Аннотация: Жизнь дается человеку только один раз...
ЛЮБОВЬ РЫБАКА
Ну, как я не хотел в этот раз ехать на рыбалку. Позвонил Сергей - я отказался, а потом позвонил Иваныч. Я сказал ему, что настроение не то и, в общем, "не знаю, наверное, не поеду".
- Слушай, - говорит Иваныч, - звенит звонок.
- У кого звенит? - спросил я.
- Да какая разница, слушай и все. Алло, позовите Германа Макаровича.
- Его нет, он в больнице, в реанимации.
- А к нему пускают?
- Да пускают. Только близких родственников.
- А он хоть говорит?
- Да, говорит.
- Так спросите у него, поедет он завтра на рыбалку или нет!
- Ладно, ты меня убедил! Поеду я завтра! - сказал я со смехом и отключился.
У нас давно сформировалась команда из тех, кому за 60, и мы старались, по возможности, встречаться. А зимняя рыбалка - это как раз такой случай. И вот сижу я над лункой уже почти 4 часа, а у меня только один карась и два подлещика. Мелочевка в зачет не входит. Где-то уже после десяти я собрал свои снасти и пошел к берегу. Когда проходил мимо лунки Иваныча, тот спросил:
- Ну, как? - я показал три пальца.
- А у тебя? - спросил я его. Он показал все пять.
- Петрович, так ты все? Сдался? Какой позор! И это при таком-то клеве! - я улыбнулся, согласно кивнул головой и развел руками.
- А я еще посижу немного, - проговорил Иваныч. - Может, от того, что ты рядом сидел, у меня так слабо и клевало, - поддел он меня.
- Слышь, Иваныч! Ты бы шапку лучше снял.
- Так холодно еще, уши можно отморозить.
- Смотри! Я предупредил! А то был случай. Разлили по стаканам, позвали всех. Кто был в шапке, не услышал, ну, и, как говорят, по усам текло, а в рот не попало.
Ха-ха-ха! Во-первых, я за рулем и мне этот клич по барабану, а во-вторых, слабо это, - ответил Иваныч.
- Да я ж тебя по-дружески предупредил!- сказал я и пошел к домику.
Я зашел в домик и сбросил с себя всю рыбацкую амуницию. Потом на свитер надел куртку на меху, а на ноги зимние ботинки. Я решил, что долго засиживаться не буду, так как приехал без напарника и пить мне никак нельзя. Дело в том, что наша команда приезжает сюда по 2-3 человека в машине, и поэтому по очереди кто-то не пьет коньяк. "Ладно, перекушу и поеду" - решил я и вышел на крыльцо посмотреть кто, что и где.
Домик, или как его еще называют "Дом рыбака", стоял на взгорке. Отсюда хорошо просматривалось Тихое озеро и его берега. На льду чернели сидящие над лунками фигурки рыбаков, а кто-то уже потихоньку шел к берегу. Сквозь серые тучки периодически выглядывало солнце, и тогда более отчетливо просматривалась береговая черная линия талой воды. Да и не удивительно, март приблизился к середине и поэтому, если в тени еще было минус 2-4 градуса, то на солнце был уверенный плюс. Снег начал таять, да и лед уже был не тот.
Я спустился к берегу. Местами талая вода оттеснила лед до двух метров от берега, а кое - где сходила на нет. Вот в одном таком месте я, перешагнув на лед, пошел навстречу идущему рыбаку. Это был Федор Николаевич, или просто Федя.
- Ну, что, Петрович, отклевался? - спросил он меня.
- Да и я вижу, ты тоже откинулся от лунки.
- Так нет клева, нет и улова, а ты куда собрался? - спросил Федя.
- Хочу пройтись, подышать, посмотреть. Красота-то, какая! - воскликнул я.
- Ты только недолго ходи, остальные тоже закругляются. Смотри не опоздай!
- Так, а что мне спешить, я ведь сегодня один за рулем. Ладно, ладно, успею - сказал я и пошел в сторону противоположного берега. Я не дошел до него метров 30 и стал идти вдоль берега. Дышалось легко, яркая белизна слепила глаза, и я пожалел, что не взял очки. Да, лед уже был другой, он местами изменил цвет и плотность и иногда даже прогибался под ногами. Я остановился и стал осматриваться. И тут мне на глаза попали вербы на том берегу и остатки торчащего камыша из снега. Так это же мое любимое место! Там по чистой воде я всегда рыбачу. Эх! Сколько я там рыбы половил!
