бывшая смотрела на меня. В обычной футболке и джинсах, она стояла среди людей. Прямо на платформе, в толпе. Только все ждали вагон и повернулись к путям. А она смотрела на меня и улыбалась. Мои зубы сами сжались, слова не находились и в горле пересохло. Ноги еле поднялись. Руки накинули рюкзак по привычке. Толпа уже подходила к новому и чистому составу. Поезд тормозил, вагоны мелькали всё медленнее. А я потерял в пассажирах свою цель. Поэтому внёсся внутрь уже вертя головой. Толкнул под ворчание и окрики пару человек. Осмотрелся, но заметил свою уже под звук закрывшихся дверей.
Бесноватая стояла в паре метров. Не качнулась, когда поезд тронулся. Игриво пожала плечами с прежней улыбкой. Подняла руку перед собой и пару раз подняла большой палец.
- Ты же сдохла! - громко крикнул я и проругался.
Люди вокруг обернулись. Они смотрели на меня, сдвинув брови или раскрыв глаза до предела. Кто-то молча вынул наушники, кто-то оторвался от телефона, некоторые зашептались. Понимания я не встретил, переключаясь от лица к лицу, я отступил на пару шагов.
- Вот эта тварь умерла и стоит здесь! - крикнул я остальным, вертя головой и показывая правой рукой на бывшую.
Часть людей на секунду посмотрела по направлению, не точно на лыбящуюся женщину. Скорее рядом. Некоторые принялись что-то активно нажимать на смартфоне. Возможно, тайком включая запись. А я жмурился, моргал и растирал лицо руками. Мне стало жарко. Частое дыхание оттенило все звуки, кроме поезда
Секунды тянулись. Я не сразу смог обхватить себя руками и снова поднять взгляд. Бывшая стояла напротив, уже в метре от меня. Молча, с дурацкой улыбкой она показывала прежний жест. Только сейчас до меня дошёл смысл движений. Я опустил руки и принялся ощупывать карманы. Не сразу нашёл зажигалку. Ничего не понимая, зажмурился на секунду, зажёг огонь и поднял голову.
Передо мной стояла обгоревшая женщина. Левая половина её тела почернела. Обуглилась. Остатки одежды на правой половине болтались. Я отшатнулся, посмотрел на уцелевшую часть лица и с трудом разобрал по губам: 'Ты - злобный тупица'.
На огонь смотрел весь вагон. Камеры в вагоне, система наблюдения и смартфоны. Маленькое пламя плясало под мои истошные крики. Через секунду вагон затрясло и вопли послышались вокруг. Я выругался. Стащил движением очки. Чувства разделились на яркие вспышки. На куски.
Резкая остановка. Скрежет. Тело полетело вперёд. Крики. Удар. Боль и темнота.