И я пошел к своему месту. Метров за 30 до берега я почувствовал, как подо мной слегка играет лед. Я посмотрел на берег. Как это все красиво колыхалось и шумело зеленой листвой летом, и как это сиротливо выглядело сейчас на белом фоне берега. Ладно, хватит лирики, надо смотреть под ноги, чтобы не провалиться. Неширокими лыжными шажками я стал приближаться к берегу. "И чего я сюда пошел?" - вдруг промелькнула мысль.
Вдоль берега темнела почти метровая ширина талой воды. Берег был уже близко, и я ускорил шаг, как вдруг под левой ногой лед треснул, и выступила вода. Я по инерции резко шагнул на лед правой ногой, и она полностью провалилась. Попытался ее вытащить, и тогда провалилась левая нога, а потом лед раскололся на несколько кусков, и я стал погружаться в холодную воду. Это произошло быстро. На каком-то автомате я, разбросав руки по сторонам, задержался и не занырнул под лед. Вот, блин! Только что шел по льду, а теперь мои руки и грудь лежат на льду, а все остальное мокнет в воде. Я попытался опереться ладонями и рывком вытащить себя из воды, но лед обломился, и я только успел руками схватиться за новую кромку льда. Тогда я стал кричать и звать на помощь. Ведь должны же меня наши услышать! Но никто не отозвался. Очевидно, все уже сидели в тепле и разливали по стаканам. Еще несколько раз крикнув, я снова попытался залезть на лед боком, а потом спиной. Мне удалось продвинуться, но, когда, казалось, что уже ползу по льду, как он предательски треснул и я снова подтягивал себя руками к кромке, чтобы не окунуться в полынье с головой. Я этого боялся больше всего: боялся, что не вынырну из этой холодной воды. А холод начинал втекать в живот, в грудь, начали замерзать ноги и руки. И меня уже не согревала моя бешеная работа руками и ногами. Мне стала мешать мокрая куртка: мех намок, намокли рукава и они сдерживали мои движения. Я попытался снять куртку и мне это удалось. Тогда я ее бросил перед собой и попробовал по ней залезть на лед. Перемещая руки в мокрых перчатках по куртке, я начал заползать на лед и уже залез правым коленом, как вдруг все это подо мной опять раскололось и расплылось, и я снова оказался в воде. Перебирая ногами и руками в этой каше из битого льда, мне удалось удержаться на плаву и уцепится за край полыньи, а затем опереться на лед локтями. Я как бы завис на краю льда. Это дало мне возможность передохнуть, и сбить дыхание. От холода у меня тряслась нижняя челюсть. Холод сковывал движения рук и ног. Я очень устал. Я не знал, что будет дальше. Правда мелькнула мысль, что чем дальше от берега, то лед крепче. Тогда я стал ломать и крошить лед. Я продвинулся вперед больше чем на метр. Но новая попытка залезть на лед закончилась тем, что все треснуло подо мной, и я снова очутился в воде. Повернувшись спиной к краю полыньи, я руками оперся о лед, откинулся головой назад и завис. Я страшно устал. Слабость и безразличие нахлынуло на меня. Я закрыл глаза и потихоньку начал замерзать...
По кладбищу медленно идет похоронная процессия. Откуда-то доносится музыка похоронного оркестра. Впереди 8 человек несут гроб, за ними идут люди с венками, а затем безмолвная толпа из родственников, друзей и знакомых покойного. Вот гроб поставили у выкопанной могилы и к гробу стали подходить поодиночке люди, чтобы попрощаться в последний раз с близким им человеком. Я попытался подойти ближе, чтобы увидеть покойного, но мне это не удалось: я только приблизился на несколько метров ближе сквозь плотную толпу присутствующих.
- Кого хоронят? - спросил я у стоящих рядом людей.
- Как кого? Петровича!
- Какого Петровича?
- Какого, какого? - ответили мне с раздражением, - Рыбака. Ты что не видишь?
Я присмотрелся и увидел, что то, что казалось мне серебряным покрывалом, оказалось красиво уложенными рядами из подлещиков и плотвы. "Действительно, рыбак", - подумал я.
В это время к покойному прорвалась какая-то блондинка в черном, и с криками "Коля! Коля!" заливаясь слезами, с причитаниями упала на его грудь. Я продвинулся еще ближе и стал присматриваться к покойнику. Уж больно знакомым показалось мне его лицо. А женщина все кричала "Коля! Коля!". Чего это она? Так я тоже Коля! И тут я вдруг узнал в покойнике себя.
- Так что же это меня тут хоронят? - закричал я. В это время женщина повернула заплаканное лицо в мою сторону.
- Валя! Валя! - закричал я. - Пустите меня! Это моя жена! - продолжал я кричать и проталкиваться сквозь толпу.
- Валя! Тебе же нельзя рыдать, тебе нельзя кричать! У тебя же больное сердце! Да и давление к тому же, - кричал я, приближаясь к гробу. Я был уже так близко к нему, что видел, как рыбы там шевелили хвостами. Но что странно, на меня никто не обращал внимания, а Валя продолжала плакать и причитать.
- Да что же это такое! Ведь она так сердце надорвет или сляжет на две-три недели под капельницы, - прокричал я и рванулся к Вале...
От этого рывка я упал в воду, окунулся с головой, выскочил наверх и поплыл к берегу. Я молотил руками по воде, разбивая по ходу одиночные льдины, а когда пошел цельный лед, я его разбивал кулаками, благо он был здесь уже тонкий. Когда я ногами почувствовал дно, то побежал, разбрызгивая воду руками, и уже на берегу споткнулся и упал. Мое сердце бешено колотилось в груди, и я часто дышал. Только я отдышался и успокоился, как почувствовал холод. Моя мокрая одежда плотно облегала руки, ноги и все тело. Она сжала меня мокрым холодным компрессом и я уже ничего не чувствовал, кроме леденящего холода. Прямо на глазах одежда стала деревенеть, и я понял, что если не поднимусь сейчас, то она превратится в ледяной короб. С криками "Валя!" я стал на четвереньки, а затем выпрямился и побежал в сторону рыбацкого домика. Откуда-то подул ветерок, и я пожалел о своей потерянной шапке. И еще я пожалел об утонувших перчатках. Разбитые в кровь пальцы об лед быстро замерзали и болели. "Раз болят, значит, еще не отморозил", - подумал я о них. И тут я поскользнулся и упал. "Ну, совсем нет сил, полежу немного. Ну, не могу я идти. Все", - мелькнула мысль.
- А Валя? А если я замерзну? Как она потом без меня? - прокричал я и стал подниматься. Шатаясь и спотыкаясь, я, постепенно леденея, шел в сторону рыбацкого домика. Одежда шуршала, но еще сгибалась. Я понимал, что если перестану двигаться, то она заледенеет, и я уже никуда не дойду.
-.Валюша, я иду, не кричи, не кричи, я иду, я иду, я иду, - шептал я и вглядывался сквозь кусты, выбирая направление к дому.
Я снова упал, зацепившись за лежащую ветку на снегу, и ударился правым плечом. Лежу. В голове шум. В глазах плавают цветные круги.
- Но где я? Почему лежу на снегу? А Валя? Где Валя? Ведь она ждет меня, вот, блин! Ну, вставай, вставай, - приказывал я себе, стал на четвереньки и пополз на ближайший бугор. Руки уже не слушались меня, да и ноги тоже идти не хотели. Мне было холодно. Холод уже проник во все клеточки моего тела и сейчас вымораживал мозги. Но что-то еще там живое осталось, так как я понимал, что надо двигаться, надо идти.
- Валя, Валя, Валя, - шептал я, поднимаясь. - Валя, Валя, - проговаривал я, шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу. Я старался, чтобы не упасть. Если я падал, то снова вставал и шел, спотыкаясь. Вот уже и домик, и крыльцо. Тут я споткнулся обо что-то, упал и отключился.
А в домике уже было расставлено все съестное и питейное. Ждали только Петровича.
- Ну, сколько его можно ждать, - проговаривали самые нетерпеливые, поглядывая на стол.
- Да, загулял наш Петрович.
- Ладно, пойду, выгляну, да и собак утихомирю. Что-то разлаялись они, еще цепи порвут, - сказал хозяин домика Егорыч. Он накинул полушубок и вышел. Через минуту он с широко раскрытыми глазами заскочил обратно.
- Ребята, Петрович на снегу лежит! Беда! - крикнул он и выскочил. За ним повыскакивали все, как были, не одеваясь.
Там с закрытыми глазами, весь заиндевевший лежал на снегу Петрович. Его пальцы, разбитые в кровь, слегка шевелились и скользили по обледенелому крыльцу.
- Ребята, он еще дышит, быстро в дом, - скомандовал Егорыч. В доме Петровича положили на лавку и осторожно сняли всю одежду. Егорыч скомандовал, чтобы на диван положили одеяла и подушки.
- Так, хлопцы, - сказал Егорыч, - прогавили мы Петровича, и будет нам такая расплата. Всю водку несите сюда. Теперь каждый, берет кто руку, кто ногу, а я с Сергеем спину и грудь, и затем без капли сожаления растираем этой живой водой всего Петровича. Начали. А ты Иванович, звони в скорую. Если будут говорить, что далеко, скажи, что заплатим по тройному тарифу.
Вскоре кожа порозовела, Петрович стал постанывать и ругаться. Мы его одели и влили в него грамм 50 коньяка. Он закашлялся, его напоили теплым сладким чаем, а затем уложили на диван и закутали всем, что было в доме.
- А он отключился или как? - спросил Егорыча Сергей.
- Да спит он, - ответил Егорыч и все облегченно вздохнули. Сели за стол, поковырялись, слегка перекусили. Не шло. Все сидят, молча, глаза отводят в сторону, как будь-то виноватые в чем-то.
- А я помню случай, - начал Иванович. Все настороженно повернулись к нему.
- Сижу я как-то с удочкой на берегу. Час сижу, другой - никакого клева. Вдруг смотрю, крокодил плывет.
- Что, мужик, не клюет? - спросил он меня.
- Не клюет! - говорю.
- Так может, искупаешься, - предложил крокодил. И тут все как грохнут, хватаясь за животы.
- Да вы что, мужики, Петровича разбудите, - шикнул на всех Егорыч. Обстановка сразу разрядилась, успокоилась, но что-то еще мешало нормальному общению
- Егорыч, а ты требуй теперь, чтобы бабу привозили на рыбалку. Ну, хоть одну, - сказал, хитро улыбаясь, Сергей.
- Это еще зачем? - завозмущались мужики.
- Я вот слыхал, что у северных народов есть обычай такой. Если кто замерзнет, то к нему бабу подкладывают. У них от отморожения это самое первое средство.
- Как? В одежде или голую?
- Ну, и вопросы у тебя! Конечно, голую.
- Это другое дело. Ради этого и замерзнуть слегка можно, - оживились мужики
- А ведь действительно, дельное предложение, - воскликнул молчавший все это время Николаевич. - Это ж сколько водки и коньяка можно сэкономить в таком случае, - и все дружно засмеялись.
Через час приехала скорая.
- Ну, где тут ваш пловец или рыбак, или еще как? - спросил врач. Он осмотрел Петровича, похвалил нас за правильно оказанную помощь и сделал укол. Петрович уже смотрел на нас, но не понимал, что и к чему. Он пытался что-то спросить, но врач сказал, что все он узнает позже, а сейчас спать, спать, спать. Вскоре он заснул. Принесли носилки и примотали к ним Петровича, так как было скользко и нести надо к машине вверх на бугор метров 300.
Через четыре дня Петрович был как огурчик. И что интересно, даже не заболел воспалением. А многие почему-то предполагали, что должен был, раз случай такой. И уже, когда снова собрались за столом, первый тост был посвящен хозяйке.
- Если бы не Валя, я бы не выплыл, - сказал Петрович.
- Вот что значит, любовь! - проговорил, хитро щурясь Егорыч.
- Горько! Горько! - закричали все дружно. И пришлось им целоваться!